"Зулус Чака. Возвышение зулусской империи" - читать интересную книгу автора (Риттер Эрнест Август)

Глава 6 Примирение с Сензангаконой. Вождь зулусов. Награды и кары

Примерно в это время серьезно заболел Мбийя — приемный отец Чаки. Чака каждый вечер навещал его, проделывая десять миль туда и обратно. И это после утомительного дня, проведенного с воинами, которых он сам обучал. Чтобы продлить жизнь Мбийи, Чака пригласил лучших врачевателей и обещал им в случае успеха большое вознаграждение. Кроме того, он часто приносил в жертву предкам Мбийи хорошего быка. Только вызов на заседание военного совета в крааль Дингисвайо (О-Енгвени) мог помешать Чаке навестить Мбийю.

Шел, вероятно, 1814 год, и Чаке было приблизительно двадцать семь лет, когда Дингисвайо послал одного из своих старейшин, Нгомаана к Сензангаконе — отцу Чаки и вождю клана Зулу. Нгомаан сказал Сензангаконе: «Великий приказал мне уведомить тебя о том, что сын твой Чака находится с ним. В связи с этим Великому необходимы некоторые разъяснения». Сензангакона понял намек и с подобающим эскортом и несколькими женами поспешил в крааль Дингисвайо.

В его честь был устроен большой прием; гостей угощали с обычной для нгуни щедростью. Первое появление Сензангаконы при дворе было отмечено традиционными церемониями. Начался главный танец — инкондло. Неудержимый Чака, которого отец еще не узнал, плясал с таким искусством и темпераментом, что вызвал восхищение всех собравшихся.

— Послушай! — сказал Сензангакона. — Кто этот красивый и высокий молодой человек со светлой кожей, который так чудесно танцует?

На это Дингисвайо ответил:

— Его зовут Нодумехлези из клана Джобе. Трудно сказать, заподозрил ли что-нибудь Сензангакона, но он решился осведомиться:

— А где же тогда Чака?

— О, вождь, — сказал Дингисвайо, — он боится выйти!

День выдался жаркий, и после танцев Дингисвайо предложил Сензангаконе освежиться в протекавшей поблизости реке. Чаку и еще нескольких молодых людей он тоже позвал купаться. Когда они сняли с себя одежду, Чака заметил Сензангакону и закричал товарищам:

«Вот вождь!». Все, кроме Чаки, подобрали свою одежду и бросились бежать. Чака один остался у реки и, когда Сензангакона спросил его имя, смело ответил: «Я Чака». Так старый вождь узнал, что знаменитый молодой воин, которым он так восхищался, его сын Чака.

Сензангакона так обрадовался тому, что его вновь обретенный сын знаменит да еще к тому же красив, что всем стало ясно: именно этот сын станет его любимцем. А Дингисвайо только того и надо было; ведь, позаботившись о том, чтобы должность вождя в нескольких племенах перешла по наследству к его испытанным сторонникам, он наилучшим образом укреплял созданный им политический строй.

Однако Дингисвайо решил для верности пустить в ход колдовство. У него имелся большой запас зельев на все случаи жизни. Посвятив Чаку в свои планы, он велел рассыпать разные магические порошки по тропе, где предстояло пройти Сензангаконе, и по его циновке. Обильно посыпали ими и Чаку, чтобы его обаяние стало еще сильнее. Все эти средства, вместе взятые, должны были дать Чаке полную власть над Сензангаконой. Так оно и вышло, ибо, когда Сензангаконе намекнули на то, что его околдовали, воля старого вождя ослабела, а Чака, зная о своем могуществе, получил психологический стимул, который еще более усилил и без того почти магическое действие его личности.

В королевских домах нгуни не считались с правом первородства и преемником обычно назначали любимого сына вождя или короля. Чака же обладал четырьмя важными преимуществами: 1) он был самым старшим из всех сыновей вождя, остававшихся в живых; 2) его мужество в бою и способность командовать другими ни у кого не вызывали сомнений; 3) отец отдавал ему предпочтение; 4) он пользовался — и это было важнее всего — поддержкой Дингисвайо, желавшего ему успеха.

Король назначил Чаку главнокомандующим вооруженными силами и членом своего совета. Новый главнокомандующий взял себе за правило посещать по очереди все военные краали, чтобы укреплять дисциплину и обучать солдат форсированным маршам. По сути дола он стал генеральным инспектором армии.

Одно из первых заданий, полученных Чакой в качестве главнокомандующего, оказалось очень приятным: нужно было вернуть его старому товарищу по оружию Нг'обоке престол клана Сокулу. Много лет назад Нг'обока был низложен братом своим Нондлову и нашел убежище у мтетва. Теперь же Нондлову ослушался приказа явиться ко двору Дингисвайо, а потому было решено убрать его и заменить Нг'обокой, в распоряжение которого был передан для этого достаточно сильный отряд. После короткого, но ожесточенного боя, в котором Нондлову погиб, Чака утвердил власть нового вождя. В то время крааль побежденных еще не «съедался» полностью, как это безжалостно делалось в дальнейшем. Перед отбытием главнокомандующего и его отряда Нг'обока устроил в их честь большое празднество. Он и Чака всю жизнь оставались самыми близкими друзьями.

К концу года Сензангакона стал быстро слабеть и в начале 1816 года скончался. Перед смертью обессилевший старик уступил домогательствам восьмой жены — Биби и назначил своим преемником сына ее Сигуджану.

Когда умирает один из вождей нгуни, подданным объявляется, что он «занемог». Это дает возможность наследнику утвердить свою власть, а в случае надобности — устранить «оппозицию». Тело покойного заворачивают в черную бычью шкуру и некоторое время держат в его хижине перед зажженным очагом, которому охрана не дает погаснуть. Чтобы не чувствовать ужасной вони, караульные затыкают ноздри пахучим растением Lippia asperifolia.

Хотя в повседневном быту нгуни были добродушны и учтивы, их общественный строй сохранял многочисленные пережитки первобытного варварства. Когда Сензангакона умер, в краале состоялась жестокая древняя церемония: его личных слуг поймали и умертвили, а тела положили в могилу вождя, чтобы их духи оставались с ним. Убийство совершили обвиняемые в серьезных преступлениях колдуны, которым за это смертную казнь заменили изгнанием в необитаемые дебри, где они навеки лишались общества других людей.

Когда наступил день погребения, подданные Сензангаконы выкопали яму глубиной девять футов. Затем от нее отвели в сторону нишу длиной три фута и высотой четыре. Могила находилась в долине Мпенбени, известной под наименованием Макосини (Место вождей), где уже были погребены семь предков Сензангаконы.

Том временем двое слуг Сензангаконы сидели связанные в его хижине, лицом к своему мертвому повелителю. Когда наступила ночь и взошла луна, палач Хлати напоил обоих самым крепким пивом, применявшимся как обезболивающее средство (впрочем, совершенно недостаточное). Палачу предстояло переломать им кости и убить, не повредив кожного покрова.

Немного погодя в хижину вошла группа людей, на которых не было никаких украшении. Они принесли грубо сколоченные носилки и положили на них труп короля. Когда они удалились, снова явился Хлати со своими помощниками. Для слуг пробил последний час. Со связанными на спине руками их повели за погребальной процессией. Впереди обреченных, но также в конце процессии, шествовал новый вождь — Сигуджана. Провожающие достигли могилы и рядом с ней поставили носилки на землю. Затем их опустили на веревках в могилу. Труп Сензангаконы, который сразу же после его смерти был связан в сидячем положении, в той же позе поместили в нишу, спиною к стене, ногами вдоль ниши. Оружие умершего вождя положили рядом с ним и у его ног. Перед ним поставили печные горшки и пиво.

Погребальная процессия застыла в молчании. Новый вождь Сигуджана выступил вперед и сделал знак Хлати. Те, кто нес носилки, поставили их на ребро и удерживали в этом положении. Палачи схватили первую жертву, положили ее коленями на ребро носилок, а на ноги бросили тяжелый груз, чтобы переломать их в коленях. Та же участь постигла руки: их также переломали в локтях, в направлении, противоположном естественному сгибу. Стонущую жертву положили на землю, зажав ей рот.

Затем той же страшной процедуре подвергся второй несчастный. Когда его стонущее тело также было распростерто на земле, палачи вернулись к первой жертве.

Слугу посадили. Его шею обмотали веревкой из сыромятной кожи, оставив с обеих концов около шести футов свободными. Подручные Хлати затянули концы, и, когда жертва почти задохнулась, один из палачей взял дубину. Ударив ею по туго натянутой веревке, он переломил слуге позвоночник. Так же поступили и со вторым слугой. Затем убитых связали в сидячем положении и опустили в могилу. Там их усадили у ног вождя, лицом к ному. После этого могилу зарыли, соорудили над ней надгробие из камней и накрыли его колючими кустами. Взвод воинов на протяжении многих лун день и ночь охранял могилу, пока не был совершен обряд возвращения души.

Когда Чака узнал, что Сигуджана завладел престолом, уговорив умирающего Сензангакону назначить его своим преемником, он пришел в ярость. Дингисвайо тоже разгневался — ведь никто не спросил его совета или согласия. Чака призвал своего младшего и самого любимого сводного брата — Нгвади, сына Нанди от брака с Гендеяной. Было решено, что Нгвади повидается с Сигуджаной и посоветует ему, пока не поздно, уйти с пути Чаки. Сигуджана, однако, заупрямился. Однажды, когда Нгвади и Сигуджана купались, между ними возник спор. Спор этот закончился поединком не на жизнь, а на смерть, в котором Сигуджана погиб. Некоторые утверждают, будто Чака поручил Нгвади войти в доверие к Снгуджане, а затем умертвить его с помощью наемных убийц. Однако, хотя Чака отличался мстительностью, у него был свой кодекс чести. Нгвади же был простой, честный, отважный воин. Это доказывает и его смерть: окруженный врагами, он убил восемь человек, прежде чем пал сам. К тому же Дингисвайо не одобрил бы такой поступок. Да и зачем было благороднейшему из нгуни унижаться до подобного вероломства, когда у него было достаточно средств, чтобы в результате честного боя прогнать мелкого вождя с престола, захватить его в плен или убить.

Дингисвайо призвал Чаку и предложил ему стать вождем клана Зулу. При этом он предоставил в его распоряжение недавно сформированный Второй полк Изи-ц'ве (в дальнейшем получивший наименование «Собственный Нгомаана полк»). Этот полк появился на свет благодаря энергичным усилиям Чаки, который стремился увеличить войско Дингисвайо. Дингисвайо придал этой части авторитетный штаб во главе с Нгомааном и своим племянником Сивангу из Мбикваана. С этим непобедимым войском Чака вступил в отцовский крааль Эси-Клебени, где прошли его детские годы.

Огромная, пропорционально сложенная фигура Чаки, выгодно подчеркнутая полной парадной формой, величественная, исполненная достоинства осанка, сочетавшаяся с легкостью в движениях, проницательный взгляд, строгое, суровое лицо и властный вид убедили зулусов, что перед ними подлинный царь-воин.

Вздох восхищения вырвался из груди собравшихся, когда они увидели Чаку в парадной форме, которая сама по себе производила сильное впечатление и необычайно шла к нему. Бритую голову венчало кольцо из меха выдры с пучками красных перьев бананоеда. Спереди торчало глянцевитое перо голубого журавля длиной два фута. Плечи и грудь украшала бахрома длиной три дюйма, из полосок меха виверры и голубой обезьяны. Набедренный пояс состоял из таких же «полосок», спускавшихся почти до самых колен. Над каждым локтем были подвязаны по четыре выделанных бычьих хвоста, закрывавших верхнюю часть рук глянцевитой белой бахромой. Такие же хвосты, прикрепленные под коленями, прикрывали часть ноги до щиколотки. В левой руке Чака держал четырехфутовый парадный щит овальной формы из шкуры быка. На его белоснежной поверхности выделялось черное пятно. В правой руке Чака сжимал ассегай^[60].

Чака. Реконструкция капитана Шори.

Нгомаан выступил вперед, чтобы приветствовать старейшин клана Зулу, вместе со своими свитами собравшихся на церемонию.

— Дети Зулу! Сегодня я представляю вам вашего нового законного вождя Чаку, сына Сензангаконы, сына Джамы, потомка Зулу. Так говорит моими устами Великий (Дингисвайо). Есть ли здесь кто-нибудь, кто может оспорить законность этого решения? Если есть, то пусть он выйдет вперед и скажет, что думает, иначе пусть и впредь хранит молчание.

Наступила полная тишина. Только в задних рядах кто-то зашевелился, как если бы собирался заговорить, но один вид Чаки заставил его замолчать. То был Дингаан — сводный брат Чаки, сын Мпиказе — шестой жены Сензангаконы. В то время Дингаану было девятнадцать лет. Он только что ездил в страну г'вабе и вернулся, надеясь стать вождем.

— Все молчат, — сказал Нгомаан. — Раз так, приветствуйте своего вождя.

— Ба-йе-те! Нкоси!

Такими криками нгуни приветствуют короля. Их заглушил словно бы удар грома. Это воины полка Изи-ц'ве выразили свое одобрение, одновременно топнув правой ногой о землю. Однако они не могли подхватить приветствие, ибо были подданными Дингисвайо.

Чака не поскупился на угощение и велел заколоть для большого пира много быков. С мужчинами, которые пригнали скот Чаки — среди них был и Нгвади, — пришли Нанди, Номц'оба и Пампата. Затаив дыхание следили они за событиями этого дня. Их принимали у себя старые верные подруги — Мкаби и Лангазана, первая и четвертая жены покойного Сензангаконы.

До начала пира Чака созвал заседание государственного совета (и-бандла) и властным тоном поручил членам совета ряд неотложных дел. Подобная спешка была зулусам незнакома. Деятели, активные и не терпевшие проволочек, являлись среди них исключением.

Убедившись, что у него нет войска, Чака немедленно призвал на военную службу всех мужчин клана Зулу, способных носить оружие. Расформировав традиционные «гильдии», он определил мужчин в возрасте от тридцати до сорока лет в полк Ама-Вомбе. Поскольку все они были женаты и носили головные кольца, он разрешил им сохранить свое общественное положение и поселил в новом краале на реке Нолеле, который тогда называли «Белебеле». Управление краалем Чака поручил своей незамужней тетке Мкабайе — женщине, известной твердым характером.

Мужчин в возрасте от двадцати пяти до тридцати лет, неженатых, но уже носивших головные кольца^[61], он лишил прежнего положения и права их носить. Они снова стали считаться юношами и были зачислены в полк Джубинг'ванга. Вместе с полком У-Дламбедлу, в который входили воины 1790—1795 годов рождения, еще не носившие головных колец, они составили бригаду Изим-Похло (Холостяков), а крааль их попал в подчинение вдовствующим королевам Мкаби и Лангазане (бывшим женам Сензангаконы).

Однако первым полком, который целиком создал Чака, был полк У-Фасимба, состоявший из двадцатилетних мужчин. Чака был бы в праве поставить на нем свою метку. Воины У-Фасимба построили для Чаки новый крааль и поселились в нем. Не удивительно, что их называли солдатами Чаки.

Чака выбрал для своей новой столицы чудесное место на правом берегу реки Мходи, притока Умкумбаана. Он все еще не забыл горьких обид, пережитых в детстве, а потому назвал свой новый крааль «Ква Булавайо»[62] («У места убийства»). Это название служило зловещим напоминанием о временах, когда он проливал слезы. Первый Булавайо был небольшим селением по сравнению со вторым, построенным несколько лет спустя в долине Умлатузи, в семнадцати милях от Эшове.

Второй Булавайо насчитывал тысячу четыреста хижин, первый же — не более ста. Но первый был построен с расчетом на то, что в дальнейшем он будет расти. Впоследствии число хижин в нем, вероятно, увеличилось в два раза.

Через месяц после возведения его в сан вождя Чака перебрался в Булавайо. К этому времени он прочно сидел в седле. Его войска срочно обучались, а Второй полк Изи-ц'ве, присланный Дингисвайо, все еще стоял поблизости, чтобы не допустить вмешательства соседних племен. В Булавайо пригласили Нгоньяму и других известных кузнецов мбонамби. Им было поручено как можно скорее изготовить нужное число новых ассегаев с широкими клинками. Их ковали главным образом из легких копий — из двух получался один массивный ик’ва. Колдовство и таинственность были забыты, кузнечное дело превратилось в открытое и процветающее ремесло. Руководил им Нгоньяма. В качестве оружейника он добился блестящих успехов.

Теперь настало время воздать по заслугам всем тем, кто когда-то обижал Нанди и Чаку, а также мешал Чаке стать вождем племени.

На возвышенной стороне крааля стояло тенистое дерево. Под его сенью Чака расположился на «судейском кресле», состоявшем из свернутых циновок. По обе стороны от него сидели на корточках советники и старейшины. Подле них стояли специально подобранные палачи, вооруженные необычайно тяжелыми палицами. Позади Чаки и его советников выстроилась в виде полумесяца отборная полурота полка Фасимба — зародыш будущей королевской гвардии.

Первым предстал перед судом Мудли — дядя Чаки со стороны отца,— тот самый Мудли, который, узнав о беременности Нанди, отправил ей позорное послание, гласившее, что в ее теле находится просто И-Чака.

Зулусы передают, что слева от Чаки на большой циновке сидела Нанди. Двое воинов подвели Мудли к судье. Это был высокий, еще стройный, но несколько полный мужчина лет шестидесяти. Держался он с достоинством. На расстоянии пятнадцати футов Мудли и его стражи остановились. Подняв правую руку, они приветствовали короля, крикнув хором: «Ба-йе-те! Нко-си!», а затем уселись на корточки.

Мягким ласковым голосом Чака сказал:

— Сакубона (привет), Мудли. Мне давно хотелось услышать из твоих уст побольше мудрых слов насчет этих зловредных насекомых — этих И-Чака. Ну-ка вспомни, что за послание ты направил клану Э-Лангени, из которого происходит моя мать?

— Не помню, о вождь, — ответил Мудли.

— Ты ведь старейшина клана, придумывающий имена. Не будешь ли ты так добр объяснить, почему меня назвали Чакой?

Ответа не последовало. Чака повернулся к матери и сказал:

— Видишь, мама, молчание выдаст его! После этого Чака снова обратился к Мудли и произнес тем же ласковым тоном:

— Скажи, дядя, почему ты всегда так плохо относился к моей матери? Почему всегда оскорблял ее? Говори, потому что она перед тобой и хочет услышать ответ.

Но Мудли промолчал и на этот раз.

— Тогда поведай мне, — продолжал Чака, — почему после примирения моего с отцом ты постоянно старался восстановить его против меня? Почему поддерживал Сигуджану и даже после его смерти не захотел принять меня?

Мудли продолжал молчать с важным видом. Понизив голос почти до шепота, Чака сказал:

— Кусочек раскаленного железа или иные известные нам способы могут заставить тебя говорить.

— Мне нечего сказать, о вождь, — ответил наконец Мудли.

— Слышишь, мать, ему нечего сказать. Тогда говори ты.

— Он всегда был со мной жесток, — ответила Нанди.

— Этого достаточно, мать, — сказал Чака. Затем, поднявшись во весь рост, он закричал, с лицом, искаженным гневом:

— Ты приговорен к смерти, но конец твой будет нелегким. И пусть знают все, что всякий, кто вздумает обидеть мать мою Нанди, может считать себя мертвым, и убьют его тяжким способом[63]. Но все те, кому улыбнется Ндловукази («Слониха» — почетный титул королевы в государствах нгуни), смогут толстеть под моей защитой. А вы, палачи, попридержите Мудли, пока мы рассмотрим другие дела.

Чака снова уселся на циновки и среди гробового молчания приказал вывести вперед следующего подсудимого. Потрясенные зрители поняли, каков их вождь. Положение и родственные связи не спасли Мудли.

Перед Чакой предстали один за другим человек двенадцать, виновных в том, что оскорбляли Нанди, препятствовали возведению Чаки в сан вождя или в обоих этих преступлениях. Допрос каждого велся властным голосом и продолжался несколько минут. Все подсудимые были приговорены к смертной казни через размозжение черепа. Исключение было сделано только для одного из противников Чаки, о котором Нанди сказала, что он был добр к ней. Чака отменил смертный приговор и подарил ому быка. По окончании судебного заседания Чака повернулся к приговоренным и спросил, не желают ли они что-нибудь сказать. При этом он заметил, что не собирается трогать их семьи или скот.

— Вот что я скажу тебе, сын моего брата, — степенно ответил Мудли. — Я не боюсь смерти, ибо не раз встречался с ней на поле брани. Не страшусь я и боли. Но если особа королевской крови умирает смертью простого преступника, то это позор не только для казненного, но и для всех его родичей.

— Хорошо сказано, Мудли, — ответил Чака. — Я бы никогда и не приказал умертвить тебя так, как убивают колдунов. Я сказал, что конец твой будет нелегким. Но тебя постигнет смерть воина.

— Ба-йе-те! Нкоси! — воскликнул Мудли, и в его голосе звучали нотки искренней благодарности. По преданию, он в последний раз собирался понюхать табаку, когда к нему подошел старейшина, вооруженный не палицей, а копьем.

— Тебя постигнет смерть воина, как приказал Ндловункулу (Могучий Слон). Но не торопись, баба (отец мой), последняя щепотка табаку сладка. Может быть, ты захочешь передать что-нибудь тем, кого больше не увидишь.

— Спасибо, старейшина. Вот что хочу я передать через тебя сыновьям и всему роду моему.

Он сделал паузу и взял из табакерки еще щепотку с таким же хладнокровием, как если бы он сидел на заседании совета.

— Скажи им, — прислушайтесь к моим словам и вы, молодые воины, — что зулусы имеют теперь вождя вождей — даже более великого, чем сам Зулу (небо), из чресел которого произошли все мы и чье имя носим. Скажи им, что я был слеп, не заметив этого давно, и что я заслуживаю свою участь, встав на пути Могучего Слона, который растопчет ныне меня, но не тронет мой крааль. Скажи им, что я умираю с радостью, ибо Могучий Слон вытопчет всегдашних врагов наших — бутелези, которые так часто подвергали нас величайшим унижениям, проглотит все окружающие племена и сделает зулусов великим народом. А напоследок скажи им, чтобы они сражались за нового вождя, не жалея жизни. Это мое желание и мой приказ. Так говорит Мудли, сын Нквело, который станет ныне есть землю. А теперь, старейшина, делай свое дело.

Наступило напряженное молчание. Все присутствующие любили старика и глубоко уважали его, но понимали, что, поставив не на того быка, он совершил величайшую ошибку, на какую способен нгуни, и этим погубил себя.

Старейшина приблизился к нему с копьем в руке. Мудли смотрел вперед, словно не замечая его. В мгновение ока копье поднялось и наискось ударило осужденного под левый сосок, пройдя затем горизонтально сквозь грудь.

Палачи и воины хранили молчание. Его нарушил командир взвода, воскликнувший: «Хау! Индода!» («Настоящий мужчина!»)