"Поединок в горах" - читать интересную книгу автора (Смирнов Виктор)Незваный гостьНесколько дней назад здесь прошли бульдозеры, подготавливая для нас зимник. Но снег покрыл колею пухлым слоем. Приходится двигаться ощупью, то и дело останавливаясь и вытягивая увязшие машины. Мы «бьём» дорогу в сорок шестую партию. В кузове машин — трубы для бурения, продукты, солярка, патроны — словом, все, без чего геологи не могут жить в тайге. Мы со Стрельцовым, сменяя друг друга, едем в головном вездеходе, торя колею для остальных машин. Они, растянувшись цепочкой, идут гуськом, стараясь ни на сантиметр не увильнуть в сторону от рубчатого глубокого следа. Зимник, верткий, с крутыми поворотами и наклонами, вьется меж гор. Руль мотает из стороны в сторону, слезятся глаза. Впереди, проступая из снега, голубеют наросты льда. Над ними стелется пар. Теплый ручей пробивается в склоне. — Наледь, — шепчет Володька. — Будем проходить с хода. Он набирает скорость. Колеса тяжело скачут по ледяным буграм, машину трясет, словно десятки снарядов взрываются под бортами. Нас мотает из стороны в сторону, как близнецов в зыбке. Проскакиваем. Вслед за нами, переваливаясь и подпрыгивая, преодолевает наледь еще один ЗИЛ. Потом красная ракета, оставив дымный след, повисает над кабиной. Шипя, утыкается в снег. Остановка. Одна из машин пробила лед и увязла в дымящейся воде. Час-другой — и вмерзнут колеса. Матвеич, водитель злополучного зилка, стоит на подножке в латаных валенках, опасаясь ступить в воду. Матвеич немолод, он и летом в валенках ездит — нажил на дорогах ревматизм. Стрельцов объявляет очередной аврал. Андрей Иванович и Андрей Борисович, шлепая по лужам, заводят трос. Это девятнадцатилетние ребята, рыженькие, рябоватенькие, похожие друг на друга, как новорожденные котята. Величают их по имени-отчеству, чтобы не путать: у ребят одна фамилия — Косых. — Цепляй к моему! — кричит Антон Паламарчук. Ребята набрасывают трос на буксирный крюк. Грузовик взвывает и в бессильной ярости царапает ледяную корку. Паламарчук, цыганисто-смуглый красавец с гвардейскими усами, выскакивает на подножку. — Подгоняй свою таратайку, Стрелец! Вездеход впрягается в упряжку. — Давай за руль, а я буду командовать, — говорит мне Стрелец. Новая неизведанная радость работы охватывает меня. С того дня, как я приехал в Козинск, во мне словно жили два человека. Один, настороженный и недоверчивый, был действительно я. А второй — тот, который разговаривал, делал какие-то дела и совершал поступки, существовал сам по себе, как двойник. И вдруг все слилось в одно целое и я живу по-настоящему. — Давай, Михалев, трогай. Осторожно отпускаю сцепление, чувствую: за спиной, как гигантская стальная пружина, натягивается трос. Машина словно в стенку уперлась. Вот подалась стенка. Быстрее и быстрее. Вытащили! И снова тряский, неуверенный бег грузовика по заснеженному зимнику. Плохо подмерзшее болото пружинит под колесами, выгибается дугой. И снова один из грузовиков оседает среди кочек, пробив потревоженный торфяной настил. Аврал. Суета. Гомон. Потные лица. Вот как они «бьются», зимние дороги в Саянах. Колонна подтягивается к ведущей машине, чтобы приготовиться к новому рывку. В кабину заглядывает баянист Шукшин. — Задержись, Стрелец. У Матвеича радиатор потек. Там, в тайге, в поселке сорок шестой партии, геологи с нетерпением ждут нашего поезда. Но не только это заставляет спешить в «сорок шестую». Стрельцу удалось выяснить: в начале апреля Жорка Березовский действительно выезжал к геологам. Вместе с Пономарем. Матвеич видел: две машины готовились к дальней поездке. Березовский вез фураж для лошадей, а у Пономаренко кузов был закрыт брезентом. Но удивительное дело — в записях этот рейс Пономаря не был отмечен. Матвеич, который хорошо знал местность вокруг «сорок шестой», помог неожиданной догадкой. В семи километрах от поселка геологов находилось одинокое зимовье, принадлежавшее родителям Пономаря. Зимовье давно пустовало. Не туда ли отвез Пономарь загадочный груз? Это и предстоит нам проверить. Темная, тяжелая туча показывается из-за сопки; стволы чахлых березок становятся вдруг ослепительно белыми на свинцовом фоне. Матвеич спешит к нашей машине. Пот бисерными каплями стекает на его рыжую бороду. — Кое-как залатали, Стрелец. Трогаем! Оттепель ожидается. — Снегопад вижу, а вот оттепели не чувствую. — Почувствуешь, когда поживешь с мое. Колонна снова отправляется в путь. Щетки «дворников» смахивают крупные снежинки со стекла. — Ну все, застряли, — с горечью говорит Стрельцов. — Поддувало не проскочим. Через полчаса подъезжаем к Поддувалу. Так называется ущелье, в котором даже при тихой погоде бушуют сквозные ветры. Сейчас Поддувало — как аэродинамическая труба. Метровые сугробы преграждают нам путь. Белый вихрь намертво закрывает густой творожной массой стекла. Стрелец выскакивает из кабины. — Стоп! Машины останавливаются впритык — буферами к буферу. Словно стадо белых слонов сгрудилось близ ущелья. Стрелец устраивает «летучку». Становится совсем темно. Мокрый снег тает на лицах. — Надо ждать бульдозера от геологов, — предлагает Матвеич. — Если посреди ущелья застрянем — засыплет. С ним соглашаются. Оставляем у машин дежурного и идем к «шоферской избе». У самого входа в ущелье стоит этот просторный сруб, выстроенный для водителей, пережидающих непогоду. Единственное окошко постепенно приваливает снегом. Зажигаем лампу. Ребята, кряхтя, расстилают на нарах полушубки и ватники. Неунывающий Шукшин уже извлек из черного футляра свой баян и вполголоса напевает: «Ты не лякайся, що мерзнешь, лебедонько, от того витра та хмар». — А у самого молодая жена дома. Вот такая она, шоферская долюшка, — бормочет Матвеич. — Не из рук в руки, а из мук в муки. Постепенно обживаем избушку. Андрей Иванович и Андрей Борисович затевают вольную борьбу на нарах. Паламарчук читает приключенческий роман. Адам Лауринайтис извлекает из подкладки шапки иголку и начинает латать свой зипун. Время тянется мучительно медленно. — А ну тихо! — говорит «близнятам» Матвеич. — Слышите? Мы прислушиваемся. Ветер воет за окном. — Машина! — То Шукшин баян тронул… — Машина, говорю! Через минуту-другую слышим комариный гул мотора. По нашим следам пробирается чья-то машина. Не заблудилась бы в метели. В горах, накрытых плотным одеялом облаков, совсем стемнело. — Андрей Борисович, Андрей Иванович! — приказывает Стрельцов. — Возьмите фонарик — и навстречу. Друг от друга не отходить. Все явственнее шум двигателя. Хлопает дверца, приближаются голоса. — Однако! — Стрелец с недоумением смотрит на меня. — Знакомый пожаловал! В избушку, согнувшись под притолокой и оббивая снег, вваливается Пономарь. — Здорово, парни! Прибыл к вам на подмогу. Возражений нет? За спиной у Пономаря, дулом книзу, висит двустволка. — Это на какую подмогу? — спрашивает Стрельцов. — Медведей стрелять? — Начальство послало — на случай, если потребуется лишняя трехоска. Пономарь располагается на нарах. Появление незваного гостя вносит в избу атмосферу настороженности. Чужеродное тело залетело на нашу орбиту. — Неспроста Пономарь сюда прикатил, — шепчет мне Стрельцов. — Это я понял… Ружьишко его мне не нравится. — Мне тоже. Пойдем посмотрим на его машину. Согнувшись под напором снежной бури, мы подходим к автомобилю Пономаря. Стрельцов заглядывает в кузов. — Так и есть. Порожняком. Хочет что-то увезти с зимовья, прежде чем мы туда нагрянем. Переполошились они, Михалев. — Володька! — предлагаю я. — Что, если мы как следует тряхнем этого Пономаря! — «Тряхнем»! Его на пушку не возьмешь, стреляный воробей. А доказательств у нас никаких. Его надо с поличным накрыть, вот что! Пока не подавай вида… В ущелье грохочет, завывает буран. Снег накладывает белые маски на наши лица. Мы возвращаемся в избу. Ребята сгрудились вокруг Матвеича, как телята, слушают. — …И были здесь, близ самого Поддувала, прииска. Его величества государя-императора золотые промысла. Старались, значит, на этом месте, старатели… — А сейчас где эти прииска, Матвеич? — Под снегом. Каждую весну приходит сюда старик Дмитриев. Самородок ищет. — Про него я слышал. Чудной! — говорит Андрей Борисович. — Почему чудной? — обижается Матвеич. — Я у него спросил как-то: «Зачем тебе самородок?» Говорит: «Хочу, чтоб школу построили на эти деньги или ясли. И чтоб табличка была: жил такой Дмитриев и пожертвовал свой единственный капитал… Хочу, — говорит, — след в жизни оставить». — Ему-то что с этого следа будет? — спрашивает с нар Пономарь. Матвеич сыплет на газетный обрывок махорку, хитро щурится. — Ты вот по тракту ездишь, а кто то этот тракт строил. Значит, он след оставил, а ты пользуешься. — Я езжу и о нем не думаю вовсе. — Надо думать. Наука говорит: даже обезьяны умеют. Избушка сотрясается от хохота. Язычок пламени в лампе беспокойно трепещет. — Слушай, старик! — спрашивает один из «близнят». — Я вот думаю: придет время, настроят здесь городов всяких, курортов, культурно будут жить. А вспомнят ли про нас? Мол, мучались, громыхали по этим дорогам… — Мучались! Настоящим мученьям ты и полцены не знаешь, как оно бывало прежде. — Я так думаю, — говорит Андрей Борисович, осененный догадкой. — Каждый раз людям кажется, что им трудно жить. Вот, мол, в будущем — легче станет. Оно и вправду легче, да не для новых, а для старых, кого уже нет… А у новых свои трудности. — Может, и так, — соглашается Матвеич. — Ступать в след оно легче. Бить дорогу — тяжко. След… Верно это: каждый должен оставить добрый след. Жорка прожил совсем немного. Но сейчас по его следу иду я. И Стрелец. Жорка объединил нас. Он хотел сделать так, чтобы жизнь была лучше, чище, прекраснее. Чтобы не попадалось на пути всякого гнилья. — Ложись спать! — Стрельцов подает мне доху, шепчет: — Пока буран, никуда не денется этот Пономарь. |
||||||
|