"Мучения Минти Мэлоун" - читать интересную книгу автора (Вульф Изабель)

Октябрь

— Пожалуй, он на самом деле был милым человеком, — послышался голос Эмбер.

Я сняла пальто. Как обычно, она висела на телефоне. Наши телефонные счета сравнимы с государственным долгом Вануату.

— Понимаю, — серьезным тоном продолжала она. — Ужас какой. — Ужас? О чем это она? Обычно я не подслушиваю, но тут мне стало любопытно. Я пошла на кухню и поставила чайник.

— Да-да… ужасная трагедия, — сказала она. Трагедия? Да что стряслось? О чем она говорит?

— Да, точно, — подтвердила кузина. — Насмерть. — Кто-то умер? Что произошло? — На шоссе Ньюпорт-Пагнелл, — спокойно уточнила она. — Да-да, рядом с «Маленьким поваром». Врезался в аварийный грузовик. Зазевался, наверное, и все. Да… кошмар. Ну, я всегда говорила, что он не умеет водить машину. Хорошо, что не вышла за него, ведь там могла быть и я!

Чарли? Она говорила о Чарли. Это же ужасно. Ужасно.

— Да, жуткая трагедия, — повторила она. — Но чего в жизни не бывает.

— Эмбер, Чарли… погиб? — в ужасе спросила я, когда она положила трубку.

— М-м-м, нет, — виновато созналась она. — Не совсем.

— Но ты только что кому-то говорила, будто он умер. Я слышала.

— Ну… — она хитро прищурилась. — Я немного преувеличивала.

— Он пострадал?

— Нет-нет, я так не думаю.

— Попал в аварию?

— М-м-м… на самом деле нет.

— Эмбер, тогда почему ты сказала кому-то, что Чарли мертв? — Я была в шоке.

— О, просто притворилась, что он умер, — раздраженно бросила она. — Мне так легче пережить разрыв, понимаешь.

Это уже ни в какие ворота не лезло.

— Эмбер, — рассвирепела я. — Мне кажется, тебе не следует говорить знакомым, что Чарли умер, пока он жив.

— Ну, знаешь, — обиделась она. — Для меня он мертв.

— Извини, но, по-моему, это отвратительно, — высказалась я и пошла наверх, готовиться к вечеринке в баре «Кенди».

— Минти? — позвала Эмбер, когда я наполняла ванну. — Если бы Чарли умер… Как ты думаешь, он бы захотел, чтобы я пришла на его похороны? — Я не удостоила ее ответом. — И если бы захотел, — добавила она, — как думаешь, в чем лучше было бы пойти?

Я захлопнула дверь, разделась, залезла в горячую ванну и расслабилась, любуясь переливами радужной ароматной пены. И не в первый раз мне пришло в голову: замужество лишает нас многих маленьких радостей. Мне, к примеру, никто не приказывает, что и как делать. И это замечательно. Я могу не спать до двенадцати и даже после полуночи. Здорово, да? Ведь Доминик всегда ложился рано, в десять, а то и раньше, потому что плохо высыпался. Мы всегда первыми уходили с вечеринок, и я лгала, что не возражаю. А на самом деле была против. Но это же не его вина. Я все понимала. И конечно, не говорила ни слова, потому что любимого человека нужно принимать таким, какой он есть. Так все время твердил Доминик. Он внушал: «Ты должна позволить мне оставаться самим собой». Но теперь, когда прошло время, я стала ценить маленькие радости одиночества. Не требуется постоянно идти на уступки. Не нужно ходить по магазинам и готовить ужин. Или убивать полдня на поездки по Северной линии метро. Я свободна и могу самостоятельно принимать решения. Больше нет нужды во всем подделываться под Доминика. Быть хамелеоном, в психологическом смысле — менять окраску, чтобы подстраиваться под его настроение или пытаться предугадать. Теперь я могла делать, что пожелаю. Могла думать только о себе. Нежиться в ванной, вот так — хоть полчаса, хоть час. Отмокать, позабыв о проблемах. «Возможно, быть одной не так уж плохо», — подумала я, расслабившись. Как приятно, когда тобой никто не помыкает. Ни с чем не сравнимое ощущение. На самом деле…

— Минти! — прокричала Эмбер за дверью. — Давай быстрей, мне нужен «Тампакс»!

«О боже! — помрачнев, скривилась я. — Только без истерик». Вылезла из ванны, завернулась в полотенце и открыла дверь.

— Спасибо, Минт. И поторапливайся, мне тоже нужно принять ванну.

— Я не знала.

— К тому же через полчаса мы уходим, так что поспеши.

— О'кей, — устало отозвалась я, вынув пробку из слива. Да, я, конечно, очень люблю Эмбер, к тому же она здесь ненадолго. Хотя, вообще-то, прошло уже три месяца. Время летит незаметно, когда… Да, время летит.

Через сорок минут мы уже выходили. На Эмбер был новый брючный костюм от Уильяма Ханта. Очень модный. Темно-синий, в тонюсенькую полосочку. Выглядела она потрясающе. Эмбер очень высокая и стройная, поэтому брючные костюмы на ней сидят чудно. Я надела длинное шелковое платье от Кэтрин Хэмнетт, одно из тех, которые Доминик особенно ненавидел. Говорил, я слишком низкорослая, чтобы носить такие вещи.

— Понимаешь, Минти, ты коротышка, почти карлик, — растолковывал он.

Я была ошеломлена. Подозревала, конечно, что ростом не вышла, но карлик? Никогда бы не подумала…

— Вообще-то во мне пять футов пять дюймов, — заявила я. — Пять футов пять дюймов — это не карлик. Это средний рост. Тебе только кажется, что я маленькая, потому что ты сам высокий. И вовсе я не карлик.

— Нет, дорогая, ты карлик, — настаивал он, заключив меня в объятия. — Симпатичный, милый маленький карлик.

— Не думаю… что это так.

— Да, да, да, — дразнил он. — И карликам не следует носить длинные платья, не правда ли?

— Ну…

— Не следует, моя сладкая коротышка Минтола?

— М-м-м… нет, — услышала я свой голос как бы издалека.

После того я рискнула надеть это платье всего один раз. Прошлым летом, когда мы проводили отпуск в Озерном краю. Дом очень разозлился. Его это прямо-таки взбесило. Я решила постоять за себя и спросила, с какой стати он так взъелся. Не кажется ли ему, что это просто смешно? В конце концов, это и мой отпуск тоже. У него на лице проступило бешенство, но я стояла на своем: платье прекрасное, не вижу в нем ничего плохого и не понимаю, почему оно ему не нравится. При этих словах он побагровел и замахал руками — всегда так делает, когда выходит из себя, что случается часто, даже слишком часто, — и стал вопить. Чтобы отвлечься, я, как обычно, начала про себя склонять его имя, происходящее от латинского dominare: Domino, dominas, dominat, dominatum, dominatis, dominant; domino, dominas, dominat… Его голос забирался все выше и выше, от обычного высокого тенора к сопрано, срываясь на истеричный, визгливый фальцет, пока вдруг он не выпалил: «Одежда для меня имеет огромное значение!» Не желая и дальше терпеть истерику, я сдалась. Просто не знала, что делать, когда он в таком состоянии. Раньше Дом никогда себя так не вел. Переодеваясь, я напомнила себе, что Доминик — очень уязвимый, и это нужно понимать. Понять — значит простить, так? Но все равно было тяжело. «Я всего лишь хотела спокойной жизни», — устало подумалось мне. Спокойной жизни. Чтобы ко мне относились как к равной. Именно об этом я всегда мечтала, но плата была слишком высока.

Зато теперь я могла делать все, что душе угодно, и потому сегодня вечером достала из-под кровати коробку с платьем и надела его с ощущением, будто преступаю запрет. Самое странное, даже сейчас, когда Доминик меня бросил, я мучилась чувством вины. Глупо, правда? Теперь-то какая разница! Платье было мне великовато — я сильно похудела, — но выглядело чудесно. Даже роскошно. Мы с Эмбер перешли железнодорожный мост и оказались возле станции метро. Я посмотрела на стену, выкрашенную кремовой краской, напротив южной платформы. На ней все еще виднелись смазанные красные буквы, каждая в фут высотой: «Чарли Эдворти — говнюк!» Почему только их до сих пор не закрасили? Эмбер повезло, что ее не поймали.

— В следующую субботу иду на курсы, — сообщила я, пока мы ждали поезда.

— В следующую субботу? — удивилась Эмбер. — Это же твой день рождения.

— Знаю.

— Тебе будет тридцать.

— Да. И в свой день рождения я отправлюсь на семинар под названием «Решающий фактор».

— Это еще что?

— Программа для людей, которые слишком добры к окружающим, — объяснила я. — Для тех, кем легко манипулировать.

Эмбер просияла:

— Отличная идея, Минти. Наверное, и мне этот семинар не помешает.

— Тебе?

— Да, мне, — прокричала она сквозь рев подъезжающего поезда. — Ведь если бы я не была так добра к Чарли, — продолжила кузина, после того как мы сели в вагон и покатили в южном направлении, — он бы меня не бросил. Да, теперь я все понимаю, — проговорила она, выходя из вагона на Лестер-сквер и шагая по Черинг-Кросс. — Не следовало быть такой доброй с этим ублюдком!

Пропустить бар «Кенди» было невозможно: огромные ярко-розовые и зеленые неоновые загогулины вывески так и лезли на глаза. На тротуаре стояла квадратная женщина-охранник.

— Ни один мерзкий ублюдок мимо нее не пройдет, — с ненавистью прошипела Эмбер, и мы оказались внутри.

Вечеринка была в самом разгаре. Спускаясь по ступенькам в кромешную темноту, мы с удивлением обнаружили, что все гостьи в карнавальных костюмах. В зловещем мраке собралось около ста женщин — сплошь в бальных платьях или костюмах и галстуках. Самое забавное, мы с Эмбер ничуть не выделялись в толпе.

— Привет, я Мелисса! — представилась красивая блондинка в бледно-бирюзовом вечернем туалете и перчатках до локтей. — Хозяйка бара «Кенди».

— Прекрасные костюмы! — восхитилась я.

— В первую субботу каждого месяца мы пытаемся возродить роскошь изящных эпох, — пояснила она. — Лелеем ностальгию по двадцатым, тридцатым, сороковым годам. Могу я предложить вам выпить? — спросила она. — У нас есть вкуснейшие, соблазнительные коктейли.

Девушка в униформе французской горничной смешала мне коктейль «Грета Гарбо», влив в него непомерное количество кюрасо. Эмбер выбрала «Марлен Дитрих» — куантро с клюквенным соком. Над зеркальным баром медленно вращался сверкающий шар, отбрасывая лучи, которые разбивались о стены. Сидя на высоких табуретах, мы оглядывали гостей. В теплом воздухе порхали веера из перьев. Руки в перчатках ныряли в сумочки за пудреницами. Красивые девушки в мини-юбках и сетчатых колготках семенили по залу с подносами, предлагая экзотическое курево и конфеты. В уголке я заметила высокую женщину-диджея в очках и голубом шелковом платье с запахом.

Думай только о хорошем, — пел глухой, проникновенный голос Пегги Ли [43], — забудь о плохом.

Эмбер купила русскую сигарету и закурила. Бледно-голубой дым тонким витком поднялся над баром. Рядом с нами стояли две женщины. Одна из них была в оригинальном платье фасона сороковых годов, ее подруга — в черной брючной паре. Она мне улыбнулась, и я ответила ей тем же.

— Красивая бабочка, — похвалила я, пытаясь завязать разговор.

— Вообще-то я хотела надеть фрак, — ответила она, — но, к сожалению, он в чистке.

— Жаль, что мне не идут брючные костюмы. Ростом маловата, — с сожалением поделилась я, потягивая коктейль.

— Когда носишь брючные костюмы, — ответила она, — самое главное — выглядеть как джентльмен. — При этих словах мы все покатились со смеху.

— Мы с Минти двоюродные сестры, — сообщила Эмбер, глубоко затягиваясь. — Живем вместе на Примроуз-Хилл.

— Вам не кажется, что это как-то… неудобно, что ли, — замялась одна из подруг — ее звали Вив. — Вы же все-таки сестры.

— Подумаешь! — засмеялась Эмбер. — Нам с Минти очень хорошо вместе, правда, Минт? — Я кивнула. — Я переехала к ней несколько недель назад, и мы прекрасно поладили, да, Минт? — Я опять кивнула. — Ни разу не поругались, правда? — Она обняла меня, я снова отделалась безразличным кивком и засмеялась.

Похоже, Эмбер здесь нравилось. Она уже прожужжала нашим новым знакомым все уши, толкуя про свои книги, заставила записать названия, и теперь они весело поливали грязью мужской пол.

— Меня только что бросил жених, — призналась Эмбер, которую уже пошатывало. — Его звали Чарли.

— Не Чарли Смитерс? — спросила Вив.

— Нет-нет. Чарли Эдворти. Знаете такого? — поинтересовалась она, опрокинув стакан. Подруги покачали головами. — Он разрушил мою жизнь, — объявила Эмбер. — Уничтожил меня. Но я не жалуюсь. Пытаюсь пережить этот кошмар. Ведь нужно продолжать жить. Нельзя все время вспоминать о прошлом. Я иду вперед семимильными шагами. Не в пример некоторым идиоткам, только и знающим, что говорить о своих бывших. Это же безумие, правда?

— Да уж, — вставила я.

— Нужно быть реалисткой, — болтала она. — И мыслить позитивно. Смотреть вперед, а не назад. Думать о будущем, а не о прошлом. Поглядим правде в лицо: что сделано, то сделано.

Мы согласно кивнули. Потом Вив сказала:

— Я одно время встречалась с таким сокровищем, по имени Алекс. Думала, все у нас замечательно, но вдруг, ни с того ни с сего, получила от ворот поворот. Восемь месяцев не могла оправиться.

— А Сэм… Боже мой, это была катастрофа, — подключилась подруга Вив, Сара, закатывая глаза. — Я была уверена, что у нас все серьезно. — Она тоже уже наклюкалась. — У нас было так много общего. И в один прекрасный день я получаю письмо, а там написано: «Дорогая Джейн!» Мне было так плохо, что пришлось лечь в больницу.

— Какой кошмар! — посочувствовала Эмбер и заказала всем по коктейлю. — Это еще ничего, вот у Минти история почище наших.

— Нет! — прошипела я. Не собираюсь рассказывать совершенно незнакомым людям о своей позорной свадьбе. Только вспомню, и уже тошнит. Эмбер иногда невероятно бестактна.

— Давай же, Минт! — настаивала она. — Расскажи всем.

— Нет.

— Ну, тогда я расскажу.

— Пожалуйста, не надо, — хриплым шепотом взмолилась я. — Это очень личное. — Но наши новые подруги уже сгорали от нетерпения.

— Все было так, — начала Эмбер, но ее прервала Мелисса, которая поднялась на сцену и хлопнула в ладоши.

— Леди! — объявила она, пытаясь перекричать гул женских голосов. — Леди! Представление начинается. Поприветствуйте Лолу и Долорес из Аргентины, которые станцуют для нас танго!

Раздался свист, аплодисменты, и на сцену вышли Лола и Долорес в облегающих платьях. Страстно обняв друг друга за плечи и талию, они закружились в танце. Долорес откинулась назад в объятиях Лолы, потом резко выпрямилась, и мы захлопали в ладоши, закричали. Это было потрясающе. Когда они ушли со сцены, цокая головокружительно высокими шпильками, их провожали дикие аплодисменты. Кто-то угостил нас очередным коктейлем, диджей поставила «In the Mood»[44] , и все ринулись на танцпол. Все, кроме меня и Эмбер. Словно под гипнозом, мы наблюдали, как женщины вставали в пары, обнимали друг друга, словно партнеры в бальных танцах, кружились по залу. И хотя многие, надо отдать им должное, танцевали чудесно, выглядело это несколько странно. Потом поставили буги-вуги, и пары отчаянно завертелись на танцполе, двигаясь в такт. Темп снова сменился. Послышались начальные аккорды «Blue Moon» [45], Вив и Сара обнялись, причем, Вив положила ладони на пышные ягодицы Сары. Медленный танец тоже танцевали парами. И долго, страстно целовались. Только тогда я поняла, что за резкий, пряный аромат весь вечер висел в воздухе. Лосьон после бритья.

— О боже, — пролепетала Эмбер, с трудом выговаривая слова. И расхохоталась. — Как это я сразу не поняла? Можно было догадаться, увидев это — Она махнула рукой в сторону огромного черно-белого постера киноактрисы Эммы Пил.

— Девочки, почему не танцуете? — пропела Мелисса, положив голову на плечо негритянке во фраке и белой бабочке.

— Как раз собирались, через минутку, — отговорилась я.

— Уверена, все хотели бы потанцевать с тобой, — Мелисса с вожделением взглянула на Эмбер. — Но сначала маленький сюрприз! — Музыка стихла. Мелисса опять хлопнула в ладоши и объявила: — Дамы! Прошу внимания. Я рада представить следующую гостью нашего представления — мисс Сюзи Сосиссон!!!

Я посмотрела в ту сторону, куда указывала ее рука, и увидела в луче единственного прожектора молодую женщину. На ней была длинная, до полу, накидка из белых перьев, лицо закрывал веер. Заиграли тромбоны — знакомый, торжественный пассаж. Ди-ди-ди-и! Извиваясь, женщина двинулась вперед, бросила веер, распахнула накидку, и … о боже! Ди-ди-ди-да! Под накидкой не оказалось почти ничего, кроме боа из перьев, белого корсета, чулок с поясом и длинных белых перчаток, усыпанных блестками. Ди-ди-ди! Она поднесла ко рту указательный палец левой руки и, поддразнивая, облизнула его. Ди-ди-ди-да! Потом сорвала перчатку, покрутила над головой под одобрительные крики зала и, наконец, швырнула в толпу. Ди-ди, бум-бум! Ди-да, бум-бум То же самое она проделала со второй перчаткой. Ди-ди, бум#8209;бум! Ди-да, бум#8209;бум!

— Снимай! — кричали женщины. Ди-ди-ди! Да#8209;ди#8209;да! Ди-ди, да#8209;да!

— Вот это штучка! — крикнула Вив. — Я бы ей показала «Ди-ди-да-да».

Изящным движением Сюзи избавилась от босоножек, отороченных перьями, и медленно расстегнула пояс. Ди-ди-ди-да! Стянула белый чулок с левой ноги, затем с правой. Ди-ди-ди! Немного поиграла с чулком, засмеялась, запрокидывая голову, и обвила им шею женщины во фраке. Ди-ди-ди-да! Луч прожектора высветил ее пепельные волосы. Извиваясь, она высвободилась из корсета, подняла его и бросила на пол. Ди-да, бум#8209;бум! Ди-да, бум#8209;бум! Ди-да, бум#8209;бум! Ди-да, бум#8209;бум! Теперь на ней было только белое боа из перьев, концы которого прикрывали грудь. Ди-ди-ди, да#8209;ди#8209;да, Ди-ди-ди, да-да! Она распахнула боа и … направилась к нам. Извиваясь как змея и не сводя глаз с Эмбер. Ди-ди-ди! Ди#8209;да#8209;ди#8209;да! Я отвернулась. Онемела от стыда и не могла пошевелиться. Ди-ди-ди! Ди#8209;да#8209;ди#8209;да! Неужели она меня даже не заметила? Ди-ди, бум#8209;бум! Ди-ди, бум#8209;бум! Хотя фигура у нее блеск. Ди-ди, бум#8209;бум! Ди-да, бум#8209;бум! Эмбер застыла, как соляной столп, а Сюзи театральным жестом сорвала боа из перьев и накинула ей на шею. Ди-ди-ди, ди#8209;ди#8209;ди, ди-дуби-ди-ду! Зал потонул в овациях, когда Сюзи обхватила Эмбер за шею и страстно поцеловала в губы. Отстранилась, прищурилась — и лицо ее застыло от потрясения:

— О боже! Привет, Минти.

— Привет, Софи, — пискнула я.

У вас недержание? Почувствуйте себя уверенно. Многоразовые резиновые прокладки!..

— Надеюсь, ты не очень смутилась, — хихикнула Софи, когда на следующее утро мы столкнулись перед зеркалом в женском туалете.

Надежная защита, днем и ночью!..

— Нет, конечно, нет, — соврала я.

Можно использовать снова и снова, хоть сто раз…

— Понимаешь, я была без очков. Поэтому тебя и не узнала.

— Понятно.

Двухслойный абсорбирующий материал удерживает влагу…

— Никогда не надеваю очки вне работы — это не сексуально. К тому же мне нравится, что перед глазами все размыто. Так я забываю о комплексах.

— О да. И у тебя это прекрасно получается. Внешний слой — водонепроницаемый нейлон — обеспечивает дополнительную защиту!..

— Спасибо. Должна сказать, твоя сестра — просто прелесть.

Всего 14 фунтов 95 пенсов. Доставка в течение двадцати восьми дней…

— Да, но она не лесбиянка. И я тоже.

— Тогда зачем вы пришли?

— Мы не знали, что это «розовый» клуб. Я увидела пресс-релиз и решила пойти.

— О, это Мелисса мне послала, — объяснила Софи. — Я была занята и забыла принять факс.

— Но мы здорово провели время.

— Отлично. Придете еще?

— М-м-м, не знаю.

А теперь новости о состоянии на дорогах. Спонсор выпуска — «Шкода». На мосту Патни затруднено движение. Огромные пробки в центре Лондона, скорость движения — три мили в час…

— Ты никому не скажешь? — обеспокоилась Софи, пока я сушила руки.

— Разумеется, нет. Нет.

— Потому что я не знаю, как отреагирует Джек.

— У Джека в последнее время своих забот по горло. Думаю, ему все равно, — ответила я.

— У меня появился поклонник! — торжествующе провозгласила Мелинда, только мы вошли в офис. В руках у нее был конверт, и она улыбалась во весь рот.

— Его зовут Вобевт. Он пвислал мне письмо — посмотвите! — Помахав конвертом у нас перед носом, она зачитала вслух: «Довогая Мелинда, я слушаю вадио „Лондон» исключительно из-за вас!» Фантастика, пвавда? — Она чуть не прыгала от восторга. — «Обожаю вашу пвогвамму „События». Особенно мне нвавится, как вы кавтавите». — Мелинда, похоже, была сбита с толку. И вдруг расхохоталась. — Какой бвед! — произнесла она. — Вазве я кавтавлю? Да у него совсем квыша поехала!

— Как и у всех, кто пишет такие письма, — кивнула я. — На твоем месте я бы выкинула это послание.

— Ну, нет! — уперлась она. — Оставлю на память. Покажу дяде Певси. Он со смеху помвет!

— Как поживает дядя Перси? — поинтересовался Уэсли.

Дядю Перси мы видим редко. Он почти не появляется в офисе.

— О, у него все отлично, — ответила Мелинда. — Гововит, мне нужно уйти в оплачиваемый отпуск как можно ваньше, — продолжила она, похлопывая себя по растущему животу.

— О да. Он абсолютно прав! — хором воскликнули мы.

— Но я не увевена, — тупо промямлила Мелинда. — Боюсь, если меня не будет, наши вейтинги упадут. Об этом-то дядя Певси не подумал!

— Я бы на твоем месте не выходила на работу как можно дольше, — тактично посоветовала Софи. — Первые месяцы жизни оказывают решающее влияние на развитие ребенка. Исследования показывают, что дети, которых разлучили с родителями в раннем младенчестве, позднее испытывают серьезные психологические проблемы, в том числе страдают различными отклонениями в зрелом возрасте.

— Из таких детей и получаются маньяки, — подхватила я. — Отсутствие связи с матерью в критический период первых шести месяцев может привести к одержимости и мании преследования.

— О, я подумаю, — испугалась Мелинда. — Я должна уйти в отпуск только в севедине декабвя.

— Не знаю, как мы без тебя справимся, Мелинда, — вступил в игру Джек, который только появился в офисе. — Но уверен, что-нибудь придумаем. Кстати, твои реплики мне нужны через полчаса.

— Минти-и-и, — прохныкала Мелинда, как только Джек вышел из комнаты.

— Что?

— Минти-и-и, ты мне поможешь?

— В чем дело? Мне срочно нужно позвонить.

— О'кей, я быстро. Так, пвоцесс в Севевной Ивлан-дии… Скажи-ка еще вазок, на юге жили пвотестан-ты, да? Или пвесвитевианцы? В жизни не упомнить.

— Мы не будем учить вас хамству, — произнес Дэвид Чедвик, один из преподавателей семинара «Решающий фактор», куда я отправилась в субботу утром. — Мы научим вас быть менее «добрыми». Потому что, если относиться ко всем по-доброму, никогда не добьешься того, чего хочешь.

Все пятеро присутствующих с готовностью закивали. Семинар проходил в бизнес-центре Арлинг-тона. Кроме меня, на занятия записался исполнительный директор компании, мямля средних лет, чьей секретарше не нравилось снимать ксерокопии с документов, вследствие чего он делал это сам. Блондинка тридцати с небольшим лет, которая годами встречалась с жуткими занудами, потому что по мягкости характера боялась задеть чужие чувства. Дантист на пенсии, доведенный до нервного срыва властной женой. А также Эмбер и некая Джо — она опаздывала и должна была вот-вот приехать.

— Добросердечные люди часто идут на поводу у чужих желаний, — продолжила помощница Дэвида Элейн. — Они терпеть не могут обижать других, избегают ссор и конфликтов. Поэтому постоянно подавляют собственные порывы.

— Можно поставить чашку на пол? — спросила я, с беспокойством озирая светлый ковер.

— О боже. Вот вам и пример, — прокомментировала Элейн, печально покачав головой. — Вы попросили разрешения.

— Извините. Я просто хотела быть вежливой.

— Это самое распространенное оправдание, — устало произнес Дэвид. — Нам все равно, куда вы поставите кофейную чашку, — добавил он. — Если хотите, можете залить хоть весь ковер.

— Послушайте, извините, но… — начал Ронни, исполнительный директор.

— Пожалуйста, не надо начинать каждое предложение со слова «извините», — прервал его Дэвид. — «Мне ужасно не хочется вас беспокоить…», «Извините, что отвлекаю…» — такие фразы унижают вас и сразу же ставят в невыгодное положение. Что вы хотели спросить?

Повисла пауза. Ронни боролся с собой, пытаясь задать простой вопрос прямо, не извиняясь. Проведя левой рукой по густым седеющим волосам, он нервно потеребил галстук.

— Я хотел спросить… кому вы уже помогли? — выдавил из себя он.

— Очень хорошо, Ронни. Среди наших клиентов были разведенные женщины, которые отдавали все бывшим мужьям, потому что были слишком добры, чтобы потребовать законную долю имущества, — ответил Дэвид.

— Один наш клиент каждый день ездил из Йорка в Лондон, поскольку его жена отказалась переезжать на юг, — добавила Элейн. — Такой милый человек. Не хотел перепалок, поэтому не настаивал. Из-за стресса, вызванного дальними поездками, у него случился сердечный приступ. Мы помогли многим, — продолжала она. — И можем помочь вам.

— Дело в том, что мы не в силах изменить других людей, — разъяснял Дэвид. — Но способны изменить самих себя. Разумеется, за один день ничего не произойдет. Однако вы научитесь говорить «нет» и быть менее покладистыми. Эмбер, — обратился Дэвид к моей кузине, — вы так и не рассказали нам, почему решили посещать семинар. Поделитесь с группой.

— Это и личная, и профессиональная проблема, — ответила Эмбер. — Я была слишком мила со своим бойфрендом, и он меня бросил. — Я молчала как рыба. Если Эмбер вбила это себе в голову, пусть так и думает. — И у меня серьезные трудности с работой, — сообщила она. — Я писательница. Но моим издателям на меня наплевать. Они плохо рекламируют мои книги, и в результате я до сих пор не заслужила ни одной литературной премии. Это невыносимо. Надеюсь, что ваш курс поможет мне надрать им задницу.

— Понятно, — задумчиво протянула Элейн. — Назначение нашего курса не совсем таково. Мы хотим помочь вам найти золотую середину, равновесие, баланс между чрезмерной мягкостью и хамством. Но, прежде всего, следует научиться говорить «нет». А вы, Минти? Почему вы решили записаться на семинар?

— Я… — Внезапно на меня накатило ощущение ужасной уязвимости. Захотелось оказаться далеко-далеко отсюда.

— Да? — мягко поторопил Дэвид.

— Мои знакомые мной манипулируют, — отважилась я.

— Что, правда? — глаза у Эмбер округлились.

— Да, — окончательно осмелела я. — Причем разными способами. К примеру, на работе, на радио «Лондон», коллеги постоянно просят меня сделать что-то за них, хотя я тоже очень занята. И я, как бы ни старалась, никогда не могу отказать.

— Почему? — поинтересовалась Элейн. — Боитесь, что вас перестанут считать милой?

— Да, — подавленно призналась я. — У меня такое чувство, что я обязана помогать. Ведь все они считают меня милой. Мне всегда говорят, что я очень милая. И я чувствую, что должна быть милой, а потом, естественно, ругаю себя.

— А вы просите их помочь вам? — спросил Дэвид.

— О нет, — оторопела я. — Даже и не мечтаю о таком.

— Забавно, правда, Минти? — сказала Элейн. — Вы никогда не осмеливаетесь попросить о том, о чем просят вас. Типичная ситуация. Потому что вы «милая». О, здравствуйте, Джо! — воскликнула она, и я услышала скрип входной двери. — Мы только что начали. Заходите, берите стул. Продолжайте, Минти. — Но я поняла, что не могу продолжать: человек, который только что вошел в комнату, оказался не какой-то там опоздавшей девушкой. Это был Джо. Джо из Парижа. Очевидно, он тоже был ошарашен, потому что лицо его приобрело свекольный оттенок. Он слабо улыбнулся мне и сел на стул.

— Есть еще кое-что, — пробормотала я. — Именно эта причина привела меня сюда. Три месяца назад со мной произошло… ужасное событие. Я должна была выйти замуж, понимаете, и… и…

— И? — подбодрила Элейн.

— Это был день моей свадьбы… и…

О боже, как стыдно! Особенно перед Джо. Я слышала, как грохочет мое сердце, щеки пылали.

— Что произошло? — тихо спросил Дэвид.

— Мой жених сбежал, — выпалила я. — Из церкви. Прямо во время церемонии, когда мы собирались произнести клятву.

— О господи! — воскликнула женщина, которая встречалась с занудами. Все остальные в ошеломлении уставились на меня, качая головами. Я посмотрела на Джо. Он, похоже, совсем не удивился. Наверное, Хелен ему все уже рассказала. Было как-то странно сознавать, что Хелен и Джо меня обсуждали.

— Чудовищно, — отозвалась Элейн.

— Да, — слабым голосом подтвердила я. — Это был кошмар. И лишь сейчас я решила попытаться понять, почему это произошло.

— И как вы думаете, почему? — спросила Элейн.

— Не знаю. Это самое ужасное. И оттого мне еще тяжелее пережить случившееся. Оттого, что я не знаю ответа на вопрос. И возможно, никогда не узнаю. Оттого, что я слишком гордая и никогда не позвоню своему жениху после того, что он сделал со мной. А он с тех пор ни разу не связался со мной и даже не объяснил, почему передумал. Все, что я могу вам сказать: он просто убежал. Бросив меня в присутствии двухсот восьмидесяти человек.

В горле першило. Ковер поплыл перед глазами. Джо протянул мне бумажный платок. Как мило с его стороны. Особенно если вспомнить, что в Париже я была с ним не очень-то дружелюбна.

— Продолжайте, Минти, — тихо произнесла Элейн. — Я была в жутком шоке, — рассказывала я. — И сейчас пытаюсь пережить этот кошмар. Проанализировать случившееся. Потому что иначе не смогу жить дальше. И мне кажется, это стряслось, потому что я позволяла Доминику — так его звали — манипулировать мной…

— Он любил командовать? — спросил Дэвид.

— Да, — кивнула я. — Очень. Я никогда не пресекала его попытки. Не хотелось вступать в конфликт, понимаете. Подсознательно я дала ему сигнал: со мной можно сделать что угодно. Даже бросить. Думаю, в этом проблема. У него была власть. Теперь я поняла, что мешает мне на работе и в личной жизни. Я хочу установить границы. Иметь власть. Но как бы я ни старалась, ничего не выходит. Поэтому я здесь. — Слава богу, все кончено. Теперь они знают.

— Спасибо за откровенность, Минти, — поблагодарил Дэвид. — Мы постараемся тебе помочь. Но сначала пусть Джо представится и расскажет нам, почему записался на семинар.

Я взглянула на Джо: выцветшие белые брюки, мятая клетчатая рубашка и мокасины на босу ногу, небрит, волосы подстрижены очень коротко. И хотя я знала, что Хелен с ним встречается, не могла не признать — без задней мысли, — что он очень симпатичный.

— Меня зовут Джо Бриджес. Я писатель, — начал он.

Эмбер напряглась и закатила глаза.

— Я написал сценарий по своему первому роману и сейчас пытаюсь продать его кинокомпании, — тихим голосом продолжал Джо. — Я только что уволил своего агента, потому что он допустил несколько серьезных юридических ошибок. Решил, что буду сам заниматься своей карьерой. Но реализовать такой проект невероятно сложно. Поэтому я подумал, что курс поможет собраться с силами, ведь предстоят трудные времена.

— Хорошо, — ободрил Дэвид. — А теперь прошу вас встать. Мы приступаем к первому упражнению под названием «Хороший, плохой, злой». Суть его в следующем: мы встаем в круг и говорим друг другу по очереди что-нибудь приятное, затем что-нибудь плохое. И не бойтесь хамить, можете оскорблять друг друга сколько угодно.

— Итак, Минти, — вступила Элейн, заметив отвращение на моем лице. — Вам сейчас стало не по себе — будто сердце упало? Это страх обидеть окружающих. Именно с ним мы и будем бороться, о'кей?

— О'кей, — боязливо согласилась я, хотя пульс так частил, а лицо пылало. Мы встали в круг, нервно улыбаясь друг другу, и Дэвид начал упражнение. Он стоял рядом с Элейн. Я встала между Элейн и Джо. — … у тебя прекрасные голубые глаза, — сказал Дэвид женщине, которая притягивала зануд, — ее звали Энн. Потом повернулся к Элейн: — А ты совершенно не умеешь одеваться!

— Зато ты прекрасно одеваешься, — невозмутимо откликнулась Элейн. — Эта рубашка тебе очень идет, Дэвид. — Тут она повернулась ко мне и оглядела с ног до головы. Это было похоже на пытку. Я сжалась, готовясь к нападению, как к разрыву бомбы. Но вдруг вмешалась Эмбер:

— Послушайте, простите, что прерываю, но мне кажется, не стоит слишком хамить Минти, потому что, вообще-то, у нее сегодня день рождения. — Я подняла глаза к потолку. Было видно, как Элейн пытается совладать с собой.

— Эмбер, — медленно произнесла она. — Это всего лишь упражнение, понимаете? Хорошо, Минти. Счастливого дня рождения. Теперь я скажу тебе кое-что неприятное. Готова?

— Готова, — ответила я, съежившись под ее пристальным взглядом.

— Ты такая тощая, кошмар какой-то, — выдала она. — Кожа да кости. — Только и всего? У-у-ф! Могло быть намного хуже. Настала моя очередь. Ответить ей тем же? Ведь она только что нахамила мне. Я посмотрела на нее: большие карие глаза, довольно высокая, красивое платье. О боже. Мне было не к чему придраться.

— Мне нравятся твои сережки, — сказала я. — Очень красивые и оригинальные. — Потом я повернулась и взглянула на Джо. Мне нужно было сказать ему что-то неприятное. Как неудобно… Уж лучше пусть меня поливают грязью, чем я буду придумывать всякие гадости. Мое сердце билось так громко, что, даю руку на отсечение, его стук слышали все. На красивом лице Джо застыло доброжелательное выражение, и тут я заметила, что его коротко подстриженные темные волосы слегка редеют на лбу. Он мне улыбался. Улыбался потому, что был смущен. Он знал, что сейчас я ему нагрублю.

— Ты лысеешь, — выпалила я.

Он изменился в лице, и на душе у меня заскребли кошки.

— Господи, я тебя обидела? — испугалась я. — Мне очень жаль. Ты вовсе не лысеешь, нет. Совсем чуть-чуть. К тому же у большинства мужчин есть залысины на лбу. Ничего страшного. Я бы на твоем месте не беспокоилась…

— Минти, это всего лишь ролевая игра, — вмешался Дэвид. — Вряд ли ты на самом деле обидела Джо.

— Нет, обидела, — возразил он. — Я в шоке. Мое сердце разбито! — При этих словах он улыбнулся.

И я расслабилась. Теперь он должен был сделать мне комплимент, хотя я только что ему нахамила. Бедняга. Казалось, целую вечность он пристально разглядывал меня, задумчиво покусывая нижнюю губу. Потом произнес:

— Мне кажется, ты очень красивая, Минти.

Святые небеса! Я ощутила резкий вспрыск адреналина, кровь прилила к лицу. Да, Хелен о таком лучше не рассказывать. Хотя это же всего лишь упражнение. Может, он на самом деле так не думает. Джо повернулся к Эмбер.

— А ты слишком длинная, — изрек он.

— А ты коротышка, — огрызнулась она. — И кстати, твоя книга — дерьмо. Полное дерьмо! И это еще не все…

— Эмбер, ты должна сказать Джо что-то приятное, — одернула Элейн.

— С какой стати? — возмутилась она. — Он же только что наговорил мне гадостей.

— В том-то и дело. «Милые» люди, — объясняла Элейн, — в ответ на грубость говорят что-нибудь приятное. Их обижают, а они извиняются. Потому что добросердечный человек всегда берет вину на себя. Пожалуйста, скажи ему что-нибудь хорошее.

— О'кей. Так… — Эмбер улыбнулась, пытаясь что-нибудь придумать. — По-моему, твоя книга очень сентиментальная, — произнесла она.

Сентиментальная? Разве это комплимент? Тут Эмбер повернулась к Ронни:

— А на тебя, слабак, вообще жалко смотреть. Ты даже не в силах приструнить собственную секретаршу.

Ронни побледнел. Потом сглотнул комок в горле.

— А ты удивительно откровенная молодая женщина, — сделал он комплимент.

Так продолжалось, пока круг не замкнулся, а потом мы повторили упражнение — только в другую сторону. Сначала оно показалось всем унизительным; произнося оскорбления, мы смущенно хихикали, краснели, отводили взгляд и шаркали ногами. Но потом, благодаря Эмбер, вошли во вкус и вскоре перебрасывались колкостями, как мячами: «У тебя грязные ботинки!» — «А у тебя кривые зубы!» — «Ненавижу твой голос». — «Посмотри на свои уши!» — «Тебе не мешало бы похудеть!» — «Где ты откопал такой уродливый галстук?»

Как ни странно, когда пришло время обеда, мы вновь стали милыми, вежливыми людьми и как ни в чем не бывало, передавали друг другу хлеб, вели себя цивилизованно: «Хотите воды?» — «О, разумеется. Извините, я чуть все не съел». — «Еще кусочек хлеба?» — «Да, а ты не хочешь?» — «Никто не возражает, если я возьму последний листок салата?» — «Нет-нет, конечно!» Излишняя вежливость ужасно утомляет. Ко мне подошел Джо и сел рядом.

— Минти, не хочешь еще поупражняться? — предложил он, взяв нож и вилку. — Я совсем не умею говорить гадости.

— По-моему, у тебя отлично получается, — утешила я.

— О нет, мне на самом деле очень трудно. Думаю, нужно еще потренироваться.

— М-м-м. О'кей, — осторожно согласилась я.

— Хорошо. У тебя волосы растрепаны.

— О! Большое спасибо.

— А у тебя рубашка мятая, — парировала я.

— С твоим лицом только на радио работать! — Ах ты, ублюдок!

— А ты не умеешь играть в настольный футбол.

— Одежда из секонд-хенда тебе очень к лицу, — отбил он, но к тому времени уже начал улыбаться.

— Твои зубы напоминают Стоунхендж! — с удовольствием выговорила я.

— У тебя слишком длинные волосы, — он уже чуть не смеялся.

— Твой лосьон для бритья пахнет хуже кошачьей мочи! — Я прыснула.

Он краем глаза наблюдал за мной. Придумывал что-то ужасное. И хотя пытался казаться серьезным, еле сдерживался, чтобы не засмеяться.

— Ты такая толстуха. Ешь как хомяк!

Я опять засмеялась. Так оно и есть. Я на самом деле объелась, впервые за три месяца.

— Точно, — согласилась я. — Сейчас лопну!

— Толстуха Минти, — поддразнил он с улыбкой. И налил мне кофе.

— Как дела у Хелен? — спросила я.

— Нормально, — ответил он.

— Она была моей подружкой на свадьбе, — мрачно проинформировала я.

— Да, — кивнул Джо. — Знаю. — Интересно, что еще ему известно о моем «Кошмаре невесты на улице Вязов»?

После обеда мы вернулись к ролевой игре. Джо представлял, что пытается убедить знаменитого голливудского режиссера принять его сценарий. Каждый раз, когда режиссер отвечал «нет», Джо должен был проявить настойчивость и заставить его сказать «да». У него получилось на пятый или шестой раз. Но все-таки получилось! Потом настала очередь Энн.

— Ты жертва того, что называется психологическим вампиризмом, — разъяснил Дэвид. — У тебя на лице написано: «Я добрая», поэтому неудачники и побитые жизнью так к тебе и липнут. — Дэвид взялся играть зануду.

— Скажи ему, что тебе с ним скучно, — велела Элейн, пока Дэвид нес какую-то чушь.

— Не могу, — засмущалась Энн. — Это невежливо.

— Давай! Отшей его.

— Но он же обидится, — чуть не захныкала она.

— Ну и что. Просто скажи что-нибудь, чтобы его отпугнуть.

Сначала Энн мямлила что-то вроде: «Очень приятно с вами поговорить, но…» и «Извините, мне нужно в туалет». Но через десять минут уже могла выговорить: «Ты анестетик для мозга. Еще две минуты этой нудятины, и я впаду в кому. Пойду-ка лучше пообщаюсь с тем красавчиком у шведского стола». Мы дружно зааплодировали.

— На самом деле я бы так никогда не сказала, — объявила Энн, сев на стул.

— Конечно, нет, — согласился Дэвид. — Но если потренироваться, мысленно разыграть эту ситуацию, то изменится выражение лица, язык жестов и психологические вампиры уже не посчитают вас легкой добычей. Подошла моя очередь. Джо притворился Уэсли, который нудил и умолял о помощи. Я должна была вежливо, но твердо отказать ему. Задача оказалась нелегкой: Джо внушал мне симпатию, и отказывать ему не хотелось. Потом Дэвид заставил меня разыграть ситуацию с Домиником. Представить, будто тот кричит на меня, недовольный тем, как я одета, орет, что «такое пальто за городом не носят» — это был любимый повод для истерики. Вместо того чтобы сказать: «Хорошо-хорошо. Ты прав. Только успокойся», я должна была крикнуть в ответ: «Нет, я не буду переодеваться, самодур, истеричный, мелочный ублюдок!» Все захлопали в ладоши, подбадривая меня. Было очень весело. Безумно весело. Потом я разрыдалась. И стало уже не до смеха.

— Что ж, у тебя получилось, — вынес вердикт Дэвид через минуту.

У Джо был расстроенный вид. И я подумала: «Как это мило. Ведь, по правде говоря, мы едва знакомы».

Нас усадили перед большой чистой черной доской и предложили рисовать или писать что угодно. Все, что взбредет в голову. К доске мы подходили по очереди. Эмбер вывела свои инициалы и нарисовала книгу. Потом я изобразила то, что обычно рисую, когда говорю по телефону или размышляю о чем-то, — большую закрытую коробку с точкой внутри. Джо встал и пририсовал к моей коробке два окна и открытую дверь. Потом добавил еще крышу, солнышко и цветочки. И увидев, как он это делает, я ощутила: что-то во мне… раскрылось, как бутон. Застывшая в груди боль куда-то ушла.

Семинар подошел к концу. Теперь мы должны были по очереди дать друг другу совет, как жить дальше.

— Будь собой, — посоветовал Джо, когда наступила моя очередь.

— Выброси одежду, которую тебя заставлял носить Доминик, — подсказала Энн.

— Купи новую одежду — такую, которую он бы точно возненавидел.

— Нет, просто купи то, что нравится тебе!

— Сделай что-нибудь радикальное, измени свою жизнь.

— Помни, кто ты на самом деле! Кто ты?

— Я — Айрин Араминта Мэлоун, — ответила я.

— Помни об этом, — сказал Джо.

— Мне пошел на пользу этот семинар, — весело прощебетала Эмбер, когда мы возвращались на Примроуз-Хилл на автобусе. — Хватит быть милой. Я больше не позволю мужчинам смешивать меня с дерьмом, а моим издателям — меня игнорировать. Не собираюсь и дальше этого терпеть. Я хочу измениться, Минти. Измениться! Минти, ты ни слова не произнесла. Ты вообще меня слушаешь?

— Что? Извини. — Ой, мне же нельзя все время извиняться. — М-м-м, я прослушала, задумалась.

Ситуация начала проясняться. Произошел прорыв, понимаете. Озарение. Даже прозрение. Внезапная вспышка. И теперь я понимала, почему Доминик сделал то, что сделал. Я была права. Это случилось потому, что я была слишком доброй. И он совершенно перестал меня уважать. После семинара у меня открылись глаза. Я смотрела на милых, добрых людей, и это было жалкое зрелище. Они не могли постоять за себя и не вызывали ничего, кроме презрения. Хуже того: они могли постоять за себя, но мягкосердечие, слабость не позволяли им это сделать. Они боялись быть отвергнутыми. Доброта была для них чем-то вроде страхового полиса. И хотя я прекрасно их понимала — сама такая, — эти люди не вызывали ни капли уважения. Вот что со мной произошло. Теперь я осознала, что была добра с Домиником, но доброта обернулась против меня. Я делала стойку, стоило ему скомандовать — только чтобы избежать конфликта. Смиренно выполняла все требования, надеясь заслужить одобрение, добиться, чтобы все шло гладко. Как отвратительно! Я презирала себя. Взглянув на свое поведение объективно, со стороны, я была поражена до глубины души. Когда мы познакомились, я была независимым, уверенным в себе человеком, и посмотрите, во что я превратилась! В безвольную тряпку. Коврик, о который вытирают ноги. Неудивительно, что Доминик потерял ко мне уважение. Теперь я поняла, что он не виноват. Виновата я. Я сама его спровоцировала. Поэтому он меня и бросил. Перестал уважать. Достаточно было в церкви всего один раз взглянуть на меня, одетую в платье, которое он сам же и выбрал, чтобы сообразить: с этой можно делать что вздумается.

Нет, я не пытаюсь оправдать его. То, что он сделал, чудовищно. Но и я к этому причастна, ведь я позволила ему так поступить. Наконец-то до меня дошло. Я увидела, что в основном виновата сама. И может быть, теперь, когда я сделала это открытие, мне будет легче начать новую жизнь?

— Минти, — окликнула Эмбер, — о чем ты думаешь?

— Так, ни о чем, — ответила я. — Ни о чем. — Мне не хотелось делиться с ней своим открытием. Она никогда со мной не соглашается. К тому же было стыдно. Стыдно признаться, что я превратилась в слабовольное, презренное существо.

— Я полна энергии, — провозгласила Эмбер, выходя из автобуса. — Меня вдохновило то, что я сегодня узнала.

Меня тоже вдохновило. То, что я узнала о самой себе. И я пришла к мысли, что мне жизненно необходимо стать более настойчивой. Высказывать свое мнение. Устанавливать границы. Поэтому теперь я нашла в себе силы заговорить с Эмбер про то, о чем до сих пор боялась заикнуться: как долго она намерена жить у меня. Прошло уже почти три месяца. Помнится, она сказала, что остановится всего на несколько дней. Квартира завалена ее барахлом. Моя половина лестничной площадки забита ее мебелью, в гостевой спальне шагу ступить нельзя. Я, конечно, очень люблю кузину, но все это уже стало меня раздражать.

— Эмбер, — произнесла я. Она поворачивала ключ в замке.

— Да.

— Эмбер… как ты думаешь… хм… ты еще долго… намерена жить здесь?

Она посмотрела на меня. О боже, боже! Ну почему я не промолчала? Сейчас будет жуткая сцена. Я ее обидела. Она чувствует себя отвергнутой. Мое лицо стало малиновым, и я пожалела, что вообще раскрыла рот.

— Как долго я буду жить у тебя? — переспросила она.

— Да, — сердце бешено стучало. — Когда ты уедешь?

К моему изумлению, на ее лице появилась радостная улыбка. Она обняла меня.

— О, Минти, — воскликнула она. — Если хочешь, я вообще никуда не уеду!

— О-о.

— Не переживай. Я пока даже и не думаю уезжать. Как я могу тебя бросить? Ты еще не пришла в себя, после того как Доминик сбежал!

— О, очень хорошо.

— И ты помогаешь мне забыть Чарли.

— Потрясающе.

— Поэтому я еще нескоро уеду, — обрадовала она. — К тому же жить вместе так весело, правда, Минт?

— О да, — согласилась я. — Да. Очень весело.

— Знаешь, — продолжала она, снимая пальто, — это совсем как в восемьдесят третьем, когда мы ездили на канал, помнишь?

Силы небесные!.. Это было ужасно. Представьте себе: я на пароходике с Эмбер, тетушкой Фло, дядюшкой Эдом и их маленькой таксой Мундо. Дождь лил не прекращаясь, холодина стояла как в морозильнике, и нам с Эмбер приходилось спать на одной крошечной кровати. Однажды утром Мундо вышел на палубу, увидел на берегу какую-то шавку и стал лаять. Он так отчаянно брехал, что поскользнулся и упал в речку. И Эмбер заставила меня броситься в воду, спасать собачку. Она была в истерике. Обожала эту псину. «Давай, Минти! — вопила она. — У тебя нет выбора!» Я могла бы возразить, что это не моя собака — почему бы Эмбер самой ее не спасти? Вместо этого я сиганула вслед за Мундо, который и не думал тонуть, а радостно выгребал к берегу. Уже тогда я была мягкотелой и не могла отказывать. Вот и прыгнула. И прыгаю до сих пор. Всю жизнь.

— Нет, Минти, мне так нравится жить с тобой, — тепло произнесла Эмбер. — Хочешь, я буду оплачивать половину телефонных счетов? — добавила она, снимая трубку.

— Хочу, — поспешила с ответом я. — Даже очень. Спасибо, что предложила.

Я поднялась наверх. Зашла в спальню, открыла шкаф, все ящики, и стала разбирать вещи. Вытащила все, что мне купил Доминик. Узкие юбки и туфли с идиотскими пряжечками и бантиками, повязки на голову и шелковые шарфы. Зеленые веллингтоны и стеганую куртку, изящные двоечки и плед. В черном мусорном мешке им самое место. Я не пожалела даже сумку от Эрме. Не пожалела ничего. Все отправилось в помойку. «Будь собой», — сказал Джо. Так я и сделаю.

В субботу утром я отнесла битком набитый мусорный мешок в Камденское отделение «Голодающих Африки» и поехала на метро на Ковент-Гарден. На Нил-стрит я заходила во все магазины и перебирала вешалки с модной одеждой. Я купила то, о чем давно мечтала: черный кожаный пиджак, джинсы от Элли Капеллино, расклешенные штаны от «Ред-о-Дед», платья с карманами и коротенькие футболки, струящиеся длинные юбки. И направилась в свой любимый салон — подровнять волосы.

— Как семейная жизнь? — спросил Крис, мой замечательный стилист, застегивая на мне блестящую черную накидку.

— Понятия не имею, — честно призналась я. — Замуж так и не вышла.

— О боже! — он был фраппирован. — Бедняжка. Хочешь об этом поговорить?

— Нет, спасибо, — ответила я.

Крис посадил меня перед большим голубоватым зеркалом около окна. На столике лежала целая коллекция расчесок и щеток; фены на подставках напоминали пистолеты в кобуре. Крис приподнял мои волосы, взвешивая их в руках.

— Подровнять на дюйм? — спросил он.

Я долго и пристально смотрела на свое отражение:

— Да. Самую малость.

— Может, на два? — предложил он, расчесывая волосы.

— Да. Два… прекрасно. — Я не стриглась с июля. «Может, убрать три дюйма? — подумала я. — Или четыре? Пять?» Я изучала себя в зеркале. «Шесть? Семь? Доминику нравились длинные волосы. Не попросить ли Криса отрезать все восемь или девять дюймов?»

— Подстриги меня коротко, — выпалила я. — Не хочу больше длинных волос!

— Точно? — не поверил он. Похоже, я его удивила.

— Да, — беззаботно отмахнулась я. — И еще… я хочу покраситься. Сделать мелирование. Может быть… Какие-нибудь медные прядки.

— Решила полностью изменить имидж?

— Да. Полностью, — кивнула я. — Начинаю новую жизнь.

— Ты точно хочешь короткую стрижку? — еще раз усомнился он, взяв огромные ножницы.

— Да. Точно, — заверила я. — Очень-очень короткую.

Лезвия ножниц посверкивали, отражая свет, и блестящие черные пряди моих волос падали на пол звеньями разбитых оков. «Может, на душе и невесело, зато у меня будет веселая стрижка», — думала я, глядя, как Крис отхватывает длинные завитки. Другие парикмахеры с улыбкой наблюдали, как он колдует над моими волосами. Время от времени Крис приглаживал их руками — проверял, чтобы они были одинаковой длины. Теперь он уже орудовал маленькими ножницами, зажимая пряди между указательным и средним пальцами и подравнивая их при помощи расчески. Когда Самсону остригли волосы, он потерял свою силу, но я, напротив, чувствовала, как силы возвращаются ко мне. Впервые за много месяцев я ощутила прилив энергии.

— Потрясающе! — воскликнул Крис. — Ты стала собой. — Он был прав. Стрижка акцентировала линию подбородка и открывала уши. Подчеркивала красоту скул. И так странно было чувствовать дыхание сквозняка на коже. Я засмеялась. Мне стало легко, будто я слегка опьянела, глядя на незнакомку в зеркале. А из динамиков доносилось:

Я двигаюсь вперед, я двигаюсь вперед.

Я двигаюсь вперед, меня ничто не остановит…

Копна черных локонов на полу у ног была похожа на обрезки пленки. Мои волосы отредактировали, убрали, отсекли лишнее, и получилась короткая, мальчишеская стрижка. Крис провел по затылку мягкой щеточкой и повернул зеркало, чтобы я могла увидеть прическу сзади. Мне так понравилось, что я чуть не захлопала в ладоши.

Потом подошла Анджела, колорист, и раскрыла таблицу оттенков. Какой цвет выбрать? Медовый? Красное дерево? Цвет бургундского вина или граната? Цикламен? Песочный? Столько экзотических вариантов, глаза разбегаются. Я остановилась на оттенке «кайенский перец», а проще говоря, медном. Огненно-жгучий кайенский перец. Прядки в моих волосах будут полыхать, как пламя. Я вновь зажгла свой огонь. Анджела намазала волосы розовой пастой, потом осторожно завернула прядки в фольгу. От резкого запаха аммиака защипало глаза.

…Я двигаюсь вперед.

Я двигаюсь вперед, меня ничто не остановит…

Фантастика. Я была в восторге. Сделай что-нибудь радикальное, посоветовали мне на семинаре. Так я и поступила. За окном, на Шафтсбери-авеню, сновали туда#8209;сюда прохожие, выскочившие за покупками в обеденный перерыв. Я пролистала журналы: «Нью вумен», «Зест», «Селф», «О'кей!». «Да, — пришло мне в голову, — я новая женщина и собираюсь обрести вкус к жизни, стать сильной личностью, и все у меня будет о'кей!»

Пожалуй, Доминик возненавидел бы мой новый образ. Ну и отлично! Жаль, что он меня сейчас не видит. Да и вряд ли увидит. Мы же не перезваниваемся, и у нас нет общих знакомых. Живем в разных частях города, никогда не бываем в одних и тех же местах. Разве что случайно столкнемся на улице, но шансы почти равны нулю. Значит, мне остается лишь втихую фантазировать о мести.

Я уже тысячу раз рисовала картины мести в воображении. Пока Анджела красила мне волосы, я проигрывала их снова, словно кассеты с любимыми фильмами. Вот я появляюсь у него дома, застигаю врасплох и под дулом пистолета заставляю признаться, почему он сбежал из церкви. Или случайно встречаю на улице и прохожу мимо, будто его не существует. Или еду на машине, а он переходит дорогу на светофоре. В своих фантазиях я не сбрасывала скорость и не жала на тормоз, как законопослушный водитель, а, наоборот, изо всех сил давила на газ. Или вот: я приезжаю в оперу с новым поклонником, невероятно богатым, президентом Мирового банка или кем-то в этом роде. Выходя из лимузина, я вижу Доминика. Он стоит у входа и явно кого-то поджидает. Естественно, его спутница не идет ни в какое сравнение со мной, такой умной и красивой. А сам он явно не у дел, потому что после свадьбы все клиенты разбежались, ужаснувшись его отвратительной сущности. Видок у него так себе: давно не брился, пальто не мешало бы почистить, даже немного облысел — наверное, из-за стресса. Зато я выгляжу замечательно, как нельзя лучше. И когда новый жених провожает меня по ступенькам в нашу персональную ложу, я оборачиваюсь и — чудо всепрощения! — одаряю Доминика милой, сочувственной улыбкой…

Я вздохнула и покосилась на девушку в соседнем кресле. Поглощенная своими мыслями, я ее не замечала. Длинные светлые волосы незнакомки вымыли, подровняли и сейчас завивали щипцами в крупные, роскошные, упругие локоны, затем забирая их наверх. Она была похожа на героиню шикарного костюмного фильма. Не то, что я, которая выглядела как человек-дуршлаг; завернутые в фольгу прядки шуршали при каждом движении. Чучело, да и только. Мне стало смешно. И я расхохоталась. Но потом опять взглянула на девушку в соседнем кресле, и веселье как рукой сняло. Грудь пронзила тупая боль. Волосы девушки украшал венок из свежих цветов. Крошечные розовые бутончики, гардения, жасмин и стефанотис на основе из плюща. Парикмахер осторожно закреплял цветы шпильками. Девушка выглядела обворожительно. И это был день ее свадьбы. Я сказала себе: «Все хорошо. Меня это не должно волновать. Ведь я пытаюсь забыть о Доминике».

— Все в порядке, Минти? — спросила Анджела.

— Что? О да, все в порядке. Все замечательно.

— От краски может щипать в глазах, — сказала она.

— Да, — кивнула я. — Щиплет.

— Уже почти готово, — добавила она, — скоро будем смывать. — Я машинально улыбнулась и вновь скосила взгляд на соседку. Теперь я заметила кольцо с сапфиром, поблескивающее на пальце, и уловила обрывки разговора: «Около ста… шведский стол… „Беркатекс»… ничего особенного… три, и две страницы… Момбаса».

Внезапно девушка будто исчезла из виду. Ее место заняла я, в платье от Нила Каннингема, тиаре и фате. Рядом стоял Доминик и говорил: «Нет-нет, Джон… боюсь, что нет». Только я вспомнила об этом, как меня чуть не стошнило. Но потом я подумала: «Что сделано, то сделано. Прошлое не воротишь. Я должна принять то, что случилось, и жить дальше. К тому же, если вдуматься, сумел бы Доминик сделать меня счастливой? Нет, разумеется, нет. Я это осознала. И, осознав, могу двигаться вперед. Я поняла свою ошибку. Проанализировала и разложила все по полочкам. Пусть мне пришлось пережить невероятную боль и унижение, у меня хватило здравого смысла признать: все к лучшему. Я никогда не была бы счастлива с Домиником… Доминик… Доминик!» Я подскочила как ошпаренная. Это был Доминик! Только что прошел за окном. Его блондинистую шевелюру ни с чем не спутаешь! Доминик! В мгновение ока я выскочила из парикмахерской и бросилась вниз по улице. Я понимала, что на моей голове сорок рожков из фольги, но мне было все равно. Выброс адреналина заставил меня лететь как на крыльях, будто от этого зависела моя жизнь. Черная нейлоновая накидка развевалась по ветру, прохожие в недоумении таращились на меня: «Черный плащ!.. Хэллоуин еще нескоро!.. Что у нее на голове? Совсем крыша поехала!»

Пробежав мимо театра Шафтсбери, я оказалась на площади Святого Джайлса, но тут на светофоре загорелся красный свет. Проклятье! Я видела Доминика, он быстрым шагом миновал оздоровительный центр «Оазис» и свернул на Энделл-стрит. Мимо проносились такси, испуская зловонные дизельные выхлопы; велосипедисты в лайкровых шортах сигналили звонками и ругались с водителями; рядом со мной с грохотом притормозил автобус. Зажегся зеленый свет. Слава богу! Но куда же подевался Доминик? Его нигде не было видно. Он будто испарился. Но я должна с ним поговорить, должна! Должна сказать, что почти забыла его и уже совсем не переживаю. Вот что. Я полетела вниз по улице с бешено бьющимся сердцем и увидела его, в самом конце, у поворота. Мне хотелось крикнуть: «Доминик! Смотри! Ты мне уже не нужен! Я начала новую жизнь! Видишь? И я понимаю, что произошло, Доминик. Кажется, понимаю. Мне очень жаль, что ты перестал меня уважать, что я такая жалкая. Должно быть, ты чувствовал себя ужасно, но теперь я изменилась!» Я пробежала мимо бара «Генри» и ресторана «Рок-энд-Соул». Доминик как раз поворачивал направо. Проходя мимо бутика «Армани», он не остановился и не взглянул на витрину. Это меня насторожило: обычно он не мог устоять. Я видела в толпе его светлую голову — он шагал дальше. Ноздри щекотал аромат свежемолотых кофейных зерен из «Республики Кофе». Я задыхалась, в боку кололо. Давно я уже так не бегала. Он перешел Джеймс-стрит и направлялся к станции метро «Ковент-Гарден». Я уже почти догнала его у турникета. Мне хотелось поговорить с ним. Просто чтобы утвердиться в своих предположениях. Так и подмывало крикнуть: «Доминик! Это правда, что ты бросил меня в день свадьбы, потому что перестал уважать? Просто скажи „да», Доминик, и я смогу спокойно жить дальше. Я уже почти тебя забыла. Как видишь». Между тем он уже вошел в метро.

«Доминик! — заорала я. — Дом!» Достав из кармана жетон, я сунула его в автомат, но тот запищал, высветив надпись: «Обратитесь к дежурному по станции». Дежурный? Какой дежурный, когда мне нужен лишь один Доминик? Я опять закричала: «Доминик! Доминик! Пожалуйста, остановись!» Похоже, он не слышал. Я ужасно запыхалась и понимала, какой у меня безумный вид. Но все равно надрывалась: «Доминик! Доминик! Вернись!»

И это сработало. Он услышал. Он обернулся и посмотрел на меня с той стороны, из-за ограждения. Наконец-то, наконец… Он был сбит с толку. Потрясен. Ошеломлен. Не потому, что на голове моей болтались фунтики из фольги. И не потому, что за спиной развевалась черная накидка. А потому, что это был не Доминик.

— Хм… в чем дело? — спросил мужчина, которого я видела первый раз в жизни. Тот же цвет волос. Похожее телосложение. Примерно такого же возраста. Вот и все. Это был не Доминик. Как я могла подумать, что это он?

— С вами все в порядке? — вежливо поинтересовался он, хотя явно был в ужасе.

— Да, — слабо выговорила я. В горле встал знакомый комок, все расплывалось. — Извините, — выдавила я, прерывисто дыша от усталости и разочарования. — Понимаете, я думала, я думала…

Но он уже шагал прочь. Я прислонилась к стене и закрыла лицо руками.