"Том-Укротитель" - читать интересную книгу автора (Буссенар Луи Анри)ГЛАВА 9Наконец-то супруги Диксон и Том – все трое, сильно ослабевшие, могли спокойно отдохнуть и подлечиться. Отель «Гамильтон», словно военный объект, охранялся днем и ночью. Благодаря стараниям Джейн ее пациенты быстро пошли на поправку. Так продолжалось восемь дней. Против всеобщего ожидания дела в цирке шли превосходно. Те, кто пророчил ему крах, ошиблись в своих прогнозах. Руководство цирка смогло как-то решить финансовые проблемы, и представления возобновились с прежним успехом. Конечно, такого ажиотажа[114], как в первые дни, быть уже не могло, но все равно теперь можно было смотреть в будущее с надеждой. А вокруг последних событий в цирке воцарилась непонятная тишина. И это в Америке – стране информационного бума[115], где газеты постоянно находят, раздувают и искажают любые факты и события. Несмотря на профессиональную пронырливость, репортеры местных газет так и не смогли найти здесь ничего нового. Потеряв терпение, они потихоньку забросили дело под названием «Большой американский цирк». А вскоре и публика стала постепенно терять интерес к этим событиям. Но непосредственные участники драмы не дремали и готовились кто к активным наступательным, кто к оборонительным действиям. А пока настало своего рода негласное перемирие. Вооруженное перемирие. На девятый день утром наши герои впервые после болезни вышли на прогулку. Стояла удивительная погода, на фоне изумрудной листвы больших деревьев ярко светило солнце. Удобно устроившись в креслах-качалках, Гризли-Бен и его супруга доброжелательно наблюдали за дочерью и ковбоем. Молодые люди медленно прогуливались по песчаным дорожкам сада. Оба были похожи на счастливых и довольных жизнью людей. Оживленно болтая, они ходили взад-вперед, пока не уединились в густой тени грабовой[116] аллеи. Том чувствовал себя превосходно. Он улыбался и много шутил. Но вот, вынув сигарету, Укротитель примолк и влюбленными глазами посмотрел на молодую женщину. Канадец Жакко тотчас подал коробку спичек, повернулся и пошел прочь. Том крикнул вслед гиганту: – Мерси, старина! Его собеседница с интересом спросила: – Вы говорите по-французски? – Немного, мисс Джейн. В свое время я выучил язык, когда имел дело с матросами из этой прекрасной страны. – Вы много плавали? – Не только… я сменил множество профессий, побывал на всех континентах: Австралия, Перу, Бразилия, Япония, Индия и даже Франция, даже Париж! Затем долго жил в Америке: в городе, в пустыне, у индейцев. До сегодняшнего дня Том избегал разговоров о своем прошлом. И любопытная Джейн решила воспользоваться благоприятной обстановкой, чтобы как можно больше узнать об этом, весьма интересующем ее человеке. Лукаво улыбаясь и становясь оттого еще прелестней, она спросила: – Но для того, чтобы столько повидать, нужна долгая жизнь. Сколько же вам лет, мой друг? Этот простой и вполне естественный вопрос привел Тома в замешательство. Он нахмурился и сделал неопределенный жест рукой: – Говоря по правде, дорогая мисс, я не могу ответить точно. Может быть, двадцать три, а может, и двадцать пять, но не больше. Я не знаю, когда я родился. – Но ваши родители?.. – Увы! – Вы хотите сказать, что стали сиротой будучи еще ребенком? – Не могу утверждать. Но рос я без отца и матери. – Таким образом, вы не знаете своих родителей? – В моей памяти осталось какое-то смутное, неясное воспоминание, похожее скорее на сон, как в общем-то у любого ребенка. Мне видится иногда красивая молодая женщина в нарядном одеянии. Она склоняется надо мной и нежно целует в лоб. Этот ласковый поцелуй, единственный в моей жизни, я не могу забыть. И все… сказочное видение исчезает, и я уже в грязном притоне. Нас там четверо или пятеро мальчишек, может и больше, босых, с непокрытой головой… в каких-то лохмотьях. С нами еще двое взрослых негодяев. Старая пьянчужка, беззубая, вечно злая. От нее постоянно несло винным перегаром. Она часто нас колотила. И такого же возраста мерзавец, с огромным красным носом, еще больший пьяница, чем его подружка. Иногда на него находили приступы какого-то демонического веселья. Негодяя величали Дьявол. По-другому никто его и не называл. Эти скоты промышляли воровством и попрошайничеством. А мы им помогали. – Боже! Как это ужасно! – содрогнулась Джейн. Том печально улыбнулся: – Что вы хотите, мисс Джейн? Должен признаться, что начинал я не как молодой князь… или отпрыск[117] одного из местных промышленных королей. Мы питались подобранными на свалке объедками. Старые подонки заставляли нас пить отвратительное вино. – Какая мерзость! – Для других, старших, ребят вино было своего рода вознаграждением, они это очень ценили. Для меня это был деморализующий напиток… по крайней мере, так думал Дьявол. Как известно, постоянное употребление алкоголя притупляет волю, стимулирует[118] воровство. Многие ребята из нашей конуры занимались этим, если можно так выразиться, ремеслом с удовольствием. А я к такой работе приобщиться не мог. У меня не получалось… Мне было тогда всего четыре года, и негодяи, учитывая мой возраст, думали, что я постепенно втянусь. Пьяные лица и молодые наглые воры – таковы воспоминания моего раннего детства. Том рассказывал спокойно, без горечи, радуясь искреннему участию Джейн. Девушка прервала Укротителя: – Но ведь старикам так и не удалось вас испортить? Видимо, вспомнив что-то смешное, Том широко заулыбался. – Я пробовал красть с витрин, в основном продукты. Конечно, понимал, что это плохо, но был постоянно голоден и поэтому заставлял себя это делать. Я был такой маленький, худенький, такой несчастный на вид, что никто меня не подозревал. Трепеща от страха, испытывая инстинктивное отвращение к тому, что делаю, я украдкой набивал себе карманы всякими банками, колбасой, конфетами. А когда возвращался в отвратительный грязный притон, Дьявол награждал меня порцией вина. – Какой негодяй! – возмутилась Джейн. От жалости на глазах у нее появились слезы. Том посмотрел на свою подругу с нежностью и без всякого смущения продолжил рассказ, будто говорил о ком-то постороннем. – Моя исповедь будет не вполне правдивой, если не сказать, что мало-помалу я начал испытывать пристрастие к алкоголю. Ну что вы хотите? Люди становятся такими, какими их воспитывают. Видимо, я должен был превратиться в отменного негодяя, если бы не событие, остановившее мое падение. То, что произошло в тот день, одно из самых светлых воспоминаний моей жизни. Я до сих пор помню все до мелочей, будто это случилось вчера. Я украл банку консервов. Меня привлекла этикетка, изображающая маленького поросенка с розовой смешной мордочкой, веселыми глазами и торчащими ушами. От восхищения я стоял перед банкой как вкопанный, что вначале меня чуть не погубило, а потом, наоборот, спасло. Вместо того, чтобы сунуть банку в карман, я держал ее в руках и продолжал, разинув рот, любоваться поросенком. Меня заметили, надрали уши. Хозяин хотел вызвать полицию. К великому счастью, в этот момент появилась его супруга. Несмотря на мои лохмотья и затравленный вид голодного волчонка, она повела меня к себе. Вначале я был сильно напуган, но очень скоро освоился и открыв рот рассматривал красивую уютную комнату. Подошел к мальчикам, которые, по знаку своей матери, ответили мне рукопожатием. Страхи окончательно рассеялись, когда добрая женщина накормила меня, напоила горячим чаем. Она удивилась, увидев, что я совершенно не умею пользоваться столовыми приборами. У Дьявола мы ели руками… прямо с тарелки… если на ней что-нибудь было. Когда я насытился, она мне немного попеняла. Но так мягко и ненавязчиво, что мои глаза наполнились слезами. Напоследок дама поцеловала меня, дала в руки маленькую белую монету. И подарила консервную банку с улыбающимся поросенком. Меня никто никогда не целовал, и эта обычная материнская ласка перевернула мне душу. Глаза мгновенно высохли, на сердце стало тревожно. Неужели опять в притон? Там воровство, пьянство и порок! А эта удивительная женщина мягко и негромко продолжала: – Воровать нехорошо! Ты ведь не будешь этого делать, мой маленький? Ты обещаешь мне? Я твердо ответил: – Клянусь, мадам! Подобное никогда не повторится! Никогда! Она поцеловала меня еще раз и добавила: – Когда тебе будет нечего есть, приходи к нам. Ты всегда найдешь здесь бутерброд и чашку чаю. Во мне что-то перевернулось. Я ушел из этого дома другим человеком. Как вы думаете, мисс Джейн, что я сделал первым делом? – Не знаю, не могу себе представить… – Для начала я избавился от консервной банки, потому что улыбающийся поросенок напоминал мне о моих грехах и причинял боль. Я решительно выбросил жестяную банку в сточную канаву, даже не подумав о том, что буду есть вечером. Меня просто распирала гордость от такого поистине мужественного поступка. Я сжал в ладони монету достоинством в один шиллинг[119] и поклялся сохранить ее на всю жизнь. Молодая женщина, слушавшая с напряженным вниманием, воскликнула: – Вы сдержали слово! Я знаю! Уверена в этом! Ковбой показал девушке маленькую цепочку на шее с блестящей монеткой посередине. – Это мой талисман[120], и я не променяю его ни на что на свете! – Я вижу в этом проявление у ребенка необычайной душевной стойкости и врожденного чувства чести. Что же было дальше? – Я долго шел все время прямо, никуда не сворачивая, твердо решив уйти как можно дальше от притона и больше не видеть Дьявола, спаивавшего меня и учившего воровать. В конце концов я затерялся в огромном Нью-Йорке, и уже даже при желании не смог бы найти своих старых друзей. Началась другая, более трудная, чем раньше, жизнь. У меня ведь не было крыши над головой. Я коротал ночи где-нибудь под дверью, на стройках, в автомашинах или вагонах. Словом, везде, кроме нормальной постели. Мне не было и шести лет, а я уже дрался с крысами и собаками за кусок хлеба или что-нибудь съедобное. Иногда мне удавалось немного подработать. Скверно одетый, постоянно босой и с непокрытой головой, я мерз зимой и изнемогал от жары летом, питался тем, что Бог пошлет. Другой на моем месте не выжил бы. Но я был крепок и, насколько помню, не знал даже, что такое простуда. – И всегда один, без любви, без ласки! Какое страшное одиночество! – Страшное и мучительное, поскольку я всегда был общительным и нуждался в участии. У меня появились новые знакомые… В основном отъявленные мошенники, прошедшие хорошую школу у людей, подобных Дьяволу. Но ближе всего для меня стали бродячие собаки… эти уличные мудрецы, жившие не лучше и не хуже меня. – Вы больше не встречали ту женщину, которой обязаны своим спасением? – Я бы многое отдал, чтобы найти это доброе создание, спасшее мою душу. Но я был очень мал и не запомнил улицы, где находился благословенный дом. Уже в восемь лет я часто приходил в порт и мечтал о морских путешествиях. Случай помог мне познакомиться с капитаном французского судна. Я узнал, что ему нужен юнга[121], и, не веря в удачу, не сомневаясь в отказе, все же пришел к нему наниматься. Капитан неожиданно согласился и взял меня на судно без лишних слов. С этого дня я впервые почувствовал себя самостоятельным человеком. У меня появилась крыша над головой, кровать, нормальная еда. Для некоторых мальчиков профессия юнги – сущий ад… для меня же – ни с чем не сравнимое удовольствие. Я выполнял свои обязанности с таким усердием, что вскоре стал всеобщим любимцем. Сам капитан – бретонец[122] с суровой, грубоватой внешностью, но с добрым сердцем привязался ко мне. Он заменил мне отца, терпеливо учил читать, писать, считать. Капитан сделал из меня хорошего моряка, и я могу с гордостью добавить: честного человека. Я провел с ним десять лет и никогда его не забуду! Джейн сразу догадалась: – Ужасное расставание. Да, понимаю. – Вечное, мисс Джейн… Моего приемного отца унесла смерть. Голос ковбоя дрогнул, глаза увлажнились. – Это случилось, когда мы возвращались во Францию, где я однажды провел несколько удивительных месяцев в семье моего капитана, в его небольшом имении в Сен-Мало[123]. Мы заканчивали погрузку в Веракрусе[124] и тут узнали, что на судне желтая лихорадка[125]. Погибли все матросы один за другим. Капитан умирал на моих руках последним… Но меня страшная болезнь пощадила. Воздав должное самому дорогому мне человеку, я уехал в Мексику. Мне казалось, что я не смогу плавать на другом судне, с другим капитаном. Снова я брался за любую работу, но теперь все было гораздо легче. Ничто уже не могло меня напугать. Оказавшись на границе Соединенных Штатов, я полюбил ковбойскую жизнь. Девушка внимательно слушала исповедь бесстрашного друга, не спуская с него сочувственного взгляда. Взволнованная до глубины души страданиями ребенка, бесконечно восхищаясь его могучей волей и жизнестойкостью, она воскликнула: – Господи! Как иногда бывает жестока жизнь к бедным маленьким созданиям! Конечно, и нам бывало трудно! Но что такое наши страдания в сравнении с тем, что перенесли вы в годы обездоленного, безрадостного детства! – Все это, мисс Джейн, давно забыто. Вернее, я вспоминаю сейчас о прошлом без горечи, а кое-что и с удовольствием. Я, видите ли, немного фаталист[126] и верю, если что-то случилось, то так и должно было быть… Последние события развивались тоже вполне логично и столкнули меня с реальностью, которая бесконечно меня радует. – Вы верите в судьбу? – Да, мисс Джейн… очень верю. Именно она привела меня из Лос-Анджелеса[127], где сгорело мое небольшое ранчо, в Сан-Франциско… – Опять не повезло! – Наоборот! Если бы не сгорело ранчо, я не стал бы жертвой железнодорожной катастрофы. – О, Боже!.. – Да, мисс, судьба. Сошел с рельсов и опрокинулся вагон. Меня – полумертвого, контуженного – привезли в госпиталь в Сан-Франциско. Там у вашего покорного слуги украли последние несколько долларов. И, немного подлечившись, я оказался на улице без цента в кармане. Но непонятно почему я был уверен, что впереди меня ждет счастье. – Не понимаю! – Слушайте дальше. Я бесцельно бродил по улицам очень голодный и случайно прочел афишу Большого американского цирка, узнал о премии, обещанной укротителю Манкиллера. И я решил попытать счастья, принять участие в этом номере. Остальное, мисс Джейн, вам известно. А теперь скажите, должен ли я оплакивать судьбу, сетовать на все, что случилось? – О да, я знаю, что без вас погибла бы на манеже. Вы спасли меня. Без вас мои родители умерли бы, не выдержав мучительных страданий. И без вас я была бы одна на этом свете… без поддержки, без надежды… наедине с болью в сердце. – Я не это хотел сказать, мисс Джейн. Не стоит преувеличивать мои скромные заслуги. Любой уважающий себя мужчина поступил бы точно так же на моем месте. А судьбу я благодарю за то, что могу видеть вас, слышать, разделять ваши радости и надежды, что-то значить в вашей жизни, в конце концов! Девушка с волнением слушала Тома и вспоминала его недавнее признание в любви. А наш герой, понимая, что наступает решающий момент в его жизни, тоже начал волноваться: – Если б я мог сказать, мог выразить… – Говорите, говорите же, не бойтесь! – Хорошо! Дорогая мисс!.. Дорогая Джейн! Я хочу быть всегда рядом с вами! Стать самым преданным другом, защищать вас от опасностей! Она медленно поднялась, протянула ему руку, решительно и нежно ответила: – Я стану вашей преданной подругой, мой дорогой!.. Рядом с вами мне ничего не страшно! Том молча склонился и поцеловал девушке руку. Она тихо добавила: – Вместе на всю жизнь. Мистер Диксон и его жена продолжали издали наблюдать за Томом и Джейн. Догадываясь, о чем говорят молодые, Гризли-Бен не смог сдержать довольной улыбки: – Дорогая, вы не находите, что эти дети составляют великолепную пару? – Еще как нахожу! – А что вы думаете о нашем Томе? – Я была бы счастлива назвать его своим сыном и полагаю, что мы будем иметь такую возможность очень скоро. |
||
|