"Полукровка" - читать интересную книгу автора (Гореликова Алла)

Ждать — искусство, в котором трудно достичь совершенства. Ждать, когда минута кажется часом, а день — вечностью...

Обычно я неплохо чувствую время, но сейчас...

Ослепительный белый свет, оглушительная тишина, ни малейшего колебания гравитации, полная экранизация всех видов полей и излучений. Коробка с пайками в углу, простейшей конструкции санузел — в другом. Голые стены, голый пол, датчики слежения на потолке. Никаких посетителей. Никаких допросов — после того, единственного, где я отослала пятерку обвинителей за объяснениями к пещерникам. Вполне вежливо, между прочим, отослала! Куда вежливей, чем обращались со мной бойцы из группы захвата по пути сюда.

Сюда — на ханнский курьерский корабль. Я задумываюсь, где мы сейчас. Пустые мысли, вполне годные на нудный процесс убивания времени. Мы можем быть где угодно — ханнский курьер почти дотягивает в вооружении до человечьего эсминца, а в автономности даже превосходит.

Пустые мысли, помогающие отогнать ужас ожидания. Иногда я не выдерживаю тишины, начинаю говорить, но уже через пару минут не могу вспомнить, что несла... и я не говорю подолгу. Потому что стены поглощают звук, и собственный голос порождает жуткое ощущение вселенского одиночества, от которого хочется выть и кидаться на дверь с выпущенными когтями. Я не знаю, неделя прошла или две; а может, уже месяц? Да нет, не может быть, они не могут так затягивать дознание, не имеют права! Пусть они не захотели отвезти меня на Рах и провести расследование на месте (как обычно и делают в подобных случаях!), но ведь любой из них за это время раз десять мог слетать туда и обратно! Безопаснику пещерников никакого резона нет отрицать мои слова, да и не в характере пещерников сдавать своих; но сомнения начинают одолевать меня. Сомнения, поднимающие с темного дна души страх и злобу. Иногда страх берет верх. Иногда злоба перерастает в бешенство, черное бешенство с горьким осознанием собственной беспомощности: нейробраслеты на руках отзываются болью даже на побуждение к сопротивлению, и открытым бунтом я добьюсь разве что болевого шока. Пока я не даю воли ни страху, ни бешенству, пока я держу себя в руках. Потерявший самообладание — первый кандидат в покойники, это верно в бою, но здесь и сейчас, кажется, еще вернее. Спесивые рыжие бестии специально мурыжат меня, я понимаю: они не могут казнить меня как дезертира, но преспокойно шлепнут при малейшей попытке к сопротивлению. Не дождетесь, цежу я сквозь зубы, и закрываю глаза, и вспоминаю какую-нибудь ерунду — приятную или нет, без разницы, лишь бы она не касалась ни Рах, ни ханнов. Иногда мне и в самом деле удается отвлечься, и это становится поводом чуть-чуть погордиться собой.

Я постоянно хочу спать. Не скажу, что мне мешает свет, нет. Скорее, абсолютная тишина и неизменность. Я засыпаю часто, но ненадолго, и сон не приносит отдыха. В первые дни я часто и с удовольствием представляла рожи охранников в ту минуту, когда им придется извиниться, снять с моих рук браслеты и отдать честь, сообщая о полном оправдании. Теперь я мечтаю только о нормальном сне. Десять, нет, лучше четырнадцать часов. И не в койке, пожалуй, а в ванне с биогелем. Не все ли равно, какие морды будут у рыжих бестий. Так и так я останусь с ними в расплёве.

Я обрадовалась, когда за мной пришли. Обрадовалась, хотя оправданием и извинениями явно не пахло; обрадовалась просто потому, что произошло хоть что-то, разбившее сводящую с ума ослепительную белую монотонность. Меня перевели через коридор — каких-то пять, шесть секунд, а сколько событий: слегка шершавый камнепластовый пол, цоканье шагов, чуть слышное гудение воздухообмена, и привычное разнообразие полей, безошибочно указывающее — висим на орбите; и успокаивающе серые стены, и милосердно тусклое дежурное освещение... резкий запах напряженной готовности от охранников, побуждающий и меня собраться и быть готовой.

Мягкий, на грани слышимости шорох двери, за которой ждет — что?

Всё та же пятерка обвинителей. И никого из тех, кто может подтвердить мои слова. Да за это время не то что на Рах, на Триали раза три смотаться можно! Не говоря уж о Пещерах! Они не хотят, ударяет меня убийственная в очевидности своей мысль, они специально время тянут, им же придется меня оправдать, все равно придется, а не хочется! Они ждут, что я сорвусь! И тогда уже неважно будет, они правы или я: сопротивление дознанию и суду приравнивается к полному признанию вины.

— Три Звездочки, гвардия и Совет Семей обвиняют тебя в предательстве и дезертирстве. Ты не хочешь сейчас добавить к прежним своим словам новые? Подтвердить их или опровергнуть? Честно признать вину?

«Честно признать»! Какой-то момент мне кажется, что единственный достойный ответ — вцепиться главному обвинителю в глотку. Рожденный в нейробраслетах болевой импульс туманит мозги. Ну нет! Я еще не настолько съехала с катушек, чтобы дать убить себя за сопротивление суду!

— Когда вы оправдаете меня, я получу право требовать у Совета Семей компенсации. За намеренное затягивание следствия.

Я говорю медленно, иначе не сохранить спокойствия. Медленно и четко, глядя ненавистному ханну прямо в глаза... редкий цвет для ханнов, почти карий, а вибриссы седые, старик, значит, старых правил... и с удовольствием убил бы меня только за черную шерсть и голубые глаза, а уж за отца... а вот не дождешься! Убить контрактника не так-то просто, если не хочешь объясняться в межрасовом арбитраже.

Мне кажется, или обвинители и впрямь ждали другого? Меня уводят слишком быстро, я не успеваю понять смену выражений на ненавистных рыжих мордах. Дверь снова отсекает меня от мира. Дверь моей тюрьмы, моего белого одиночества, моего ожидания. Бессмысленного, наверное, ожидания.

Мне многого стоит не показать отчаяния. Многого. Я и сама не знаю, каким чудом мне это удается.

Я наматываю круги в мертвом безмолвии, в безнадежности, в отведенном мне ханнскими обвинителями временном личном аду, вдоль стен, слепящих белизной, по неестественно беззвучному полу. Движение помогает мне, усталость меня успокаивает.

«Висим на орбите», — думаю вдруг чужой какой-то мыслью, и смеюсь, и смех так странен в коконе абсолютной тишины, мне страшно слышать его, но я все смеюсь и не могу остановиться.

Меня рассмешило родившееся из глупой мысли про орбиту понимание: я узнала столько нового! Подробности короткой прогулки (не допросом же называть этот фарс?!) скрасят заключение некоторой новизной если не тем, то хотя бы событий.

Да, смех страшен, он не может разорвать глухую тишину камеры, и я обрываю его резким, отчаянным усилием. Надо успокоиться, Альо, ну же! Я достаю паек, смакую его, растягивая каждую минуту: еда, надоевшая, стандартная, не очень-то вкусная еда — тоже событие. Событие, которым я наслаждаюсь. Каждым звуком. Каждым ощущением. Каждым оттенком вкуса.

Поев, я возвращаюсь к насмешившему меня пониманию. Да, в самом деле смешно: как мало надо после того, как не имеешь вообще ничего! Смешно и страшно...

Устраиваюсь поудобнее в обжитом уголке и начинаю вспоминать. Все детали, все оттенки. Каменные лица конвоиров и цоканье шагов по камнепластовому полу, привычное разнообразие полей, уютное дежурное освещение. Непроницаемые карие глаза главного обвинителя. Предложение — почти приказ! — признать вину... честно, ишь ты! Неужели они всерьез допускали, что я соглашусь?

Нет, усмехаюсь я. Они не так наивны. Ханны и вообще-то наивностью не отличаются, а уж старики... уж они-то тертые, прожженные, они умеют распоряжаться чужими жизнями. Если они чего и ждали, так разве, что я сорвусь. По минимуму — дам повод к санкциям. А в идеале... да, браслеты вовремя остановили меня! Иначе, очень даже может быть, моя прогулка кончилась бы в пространстве за шлюзом.

Стоп! Браслеты! Почему была боль? Непонятно, странно. Да, я озлилась. Но не настолько же, чтобы впрямь кинуться в буйство? Или настолько? Да нет, не собиралась я ни на кого кидаться! Спокойно стояла. Представила только, как это было бы здорово... но с каких это пор браслеты реагируют не на конкретные несанкционированные действия, а на агрессивные мысли?!

Просто мышцы напряглись, осаживаю я разгулявшееся воображение. И браслеты восприняли это как готовность к действию. Я ведь могла кинуться. Я, конечно, не с пол-оборота завожусь, как мама, но и до спокойствия отца мне всегда было далеко. Это работа на Рах научила меня терпению. И Телла. Не знаю, важна ли ему будет моя благодарность, говорю я себе, но ради того, чтобы получить возможность сказать ему спасибо, я потерплю.

Но мысли о браслетах не оставляют меня, я верчу их так и эдак — не все ли равно, о чем думать, лишь бы время шло! — и в какой-то момент мысли эти перестают мне нравиться.

Я раскладываю сомнения по полочкам. Сопоставляю замеченное с услышанным когда-то, не помню уж, где и от кого. Да, слышала я совсем другое, но много ли правды в сплетнях? Да еще и услышанных краем уха. Я фыркаю, вскакиваю на ноги и выпрыгиваю на середину камеры. Становлюсь так, как стояла перед обвинителями, стараюсь увидеть их. Это нетрудно, моя память здесь здорово обострилась. Я вижу и слышу, и снова мне кажется, что вцепиться главному обвинителю в глотку было бы достойным ответом. И снова нейробраслеты выдают болевой импульс... напрягла я мышцы или нет? Не знаю, не знаю! Мне кажется, нет; но разве браслеты не могут уловить напряжение, прошедшее мимо разума? Хо, да конечно! Часто ли в бессмысленную драку ведет разум?

Тогда я укладываюсь в привычном уголке и закрываю глаза. Старательно расслабляюсь. Прочь напряжение, уговариваю себя, ты на грани сна, ты мирная и теплая, сонная и добрая... ты не будешь кидаться на них даже мысленно, ты слишком расслаблена для резких движений... ты просто вспомнишь... ты просто... ну да, я просто разозлилась!

В этот раз боль накатывает резче и сильней. Конечно, я же расслаблена, я и не ожидала!..

Не должно быть такого!

Перекатываюсь на живот, встаю на четвереньки, трясу головой. Больно, черт, больно! Сволочи... сволочи, скоты, ублюдки... чтоб вы сдохли, бестии рыжие!

Я чуть не закричала: неожиданный импульс ударил так, что потемнело в глазах и сперло дыхание. Черт, черт, черт, что ж это за браслеты такие сволочные?!

Именно про такие я где-то когда-то слышала... слышала, но не поверила. Зря, киска. Надо было поверить. И поинтересоваться у знающих, что за пакость.

Почему, закричало всё во мне, за что?! Я знаю, за что. И почему — тоже, кажется, знаю. Я не поверила тогда невнятной сплетне, но запомнила. И что мне надо сейчас, срочно, немедленно, сию секунду — перестать думать об этом. Выбросить из головы.

Перестать думать вообще.

Успокоиться.

Расслабиться.

Иначе эти браслеты просто убьют меня. Или дадут такую возможность ханнам.

Ты же не хочешь этого, правда, детка?

Так расслабься!

Сложно успокаиваться сквозь боль. Но не думать намного сложнее. Не думать, когда отгадка почти в руках! Когда, кажется, только и осталось — сложить два и два!

Мне и это удалось. И оказалось, что не самое сложное — преодолеть боль, перестать злиться и забыть о ханнах. И задвинуть в самый дальний закоулок мозга готовую проклюнуться отгадку. Самым сложным оказалось — думать о будущем.

О прошлом — другое дело. О прошлом думается само. Воспоминания поддерживают и утешают меня, давние в основном воспоминания: детство, отец, учеба. Но, вспоминая отца, я невольно возвращаюсь мыслями к разговору с Никольским. К Блонди. К Телле. К ИО и СБ, Триали и Конгломерату, Империи и вероятной войне. И на любой, самый пустячный эпизод из жизни отца накладывается столько вопросов... а ответа — ни одного.

Отец не должен был так поступать со мной, горько думаю я. Не должен был скрывать. Не должен был оставлять меня одну перед внезапным выбором.

Не должен был оставлять меня одну...

Обдумывать предстоящий выбор — а мне придется делать его, придется, ведь ханны все равно должны оправдать меня и отпустить! — не просто сложно, а на грани невозможного. И я не могу преодолеть эту грань.

Я пытаюсь. Я вспоминаю ту встречу на бирже и пытаюсь решить, как буду жить дальше, с кем, для кого... я честно пытаюсь! Просто я не верю, совсем не верю, что доведется объявить выбор вслух. Я потеряла надежду.

Потому что ханны добьются своего.

Я уже не пытаюсь считать дни и прикидывать время. К чему? Да, они успели бы слетать на Рах. Да, они и на Триали успели бы слетать. Но — оно им надо? Не думай об этом, детка, обрываю я себя. Злиться нельзя. Нельзя психовать. Спокойствие — твоя единственная защита, киска.

Сколько же дней прошло?..

Говорят, самое страшное — потерять надежду. Не знаю. Когда за мной пришли в следующий раз, я верила, что иду на смерть. Надежды не осталось во мне, но страх? Страха не осталось тоже. Только усталость. Дикая, тоскливая, безнадежная усталость. Усталость мертвеца, которого, убив, заставляют зачем-то дышать и двигаться... зачем, ведь будущего все равно нет?

Перед обвинителями стоял, подбоченясь, Блондин Вики. Рядом, мелко трепеща крыльями, завис пещерник.

— Три Звездочки, в распоряжение Совета Семей поступили новые данные. — Главный обвинитель фыркнул и выплюнул вопрос, словно глоток прокисших сливок: — Желаешь ознакомиться?

— Да, — сипло выдохнула я. Умершая было надежда задрыгала лапками, демонстрируя несомненные признаки жизни.

Пещерник опустился рядом со мной, достал секретку и активировал запись. Голограмма, снятая в знакомом мне кабинете безопасника пещерников, вместила троих. Самого пещерника, Теллу и командора Рлайммау.

«Я, как представитель Народа Пещер, отвечающий за безопасность работ в системе Рахалт, утверждаю и свидетельствую перед всеми заинтересованными лицами, что действительно возложил на капитана Три Звездочки конфиденциальное поручение, связанное с полетом на Нейтрал. В обязательные условия миссии входила полная тайна отлета из системы Рахалт. О сущности поручения говорить считаю излишним, однако я уже получил доказательства, что капитан Три Звездочки исполнила порученное, как надлежало. Я рад сообщить, что капитан Три Звездочки заслужила благодарность Народа Пещер, а также специальную премию за полный успех миссии».

«Я, свободный капитан Телла, подтверждаю истинность вышесказанного и свидетельствую в пользу капитана Три Звездочки, поскольку именно я посоветовал возложить означенную миссию на капитана Три Звездочки, поручившись в ее способности исполнить поручение любой сложности».

«Я, командор Рлайммау, вынужден заявить, что в свете прозвучавших показаний гвардия снимает обвинения с капитана Три Звездочки. Как инициатор обвинения, готов принести личные извинения капитану, как только она вернется на боевой пост. И лучше ей сделать это поскорее, потому что у нас жарко!», — финальный рык командора заставил обвинителей поморщиться, пещерник же спрятал голокарточку и добавил (слова из коммутатора на боевом ханнском звучат правильно и бесстрастно, но в пронзительном чвырканьи пещерника явственно слышится гнев):

— Ситуация в системе Рахалт действительно такова, что лучше бы ханнам приложить все усилия к защите эксперимента. Нас удивляет их стремление удержать вдали от места событий капитана, зарекомендовавшего себя наилучшим образом с самого начала работы на Рах. Прошу принять мои слова как официальное мнение моего народа.

Дальнейшее запомнилось смутно и невнятно. Да, они извинились, сняли с моих рук браслеты и отдали честь, но вместо долгожданного, предвкушаемого торжества я испытывала лишь тягостное нетерпение: уйти отсюда и... неважно, что дальше! Разве мне нужно что-то еще?!

Я шла, как во сне, и всё убыстряла шаги, боясь, что сон кончится и я не успею... не успею уйти, снова окажусь в сводящей с ума белой тишине. Блонди взял меня за руку, я невольно подстроилась под его шаг и задышала ровнее, и поняла, что готова была бежать. Хорошо. Правильно. Сон или нет, последние минуты на ханнском корабле я проведу достойно. Хоть в этом и не будет моей заслуги! Коридор, шлюз, переходник... шлюз, рубка, медблок, ванна с биогелем... Вик знает, что мне нужно! Я привычно задержала дыхание и нырнула в гель и, в последний миг перед беспамятством, почувствовала себя абсолютно счастливой.

Когда медтехник поднял меня на поверхность геля и разбудил, Блонди раскачивался в гамаке у противоположной стены, хрустел подсоленными ореховыми крекерами: мой любимый сорт, и он, стервец, прекрасно это знает!

— И мне дай, — потребовала я, стряхнула со шкуры гель и сладко потянулась.

— Вот так сразу? — Вик спрыгнул на пол. — Фигушки. Сначала суп. Пойдем, в каюте удобнее.

Каюта оказалась просторной, с низким круглым столиком, диваном у стены, мягкими креслами и шкафчиком бара. Сплошной лишний вес. Зато на столике ждет еда, мурр! Туба с обещанным супом, стакан с трильскими палочками, пакет крекеров и два пакета натуральных сливок. То, что надо! Я вскрыла тубу. Рыбный суп-пюре из земного рациона. Неплохо.

Вик смотрел на меня с умилением; не капитан, а кормящая мамочка!

— Хватит таращиться, — буркнула я. — Смущаешь.

— Ханны тебя чем кормили?

Я чуть супом не подавилась. Нашел когда спросить!

— Что ж ты, Блонди, аппетит мне портишь?! Сам не знаешь, чем они могут кормить арестанта? Типовой паек низшей категории.

— Что-то в этом роде я и предполагал, — кивнул Вик. — Отощала, смотреть сил нет.

— Не думаю, что от плохой кормежки, — покончив с супом, я взялась за палочки. — В количестве меня не ограничивали, а они должны быть сбалансированы. От нервотрепки, наверное.

— У тебя есть нервы? — поднял брови Блонди. — Вчера я бы этого не сказал.

— Вчера? — переспросила я. — Я что, сутки целые продрыхла?

— Чуть больше. Ладно, рассказывай, как всё было?

— Было погано, — зло ответила я. — Блонди, я даже вспоминать не хочу!

— Расскажи и забудь. Мне отчет сдавать, понимаешь? Мало ли, вдруг что важное всплывет.

Отчет ему сдавать!

— Ты так со мной говоришь, будто я уже на ваш Конгломерат работаю.

— А на кого ты работаешь? — преувеличенно невинно спросил Вик.

— На пещерников, — буркнула я. — И, к сожалению, на ханнов.

— Ну, что касается ханнов, так это спорный вопрос, — Вик откинулся на спинку кресла, закинул руки за голову. Он и вправду устал, поняла вдруг я. — А Народ Пещер, разреши напомнить, входит в Конгломерат. И, имей в виду, у нас уже неделю как действует объединенная разведслужба. Мы, лэмми, пещерники, Триали и киберы.

— Киберы? — я удивилась: киберы до сих пор не влезали в политические игры и, соответственно, пренебрегали разведкой.

— Думаешь, им хочется оказаться под Империей?

Это вряд ли, подумала я. Иллы естественные-то расы низшими считают, а уж киберов — на ступеньку ниже низших.

— Альо, давай рассказывай, нечего мяться. Так надо. Тебе не меньше, чем мне или Конгломерату.

Надо... единственное, что мне надо — выбросить из головы... ой! Браслеты! Та почти понятая загадка, которую пришлось отложить на потом... которую удалось отложить на потом! Иначе, очень может быть, я бы здесь сейчас не сидела!

— Блонди, ты слышал о нейробраслетах, реагирующих не на четкое намерение, а на мысли?

— Илловские, — уверенно ответил Вик. — Гнусная штука.

— Точней не скажешь, — я вздрогнула. — Именно гнусная.

— Постой, — спохватился Вик. — Киска, ты-то откуда знаешь? Они что, нацепили тебе?.. Господи, Альо...

— Этот контракт здорово меня продвинул по части самоконтроля, — неловко пошутила я.

— Три недели, — Блонди глядел на меня потрясенно и, кажется, виновато. — Альо, ты ж должна была с катушек съехать через неделю максимум! Альо, ты уверена? Вообще-то ханны пользуются стандартной полицейской моделью.

Конечно, не уверена. Откуда, я и полицейскую-то модель разве что понаслышке знаю. Как говорится, приводов не имею... Я пожала плечами и выложила подробности.

— Да, — зло сощурился Вик. — Илловские, точно. Альо, как ты выдержала три недели?

Я задумываюсь: вопрос задан серьезно и требует серьезного же ответа. На самом деле, разве они так уж меня допекали, эти илловские браслеты? Уж явно не настолько, как кажется Вику. Браслеты, реагирующие на мысли...

— Знаешь, я только теперь поняла, что они намеренно злили меня. Заводили. А там... там я всё воспринимала как должное. Вик, ведь я привыкла к их ненависти. Еще на Рах. И она перестала меня злить. Как фон, на который не обращаешь внимания.

— Неужели всё было так плохо?

— Но в итоге, получается, именно это меня и спасло? — Я вздрогнула, подумав: было-то плохо, а вот как будет? Не удивлюсь, если еще хуже. — Понимаешь, Блонди, я ведь хорошего и не ждала. И я уже привыкла держать себя в руках.

— Я бы не смог. Все равно бесился бы. От одного ожидания.

Ждать было тяжело, мысленно согласилась я. Очень. Но мы ведь начали браслеты обсуждать, а не по шерстке меня гладить? Я задумалась, подыскивая объяснения.

— Я старалась думать о другом.

— И все-таки, почему илловские браслеты? — пробормотал Вик. — Только чтобы доконать неугодного капитана... да мало ли других способов! С чего ханнам пользоваться имперскими разработками? И в честь чего...

Империя вербует союзника, подумала я. Телла оказался прав. И я, коль будем живы, еще стану против ханнов. Странно, но меня это обрадовало. Никогда не считала себя ни кровожадной, ни мстительной, но сейчас!..

— Альо, а ты как думаешь?

— О чем, Вик?

— Как ханны раздобыли илловские браслеты?

— Да хоть от той же Или-Раан, — фыркнула я. — Если она работает на Империю...

— Откуда знаешь? — так и взвился Вик.

— Телла сказал. А что?

— Да ничего, извини, Альо. Продолжай.

— А что продолжать, — скривилась я. — Интересного ничего больше не было, честное слово.

— Давай оставим это специалистам, — твердо предложил Вик. — Ты рассказывай.

Вот ведь назойливый! Я пожала плечами. Было б что рассказывать, ведь в четыре фразы уложусь! Ну да что с ним делать.

Я рассказывала, наверное, пару часов. Он, конечно, оказался прав. Стоило только начать, и мне самой захотелось выговориться. Выплеснуть из себя всю обиду, всю боль, все сомнения... выплеснуть, понять — и забыть.

Рассказывать, правда, оказалось тяжело. Больно. И почему-то стыдно, хотя стыдиться мне нечего. Благо, это Вики... наш с папой друг. Наверное, кому другому я не смогла бы рассказать. Ну, может, Чаку еще и Телле.

И что странно: заставляя себя вспоминать и говорить, переживая эти страшные дни заново, я избавлялась от горечи и боли. Я не понимала этого, но, когда говорить стало и в самом деле не о чем, на душе сделалось пусто и легко. И я смогла подумать о другом. Нет, не смогла даже, а просто подумалось. Само.

— Спасибо, Вик, — от души сказала я. — Спасибо, что заставил рассказать. И спасибо, что вы туда успели. Еще немного... не знаю, что бы со мной стало.

— Долг платежом красен, — криво улыбнулся Блонди. И добавил, вдруг помрачнев: — Кстати, это называется «сенсорный голод». Ты не слышала о таком? На психику давит со страшной силой. Да плюс илловские браслеты! Я тоже не знаю, Альо, что бы с тобой стало. Странно, что мы успели. Очень даже могли опоздать.

— Хочешь сказать, теперь мы квиты? — я улыбнулась в ответ, радостно ощущая, как меркнет, уходит в прошлое белизна ханнской одиночки. — Всё равно, Блонди, спасибо! А где пещерник?

— У него свои дела. Может, уже и улетел.

— Постой, а мы где?

— На Нейтрале. У меня, так что добро пожаловать.

Ну да, где ж нам еще быть. Я ведь не полечу на Рах без корабля. Так, надо срочно двигать к Никольскому.

— Ладно, Вик, — я сладко потянулась и встала, — у тебя хорошо, но мне пора. Сам слышал, там горячо.

— Подожди, — притормозил меня Вик. — Еще один разговор остался.

— Ну, давай, — вздохнула я.

— Чего вздыхаешь? Догадалась уже?

— Наверное...

— Вот и славно. Начну тогда сразу с официальной части. Капитан Три Звездочки, объединенная разведслужба Конгломерата предлагает тебе постоянную работу.

Вик ухмыльнулся и протянул мне бланк контракта.

Я взяла, наверное, больше из любопытства. Что ж, полюбопытствовать стоило! Вполне честных контрактов не существует, это всем известно, но я держала в руках именно вполне честный контракт. Он вводной части до заключения! Цель деятельности, условия работы, рекомендуемый стиль жизни... оплата, прохождение информации, обеспечение секретности... особые обстоятельства... я не увидела подвохов. Все возможные последствия моего согласия — все, какие я могла вообразить, и еще несколько, о каких я и не подумала бы, — расписывались и оговаривались во всех подробностях. И мне это понравилось, хотя о некоторых моментах даже читать страшно до мороза по коже. Что ж, легкой жизни мне не светит, зато, случись что, некого будет упрекнуть: вижу, во что лезу. Я откинулась на спинку кресла, закрыла глаза и задумалась.

Можно отказаться. Можно, как говорил Чак, осесть на планете и жить спокойно. Можно даже попытаться забыть о войне. Какая разница, по чьим правилам будет жить Галактика... Империя так Империя, пусть. Ведь я уже не буду летать.

Я сглотнула вставший в горле ком. Не летать... да, я хочу жить спокойно, но не такой же ценой! Перечеркнуть всю прежнюю жизнь? Нет уж! В космосе не выжить одиночке, теперь я в это верю, убедилась. Но мне предлагают не самую плохую компанию.

Я перечитала контракт еще раз.

— У отца был такой же?

— Да, это типовая форма. Разница в мелочах. Забавно, Альо, я почему-то так и подумал, что ты об этом спросишь. Даже убедил шефа дать мне его с собой. На случай, если на слово не поверишь.

— Дай, — вскинулась я. — Я верю, Вик, но все равно дай!

— Конечно.

Да, отмечала я, заглатывая строчки отцовского контракта: цель деятельности... условия... стиль жизни... прохождение информации... особые обстоятельства... да, разницу можно снести на изменившуюся обстановку. Отец... вот так, значит...

— Алексей Переяславцев, капитан Три Звездочки — условия приняты.

Отец, отец... я почти забыла твой голос... я почти забыла, но все же он был не такой. Старше. Хотя смешливая легкость интонаций осталась та же. Оставалась, поправила я себя. До того дня, когда он улетел («на недельку, Альо... ну, может, дней на десять»), чтобы больше не вернуться.

Я вернула Вику отцовский контракт и еще раз перечитала свой.

— Зико Альо Мралла, капитан Три Звездочки — условия приняты.

Я, Зико Альо Мралла, ответчик по твоим долгам и продолжение твоей жизни, со всеми вытекающими правами и обязательствами. Ну ее, спокойную жизнь! Зато, может, мне повезет расплатиться за твою гибель.

— Что теперь?

— Теперь мы с тобой летим на Рах. — Блонди забрал у меня подписанный бланк, небрежно кинул в карман. — Никольский просил передать: с твоим кораблем полный порядок. Боевое построение, ты ведешь, выход в третьей зоне, код-пароль прежний, доложиться командору сразу по прибытии. И, — Вик достал из бардачка под главным пультом инфочип, — на, передашь Телле. Чтобы никто не видел, сможешь? Я-то с ним только у всех на глазах видеться буду.

— Передам, — кивнула я. — Какие проблемы.

— Да, и имей в виду — в дороге полное молчание.

— И полный маскировочный режим? — фыркнула я. — Само собой, Блонди! Кстати, тебя поздравить с новым кораблем?

— Не стоит, — Вик скривился. — Нормальный корабль только начали делать. А это... так, дешевка бэушная. Ради срочности работы. Не сидеть же целый год без дела.

Да уж, при таком контракте без дела не посидишь.

Мы вылетели, как только я загрузила рундук «Мурлыки» нормальной едой: мысль о ханнских пайках вызывала тошноту.