"Полукровка" - читать интересную книгу автора (Гореликова Алла)

В мегаполисе душно, влажно и сумрачно. Свет насыщен изумрудным и золотым, а интенсивность его раз в десять меньше, чем под открытым небом, оставшимся за шлюзом. Напоминает Триали, насколько я могу судить по немногим виденным изображениям родины трилов. Впечатление подводного сумрака усиливает снующая в заменяющих стены баках с водорослями мелкая рыбешка; а золотые блики — всё, что остается от солнечного света после просачивания сквозь устилающую крышу фотоэлементную пленку, — довершают впечатление эффектом ряби над головой.

— Впервые вижу прозрачные фотоэлементы, — говорю я.

— Их функция двояка, — поясняет через разговорник мой провожатый. — Они дают меньше энергии, чем классические солнечные батареи, но зато пропускают самую благоприятную для жизнедеятельности часть спектра. Вы видите, фактически мы идем по оранжерее.

Ящер-экскурсовод мелкий, с красновато-серой кожей. Подросток. Странно и глупо: водить экскурсии, конечно, работа как раз для детенышей, но только в том случае, если это экскурсия и ничего больше. А как насчет вытягивания информации из любопытных чужаков? Неужели ящеры наплевали на такую возможность?

— Так у вас не везде так?

— Почти везде. Такие условия хороши и для производства пищи, и для нас. Простая бронеплексовая крыша применяется только на промышленных объектах.

Простая бронеплексовая, как же, думаю я. А анизоопт не хотите? К своей промышленности ящеры относятся более чем серьезно.

Я чихнула и, извинившись, натянула мембранную маску. В траншеях вдоль стен обильно цветут небольшие, в мой рост, деревца, терпкий аромат щекочет ноздри. Один раз накололась на незнакомом запахе, хватит.

Под деревцами топорщит мясистые листья какая-то травка — тоже, видно, съедобная. Я вспоминаю рассказ отца о давней заварушке в Первой Колонии — в городских скверах тогда росла картошка, а на клумбах вместо цветов сажали овощи. Он еще сказал, что ящерам площади под пищу так не расширить: некуда.

Из обсаженного деревцами коридора мы свернули в огромный ангар, напоминающий земные эксперименты экоархитекторов: к высокому потолку уходят торжественной колоннадой столбы буйно переплетенных лиан, на них среди огромных желтых цветов висят плоды — от крошечных завязей до колбас в полтора метра длиной и толщиной сантиметров двадцать.

— Ого! — поразилась я. На Нейтрале тоже есть оранжереи, но такого буйства там не увидишь. Мой провожатый объяснил:

— Это из того немногого, что удалось закупить на Земле. Люди неохотно делятся семенным фондом, предпочитают продавать готовое.

— А кто охотно делится? — хмыкнула я.

— Империя, — ответил на мой чисто риторический вопрос ящер. — К сожалению, илловские разработки в области пищевой органики сильно отстают от человеческих. Но зато Светлая Империя готова ими делиться, а это дорогого стоит.

Ящеры здорово отстают в биотехнологиях, вспомнила я объяснения отца. Люди в основном воспроизводят пищу из клеточных культур, ящеры до этого пока не дошли, а делиться за так просто технологиями... ну, это-то ясно! А вот почему Империя вдруг стала делиться, да не с кем-нибудь, а с ящерами... ну, это тоже понятно — иллы вербуют союзника. Союзнический договор сссла с людьми не выдержит проверки войной, если общественное мнение будет за Империю.

Мы медленно идем вдоль зеленой колоннады. Из глубины зала слышатся посвисты, щелчки и чириканье местного языка, и я в который раз досадую, что мне не дано понимать его без разговорника. Пещерник, дракон или кибер смогли бы черпать информацию из болтовни прохожих... и чего сюда, интересно, пещерника не послали? Или кибера? Тоже мне, объединенная разведслужба!

— Чем же поделилась с вами Империя?

— Я покажу, — пообещал ящер. — А пока обратите внимание на наиболее традиционные источники нашего рациона. Когда-то всё это росло под открытым небом.

Колонны с земными лианами сменились шпалерами чего-то вовсе непонятного, словно огромные клубы спутанной толстой проволоки, серовато-блестящей, утыканной мелкими неровными наростами.

— В пищу идет и надземная часть, и корни, очень экономично. Всё еще наибольший эффект. Как сказали бы на Земле, классика остается непревзойденной.

«Непревзойденная классика» тянется долгим и запутанным лабиринтом, глазеть, откровенно говоря, не на что, и развлекает меня только разговор с ящером-проводником. Поначалу он, конечно, не был словоохотлив, на вопросы отвечал то коротко, то с ученой занудностью, но в любом случае — вежливо и обтекаемо, так, что прочесть в ответе его собственное мнение затруднительно. Но постепенно он разговорился, последние коридоры и вовсе трещит без умолку, у меня голова тяжелеет от его треска...

Но слушаю, и недоумение то и дело переходит в злость, сменяясь вновь еще большим недоумением. Ящер то рассыпается в благодарностях Империи, то превозносит Землю и Конгломерат, а ведь я его ни на то, ни на другое не толкаю, я вообще не заговариваю о политике! Если мой провожатый сводит разговор к собственным мыслям, то в голове у него изрядная каша. Между тем экскурсия длится и длится: мимо бесконечных посадок, мимо огромных баков с рыбой и водорослями, мимо садков с копошащимися в них змеями. И мне тоскливо, до умопомрачения тоскливо, потому что ничего нет нуднее жизни сссла — в бесконечной оранжерее, с мыслями о еде и золоте... хотя как раз о золоте ящер заговорил всего-то раза четыре — пустяк по сравнению с бесконечным монологом о проблемах обеспечения всё растущего населения Ссс пищевой органикой. Насколько же остро должна стоять проблема, подумала я наконец, чтобы так распинаться о ней перед чужаком? Или, может, этот разговор и рассчитан специально на чужака? Ладно, не мне судить, сдам разговорник шефу, и пусть аналитики ломают головы над записью.

— Замечаете, как изменился свет? Впереди — модуль золотообработки. Златомастера — цвет нашего народа. Его душа, как сказали бы на Земле.

— А вы сами бывали на Земле? — вырвался вдруг у меня вопрос.

— Я был, — сообщил ящер. — Кошмарное место.

— Почему?

— Жизнь там суматошна и неупорядоченна. Не разберешь, кто чем занимается и кто за что отвечает. И нет ни одного вопроса, на который у разных людей получишь один и тот же ответ. Удивительно, что при такой безответственности они достигли столь многого. В этом есть что-то... — разговорник запнулся, подбирая адекватный перевод презрительному шипению, — мистическое.

— Вы верите в мистическое?

— В мистическое — нет. Но в предназначение народа — да. В предназначение, дарованное каждому народу, каждой расе Галактики. — Ящер остановился и посмотрел на меня в упор, пристально и неприятно. — У народа Земли нет понимания своего предназначения, и это отвратительно.

— А у вас оно есть, это предназначение? — ощетинилась я. — Золото? Еда?

Мне плевать на Землю, но ящерьего детеныша хочется поставить на место. Повторять чужой бред — много ума не надо.

Жаль, что мы слышим друг друга через разговорник. Ящереныш не улавливает моего бешенства и продолжает нести восторженную чушь. Хотя, может, это и к лучшему. Только международного конфликта нам здесь и не хватало, да еще и по моей вине.

— Еда — всеобщая проблема, разница между народами лишь в степени ее разрешения. Золото — да, оно позволяет нам выразить себя и постичь. Но смысл предназначения превыше еды и золота. Вам не понять, что такое радость избранности. Жизнь ваша промелькнет в бессмысленной и бесполезной борьбе. Впрочем, и вам могут предложить высокое служение, и тогда вы познаете свое предназначение, и жизнь ваша обретет тот смысл, которого лишена сейчас. Прах из праха, в воле Повелителей мы обретаем блаженство существования. Высшее счастье, высшее блаженство, высший смысл и высшая цель — все в воле Повелителей.

— В воле Повелителей? — Ничего не понимаю, какие вдруг у ящеров повелители, откуда? Их общество — нечто среднее между общинным строем и конституционной монархией, и правители не тянут не то что на повелителей, а даже на вождей.

Ящер не отвечает. Он смотрит мимо меня, куда-то вбок, и я хочу глянуть, на что он там уставился, но не могу: окаменевшее вдруг тело отказывается шевелиться. Мой провожатый бросает на пол разговорник и неторопливо бредет прочь, потеряв почему-то всякий интерес и к разговору, и к экскурсии вообще. К оплаченной, между прочим, экскурсии! А я смотрю вслед, и ни одной мысли не возникает в голове. Будто мысли так же закаменели, как и тело. Закаменели в тот миг, когда я удивилась непонятному выступлению ящера о смысле жизни, да так и остались в тупом недоумении. У меня берут разговорник и куда-то ведут, я чувствую это, но как-то тупо и отстраненно. Словно всё, что происходит сейчас — не со мной, а я... а меня и нет вовсе.

Зеленоватые сумерки сменились дневным светом, потом — тем слепяще-ярким неестественным освещением, какое бывает в больницах и лабораториях. Потом на меня надели браслеты, сорвали маску, и я резко, словно очнувшись, осознала происходящее.

Передо мной стоял илл. Еще более невысокий и щуплый, чем все иллы, с тонкими чертами почти человеческого лица и пышными золотистыми волосами. В хамелеоновой накидке поверх серебристых дипломатических одежд. Высшая каста, элита Светлой Империи.

— Какая приятная встреча, — процедил илл. Почти пропел... Его голос звенит серебром, журчит ручейком, шелестит молодой листвой. На людской вкус иллы прекрасны. Это здорово напортило Земле, когда туда прилетели первые корабли с Иллувина.

Но я не вижу в иллах ничего приятного, а этот и вовсе отвратителен. Неприкрытое торжество в его лице взбесило меня, и браслеты отозвались на вспышку злобы волной почти нестерпимой боли. Это ты проходила, сказал в голове прохладный голос Теллы. Успокойся. Не дай ему убить себя. Да, я успокоюсь... постараюсь... только дыхание переведу. Как же медленно затухает эта боль!

— Что вы себе позволяете? — спросила я как могла спокойно спокойно. — Устраивать похищения в не принадлежащем вам мире... это не сойдет вам с рук.

— Не надо цитировать международное право, капитан Три Звездочки, — илл сладко улыбнулся, красиво встряхнул волной золотых кудрей. — Не утруждайся. Никто и никогда не узнает, что с тобой случилось, так что с этой минуты можешь считать себя вышедшей из сферы действия закона. Закон не помогает потерявшим осторожность одиночкам. Особенно без следа пропавшим.

— Ошибаетесь! — бросила я. — У меня найдутся друзья.

— Твои надежды смешны. — Илл и вправду рассмеялся, словно трель серебряного колокольчика разлилась в воздухе. — Конечно, у тебя найдутся друзья. Из СБ. Только вот ведь какая незадача, агент Три Звездочки, СБ тебе не поможет. Не сможет помочь. Был такой капитан Три Звездочки, отправился зачем-то побродить по городу ящеров, да и пропал там. Концов нет. Не первый и не последний случай! Друзья, — илл снова рассмеялся, — у прежнего капитана Три Звездочки тоже были друзья, и что с того?

Отец! Меня снова накрыла злоба, да такая, что и боль не сразу приглушила ее. Помутнело в глазах, сознание уплыло куда-то, и вновь я осознала себя лежащей на полу, с разбитым носом и дикой слабостью во всем теле. Похоже, провалялась я долго: во рту горит от дикой жажды, в голове туман, и окружающее видится нечетко. Кроме илла. Илл, сволочь имперская, сидит в вертящемся кресле, закинув ногу на ногу, и покачивает мягким кожаным сапожком прямо над моими глазами.

— Когда-нибудь вам дадут по носу, — прошептала я. — Крепко дадут. Мало не покажется.

— Вряд ли, — проворковал илл, — вряд ли. И уж во всяком случае, не шпиону Конгломерата уповать на это. Кстати, по законам сссла шпионаж карается смертью. Расточительно, не правда ли, Три Звездочки? Но что делать, что делать... такие улики... я и говорю-то с тобой только потому, что местные деятели сейчас очень заняты твоим другом Сэйко. Да, очень заняты... ты ведь знаешь, как казнят ящеры?

Я знаю, еще бы не знать. Сэйко...

— Да, ты знаешь, — илл доволен, как дорвавшийся до жрачки ханн. — Я попрошу для себя твою шкурку, мне не откажут. — Он наклонился, провел узкой прохладной ладошкой по моему плечу, пропуская шерсть меж пальцев, как песок на пляже. — Такая мягкая, словно шелк. Ты ведь веришь мне, Три Звездочки? Так и будет.

Да, так и будет. Ледяная безнадежность заполнила меня до краев, тронь — выплеснется, ледяная, страшная, в ней сладость и наслаждение, и я знаю, что наслаждение это — не мое, а илла. Я знаю, это иллу сладко — сладко от моего страха, от предвкушения моей боли, от черного колодца отчаяния, поглотившего меня. И еще я знаю, что знание это вложил в меня илл, что знание это — как приправа, изысканная приправа к сладкому блюду из униженного врага. Из меня. Будь ты проклят, илл, раздельно подумала я. В ответ на меня капнуло восторженным злорадством: продолжай, чем больше будешь проклинать, тем вкусней моя победа.

А самое интересное, что ваша СБ спишет все на твое предательство, — радостно добавил илл. Мысленно добавил, его вкрадчивый шепот звучит и звучит внутри меня, заполняет череп, распирая его тупой болью. — Потому что я теперь знаю всё, что знаешь ты.

Молниеносной чередой вспышек пронеслись в моем мозгу Рах и Нейтрал, Телла и Блонди, и Чак, и разговор на бирже, в представительстве Триали, и несколько других разговоров, после того, как я подписала контракт с объединенной разведкой Конгломерата... Сэйко, давний полет с отцом на Землю, Игра, окончившаяся визитом Распорядителя Оргкомитета...

Если бы не браслеты, я успела бы вцепиться ему в глотку. А так... заработала еще один удар боли, только и всего. И еще один — результат бессильной ненависти, охватившей меня в ответ на его чарующий смех.

Ненависть, густо замешанная на ясном ощущении собственного бессилия, на четком понимании — он наслаждается сейчас, глядя, как я корчусь от унижения и боли у его ног. Будь ты проклят, илл!

Проклинай, прах из праха. Ты так горячо меня ненавидишь, даже жалко отдавать тебя ящерам. Правда, их казнь забавна, но... да, я придумал лучшую забаву. Прах из праха, ты останешься жить... пока. Пылью под ногами Повелителя, запомни это! Пыль под ногами, прах из праха, НИКТО!

Ослепительный свет и опустошающий, отупляющий страх, вот всё, что есть у меня теперь. Свет и страх, и беззвучный шепот Повелителя, распирающий череп тупой болью.

Ты будешь помнить только страх. Ты будешь жить только волей Повелителей. Прах из праха, пыль под ногами, никто... никто... никто... никто...