"Эльфы, волшебники и биолухи." - читать интересную книгу автора (Гончарова Галина Дмитриевна)ГЛАВА 17Я плюхнулась на задницу и прекратила орать. Надоело, наверное. А орала я с того исторического момента, как активировала новенькое, ни разу не деланное раньше заклинание блуждающего вектора. И было с чего. Даже в книге предупреждали, что это очень сложно, опасно и вообще, если вы не хотите, чтобы вас выследили, лучше всего применить заклинание стирания следов. Это было бы прекрасно, но, во-первых, оно в книге не приводилось, а во-вторых, я знала, что это ритуал минимум на час. Опытному магу конечно меньше, но я-то еще ноль без палочки! Хотя нет! С палочкой! Волшебной! Но от этого мне не легче! Потому что заклинание я составляла в первый раз. А оно сло-ожное! И противное. Знаете, что оно напоминает? Прыжок с поезда с закрытыми глазами! Совершенно не знаешь, куда ты прыгаешь, куда ты летишь и во что ты врежешься! Можно влепиться в мягкое одеяло, а можно в сосну или вообще в воду. Нравится? Вот и мне тоже. Блуждающий вектор потому и блуждает, что даже сам творец заклинания не знает, куда его вынесет, в конце концов. Можно задать только три условия, а потом из бесконечного множества миров заклинание выберет не первый, и даже не второй, а где-то N-попавшийся, где N — от единицы до бесконечности. Мои условия были просты. Мир должен быть с человеческим населением, не обязательно полностью, но хотя бы процентов на тридцать, чтобы я могла там затеряться, с приличной магической силой, чтобы я могла колдовать и с быстрым течением времени, чтобы там прошел месяц, а тут — день. Месяц — вовсе не обязательный срок. Можно и неделю, можно и год. Коэффициенты потом рассчитаю, благо шпаргалка есть. Лишь бы было время и магия. А дальше — посмотрим. Смотреть пришлось гораздо ближе и быстрее. Полет по блуждающему вектору вообще удовольствие ниже среднего, но в этот раз даже приземление было на уровне! Меня просто в один прекрасный момент схватило — и выдернуло, как морковку с грядки. И я даже не знала — положено так, или это опять какая-то пакость руку приложила. Я крепко приложилась копчиком об холодные камни — и выругалась. Мата хватило минуты на три. Потом я открыла глаза — и захлебнулась. Вокруг был город. Был. Город. Когда-то. И очень недавно. А ТЕПЕРЬ ЕГО НЕ БЫЛО. Никогда в своей жизни я не видела ничего подобного. И дай мне все боги вселенных, никогда и не увидеть. Потому что это был город мертвецов. Я видела каменные дома, мостовые, черепичные красные крыши — город выглядел как картинка из детской книги. А еще всюду, всюду вокруг меня были трупы. Они лежали на мостовых вперемешку. Мужчины, женщины, дети.… Все — убиты. Ни одного раненного. И у всех — чудовищные раны. Отсеченные руки и ноги, отрубленные головы, выпотрошенные животы. У ближайшего ко мне человека была попросту срублена половина головы. Вместе с черепом и скальпом. Просто голову рассекли надвое — наискосок. И половины лица не стало. Это был молодой еще мужчина, лет тридцати. И он даже не брился этим утром. Он лежал на расстоянии вытянутой руки от меня — и я отчетливо видела черную тень щетины на его лице. На том, что осталось от его лица. О Господи! Я отвернулась, пытаясь справиться с тошнотой. И у меня даже получалось. Несколько секунд. А потом мой взгляд упал на женщину с отрубленной рукой и распоротым животом. Над ее телом клубились жирные зеленые мухи. Они то взлетали, то садились — и жужжали. Боже мой, они жужжали — и это жужжание страшным образом подчеркивало мертвую — в прямом смысле «мертвую» тишину города, делая ее еще более глубокой. Может, я бы и справилась с собой. Может быть. Я же современный ребенок! Я смотрела на ночь «Звонок», «Дагона кровожадного» и «Кошмар на улице Вязов». Меня не пугали реки крови и трупы. Голливуд сделал из нас невероятно равнодушных тварей. Когда показали то самое сообщение о башнях-близнецах, ну, вы помните, американский торговый центр, мы с подругой обсуждали по телефону губную помаду. И минут пятнадцать думали, что это новый блокбастер. Реклама или просто сбой в программе. Я бы справилась с собой. Но последней каплей стал запах. Как пахнут мертвые города? Кровью. Разлагающейся плотью. И — смертью. У смерти тоже есть запах. И он вползал в меня. Вкрадчиво касался стен моего самообладания, заставляя камень воли трескаться, а металл воспитания ржаветь и рассыпаться мелкой бесполезной пылью. Впивался тонкими липкими пальцами в обнаженные нервы. Ввинчивался в мозг. МЕРТВЫЙ запах. Я согнулась в три погибели, и меня мучительно вырвало на мостовую остатками завтрака. Потом — желчью. А потом пошли просто сухие горячие спазмы. Я и сама не знала, сколько времени я провела вот так — пытаясь взять себя в руки. Желудок свело так, что я испугалась — как бы не лишиться и его в приступе тошноты. Голова разламывалась. Все тело сводили жестокие судороги. Я прижимала руки к животу, но ничего не помогало. Есть пределы и человеческому телу. Я старалась дышать ровно и размеренно, но ощущения накатывали новыми волнами. Волнами страха, ужаса и беспомощности. Кто убил этих людей? Кто пришел в этот город? Кто это сделал и зачем? Где этот «кто-то» сейчас? Мне очень не хотелось бы с ним столкнуться. Инстинкт самосохранения сработал на все сто. Мое тело прекратило корчиться на равнодушных булыжниках так быстро, словно кто-то нажал на красную кнопку. Я перекатилась на колени и встала, стараясь не попасть рукой или ногой в лужу собственной блевотины. Мне нужно было идти. А это — это просто остановка на пути к светлому будущему. Подумаешь там — смерти! В нашем мире гибнет не меньше людей. Просто это называется по-другому. И их не собирают вот так, в одном месте. А иногда и собирают. Печи фашистских лагерей, в которых сжигали живых «НЕДОСТОЙНЫХ ЖИТЬ» людей. Чечня. Башни-близнецы. Норд-ост. Первое сентября в Беслане. Я кое-как выпрямилась — и сделала шаг вперед. Самый сложный — это всегда первый шаг. Он едва не разломал меня на несколько частей. Остальные будут проще. Второй и третий шаг дались мне уже легче. Гораздо легче. Я шла — и смотрела по сторонам. И никого не видела вокруг. Я видела тела. Мертвых людей. Я видела мух. И все. Ни одного животного. Ни кошки, ни собаки, ни крысы. Что же здесь прошло? Кто здесь прошел? Странным было и другое. Я видела мертвецов, но я не видела их противников. Люди защищались — и это я видела. У них в руках были мечи, кто-то из женщин сжимал арбалеты, кто-то — кинжалы. Но рядом с ними не было ни одного трупа, о котором можно было бы с уверенностью сказать: «нападающий», «враг», «противник». Их просто НЕ БЫЛО! Но так же не бывает? Это просто бред?! Нет таких неуязвимых воинов. Я не знаю армии, которая могла бы уничтожить весь город — и не оставить в нем ни одного своего солдата. Пусть даже уничтожать города можно по-разному. Но здесь же была битва? Этот город не залили напалмом, его не грохнули атомной бомбой, его не отравили бактериологическим оружием. Нет! Кто-то просто вошел в ворота — и прошел город из конца в конец, разрубая на части всех, кто встретился ему (им?) по дороге. Я свернула еще в один переулок. И вот теперь мне стало так плохо, что я даже не смогу описать это состояние. В переулке лежали четыре тела. Двое мужчин с мечами. Одному из них отсекли голову. Второму… второго просто развалили на две половинки от плеча до пояса. Просто и изящно. Но смерть мужчин меня бы не тронула. Насмотрелась уже. Они ведь не просто так сжимали в руках мечи. Они защищали ребенка. Маленькую и удивительно красивую девочку лет пяти. Голубое платьице, залитое засохшей, теперь уже черной кровью, золотые кудряшки под белым чепчиком, широко раскрытые, не верящие в свою смерть, доверчиво-голубые глаза. Ее тоже рассекли на две половины. А перед ребенком, в луже крови, лежал маленький щенок. Он грозно скалил зубки, которыми не смог бы даже рукав прокусить — и тоже был безнадежно мертв. Я упала на колени. Воображение не подвело меня — я могла представить, как все происходило с точностью до минуты. Они бежали, пытаясь спасти ребенка. От кого? Или от чего? Этого я пока не знала. Но их настигли. Вот враг шагнул к мужчинам. Ему не понадобилось много времени. Несколько ударов, звон оружия — и один защитник оседает на землю. Отрубленная голова откатывается в сторону. Короткая схватка — и второй мужчина падает навзничь. Падает — истекая кровью из рассеченных артерий. Враг выдергивает меч из разрубленного тела — и медленно шагает к девочке. Она не пыталась убежать или спрятаться. Не успела? Оцепенела от страха? Не верила, что ее могут убить? Этого мне никогда уже не узнать. Никогда. Щенок бросается защищать хозяйку, скаля маленькие зубки. Судя по позе — его отшвырнули и разрубили пополам. И точно также разрубили и ребенка. Я никогда не думала, что мне может быть так больно. Больно. БОЛЬНО!!! Несколькими минутами раньше страдало только мое тело. Сейчас же в огне и судорогах корчилась моя душа. Сгорала до последней искорки веселая девочка Тина, для которой жизнь была увлекательным приключением. Выгорала до последнего. Неужели это я когда-то смеялась, отвечая на вопросы на выпускных экзаменах? Это я явилась в институт с бутылкой водки и заявила, что лучше всего сдавать экзамен под градусом? Это я когда-то занималась с мужем любовью прямо в лифте городской библиотеки? Я мечтала о ребенке? О маленькой девочке, которую можно будет воспитывать, и наряжать, как принцессу? Я? Нет. Я с криком упала на мостовую. Я даже и не помню, что со мной происходило в те несколько минут. Я кричала и выла, как раненый зверь? Как зверь, у которого на глазах убивают его детенышей? Возможно. Каталась по земле? Кажется, да. Била кулаками по булыжникам тротуара? Наверное. Иначе откуда бы на костяшках пальцев взялись кровавые ссадины. К счастью, силы человеческие небеспредельны. Я должна была или сгореть, сойти с ума от того, что я увидела, или стать совершенно другим человеком. И с земли поднялась — Я. Теперь на вопрос о себе я могла ответить, ни капельки не кривя душой. «Я — Тина. Волшебница. Вэари». Мало? Много? В самый раз? Этого я пока не знала. В жизни этой новой женщины было очень много и черных и белых пятен. Много вопросов — и мало ответов. И только одно утверждение. Но зато — крепче гранита. ТЕ, КТО ВИНОВЕН В СМЕРТИ ЭТОГО ГОРОДА — УМРУТ. Умрут так же медленно и мучительно, как люди, лежащие на мостовой. А город… Я развернулась — и направилась к воротам. Мне нужно было выйти отсюда. Потом я решу, с чего начинать месть. И еще… Я вернулась к девочке. Положила руку ей на лицо и закрыла глаза. У меня могла бы быть такая дочка. У нас с Ники. Теперь уже не будет. Больно. Пальцы испачкались в застывшей крови. И в этот момент я твердо поняла, что именно я буду делать. Что, как, в какой последовательности, и даже — какими учебниками мне для этого надо воспользоваться. не смогу описать это состояние. и бактериологическим оружием. Я атеистка, но в такие минуты даже я начала думать о Боге. Где же ты был, милосердный!? ГДЕ!? Или это не твой мир? Не твоя епархия? Но для чего нужны боги — допускающие такое? Разве мы не бросаемся на помощь людям, которых никогда и не видели? Разве мы сможем оставаться в стороне от чужого несчастья? Я бы не смогла. А боги? Этого я не знала. Но другое знала твердо. Пока я жива, рядом со мной ничего подобного происходить не будет. Жаль только, что мой родной мир теперь навсегда закрыт для моего вмешательства. Я могу жить там, я, наверное, так и сделаю. А может, и не сделаю. Кто сказал, что самое страшное — это бессилие? Неправда! Самое страшное — это когда ты знаешь, что надо сделать, понимаешь, как лучше для всех, можешь это сделать — и не можешь. Потому что рискуешь поплатиться жизнью. И даже больше, чем жизнью. Вот, как Рон Джетлисс. Который, кстати говоря, и станет моим первым делом. Я вышла за ворота мертвого города. Я так и не узнала, как он назывался. А может, и никогда не узнаю. И что? Его название теперь неважно. Рана уже нанесена. И болеть меньше не станет. К воротам был привязан лоскуток ткани. Ярко-голубого цвета. Я никогда не видела еще цвета такой яркости. Даже у эльфов. Было полное ощущение, что кто-то взял, оторвал кусок летнего неба и повязал на ворота. Хотя эта ткань была даже ярче неба. Мелькнула мысль, что неплохо бы получить платье из этой ткани. Я, было, ужаснулась себе, но потом пожала плечами. Валентина, кандидат наук из института, не смогла бы так подумать. Но я ведь и не была уже Валентиной. Я стала Тиной. Вэари. И хотя еще сама не успела до конца познакомиться с этой дамой, но была уверена, что цинизма у нее на троих хватит. Не нравится? Мне тоже. Но выбора мне не предоставили. Я свернула лоскуток и сунула в карман. Я хотела отойти подальше от города. Но не успела. Дело в том, что сразу от ворот начиналась узкая полоса выжженной земли. Да, именно так! Не дорога. Полоса тянулась и по дороге, но никакая, даже самая утоптанная дорога не сравнилась бы с ней чернотой. Я присела и попробовала коснуться полосы пальцем. Палец свободно погрузился в черную мелкую пыль. Земля? Нет. Прах земли. Мне уже говорили, что любопытство сгубило кошку. Я кошкой не была. И решительно отправилась по этой полосе, куда бы она ни шла. А шла она к какому-то темному пятну в отдалении. Интересно, что бы это могло быть? Хорошо бы шатер местного отшельника. Или не отшельника. Неважно. Главное, чтобы там нашелся кто-нибудь. Или что-нибудь. Человек или не человек. Да хоть черт с рогами! Неважно! Главное, чтобы это было мыслящее существо. Тогда бы я смогла узнать, что именно произошло в этом милом городке. И произошло не так давно. Определенно, это сделали ночью. Этой ночью. Не прошлой. И не позапрошлой. Простите за подробности, но трупы успели бы протухнуть за такое время. А все мертвецы выглядели хотя и не слишком аппетитно, но были свежими. Сделав примерно сто шагов, я увидела что-то вроде помоста. Умный человек сейчас скажет мне — «на кой черт ты туда потащилась?». Но это умный человек. А я всего лишь непризнанная вэари. Да и для моей цели помост очень подходил. То есть я так думала, пока не оказалась совсем рядом. Вблизи это сооружение выглядело очень… серьезно. Метра три в высоту, не меньше десяти метров в ширину, в длину? В длину — тоже метров десять. Наверное, правильный квадрат. Можно было слевитировать — и посмотреть с высоты, но я чувствовала себя такой усталой, такой чертовски усталой. И даже не физически. Морально. Поэтому я просто обошла вокруг мерзкого сооружения, а потом полезла наверх по лесенке, приставленной к одной из сторон. Кому потребовалось возводить здесь этот… подиум? Ответы на свои вопросы я нашла на помосте. Даже последняя идиотка могла бы разобраться в этом. Даже не вэари, даже просто Валентина, преподаватель биологии из паршивого университета! Помост был построен специально, чтобы принести на нем жертву. Вся его поверхность, кроме, может быть, метра от края, была покрыта странными иероглифами. Кое-где они были залиты кровью, но читались вполне отчетливо. Тускло-зеленая краска, которой их нанесли, была видна даже в сумерках. Да, наступали сумерки. И мне становилось не по себе. С другой стороны, если я разберусь во всем этом бедламе до наступления ночи, то можно будет подумать и о втором пункте плана. Итак! Что я вижу!? Бледно-грязно-зеленой краской на помосте была нарисована октограмма. Но очень странная. Не обычный восьмиугольник, о нет! Один угол был почти сглажен, а второй, обращенный точно к городу, вытянут так, что нарушилась всякая симметрия фигуры. Многоугольник словно указывал острым концом на ворота. Хотя почему: «словно»? Так оно и было. На основании своего недолгого магического опыта, а также библиотеки и видеотеки, богатых фантастикой и чертовщиной разного рода (муж увлекался), я могла сказать, для чего эту фигуру нарисовали именно такой. В октограмме концентрировали силу. А потом эту силу выпустили — и направили на город, в город, в общем, сделали все, чтобы придать ей нужное направление. Хотя это им удалось не на все сто процентов. Я очень живо представила, как сила, выпущенная из мерзкого рисунка, катилась к городу, прожигая под собой землю. А там приняла какую-то форму — и начала убивать. Какую форму? Как это могло произойти? Черт его знает! Я тоже узнаю, но позже. Непонятно было, и почему обряд проводили на помосте, а не на земле. Вроде бы на земле удобнее. Или это было одно из условий? Жаль, что здесь не было никого из эльфов. Вот они-то все знают о деревьях. Все — и немножко больше. Лефроэль мигом объяснил бы мне, почему строили помост, какое дерево для него использовали и даже почему именно это дерево. Но эльфов не было. А значит, вопрос останется открытым, пока я не поймаю того… ту…, кто проводил этот обряд. Надо же будет дать человеку возможность исповедаться перед медленной и мучительной смертью! Недолго. По семи углам октограммы лежали какие-то зверьки. Мне не хотелось ничего трогать пальцами, но, подойдя поближе и присев на корточки, я поняла, что это кошки. Черные. Способ убийства? Медленное потрошение. Судя по запаху — раскаленным ножом. Или что-то в этом роде. Подробнее мне знать, ей-же-ей, не хотелось. Хотелось только кого-нибудь убить. Но кошки были еще мелочами по сравнению с тем, что я видела в центре мерзкой фигуры. Там лежал мужчина. То есть полулежал, на какой-то подпорке, лицом к земле. Руки ему связали за спиной. Я не могла видеть ни его лица, ни способа, которым его убивали, да и не хотела, но понимала, что это необходимо. Пальцы невольно сомкнулись на рукояти меча. Я достала его, переступила через линию октограммы — и вошла внутрь. Мне показалось, что сталь едва-едва коснулась запястий человека, но веревки тут же упали навзничь. Ну да, Лефроэль наговорил мне туеву хучу приятных вещей о моем новом, первом и единственном мече. И среди прочих добавил, что на ноготь его остроту лучше не пробовать, если не желаешь сделать радикальный маникюр. На спину человека я переворачивала рукой. Хотела, было ногами, но потом решила, что бедняге и так досталось при жизни. Надо иметь хоть какое-то уважение к мертвым? Надо! Хотя им-то это наверняка безразлично. Первое, что я отметила — мужчина был молод, может года на два-три постарше меня, и очень красив. Будь я некрофилкой — в обморок бы от радости грохнулась. Действительно очень симпатичный экземпляр, из тех, что водятся только в дамских романах в мягком переплете. Высокий, стройный, мускулистый, кстати — очень красивый. На чеканном лице застыла предсмертная улыбка. Улыбка? Хотя, кто знает. У эллинов (если кто не знает, это древние греки) было принято улыбаться в лицо смерти. И этот парнишка тоже улыбался. Улыбкой победителя. И даже в смерти он выглядел — победителем. В жизни, увы, такие мужчины встречаются крайне редко, поскольку для поддержания себя в форме нужно бегать в тренажерный зал, отказаться от пива и забыть о сидячей работе. А это мало кому под силу. Чего там, это бабы могут с утра удрать на работу, в обеденный перерыв — по магазинам или в спортзал, вечером убирать квартиру и дрессировать детей, а ночью еще и… заниматься активной физической работой. И то не все. Вот я так точно не могла. Меня хватало только на работу и секс. Уборку, честно признаюсь, я делала раз в неделю, готовила по средам и субботам — и это, поверьте мне, настоящий подвиг. Женщины меня поймут. Хорошо, что Ники неприхотлив в быту. Был. Чуть не забыла. Я же почти в разводе! Думать о муже не хотелось — и я обратила внимание на парня. И заметила то, чего раньше не видела. Под ним была просто лужа крови. И очень определенной формы. Кровь вытекала из его тела — и текла строго в выступающий угол октограммы. В тот самый, который был направлен к городу. Магия крови. Черррррт!!! Я выругалась так, что самой стыдно стало. А что поделать? Магия крови — одна из самых противных разновидностей магии. Действительно противных. Отвратительных. Омерзительных. Потому что всегда связана с жертвами. А кто именно будет этой жертвой — ты или другие, не так уж и важно. С помощью крови одинаково хорошо можно возродить землю — и убить ее. Что, кстати, и произошло с той черной полосой. Вот почему нужен был помост. Чтобы кровь не впиталась раньше времени. И чтобы человек не смог воззвать к высшим силам. А он смог бы. Кровь, родная земля — и ты сможешь творить чудеса, при условии, что ты — маг. Я сосредоточилась, вгляделась в ауру мертвого тела. Да, определенно, этот несчастный был магом. И не из последних. Даже сейчас я видела в его ауре отголоски былой мощи. Пожалуй, если бы он прошел инициацию, он бы стал не менее сильным, чем я. Или Рон Джетлисс. Рон Джетлисс. Я прикусила палец. А ведь идея? И еще какая! Но последствия? А что — последствия!? Разберемся по ходу действия! Я потерла руки. Темнеет? Отлично! Для того, чем я собиралась заняться, ночь подходила больше, чем какое-либо другое время. А лучше всего — полночь. И у меня как раз будет время прочитать пособие, выданное мне Лефроэлем и кое-что подготовить. Вот только… Я пристально осмотрела мужчину, распростертого в луже крови. Его умертвили очень неприятным способом. Разрезали вены на руках, надо полагать, вставили в разрезы что-то вроде игл, не дающих ране закрыться, — и просто дали бедняге истечь кровью. Будь это в моем мире, я бы сказала, что это не самая страшная смерть. Поверьте, от кровопотери умирают легче, чем от петли или яда. Как будто засыпаешь. А здесь… Как должно быть страшно, умирать, зная, что твоя смерть выпустит на волю страшное зло, что ты своей смертью уничтожишь других людей…. А если у него был кто-то в городе? Мать, отец, семья, дети? Даже думать не хотелось о последних минутах жизни этого несчастного. С другой стороны, если бы его убивали другим способом, мне пришлось бы тяжелее. Мертвая вода — прекрасное средство. Но тот флакончик, который у меня есть, не способен прирастить на место отрубленные руки и ноги. Его просто не хватит. Но его с лихвой хватит, чтобы смазать места порезов и влить человеку в рот три капли. После этого тело должно восстановиться, каким оно и было. И я смогу либо дать ему живой воды, либо оставить гнить на солнышке. Была только одна беда. В моем мире существовала теория, что душа удерживается возле тела в течение трех дней. Ну, так вот! Это неправда. Максимум для любой души составлял три часа. А большинство душ уходили почти сразу. Были и исключения. Такие, как привидения или души, оставшиеся из-за проклятия, из-за невыполненного дела, из-за сильного чувства — перечислять можно часами. Поэтому мне предстояла непростая задача. Я должна была выяснить, осталась ли здесь душа этого молодого человека. Это раз. Я должна была реставрировать его тело. Это два. Я должна была установить связь с местными магическими потоками и выяснить их течение в данной точке планеты. Это три. Я должна была вычистить ауру этого молодого человека от следов насильственной смерти. Это четыре. И подготовить все для ритуала переселения. Это пять. И еще очень хорошо было бы узнать, осталась ли тут СИЛА после ритуала. Я знала, что некромантия и магия крови — довольно серьезный вид искусства, не каждому под силу. И знала, что если сила, полученная путем темного ритуала, не использована сразу, то она долгое время остается на том же месте, перерождаясь по своей воле, а то и рождая чудовищ. И с некоторыми из них люди очень хорошо знакомы. Часто бывает так, что нам неуютно в каком-то месте. Ложась спать в кровать, в которой умер другой человек, мы испытываем неосознанный дискомфорт. В больницах на нас давят не только стены, но и страдания находящихся и находившихся там когда-то людей. А похороны повергают нас в депрессию не только потому, что все мы там будем. Вовсе даже необязательно. Нам больно еще и потому, что больно другим людям. Но это лирика. Физика была в том, что я собиралась воспользоваться объедками силы темного обряда для своих целей. И, сложив все вышеперечисленное, при благоприятном стечении обстоятельств, я могла переселить Рона Джетлисса из медальона в это тело. Отсюда была и ночная пора. То, чем я собиралась заняться, больше относилось к некромантии, чем к другим разделам магии. А значит, заниматься этим придется исключительно ночной порой. А темнеет быстро. Еще немного — и придется светить самой себе фонариком. Это меня никак не устраивало. Геометрия никогда не была моей сильной стороной. Я относилась к тем несчастным, которые могли рисовать равносторонний треугольник, а нарисовать неправильный прямоугольник. Однажды ребята решили подшутить надо мной. Они взяли мой альбом с эскизами морских животных (которые я честно сводила из журналов) и послали их на конкурс абстракционистов. Самое смешное, что один мой рисунок медузы и правда выставили в галерее. С тех пор я старалась не рисовать. Лучше уж сделать ксерокопию. И это, заметьте, при ярком свете, со всеми удобствами, когда никто и ничто не отвлекает. Что я нарисую в темноте, мне не хотелось даже и думать. Я печально посмотрела на небо. — Грязная работа? Так ведь и котик в перчатках мышку не поймает! И решительно подцепила мужчину под мышки. Стащить его с помоста было очень трудно. Оттащить на девять шагов — еще сложнее. И кто сказал, что я должна работать тяжеловозом? С другой стороны, неужели я хочу проводить свой обряд на старом месте? Это может вызвать такие искажения, что проще будет самой удавиться. Лирин особенно предупреждала меня, что так делать нельзя. Даже рассказывала пару страшилок. Как одного мага вывернуло наизнанку, а второго размазало ровным слоем по пентаграмме, которую он начертил. Честно говоря, я вовсе не хотела связываться с чужим обрядом, тем более с таким поганым, но у меня не было выбора. Самостоятельно переместить душу одного человека в тело другого я не смогла бы, даже если сама копыта отбросила. Выбор у меня был небольшой. Или объединить свои силы с силами другого волшебника. Но где найти таких сумасшедших я даже не представляла. Эльфов я по понятным причинам впутывать не могла. А сама никого не знала. То есть этот вариант отпадал. Можно было попробовать накопить нужную силу в артефактах, но у меня не было столько времени. Можно было провести жертвоприношение, как это сделали с данным пареньком, но мне не хотелось связываться с некромантией. Не то, чтобы я не одобряла этого искусства. Магия не бывает ни плохой, ни хорошей. Плохим или хорошим бывает только ее применение. Но некоторые поступки очень сильно сказываются на ауре, на душе, на карме… Другими словами, если я совершу жертвоприношение без крайней нужды и воспользуюсь страданиями живого существа для своих целей, я ничем не буду отличаться от тех подонков, которые уничтожили город. И не надо лишних слов. Просто есть границы, которые я не хотела бы переступать. Я могла попросить силу у кого-нибудь из богов. Но — увы. Боги — это почти как банки. Взял кредит? Изволь отдать все, плюс еще грабительские проценты. Мне не хотелось ни отрабатывать, ни служить. Да и богов и никаких не знала. Я представила себе, как стою посреди равнины, размахиваю руками и громко ору: — Эй, там, на небе!!! Прием! Прием!!! Дело есть!!! Воображение тут же добавило своих красок. Стою я так, ору, а потом в небе открывается дверка, высовывается божественная фига и громкий голос объявляет: — Вали отсюда! Без тебя проблем хватает! Дело пошло быстрее. Я всегда замечала, что смех оченно помогает в решении любых проблем. Вообще любых. Любая работа быстрее спорится с шуткой. Даже когда я учила анатомию к экзаменам, рядом с учебником у меня лежал сборник анекдотов. Три главы учебника шли за три листа анекдотов. Потом опять следующие три главы — и опять анекдоты. Вот и сейчас… Оттащив тяжелое тело на достаточное расстояние в тридцать шагов, я решительно перевернула его на спину. И невольно залюбовалась. Жаль мальчика. Очень жаль. Такой генофонд пропал. Даже сейчас, в смерти, с искаженным от страха, боли и ярости лицом он было восхитительно хорош. И не имел ничего общего с портретом Рона Джетлисса, который мне показывала Лирин. Хотя какая Рону будет разница? Зная способности волшебников и полистав пару книг по генетике, написанных некоей вэари Линнестори, я четко уяснила, что могу менять себя по своему желанию. Волшебники были ну просто очень генетически вариативной расой. Из разных миров, с разными способностями и особенностями. И изменить себя для них не составляло никакого труда. Хотя после этого требовалось какое-то время для закрепления результата. И в это время волшебникам категорически запрещалось зачинать детей. Плод, зачатый во время генетической нестабильности, нужно было вытравить в обязательном порядке. И я согласилась с этим, потому что знала, ЧТО может получиться. Но, полагаю, в ближайшее время ужасу волшебников будет не до размножения. Так что он сможет переделать новое тело по своему вкусу. Я положила ладони на виски трупа и сосредоточилась. Потом закрыла глаза, чтобы внешний мир не отвлекал меня от сплетения магических потоков. Соскользнуть в подходящее для медитации состояние оказалось гораздо легче, чем когда меня учила Лирин. Тогда у меня с трудом получалось даже сосредоточиться. А сейчас я видела всю картину так, словно она была нарисована у меня на радужке глаза. И меня очень радовало то, что я вижу. Души не было. Кто бы ни убил этого молодого человека, но душа его теперь была свободна. Хотя… минуту… Я сосредоточилась, силой проламываясь на новый уровень восприятия. Виски резануло неприятным ощущением, словно кто-то выдернул у меня пучок волос, но дело того стоило. — …!!! — выразилась я, вылетая из медитации. То, что я увидела, было просто омерзительно. Для получения необходимого количества силы во время обряда, жрец, или кто-то другой, не просто медленно убивал юношу. Этого было мало, черт побери! Для успешного завершения ритуала требовалось еще и медленное разрушение души! Да, именно так! Для этого мальчика никогда не будет ни посмертия, ни воскрешения, ни реинкарнации! Ничего не будет! Его душу уничтожили, медленно и мучительно выпили, чтобы получить необходимое количество силы. Что переживал в этот момент несчастный, мне не хотелось даже и думать. Но в остальном общая картина меня очень порадовала. Душа мальчика уничтожена? Жаль. Но теперь ни у меня, ни у Рона не будет проблем с его божественным покровителем. Можно спокойно пересадить в это тело хоть три души — никто и не почешется. И потом, в воздухе было разлито просто одуряющее количество силы. Тот, кто проводил этот изуверский ритуал, не смог воспользоваться всеми результатами своей гадости. Сила буквально плавала вокруг. Я видела ее как темные ленты и лоскуты. И смогу ей воспользоваться за очень незначительную плату. Более того, я просто обязана ей воспользоваться. В отношении магической энергии справедлив один из законов Ньютона. А именно — энергия не исчезает и не создается. И если я оставлю последствия этого некромантского извращения плавать в воздухе, то через пару лет сюда не войдет ни один человек. Обычно энергия не бывает ни хорошей, ни плохой. Но есть и исключения. Сейчас некромант проводил очень мерзкий обряд, не справился с полученной силой и выпустил ее из-под контроля. А боль и страдания жертвы так отравили эту энергию, что она стала непоправимо… темной, плохой, ядовитой для употребления. Если энергия, полученная в результате Я решительно отодвинула в сторону труп. Пора заняться делом. Препятствий нет. Будем работать. Чтобы начертить равносторонний треугольник у меня ушло полтора часа. Потом я чертила символы по его углам, раскладывала в нужных позах труп и медальон, пару часов спала, ужинала, переодевалась в зеленый балахон, который Лирин сунула мне в рюкзак именно на такой случай, составляла и заучивала нужные заклинания, чтобы не сбиться в самый ответственный момент… Когда я приступила к обряду, было уже три часа ночи. Я нарочно выбрала именно это время. Самый темный час перед рассветом. В это время чары ночи усиливаются, и я смогу воспользоваться ими в своих интересах. С другой стороны, когда наступит рассвет, мне будет гораздо лучше. Я смогу гораздо быстрее восстановить форму. Но это потом, потом… А сейчас я встала на один из углов треугольника. Во втором углу лежал медальон. В третьем — тщательно подготовленное мертвой водой тело мужчины, которым я собиралась воспользоваться, как сосудом для Рона Джетлисса. Я еще раз проверила взглядом все символы, протянула руки над сторонами треугольника, и медленно начала читать заклинание. Медленно — потому что не понимала ни одного слова из того, что говорю. Декламировала, как стихотворение Маяковского. По счастью, многого от меня не требовалось. Я всего лишь должна была позволить силе, рассеянной вокруг, впитаться в меня. И использовать ее, как пожелаю. Рон Джетлисс, точнее то, что раньше называли Роном Джетлиссом, плыл в черной вязкой массе железа. Это была его кара. Он отлично осознавал, кто он и что он. Рон знал, что именно с ним сделали, знал и как преодолеть заклинание, но сделать он ничего не мог. Бессилие. Бессилие, сводящее с ума. Он мог наблюдать, что происходит с его временным пристанищем, но не более того. И даже это — не всегда. Большую часть времени он воспринимал себя, как человека, тонущего в смоле. Хотя иногда случалось и нечто другое. Нечто, что могло развеять его скуку. Его не лишили чувства времени. И Рон знал, что находится в медальоне уже несколько тысяч, даже несколько десятков тысяч лет по летоисчислению мира, в который его забросили. Он даже знал, что это за мир. И утратил всякую надежду на освобождение. В самом деле, волшебники приходили в мир Двенадцати Дев только за посвящением. А после посвящения тотчас отправлялись к Верховному Волшебнику за своим титулом полноправного вэари. Предположить, что медальон попадет в руки к кому-то из волшебников, Рон еще мог. Почему бы и нет? Чтобы не сойти с ума, он перебирал в уме все, что когда-то знал. В том числе и забавную книжку из какого-то богами забытого мира. Книжка представляла собой учебник математики, и там как раз рассказывалось об этой теории. Теории вероятности, так это называлось. Довольно забавное чтение. Хотя вероятность того, что его узилище попадет в руки к кому-нибудь из волшебников, была меньше, чем один к миллиарду. Вероятность же того, что волшебник, к которому в руки попадет медальон, окажется бунтовщиком, была и того меньше. Сколько шансов за то, что бунтовщик сможет освободить Рона из заточения — волшебник даже не подсчитывал. Речь шла уже даже не о миллиардах, а о числах с двадцатью и более нулями. Но недавно произошло кое-что очень интересное. Когда медальон с сущностью Рона попал в руки к полубыку, волшебник просто отключился от реальности. Он не желал видеть одно и то же, день за днем, год за годом.…Какая радость наблюдать за отпрыском одного из богов, если этот отпрыск ведет себя, как обыкновенная скотина? Рон и не наблюдал. И пропустил тот исторический для Керата момент, когда с Минотавром покончили раз и навсегда. Он уловил только, что его медальон попал в руки кому-то другому. И невольно рванулся своей волей наружу. Он-то лучше других знал, что справиться с минотавром в мире без магии — задача для целого войска. И не хотел ничего пропустить. Он знал, что прорваться к реальности будет очень сложно, но любопытство, сохраненное в полном объеме, жгло не хуже крапивы. И Рон медленно направился к поверхности. Или к тому, что он воспринимал, как границу раздела его мира — и окружающей вселенной. И тут его ждал первый удар. Стоило ему потянуться своей волей на поверхность, как какая-то теплая сила подхватила его сущность. У Рона было полное ощущение, что не он рвется наружу, но кто-то пробивается к нему. Он попробовал дотянуться до незнакомца, но было поздно. Словно исследователь, поняв, что в руках у него не простой медальон, кивнул (хорошо, магический, так магический, потом разберемся) и отложил его в сторону. Или не в сторону? Определенно, не отложил. Рон по-прежнему чувствовал контакт с новым хозяином медальона. И чувствовал гораздо сильнее, чем раньше. Кажется, владельцем медальона на этот раз оказался маг. В первый момент Рон обрадовался. Но на смену радости быстро пришло отчаяние. Маг? Ну и что дальше? Как только этот маг станет полноправным, в среде вэари, медальон с Роном непременно попадет в руки верховному волшебнику. А тот наверняка позаботится, чтобы на Рона в ближайший миллион лет никто не наткнулся. И все же… Второе потрясение ждало Рона, когда он, наконец, смог сканировать внешний мир. Новым владельцем медальона оказалась женщина. И не просто волшебница. Но женщина, которая могла стать равной ему. Мало того, в ее речи промелькнуло имя «Орланда ан-Криталь», которое Рон с некоторых пор люто ненавидел. И Рон приложил все усилия, чтобы оставаться на поверхности. Но потрясения продолжались. Из разговоров женщины с ее спутниками, Рон понял, что Тину (ее звали Тина, и Рон готов был повторять это имя по сто тысяч раз на дню, как молитву!) можно назвать мятежной волшебницей. У нее были большие трения с верховным волшебником и его отвратительной дочуркой, у нее не было проводника, да и вообще, во многом она напоминала того же минотавра. Хотя и в хорошем смысле слова. Просто она обладала огромной мощью, но как ей пользоваться — совершенно не представляла. Но свято место пусто не будет. И Рон решил воспользоваться силами его новой владелицы в своих интересах. Вообще-то он должен был быть совершенно беспомощен. Но там, где речь идет о магии, всегда найдутся разные ловушки, ограничения и обходные пути. Например, когда человека связывают веревками, он может напрячь мускулы, а потом, когда его оставят в покое, расслабить их — и веревки уже не будут завязаны так туго. И Рон провернул нечто подобное, когда его развоплощали и заточали. Да, его лишили многих способностей. И что? Если у тебя хватит сил и ума, выход всегда найдется! Сейчас Рон решил медленно и осторожно замыкать себя на новую владелицу медальона. Он не знал, кто она такая, но чувствовал ее силу. И силы этой было более чем достаточно для предсмертного проклятия. А если у нее есть какие-то проблемы с верховным волшебником, то девочку скоро могут убить. И в миг перед смертью, своей силой и яростью, она сможет разрушить медальон, в котором заточили сущность Рона. Что делать дальше, Рон не особенно представлял, ведь, вырвавшись на свободу, он оказался бы даже в худшем положении, чем призрак. Но так далеко он и не заглядывал. Выбраться бы! А там уже по обстоятельствам! Когда проведешь несколько тысячелетий в заключении, поневоле разучишься строить далеко идущие планы. Даже одного тысячелетия более чем достаточно. А потом был миг, когда на женщину и ее спутников напали в пустыне. Рон отчетливо помнил, какая дикая ярость охватила его тогда. Если их убьют, он может навсегда остаться в заточении!!! Даже мысль об этом была непереносима! И Рон потянулся к женщине всеми крохами силы, которые ему удалось сохранить, всей яростью, всей страстью и любовью к жизни, свободе, солнцу… И ему ответили. Он знал, что связи между ними еще недостаточно сильны для предсмертного проклятия. Но даже то, что им удалось, вызывало восхищение. Женщина спокойно пропустила через свой разум его ярость и безумие. Так спокойно, словно это был легкий летний ветер. Кентавры были уничтожены. А Рон запоздало испугался. Он полностью утратил контроль над собой в этом поединке. Что было бы, если бы он сжег своей яростью разум женщины? Не сжег. И благодарил за это всех богов, которых только мог вспомнить, клянясь быть осторожнее впредь. Когда они оказались в саду двенадцати дев, Рон был уверен, что его узнают. Уж он-то знал, каковы силы Двенадцати. Его и узнали. Но Миара и ее сестры свято соблюдали нейтралитет. Рон слышал, как о нем отзывались. Он пытался позвать сам, но Миара упорно не отвечала на зов, разговаривая с волшебницей. Только чуть позже Рону пришла в голову мысль, что Миара сделала для него все возможное. Не нарушая закона и оставаясь лояльной к верховному волшебнику (кто бы посмел сомневаться в ее правоте?) она сделала все, чтобы Рон понял, с кем его связала судьба. А если можешь понять, значит, можешь и управлять. Поэтому Рон ожидал, когда темнота разорвется, и он впервые сможет говорить с другим человеком. Ожидал. Но смог выговорить всего пять или шесть слов. Только назвать себя и попросить о помощи. Потом мир вокруг него опять сомкнулся и Рон погрузился в черноту. Этот разговор отнял у него так много сил, что он фактически проспал и разговор с верховным волшебником, и перемещение волшебницы в другой мир по блуждающему вектору, и все время, которое она пробыла в городе мертвецов. Рон не знал, что волшебница собирается освободить его. И поэтому, когда он почувствовал, что чья-то воля зацепила его и потащила на поверхность, ужасно растерялся. Первым его побуждением было — сопротивляться. Он собрал все силы, чтобы ударить по противнику, но тут же опомнился. Медальон находится у того же хозяина, это он точно знает. А значит, что бы с ним не происходило, хуже не будет. Эта девочка, Тина, не похожа на человека, которому доставляют удовольствие чужие страдания. Если она и причинит ему зло, то только неосознанно. Хотя ему от этого будет не легче. Но выбора не было. Какими-то остатками магии Рон понимал, что происходит. Женщина пыталась его вытащить. Вытащить или в другой носитель, или… в живое тело!? Последнему он верил с трудом. Чертовски хотелось надеяться, но тысячи лет убивают любые надежды медленно, верно и болезненно. Весьма болезненно. У Рона было два выхода. Или сопротивляться несущей его силе — и, возможно, погубить и себя и волшебницу — Рон способен был оценить затраченную ей силу. Это было очень много, буквально на пределе ее возможностей. Если она пропустит через себя еще немного силы, то просто сгорит. Или он мог довериться этой женщине и дать ей сделать то, что она хочет. Все существо Рона просто корчило и выворачивало от этой мысли. С некоторых пор слово «доверие» значилось в его лексиконе, как одно из самых мерзких ругательств. Но что он терял? С таким преступлением, как у него, не помилуют и через миллион лет. А Рон и так с трудом удерживал себя на грани безумия. И миллион лет заточения он не выдержит, это как два пальца об асфальт. Поэтому волшебник буквально принудил себя к спокойствию. Он расслабился и позволил женщине делать все, что она пожелает. И даже не удивился, когда его сознание рвануло когтями ослепительно-белой боли. Чего-то подобного он и ожидал. Но заранее был благодарен неизвестной женщине за любые попытки изменить его судьбу. Меня ломало и корежило, как наркомана в последней стадии. Я никогда не думала, что это будет так больно. Сразу, как только я дочитала заклинание, рассеянная по округе остаточная сила начала стекаться ко мне. И я только головой покачала. Как же ее было много! И как мало использовали! Без сомнения, если бы сюда не выкинуло меня с моими великими планами, все некроманты мира не справились бы с той дрянью, которая появится здесь через пару лет. Св Честно говоря, если бы от меня потребовалось что-то сложное, я бы не выдержала. Но мне очень повезло. Когда сила начала стекаться в меня, я протянула обе руки в сторону медальона. И отстраненно, сквозь выступившие на глазах слезы, наблюдала, как мои ни в чем не повинные конечности расплываются, удлиняются — и погружаются в саму сущность медальона. Медальон виделся мне тоже по-другому. Невероятно сложным хитросплетением нитей ярко-зеленого цвета. А где-то внутри этого клубка находился черный комочек, который и был сущностью Рона Джетлисса. А мне нужно было как-то добраться до него. И я отлично знала, что стоит мне оборвать хотя бы одну ниточку — и Рона уже не спасти. Да и меня, наверное, тоже. Но я же недаром в свое время занималась макраме! Чем я только не занималась, хватая по кусочкам и там и сям, стараясь завести как можно больше друзей и знакомых. Душа любой компании, страдающая от одиночества… А на стене, дома, у меня до сих пор висит сова, сплетенная из серых, желтых и зеленых ниток… Очень сложно расплетать узлы, когда у тебя почти что судороги по всему телу и пальцы сводит. Но я справилась. И аккуратно потянула за одну ниточку, за вторую, за третью… Они обжигали пальцы, но эта боль не шла ни в какое сравнение с той, что я уже испытывала. Поэтому я просто закусила губы — и взялась за дело. Мне же не требовалось расплетать клубок до конца, мне нужно было только освободить себе проход. Да, эту клетку можно было разрушить только снаружи и только с такой силой, как у меня. Не моей силой, заемной, но разве это суть важно? Важным было только то, что я все-таки проложила для себя дорогу. И рванула, вытащила, почти выцарапала из клетки маленький угольно-черный клубочек. Он покоился в моих туманных ладонях, как новорожденный котенок, и мне ужасно хотелось погладить его пальцами. Но я сдержалась. Рон и так должен был испытывать дьявольскую боль, когда я проходила мимо запечатывающих его заклятий. Кто знает, что ощутит его сущность от моего прикосновения? Я осторожно протянула руки к телу юноши. И черный клубок мягко опустился ему прямо на сердце, растекся по поверхности тела так, словно хотел закрыть его от посторонних взглядов. На миг так и произошло. Черное пятно обволокло распростертое на земле тело — и начало впитываться внутрь. Впиталось — и исчезло. Я внимательно посмотрела на него. Да. Теперь сущность Рона Джетлисса обрела новое тело. Я видела последние энергетические всплески, пробегающие по нему. Волшебник устраивался в новом доме. Но это будет ненадолго, если я не сделаю кое-что еще. Я с усилием свела руки перед собой — и развела их в характерном жесте. Крест-накрест, в стороны и вниз. — Амэнно! Забавной была перекличка этого слова с привычным мне «аминь». Возможно, христианство имело какое-то отношение к волшебникам, или кто-то из волшебников развлекался, насаждая новую религию в новом мире… Я отбросила все посторонние мысли. Мне было решительно не до того. Сейчас наступал очень сложный момент. Если я прерву заклятие, мне придется начинать все сначала. Если я его не прерву — я не смогу довести до конца сложное дело оживления Рона Джетлисса. И все опять пойдет насмарку. Можно было разделить свою проблему на два этапа, но пропускать эту гадость через себя второй раз мне просто не хотелось. Это вам не ромашковое поле, а сила, полученная путем пыток, путем боли и страданий, путем полного уничтожения души. Отвратительно. А что делать? Я мягко двинула глазами. Руками двигать я попросту боялась. Но глаз оказалось достаточно. Телекинез мне давался не просто легко, а очень легко. Фактически, сейчас я могла передвинуть на пару метров даже груженый самосвал. Что уж говорить о прочих мелочах? Чашка с живой водой, стоящая на подставке почти рядом с головой Рона Джетлисса (теперь уже Рона) опрокинулась так, что ее содержимое вылилось прямо в рот лежащему мужчине. Он проглотил. Наверняка проглотил часть. Иначе так быстро не подействовало бы. Или просто сказалось количество? Обычно трех капель достаточно, чтобы оживить мертвеца, это я по Вышеславу знала. А я угрохала почти половину своего запаса. Этого хватило бы человек на двадцать. Но какая разница? Чашка скатилась в траву. И я увидела, как ранее безжизненное тело окружает новая, пока еще незнакомая мне аура. И отчетливо различала в ней пятна горечи и злобы, отблеск недавнего заточения, ярость и страсть алого цвета, зеленое здоровье (кажется, это тело в жизни не страдало ни от каких болезней)… стоп! В ауре я отчетливо видела две золотые полоски. Одна — и это я отчетливо знала, была и у меня. Она появлялась после прохождения сада Двенадцати Дев. А вторая? Я прищурилась, не обращая внимания ни на боль, ни на силу, рвущуюся в меня. Сейчас, сейчас я ее использую, вот только посмотрю в чем там дело… И тихо выругалась. Правда, про себя. А то неизвестно, что могло бы получиться. Например, воронка размером с Марианскую впадину. Очень даже. Дети, будьте очень осторожны при работе с различными формами магической энергии. Это не было второй полосой, оставшейся в ауре после сада Двенадцати дев. Не-ет! Все было гораздо хуже. Это был остаток личности того юноши, которого я использовала. Хотя остаток личности — это слишком громко сказано. Только то, что связано с телом. Память, возможно, навыки, возможно, аллергия на апельсины. Отпечатки особенно сильных чувств. Если этот мальчик любил кого-то, любил так, что и жизни не пожалел бы, то Рон сохранит эту любовь. Вначале. Он ощутит это, когда проснется. Но это ведь небольшая плата за свободу — остатки чужой души? Правда, небольшая. Если Рон пожелает, со временем он полностью вытравит эту полоску из своего разума и ауры. Но думать об этом почему-то было очень горько. А мне и не следовало думать. Прыгать надо! И я прыгнула. Подняла руку, направила ее точно на мерзкий алтарь и на город, лежащий за ним, и произнесла всего лишь одно слово. — ОГОНЬ!!! И с моей руки рванулось пламя. Оно было невыносимо яркого алого цвета. И я даже знала почему. Кровь человека, принесенного в жертву, навеки впиталась в мою силу. Теперь и я должна буду почувствовать все то же, что и он. Когда я освобождала Рона, я всего лишь пропускала через себя энергию. Я почти не придавала ей форму и даже почти не контролировала. Но теперь… Боль пронзила мое тело. На руке открылись вены, и я понимала, что раны заживут очень нескоро, но какое это имело значение? Важно было только то, что струя огня била из моей руки, мчалась по тому месту, где когда-то был алтарь некроманта — и охватывала город. Мертвый город Если бы я могла, я бы заплакала. Я часто плакала, когда читала или смотрела о человеческих жестокостях, но сейчас, сейчас, когда я вспоминала маленькую девочку, разрубленную надвое… … и троих мужчин, которые готовы были защищать ее до последней капли крови… … и щенка, который отдал жизнь за свою маленькую хозяйку… Город горел. И я горела вместе с ним. Кажется, я кричала. И что? Я все равно не остановилась бы. Даже если бы мое сердце не выдержало. Но я выдержала. Я пропускала сквозь себя энергию, пока на месте города не осталось только одно большое черное пятно. И я провалилась в обморок с чувством выполненного долга и самодовольства. Обморок был какой-то странный. Словно я вылетела из своего тела — и сейчас парила над городом. И видела, как с пепелища медленно поднимаются серые тени. Они взлетали вверх — и растворялись в небесной синеве. Откуда-то я знала, что это были освобожденные души. Они все смотрели на меня. Кажется, они были благодарны мне. Они ничего не говорили, только смотрели — и поднимали руки в знак приветствия. И лица четырех были мне хорошо знакомы. Трое мужчин. И девочка. Она прижимала к себе щенка и улыбалась. А щенок норовил лизнуть ее прямо в полупрозрачную щеку. Эти лица я никогда не забуду. Даже если проживу миллион лет. А я хотела. Если уж я стала волшебницей, я буду жить долго. Души медленно поднимались, пока их не поглощало солнечное сияние. На миг мне захотелось за ними. Я сделала, было шаг вверх, но тени, сгустившись в пелену, отбросили меня назад. Слова возникли в моем разуме так внезапно, что я была уверена — ЭТО — не мое. Мне просто сказали. Обрести покой и родиться заново могут только те, за кого отомстили на этой земле. Этого мне было достаточно. Я бросила последний взгляд на небо — и отправилась вниз. В свое тело. |
||
|