"Полуночный Прилив" - читать интересную книгу автора (Эриксон Стивен)

Глава 13

Белый мир, Холоден и солнца свет — Мы как тени в темноте, Мы загонщики судьбы. Белый мир, От ветров пощады нет — Мы как призраки в ночи, Мы загонщики судьбы. Белый мир Вечностью в снега одет — Мы загонщики меча, Волчья стая злой судьбы. Походная песня Жекков

Не более пятнадцати шагов — от императора до раба. Полотнище летерийского ковра, добыча походов вековой давности. Поверх героических сцен пролегли тропы — разноцветная карта, выдавленная шагами Тисте Эдур. Короли в венцах. Торжествующие победители. Образы истории, по которым ходили Эдур, равнодушные, занятые своими повседневными делами.

Удинаас не готов был описывать смысл всех деталей ковра. Он занял привычное место на узоре: взор прямой и непреклонный, разум за ним отключен, бездонная глубина под ровной поверхностью.

Так безопаснее. Он мог стоять здесь, между двумя подставками для факелов, ни один из которых не сможет опалить кожу, и из этого относительного центра молча наблюдать за Руладом, скинувшем медвежью шубу, представшим обнаженным перед новообретенной женой.

Если бы Удинаас позволил себе проявление эмоций, он повеселился бы, наблюдая, как приваренные к пенису Рулада монеты начали отрываться — она, две, четыре — когда его желание стало очевидным. Кругляши ударялись о ковер, подпрыгивали, затем описывали круг и, наконец, ложились на пол. С другой стороны, он мог бы ужаснуться, видя красные глаза манящего к себе Майен Рулада. Симпатия к беспомощной девушке, конечно же, оставалась абстрактной.

Раб сохранял неподвижность, внутреннюю и внешнюю, созерцая жуткую и вместе смешную сцену. Нелепая реальность мира говорила сама за себя.

Вначале ее самоконтроль был абсолютен. Он схватил ее за руку, потянул, притягивая поближе. — Майен, — прохрипел император. Голос, старавшийся выразить нежность, но выказавший только грубую похоть. — Поведать ли тебе мои грезы? — Резкий смех. — Не сейчас. Не так. Не в… таких деталях.

— Ты уже выразил свои мечты, Рулад. Недавно.

— О да, зови меня Рулад. Как прежде. Между нами ничего не изменилось.

— Но я твоя императрица.

— Моя жена.

— Мы не можем делать вид, будто ничего не изменилось.

— Я научу тебя, Майен. Я прежний Рулад. — Он заключил ее в объятия — по детски неловкие. Золотое кольцо рук. — Майен, ты его дар. Его доказательство преданности. Он сделал то, что должен был сделать брат.

— Я обручена…

— А я император! Я могу сломать законы, правящие Эдур! Прошлое мертво, Майен, и именно я кузнец грядущего! И ты, рядом со мной. День за днем я ловил твои взоры и все яснее чувствовал желание в твоих глазах. О, мы знали, что в конце концов тебя возьмет Фир. Что можно было сделать? Ничего. Но я все изменил. — Он отступил на шаг, но не выпустил ее руки. — Майен, жена моя. — И принялся ее раздевать.

Реальность. Миг за мигом, ковыляющие вперед. Нескладные необходимости. Руладовы мечты о миге близости, каковы бы ни были их детали, обернулись набором земных неудобств. Одежду сорвать нелегко, если она скроена не твоими собственными руками. Пассивность женщины прибавляла неловкости его действиям, пока всякий налет романтичности не улетучился.

Удинаас видел, что его похоть гаснет. Конечно, не надолго — ведь Рулад молод. Чувства объекта желаний не интересны, а ведь Майен стала именно объектом. Трофеем.

Император снова заговорил, показав тем самым, что чувствует полнейшее несовпадение их желаний: — Я вижу по твоим глазам, как ты меня хочешь. Теперь никто не встанет между нами, Майен.

«Встанет, Рулад. Хуже того: уродство стало частью твоей плоти. Летерийское золото обратилось к выполнению своих естественных наклонностей. Летериийское золото овладело этим Эдур. Ха».

Страсть императора вернулась. Он убедил себя своими же словами.

И потащил женщину к постели. Постель принадлежала Ханнану Мосагу и потому была узкой. Места для двоих не хватало, что не показалось Руладу препятствием. Он завалил Майен на спину. Поглядел сверху вниз и произнес: — Нет, так я тебя раздавлю. Вставай, любовь моя. Ты возляжешь сверху. Я подарю тебе детей. Обещаю. Много детей, которые приведут тебя в восторг. Наследников. Много наследников.

Удинаас расслышал в этих словах голос чистого инстинкта. Предвкушение грядущего возмездия. Повод перенести ужас настоящего.

Рулад улегся на кровать. Раскинул руки.

Она уставилась на него. Попыталась оседлать эту бесформенную кучу золота. Опустилась…

Игра смертных, сексуальный акт. Десятилетия жизни кажутся мигом. Пробуждение, пир ошеломительных ощущений, короткий выброс энергии, должный порождать другую жизнь, быстрое утомление… и смерть. Рулад юн. Он еще недостаточно ублажил свое эго.

В те секунды, когда Рулад задергался под телом Майен, когда его рык стал тоненьким взвизгом, Удинаас успел различить, как ломается ее самоконтроль. Словно внутри разгорелась искорка, способная стать истинным желанием, возможно, даже наслаждением. Затем, когда он кончил, искра замигала и угасла.

В этом миг Удинаас поверил, что Майен стала Императрицей и Супругой Императора. В этот миг умерла вера ее духа — если «вера» правильное слово для тайной войны между предчувствием и надеждой. Имейся в его душе сострадание, он понял бы это и выразил сочувствие. Но сострадание — это доблесть, понимание, выходящее за рамки простого наблюдения; а всего этого Рулад лишен.

Услышав тихие всхлипы из другого угла комнаты, Удинаас осторожно повернул голову и увидел последнего, четвертого обитателя комнаты. Как и он сам, ставшего свидетелем насилия во всей его метафорической широте. Но этот свидетель попал в ловушку чувств.

К ней вела одна из вытоптанных в ковре тропинок.

Пернатая Ведьма прижалась к стене, закрыв лицо трясущимися руками.

Еще немного шума — и ее могут казнить. Рулад слишком близко познакомился с процессом умирания. Он не желал вспоминать, чего оно стоило ему и всем его близким. Хуже того, он лишился тормозов.

Удинаас собрался прокрасться к ней, чтобы сказать: «Потише». Однако взор его упал на тропки ковра, и раб понял — дистанция слишком велика.

Сидящая на Руладе Майен опустила голову.

— Еще, — сказал император.

Она выпрямилась и возобновила ерзанье; Удинаас видел, как отчаянно ищет она искру удовольствия. И находит.

Желаешь хорошего, смиряешься с самым плохим. Так ли все просто? Не втоптана ли эта запутанная, неточная карта в рассудки всех мужчин и женщин? Вопрос, не стоящий раздумий, решил Удинаас. Он и так слишком многое потерял.

— Заткни эту суку!

Раб подпрыгнул от резкого крика императора.

Рыдания стали еще громче, возможно, как ответ на пыхтение Майен. Удинаас рванулся через ковер, туда, где скорчилась в полумраке Пернатая Ведьма.

— Выведи ее! Убирайтесь оба!

Девушка не сопротивлялась, когда Удинаас поднял ее за руку. Он склонился к уху. — Послушай, Пернатая. Ты чего ожидала?

Ее голова дернулась, во взоре мелькнула ненависть. — От тебя, — прорычала она, — ничего.

— От нее. Не отвечай — нам надо уходить.

Он провел ее к боковой двери, затем в коридор для слуг. Закрыв за собой дверь, протащил девушку шагов на пять по проходу. — Нет причин для плача. Майен попала в ловушку, Пернатая Ведьма. Как все мы. Не тебе рыдать о ней, ищущей и умеющей найти удовольствие.

— Должник, я поняла, к чему ты клонишь. — Она вырвала руку. — Этого ты хочешь? Моей сдачи? Чтобы я получила удовольствие, пока ты мною пользуешься?

— Я именно таков, Пернатая. Я Должник. Чего я хочу? Мои хотения ничего не значат. Они безмолвно умирают в моем рассудке. Думаешь, я стану преследовать тебя? Домогаться любви? — Раб покачал головой. Она смотрела в его глаза. — Ты права. К чему это?

— Не хочу иметь с тобой ничего общего.

— Да. Знаю. Но ты служанка Майен. А я, кажется, стал личным рабом Рулада. Император и императрица. Взглянем в лицо реальности. У нас же сносные отношения.

— Были. Как я понимаю, больше не так.

— Ладно. Тогда давай общаться лишь при необходимости.

Он кивнул.

Ее глаза сузились: — Не верю.

— Мне все равно.

Неуверенность. Неловкость. — Что за игру ты начал, Удинаас? Кто говорит твоими устами? — Она сделала шаг назад. — Надо рассказать ей. О том, кто таится в тебе.

— Если сделаешь это, Пернатая, разрушишь свои же шансы.

— Какие шансы?

— На освобождение.

Ее лицо исказилось: — И этим ты решил купить молчание? Должник, ты глуп. Я рождена рабыней. У меня нет осаждающих тебя воспоминаний…

— Воспоминаний? Пернатая, память о свободе — сама как должник, запертый в мире, из которого не освободит даже смерть. Моя память — это память отца, и она же станет памятью моих детей. Если у меня будут дети. Ты не поняла. Я говорю не о своей свободе. Лишь о твоей. О том, что не находится, а рождается впервые.

— И какой у тебя план освобождения, Удинаас?

— Мы пойдем на войну, Пернатая. Тисте Эдур начнут войну с Летером.

Девушка скривилась: — И что? Войны уже были…

— Но не такие. Рулада интересуют не набеги. Это будет завоевание.

— Завоевание Летера? Они проиграют…

— Да, может быть. Суть в том, что когда Эдур пойдут на юг, мы будем среди них.

— Почему ты уверен? Война? Завоевание?

— Потому что император поднимает теневых духов. Всех.

— Тебе ли знать о подобном?

Он промолчал.

— Ты не можешь знать, — подтвердила Пернатая Ведьма. Отвернулась и пошла по коридору.

Удинаас вернулся к двери. Ожидать приказаний, которые вскоре последуют — он твердо это знал.

Император и раб. Десяток шагов, тысяча лиг. Разум не сможет исчислить дистанцию между приказом и беспрекословным повиновением. Однако эта тропа давно стала торной. Так было и так будет всегда.

Призраки нестройными отрядами собираются в окружающих лесах; среди них тяжеловесные демоны в цепях чар, словно в блестящих кольчугах. Со дна моря поднята тварь, способная нести на спине четыреста ладей к'орфан; она жаждет плыть на юг. Во всех селах всех племен ведуны слышат приказы нового владыки.

«Слышат призыв к войне».

Через вытертый ковер.

Герои торжествуют.

Из-за деревянной двери раздался крик Майен.

* * *

Он вышел из леса — лицо бледно, словно у одержимого духами — и удивленно остановился, увидев запряженные фургоны, бранящегося Бурака и бегающих взад и вперед нереков. Серен Педак как раз надела кожаные доспехи и сейчас прилаживала ремень.

Она заметила его приход. — Ужасные события, Халл Беддикт.

— Вы уезжаете?

— Приказ Бурака.

— Как насчет железа, которое хотели продать?

— Поедет обратно. — Оглянувшись, она произнесла: — Отойдем. Нужно в последний раз поговорить с Первым Евнухом.

Халл кивнул: — Хорошо. Мне нужно многое тебе рассказать.

Ее улыбка вышла вымученной. — Я как раз хотела сказать то же самое.

Они пошли в гостевой домик рядом с цитаделью. Снова через кольца эдурского поселения. Но на этот раз их встречали жители мрачные и безмолвные. Серен и Халл двигались, словно духи.

— Я посетил древние места, — заговорил Халл. — И нашел признаки активности.

— Что за места?

— К северу от пропасти. Под пологом леса некогда был большой город, простиравшийся на лиги. Весь из камня, такого типа, что я раньше не видел. Он не ломается, и лишь давление корней смогло сдвинуть плиты мостовых.

— Откуда в таком месте активность? Разве только духи и привидения?

Халл метнул на нее взор и сразу же отвернулся. — Это… места убийства. Кучи костей, за давностью лет ставшие камнем. Скелеты Тисте. Рядом с ними кости каких-то рептилий…

— Да, я такие видела. Нереки их собирают и перемалывают в лечебную муку.

— Именно. Аквитор, город потревожен, и я нашел весьма поразительные следы. Думаю, они принадлежат драконам…

— Она взглянула недоверчиво: — Согласно разбросам плиток, Оплот Драконов остается спящим тысячи лет.

— Когда ты в последний раз говорила с гадателем?

Серен поколебалась, вспомнив о попытках Пернатой Ведьмы. Судя по ее словам, в Оплотах все пришло в движение. — Хорошо, хорошо. Драконы… — Мысль о явившихся в мир драконах ужасала. — Но я не поняла, как это связано с Эдур…

— Серен, ты уже должна была осознать, что Тисте Эдур поклоняются драконам. Отец Тень, три Дочери — все они драконы. Или Солтейкены. В глубинах пропасти, совсем недалеко отсюда, можно найти разбитый череп дракона. Я думаю, что это Отец Тень. Тот, кого Эдур зовут Кровавым Глазом. Возможно, там коренятся истоки предательства, вера в которое стала самым сердцем их религии. И я нашел следы. Эдурские следы.

— И какой во всем этом смысл, Халл Беддикт?

— Будет война. Роковая война, порожденная обостренным чувством судьбы. Я боюсь за Ханнана Мосага. Он схватил дракона за хвост — и боюсь, что не только иносказательно. Это может быть слишком опасно, даже для него и к'риснан ов.

— Халл, ими теперь правит не Король — Ведун.

Шок. Лицо собеседника потемнело. — Делегация привезла с собой ассасинов?

— Его низвергли перед прибытием делегации. О, как все началось, я не знаю. Брат Бинадаса, Рулад. Он умер и восстал, и у него был меч — дар, которого искал Ханнан Мосаг. Рулад провозгласил себя императором. И Мосаг встал перед ним на колени.

Глаза Халла сияли. — Я же говорил! Судьба.

— Ты решил называть этот так?

— В твоем голосе гнев, аквитор.

— Судьба — ложь. Судьба — это оправдание жестокости. Это доспехи, которыми убийцы закрываются от укоров совести. Это слово, желающее заменить собой мораль, отвергающее все этические толкования. Халл, ты предался лжи, и не по неведению.

Они уже дошли до мостика. Халл Беддикт резко встал, поворачиваясь к ней лицом. — Ты давно меня знаешь, Серен Педак. Все было слишком давно, чтобы я мог вернуться к жизни. Я не слеп к этой истине, равно как к истине о тебе. Ты человек чести в мире, уничтожившем честь. Если бы я мог заимствовать у тебя твои черты, я стал бы таким же. Я присоединился бы к тебе на всю жизнь. Но мне не хватает твоей силы. Я не могу переделать себя самого. — Он замолчал, смотря на нее, и вновь заговорил, не дав собеседнице раскрыть рта: — Ты права, я не слепец. Я понимаю, что значит «принять судьбу». Я пытаюсь сказать только вот что: это лучшее, на что я способен!

Она отступила, будто подчиняясь граду ударов. Вперила в него взор и поняла: он говорит искренне. Она хотела закричать, выразить отчаяние и гнев — пусть звук прокатится по городу, словно окончательный и откровенный ответ случившемуся здесь.

«Но нет. Я дура, если думаю, что другие чувствуют то же. Прилив наступает, и мало кто способен противостоять этому».

С разрывающей сердце нежностью Халл Беддикт коснулся ее руки. — Идем, нанесем визит Первому Евнуху.

— По крайней мере, — начала Серен, пока они шагали по мосту, — твоя позиция стала менее важной, и потому ты кажешься им менее опасным.

— Думаешь?

— А ты нет?

— Это зависит… Рулад может не принять мое предложение союза. Он может не поверить мне.

— Что ты сделаешь тогда?

— Не знаю.

Гостевой дом был переполнен. Прибыл финед Герун Эберикт с телохранителем Первого Евнуха, Рулитом, и дюжиной других стражей и чиновников. Войдя, Серен и Халл обнаружили себя под огнем гневных тирад принца Квилласа.

— … волшебники обоих наших лагерей. Если ударить сейчас, мы можем разрушить самое сердце мерзкой тирании! — Он повернулся. — Финед Мороч Неват, ваши маги здесь?

— Трое из четырех, мой Принц, — ответил воин. — Лаэрдас остался при кораблях.

— Очень хорошо. Ну, Первый Евнух?

Нифадас стоял неподвижно, внимательно смотрел на принца. Не отвечая, он обратился к пришедшим: — Аквитор, дождь все идет?

— Нет, Первый Евнух.

— А Бурак Преграда готов отбыть?

Она кивнула.

— Я задал вопрос, Нифадас! — зарычал мрачный Квиллас.

— Ответить на него, — медленно произнес Первый Евнух, уставившись на принца маленькими глазками, — значит признать важность вопроса. Он не важен. Перед нами не только Ханнан Мосаг и его К'риснан. Император и меч. Вместе они стали… чем-то иным. Сопровождающие меня полностью мне преданы, я уверен. Скажите, Принц, сколько убийц вы привезли под видом волшебников?

Квиллас не ответил.

Нифадас обратился к Геруну Эберикту: — Финед?

— Двоих, — отвечал тот. — Оба здесь, в комнате.

Нифадас кивнул и, видимо, решил сменить тему. — Халл Беддикт, я не знаю, принимать ли ваше приветствие.

— Я не огорчен вашим замешательством, Первый Евнух.

— Аквитор ввела вас в курс дела?

— Да.

— И?

— Ради всего благого советую вам уехать. Как можно скорее.

— А что сделаете вы?

Халл нахмурился: — Не вижу причин отвечать.

— Предатель! — зашипел Квиллас. — Финед Мороч, арестовать его!

Лицо Первого Евнуха тронула гримаса неудовольствия, едва Неват вытянул меч и шагнул к Халлу.

— Вы не смеете, — сказала Серен Педак. Сердце тяжело билось у нее в груди.

Все лица обратились к ней.

— Прошу прощения, мой Принц, — продолжала она, стараясь говорить спокойным тоном. — Халл Беддикт находится под защитой Тисте Эдур. Этот статус ему обеспечивает родство с Бинадасом Сенгаром, братом Императора.

— Он летериец!

— Эдур такие тонкости не заинтересуют.

— Закончим на этом, — сказал Нифадас. — Арестов не будет. Принц Квиллас, время дорого.

— Мы будем бегать по команде этого «императора», Первый Евнух? — Квиллас трясся от злости. — Он звал нас? Отлично — пусть ублюдок подождет. — Он дернулся, разворачиваясь к Халлу. — Знай, что я намерен объявить тебя предателем и врагом Летера. Ты поплатишься жизнью.

Единственным ответом Халла стала усталая улыбка.

Нифадас обратился к Серен: — Аквитор, вы сопроводите нас на аудиенцию к императору?

Это приглашение ее удивило и не на шутку встревожило. — Первый Евнух?..

— Конечно, если Бурак согласится обождать. Лично я уверен, что согласится. Пошлите кого-нибудь известить его. — Он взмахнул рукой, и один из слуг поспешно вышел. — Халл Беддикт, я полагаю, вы также намерены говорить с Императором Руладом? Сопроводите нас хотя бы до цитадели. Сомневаюсь, что кто-то поймет наше совместное появление превратно.

Серен не смогла угадать мотивы, лежавшие за приглашением Нифадаса. Она чувствовала себя выбитой из равновесия.

— Как пожелаете, — дернул плечом Халл.

Четверо летерийцев во главе с Нифадасом оставили гостевой дом и направились к крепости. Серен потянула Халла назад, на шаг отставая от принца и Первого Евнуха. — Не уверена, что мне это нравится, — прошептала она.

Халл хмыкнул. Серен не сразу поняла, что это был смешок.

— Что тут смешного?

— Твоя способность понимания. Всегда восхищался твоей способностью сохранять спокойствие.

— Нерешительность считается пороком…

— Если ты жаждешь решительности, Серен, присоединяйся ко мне.

Этот призыв прозвучал шепотом, на пределе слышимости. Она вздохнула: — Не люблю уверенность. По правде говоря, уверенность — та вещь, что мне страшнее всего на свете.

— Как ждал такого ответа.

Двое к'риснан ов встретили делегацию у входа и проводили в тронный зал.

Император Рулад снова сидел, слева от него стояла новообретенная жена. Больше никого не было. Хотя лицо Майен было холодным и замкнутым, нечто невыразимое ничем, кроме особым языком женщин, подсказывало Серен, что состоялось завершение, связывание, отражавшееся и в черных глазах Рулада — светом торжества и высшего доверия.

— Халл Беддикт, — прохрипел он. — Кровный брат Бинадаса, ты прибыл в сомнительной компании.

— Император, вера вашего брата не обманута.

— Вижу. И каково твоему принцу?

— Он мне больше не принц. Его чувства для меня ничто.

Рулад засмеялся. — Тогда советую отойти в сторону. Сейчас я буду говорить с официальной делегацией Летера.

Халл поклонился и отошел на три шага вправо.

— Аквитор?

— Император, я пришла сообщить, что готова отбыть с поездом Бурака Преграды.

— Польщен любезностью, аквитор. Если это все, что связывает тебя с ними, лучше отойди к Халлу.

Она низко поклонилась и отошла. «Зачем это Нифадасу?»

— Император Рулад, могу я говорить? — вопросил Нифадас.

Эдур смотрел на евнуха, полуприкрыв глаза. — Мы позволяем.

— Королевство Летерийское готово вступить в переговоры по возмещению ущерба, причиненного незаконным промыслом тюленей.

Квиллас зашипел, словно змея, которой наступили на хвост, и презрительно плюнул.

— Вопрос долга, — ответил Рулад, не обращая внимания на принца, — более не важен. Нам не интересно ваше золото, Первый Евнух. Вы вообще нам не интересны.

— Если вы желаете изоляции…

— Мы этого не говорили, Первый Евнух.

Принц Квиллас внезапно засмеялся, но обрел над собой контроль. — Между двумя народами наступила открытая вражда, Император? Хочу предостеречь вас от подобной тактики, хотя не говорю, что не готов ее приветствовать.

— Как это, Принц Квиллас?

— Грубо говоря, мы желаем ваших ресурсов. Теперь вы даете возможность захватить их. Мирное решение находится в признании вашей задолженности Летеру. А вы вместо этого возгласили наглую ложь, будто это мы вам должны!

Рулад помолчал, потом кивнул: — Кажется, Принц Квиллас, летерийская экономика основана на необычных принципах.

— Необычных? Не думаю. Природные, неотменяемые законы даровали нам преимущества. Результаты вы вскоре ощутите и пожалеете об этом.

— Первый Евнух, принц говорит от имени Летера?

Нифадас пожал плечами: — Это важно, император?

— Ах, ты достаточно умен. Ты явно более достоин беседы с нами, чем напыщенный дурак, благородство коего основано лишь на том факте, что он вылез между ног у королевы. Ты совершенно прав, Первый Евнух. Это не важно. Мы просто любопытствовали.

— Не вижу необходимости удовлетворять ваше любопытство, Император.

— Наконец ты распрямился, Нифадас. Мы в восторге. Донеси до своего короля следующее. Тисте Эдур более не питают уважения к вашему народу. Равно не заинтересованы мы в продолжении лживых игр и выслушивании заготовленных для нас ядовитых слов. — Внезапная необъяснимая пауза; по лицу императора промелькнул призрак какого-то спазма. Замигав, нахмурившись, он осел на троне. Глаза на миг стали бессмысленными… Но тут сознание вернулось к Руладу. — Более того, — продолжил он, — мы решили вступиться за порабощенные вами племена, уничтоженные вами народы. Пришло время ответить за преступления.

Нифадас осторожно склонил голову набок. — Это объявление войны? — спросил он спокойно.

— О своих намерениях мы объявим делами, а не словами. Первый Евнух, мы сказали все. Делегация может удалиться. Сожалеем, что вы путешествовали столь далеко ради столь краткого визита. Возможно, в будущем мы снова поговорим — хотя, как нам кажется, в совершенно иных обстоятельствах.

Нифадас поклонился. — Тогда, Император, если позволите, мы подготовимся к отбытию.

— Можете идти. Халл Беддикт, аквитор! Подождите немного.

Серен следила за тем, как Квиллас и Нифадас церемонно покидали тронный зал. И все вспоминала о том, что увидела в Руладе. «Трещина, разрыв. Думаю, внутри я увидела его настоящего — юношу Рулада».

— Аквитор, — сказал Рулад, едва закрылся полог выхода, — передай Бураку, что он получает право уехать. Однако привилегия дается на краткое время. Путь поторопится.

— Император, фургоны…

— Боимся, что у него нет времени и фургоны придется оставить.

Она моргнула. — Вы ждете, что он оставит вам железо?

— Аквитор, торговля всегда сопряжена с риском. Вы, летерийцы, всегда напоминаете об этом, если выгодно вам. Увы, теперь ситуация перевернулась.

— Сколько дней вы нам выделяете?

— Три. Еще кое-что. Нереки останутся.

— Нереки?

— Они Должники Бурака. Да, мы это понимаем. Еще один каприз экономики, от которого придется пострадать бедняге. Выражаем сочувствие.

— Бурак — купец, о Император. Он привык странствовать в фургонах. Три дня на обратный путь — это за пределами его физических сил.

— Какое невезение. — Холодный, мертвый взор переместился. — Халл Беддикт, что ты хочешь нам предложить?

Халл опустился на колено. — Приношу присягу верности, Император.

Рулад усмехнулся: — Ты совсем не знаешь нас, Халл Беддикт.

— Полагаю, Ваше Величество, я знаю больше, чем вы можете предположить.

— Правда?

— И остаюсь с вами.

Император снова глядел на Серен. — Тебе лучше уходить сейчас, аквитор. Этот разговор не для тебя.

Серен встретила взор Халла. Хотя они стояли неподвижно, ей показалось, что он отступает, становясь еще более отстраненным, еще более далеким. Теперь их разделяет обширное пространство, пролив, через который не навести мост.

«Итак, я потеряла тебя.

Ради этой… твари».

Мысли у нее закончились. «Будущее пусто, вокруг лежит только забвение, и мы погружаемся в него все глубже…» — Прощай, Халл Беддикт.

— Добрый путь, Серен Педак.

На подгибающихся ногах Серен вышла за завесу входа.

Герун Эберикт прохаживался в десяти шагах от дверей. На лице играла самодовольная ухмылка. — Он остался внутри? На сколько?

Серен постаралась собраться. — Чего вы хотите, финед?

— Трудно ответить, аквитор. Брюс Беддикт просил меня поговорить с братом. Однако возможность кажется весьма отдаленной.

«Если я скажу, что Халл для нас потерян, что он сделает?»

Герун Эберикт ухмыльнулся, словно прочитал ее мысли. Серен отвернулась. — Халл Беддикт находится под защитой императора.

— Рад за него.

Она метнула на него взгляд: — Вы не поняли. Оглянитесь, финед. Деревня полна призраков, это духи — рабы Эдур.

Он вздернул брови: — Думаете, я решил его убить? Откуда такие подозрения, аквитор? Я сказал «поговорить» или нет? Я не люблю выражаться иносказательно.

— Повод для тревоги — ваша репутация, финед.

— Не вижу причин объявлять Халла личным врагом, невзирая на его политические взгляды. В конце концов, если он окажется изменником, у государства есть свои способы наказания. В такие дела не вмешиваюсь. Я хотел всего лишь выполнить обещание, данное Брюсу.

— И чего надеется добиться Брюс?

— Не знаю точно. Возможно, раньше знал, но все так изменилось.

Серен молча смотрела на него.

— А как насчет вас? Вы сопроводите торговца в Трейт. А потом?

Она пожала плечами. Причин таиться не было. — Поеду домой, финед.

— В Летерас? Вас там редко видят.

— Похоже, все действительно изменится.

Он кивал. — В обозримом будущем работы для аквиторов не предвидится. Сочту за честь, если вы решите работать на меня.

— Работать?

— В моем имении. Я вовлечен в… затратные мероприятия, аквитор. В вас есть цельность. Вы — та, кому можно доверять. — Поколебавшись, он добавил: — Не считайте нужным решать здесь и сейчас. Прошу только подумать. В Летерасе я найду вас.

— Полагаю, финед, — сказала Серен, — что вы будете слишком заняты делами службы. Видите же, что происходит.

— Мое место — во дворце. Я не командую армиями. — Оглядевшись, он снова широко заулыбался. — Эти дикари не дойдут до Летераса. Пусть радуются, если пересекут границу. Аквитор, вы забыли, что у нас уже были подобные враги. Нереки с их духовной богиней — как ее там?

— Эрес» ал.

— Точно, Эрес» ал. И Тартеналы с их пятью Серегалами, Властелинами Гнева. Ведуны и ведьмы, проклятия и демоны — мы стерли в порошок все и вся. Цеда и его кадровые маги едва успели вспотеть.

— Боюсь, на этот раз все иначе.

Он склонил голову: — Аквитор, когда вы думаете о Торговой Палате, что вы представляете?

— Не поняла…

— Ядро коммерции, сердце финансовой системы, движущей всем в Летере — каждым гражданином, даже самим его способом понимания мира. Палата — это не просто столбики монет, сложенные в некоем тайном месте. Не просто маклеры, выкрикивающие свои цифры до закрытия торгов. Палата — корни нашей цивилизации, жилы, принизывающие всё. ВСЁ.

— И что?

— Вы же умнее, чем хотите казаться. Вы все прекрасно поняли. Это сердце питается и лучшими, и худшими свойствами человеческой натуры. Вдохновение и стремление к успеху, амбициозность и алчность — все играет один концерт, концерт служения самому себе. Четыре грани натуры, и ни одна не терпит ограничения, умаления. Мы побеждаем не одними войсками, аквитор. Мы побеждаем потому, что система использует худшее и лучшее всего народа, не отдельных людей.

— Судьба.

Он пожал плечами: — Как скажете. Но мы сделали ее неизбежной и всепоглощающей…

— В наших делах я не вижу вдохновения и стремления к успеху. Финед, мне кажется, что равновесие нарушается все сильнее…

Он оборвал ее смехом. — Это истина свободы, Серен Педак.

Серен чувствовала растущую ярость. — Я всегда полагала свободу правом быть не такими, как все, не опасаясь репрессий.

— Высокопарно. Но такого вы не найдете в реальном мире. Мы перековали свободу в меч. И если вы не будете ПОХОЖИМИ на нас, мы используем меч, убивая вас, одного за другим, пока ваш дух не сломается.

— Финед, что, если Тисте Эдур вас удивят? Выберете ли вы смерть ради защиты этих ценностей?

— Кое-кто умрет. Наверняка. Поистине могут умереть все, как это не маловероятно. Однако сердце будет продолжать биться — разве что победители оставят за собой одни уголья. Его корни найдут новую плоть. Император может повелевать морскими демонами, но у нас есть монстр гораздо больше и прожорливее. Что он не съест, то задавит или уморит голодом. Победят или проиграют Тисте Эдур, они уже проиграли.

Серен отступила на шаг. — Финед Герун Эберикт, мне нечего делать в вашем мире. Не надо ждать ответа — я уже его дала.

— Как хотите. Знайте, что когда вы перемените решение, я не стану думать о вас хуже.

— Не переменю.

Он отвернулся. — Каждому надо зарабатывать на еду, дорогуша. Увидимся в Летерасе.

* * *

Во время приема делегации Удинаас недвижимо стоял в темноте. Знакомые — летерийцы его не заметили. А если бы и заметили — неважно, ведь здесь все решает император. После ухода делегатов и аквитора Рулад поманил к себе Халла Беддикта.

— Ты поклялся в верности нам, — промурлыкал он, словно смаковал каждое покидающее уродливые губы слово.

— Я знаю необходимые вам детали, Император. Расположение и состав каждого гарнизона, каждого пограничного лагеря. Знаю их тактику, способы, которыми войско готовит к битве. Способы использования магов. Знаю, где спрятаны запасы воды и пищи — их армейские склады велики.

Рулад склонился к нему: — Ты хочешь предать свой народ. Зачем?

— Месть, — ответил Халл.

Это слово словно заморозило Удинааса.

— Ваше Величество, — продолжал Халл, — мой народ предал меня. Давно. Я долго искал подобной возможности.

— Итак, месть. Достойное чувство?

— Император, во мне больше ничего не осталось.

— Скажи нам, Халл Беддикт, выйдет ли могучий флот Летера в море, чтобы бросить нам вызов?

— Нет. По крайней мере, не сразу.

— А их армии?

— Доктрина предусматривает для начала подвижную оборону, чтобы заманить ваши силы вглубь. Затем будет контратака. Глубокие рейды для нарушения линий снабжения. Нападение и отступление, снова и снова. В третьей фазе ваши армии окружат и последует разгром. Флот будет избегать столкновения, ибо летерийцы знают: для завоевания вам придется высадиться на сушу. Думаю, они вначале отошлют корабли далеко на юг, за пределы досягаемости, чтобы впоследствии атаковать ваши родные земли. Эти села будут сожжены начисто. Все найденные там Тисте Эдур, старые или молодые, будут вырезаны.

Рулад хмыкнул. — Они считают нас идиотами.

— Армия Летера гибка, Император. Солдат учат быстро адаптироваться, когда этого требуют обстоятельства. Удивительно опасная сила, хорошо обученная и весьма мобильная — ведь они будут пользоваться специально построенными трактами. Что еще хуже, у них численное превосходство…

— Едва ли, — бросил улыбавшийся Рулад. — У Эдур есть новые союзники, Халл Беддикт, и ты вскоре их узнаешь. Хорошо, мы довольны и заключаем, что ты окажешься нам полезен. Теперь иди в дом нашего отца и приветствуй Бинадаса. Он будет рад тебя видеть.

Летериец склонился в поклоне и вышел из зала.

Отодвинулась боковая завеса; Удинаас увидел, как вошел экс-король.

— Как кажется, — сказал Рулад, — твое изучение летерийской армии было точным и тщательным. Его описание их стратегии и тактики вполне совпадает с твоим.

— Скоро, Император?

— Племена готовятся?

— Усердно.

— Тогда воистину скоро. Передай нам свои мысли о Нифадасе и принце.

— Нифадас быстро понял, что все потеряно, а вот принц увидел это поражение как победу. В то же время оба уверены в могуществе своих армий. Нифадас печалится о нас, Император.

— Несчастный. Возможно, он заслужил милосердие этим напрасным сожалением.

— Согласно курсу, который вы задаете нашему народу, Император, милосердие кажется опасным делом. Нужно быть уверенным, что никто нас не разжалобит.

Руладом овладел еще один спазм, такой же, как виденный Удинаасом недавно. Раб подумал, что понимает причину. Умственное здравие Рулада стянуто тысячами скреп, но безумие атакует и защита поддается все сильнее. Совсем недавно это был младший сын знатной семьи, еще не омытый кровью, хотя и вышагивающий с надменным видом. Панорамные видения славы величаво кружились вокруг него, словно вокруг оси. Видения юнца, полные сцен, в которых Рулад мог свободно доказывать свою силу и право на своеволие.

А теперь этот мальчик сидит на троне Эдур.

Просто умереть — и попасть на трон.

Внезапное воплощение мечтаний о славе и величии все еще питало его, позволяло мыслям и чувствам принять имперскую форму — будто бы августейшее «мы» свойственно ему с рождения. Но он едва удерживает контроль. Несовершенный фасад, поддерживаемый искусным плетением словес; род неловкой выспренности, соответствующий полудетским представлениям о том, как должен говорить император. Игра на убеждение, и убеждение не только аудитории, но и самого себя.

Однако Удинаас был уверен, что у Рулада остались и другие мысли — словно бледные черви, подгрызающие корни и ползущие по недрам омертвелой души. Все лежащее внутри исказилось, чтобы поддерживать фасад.

Раб постиг все это за один миг, в который длился приступ Рулада, и при этом смог сохранить неподвижность. Перевел взор на Майен — но ее лицо не выражало ничего, даже понимания, что с мужем происходит нечто странное.

А вот в лице Ханнана Мосага Удинаас заметил проблеск страха, сразу сокрытого притворным подобострастием.

Мгновенное размышление — и Удинаасу показалось, что он понял причину страха. Мосагу нужно, чтобы император сохранял здравый рассудок и самоконтроль. Самая опасная сила не заставит его склоняться перед безумцем. Вероятно, бывший Король — Ведун тоже понял, какая битва происходит в Руладе, и решил оказать разумной стороне императора всю посильную помощь.

А если битва будет проиграна, если Рулад окончательно сойдет с ума — что предпримет Ханнан Мосаг?

Взор летерийца обратился к мечу, который Рулад держал словно посох, уперев кончик в подножие трона. «Ответ таится в мече. Ханнан Мосаг знает о нем — и его создателе — много больше, чем показывает.

Впрочем, как и я сам». Тлен, взявший Удинааса под покровительство теневой дух, прошептал ему некоторые истины. Сила меча позволяет Руладу повелевать духами. Призраками Тисте Анди.

Тлен каким-то образом избежал его влияния и выражал победную радость хихиканьем, катавшимся внутри головы Удинааса. Ум летерийца ощущал присутствие духа по неподдельному удовольствию. Тот видел все через его глаза.

— Император, — произнес Мосаг, едва Рулад обрел контроль, — ведуны арапаев…

— Да. Не нужно перечить им. Выразите наше уважение.

— А нереки, которых вы забрали у торговца?

— У меня есть планы. — В темных глазах Рулада промелькнуло беспокойство. — Их также не нужно тревожить. Оказывайте всяческое почтение.

— Их очаг и окрестная земля благословлены, — кивнул Мосаг. — Конечно, нужно оказывать почтение. Но в этом благословении я чую мало силы.

— Пусть это тебя не обманывает. Духи, которым они поклоняются — самые древние из духов этого мира. Они проявляются способом, который трудно распознать.

— Ах. Император, вы одарены недоступным мне знанием.

— Да, Ханнан Мосаг. С нереками нужно соблюдать крайнюю осторожность. Не желаю видеть восстание их духов.

Экс-король хмурился: — Колдуны Летера без особого труда сладили с силами этих духов, даже уничтожили их. Иначе нереки не сдались бы так быстро.

— Обнаруженная перед летерийцами слабость проявлена смертными нереками, а не их духами. Мы верим, Ханнан Мосаг, что Эрес» ал тогда пробудилась не полностью. Она не встала на защиту поклоняющихся ей.

— Но что-то изменилось.

Рулад кивнул. — Что-то. — И бросил взгляд на Майен. — С момента благословления нереков женщиной, которая ныне стала мне женой.

Та вспыхнула, не смея встретиться глазами ни с Руладом, ни с Мосагом. Император пожал плечами: — Что сделано, то сделано. Нужно ли сожалеть?

— Нет. Возможно, мы никогда не пожалеем о случившемся. Тем не менее бдительность проявлять нужно.

Удинаас подавил желание расхохотаться. Бдительность, рожденная страхом. Приятно сознавать, что император Тисте Эдур все еще поддается этому чувству. «А может, я неверно прочитал Рулада — может быть, страх является самым ядром этого чудовища…» Важно ли это? Только если Удинаас рискнет начать игру в предсказание.

«Стоит ли?»

— Племя Ден-Рафа находится к западу от Родного Залива, — сказал Мосаг. — Меруде могут видеть дымы горящих сел.

Сколько пришли с моря?

— Все суда. Около восьми тысяч. По большей части воины. Прочие идут сушей. Первые группы уже должны пересекать границу Солланта.

— Припасы?

— Их достаточно.

— Ничего не оставили позади?

— Только угли, Ваше Величество.

— Отлично.

Удинаас видел, что Ханнан Мосаг колеблется. — Все уже началось. Пути назад нет.

— Не причин тревожиться, — ответил Рулад. — Я уже послал духов в приграничье. Они ждут. Скоро они перейдут на земли Летера.

— Их встретят пограничные маги Цеды.

— Вероятно. Но духи не станут сражаться. Просто убегут. Не хочу, чтобы они показывали свои силы. Я желаю вызвать во враге самоуверенность.

Двое Эдур обсуждали стратегию. Удинаас — еще один дух в темноте — внимал.

* * *

Тралл понимал, что его отец с дотошной решимостью переделывает образ своей веры. Склеивает слова, произносимые громко и торжественно, но по сути пустые. Жена его смотрелась старухой. Смерть пришла, только чтобы выкинуть фортель и устроить оживление, и ничего радостного не было в таком оживлении. Король повержен, на его трон взошел император. Мир перекосился. Тралл чувствовал отстраненность, онемение, созерцал свои бесконечные, мучительные попытки примириться с произошедшим: все они кончались утомленной немотой, во время которой крадучись возвращалось напряжение, шептало о неудаче.

Они все, как один, преклонились перед новым владыкой. Братом и сыном, родным покойником, ныне восседающим в золотой оболочке. Голос его груб, но вполне узнаваем. Глаза — те же, принадлежавшие знакомому им человеку — но сейчас из них светит лихорадочная сила и проглядывают многочисленные, неисцелимые раны ужаса.

Фир отдал невесту.

Ужасная вещь произошла.

Рулад потребовал ее. Это было… непотребство.

Тралл никогда не чувствовал такой беспомощности. Оторвав глаза от отца, он увидел Бинадаса, тихо беседующего с Халлом Беддиктом. Летериец, поклявшийся Руладу в верности, предавший свой народ в преддверии неизбежной войны. «Кто принес нам все это? Как остановить неумолимую поступь?»

— Не сопротивляйся, брат.

Тралл поглядел на Фира, сидевшего на скамье неподалеку от него. — Чему?

Брат смотрел сурово, почти что гневно. — Он несет меч, Тралл.

— Этому оружию не место у Тисте Эдур. Оно чужое, оно желает сделать своего носителя нашим богом. Отец Тень и его Дочери — мы отбросим их?

— Меч — лишь средство. Нам, окружающим Рулада, выпало доказать святость веры, поддержать ее устойчивость — и тем самым помочь Руладу.

Тралл уставился на брата: — Он украл твою нареченную.

— Скажи это снова, брат, и я убью тебя.

Он отвел глаза, чувствуя тяжелые, частые удары сердца в груди. — Рулад не примет помощи и руководства, Фир. Ни от нас, ни от кого иного. Сейчас им руководят меч и его изготовитель. И безумие.

— Безумие — его ты предпочитаешь видеть?

Тралл проворчал: — Может быть, ты прав. Тогда скажи, что видишь ты.

— Боль. То, что чувствуешь и ты.

Тралл потер лицо, осторожно вздохнул. — Как сопротивляться, Фир? Шансов нет. — Он поднял глаза. — Но разве тебе не интересно, кто манипулирует нами так долго? Ты назвал меч средством — разве мы нечто иное?

— Мы Тисте Эдур. Однажды мы правили целым миром. Скрещивали мечи с богами этого мира…

— И проиграли.

— Были преданы.

— Мне помнится, раньше ты разделял сомнения матери.

— Я был неправ. Впал в слабость. Как и все мы. Тралл, пора отбросить слабости. Бинадас понимает. Как и отец. Зерадас и Мидик — тоже, как и все, кого император провозгласил кровными братьями. Чорам Ирард, Хольб Харат и Матра Бриф…

— Его закадычные, не омытые кровью дружки, — сухо бросил Тралл. Вымученно улыбнулся. — Троица, вечно побеждаемая им в учебных поединках. Они и Мидик.

— И что?

— Они ничего не заслужили, Фир. Никакие возглашения этого не изменят. Но Рулад желает, чтобы мы слушались приказов подобных…

— Не мы. Мы тоже кровные братья, не забывай об этом. И я все еще командующий войском шести племен…

— Как ты думаешь, что чувствуют благородные воины? Все они прошли тропой крови и подвигов битвы. Сейчас они чувствуют, будто их обокрали…

— Первый из моих воинов, кто пожалуется, отведает острия меча.

— Того и гляди, острие затупится и запачкается.

— Нет. Восстания не случится.

Тралл не сразу кивнул. — Может быть, ты прав. Тогда это сама грустная истина этого дня.

Фир встал. — Ты мне брат, Тралл Сенгар, ты человек, которым я восхищаюсь. Но такими словами ты ставишь себя на грань измены. Будь предо мной кто-то другой, я уже заставил бы его замолчать. Навсегда. Хватит, Тралл. Теперь мы в империи. Возрожденной империи. Нас ожидает война. Я хочу знать — будешь ли ты биться бок о бок с братьями своими?

Тралл отстранился, упершись спиной в неровную стену. Еще миг смотрел на Фира. — Разве я когда — либо поступал иначе?

Лицо брата смягчилось. — Нет, никогда. Ты спас нас всех при возвращении из ледяных пустошей, и все знают об этом деянии, смотрят на тебя восхищенно и почтительно. Они видят в этом знак, они ждут от тебя руководства. Многие будут принимать решения, наблюдая за твоими поступками. Если в твоих глазах им привидится сомнение…

— Они ничего не увидят. Не в моих глазах. Равно не найдут они повода для сомнений и в моих делах.

— Я рад. Император вскоре позовет нас. Кровных братьев.

Тралл тоже поднялся. — Очень хорошо. Но сейчас, брат, я чувствую потребность в уединении.

— Что означает опасную компанию?

«Если так, то я все равно что мертв». — Не бойся за меня, Фир.

* * *

— Теперь оставь нас, Ханнан Мосаг, — произнес император. Голос вдруг выдал его усталость. — И забери к'риснан ов. Все прочь… не ты, раб. Майен, жена моя, ты тоже уходи. Идите. Прошу.

Внезапный приказ вызвал некоторое замешательство, но через несколько мгновений в зале остались лишь Рулад и Удинаас. На взгляд невольника, уход Майен скорее походил на бегство. Походка выдала, что она близка к истерике.

Он подозревал, что таких мгновений будет все больше. Внезапные нарушения привычных процедур. Так что его не удивило, что Рулад подзывает его. В глазах императора Удинаас увидел прилив ужаса и отчаяния.

— Встань рядом, раб, — прохрипел Рулад дрожащим голосом. — Напомни мне! Прошу! Удинаас…

Раб подумал и ответил: — Вы умерли. Ваше тело облачили как подобает для похорон омытого кровью воина — хирота. А потом вы вернулись. С помощью меча, что сейчас в вашей руке, вы живете снова.

— Да, так. Да. — Смех перерос в пронзительный вопль, остановленный внезапным содроганием тела. Рулад захрипел, как от боли, потом пробормотал: — Раны…

— Император?

— Ладно. Просто воспоминание. Холодное железо вонзается в тело. Холодный огонь. Я пытался, пытался свиться клубком вокруг этих ран. Плотно, чтобы защитить все, что осталось. Я помню…

Удинаас молчал. Пока император не смотрит на него, он свободен наблюдать и делать выводы.

«Юноши не должны умирать. Финальный миг принадлежит старцам. Некоторые правила не следует нарушать никогда, по стремлению ли души или трезвому расчету. Рулад был мертв слишком долго, слишком долго, чтобы избежать повреждения духа. Если император — инструмент, тогда он инструмент с пороком. Какой от него прок?»

— Мы несовершенны. — Удинаас вздрогнул. — Ты понимаешь это, Удинаас.

— Да, Император.

— Как? Почему ты понимаешь?

— Я раб.

Рулад кивнул. Левая его рука в золотой «перчатке» присоединилась к правой, сжимающей рукоять меча. — Да, конечно. Да. Несовершенны. Никогда не равны брошенным нам идеям. Это бремя смертных. — Он страдальчески искривил рот. — Не только смертных. — На миг блестящий взор скрестился со взором раба — и отпрянул. — Он шепчет в моей разуме. Говорит, что произносить. Делает меня умнее меня самого. Чем это делает меня, Удинаас? Чем это делает меня?

— Рабом.

— Но я Тисте Эдур.

— Да, Император.

Тот ухмыльнулся. — Дар возвращенной жизни.

— Вы Должник.

Рулад дернулся в кресле, глаза вдруг вспыхнули злобой: — Мы не равны, раб! Понял? Я не один из ваших Должников, я не летериец. — Он осел, монеты заскрежетали. — Возьмите меня Дочери. Весь этот вес…

— Прошу прощения, Император. Все верно. Вы не один из Должников. Наверное, вы и не раб. Хотя иногда чувствуете себя им. Когда одолевает усталость…

— Да, так и есть. Я устал. Вот и все. Устал.

Удинаас колебался. — Император, он говорит через вас сейчас?

Эдур нервно дернул головой. — Нет. Он не говорит через меня. Только шепчет советы, помогает найти слова. Повелевает мыслями — но мысли мои. Должно быть. Я не дурак. У меня есть разум. Да, так! Он просто просит ДОВЕРИЯ.

— Вы давно не ели, — сказал Удинаас. — И ничего не пили. Вы знаете голод и жажду, Император? Могу я принести что-то, чтобы поддержать ваши силы?

— Да, я поел бы. И… вина. Найди слуг.

— Сейчас же, хозяин.

Удинаас подошел к завесе, скрывавшей вход на кухню. В дюжине шагов по коридору обнаружил скорчившегося у стены слугу. Блеснули испуганные глаза. — Вставай, Виррик. Император желает вина. И еды.

— Бог будет есть?

— Он не бог. Еду и вино, Виррик. Подобающие императору. И поскорее.

Слуга подскочил, будто ударенный молнией.

— Ты в этом понимаешь, — сказал Удинаас спокойным тоном. — Тебя как раз этому учили.

— Я напуган…

— Слушай меня. Я расскажу тебе тайну. Ты всегда обожал тайны, а, Виррик?

Тот робко кивнул.

— Вот она. Рабам нет нужды бояться. Это Эдур есть чего бояться — что дает нам право смеяться им в спину. Помнишь, как ты делал это? Твоя излюбленная игра.

— Я… я помню, Удинаас.

— Хорошо. Теперь иди на кухню и расскажи остальным. Ваша тайна. Скажи им, и они последуют за тобой. Еда и вино. Когда все приготовите, принесите сюда и свистните, только тихо. Все как обычно. Виррик, нужно, чтобы все шло как обычно. Понял? И эта задача выпала нам, рабам.

— Пернатая Ведьма выбежала…

— Пернатая Ведьма молода и делает глупости. Я ей это говорил и еще скажу.

— Да, Удинаас. Ты раб императора. Ты имеешь на это право. В твоих словах мудрость. Думаю, мы будет тебя слушаться, хоть ты и Должник. Тебя… возвысили. — Он кивнул. — Пернатая Ведьма обманула нас…

— Не будь с ней суров, Виррик. Иди же.

Проследив за слугой, в спешке бросившимся по коридору, Удинаас повернулся и вошел в тронный зал.

— Почему ты долго? — почти панически выкрикнул Рулад. — Я слышал голоса.

— Доводил до Варрика ваши требования, Император.

— Ты слишком медлителен. Нужно быть быстрее, раб.

— Буду, хозяин.

— Нужно всем сказать, что они должны делать. Кажется, никто сам за себя думать не умеет. — Удинаас промолчал и даже не улыбнулся, хотя в уме понеслись неуместные сравнения.

— Ты полезен нам, раб. Нужно будет… напоминать… снова. В неожиданные моменты. Это ты и будешь делать для нас. Это, а также в положенное время заказывать еду и питье.

— Слушаюсь, хозяин.

— Теперь ожидай, пока мы подремлем.

— Конечно, хозяин.

Он встал в дюжине шагов, ожидающий, бдительный.

Дистанция между императором и рабом.

* * *

На мосту Тралл увидел аквитора. Она стояла на середине, недвижимая, как испуганная лань. Взор ее не отрывался от главной дороги. Тралл не видел, что там могло привлечь ее внимание.

Он колебался. Но тут она повернула голову и встретила его взор. Для промелькнувшего между ними в этот миг не создано слов. Взор, который вначале был ищущим, а потом резко и неотвратимо выразил нечто совсем иное. Этот контакт прервался всего через мгновение — инстинктивная реакция с обеих сторон.

В следующие секунды они неловко молчали. Тралл ощущал где-то глубоко в груди полнейшую пустоту, и сражался против этого чувства.

Серен Педак заговорила первой: — Места не осталось, Тралл Сенгар?

Он понял. — Да, аквитор. Места нет.

— Думаешь, мог бы устроить все по — иному?

Вопрос прошелся слишком близко к бессловесному пониманию, которое они разделили всего миг назад. Он уловил в ее глазах проблеск… чего-то. Он чуть не пошатнулся, вымолвив «правильный» ответ.

— Я служу моему Императору.

Искра погасла, сменившись холодным оценивающим взором, без труда проникшим через его защитные стены. Словно нож в грудь. — Понятно. Простите меня. Слишком поздно для таких вопросов. Мне пора уезжать, сопровождать Бурака Преграду в Трейт.

Каждое слово будто проворачивало тот нож, хотя внешне они были невинными. Он не понял, почему слова — и ее взгляд — смогли ранить его так глубоко, что хотелось плакать. Отречения. Признания. Вместо всего этого он подчеркнул разрыв эфемерной симпатии небрежным движением плеч. — Добрый путь, аквитор.

И все. Он чувствовал себя трусом.

Она уходила. Он смотрел вслед, думая о пути своей жизни и жизни аквитора, о препятствиях, о ямах — возможно, бездонных. Равновесие восстановлено, но сам путь изменился.

Сделанный выбор не отменить. Сколько было этих моментов… Тралл гадал, не присутствует ли он при одном из таких.