"Звезда" - читать интересную книгу автора (Первушин Антон Иванович)

Встреча с Генеральным конструктором совершенно выбила Москаленко из колеи. Он продолжал учиться, но делал это, скорее, по инерции.

Его вновь, как в прежние времена, раздирали сомнения.

Он привык к мысли, что космонавт — это не только интересная профессия, но и всенародная слава. Человек, который сумел преодолеть все трудности, подняться к звездам, заслужил того, чтобы о нем писали в прессе, показывали его по телевидению, интересовались его мнением по самым разным вопросам. Вот, например, Георгий Михайлович Гречко — слетал и заслужил. Кто теперь не знает Гречко? Про Гагарина даже не будем вспоминать, он давно — не человек, а один из символов Советского Союза и ХХ века.

Ранее Москаленко думал, что не честолюбив, но когда его поставили перед выбором, понял вдруг, что это не так. Честолюбие жило в нем. Он шел не только к космосу, но и к славе. Потому что слава — это честная плата за упорство, за верность выбранной цели, за отказ от обычной жизни среди обычных людей.

Потом Юрий задумался: а есть ли у него выбор? Что ему предлагают? Потрясающе интересную работу по освоению новой техники под покровом абсолютной секретности или?.. А что, собственно, или? Ни Крикалев, ни Козлов не сказали, какой выбор есть у слушателей. Вспомнились разговоры о реструктуризации. Неужели, если он не согласится с предложением Козлова, от него потребуют: «Сдайте пропуск»? Да нет, быть такого не может! В него как в специалиста вложено уже довольно много сил и средств — просто так не отмахнешься, в мусор не выбросишь. Назначат в один из экипажей посещения «Мира-2», а может, переведут в отряд пилотов «Бурана». Найдут занятие. А те, кто согласится на «Звезду», исчезнут. То есть он будет их встречать в коридорах Центра подготовки космонавтов, пожимать руку, спрашивать, как дела, как жизнь, а они будут отвечать общими словами, потому что дали подписку о неразглашении и не могут ее нарушить. Кстати, а любопытство не замучает?..

Казалось бы, вопрос решенный. Возьми и откажись. Но к среде Москаленко начал думать, что это будет признаком малодушия. Это ж надо — славы захотел! Так, вы, товарищ, сюда приехали за космосом или за славою?

Наверное, Гагарин и не догадывался, какая его слава ждет. Поначалу точно не догадывался. А потом сумел принять ее с достоинством. А где у тебя достоинство? Почему ты не желаешь просто работать, просто стать первым в чем-то? Полетишь на «Союзе» — ты станешь еще одним, кто слетал на «Союзе». Полетишь на «Буране» — ты станешь еще одним, кто слетал на «Буране». А тут есть шанс первым слетать на «Звезде»! Стать первым, как Гагарин!

Но, с другой стороны, какой смысл в звании «первый», если об этом нельзя сообщить даже ближайшим родственникам?..

К пятнице Москаленко окончательно запутался в собственных рассуждениях. А потом его осенило. Нужно изложить ситуацию и попросить совета. Обращаться с такой просьбой к начальству или к офицеру по воспитательной работе было глупо. К брату? Брат и вникать не станет, сразу скажет, чтобы принимал решение сам и не вел себя, как последний кретин. К маме? Мама примет любое его решение. Оставалось... Да! Очень удачно, что Надька нарисовалась на горизонте, — пусть даст совет: да или нет.

Москаленко едва дождался субботы. Впрыгнул в полуденную электричку, доехал до города, купил на вокзале букет цветов, не торгуясь, сразу же направился в приют. Позвонил с радиотелефона по дороге, чтобы ждали и встречали, но в голосе Надежды ему послышалась тревога, и Москаленко ускорил темп.

Войдя, он понял, что ничего не светит. Надежда была осунувшаяся, с кругами под глазами, явно чем-то расстроена. Цветы приняла, слабо улыбнулась и сказала:

— Юра, наш Кошкин пропал.

— Пашка, что ли? — удивился Москаленко и сразу насторожился. — Как пропал?

— Так и пропал. Мать его звонила. Выясняла, не у нас ли сидит. Третий день дома не появляется. А у нас его тоже три дня не было. Я и в школу уже... Его там тоже не видели. Пропал.

— В милицию заявили?

— Заявили. Говорят, рано почему-то. Может, говорят, у друзей засиделся.

— Вот черт! — сказал Москаленко.

Он вытащил радиотелефон и набрал номер старшего брата. На том конце прозвучал гудок и металлический голос сообщил, что аппарат вызываемого абонента выключен или находится вне зоны действия сети.

— Так, — Юрий повернулся к Надежде. — Садись, рассказывай.

— Что рассказывать-то? — она чуть не ревела. — Пропал ребенок. Никогда такого не было. Я три года его веду! Пропал!

— Ладно, ладно. Кто-нибудь заходил? Кошкина спрашивал?

Надежда вдруг остановилась, раскрыв рот.

— Заходил. Точно заходил! Но это четыре дня назад было. Да, четыре. Я его еще видела. Я еще удивилась... чего вы косяком поперли?..

— Что значит косяком? Ничего не понимаю! Надька! Объясни толком!

Надежда выпрямилась в кресле и, похоже, взяла себя в руки:

— Серков заходил. Помнишь его?

— Серков?

Щелчок! И Москаленко вспомнил своего одноклассника — хулиганистого верзилу недалекого Серкова. Да, был такой. Цапались с ним неоднократно. Но потом как-то примирились, нашли точки соприкосновения. При чем тут Серков?

— А! Тогда понимаю. Так ты его тоже сто лет не видела? А тут ты, потом — я. Понимаю.

— Нет, ты не понял. Он заходит постоянно. У него какие-то дела с нашим физкультурником. Они служили вместе в Узбекистане. Там Серков глаз потерял. А теперь он пэр, но, правда, мелкий. Сначала спортивным оборудованием торговал, а потом два киоска журнальных на Ленинградском вокзале поставил. С них и живет.

— А почему тогда косяком? Почему ты так сказала?

— А он тоже про Кошкина спрашивал. До этого никакого интереса к нему не проявлял. А тут вдруг...

— И что?

— Я Пашу вызвала. Они отошли. Как старые друзья отошли. Поговорили. Потом Паша вернулся.

— Не нравится мне всё это, — подытожил Москаленко. — Случайные совпадения, конечно, случаются. Но редко-редко.

Он снова взял в руку радиотелефон, однако старший брат всё еще находился вне зоны действия сети.

Хорошо, пойдем другим путем. Москаленко набрал номер подполковника Александра Бугаева, который занимался в Отряде воспитательной работой. У Бугаева был прямой доступ к правительственным массивам данных, а значит, он мог серьезно помочь.

— Александр Васильевич? Это Москаленко. Очень неотложное дело. Да, почти государственной важности. Поищете, пожалуйста, в массиве личных дел данные на Кирилла Серкова. Мой ровесник. Москвич. В армии служил... Должен быть... Ага, это он! Что-нибудь на него противоправное? Совсем ничего? Замечательно! Это замечательно! А где он сейчас живет? Ага, понял. Спасибо большое, Александр Васильевич! С меня причитается!..

Сложив радиотелефон, Юрий посмотрел на Надежду.

— Поедешь? — спросила она.

— Поеду, — просто ответил он. — Надо разобраться, что их связывает.

— Береги себя, — сказала Надежда на прощанье. — Вдруг там что-то страшное.

Серков тоже переехал из Новогиреево и жил теперь поблизости от Ленинградского вокзала. Москаленко сорвался к нему прямо как был. Но всё же при этом он оставался человеком разумным, а потому попытался дозвониться до брата. Наконец одна из попыток увенчалась успехом.

— Москаленко у аппарата, — откликнулся Сергей.

Юрий сбивчиво изложил ему ситуацию.

— Кошкин? Серков? — переспросил брат. — Почему не знаю?

— Вот я и прошу выяснить. У вас на Серкова ничего нет?

— У нас нет, — ответил Сергей. — Могу навести справки у соседей.

— Наведи, — попросил Юрий. — А я пока поговорить к нему еду.

— Под какой легендой?

— Сам ты легенда! Я ж бывший одноклассник. Дружбан детства!

— Хорошая легенда, — одобрил старший брат и отключился.

Серков жил в старом доме, до которого еще не добрались руки ремонтников. Угнетал обшарпанный фасад, грязные стекла окон. Москаленко оглядел окрестности и вошел в подъезд. Поднялся на третий этаж и вдавил кнопку звонка. Он совершенно не представлял, что нужно говорить в подобных ситуациях. Надеялся, что кривая вывезет, а Серков сам ему подскажет.

Дверь, обычная деревянная, открылась. Серкова узнать было трудно. Хотя и не труднее, чем Надьку. Он еще вырос и раздался в плечах. Черты лица загрубели. В волосах уже пробивалась ранняя седина. На носу — темные очки, сквозь которые невозможно было разглядеть глаза. Прячет инвалидность, догадался Юрий.

— Привет! — сказал Серков без приветливости.

— Не узнаешь? — спросил Москаленко с нажимом.

Серков помолчал, присматриваясь.

— Нет.

— Я Москаленко. Юрий. Твой одноклассник.

— Ага, — сказал Серков. — Ну и чего надо, одноклассник?

— Решил заглянуть на огонек. Навестить старого друга.

Вместо того, чтобы посторониться и пустить Юрия внутрь квартиры, Серков выдвинулся навстречу и осмотрел лестничную клетку: бросил взгляд вверх и взгляд вниз.

— Один пришел?

— Как перст! Встреча выпускников перенесена на сентябрь.

— Какая встреча?

Москаленко показалось, что Серков пьян. Отвечал бывший одноклассник замедленно и растягивал слова. Правда, от него не пахло.

— Короче, — обратился он к Серкову подчеркнуто громко. — Перетереть с тобой можно? А как насчет пивусика?

— Какого пивусика?

— Пиво будешь? Так я сбегаю.

— Не, не надо пива.

Он всё-таки отодвинулся, впуская Москаленко в квартиру. Как и ожидал Юрий, обиталище Серкова было захламлено до крайнего предела, в основном — бумагой. Валялись пачки газет, подшивки журналов, какие-то коробки. Похоже, бывший одноклассник использовал квартиру под склад. А что? Экономично!

Серков сел на одну из коробок, а Москаленко стул не предложил. Тогда Юрий сам взял несколько газетных пачек и соорудил из них импровизированное седалище.

Посидели. Помолчали.

— Ну говори, — предложил Серков. — Зачем пришел?

— Увидеться. Встретить старого друга.

— Врешь, поди? Да точно врешь. Дело, наверное. А ты от кого?

— Хм-м-м, — Москаленко замешкался. — От Корчака.

— От какого, блин, Корчака? — Серков явно начинал злиться.

— От Януша.

Наступила пауза.

— Не знаю, блин, Корчака, — Серков опять начал тянуть слова. — Многих пацанов знаю, а Корчака не знаю. От каких твой Корчак?

— От польских, — ляпнул Москаленко.

И это тоже привело Серкова в замешательство. Юрий понял, что разговор окончательно уползает в сторону от интересующей его темы. Пока он тут развлекается, Кошаку где-то очень плохо.

— Ладно, — сказал Москаленко. — Пошутили и хватит. Тебя недавно в приюте видели. Ты, говорят, туда часто заходишь?

— Я? В приюте? — Серков вдруг вздрогнул всем телом. — Бываю. А тебе чего, блин?..

— С детишками общаешься?

— Отвали, блин. Не колышет тебя, понял? Говори, от кого пришел, или катись.

— Павла Кошкина знаешь? Малец такой.

— Не врубаюсь, чего ты гонишь. Какой малец?

Серков больше не растягивал слова, и это Юрию очень не понравилось.

«Пора бы стукнуть его пару раз, — подумал Москаленко. — Для острастки».

Но тут у Юрия зазвонил радиотелефон. Он вытащил его из чехла, нажал кнопку и услышал голос старшего брата:

— Юра, слушай меня внимательно. Я еду к тебе. Наши тебя видят. Вставай и уходи. Слышишь? Немедленно вставай и уходи.

И тут Москаленко допустил ошибку. Мог бы сообразить, что брат не будет просто так звонить и требовать «вставай и уходи». Значит, надо слушаться. А вместо этого он резко сказал:

— Никуда я не пойду!

В следующее мгновение всё переменилось. Серков быстрым движением руки выхватил пистолет. И тут же грянул выстрел.

Еще через мгновение Москаленко обнаружил, что лежит на полу, опрокинув свой газетный трон. Сверху брызнуло стекло, а по полу заскакал стальной цилиндр, распространяющий белый удушливый дым.

Еще один выстрел. Совсем рядом вжикнула пуля.

С грохотом вылетела входная дверь, и в комнату ворвались бойцы в камуфляжной форме и противогазах. Сразу стало тесно. Но Юрию было не до бойцов, и не до тесноты. Дым ослепил и удушил его. Москаленко на ощупь пополз к выходу. Но тут его подхватили и с силой заломили руки за спину.

В себя он пришел только во дворе. Там стояли милицейские «уазики», грузовик спецназа и «береза» брата. Сергей страшно ругался, а Юрий сидел на скамейке, куда его прислонил спецназовец, и тупо кивал. Из глаз всё еще градом катились слезы, но дышать уже было полегче.

Потом в дверях появился Павел. Он был растрепанный и бледный, как смерть.

— Пашка! Кошак!

Юрий сделал над собой усилие, встал и поковылял к мальчишке:

— Что ж ты, Кошак?!

— Дядя Юра!

Подросток хотел уже подбежать и, может быть, обняться, но остановился на полушаге и насупился, как тогда, при первой встрече.

— Не надо, дядя Юра. Я плохой... А вы космонавт. Вам не надо.

— Дурак ты, Пашка, — сказал Москаленко. — Потом поймешь, какой дурак. Домой давай скорее! Мать там с ума сходит.

— Доставим, — пообещал угрюмый спецназовец.

Москаленко протянул руку Павлу. И тот, пряча глаза, ее пожал.

Они разошлись, а Юрий вернулся на скамейку.

— Ну что у вас там? — поинтересовался он у брата.

— Отдел по борьбе с наркоторговлей давно их пас, — сообщил он. — Наркота шла от поставщика из Узбекистана. Здесь сбывалась. Твой Серков у них типа профессионального убийцы был. Зачистки в случае чего устраивал. С конкурентами опять же разбирался. Ну и детишек пас.

— Дети-то тут при чем? — с тоской спросил Юрий.

— Они товар сбывали. Малолеткам срок за сбыт наркотиков не предусмотрен. Взятки гладки. Выбирали тех, кто из бедных семей, кто не устроен. Потому и паслись рядом с приютом.

— Так... кхе-кхе... Пашка — наркоторговец?

— Соображаешь. Но взбрыкнул, похоже. Потребовал чего-нибудь. А у этих пацанов ничего требовать нельзя. Себе дороже выйдет. Они его и взяли.

— А что собирались с ним сделать? — спросил Юрий, чувствуя себя полным идиотом.

— Не знаю я, что они собирались с ним сделать, — ответил Сергей и добавил, недобро усмехнувшись: — Но обязательно узнаю...