"Полуночный Прилив" - читать интересную книгу автора (Эриксон Стивен)

Глава 11

Берег притягивает, словно среди сонмищ неписанных истин, скрываемых смертной душой, можно отыскать и понимание того, что это значит — стоять на краю земли, вглядываясь в бездонную непостижимость моря. Податливый песок и камни под ногами что-то невнятно шепчут, хрипло обещают растворение и истирание всего, что было твердым.

В мире можно обнаружить явные символы, соответствующие человеческому духу, и в диалоге между ними отыщутся все значения, оттенки и тонкости, легионами встанут перед очами. Заставляя свидетеля принимать решения: приятие — выбор, неприятие — тоже выбор.

Удинаас уселся на полузакопанное в песке дерево, и тихий прибой лизал носки его мокасин. Он не слеп, и в данном случае нет возможности для неприятия. Он видел море таким, каким оно было: растворенные воспоминания прошлого, свидетельства настоящего и плодородная пища для грядущего. Самое лицо Времени. Он слышал неумолчный шепот приливов и отливов, размашистые движения, словно кровь течет по холодному сердцу луны; биение времени, измеренное и оттого ставшее постижимым. Приливы и отливы, которых не удержать никому.

Каждый год какой-нибудь летерийский раб, зайдя по грудь в воду, чтобы забросить сети, попадал в придонные течения и похищался морем. Некоторых волны позднее приносили обратно — мертвых, вздувшихся, объеденных крабами. А иногда море доставляло трупы, скелеты и обломки неведомых кораблекрушений. От жизни в смерть; обширные вольные просторы открытого моря раз за разом приносили все то же послание.

Он сгорбился от изнеможения, уставился на далекие буруны рифов, пенные валы, катящиеся в ритме биения сердца, раз за разом. Со всех сторон обрушивались на него приливы понимания. С серого, нависшего над головой неба. Из пронзительных криков чаек. Из тумана и дождя, носимых бормочущим ветром. Даже из мокрого песка, расползавшегося под ветхими мокасинами. Начала и концы, самый край известного мира.

Она убежала из Дома Мертвых. Девушка, к чьим ногам он швырнул свое сердце. Он надеялся, что она бросил на него взгляд… возьми его Странник, даже что она схватит его и сожрет, словно дикий зверь. Надеялся на все, на все… кроме бегства.

Он потерял сознание в Доме Мертвых — «ах, есть ли в этом тайный смысл?» — и был вынесен прочь, вероятно, сразу сюда, на свою постель в закутке дома Сенгаров. Сколько он был без сознания, неясно — очнулся он в одиночестве. Ни одного раба во всем здании. Ни готовой пищи, ни грязной посуды — никаких признаков, что обитатели ели. Очаг — курган белого пепла, в котором еще остались маленькие янтарные угольки. Снаружи тишина, если не считать слабого свиста ветра и тихой капели.

Голова была как в тумане, движения медленными и неловкими; однако он сумел разжечь очаг. Отыскал дождевик, вышел на улицу. Никого там не встретив, он прошел к побережью. Чтобы взирать на пустое, намекающее небо и пустое, намекающее море. Чтобы выдерживать напор тишины, шум ветров, крики чаек, плюющий в лицо дождь. Один на пляже, посреди этих беснующихся легионов.

Мертвый воин, который стал живым.

Летерийская жрица, что бежала перед лицом призыва собрата — летерийца о милосердии, помощи, утешении.

Удинаас подозревал, что в цитадели Короля — Ведуна собрались все Эдур. Жестокое столкновение воль, а посреди — будто остров среди гневливых бурь — уродливая фигура Рулада Сенгара, восставшего из Дома Смерти. Золотые доспехи, восковые одежды — он, вероятно, не может ходить под таким весом. Но монеты скоро удалят.

Труд Удинааса будет… отменен.

Это должно доставить боль. Мучительную боль. Но убрать их необходимо, и как можно быстрее. Пока плоть и кожа не примут в себя тяжелые кругляши.

Рулад не труп, не живой мертвец — ведь неупокоенные не кричат. Он вновь живет. Его нервы проснулись, его мозг снова пылает. В темнице золота.

«Как я, раньше. Как все летерийцы. Общая ловушка. О, этот Рулад наделен поэтическим даром, но его слова предназначены для Летера, не для Тисте Эдур».

Лишь одно понимание выбивалось из дикого хора, нарушало его слаженность. Рулад близок к сумасшествию. Разум Удинааса не питал сомнений по этому поводу. Умереть, чтобы вернуться в тело, которое больше не твое, тело, принадлежащее лесу, листьям и могильному кургану. Что это было за странствие? Кто открыл ему путь, и зачем?

«Все из-за меча. Должно быть, так. Меч, не желающий покидать его руку. Ибо с Руладом Сенгаром еще не покончено. Для меча смерть — ничто. Ничего не кончается».

Дар, который предназначался Ханнну Мосагу. Кажется. Кто предложил его?

«Но Ханнан Мосаг не получит меч. Вместо него он избрал Рулада. Теперь сила меча нависла над головой Короля».

Это может разорвать союз племен. Подкосить Ханнана Мосага и его К'риснан. Разумеется, если Рулад не подчинится королевскому авторитету.

С Фиром или Траллом было бы легче. Даже с Бинадасом. Но нет, меч выбрал Рулада, не омытого кровью, жаждущего драки юнца, парня с бегающими глазами и мятежной душой. Возможно, он сломлен. Однако Удинаас подозревал, что это не так. «Я сумел привести его назад, утишить вопли. Отсрочка безумия, за время которой он смог собраться и припомнить, кем был».

Удинаасу пришло в голову, что он совершил ошибку. Большим милосердием было бы не вмешиваться, позволить быстро соскользнуть к безумию.

«А теперь он станет моим хозяином».

Вокруг лодыжек кипела пена. Наступал прилив.

— Как будто деревня населена духами, — произнес Бурак Преграда, носком сапога пододвигая полено к костру. Он скривился, вдохнув исходящий от сырых березовых дров дым.

Серен Педак еще мгновение смотрела на него, затем пожала плечами и потянулась за помятым чайником, стоявшим на плоском камне неподалеку от костра. Наливая чай, она почувствовала жар даже сквозь кожаную перчатку. Чай несвежий, но она не поморщилась бы, выпив и более горькую жижу. «По крайней мере тепло».

— Как долго все это тянется?

— Умерьте нетерпение, Бурак, — посоветовала Серен. — Разрешение нынешних проблем не принесет облегчения… если верить, что разрешение вообще возможно. Мы видели его своими собственными глазами. Мертвец ожил, да слишком поздно.

— Тогда Ханнан Мосаг должен просто срубить ему голову — и конец всему.

На это она промолчала. В некоторой степени Бурак прав. Традиции и табу доходят лишь до этой грани; нет — и не могло быть — прецедентов случившемуся. Она видела, как двое братьев Сенгар выносят из дверей своего родича. Слипшаяся масса воска и золота. То, что было Руладом. Красные рубцы вокруг глаз, сомкнутые веки, голова, слепо поднимающаяся к серому небу, чтобы миг спустя упасть снова. Навощенные косы, висящие, будто клочья порванных парусов. Когда они несли его в дом, из раскрытого рта текли полоски вязкой слюны.

Эдур собрались у моста, на стороне села. Все больше их появлялось из-за стоящих на том конце домов благородных семейств. Сотни Эдур, и еще больше летерийских рабов. Свидетели. Молчаливые, онемевшие и полные ужаса. Она видела, как большинство Эдур вошло в цитадель. Рабы, казалось, просто испарились. Серен подозревала, что Пернатая Ведьма бросает Плитки в месте менее известном, чем большой сарай, в котором она проводила ритуал прошлый раз. Во всяком случае, в сарае не было никого — она ходила поглядеть.

Время ползло слишком медленно. Лагерь Бурака со скучившимися в палатках нереками стал островом в тумане, и его окружало Неведомое.

Серен гадала, куда подевался Халл. В лесу есть руины; говорят также о странных артефактах, древних, как здешний лес, огромных и полуразрушенных, которые находятся за много дней пути на северо-восток. Местная земля щедро напитана историей. Каждый цикл кончается разрушением и растворением; и юная заря оставляет утомленному миру скопище кусков, чтобы собирать новую целостность.

Но… исцеление гарантировано лишь земле. Не тем, кто на ней обитает. Народы приходят к финалу; последний зверь, последний человек из рода, и каждый некоторое время шагает в одиночку. Пока не закроются глаза последнего из рода, не угаснет их последнее видение.

Серен стремилась сохранять такой взгляд на вещи, взгляд из широкой перспективы. Отчаянно жаждала спокойной мудрости, которое он обещал; ведь широкая перспектива означает мир. На достаточном расстоянии даже горная гряда кажется плоской, а провалы долин между пиками вообще незаметны. Таким же образом можно нивелировать пики и провалы нашей жизни — рождение, умирание. Такие мысли не давали возникнуть панике.

Сейчас это становилось все важнее.

— И где наша делегация, во имя Странника? — спросил Бурак.

— По пути из Трейта они то и дело ожидали прибытия новых членов. Уже близко.

— Лучше бы они прибыли до всего этого.

— Вы боитесь, что Рулад Сенгар представляет угрозу договору?

Бурак не отрывал взора от пламени. — Его поднял тот меч, — сказал он тихо. — Или тот, кто его сделал и отдал Эдур. Вы хоть мельком видели лезвие? Оно пестрое. Я припоминаю об одной из почитаемых ими Дочерей, пестрой. Как там ее?

— Сакуль Анкаду.

— Может, она есть на самом деле. Эдурская богиня…

— Тогда это подозрительный дар, ведь Эдур видят в Сакуль Анкаду существо переменчивое. Ее боятся. Поклоняются отцу Тень и Дочери Сумерек, Шелтате Лор. И в повседневной жизни скорее ей, чем ему. — Серен допила чай и снова наполнила оловянную чашку. — Сакуль Анкаду. Верю, что такое возможно, хотя не помню историй, в которых эти боги и богини являли себя столь прямым образом. Скорее это культ предков, основателей племен, ставших святыми. — Она отпила из чашки и сморщилась.

— От этого у вас кишки сгорят, аквитор.

— Слишком поздно заботиться о здоровье.

— Если не Анкаду, тогда кто? Меч откуда-то пришел.

— Не знаю.

— Звучит так, словно вам и не интересно. Равнодушие не вяжется с работой аквитора.

— Это не равнодушие, Бурак, это мудрость. Удивляюсь, что вы не почуяли разницу.

— Эта мудрость украла жизнь из ваших глаз, остроту из разума? Мудрость сделала вас безразличной к пережитому вчера кошмару?

— Точно так. Что же еще?

— Отчаяние?

— И от чего же мне отчаиваться?

— Не мне отвечать…

— Верно.

— …но я попытаюсь. — Он вытащил фляжку, откупорил и запрокинул голову. Два быстрых глотка — и купец вздохнул, подался назад. — Я вдруг понял, что вы человек чувствительный, и для профессии аквитора это — преимущество. Однако вам не удается отделять деловое от личного. А ведь чувствительность — это штука, приводящая к ранимости. Вы становитесь легко уязвимой, ваши шрамы открываются и кровоточат от малейшего толчка.

Купец глотнул еще. Его лицо под влиянием крепкого напитка и белого нектара становилось расслабленным, а в дальнейших словах слышалась нарастающая беззаботность: — Халл Беддикт. Он оттолкнул вас, но вы слишком хорошо его понимаете. Он бежит по прямой, не разбирая пути, к избранной им судьбе; и она либо убьет его, либо раздавит. Вы хотели бы сделать хоть что-то, остановить его… но не можете. Не знаете, как, и считаете это личной неудачей. Личным грехом. Слабостью. Поэтому за выпавшую Халлу участь вы готовы винить не его, а себя. Почему бы нет? Так легче.

Уже в середине излияний Бурака она начала упорно смотреть на сжатую в руках чашку, на горький осадок на дне. Взор скользил вдоль выщербленных краев, затем перешел на собственные кисти. Грязная, изношенная кожа, многочисленные рубцы. Потемневшие подушечки пальцев, морщины. Костяшки — разбитые, опухшие. Под кожей — мышцы, сухожилия, связки. И кости. Какой необыкновенный инструмент наши руки, подумала она. Инструмент, оружие, неловкое и умелое, тупое и чувствительное. Охотники диких племен могли вести безмолвную, но яростную беседу на языке жестов. Однако руки не могут чувствовать вкус. Слышать. Плакать. А вот убивать очень даже могут!

Она наконец поняла, что устала. От всего. Мир царит в тишине, внутренней и внешней, в изоляции и истощении.

— Почему молчите, аквитор?

Он сидел отдельно, молча, накинув на плечи шубу из медвежьего меха; меч стоял между облаченных в золото ног, упершись острием в пол. Рядов лежали обвитые тканью ножны и широкий пояс. Каким-то образом он сумел разомкнуть веки: в тени капюшонами нависших над глазницами, слипшихся бровей угадывался блеск глаз. Выспренняя беседа между Томадом Сенгаром и Ханнаном Мосагом угасла, и единственным звуком во всей длинной комнате осталось его хриплое и грубое дыхание.

Слова оставили после себя ощущение полнейшей беспомощности. Никто из сотен присутствовавших Эдур не решался заговорить и даже пошевелиться.

Томад больше не мог защищать сына. Какая-то тонкая сила украла его авторитет, и сила та исходила, с ужасом понял Томад, от скорченной фигуры, золотой под черным мехом, от зияющих черных дыр очей. От неподвижного меча.

Король — Ведун стоял на возвышении в центре зала. Взор его суровых глаз переместился с Томада на Рулада, и был этот взор холодным и оценивающим.

Необходимо освободить меч. Ханнан Мосаг послал их на поиски меча, и эту задачу нельзя считать выполненной, пока Рулад Сенгар не передаст его в руки Королю. До этого мгновения Фир, Бинадас, Тралл, Зерадас и Мидик Буны находятся в немилости.

На долю Рулада, наконец, выпала возможность сделать жест, исцелить кровоточащую рану.

Но он не шевелился.

Тралл не был даже уверен, что брат сохраняет способность говорить, ведь на грудь его давит такой страшный вес. Дыхание звучало затрудненно, каждый вздох дается ему с болью. Необычайно уже то, что Рулад может держать руки на весу, сжимать ладони вокруг рукояти. Из слабого, податливого юноши он превратился в какую-то громоздкую бестию.

Воздух в зале стал влажным и несвежим. Между дымов от факелов и очага витали миазмы страха и едва сдерживаемой паники. Снаружи лил нескончаемый дождь, ветер стучал в толстые доски стен.

Хриплое дыхание прервалось, и раздался тонкий, сломанный голос: — Меч мой.

В глазах Мосага мелькнул огонек страха. — Он должен быть моим, Рулад Сенгар.

— Мой. Он дал его мне. Сказал, он для меня, не для тебя. Потому что ты слаб.

Король — Ведун отпрянул, словно ударенный в лицо.

«Кто?» Тралл метнут вопрошающий взгляд на Фира. Глаза их встретились, и брат покачал головой.

Отец снова уставился на Рулада. По лицу пробежали мгновенные переживания. Казалось, он вдруг постарел на целые века. — Кто дал тебе меч, Рулад?

Нечто вроде улыбки: — Тот, кто ныне правит нами, Отец. Тот, с кем Ханнан Мосаг заключил договор. Нет, это не один из потерянных предков. Новый… союзник.

— Не тебе говорить об этом, — трепещущим от гнева голосом произнес Король. — Договор…

— … был тем, что ты намеревался предать, Ханнан Мосаг, — яростно отрезал Рулад, склоняясь вперед и сверкая очами над сложенными на рукояти меча ладонями. — Но это же не путь Эдур, верно? Ты должен был вести нас. Тебе нет веры. Пришло время перемены, Король — Ведун.

Тралл видел, как Рулад поднимается на ноги. Стоит, твердо и уверенно, выпрямив спину и вскинув голову. Шуба соскользнула за спину, обнажив движущиеся монеты. Золотая масса Руладова лица исказилась: — Меч мой, Ханнан Мосаг! Я равен ему. Ты — нет. Говори же, если хочешь открыть тайны этого оружия пред всеми! Обнажи самую древнюю из неправд! Говори, Король — Ведун!

— Не стану.

Шаг Рулада сопровождался скрежетом. — Тогда… на колени?

— Рулад!

— Молчи, отец! Склонись передо мной, Ханнан Мосаг, и назови меня братом. Не думай, что я просто отброшу тебя в сторону: ты мне нужен. Ты нужен нам всем. И твой Отряд К'риснан.

— Нужен? — Лицо Мосага перекосилось, словно от физической боли.

Рулад повернул голову, сверкающими глазами по очереди оглядел троих братьев. — Идите ко мне, братья, и выразите готовность служить. Я будущее Эдур. Зерадас Бун. Мидик Бун. Подойдите, назовите меня братом вашим. Привяжите себя ко мне. Сила ждет нас всех, сила, которую вы не сможете вообразить. Идите. Я Рулад, младший из сыновей Томада Сенгара. Омытый кровью в битве. И я ПОЗНАЛ СМЕРТЬ!

Он резко развернулся, царапая пол концом клинка. — Смерть, — пробормотал словно бы для себя. — Вера — это иллюзия. Мир не таков, каким видится. Мы дураки, все мы. Такая… глупость. — Тем же спокойным тоном он продолжил: — Преклони колена передо мною, Ханнан Мосаг. Эта сдача не так уж страшна, разве не видишь? Мы познаем мощь. Мы будем такими, какими были раньше, такими, какими должны быть. Преклони колена, Король — Ведун, и прими мое благословение.

Голова снова вдернулась — еще один золотой проблеск. — Бинадас. Ты чувствуешь боль, твоя рана неисцелима. Выйди вперед, и я избавлю тебя от боли. Исправлю повреждение.

Бинадас нахмурился: — Ты ничего не знаешь о магии, Рулад…

— СЮДА! — Вопль раскатился по залу.

Бинадас дернулся и неуклюже подступил к брату. Золотые руки метнулись, коснувшись груди брата. Легчайшее из касаний, и Бинадас начал оседать. Фир бросился, чтобы поддержать его. Но Бинадас выпрямился сам. Широко раскрыл глаза. Он молчал, но всем было очевидно, что боль в колене пропала. Он содрогнулся, еще и еще.

— Итак, — шепотом сказал Рулад, — подойдите, братья. Настало время.

Тралл прокашлялся. Нужно было что-то сказать. Нужно было задать вопросы, сказать то, чего не скажут остальные. — Ты был мертв.

— И вернулся.

— Но что за сила в твоем мече, Рулад? Почему этот союзник дает Эдур такое оружие? Что он надеется выиграть? Брат, племена объединились. Мы завоевали себе мир…

— Ты слабейший из нас, Тралл. Ты выдаешь себя словами. Мы Тисте Эдур. Ты забыл, что это значит? Думаю, да. — Он огляделся. — Думаю, вы все это забыли. Шесть жалких племен, шесть жалких королей. У Ханнана Мосага были куда большие амбиции. Достаточные, чтобы завоевывать. Он был необходим, но он не справится с тем, что грядет.

В этих словах Тралл различал своего брата, но в него было вплетено и нечто иное. Чуждые, ядовитые корни — был ли это голос его силы?

Тихое клацанье монет — Рулад оглядывает безмолвную толпу за внутренним кругом. — Эдур потеряли правильное воззрение на свою судьбу. Король — Ведун уведет вас с необходимого пути. Братья и сестры мои — все вы родные мне, и даже более того. Я стану вашим голосом. Вашей волей. Тисте Эдур более не нуждаются в королях и ведунах. Нас ожидает то, чем мы уже владели, давным — давно. О чем я говорю, братья и сестры? Я отвечу вам. Об Империи.

Тралл уставился на брата. «Империя. А в каждой империи есть… император».

«Склоните колени», требовал Рулад. От Короля — Ведуна. От всех. Тисте Эдур не склоняются перед простыми королями…

Заговорил Фир: — Ты станешь императором, Рулад?

Брат обернул к нему лицо, поднял руки в неодобрительном жесте: — Я заставляю тебя отворачиваться, Фир? Отворачиваться в ужасе и негодовании? О, но разве раб не постарался? Разве я не чудо красоты?

В его голосе слышалась истерия.

Фир промолчал.

Рулад улыбнулся, продолжив: — Должен тебе сказать, что весь этот вес больше не давит на меня. Я чувствую себя… неотягощенным. Да, брат мой, я нахожу в себе радость. Тебя это поразило? Почему? Неужели не видишь мое богатство? Мой доспех? Разве я не верный образ воина Эдур?

— Я не уверен, — отвечал Фир, — что же именно вижу. Подлинно ли Рулад живет в этом теле?

— Умри, Фир, и процарапай себе путь назад. Затем спроси, не изменило ли тебя путешествие.

— Ты находился среди предков? — спросил Фир.

Ответный смех Рулада был груб. Он взмахнул мечом, повернул лезвие в диком подобии воинского приветствия, обнаруживая такое мастерство владения оружием, какого Тралл никогда в нем не замечал. — Наши предки! Гордые духи. Они стояли строем в десять тысяч рядов! Они ревели, приветствуя меня! Я был омыт кровью и достоин присоединиться к упорной защите славной памяти рода. А против них строилась великая армия невежества. О да, Фир, это было время великой славы.

— По твоему тону, Рулад, я понимаю: ты бросаешь вызов всему, что нам дорого. Ты отвергаешь наши верования…

— И кто же среди вас рискнет отвергнуть меня?

— Теневые духи…

— Были племенем Тисте Анди, брат. Рабы нашей воли. Скажу тебе вот что: служащие нам умерли от нашей руки.

— Но где же наши предки?

— Где? — Голос Рулада стал еще жестче. — Где? Нигде, братец. Нигде. Души уходят из тел, из этого мира, ибо мы не принадлежим ему. Мы никогда не были от этого мира.

— И ты поведешь нас домой, Рулад Сенгар?

Сверкание очей. — Мудрый брат. Я знал, что ты первым найдешь тропу.

— Почему ты хочешь, чтобы мы склоняли колени?

Рулад склонил голову к плечу: — Я хочу, чтобы вы признали свою новую судьбу. Судьбу, к которой я поведу Тисте Эдур.

— Ты возьмешь нас домой.

— Да.

Фир шагнул вперед, опустился на колено, склонил голову: — Веди нас домой, Император.

Тралл услышал звучавший где-то в уме треск. Словно сломался становой хребет.

Он, как и многие в зале, обернулся, чтобы посмотреть на Ханнана Мосага и его магов. И увидел, как Король спускается с тронного помоста. Увидел, как он становился на колено перед Руладом Сенгаром, императором Тисте Эдур.

Словно треснул становой хребет.

Удинаас старался устоять. Вода била его по голеням, кружила у онемелых ног. Волны качали и шатали его. За заливом — корабли. Четыре корабля. Движутся сквозь туман, темные носы раздвигают серую воду, будто мигрирующие левиафаны, разрезают буруны. Он уже мог расслышать тупой плеск десятков весел. На палубе виднелись уменьшенные расстоянием фигуры в капюшонах. Прибыла делегация.

Он чувствовал, будто стоит на ледяных кольях, и зазубренные их концы втыкаются в колени. Казалось, он утратил способность ходить. Действительно, какие-то мгновения отделяли его от падения в пенящуюся воду, от утопления. Так легко: подхваченный течениями, с холодной водой в легких, которая проникает в мозг, насылая тьму. В совершенном спокойствии принимая неизбежность, ожидая, пока все не закончится.

Когти впились в плечи, подняли над водой. Проникли сквозь мокрый плащ, вонзились в трепещущую плоть. Слишком пораженный, чтобы кричать, он чувствовал себя летящим по воздуху. Ноги разрезали пыль водяных гребней.

Вниз, на каменное ложе шагах в пятнадцати от линии прилива.

Поднявший его скрылся, хотя огонь все бурлил в груди и раненых когтями плечах. Чувствуя странную беспомощность, Удинаас начал барахтаться, пока не перевернулся на спину, смотря в бесцветное небо, чувствуя дождь на лице.

«Локви Вайвел. Похоже, не хочет, чтобы я умер».

Он поднял руки и ощутил мокрую ткань плаща. Проколов нет. Отлично. Не придется объяснять, откуда отверстия.

К ногам возвращалась чувствительность. Он оперся на руки и ноги. Мокрый, дрожащий. Рулада ждет неласковый прием, это ясно. Король — Ведун должен будет его убить. «Если это сработает».

Убить или сдаться. Что может заставить Ханнана Мосага сдаться едва омытому кровью щенку? Нет, изрубит его на кусочки, отделит голову и растопчет в блин. Что останется, сожжет. Уничтожит монстра, ведь Рулад Сенгар именно монстром и стал.

Сзади зашуршали шаги. Удинаас сел на карачки, смахнул капли со лба. Увидел, что подошел Халед.

— Удинаас, что ты здесь делаешь?

— Она бросила плитки? Да?

— Пыталась.

— Пыталась?

— Ей не удалось. Оплоты были закрыты; они стала как слепая. Испугалась. Никогда не видел ее такой напуганной.

— Еще что стряслось?

— Не знаю. Эдур всё сидят в цитадели.

— Не все же они там.

— Нет, лишь благородные. Остальные по домам. Рабам запретили входить. Большинству идти некуда, спрятались в лесу. Промокли с головы до пят. Конца ливню не видать. — Он протянул руку, помогая Удинаасу встать. — Идем в Длинный Дом. Согреемся, обсохнем.

Удинаас позволил Халеду вести себя в дом Сенгаров. — Халед, видел корабли? — спросил он на ходу. — Видел ты их?

— Да. Они спускают шлюпки, но радостной встречи не жди.

— Интересно, они готовы к такому?

Халед не ответил.

Он вошли в дом. Внезапная теплота, единственный звук — треск пламени. Халед помог ему снять волглый плащ. Судорожно вздохнул, схватив Удинааса за рубаху. — Где ты их получил?

Удинаас нахмурил брови, поглядел на почти черные синяки в местах, где его обхватывали когти Вайвела. — Сам не знаю.

— Похожи на раны Пернатой, от того демона. Как есть они. Удинаас, что стряслось с тобой?

— Ничего. Пойду спать.

Халед больше не заговаривал. Удинаас прошел через длинный зал к своей каморке.

Сражаясь с течением, три шлюпки подходили к южному берегу реки. На каждом было примерно по дюжине летерийцев — в большинстве телохранители в полном вооружении, с опущенными забралами шлемов.

Серен следовала к берегу в четырех шагах позади Бурака Преграды. Кажется, они станут единственными членами «комитета по встрече», по крайней мере поначалу. — Что вы решили им рассказать? — спросила она.

Бурак оглянулся, и капли полетели с краев капюшона его плаща. — Я надеялся, что расскажете вы. Хоть что-то.

Она ему не поверила, но поддержала игру: — Я не разбираюсь в протоколе. Глава делегации — Нифадас, но там будет и принц. Кого приветствовать первым?

Бурак пожал плечами: — Любой из них разозлится на вас, если первым поклонитесь другому.

— Будем надеяться, — продолжала она, — что это не примут за рассчитанное оскорбление.

— Ну, будем. Аквитора все полагают лицом нейтральным.

— Тогда мне нужно будет поклониться середине между ними?

— Тогда они оба почувствуют себя обиженными.

— По крайней мере, никто не будет обойден.

— Юмор. Это уже лучше, аквитор. Не нужно злиться.

К этому времени они достигли полосы прибоя и встали, ожидая прибытия шлюпок. Дождь решился припустить еще сильнее, заливая камни, с громким плеском падая на волнуемую приливом морскую воду. Суденышки почти пропали за серой пеленой дождя, а потом внезапно обнаружились вновь. Первое задрожало и зашуршало, ударившись о песок. Команда прекратила грести — взметнулись к небо и сразу же опали весла. Охранники с плеском спрыгнула на берег. Один махнул рукой Бураку и Серен. Лицо, насколько видно за шлемом с носовой пластиной, было угрюмым.

— Я финед Мороч Неват, из Гвардии Принца. Где Эдур?

Казалось, Мороч смотрит на Серен, так что она ответила: — В цитадели, финед. Случилось… событие.

— Что это значит, во имя Странника?

Позади финеда и его подчиненных слуги несли над водой Принца Квилласа Дисканара. Первый Евнух Нифадас отказался от подобных услуг и брел к берегу самостоятельно.

— Дело довольно сложное, — сказала Серен. — Лагерь Бурака на другой стороне моста. Мы сможем укрыться от дождя…

— Наплевать на дождь, — фыркнул Мороч. Обернувшись, он отдал честь принцу, под зонтом в руках двух слуг двигавшемуся к Бураку и Серен. — Мой Принц, — хрипло произнес финед, — кажется, Тисте Эдур решили, что в такой миг им лучше показаться занятыми.

— Едва ли благоприятное начало, — бросил Квиллас и с ухмылкой обратился к Серен. — Аквитор. Избрал ли Халл Беддикт верный курс, уехал ли из этой деревни?

Она заморгала, стараясь скрыть тревогу#184; вызываемую вниманием высоких персон к Халлу. «Неужели они так его боятся?» — Он поблизости, мой Принц.

— Я намерен его изгнать, аквитор.

— Я полагаю, — сказала она медленно, — что он тоже будет приглашен к Королю — Ведуну.

— О? И Халл станет говорить в пользу Эдур?

Наконец в разговор вступил Бурак. — Мой Принц, этот вопрос интересует всех нас.

Квиллас перевел все внимание на него: — Ты торговец из Трейта. Бурак Преграда. — Бурак поклонился так низко, что с трудом выпрямился.

— К тому же пьяный торговец.

Серен прокашлялась: — Вы прибыли внезапно, мой Принц. Эдур заперлись в цитадели уже полтора дня назад. Нам оставалось лишь ждать.

Первый Евнух стоял на шаг позади принца, видимо, не очень интересуясь происходящей беседой. Его маленькие блестящие глазки смотрели на цитадель. Казалось, он не обращает внимания и на ливень, колотящий по капюшону и покрытым плащом плечам. Серен пришло в голову, что это иная разновидность силы, молча и незаметно крадущая значимость принца Дисканара.

Доказательство этой мысли последовало незамедлительно. Принц повернулся к Нифадасу и сказал: — Что вы поняли из всего этого, Первый Евнух?

Ответный взгляд был невыразительным. — Мой Принц, мы прибыли в момент кризиса. Аквитор и купец что-то знают, и нам нужно выслушать их объяснения.

— Действительно, — сказал принц. — Аквитор, сообщите о сути кризиса.

«Да, пока ты стоишь под зонтиком, а мы мокнем до костей» . — Конечно, мой Принц. Король — Ведун направил отряд воинов в ледяные пустоши, чтобы принести нечто, оказавшееся мечом. Однако в пути их осадили Жекки — Солтейкены. Один из воинов, тот, что нес меч, был сражен. Остальные принесли его для похорон, однако тело не выпускало меча из рук. Король — Ведун был весьма разгневан этим, и решительно заявил права на оружие. Случилось публичное столкновение между ним и отцом погибшего.

— Почему бы просто не отрезать пальцы? — спросил принц, поднимая брови в сердитом удивлении.

— Потому что, — лаконично и как-то слишком спокойно отвечал Нифадас, — Эдур традиционно оказывают телам павших воинов великое почтение. Прошу вас, аквитор, продолжайте. Трудно поверить, что такая трудность так и не нашла разрешения.

Она кивнула: — Это было лишь начало, ставшее предметом спора местных жителей. А потом тело вернулось к жизни.

Квиллас фыркнул: — Что за шутки, женщина?

— Не шутки, ответил Бурак. — Мой Принц, я видел все своими глазами. Он был жив. Истина обнаружилась по его крикам, таким ужасным крикам, ибо он был «одет»…

— Одет? — спросил принц, оглядываясь. Первый Евнух широко раскрыл глаза: — Как далеко это зашло, купец Бурак?

— Монеты, Первый Евнух. И воск.

— Храни Странник, — прошептал Нифадас. — А тот меч — он так и не отдал его?

Серен покачала головой: — Мы не знаем, Первый Евнух.

— Опишите оружие, аквитор, насколько сумеете.

— Меч двуручный, но с тонким лезвием. Некий сплав, плохо соединяющийся. В нем есть железо и какой-то черный металл, имеющий вид длинных осколков.

— Происхождение? Можете определить стиль?

— С трудом, Первый Евнух. Гарда в виде колокола несколько напоминает манеру ковки, используемую мекросами…

— Мекросы? — спросил Квиллас. — Торговцы из плавучих городов?

— Да, хотя рисунок на рукояти изображал какие-то цепи.

Бурак кисло глянул на нее: — У вас острые глаза, аквитор. Я видел просто меч.

— Полагаю, — произнес Нифадас, — мы пойдем в лагерь купца.

— Вы проглотите оскорбление, Первый Евнух? — прошипел принц.

— Тут нет оскорбления, — быстро сказал Нифадас. Он подошел к удивленной Серен Педак, подцепив ее под руку. — Сопроводите меня, пожалуйста.

— Конечно, Первый Евнух.

Остальным пришлось тащиться сзади.

Нифадас шел быстро. Дюжину шагов спустя он произнес тихим, вежливым голосом: — А Халл Беддикт видел все это?

— Нет. По крайней мере, я так не думаю. Его не было какое-то время.

— Но он вернется.

— Да.

— Я оставил большинство телохранителей на «Могучей Крепи», в том числе и финеда Геруна Эберикта.

— Геруна… о!

— Да уж. Будет ли благоразумно послать за ним?

— Я… я не знаю, Первый Евнух. Полагаю, это зависит от того, чего вы ожидаете.

— Может быть, обмена парой слов с Халлом по его возвращении?

— А финед — человек, умеющий убеждать?

— Не силой слова, а…

Она кивнула, силясь подавить дрожь. Увы, не очень успешно.

— Продрогли, аквитор?

— Дождь.

— Конечно. Полагаю, слуги Бурака развели хоть какой — то костер?

— Даже слишком усердно.

— Ну, не думаю, что кто-то станет жаловаться. Кажется, вы с бураком прождали нас… некоторое время.

— Да, некоторое. Была аудиенция у Короля — Ведуна, но я держалась в рамках полномочий и была отослана до начала серьезной беседы. Из того, что было сказано, слова не слышала ни от Бурака, ни от Халла.

— Так Халл там был? — Слабая улыбка. — И ничего важного вам не выдал? Признаюсь в сомнениях на сей счет, аквитор.

Серен Педак колебалась. — Аквитор, — произнес Нифадас тихо, — привилегий нейтралитета больше не существует. Делайте выбор.

— Все не так, Первый Евнух, — ответила она, сознавая шаткость своих слов. — Боюсь, какие бы решения не принят тогда Король — Ведун, сейчас это уже не важно. Не думаю, что Рулад Сенгар отдаст меч.

— Рулад. Что скажете об этом Руладе?

— Младший сын благородной фамилии.

— Сенгар? Старший у них Фир, не так ли? Командир воинов Эдур. Весьма почтенная кровь.

— Да. Другой брат — Бинадас, кровный побратим Халла.

— Интересно. Начинаю представлять ожидающие нас сложности, аквитор.

«Кажется, я тоже. Кажется, и выбор я сделала.

Будто Нифадас даст мне возможность увильнуть, будто он уже не держит меня за руку…»

— Проснись, Удинаас.

Веки обнажили горящие, воспаленные глаза. Удинаас уставился в балки крыши. — Нет. Мне нужно поспать…

— Не так громко. Что тебе нужно, глупец, так это идти в цитадель.

— Почему? Они перережут мне горло…

— Нет, не перережут. Рулад не даст — ведь ты теперь ЕГО раб, и ничей больше. Нужно сказать. Делегация Летера ждет.

— Оставь меня, Тлен.

— Император Тисте Эдур ожидает тебя. Немедленно.

— Точно. А сам он это знает?

— Пока нет.

— Как я и думал. — Он снова сомкнул веки. — Изыди, дух.

— В этом мы согласны с вайвелом, Удинаас. Пора тебе выйти в передний ряд. Пора сделаться незаменимым для Рулада. Скажи, ты хочешь, чтобы Пернатая Ведьма стала твоей, или нет?

Удинаас мигнул и сел: — Что?

— Иди, и увидишь.

— Сначала объяснись, Тлен.

— Не стану, раб. Иди в цитадель. Служи императору Эдур.

Удинаас откинул одеяла и потянулся за все еще мокрыми мокасинами. — Почему бы не оставить меня одного?..

— Она изнасиловала тебя, Удинаас. Взяла твое семя. Зачем бы это?

Он застыл — один мокасин на ноге, другой в руках. Невыразимо холодный.

— Сучка имеет собственные планы, о да. Уж она не любит ни Эдур, ни Анди.

— И какая связь? — Призрак не отвечал. Удинаас поскреб лицо, натянул второй мокасин и взялся за волглые шнурки. — Тлен, я же раб. Рабов не выдают за рабынь, а только таким путем я смогу получить Пернатую Ведьму. Или ты решил влезть ей в мозги и исказить волю? Но в этом случае она не будет Пернатой Ведьмой, понимаешь?

— Не приписывай мне сил, которыми не владею.

— Просто подчеркиваю абсурдность обещаний. А теперь тихо. Я иду. — Он поднялся, проковылял по каморке. Снаружи у очага сгорбился Халед. Он разогревал что-то — суп или чай.

— Ты говорил сам с собой. Не надо так делать.

— Я сам себе это говорю, — отозвался Удинаас, направляясь к двери и на ходу сдергивая с крючка плащ. Снаружи был не дождь, а потоп. Он едва смог различить в гавани стоящие на якорях суда. На берегу силуэты. Солдаты.

Накинув капюшон, он пошлепал по направлению к цитадели, которая недавно принадлежала Королю — Ведуну.

«Служить императору Эдур. Куда ты пошлешь свой народ, Рулад Сенгар?»

Сторожившие вход теневые духи не препятствовали рабу войти. Поднявшись по ступеням, он положил руки на дверь и раскрыл створки, внося внутрь водяную пыль. «Сюда, клятые Эдур. Проведите лезвием по горлу. По груди». Но внутри не было охраны, завеса в тронный зал опущена.

Он стряхнул воду с дождевика и продолжил путь. К завесе. Откинул ее.

И увидел Эдур на коленях. Все они склонились перед мерцающим Руладом, который стоял на возвышении, подняв меч над головой. На плечах медвежья шуба, лик — зыбкая золотая маска, окружающая темные провалы орбит.

Но он не слепой. Не увечный. А если в нем есть безумие, сейчас оно густыми потоками льется по всему залу.

Удинаас почуял, как глаза Императора остановились на нем — будто когти впились в мозг. — Подойди, раб, — проскрежетал он.

Головы поднимались, пока Удинаас проходил сквозь толпу к тронному помосту. Летериец не глядел в глаза присутствующих: его взор не отрывался от глазниц Рулада Сенгара. Он мельком заметил Ханнана Мосага, на коленях и с опущенной головой, а за ним, в аналогичных позах — всех к'риснан ов.

— Говори, Удинаас.

— Прибыла делегация, Император.

— Мы связаны, Удинаас, ведь так? Раб и владыка. Ты услышал мои призывы.

— Да, хозяин. — Он понял, что лгать всегда легче.

— Делегация ожидает в лагере торговца. Веди их сюда, Удинаас.

— Как прикажете. — Он поклонился и начал с трудом проталкиваться наружу, не поворачиваясь.

— В этом нет нужды, Удинаас. Я не оскорбляюсь видом человеческой спины. Иди и скажи им, что ныне их примет правитель Эдур.

Удинаас развернулся и вышел из зала. Снова дождь, снова через мост. Одиночество могло бы побудить к раздумьям, однако Удинаас поборол это побуждение. Мир был погружен в туман, и подобие этого тумана воцарилось в его уме. Он раб. Рабы выполняют приказы.

Около купеческих фургонов было натянуто широкое полотнище, из — под него валил дым. Аквитор Серен Педак повернулась и первой увидела его. «Да. В ней есть большее, чем она сама сознает. Духи, чем-то родственные ей — роятся, будто мошки вокруг пламени свечи. А она их даже не видит». Он видел, как она что-то произнесла. Другие люди стали оборачиваться в его сторону.

Удинаас встал как раз около полога. Он не поднимал глаз. — Правитель Эдур просит вас придти в цитадель.

Один из воинов заворчал: — Ты стоишь перед Принцем, летериец. Падай на колени или я снесу твою голову с плеч.

— Тогда вытаскивайте меч, — ответил Удинаас. — Мои хозяева — Тисте Эдур.

— Он никто, — произнес молодой человек в роскошных одеждах. Вяло махнул рукой: — Наконец-то нас пригласили. Первый Евнух, вы пойдете во главе?

Грузный широкоплечий мужчина с лицом столь же темным, как его платье, вышел к Удинаасу. — Аквитор, прошу вас идти с нами.

Серен Педак кивнула, натягивая на голову капюшон, и присоединилась к Первому Евнуху.

Удинаас повел их через мост. Ветер рвал дождевые струи, и те с силой хлестали по тропе под их ногами. Мимо домов знати, к лестнице.

Перед дверями кишели теневые духи.

Удинаас взглянул на Квилласа Дисканара: — Принц, ваши телохранители не приглашены.

Юнец скривил губы. — Финед, ждите снаружи вместе со всеми вашими людьми. — Мороч Неват хмыкнул и жестами приказал охране расположиться вдоль внешней стены цитадели.

Духи отступили, формируя проход к двойным дверям.

Удинаас прошел вперед и широко распахнул их. Потом обернулся. В одном шаге стояли Нифадас и аквитор; принц, с кислым лицом, встал немного ниже их.

Первый Евнух нахмурился, взглянув на завесу в дальнем конце коридора. — Тронный зал полон эдурской знати? Почему же я ничего не слышу?

— Они ожидают вашего появления, — ответил Удинаас. — Правитель Тисте Эдур стоит на центральном помосте. Его внешность может вас поразить…

— Раб, — подчеркнуто презрительно сказал Квиллас, — мы не ожидаем, что переговоры начнутся немедленно. Мы пока всего лишь званые гости…

— Не гарантирую ничего, — невозмутимо ответил Удинаас. — Советую быть готовыми к любому повороту.

— Но это нелепо…

— Давайте же войдем, — прервал их Нифадас.

Принц, не привыкший, чтобы его речи прерывали, покраснел.

Заговорила аквитор Педак: — Удинаас, по твоим словам я заключаю, что Ханнан Мосаг свергнут.

— Да.

— И Рулад Сенгар объявил себя новым королем Эдур.

— Нет, аквитор. Императором.

На несколько ударов сердца все замолчали. Принц недоверчиво хрюкнул. — Какой империи? Шести племен охотников на тюленей? Этот дурак сошел с ума.

— Одно дело, — медленно произнес Нифадас, — провозгласить себя императором. Другое — заставить благородных Эдур склониться перед такими претензиями. Удинаас, они приняли его?

— Да, Первый Евнух.

— Это… поразительно.

— А Ханнан Мосаг? — спросила Серен Педак.

— Он также склонил колени и выразил покорность, аквитор.

И снова все замолчали.

Затем Первый Евнух кивнул Удинаасу: — Благодарю. Теперь я готов предстать перед императором.

Удинаас кивнул и пошел к завесе. Отодвинув ее, ступил в тронный зал. Знать расположилась так, чтобы освободить проход к центральному возвышению. Все стояли. Рулад Сенгар на своем помосте оперся на меч. Движения сместили с мест некоторые монеты, обнажив полоски обгоревшей кожи. Влажность, жар от масляных светильников сделали воздух тяжелым и горьким. Удинаас старался взглянуть на сцену глазами постороннего — и поразился ее грубому варварству. «Это павший народ.

Который поднимается вновь».

Первый Евнух и аквитор появились на пороге. Нифадас шагнул влево, открывая взорам Принца.

Удинаас возвысил голос: — Император. Первый Евнух Нифадас и Принц Квиллас Дисканар. Официальная делегация Летера.

— Подойдите, — хрипло, но приветливо сказал император. — Я Рулад Сенгар, и я объявляю вас гостями Империи Тисте Эдур.

Нифадас склонил голову: — Мы благодарны Вашему Величеству за гостеприимство.

— Желание короля летерийцев — установить с нами формальные отношения, — произнес Рулад. И дернул плечом: — Я почему-то думал, что у нас уже есть договор. Мы его почитаем, а ваш народ — нет. Какой же прок в новых соглашениях?

Едва Первый Евнух собрался ответить, принц шагнул вперед. — Вы конфисковали собранных нами клыкастых тюленей. Да будет так. Сделанного не отменишь, это верно. Однако остается вопрос долга.

Удинаас усмехнулся. Ему не было нужды поднимать голову, чтобы представить возникшее на лицах знати удивление.

— Ханнан Мосаг, — чуть помедлив, сказал Рулад, — будет говорить об этом от лица Эдур.

Удинаас бросил взгляд на экс — короля. Тот вышел вперед, встав у края помоста. Лицо его было непроницаемо. — Принц, вам придется объяснить, каким именно образом летерийцы пришли к заключению о нашей задолженности. Забой был незаконным. Вы это отрицаете?

— Нисколько. Нет, Нифадас, говорить буду я. Как я только что сказал вам, Ханнан Мосаг, мы не спорим о нелегальности забоя. Но нелегальность не может отменить реальности произошедшего. Плоды охоты Летера попали в руки Тисте Эдур. Вы можете припомнить, что нынешний договор устанавливает рыночную цену на клыкастых тюленей, и мы желаем возмещения.

— Удивительная логика, принц, — рокочущим голосом произнес Мосаг.

— К счастью, — продолжил Квиллас, — мы приготовили компромисс.

— Неужто?

Удинаас удивлялся, почему Нифадас безмолвствует. Такое безмолвие можно толковать лишь как лояльность принцу и провозглашаемой им позиции.

— О да, компромисс. Долг можно списать в обмен на землю. А именно, остаток залива Трейт. Мы все знаем, что для вашего народа он служит всего лишь временной стоянкой на период охоты. Конечно же, такие стоянки не будут запрещены. Они останутся доступными за скромный процент от ваших уловов.

— Мне очевидно, — ответил Ханнан Мосаг, — что вы начинаете переговоры о долгах.

— Именно.

— Основываясь на допущении, что украденный улов в наших руках.

— Безусловно. А…

— Но мы не владеем им, принц Квиллас Дисканар.

— Как? Вы должны!..

— Мы приглашаем вас посетить все склады, — увещевающее говорил Ханнан Мосаг. — Мы наказали охотников, и это было наше право. Но мы не забирали улов.

— Прибывшие в Трейт суда пусты!

— Наверное, они сбросили груз, стараясь улизнуть от нашего возмездия. Увы, ускорить ход кораблей так и не удалось. — Принц таращился на Ханнана Мосага, который продолжал: — Поэтому мы ничего вам не должны. А вот вы имеете долг. В рыночной цене забитых тюленей. На данный момент мы не определили природу потребного возмещения. Ведь монета нам не нужна.

— Мы предлагаем вам дар! — крикнул Квиллас.

— За который после назначите процент? Принц, мы изучили ваши методы культурного проникновения к пограничным племенам. Мы со всей симпатией относимся к вашим планам, но как вы говорите, дело есть дело.

Нифадас наконец подал голос: — Кажется, нам обоим есть о чем поразмыслить, император. Увы, наше странствие оказалось долгим и трудным. Может быть, вы позволите нам на время удалиться, подготовиться к утренней встрече?

— Превосходная идея, — сказал Рулад и улыбнулся, перекосив монеты на лице. — Удинаас, проведи делегацию в Длинный Дом для гостей. Потом вернись сюда. Нас ожидает долгая ночь.

Принц стоял, словно кукла, которой перерезали веревочки. Однако выражения лиц аквитора и Первого Евнуха оставались спокойными.

«И все равно, кажется, мы все здесь марионетки…»

Тралл Сенгар смотрел, как раб выводит аквитора и делегацию из зала. Мир не крошился, он разрушался полностью, и перед его глазами были рваные куски — комната в сетке трещин, тысячи осколков, и в каждом бесконечные отражения. Лица Эдур, ломаные силуэты, клубы дыма. Беспорядочные движения, бред бормочущих звуков, жидкий блеск золота… и меч, такой же пестрый и фрагментированный, как и все вокруг.

Будто сумасшедшая мозаика, медленно собираемая руками идиота. Он не понимал, какому миру принадлежит, куда годится. «Брат императора. Это Рулад, да не он. Я не знаю его. И я знаю его слишком хорошо. Возьмите меня Дочери, это больше всего и пугает».

Ханнан Мосаг вел тихую беседу с Руладом — он легко сжился с новой ролью, но Тралл понимал, что это делается для успокоения гостей. Тралл гадал, какой ценой дается Королю — Ведуну спокойствие.

Кивок и движение руки — приказ Ханнану Мосагу удалиться. Он отошел и встал позади к'риснан ов. По распоряжению Рулада на помост было принесено тяжелое кресло, и император сел, обнаруживая, на взгляд Тралла, крайнюю усталость. Требуется время, чтобы получить силу, позволяющую выдерживать столь тяжкий и ужасный вес хотя бы недолгое время. Император прислонил спину к спинке трона и оглядел знать. Его внимание быстро прекратило всякие разговоры.

— Я познал смерть, — произнес Рулад грубым голосом. — Я вернулся, и я не тот, что прежде, не юный воин, которого вы видели отправляющимся в ледяные пустоши. Я вернулся, чтобы принести вам память о судьбе. Чтобы повести вас. — Тут он замолчал, словно чувствуя потребность отдохнуть после краткой речи. Еще дюжина ударов сердца — и он продолжал: — Фир Сенгар. Брат. Выйди вперед.

Фир исполнил повеление, встав во внутреннем круге, у подножия помоста. Рулад поглядел вниз, и Тралл узрел в больных глазах внезапную алчность.

— Ты второй после Ханнана Мосага, Фир, и твоя верность нужна мне более всего.

Фир поражено взглянул на него, словно тут нечего было обсуждать.

Раб Удинаас вернулся, но встал позади всех. Воспаленные его глаза оглядывали собрание. Тралл поразился, насколько суровым стал взор невольника.

— Император, чего ты желаешь от меня? — спросил Фир.

— Дара, брат.

— Все, что я имею — твое…

— Верно ли твое заявление, Фир? — склонился к нему Рулад.

— Иначе я бы так не говорил.

«О нет, Рулад. Нет…»

— Императору, — Рулад снова откинулся на спинку кресла, — нужна императрица.

Понимание заставило Фира побледнеть.

— Жена. Фир Сенгар, дашь ли ты мне жену?

«Нелепый уродец…» Тралл сделал шаг.

Рулад вскинул руку, останавливая его. — Осторожно, Тралл. Это не твоего ума дело. — Он обнажил почерневшие зубы. — И никогда не было твоим делом.

— Ты хочешь сломить тех, кто следует за тобой?

— Еще одно слово! — взвизгнул Рулад. — Еще слово, Тралл, и я велю освежевать тебя заживо!

Тралл яростно отступил, впав в безмолвие.

Монета упала к подножию трона, когда Рулад поднял руку с лицу и потер его, обуреваемый страстью; затем он выпрямил руку, держа перед лицом и наблюдая, как пальцы сжимаются в кулак. — Убейте меня. Всего лишь один удар. Ради доказательства. Да, убейте меня. Снова. — Сверкающие глаза уставились на Тралла. — Ты знал, что я в одиночестве охранял задний склон. Знал, Тралл, и оставил меня судьбе.

— Что? Я ничего не знал, Рулад…

— Хватит лжи, братец. Фир, отдай мне свою нареченную. Отдай Майен. Встанешь ли ты между ней и титулом императрицы? Скажи, ты настолько самолюбив?

В тело Фира словно вонзались ножи, один за другим. Рвали в клочья. Вот в такое уродство превратился Рулад. Ребенок с брутальной алчностью, с порочным желаниями. «Скажи нам, неужели ты так самолюбив?»

— Она твоя, Император.

Слова, которыми кровоточила сама жизнь; слова, которые сами по себе являлись даром для познавшего смерть. Однако Руладу недоставало душевной тонкости, чтобы это понять.

Его лицо просто наполнилось радостью и торжеством, искривилось под монетами широкой ухмылкой. Взор отыскал в толпе место, где стояли невесты. — Майен, — крикнул он, — все готово. Выйди вперед. Соединись с императором.

Высокая, царственная женщина шагнула вперед, будто тысячу раз репетировала тот миг.

«Но такое невозможно».

Она прошла мимо Фира, не бросив на него и взгляда, и встала по левую сторону трона, глядя в зал. Рулад схватил ее за руку с привычной фамильярностью. Этот жест поразил Фира будто удар в грудь. Он качнулся назад.

— Спасибо, Фир, — сказал Рулад, — за твой дар. Я уверился в твоей преданности, я рад звать тебя братом. Вы, Бинадас, Мидик и Зерадас, Ханнан Мосаг… и, — его взор скользнул в сторону, — конечно же, Тралл. Ближайшие мои братья. Мы связаны кровью предков…

Он продолжал речь, но Тралл больше не слушал. Его глаза не отрывались от лица Майен. От написанного на нем ужаса, который невозможно сокрыть. Тралл мысленно закричал Фиру: «Смотри, брат! Она не желала такого предательства! Смотри!»

Понадобилось усилие, чтобы оторваться от лица Майен и увидеть, что Фир тоже понял это. Увидел то, что увидели уже все, кроме Рулада.

Это спасло их всех. Спасло от отчаяния. Она показала им, что некоторые истины невозможно сломать, что даже безумная вещь на троне неспособна сокрушить внутреннюю честь рода Тисте Эдур. И ее лицо обещало кое-что еще. Она станет свидетельницей его злодеяний, потому что нет выбора. Обещание, ставшее одновременно и уроком. «Перенести. Вытерпеть. Жить, как приходится жить. Однажды на все будет найден ответ».

Но Тралл гадал: кто же даст ответ? Кто ожидает за пределами знакомого им мира, достаточно сильный, чтобы бросить вызов такому уродству? И как долго придется ждать? «Мы были павшими; император возгласил, что мы поднимемся вновь. Он безумец, ибо мы не поднимаемся. Мы падаем, и боюсь, этому падению не будет конца».

Пока некто не даст ответ.

Рулад замолчал, словно осознав, что между его сторонниками происходит что-то непонятное, что-то не имеющее отношения к нему и его новой силе. Он резко поднялся к трона. — Собрание окончено. Ханнан Мосаг, ты и твой Отряд остаетесь со мной и императрицей, ибо нам многое предстоит обсудить. Удинаас, приведи к Майен ее рабынь, чтобы они служили ей. Остальные — уйдите. Разносите весть о рождении новой Империи Эдур. И, братья и сестры, готовьте оружие…

«Умоляю, пусть кто-то даст на это ответ».

В десяти шагах от цитадели кто-то поджидал Удинааса среди дождевых струй. Аквитор. — Что он сделал?

Удинаас мельком глянул на нее и пожал плечами: — Он украл невесту у брата. У нас есть императрица, и она делает веселое лицо, хотя дело дрянь.

— У Эдур появился узурпатор. На трон воссел тиран.

Удинаас колебался, однако сказал: — Передайте Первому Евнуху. Пора готовиться к войне.

Эти слова не удивили женщину; скорее, в глазах ее появилась усталая грусть. Она отвернулась и пропала за стеной ливня.

«Да, я воистину приношу высокий прилив. А теперь настал черед Пернатой Ведьмы…»

Дождь обрушивался с небес, ослепляющий и слепой, равнодушный и безмозглый, и в его поступках не было смысла. Откуда? Это просто ливень, поток воды из легиона скорбящих туч. А свист ветра — голос законов природы, рожденных высоко в горах или среди океана. Голос, не обещающий ничего.

Нет никакого смысла в неживой погоде, в пульсе приливов и отливов, в наступлении сезона перемен.

Как нет смысла в жизни и смерти.

Тиран облачен в золото, и будущее смердит кровью.

Ничего это не значит.