"Гвардеец (Оболганная эпоха)" - читать интересную книгу автора (Данилов Дмитрий Мастерович)

Глава 6

- Как погиб?! - едва не закричал я.

Кирилл Романович потупился.

- Офис вашего друга находится на втором этаже, не так ли...

- Да, на первом обменник какого-то банка.

- Совершенно верно. Вы приехали в тот момент, когда на банк налетели грабители. С самого начала ограбление пошло не так. Вам, также как и несчастному Дитриху, не повезло. У грабителей не выдержали нервы. Они открыли стрельбу. Вас застрелили почти в упор.

- Рискну предположить, это была ещё одна причина, по которой выбор пал на меня.

- Не стану отрицать, - опустил глаза Кирилл Романович. - В противном случае, ничего бы не вышло. У времени свои законы. Я говорил об этом. Так что, не держите на нас обиды, мы подарили вам вторую жизнь.

- Однако я здесь чужак, который ничего не знает. Карла удалось провести, но если мною займётся кто-то умнее и старше, меня быстро расколют. Я могу попасть впросак практически на каждом шагу, не зная обычаев, законов, да что там говорить... - я обречённо взмахнул рукой. - Чужой в чужой стране!

- Согласен, но это опять же не наша вина. Мы планировали подготовить вас после переноса, но вы спутали все планы, ринувшись на спасение поручика Месснера. Тем самым вы уже вмешались в ход истории, убив Звонарского. Он принимал активное участие в перевороте. Впрочем, свято место пусто не бывает. Лесток[5] найдёт замену.

Фамилия последнего показалась знакомой, но я решил всё же уточнить:

- Кто такой Лесток?

- О, очень колоритная фигура из окружения Елизаветы Петровны. Думаю, он один из ваших главных потенциальных противников. Кстати, капитан-поручик Огольцов тоже входит в их число. Вдобавок, у него появились и личные счёты. Он дружил со Звонарским.

- Что я могу от него ожидать? Если выйду отсюда, конечно...

Кирилл Романович задумался.

- Всё что угодно. Дуэли здесь ещё не получили такого распространения, как в Европе. Дворяне сводят счёты другим способом. Самый распространённый - подкараулить, навалиться большим числом и избить до полусмерти. Те, что побогаче - нанимают убийц. Есть такие, что не брезгуют клеветой и наветами, но это на крайний случай. В Тайной канцелярии умеют отличать ложь от правды. Поверьте, тому, кто заявит, придётся не сладко. Но, - многозначительно произнёс он, - расслабляться в любом случае не стоит.

- Вы можете вытащить меня из тюрьмы? - с надеждой спросил я.

- Увы, - вздохнул гость. - Рад бы, но это не в моей власти. Более того, скоро нам придётся проститься, ибо я не могу долго находиться в этом хронопотоке. Моё состояние слишком нестабильное.

- Но что мне может помочь?

- Попробуйте сыграть на том, свидетелем и непосредственным участием чего вы стали, - посоветовал Кирилл Романович.

- Имеете в виду нападение на Месснера?

- Да. Поручик был доверенным лицом Миниха. Он состоял в так называемом 'безвестном карауле', занимавшемся слежкой за Елизаветой Петровной. Месснеру удалось узнать важную информацию, он собрался доставить её патрону, но люди Лестока устроили засаду. Остальное произошло на ваших глазах.

- Каким образом это можно использовать? - заинтересовался я.

- Не знаю, - вздохнул гость. - Но это всё, чем могу помочь. Придумайте, что-то, Игорь Николаевич. Вы - умный человек, - он помялся и, наконец, выдавил:

- Очень жаль: моё время истекло. Я больше не могу здесь находиться. Хорошо было с вами, но, увы...

- Мы увидимся? - спросил я.

- Всё может быть, Игорь Николаевич. Желаю успеха! Прощайте!

- До свидания, Кирилл Романович, - поправил я.

Он внимательно всмотрелся в меня и неожиданно крепко стиснул мою руку.

- Вы правы, до свидания.

Гость потушил на свечку, и как только наступила темнота, стало ясно - в камере его больше нет. Исчез - испарился и всё.

Кстати, забыл спросить, а елизаветинский переворот - не их ли рук дело? Ну да уже поздно, Кирилл Романович умчался в другое измерение, оставив меня одного. Я кое-как устроился и заснул. Сон был зыбким, грезилась разная ерунда: школьные годы; коммуналка, в которой мы раньше жили; женщина, очень добрая, излучающая добро и уют, она произносила ласковые успокаивающие слова, а сердце моё переполнялось нежностью.

'Мама', - всплыла подсказка в памяти.

Но она не была моей матерью. Я впервые видел эту женщину, однако, откуда во мне столько чувств? Может... она - мама Дитриха. Кирилл Романович говорил, что душа погибшего немца отставила отпечаток в теле. Тогда чем всё закончится? Не начнётся ли шизофрения? Каким образом, я смогу отличить свои мысли от тех, что могут принадлежать Дитриху? Нет, хватит. Так и на самом деле чокнуться можно.

С такими мыслями я проснулся, трясясь от холода. Да и есть хотелось со страшной силой, во рту давно уже ни крошки не было. Но никто не спешил включать обогреватель и не нёс чашечку утреннего кофе. До меня никому не было дела.

Чтобы размять занемевшие мышцы стал приседать, стараясь не стукнуться об потолок. Покачал пресс, отжался. Кровь забурлила. Жить стало лучше, жить стало веселей. Если б ещё голодный желудок не бурчал.

Интересно, где Карл, чем сейчас занимается? Сидит в одиночке или в общей камере, 'наслаждаясь' сомнительным обществом.

В коридоре загромыхало. Это ко мне? Я приподнялся и присел на лежанке, дверь отворилась.

- Выходи на допрос.

Суровый голос хорошо вязался с широкоплечей, будто вырубленной из камня фигурой тюремщика.

Понятно, завтрак откладывается. Произнесённая в уме шутка - глупая, но необходимая: я старался приободрить себя, чтобы охватившее уныние не было слишком заметно. Чего-то хорошего от допроса в Тайной канцелярии ждать не стоит. Это заведение спустя без малого триста лет оставило дурную память. Репутация как у НКВД, КГБ, Моссада и ЦРУ вместе взятых. Хотя... может, у страха глаза велики. Авось, что-то удастся придумать.

Собственно, в чём моя вина? Да, убил Звонарского и его лакея, но они явно занимались неблаговидными делишками. По сути это была вынужденная самооборона, защищался, как мог. К тому же, я вроде как считаюсь иностранным подданным. Вдруг допрашивать меня можно лишь в присутствии посла? Хотя этот вариант кажется слишком сомнительным. Тайная канцелярия[6] вряд ли заморачивалась такими пустяками.

Ой, кстати, а чьё у меня подданство? Кирилл Романович сказал, что Дитрих был курляндцем. Из обрывочных знаний по курсу школьной истории помню, что Курляндией называлась часть нынешней Латвии со столицей в Митаве, номинально принадлежавшая Польше. Что самое интересное - хоть и плачутся нынешние прибалты о временах Советского Союза, но настоящую оккупацию они заимели как раз в те годы. Практически вся верхушка - немецкая, свою линию - жёсткую, да что там говорить - жестокую - немцы гнуть умели. Латышам жилось тяжко.

Навстречу двое солдат за руки протащили стонущего человека с голой спиной, покрытой ужасными язвами. Явственно послышался запах горелого мяса. Я отвернулся, не в силах глядеть на отвратительное зрелище. Сразу бросило в жар. Пытка здесь явление обыденное, применяется и к правым, и к виноватым. Где гарантия, что не наговорю лишнего, за что можно распроститься жизнью? Я, конечно, парень крепкий, но у всех есть предел. Опытный палач развяжет язык даже немому.

В животе разом потяжелело.

Меня ввели в небольшую комнату, поставили лицом к окну. Свет сразу ударил в глаза. После темноты одиночки солнечные лучи палили, будто лазерные пушки. Конвойный солдаты замерли как истуканы, прижав мушкеты к ногам.

Я увидел за столом Фалалеева вместе с худощавым мужчиной, который обмакнул гусиное перо в чернильницу и приготовился писать в толстой книге, похожей на амбарную. Понятно, первый - следователь, второй - писец. Сбоку загремел инструментом палач - дородный, в кожаном фартуке; другой - в ярко-красной поддёвке, с причёской горшком, ему ассистировал.

- Ступайте, - приказал Фалалеев солдатам.

Те развернулись и покинули помещение. Почему-то без них стало ещё страшнее.

- Приступим к роспросу, - сказал Фалалеев. - Помни, что ложное слово твоё будет противу тебя же обращено. Клянись, что не прозвучит здесь от тебя ни единой кривды.

- Клянусь.

- Знай, что целью нашей является возбудить в преступнике раскаяние и истинное признание, за что ждать тебя награда может милостию императрицы нашей Анны Иоанновны.

Ага, щаз, ищите дурака в другом месте. Надо быть полным идиотом, чтобы взвалить всю вину на себя на первом же допросе. Нет, я ещё побрыкаюсь.

Фалалеев продолжил:

- Ежели будешь строптивым и непокорным - учти: за утаение малейшей вины - жестокое и примерное наказание, как за величайшее злодеяние. Укрывательство с твоей стороны будет тщетным, ибо правда нам всея известна, - он потряс листами бумаги.

Я понял, что это отчёты Борецкого и его начальника. Буду рассчитывать, что ничего лишнего они не написали.

- Признаёшься ты?

- Мне не в чем сознаваться. Моя совесть чиста, - спокойно произнёс я.

Фалалеев скрестил руки на груди и задумался. У меня сложилось впечатление, что к допросу он не готовился, да и рассеянный взгляд наводил на мысль о том, что чиновник не так давно успел приложиться к бутылке.

- Что писать? - подал голос писец, которому надоело ждать, когда 'шеф' очнётся.

- Пиши, что увещевание не понял, - вяло откликнулся чиновник.

Писец бегло застрочил.

- Говори, кто таков, каких чинов, откуда будешь и веры какой? - опомнился Фалалеев.

Понятно, началась рутина. В принципе, ничего страшного на данном этапе нет, главное, не сболтнуть лишнего.

- Барон курляндский, Дитер фон Гофен, вера моя... - я стал вспоминать, кем могли быть прибалтийские немцы. Понятно, что христиане, но какие именно? Так, католики отпадают, православные тем более... Рискну.

- ...лютеранская, - добавил я, надеясь, что заминка с ответом получилась незначительной.

Чиновник удовлетворённо кивнул, писец старательно заскрипел пером.

- Каково состояние твоё?

Вряд ли меня спрашивают о самочувствии. Видимо, интересуются материальным положением. Так, что там Карл говорил:

- Имение моей матушки неподалёку от Митавы.

Если спросят, сколько душ - завалюсь. Я ведь понятия не имею, сколько фон Гофены народа под ярмом держат. Хотя Фалалеев тем более не в курсе.

- Возраст твой?

Хм, будем надеяться, что мы с Дитрихом погодки.

- Двадцать пять лет.

- Скажи нам, Дитер фон Гофен, что привело тебя в державу Российскую?

Вариант с иномирянами, разумеется, отпадает.

- Желание послужить России и матушке императрице, Анне Иоанновне, - завернул я, памятую слова Карла.

Фалалеев поморщился. Как следователи, он без сомнения был циничен и смотрел на показания подозреваемых с большим скепсисом.

- А кто выступил твоим другом и сопровожатым?

- Мой кузен Карл фон Браун, родом из Курляндии.

Правда, только правда и ничего, кроме правды. Первый раунд я продержался. Было бы глупым засыпаться на начальной стадии.

- Проверим, не говоришь ли ты неправду и не был ли в руках заплечных дел мастера, - задумчиво произнёс Фалалеев. - Сымай рубаху.

Я разделся до пояса. Палач смочил руку и провёл по голой спине.

- В палаческих руках не был. Нет ничего, - констатировал он.

- Не единого рубца? - расстроено спросил Фалалеев.

- Вообще следов кнута нет. Спина чистая.

Я обрадовался, что Дитрих был законопослушным гражданином, иначе неизвестно как бы повернулся допрос.

- Государево дело за ним такое, - чиновник продиктовал список обвинений, затем вернулся ко мне:

- Скажи, зачем учинил злодейство на дороге, убив капрала Преображенского полка Звонарского, лакеев его Жукова и Зорина, а иже с ними поручика полка Измайловского Месснера?

- Признаю себя виновным в смерти Звонарского и одного из лакеев, не знаю фамилии. Хочу заметить, что я вынужден был взять на душу грех, ибо застал этих людей за разбоем, учинённым над поручиком. В смерти Месснера моей вины нет. Его предательски застрелил кто-то, оставшийся неизвестным.

- Как смеешь ты, душегубец, клеветать на мужей достойных? - взвился Фалалеев.

- В моих словах неправды нет. Я говорю только то, что видел собственными глазами. Спросите Карла фон Брауна. Он подтвердит.

- У тебя ещё будет возможность стать с ним с очей на очи, - заявил чиновник, намекая на очную ставку.

- Прекрасно. Тогда обратите внимание на рану поручика - его застрелили со стороны спины, в то время, как я держал его на руках. Более того, при мне и оружия-то огнестрельного не было. Уверен, в показаниях свидетелей это отражено.

Фалалеев сверился с записями и наморщил нос. Судя по его недовольной роже, я был прав, с этим не поспоришь. Но деньги Огольцова отрабатывать надо.

- Запиши в протокол, что подозреваемый во всём запирался как замёрзлый злодей. Приступаем к розыску.

Палач лязгнул огромными клещами. До меня дошло, что под 'розыском' понимается не что иное, как пытка. Сердце бешено заколотилось, по хребту прокатились капли холодного пота. Вот он - момент истины.

Писец удивлено посмотрел на чиновника и растерянно пробормотал:

- К розыску, Пётр Васильевич? Так на то ведь дозволение Андрея Ивановича быть должно... Как без него-то...

- С Андреем Ивановичем я завсегда договорюсь, - спокойно произнёс чиновник. - Давай-ка, Архип, на дыбу подвесь энтого. Пущай на себя пеняет. Виска, она правду покажет.

Надеюсь, услышав эти слова, я не побледнел как мел.

Меня подтолкнули к дыбе, завернули руки за спину. Палач накинул на них петлю, другой конец перекинул через крюк в потолке и резко потянул. Ноги оторвались от земли. В плечах что-то хрустнуло, от напряжения глаза едва не полезли из орбит, я ощутил страшную боль в выворачивающихся суставах и дико заорал. Так плохо мне ещё никогда не было.