"Проклятие" - читать интересную книгу автора (Федоров Евгений)

Акт пятый и эпилог. Илюша, сын Паши

Вот и исполнились времена и сроки, конец истории этой семейки, из нашей весьма драматической повести вылетел в трубу динамизм, пора сматывать удочки, свертываться (правильно говорит Конфуций, счастливые народы не знают истории! Конец нашей истории прямо-таки в духе незабвенного и даже уже пресловутого Фукуямы; не в том дело, что у Паши больше ничего не происходит и не произойдет в жизни, а так, в его жизни сюжета, пафоса, трагизма нет больше, как уже говорилось, образумился, тверда связь с действительностью, твердо стоит на ногах, крепко вцепился в видимый мир явлений, не мучим безудержными ночными фантазиями, всем доволен, аж противно, как-то всё тускло, дохло, затхло, игра на понижение, конец стиля, сказал бы Парамонов, мастер затейливых интерпретаций нашей истории, энтропия, Фукуяма, энтропия вселенной стремится трам-бам-бам, к максимуму, 2-й закон термодинамики, обещающей аккуратную тепловую смерть вселенной: опустошенность, что-то неинтересное, инфернальная посредственность, пошлость, против чего восставали Леонтьев, Герцен) — конец истории, ведущей свое протокольное летосчисление с достопамятной, не забыли, держим в уме, роковой пощечины, пружины, придавшей динамизм сюжету, в которой, как в зерне, сгусток энергии и мистический плотный план, то, что великий Аристотель называл энтелехией, не ясно что такое, какая-то целенаправленная, формообразующая сила, — сконцентрированы, притаились все последующие события. Будет уместно и справедливо на этой оптимистической ноте закончить подлинную и без существенных купюр повесть о злосчастной семейке.

Итожим, вывод прост, очевиден, прозрачен, как чистое, только что вымытое стеклышко, живет Паша как в сказке, похвастаемся еще раз, его в министры культуры прочат, без дураков, чем не министр культуры? дерзать надо! напрягся, потягался Паша с всесильным фатумом, выдержал пробу на влажность, одолел (одолел и демонов), сборол его, положил на обе лопатки. Нет никакого фатума, сказки. Наше вам с кисточкой!

А все-таки ломаем голову, зудит, разбирает интерес, утыкаемся в напрашивающийся вопрос, преодолел ли он дурную, бессюжетную монадность злополучной кармы и ревущие, бушующие, всерьез бунтующие фантастические гены динамизирующейся шизофрении? преодолел ли пучину, мрак и вихрь? снято ли злое проклятие? Может, и само выдохлось, себя исчерпав, ушло в песок. Опасно зарекаться и праздновать парад победы, ведь еще не ясно, что там впереди красноречиво маячит, и умрет ли он от старости естественной смертью. Мы не узнаем, как там, в Израиле, его планида, прав ли он, снята ли порча и восстановлен союз со звездами и жизнью и из гроба воссияла прапрабабка, или опять проявится жутью пронизывающая загрязненность генетического кода, иероглифа смерти, власть жуткого, неотвратимого, как античный рок, который, как известно, сильнее, мощнее богов (вспоминается страшная история с Эдипом, неуютно думать, что без вины виноватым — до четвертого колена, от судьбы не уйти), навязчивого, прилипучего, снова-здорово, опять-двадцать пять, смертоносного вируса, передающегося, как сифилис, по наследству, — страшные сатурналии, то бишь зов Ничто, воля к саморазрушению, воля к смерти, от которой, как от самого себя, сколько ни убегай, никуда не убежишь, не уедешь. Ускакали быстрые, подлые годы, мы уже на сильном, крутом склоне лет, не доживем, а очень даже любопытно. Хорошо смотреть на волнующие события и при этом находиться в ложе для почетных гостей.

Вроде бы вздохнули, засадили хорошую, увесистую точку. Вздохнули и потянулись.

Нет зловещих, мрачных предчувствуй. Небо безоблачно и ясно.

Вдруг, как здоровый, бедовый, матерый, с доброго теленка Кабысдох из-под ворот, гав! гав!

Модная, андерграундная, модернистическая инсталляция, она вас грубо хватает за шкирку, трясет, вы в изумлении разинули пасть, говорить дальше не о чем, одно сплошное удивление, и вы чувствуете себя буквально армянином перед клеткой жирафа, всё, что возможно зашкалило, темнеет сознание, мрак: — Такого не бывает!

Разумеется, в жизни разное случается, всё и еще кое-что, не соскучишься, на то она и жизнь, разнообразны фокусы, всякие там угодников святые чудеса, упомянутое чудо с газовой камерой, которая не взяла убогого мальчика. Но искусству предписана строгость, художественная цельность, мера, соразмерность, мы же начинаем грешить экзотикой, чудесным, но куда деться, жизнь-то дико интересна, хитрые, затейливые, художественные выкидывает колена, кренделя, черте что негаданно выкомаривает. Словом, прощай безоблачное небо, испортилась погода, навсегда прощай, крах идиллии: сын-то Паши, Илюша, представляете, такой славный такой мальчик, тихий, трогательный бросающейся близорукостью очкарик, ему бы скрипка пошла, но музыки он совсем чужд, всё потому что чрезвычайно восприимчив к святой правде, меры не знает, словом, неудобный правдолюб, а в музыке больно много подозрительной двусмысленности, действует она не на разум, а непосредственно на эмоции, сердца напрасно мучит, как своенравный чародей, — подрос Илюша, занялся самосовершенствованием, сначала решил стать вегетарианцем, не есть никакой убоинки, голодание, духовный поиск, самоистязание, йога, самопознание, сидит в позе лотоса, глотает свой язык, останавливает дыхание, Индия духа, победа высшего начала над низшим, над немощной плотью, неумеренно увлечен всем этим, восторженная душа, обрел важный жзистенциальный опыт, в душе совершилось великое событие, наладился, рвется в Россию, сам не зная зачем, надо! Что сие значит?

Вот она подлинная человеческая комедия, специально не придумаешь, упрямо и с неколебимой отвагой гонит неистовые речи, долдонит сынок Павла Юрьевича нечто странное, этому его никто и никогда не учил, порыв глубинной самоидентификации, ночные завиральные грезы, моча в голову ударила, дурит, активен, это у них в генах, неожиданный и невероятный самообман, безудержные фантазии, когда полностью рвется связь с реальностыо, патология, перекос, экстравагантный, неудержимое рвение к новой жизни, несет чушь несусветную, лепечет неправдоподобную, завиральную и маловразумительную дурь, говорит, что он-де русский, так-то! со всей силой юной души прилип к идее, защемлен, навязчивая идея, идефикс, как есть идефикс, имеет достоверные мистические сведения, что у него душа русского (что такое душа? Пар!), знать ничего не хочет! Очевидно, более чем: размягчение мозгов и помрачение рассудка! Та еще семейка! Черное ему кажется белым, горькое — сладким, сладкое — горьким. В Израиле занудь, тоска безнадежная, смертельная, серость, жизнь не в жизнь, преснятина, никакой малой изюминки, скукой несет от благоустроенного быта, от бассейна с подогревом, уныние, хандра, удавиться можно…

(да не один он пустое несет, есть, есть такие, гудят, гудят, как улей, а нам-то … ли, рифма отличная, наверняка понравилась бы привередливому на этот ходкий товар Маяковскому, вот суют вам под нос богослова православного Меня, мол, отнюдь не банальный, стандартный богослов, очень глубокие интуиции. Да кто такой Мень? Вредина — вот кто! Нам он абсолютно не интересен.

“Представьте себе, вообразите, — лепит, приземляет Мень, при этом умеючи, старательно, многозначительно подмигивает, вроде всё правдоподобно, не придерешься, в карикатуре всегда преобладает правдоподобие, на то она и карикатура, в этом душа ее, ой, ехидна ядовитая, такие интонации не прощаются, понятно, куда клонит, интонациями себя разоблачает землитель, понятно, зачем все эти выразительные подмигивания, — пронесутся годы и прекратятся войны, и будет небольшое государство — одно из многих прибрежных стран, с обычным парламентом, с обычными грехами, с обычными ресторанами. Можем ли сравнить это с тем, о чем грезили пророки? Что небо и земля потрясутся, что весь мир будет потрясен!”

А те, что гудят, как улей, свою линию гнут, если Мень вам не авторитет, вы с ним в контрах, на ножах, то вот Бубер, мнение отца Александра Меня о восстановлении Израильского государства с незначительными оговорками и уточнениями разделил бы и Бубер)

…дерзит хаменыш, хамски звереныш огрызается, а вас я забыл спросить? да не пугайте меня, не из трусливых, я вам не какая-то там тварь дрожащая, не le pin собачий, а яркая, самостоятельная, свободная, ищущая личность, творческая индивидуальность, прежде всего и во первых, нет такой поэмы в стихах “Без кого на Руси жить хорошо”, не надо нам арапа (араба? Саддама Хусейна, производящего химическое оружие, запрещенное Женевской конвенцией?) заправлять, из мухи любим раздуть слона, нет антисемитизма, всё сильно преувеличено. Очень смел, слишком, готов утверждать, что и запоров в их роду никогда не было, выдумки. Заблудившийся заблудок. Загиб, перегиб, хамски заявил произвол и своеволие, во(а?) мху я по колено, отстаивает право на независимость и собственную судьбу. Дерзновенный, революционный дух, мужественная, честная улыбка Каина на морде, жесткость и жестокость молодости. И — хамство! Хватит черных мифов о кишиневском погроме! Бесстрашие, наглость. Судорожное нетерпение.

А чего он потерял в этой России? Говорит, что это его родина! Почва! Спятил. Да какая родина (просто курьез), когда он, остолоп, родился в Израиле, обрезан. Чушь собачья, книжная, воображаемая, выдуманная, виртуальная мнимость, манящая беспутная абстракция, от книг это, начитался “Братьев Карамазовых”, не Пушкина, а эту проклятую книжку следовало забросить куда подальше, за мельницу, небо было бы чище без этого гения, на душе легче и спокойнее, миф, начитался молокосос Достоевского, разговоры с чертом, ум за разум заскочил, сбит им с толка, голова засорена плевелами вздора, крыша поехала, задернулось плотной, черной завесой солнце, забыл, потерял свое имя (крепость Господняя), заочно безумно в Россию влюбился, проще, начисто, лже-оргазм, мерещится ему всё время интеллигибельная, несокрушимая, распрекрасная Россия! Нам смешно. Идиот, свет таких идиотов не видывал, на всемирном конкурсе идиотов занял бы 2-е место! А он твердит: В Россию! В Россию! Там — видно будет. Авось, русское авось, душа горит, азартная натура, русский всадник без головы, чудо-тройка, скачет, галоп, сам не зная куда. Нисколечко не страшится, что отца может каверзный кондратий серьезно завалить, какую дюжую совесть (термин Ибсена, слишком лояльный, осторожный перевод, лучше бы перевести — сучью, по существу это синоним) надо иметь, чтобы так относиться к родителям, такую подлянку подкинуть.

Не надо было пускать! Безмозглые дураки родители, сами во всем виноваты, можно было бы пофантазировать, донять, пронять на пользу дела юное сердце жалкими словами; следовало знать, что от России не легко заречься, что это не просто пьянь, вечная, беспросветная тьма, дырка от бублика, пустая, страшенная, черная дыра, в ней есть страшное притяжение, манит, сверкающая греза, песня песней, оптический обман, завлекает властная чара.

Стало быть, начинается, явил, обнаружил негожее, вызывающее, взбаламошное (это у них в роду, в крови, во вздорных, необратимых мутациях), легкомысленное поведение, добровольно на всех парах несется, мчится, дуй до горы, подожди, рога обломают, стало быть, летит, высокое парение, умылся из Израиля, заявился у нас, на Святой Pycи, остановился, приютился, бросил первый якорь, естественно, у деда, сексуального маньяка и бывшего диссидента; надо не забыть, сообщить злоязычие, интересно, что после печальной истории Якира и Красина муж Марины как бы опомнился, протрезвел, вышел из диссидентской комы, вообще разочаровался в людях порядком, разочаровался в распрекрасном правозащитном движении, ориентированном на Хельсинские соглашения, пошел в разнос, решительно порвал с этой публикой, да все эти Якиры, Красины (где твои глаза раньше были?), Амальрики Литвиновы, Сахаровы, имя им легион, — не люди, одно чванство (да как язык у тебя поворачивается?), не уважаю, не настоящее, маргарин; как не порвать с диссидентством, когда тебя раз в неделю тягает на допрос Александровский, жучит отечески, говорит хорошие, вразумлявщие, очень благоразумные речи. Да Павел Иванович много умней, честней всей этой дряни, умнее и благороднее, обещал не сообщать ничего на работе, и не сообщил (новое в марксизме!), мне стыдно не того, что я не был на Красной площади, когда ввели войска в Чехословакию, в Москве не было, шестерил, за инструкциями в ссылку к Красину ездил, а то бы обязательно увязался за ними, мне другого стыдно — зависел от этих ничтожных, тщеславных, чванливых людишек, пресмыкался пред Якиром, супермен, сын командора, символ, стыдно, очень стыдно, что подписывал их тщеславные, поганые писульки, не мог отказать, не хватало мужества плюнуть им в физиономию, сказать твердое нет, согнули в бараний рог, вот чего мне стыдно!

Еще одна измена, я изменял и многому и многим (Долой Березняки! Долой Марину! Долой демократическое движение!), не зря этого позорника Сахаров проклял; после благополучного, своевременного дезертирства ушел с головой в математику, говорят, у него есть интересный результат, так и говорят, таков их лексикон, удивляемся, оказывается - выдающийся математик, кто мог подумать, этот, ни рыба, ни мясо, тюха, очарованная душа, всегда под чьим-нибудь влиянием, вот уж никто не думал, можете ли представить, член-корреспондент, сначала Российской Академии, а когда эти все академии слились, то заделался настоящим академиком (вписан в ранг бессмертных, Александровскому следователю Якира и Красина, низкий поклон, мы ему обязаны: для математической науки сохранен ценный кадр); сильно переменился Юра, даже внешне, его не узнаешь, облысел порядком, помятое, опухшее лицо, вообще-то такая же очарованная душа, шалун, сладострастник с расстроенным, докучливым, больным воображением, слабина, привычки, необузданный выпивоха, допускающий частенько крайности, широкая русская натура и со всячиной, Рогожин, Митя Карамазов; ко внуку у Юры чувства проснулись, увлекся, души не чает расчувствовавшийся и состарившийся дед, с ласковым придыханием зовет Голубчиком, Зайчиком, как когда-то звал сына, ухилявшего в Израиль, живи, трехкомнатная квартира — твоя, нет проблем, ты — наследник!..

Илюша по уши в мифе, а это так опасно для юной, неопытной души. На первых порах всё вроде хорошо, запоров, малоприятная, неуместная ирония, никаких, да эти запоры чистый брех, выдумка! А что есть, зачем приехал? Романтический побег от пассивного прозябания. Одна шальная, завиральная, отнюдь не хамскими генами формулируемая идейка мучит его, донимает, сверлит мозг, — конечно, много воды утекло, а всё же вдруг нападет на след, очень требуется ему в бесконечных архивах покопаться, поработать, разобраться в родословной надо, мечта манит, веление сердца, впивается в прошлое.

В эти самые архивы Илюша окунулся с головой, сколько тут всего, бездна, черт ногу сломит, ловит за ненадежный скользкий хвост истину, которой нет в учебниках истории, ударился, не знает лености, рассеянности, сонливости, одолевающей в архивах многие светлые головы, кропотливая работа и на любителя, пытлив, дерзает, что-то там волнует, дразнит его ум, с жутким чувством пашет почву, судьбой предков очень интересуется, изощрен в догадках, гипотезах. Откопал, выяснил, помните, был среди его предков священник, проклявший дочь, нырнувшую в революцию, мадам революция, троцкистка — Илюше очень хотелось, чтобы они в конце концов встретились, упали друг другу объятия, блудный сын, блудная дочь, всё к этому шло, катилось, роковая встреча неизбежна, таинственным образом всё к этому шагает, катится, ходатайство об аресте священника 19 июля 1937-го года подписывает сам Агранов, это выдающаяся фигура, большой интеллектуал, мифический, весомый 1-й зам наркома Ягоды, друг Маяковского, завсегдатай литературного пресловутого салона Бриков (по злобе, видать, мадам Мандельштам квартиру Бриков называла филиалом ГПУ), во всех отношениях серьезный, настоящий чекист, всё это до жути интересно, волнует, смущает сердце юноши, арест священника — последняя воля Агранова, зачем Агранов это сделал? ведь протоиерей Илья не принадлежал к контингенту, который в ту годину брали (шло оздоровление партии, чистка ее от авангардистского, космополитического, наднационального, радикального, праволевацкого крыла); в ордере на арест, перед Илюшей подлинник, говорится о “монархистко-фашистком заговоре”, что сие значит? неужто личный мотив? подписывая ордер на арест, понимал, что под ним самим горит почва, что должны и ему насыпать соли на хвост, догорает свеча, надо спешить, силы контрреволюции, реставрации поднимают головы, врезать напоследок классовому врагу, ясно сознавал, что самому таскать за бороду вонючего попа никак не получится, даже приглядывать за тем, как ведется дело, не ему дано, положение свое сознавал: на другой день, 20 июля, это производит впечатление (исследователь, воспаленной губой припади и попей из реки по имени факт!)! тревога растет, мавр сделал свое дело, самого Агранова благополучно и как миленького арестовали (загудел деятель нового типа а вскоре, ну не совсем вскоре, 1-го августа 1938 года, расстреливается, кстати говоря, пускается в расход не один Агранов, расстреливают и следователя, который вел дело отца Ильи, и начальника следственного отдела — возмездие, вот оно!). Ведь по какой-то личной, злой, черной воле Агранова арестован священник, последнее деяние Агранова, от него этого не требовалось, других, соратников, надо было брать!

Подозрительно много случайностей, случай на случае, захлестывают, перехлестывают случайности, кривляются, строят рожи, путают карты и кофейную гущу, — трудновыразимая мысль, нащупал, радостно трепещет душа Илюши, исследовательское исступление, страсть, похоть, блуд исследователя, невозможно не поддаться обаянию случая и не увидеть за подлым случаем нечто большее, неслучайное: Небесная канцелярия как бы исподволь старательно готовила встречу отца и дочери, всемогущий Его Величество фатум, перед которым всё живое беспомощно, беззащитно, фатум, потрясший воображение прекрасных греков, да и современное просвещенное сознание, кто, ратуя, пал побежденный лишь роком (Тютчев), отнюдь не преодолело древнее суеверие, и вы нарываетесь, напарываясь на подобный феномен, невольно испытываете священный ужас… Какая-то неукоснительная сила, твердая, хитрая и изворотливая воля (кстати, именно в этих и подобных терминах, если доверять переводчику, Гегель характеризует разум истории) бесцеремонным, беспардонным образом готовила встречу, да, она была записана в книге судеб еще до рождения наших героев (есть такая точка зрения, что судьба троянских героев определилась в момент жаркого соития Леды с лебедем, под видом которого явился сам Зевс: Леда родила Прекрасную Елену!), все силы работают на нее, она кому-то нужна, предопределена, вот должен заголится, расколоться упорный, упрямый орех, разрешится, разгадается хитрый ребус, всё должно получиться, ловкость рук и никакого мошенства, уловлен господин Случай, что бы там ни пряталось под его личиной, интерпретирован в мировой порядок, несмотря на ропот возражений…

Однако в тот момент, когда невероятные трудности подготовки позади, включая социальные катаклизмы, бедствия, две войны, революция, гражданская война, когда встреча вот-вот должна объективизироваться, все само идет, несется на полном скаку, того гляди отец и дочь революционерка стукнутся лбами, так хочется этой встречи, наконец-то, искры из глаз, они узнали друг друга! тут — нежданный досадный ляп, подвох какой-то, врывается откровенная нелепость, начинается лишняя галиматья, загибается отец Анны Ильиничны, умирает от бурного и скоропалительного, отнюдь не романтического голодного поноса, умирает в полусознательном состоянии на нарах, умирает тихо, без причитаний, без проклятий небесам в духе невинного страдальца Иова (если латынь: Иоб, не хорошо! ой, не хорошо! очень неблагозвучно и душе противно). Куда денешься, в лагере все умирают тихо и не рыпаются, покорны судьбе, лагерь есть лагерь, царствие ему, разумеется, протоиерею Илье, Небесное, пострадал за веру православную, так и не вышел из лагеря, предан забвению новомученик, загибается как раз в день прибытия на ОЛП нового этапа; вместо сияющей истины видится лишь ее жалкая, размытая тень на стене пещеры (Платон), и наш Илюша, так уверенно шедший по следу, трахнулся о грозный вопрос, поднатужился, силится уяснить, как же так, почему? зачем вся эта романтическая гофманиада? Кто-то по причуде оставил незавершенную работу, когда она была ну на вершок от завершения, да такое могло бы случится? неужто в страданиях мира нет смысла” а в истории нет Промысла, а лишь хаос, туман, заволокло, поплыло, в тайну нет возможности проникнуть, не дано понять, неподдающаяся бестолковщина, замутилась идея предопределения, плана, фатума, давит, давит на мозг, богатая пища для размышления, зачем надо было огород городить?

А может, работу завершать стало уже скучно и не интересно? акосмия, накосивыкусимия, головотяпство, абсурд, нет чистоты принципа, жизнь таинственна, лукава, готические перехлесты, загадки, символы, именно символична жизнь, а не реалистична, другими словами, в ней недостает порою важных звеньев, все подчиняется классической статистике, напоминает плохой спектакль, в котором не сведены концы с концами, бессмыслица, недодуманности, непродуманности, недоделанности, сбивающие с толка, а все же вдруг в этом есть своя страшная, непостижимая глубина, страшная тайна?!

Дед, то бишь отступник, порвавший с дисседентством, проклятый им, в восторге от откровений внука, увлечен внуком, непутевый дед, несамостоятельный, всегда от чего-нибудь у него голова кружится, романтиком остался, носится с внуком, рассказывает всем ошеломляющую историю семьи (семейки!); они, старый (вообще-то не очень старый) и малый, заявляются (явление!) с докладом на нашу прославленную просвещенную интеллигентскую Кухню (сколько таких явлены было на Кухне!), не посиделки, а тусовка (давно уже живем в отдельных квартирах, забыли о тесноте коммуналок), да, вы не ошиблись, читает лекцию, вещает Илюша, надув щеки, обстоятельно отвечает на наши вопросы, все-то он знает, да, речь в лекции шла о том самым Агранове который подписал постановление на арест Мандельштама! Ой, как интересно! Вот тут-то, у нас, на Кухне (а не в лагере), грянула роковая абсолютно нечаянная встреча, для кого-то и нечаянная радость, дл родителей Илюши — жуткое проклятие Неба, да никто не охмурял исследователя архивов НКВД и ГУЛАГа, глупости, никто ему специально и из вредности не подсовывал упрямую православную Катю…

(если не считать, что этот кто-то есть этот самый, никогда не дремлющий дух самоуничтожения и небытия, князь тьмы, хозяин державы смерти, враг людей, стремящийся сбить всех с истинного пути, он-то всегда все перехитрит, обведет вокруг пальца, козыри в руках у князя тьмы, с ним надо держать ухо остро, бороться не с помочью интеллекта, всяких силлогизмов, очевидностей и доводов разума, а молитвой и постом, если этот страшный и мудрый змий все же существует, а скорее всего это так, и это дело его рук, он результатом своих козней должен быть весьма доволен, может пузо потирать, полный успех! Но Кухня и бывший незадачливый диссидент и ренегат Юра тут не в ответе)

…блондинку, умненькую, самостоятельную, знающую себе цену, очень симпатичная девочка, по всем статьям лапочка, само у молодежи получается, без наших натырок, пришел, увидел, прилип глазами, побежден! начинается вовсе неправдоподобная, невероятная дикая история, настолько она банальна, глянул, клюнул поплавок, без вас не мыслю дня прожить, ранен Катей, бедный наш подранок, лишился разума и сердечного спокойствия, заклинило, горячее сердце, первая любовь, страсти-мордасти, весь мир преобразился в сверхъестественном зареве Эроса, слышать ничего не хочет, Катю ему подавай, без Кати рай — не рай. А там, в Израиле, какие идешки, какие у них ножки, какие юбочки, все, как на подбор, брюнеточки да изящные шатенки (Кузьму бы на них, брюнетки входят важной составной частью в миф о Кузьме), а он блондинку полюбил, русскую…

(обидел было Илюша своего идола, бездумно сморозил, почему у вас, в России, так плохо говорят по-русски? вообще-то в вопросе легко просматривается и гордое сознание своего превосходства над местной фауной, и образец высокомерной и беззаботной бестактности, и всякие там следы русофобии, выглянувшие из черного подполья еврейской психики, знай край! почему-то занесло его; тут-то она ему и залепила! Угостила. Плечиком повела. Поднялась уходить. Просвистеть мимо - прямая угроза у юноши, завертелся волчком, завертишься, разговаривают с ним с позиции силы, да что такого он сказал? Всего-то ничего. Он же ничего эдакого не хотел, не имел в виду, сорвалась шутка, несоразмерная, недоразумение, а к чему привело, девушка оказалась крайне впечатлительной, обрыв духовных нитей, бедный близорукий очкарик, он же угождать рад, он же рыцарь, готов на руках носить, лелеять; откуда она взяла, он же любит Россию, и Катю любит, и Россию, безумно любит, Святая Русь, отечество, я твой! напряженно, долго выясняли отношения, был прощен, поставлено на вид, в другой раз не будет забываться)

…ортодоксально православную, интеллектуалку. Хлебнул эликсир сатаны, любит ее, стервочку длинноногую, шибко православную, сильнее жизни, умопомрачение, наваждение, а вы было вякали, что в аду сексуальной революции и общей, половой распущенности, цинизма невозможны большие чувства, нежные, высокие болезни, невозможны Ромео и Джульетта, да не баба Илюше нужна, не вообще баба, а предназначенная ему, только ему, Катя, свет клином сошелся, смолкни навсегда психоанализ, не годятся твои методы борьбы с неврозами, каверзными завихрениями.

Физкульт припух! В Катю нельзя не влюбиться. Катя — чудо, роковое явление! это же Россия, мистическая Россия! О, Русь моя, жена моя! До боли / Нам ясен долгий путь! / Наш путь — стрелой татарской древней воли / Пронзает грудь.

Дети вырастают и — увы! — не всегда радуют сердца родителей, частенько сильно огорчают, обстоятельства, ножка подставлена, взвыли крепко счастливые дети солнца, за что такая немилость? и вот вам, как говорится, результат: мамаша в обморок упала, сестра сметану пролила; с матерью, однако, ничего особенного, ну — истерика, зашлась немного в истерике, картинно, шумно и бесновато рвала на себе волосы, шумно, исключительно смешно махала руками, валерьянку пила, нюхнула португальский портвейн, пригубила чуть, самую малость, и этак повела всезнающим носом, неописуемым, невообразимым, неповторимым, незабываемым, правильно хлестанула добрый стакан, а молодец! хорошо пошло, утешение (Некрасов: Не было б вина на свете / Тошен был бы мне свет / И, клянусь, силен сатана, / Натворил бы я бед), совсем раскисла, отключилась, сонливость, дремота настигла, кувыркнулась в сон, осталась с открытым ртом, похрапывала, как ни в чем не бывало, на лице сладкая улыбка, какой-то сладкий, очарованный сон видит. Другое дело отец Илюши, Паша, услышал о Кате, стал смертельно белым, как мертвец, как лист белой финской бумаги, стал думать невесть что и не ошибся, просек недоброе, не видать ему, как своих ушей, омечтанного портфеля министра культуры или чего-то вроде, это точно, забудь и думать о портфеле, да можно и без портфеля прожить, перебьется, другие живут, поверил, понял, что с Илюшей дело совершенно дрянь, позор! какой позор! скандал! смеяться будут, вляпался, разгадал, что злодейка приобрела страшную, неумолимую власть над душой его сына, слопала с потрохами, околдовала, навсегда потерял сына, отрезанный ломоть, теперь его любимый сын будет плясать под дудку этой гадкой девчонки; ощутил богооставленность, его ум потрясен, унижен, и злобой вскипело сердце, смело взлетел на старого верного конька, надо понять беднягу, надо и простить, вот великая трагедия, Россия — его кошмар, не для того он в Израиль махнул, чтобы его дорогие ненаглядные детки, младая поросль, обратно в эту поганую страну вернулись, страдали, сполна и полной мерой вкусили весь ужас беспочвенности, антисемитизма, мучились, как чужаки. Идеологический зуб Паши воспалился, взыграл, естественный, простой, понятный, извинительный, простительный рецидив огненной русофобии, каскад, одержим вдохновением, опять пафос, вернулся в свою прежнюю, шалую стихию, акт пятый, и у нас, как в толковом, традиционном шекспировском театре, где быть или не быть, пять актов! мы, было бы известно, на образцы высокой, бессмертной драмы ориентированы, как в аптеке, так и тут сорок фунтов, так и пуд, срыв в кондиционную, привычную русофобию (знаем и хорошо помним Пашу с грязных пеленок, гукающим недоноском, нам более симпатичен он не избравшим средний, царский путь не теплохладным, каким он стал в Израиле, а бойцовым, одержимым бросающим дерзкий вызов силам зла, спуска не дающим, нажимающим неугомонным, но как ты тепл, а не горяч и не холоден, извергну тебя и уст моих; да, таким, придется сознаться, он нам импонирует больше, хотя в свое время, вкусы переменились, мы были травмированы его необузданным темпераментом). Нашло, наехало, привычный вывих рецидив русофобии, восшумел с новой агрессивной силой, бушует, бешеный нрав проснулся вновь, будь здоров, лик его ужасен, в образе, такой же, как когда-то, когда он рубал иконы, безмерен, безумен, ломит, за себя уже полностью не отвечает, опять пошли прежние интонации сильно выраженная трескотня, красноречие, забурлил, беспощадные проклятия изрыгает (сам, поди, понимает, взрослый, не маленький, все бесполезно, сколько ни изрыгай проклятий, любовь не семечки, зла), рыкает, мечет неуемные громы и молнии, орет окаянным голосом, истошный вопль души из глубины отчаяния, 129-й псалом Давида:

— Свинья собачья! Свинья! Грязная душонка! Сколько я в эту грязную свинью вложил! Поганец, как он мог? Здесь, на Святой земле, его место! В строю! Здесь ось вселенной, мы преодолели вечное изгойство, здесь собирается народ Книги! Подлец он, нечистоплотный, подлый предатель. Эта подлая, злокозненная Империя вот у меня в где, в печенках! Империя зла, мерзостей, антисемитизма и скверны! Неужели этому сукину сыну не ясно, что Россия это прежде всего еврейское гетто, Кишиневский погром, “Протоколы сионских мудрецов”, дело Бейлиса! А сталинская, послереволюционная, кощеева — дело врачей! И убийство Михоэлса! И, если угодно, восстановление храма Христа Спасителя! Не хочу и слышать о Кате! Какой еще ветер свободы? Да в этой земле, пропитанной каверзным духом византинизма, ничего не изменилось и не может измениться. Черная дыра! Скопище недочеловеков! Вонючий свинарник! Загляните в любую общественную уборную, на вокзале, в университете, и вы поймете, что такое Россия. В деревнях русских вообще уборных нет, под ветер ходят. “Выйду в поле, сяду с.ть, / Далеко кругом видать!” Хорошо бы вдарить, чтобы голову никогда не поднимала эта, эта! так называемая, Святая Русь, расчленить на части! Перестройка? Новые веянья? Еще прозорливый, проницательный Бялик говорил, гениально говорил, русская свинья перевернулась на другой бок и захрюкала!

Захватывающий театр одного актера, только представьте, перед вами ученый с мировым именем, масштаб, масштаб! без пяти минут министр культуры! теряет, подумайте, самоцензуру, всякие приличия, корректность, какой пассаж, встал на четвереньки, какая раскованность, свобода! начинает злобно хрюкать, полное перевоплощение, вошел в образ, поганое животное, которое не только есть, но и разводить нельзя (Голдинг, “Повелитель мух”: что мы едим, в то и превращаемся), изображает, переключена злобная доминанта на еще более злобную, черная злоба, в припадке темной, неистовой одержимости на четвереньках побежал, смешно, удачно изобразил грязное животное, похож, вылитый хряк, живот тучный, толстенный, до пола, эх, тебя бы с хреном! имитация, еврейский счастливый талант, органика, в своей тарелке, ему бы португальского портвейна, отключиться, отрубиться, а он зашелся, хрюкает и хрюкает, выкладывается, пуще добавляет блеска для художественности, остановиться не может, Россию убедительно рисует, верно ведет, кровь к голове прилила, неистовством лицо Паши остервенилось, перекосилось, на нем изобразилось священное безумие — остановись! низменный, гнусный спазм в мозгу, аварийная ситуация, сам себя в инсульт загнал, заклинило на… (сильно выражение? пожалуй, слишком! не нашли синонима, нужен гений Олеши), кровоизлияние в мозг, язык стал твердым, деревянным, не слушается, свет в ясных, голубых глазах померк, защемило, язык вывалился преогромный, преогромный, совсем как в дебильном детстве, во рту не помещается, явление природы какое-то, медицинское, разумеется, не такой коровий, как у его бабки-самоубийцы, когда та в петлю сунулась, пронзительный, интенсивный свет тьмы саданул в голову, сокрушительная яростная тьма, какой светильник разума погас! затем спокойная тьма, восхищен во тьму, в довершение всего дерболызнулся лбом об пол, навернулся, наварил рог, ничего, если бы только рог, дело хуже, много хуже… Вообще-то природа сама себя защищает, вознамерился ретироваться и сбежать от большого конфуза, прыг скорее в инсульт, как в монастырь, удрал от пытки истиной, ускользнул в густую, плотную темноту и всё затем, чтобы непереносимой, невыносимой истине в глаза не смотреть, да так и в неотмолимый семейный грех ненароком можно сигануть.

В письмах к родителям Илюша был скуп, держит дымовую завесу, осторожен, темнит, виляет — здоров, целую, пишите.

Может, всё к лучшему в этом лучшем из миров (Вольтер), не мог Паша допустить, принять позорное ослепление сына, который легкомысленно, решительно, окончательно, кощунственно, цинично, мистически раззадорился, одебелился на стремительное, лихое грехопадение, да Паша еще ничего не знал, видать, предчувствовал, что ягодки впереди, ушел, ускользнул в инсульт от правды, шестым чувством уловил какая Катя воплощенная сволота, окончательно ничего не узнает, не воспримет, у нас ситуация проглядывает, сугубая, совсем поганая, жуткая, тут такое, немыслимое, волосы дыбом встают, еще славное коленце будет выкинуто, и Паша, особенно в свете историософского плана, который он осуществил с такой целеустремленной энергией, последовательностью, чистотой и смелостью, оказался бы всеобщим посмешищем, а из этого неукоснительно следует, что инсульт своевременен! ловко ускользнул в инсульт от жизни, ее экстравагантных фокусов, дневное сознание заволокла тьма, несусветная тьма и пустота увенчали все духовные порывы. Не лицо теперь у Паши, а какая-то маска, громадная, шире лица, голубой рыбий тухлый реалистический глаз на ней и очень самоуверенная, оскорбительная для всего живого и разумного, торжествующая, счастливая улыбка, под себя спокойно, уверенно делает, не потому что встать не может и пластом лежит, а так, просто так, такой приказ мозга, все мы когда-то будем делать под себя. А ведь счастлив, такое впечатление, что архисчастлив! недолго осталось быть счастливым, скоро концы отдаст, на смерть нет управы, oна бестактна, не сентиментальничает, поминай, как звали, смерть ждет его легкая, совсем нечувствительная и безболезненная, для него самого незаметная, тихо перейдет в иной мир, скорей бы! а на Святой Руси Илюша что-то там зубрит, горюшка мало, что у родителя с гениальной головкой плохо, тьма навсегда заволокла гениальные мозги, Катя, Катя всему виной, не мир, но меч, Я пришел разлучить человека с отцом его (Мф. 10. 34, 35)! воплощенный миазм эта Катя, интенсифилирующий губительные яды; паршивец зубрит старательно, втихаря, бесшумно, в тайне от посторонних глаз, память молодая, запомнить ничего не стоит, а знать назубок надо, исповедую едино крещение во оставленное грехов, чаю воскресения мертвых и жизни будущего века.

Не соскучишься, ну — семейка!

И смех, и грех.

А охочие до пересудов, которых на злословия так и тянет, есть такие, есть, улюлюкают, их, видите ли, совсем душит смех, они живо, в красках представили перекосившееся мурло будущего министра культуры Израиля, вообразили, во — картинка! надо же! преогромный, распухший, зеленый язык Паши вывалился, во рту полностью не помещается, всё, как детстве, ну, всё повторяется, высота комизма, сущая человеческая комедия, прямо-таки вернулся Паша в то самое состояние, из которого был восхищен самоубийством одержимой, умоисступленной Медеи, опять ни бум-бум, лишь мычит, сердится, если его не понимают!.. Так прямо и хрюкал? На четвереньки стал? Ну вас! Быть не может! Ой, не смешите! Хи-хи-хи да ха-ха-ха! Не могут от смеха удержаться. Так тебе и надо! Поделом, поделом. Больно умный! Ржание и ликование.

По дезертиру, изменнику, позорнику Илюше плачет ритуальная пощечина от правильной матери, воспламенившейся праведным гневом, ныне ставшей фанатичной, жестоковыйной, принципиальной, одержимой, тот еще надежного закала изверг, она изрыгнула брань хульную, она прокляла, как умела, как предписано, ждем, не сомневаемся, вкатит сыну с библейской прямолинейностью и простотой знатную пощечину, прямоговорение без экивоков, хорошо влепит, в два счета вломит, не сегодня так завтра, считаем, что уже схлопотал по морде, огреб, на круги своя, изустное семейное предание будет цепко и настойчиво держатся за эту творческую, упрямую, агрессивную, честную, самодержавную, полновесную, полноценную, заслуженную, абсолютно стильную пощечину.

Не успеваешь текст обновлять, править, подновлять, удивляться, вносить корректные изменения, добавлять, в отчаянии за голову хвататься, осмыслять. Надеялись закончить благополучным финалом и на твердой оптимистической ноте, не прошел номер, пришлось вновь мусолить ту же тему, раз она выскользнула, выбросилась на поверхность (в сходной ситуации отважный Ницше признался: — Мне внушают страх мои мысли и мои предчувствия) — всё по новой, новый виток, сказка про белого бычка, завязался злокозненный цикл, пульсирующая вселенная, мистическая, безнадежная, бессмысленная, тупая болтанка, словно кто-то тупо, скучно развлекается, невеселая непрекращающаяся игра, невеселые забавы (а мы играем не из денег, а так, чтоб вечность проводить); опять конец спектакля, сам себя подбадривая, подстегивая, связывается крепким узлом с его началом, слышим анафемы, та же стилистика, чуткое ухо могло бы уловить при тишине в природе и тишине в душе смачный звук крутой, грубой пощечины, полновесная, знатная оплеуха, мордобитие, перехлестывает грань приличия брань хульная; демон проклятия совсем и окончательно вознамерился гулять в нависающих столетиях, вечно: неодолим.

1955, 1998-1999.