"Убийство и Дама пик" - читать интересную книгу автора (Потоцкая Светлана, Потоцкая Наталья)

Глава 6 Осень в Подмосковье

Пока женщина не завоевана, пока ее благосклонности надо добиваться, любовная игра окрашивается яркими красками азарта. Тщеславие, стремление одержать еще одну победу овладевает тобой, и о последствиях как-то не думаешь, но вот победа одержана… И обнаруживается, что вчера еще желанная и притягательная женщина вызывает только одно чувство: нестерпимую скуку. И еще раздражение.

Если бы хоть одна догадалась избегать встреч с ним после первого свидания! Если бы дала ему возможность вновь и вновь пускать в ход все свое отточенное обаяние! Если бы, черт побери, все они не были так доступны и податливы! Досадно, когда основные умственные усилия уходят не на то, чтобы заполучить объект вожделения, а на то, чтобы избавиться от него без особых хлопот и неприятных сцен.

Будь он волен в своих поступках, близко бы к бабам не подошел. Но ведь нет же — тянет, как алкоголика к бутылке. Ему лично алкоголь для допинга не нужен. А вот женщины…

Одержать очередную победу для него пара пустяков. Нужно засыпать женщину комплиментами. Говорить ей без конца о том, какая она необыкновенная. Хвалить за каждый чих. А главное — внимательно, слушать ее излияния и поддакивать в нужных местах. И невнятно намекать на личные проблемы, которые невозможно разрешить без умной и нежной подруги. Вот и вся хитрость. Рецепт практически универсальный.

К сожалению, для того, чтобы расстаться с женщиной, универсальных рецептов не существует. Приходится каждый раз изобретать индивидуальный. Что ж, не разбив яиц, омлета не приготовишь.

У каждого хобби есть свои издержки.

И была ночь, и было утро — день третий. Третий день абсолютного безделья: одна книга сдана, за другую еще не садилась, хотя сроки, как всегда, достаточно жесткие, и в результате через какое-то время придется устраивать штурмовщину и сидеть за компьютером по восемнадцать часов в сутки. Воистину, злейшего врага, чем я сама, у меня не было, нет и уж точно не будет.

Мое безделье объяснялось еще и тем, что, помимо очередного перевода, я сдала в родное издательство и оригинальное произведение — детективную повесть по мотивам собственных прошлогодних злоключений. Первый блин обычно выходит комом, но мне почему-то казалось, что уж мой-то первенец будет замечательным. А поскольку выложилась на создание этого, с позволения сказать, шедевра почти полностью, при мысли о необходимости начинать очередной перевод романа со стандартным в общем-то сюжетом мне становилось дурно. Отдыхать время от времени тоже, между прочим, полезно.

На сей раз нашим с Андреем сборам ничто не помешало. Я исхитрилась не проспать, телефон молчал, как убитый, кофе не убежал на плиту, которую нужно было бы немедленно мыть, чтобы гуща не пристала намертво к белой эмали… Так что около десяти мы в полной боевой готовности ждали своих спутников и ровно без пяти минут десять раздался телефонный звонок.

— Это Павел, — сказал Андрей, бросив беглый взгляд на часы, и взял трубку. — Есть. Будет сделано. Спускаемся.

Последнее слово относилось уже ко мне. Судя по всему, Павел звонил из машины и скоро будет у нашего подъезда. Галку с Еленой мы решили подождать на улице: моя подруга была достаточно пунктуальна, но не до такой степени.

Первым приехал Павел. Как мне показалось, более кроткий, чем обычно. К моему глубочайшему изумлению, Милочка действительно была с ним.

Скорее всего, ночь они посвятили выяснению отношений, потому что вид у них был примерно одинаковый: устало-умиротворенный.

— А кто такая эта Елена? — спросил Павел, когда мы дружно закурили, чтобы скоротать ожидание.

— Елена — двоюродная сестра Галки, — отозвалась я. — Кузина, стало быть. Я с ней вижусь редко.

— Про кузину я уже слышал. А чем занимается, сколько лет?

— Врач. Была терапевтом, а теперь — администратор в частной медицинской фирме, зарабатывает бешеные деньги.

— Бешеные с чьей точки зрения? — Павел, как всегда, жаждал конкретики.

— С моей и налоговой полиции, — удовлетворила я его любопытство. Кормит семью. У тети Тани — только пенсия, Еленин сын недавно из армии вернулся и тут же женился, а муж там какой-то странный, я его никогда не видела, но похоже, с претензиями и без денег. Стандартный вариант…

Андрей кашлянул, не громко, но, как мне показалось, со значением. Смысла я не уловила, но от дальнейших субъективных оценок на всякий случай воздержалась.

— Деньги даром платить не будут, работа у нее сумасшедшая. А возраст… Твоя ровесница, наверное, но выглядит моложе. Красивая…

Тут я осеклась уже сама и опасливо покосилась на Милочку. Хвалить другую женщину в присутствии невесты — не слишком умный ход. Но Милочка и ухом не повела, за что я ее немедленно же зауважала. Терпеть не могу ревнивых женщин!

Во двор завернул знакомый «жигуленок». Галка была человеком удивительно консервативным и в своем стальном коне души не чаяла. Те деньги, которые она вбухала в его ремонт, можно было бы с большим толком потратить на приобретение вполне приличной иномарки. Нет — ни в какую. Хотя… Если я периодически разговариваю со своим компьютером, то почему бы Галке не очеловечивать легковую машину? Имеет право.

Галка с Еленой — двоюродные сестры, но сходства между ними нет почти никакого. Галка — рыжеватая шатенка с такой пышной шевелюрой, что хватило бы на трех нормальных женщин. Ухаживать за этой копной — чистое наказание, поэтому Галка время от времени швыряет расческу или щетку в зеркало и клянется, что обреет голову и будет носить парик. Но денег на парик ей, вероятно, жалко, так что все остается по-прежнему.

Елена — жгучая брюнетка с волосами, скрученными узлом, так что и не поймешь, какие они там на самом деле. По-моему, такая прическа называется «птичья головка». Один-единственный раз я видела Елену в другом оформлении под Кармен. По-моему, именно тогда у нее начался роман с ее Санечкой, но роман быстро закончился браком, а прическа обрела прежний монолитный вид,

Галка всегда одевается по последней моде и никогда не упустит случая продемонстрировать стройные ноги: если бы не российский суровый климат, носила бы мини-юбки круглый год. Елена выбирает юбки только ниже колен, хотя с ногами у нее, по-моему, полный порядок, и белые блузки — не исключаю, что накрахмаленные. Даже брюки со свитером на ней выглядят как строгий деловой костюм.

Галка обожает косметику, особенно губную помаду, и коллекционирует духи, предпочитая экзотические ароматы, названия которых сплошь и рядом просто не помнит. Елена даже к духам относится скептически. Иногда мне кажется, что от нее попахивает ладаном — настолько стерильный образ получается. Но как только она открывает рот, впечатление меняется на прямо противоположное.

Елена обожает острые шуточки, да и сама может вставить словцо, которое не всякая цензура пропустит. Галка же, наоборот, говорит так, будто находится в великосветском обществе, и анекдоты рассказывать не умеет. Один анекдот она, правда, знает — но и только. Обычно мы его выслушиваем раз в год, когда собираемся большой компанией. В общем, мои подруги — ходячие иллюстрации к постулату о том, что внешность сплошь и рядом бывает обманчивой.

— Дамы прибыли, — оповестила я Андрея. — Ты хочешь, чтобы я поехала с ними или…

— Ценю твою деликатность, — откликнулся Андрей, — но этого явно хочешь ты. Садись к Галке, а мы поедем следом. Эскортом, так сказать. Благо дорогу я теперь знаю не хуже тебя.

— Это совсем нетрудно, — отпарировала я, — если учесть, что я вчера по ней в первый раз ехала.

Павел, который как раз в этот момент подошел к нам, досадливо поморщился:

— И как вам не надоест пикироваться? Хоть в обществе ведите себя солиднее. Взрослые люди…

— Пашенька, — пропела я с максимально доступной мне нежностью, — в душе я ребенок. И зачем мне эта самая солидность, посуди сам? Впрочем, давай спросим Андрея. Солнце мое, хочешь, я перестану тебя поддевать, а буду только нежно мурлыкать? С утра до вечера и с вечера до утра?

Андрей в притворном ужасе схватился за голову:

— С ума сошла? У меня диабет начнется! Сама подумай: сладкое круглые сутки!

Иногда я понимаю, что именно связывает нас с Андреем. Общее мироощущение, что ли. Точнее, склонность видеть в окружающем скорее комические, нежели трагические черты и готовность посмеяться прежде всего над собой. Ну а потом — над самым близким человеком. Не всем это, разумеется, по нутру, многих активно раздражает, но в данном случае, как говорится, «Джейн нашла своего Джона».

Галка с Еленой вылезли из машины и присоединились к нашей маленькой группе. Подсознательно я отметила, что обе явно нервничают, но изо всех сил держат себя в руках. Семейная традиция! Даже в тех случаях, когда той или другой бывало рекордно плохо, они бодро рапортовали родным и близким, что все как раз прекрасно и изумительно. Пожалуй, я была единственной, с кем Галка допускала почти полную откровенность и иногда жаловалась на жизненные тяготы. Елена — никогда.

— Ну и каково мнение компетентных органов? — спросила Галка после первых приветствий. — Что могло произойти? Дома тетя не появлялась и никому из родных и знакомых не звонила. Тайна, покрытая мраком.

— Посмотрим на месте, — суховато ответил Павел.

Сухость была продиктована тем, что речь зашла в какой-то степени о его профессиональных качествах, а в этом вопросе он хиханек не терпел. Галку он как раз жаловал и частенько прямо или косвенно ставил мне в пример, как образец логичности и собранности. На что всегда получал стандартный, хотя, возможно, и не слишком остроумный ответ:

— Не критикуй чужую женщину. Радуйся тому, что она чужая.

Елена с отрешенным видом стояла в стороне. О чем она думала — Бог ее знает. Ладно, по дороге разберемся. Я заметила, что Павел как-то странно на нее поглядывает, и несколько удивилась: что это на него нашло? Обычно он женщин просто не замечает, а уж в присутствии Милы…

— Поехали, — предложила я. — До места еще доехать надо, наговориться и там успеем.

В этот момент Павел сделал шаг по направлению к Елене и негромко спросил:

— Алена, неужели это ты? Так вот что это за Елена… Постой, а тетя Таня — это, значит, Татьяна Георгиевна?

Елена вдруг вспыхнула, лицо ее стало удивленным и растерянным.

— Павлик, — тихо сказала она, — я никак не ожидала тебя встретить. Даже не сразу узнала. Сколько мы не виделись, лет двадцать, больше? И меня еще можно узнать? Это приятно…

— Ты совсем не изменилась. Как живешь? Впрочем, Наташа мне в общих чертах рассказала. А как…

Павел точно поперхнулся, опустил голову и словно через силу закончил вопрос:

— Как наш сын?

— Максим? С ним все было нормально… до последнего времени. Вырос здоровым, сильным, умным… было в кого.

Елена усмехнулась и на мгновение помолодела лет на двадцать. Я открыла рот, но Андрей ненавязчиво наступил мне на ногу и сделал страшные глаза. В другое время я бы этого так не оставила, но сейчас предпочла не связываться. Себе дороже.

— Максим решил стать юристом, но не прошел по конкурсу, а на платное отделение отказался поступать из принципа. Характер, ничего не попишешь. Пошел в армию, отслужил, слава Богу, без проблем. Вернулся, стал опять готовиться в институт и тут — точно снег на голову: влюбился без памяти и женился. Учебу забросил, пошел работать… Впрочем, понять можно. Жена его редкая красавица: мулатка, но с серыми глазами, прямо фотомодель, высокая… Только странная какая-то. О прошлом ничего не известно, по ее словам — сирота, перенесла операцию на горле и говорит только шепотом. А этому дурачку и дела нет: смотрит на нее влюбленными глазами да исполняет все прихоти. Добром это не кончится, сердцем чувствую неладное. Я же мать…

— А чем эта красавица занимается?

— Да ничем. Не учится, не работает, дома за собой тарелку не уберет. Зато тряпки и побрякушки любит до умопомрачения. А так — или дома на диване валяется с плейером и дамскими журналами, либо нарядится, намажется — и поминай как звали, без предупреждения, как будто так и надо. А Максим ждет, нервничает… Не дай Бог, скажет ей слово поперек или попробует удержать дома — она прямо звереет, швыряет в него всем, что под руку попадает. И все время требует, чтобы Максим прописал ее у нас. Он бы и рад, да квартира на маму записана, а она эту красотку терпеть не может и разрешения не дает. Так что живем весело…

— Ну, мулаткой этой займемся позже. Узнаю про нее все, понадобится — приструню. С Максимом встречусь, поговорим, пора уже… Только не обижайся, теперь у тебя разрешения спрашивать не буду. Как твоя мама, кстати, поживает? Почему такой переполох поднялся?

— Да все было вроде бы ничего, но она на дачу сбежала от нас всех. От Максима с его красавицей, от моего мужа… — Елена грустно усмехнулась. — Его она тоже терпеть не может, история повторяется. А сейчас… Что с ней на даче случилось — ума не приложу. Ты же знаешь маму, она не могла исчезнуть, то есть не могла куда-то уехать не предупредив. Чует мое сердце… Давай поедем туда, Павлик, скорее поедем туда. Мы еще успеем поговорить.

— Конечно, конечно. Ты не волнуйся, наверняка ерунда какая-нибудь, сейчас приедем, и она нас встретит живая и здоровая. Надеюсь, теперь она меня не выгонит, может, даже самовар поставит. Ну, ребята, по коням, и быстро, быстро…

Павел подхватил Милочку под руку, точно стараясь этим жестом компенсировать внимание, проявленное к другой женщине в ее присутствии, и повел к машине. Милочка успела послать Елене короткий взгляд, причем, замечу, сочувствующий и доброжелательный. Елена впервые на моей памяти выглядела растерянной и от этого непохожей на себя. Только Галка сохраняла полную невозмутимость:

— Поехали, Ленка. Разберемся по ходу. Надо же — как в кино: двадцать лет спустя.

Мы разошлись по машинам, выехали на улицу, и Галка с ходу врубила такую скорость, что нас с Еленой прижало к сиденьям, точно в центрифуге. Краем глаза я заметила, что стрелка одного из приборов легко перевалила за красную зону справа, а стрелка на спидометре закачалась возле отметки «сто».

— Спятила?! — заорала я. — Куда ты гонишь? Я еще жить хочу.

— Уймись, — бросила Галка, не отрывая глаз от дороги. — Это я разгоняюсь. Выедем на трассу, прибавлю скорость…

— Милиция остановит, — с робкой надеждой сказала я.

— А Павел на что? — хмыкнула Галка. — Выручит.

— Ты вроде раньше так не гоняла, — вмешалась Елена, сидевшая сзади.

— Так раньше двигатель был другой. А теперь мне поставили роторный. Можно до двухсот двадцати догнать. Шепотом.

— Что значит — шепотом? — хором спросили мы с Еленой.

— Темнота! Шепотом — значит бесшумно. Это же легковушка, а не танк…

— Легковышка это, — пробурчала я, стараясь не смотреть на приборы. Человек-снаряд, причем неуправляемый. Загремим под фанфары… шепотом.

В этот момент нас обогнал автомобиль Павла и прочно занял позицию впереди. Что ж, в такой ситуации это было, пожалуй, единственное приемлемое решение. Теперь, по крайней мере, мы имеем шанс благополучно доехать до места.

— Неприятности от блондина мне на днях напророчили, — поведала я подругам, слегка расслабившись, так как ДТП нам временно не грозило, — а вот про шатенку ни слова не было.

— Кто это тебе пророчил? — заинтересовалась Елена.

Галка только хмыкнула. Пророчества, гадания и прочие вещи, от которых ум за разум заходит, она категорически отвергала. Даже над моей слабостью к астрологии смеялась, причем достаточно ехидно. Ну и ладно.

— Цыганка, — ответила я, адресуясь исключительно к Елене. — Наплела мне всякой всячины, я только про блондина уловила. И про то, что спасти меня от неприятностей должен, наоборот, брюнет. И еще — счастье принести.

— Я цыганкам верю, — сказала Елена. — Мне в юности одна нагадала, что у меня будет один сын и два мужа. Так и случилось. А где-то полгода назад я встретила другую около своего дома. Моему счастью, сказала она, угрожает какая-то женщина, очень ко мне близкая. Пока я от нее не отойду, счастья не будет…

— Ерунда все это, девочки! — не выдержала Галка. — Блондин, брюнет, счастье… Кто твоему счастью угрожает, скажи на милость? Я? Наташка? У тебя других близких женщин вроде нет…

— А мама? — почти беззвучно шепнула Елена. Тут уже возмутилась я:

— Ты сама-то понимаешь, что говоришь? Как мама может мешать твоему счастью? Ну, не сложились у нее отношения с твоим мужем, так что из этого? Редко какая теща любит зятя.

— Все, закончили с глупостями, — подвела итог Галка. — Но Павел-то, надо же! Я все время на него смотрела и думала: кого он мне напоминает? А напоминает он мне, оказывается, самого себя двадцатилетней давности.

— Ничего не понимаю! — взмолилась я. — Кто кого знает, кто кого кому напоминает? Вы обе Павла знаете, что ли?

— Знаете? — Елена горько усмехнулась. — Можно сказать и так… Павел мой первый муж. Отец Максима.

Если бы я уже не сидела, то села бы непременно там, где стояла, — от неожиданности. Чего только в жизни не бывает!

— И вы что — с тех пор ни разу не виделись?

— Вообще ни разу не виделись, — подтвердила Елена. — А он сильно изменился, правда. Галка? То-то ты его не узнала. Впрочем, ты его всего один раз, кажется, и видела. На свадьбе.

— Нет, — покачала головой Галка, не отрывая взгляд от дороги. — Два раза. Мы как-то ходили в кино, целой компанией, а потом гуляли. Ты была с Павлом, помнишь?

— Припоминаю. Но вы все так косились на нас, что больше я его в эту компанию не приглашала.

— Матерь Божья, — снова не выдержала я, — что же это у вас за компания была, если вы на Павла косились? И в чем он изменился?

— В чем? — Галка помолчала, пытаясь найти наиболее точную формулировку. — Да почти во всем. Он стал жестче и в то же время… благороднее, что ли. А, Ленка?

— Да, пожалуй, — задумчиво протянула Елена. — Мы же совсем молодые были, когда познакомились. Я кончала медучилище, а он — школу милиции. На каком-то совместном вечере и познакомились: у нас ведь одни девчонки учились, а у них одни парни, друг к другу в гости ходили. Помню…

Елена смотрела прямо перед собой, будто пыталась разглядеть картинки из прошлого.

— Влюбились мы с ним без памяти… Так нам тогда казалось, а может, так и было. Решили пожениться. Но моя мама встала на дыбы: он-де тебе не пара! Галка-то знает мамин характер: прямо Васса Железнова во всей красе. Всю жизнь она мною руководила, то есть пыталась руководить, а я ужасно этим тяготилась и все старалась сделать наперекор. Только тайком, открыто — трусила.

— Чем же ей Павел не угодил? — искренне удивилась я. — Порядочный, умный, верный… Или он тогда другим был?

Елена покачала головой:

— Нет, что ты, просто не был похож на того идеального мужа, которого она для меня придумала.

Требовался интеллигентный, из хорошей, так сказать, семьи, чтобы языки знал, в музыке разбирался. Непременно старше меня, с хорошим заработком, а уж предел мечтаний — медик, занимающийся наукой. Плюс к тому я должна была сначала закончить институт, а потом уже выходить замуж. В общем, мамочка хотела видеть идиллию из наших довоенных фильмов: дочка заканчивает институт с красным дипломом и готовится поступать в аспирантуру, а муж — эдакий профессор с бородкой и в пенсне — помогает молодой жене, то есть мне, заниматься наукой…

— А что? — стала я развивать ее мысль. — Красиво! Он за роялем вечером сидит, ты поешь романсы, а вокруг гости млеют и горничная в белом фартуке…

— Наташка, ты опять! — зашипела Галка. — Нашла повод хохмить!

— Да ладно тебе, Галка! — вступилась за меня Елена. — Ведь действительно бред. Но если мама что-то забирает в голову… А тут — Павлик. Детдомовец, так что сами понимаете: ни о языках, ни о музыке речи не было. Распределить его должны были в районное отделение милиции, оперативником. Опером, в просторечье. И манер, естественно, никаких, а для мамы это, по-моему, было основным критерием. Да, хороший, да, порядочный, но — не нашего круга. И все, хоть умри!

— Но вы же поженились, — опять ничего не поняла я. — Значит, твоя мама уступила?

— Она уступит, как же! — хмыкнула Елена. — Просто должен был родиться Максимка, а мама — гинеколог, про аборты все знала, точнее, про их последствия. Согласилась, чтобы ребенок без отца не оказался, но сильнее любить от этого Павла, конечно, не стала. Хотя он тут и ни при чем…

— Новое дело! — ахнула доселе невозмутимая Галка, обернувшись на Елену. — Значит, Павел вовсе и не…

— Смотри на дорогу, умоляю! — воскликнула Елена. — Угробишь же нас! Ни при чем в том смысле, что я сама во всем виновата. Я настояла, чтобы, ну… А Павел-то не железный, да и молодые мы были. Я решила, что все равно выйду замуж за Павла, как бы там мама к нему ни относилась, ну, словно наперекор ей. Она меня отговаривала, а я ребенком прикрылась, знала, что тут она отступит. Что ж, получилось по-моему, да и Павел меня любил, поддерживал…

Я открыла было рот для следующего вопроса, но Елена меня опередила:

— Ты, наверное, хочешь спросить, почему разошлись, если такая любовь была? Да по моей глупости, наверное. Когда Максимка родился, начались пеленки, бутылочки, бессонные ночи… Я была уже студенткой, училась на первом курсе медицинского, там жизнь после лекций бьет ключом, а мне нужно домой — к мужу и ребенку… Права оказалась мама, не готова была я еще тогда к семейной жизни. Сначала ссора, потом скандалы. Мама не выдержала, потребовала, чтобы к Максимке взяли няню. Я обрадовалась, а Павел — на дыбы, говорил, что я плохая мать, что он не допустит, чтобы его ребенок сиротой рос при живых родителях, и не надо никаких нянек… А я и в самом деле была тогда мать никакая. Девчонка девчонкой. Все пришло потом, позже, когда я повзрослела. А Павел на своей работе сутками пропадал, домой только ночевать приходил, да и то — не всегда. А мне скучно, обидно, наконец, — у меня кавалеры появились, из института домой провожали. Кончилось все скандалом, причем, к сожалению, вмешалась мама и сказала Павлу все, что она о нем думала. Мол, он мне — не пара, нам лучше расстаться, а я еще молода, снова выйду замуж и на сей раз за достойного человека, и пусть уж Максимка его своим отцом и считает, незачем травмировать ребенка папашей-милиционером… Конечно, Павел в тот же вечер собрал вещи и хлопнул дверью. С тех пор мы с ним виделись только раз — в суде, при разводе. От алиментов я отказалась, так мне мама посоветовала, у нее были свои представления о порядочности и гордости. А вот относительно меня она ошиблась: Максим так и вырос без отца, не получалось у меня с замужеством.

— Максим знает, кто его отец? — поинтересовалась я, чувствуя предательское пощипывание в носу. Особой сентиментальностью я никогда не грешила, но на сей раз мне было безумно жаль и Елену, и, разумеется, Павла.

— Когда он подрос, я сочинила трогательную историю, будто его папа геройски погиб при выполнении служебного долга. Как ты, Наташа, говоришь, здорово красиво, да только бессмысленно: мальчишке был нужен живой отец, а не легенда о нем. Павлу же мама раз и навсегда запретила видеться с сыном: сказала, что это травмирует детскую психику. А я… не возражала. Мы ведь с Павлом прожили меньше года. И надо же было вдруг встретиться, да еще вот так… сейчас…

Елена замолчала, и мне показалось, что в глазах ее блеснули слезы. Галка, по-видимому, тоже что-то заметила в зеркальце над лобовым стеклом и дипломатично перевела разговор на другую тему:

— Наташка, давай вспоминай, что ты вчера увидела на даче? Я имею в виду — странное. Тебя же что-то удивило, так?

— Удивило то, что дом заперт, а по саду все разбросано, как будто тетя Таня куда-то ненадолго отлучилась. Но мы там пробыли почти четыре часа… Все окна без штор, то есть шторы не задернуты. И еще Елена сказала, что обязательно должна была быть записка, куда ушла. А записки не было. В общем — странно.

— А если действительно — несчастный случай? Ну, упала, ногу сломала тьфу, тьфу, тьфу! — соседи отвезли в больницу, дом заперли… — В голосе Галки звучало явное сомнение.

— Не сходится, — подала голос Елена. — Надо знать маму. Она бы обязательно заставила кого-нибудь мне позвонить из больницы. Если только она без сознания… Но ближайшие наши соседи уезжают с дачи в начале сентября. Разве что задержались из-за хорошей погоды. Хотя все могло измениться. Я на даче почти не бываю — некогда. День работаю двенадцать часов, следующий день дела всякие.

— Это в твоем замечательном центре ты по полсуток вкалываешь? — изумилась я, обрадовавшись тому, что Елена, похоже, немного отошла от грустных воспоминаний. — Ничего себе работенка!

— А ты думаешь, мне за прекрасные глаза там платят? — невесело вздохнула Елена. — И по двенадцать часов подряд сижу, и улыбаюсь, как робот, и сумасшедших ублажаю. Один вот заказал самолет в Париж. Он там решил аппендикс вырезать, а заодно свою любовницу развлечь. Десятидневное турне такое. И самолетом же обратно. И никого у нас это уже не удивляет.

— Интересная у тебя там работа, — опять не выдержала я. — Жалко, платят не проценты по сделкам, а фиксированные деньги. А то была бы миллионершей.

В Белых Столбах со вчерашнего дня ничего не изменилось. То же яркое солнце освещало начинающие желтеть деревья и крыши домов. Та же тишина, прерываемая время от времени шумом проходящих вдали поездов. И по-прежнему запертый дом тети Тани, крыльцо которого уже слегка занесло опавшей листвой.

— Может, все-таки в Москву уехала? — нерешительно спросила я.

Елена покачала головой:

— Тогда были бы задернуты все шторы, и внизу, и наверху. А окна не занавешены. Боюсь, что мама там…

Галка вмешалась, как всегда, решительно:

— Не гони волну. Смотрели же Павел с Андреем вчера — никого в доме нет. Давай откроем и посмотрим. Запасные ключи у тебя с собой?

— Да, — тихо ответила Елена и полезла в сумочку.

Замок тихо щелкнул, и дверь отворилась. Несколько лет назад Галка сделала проект реконструкции этого старого дома. Оставив две большие комнаты в старой бревенчатой части, она снесла рассыпающуюся, с текущей крышей, классическую дачную веранду и на этом месте спроектировала капитальную зимнюю пристройку. Самым потрясающим, естественно, было то, что этот проект удалось осуществить: виллу на гектарном участке можно возвести, кажется, по щучьему велению и по чьему-то хотению, а вот получить разрешение на замену сарая на сарай — задачка по-прежнему не из легких. В данном случае Татьяне Георгиевне явно кто-то ворожил: разрешение было получено чуть ли не через неделю после подачи всех необходимых документов.

Тарасов привез откуда-то бригаду молодцов-украинцев, и они всего за месяц под бдительным Галкиным взором и за очень смешные деньги возвели это чудо. А когда в дом подвели воду и установили газовое отопление, Татьяна Георгиевна смогла реализовать свою давнюю мечту: жить на даче чуть ли не круглый год. Благо завершение строительства совпало с уходом на заслуженный отдых.

Зная прямо-таки болезненную привязанность своей тетки к старому дому, Галка сумела сохранить дух и стиль бывшей профессорской дачи и совместить его со вполне городскими удобствами в виде туалета, ванной и стиральной машины, объединенных в едином небольшом помещении, которое было остроумно организовано в новой пристройке. Сходство же со старой верандой создавалось благодаря множеству окон, выходивших в сад, и крыльцу, с которого попадали в комнату гибрид гостиной со столовой, где множество безделушек, скатерок и салфеток, а также старая мебель создавали ни на что не похожую атмосферу дома, где прошло детство Елены и Галки; я восхищалась домом каждый раз, когда приезжала к Татьяне Георгиевне.

Мы столпились на пороге, боясь войти и увидеть самое страшное. Но в комнате было пусто и, как всегда, чисто. Первое, что бросалось в глаза прямо от двери, — это спинка большого старинного кресла, стоявшего напротив телевизора рядом с журнальным столиком.

— Не толпитесь в дверях, — буркнул Павел. — Андрей, Алена, пойдемте в дом. А вы, девочки, погуляйте, погода хорошая.

Галка послушно, точно робот, повернулась и пошла в сад, увлекая за собой Милочку. А я дернула Андрея за рукав и прошипела:

— Если ты меня сейчас выгонишь, никогда этого не прощу.

Андрей беспомощно посмотрел на Павла, тот пожал плечами и махнул рукой:

— Только ничего не трогай и не путайся под ногами.

Тут уж я зашлась в приступе праведного гнева:

— Будто я сама не знаю, как себя надо вести! Столько детективов перевела, уже сама их пишу, а вы хотите лишить меня возможности увидеть все на месте… Конечно, женские занятия…

— Кончай детский сад! — жестко сказал Павел. — Ты забываешь, где и с кем находишься. Никто не умаляет твоих профессиональных качеств, но сейчас не до них, право же. Алена, давай потихоньку двигаться. Рассказывай все по порядку. Значит, твоя мама обычно сидела в этом кресле спиной к двери. Тогда почему она дверь не запирала — ведь не видно, кто входит в дом. Неужели нельзя было хотя бы переставить кресло, если живешь с дверьми нараспашку?

— Она очень любила это кресло. Его-то можно было переставить, но только не телевизор. Тут же везде окна, свет падает на экран, плохо видно, а еще мама говорит, что кинескоп от этого портится. Ну и… — Елена замолчала и беспомощно развела руками.

— Хорошо, допустим. Смотри дальше: что-нибудь в комнате изменилось? Пропали какие-то вещи или, наоборот, появились?

Елену била дрожь. Было видно, что она никак не может взять себя в руки и сосредоточиться. Впервые я видела ее в таком состоянии.

— Алена! — чуть повысил голос Павел. — Я все понимаю, но помоги же нам. Тебе глаз ничего не режет?

— Вязанье не на месте, — обрела наконец голос Елена. — Оно валяется на полу возле кресла. Мама, когда смотрит телевизор, всегда вяжет.

На мой взгляд, ничего чрезвычайного в положении вязанья не было, и мне показалось, что и Павел не счел это странным.

— Около кресла журнальный столик, — пояснила Елена, видя наше недоумение. — На нем корзинка для вязанья. Если мама ест, а не вяжет, вязанье лежит в корзинке. Она безумно педантична в мелочах, мы из-за этого иногда даже ссоримся.

— А просто так телевизор она никогда не смотрит? Прости за этот допрос, но я не помню привычек Татьяны Георгиевны.

— Нет. Либо ест, либо вяжет. А светлое время дня предпочитает проводить на участке. Копается там с утра до вечера, если, конечно, не проливной дождь.

— Вязанье валяется так, будто бы его уронили, — не выдержала я. — Вон даже клубки разлетелись в разные стороны.

Андрей строго глянул на меня, и я прикусила язык. Обещала же!

Елена обогнула кресло и подошла к телевизору.

— Странно. Он выключен не с пульта, а прямо кнопкой. Мама этого даже не умела. У нее с техникой отношения натянутые: показали, как с пультом управляться, больше она ничего и знать не хочет. И пульт всегда у нее под рукой, на журнальном столике… был.

Мы посмотрели на столик — ничего похожего на пульт не оказалось.

Андрей присел на корточки и стал осматривать пол. Минуту спустя он вытащил злополучный пульт из-под комодика, на котором стоял телевизор.

— Похоже, ее кто-то напугал, она вскочила на ноги, а все, что лежало у нее на коленях или было в руках, посыпалось на пол, — предположил он.

— Похоже, — согласился Павел. — Остался пустяк: узнать, кто или что ее напугало. Ладно, пойдем смотреть дальше.

— Занавески не задернуты, — тихо сказала Елена. — Значит, было светло. Мама терпеть не может черных окон и, как только темнеет, занавешивает их. А в буфете все цело и в абсолютном порядке — я посмотрела. Ни одной рюмки или чашки с места не сдвинуто.

Она прошла вдоль комнаты к старинному дивану с подушками по углам. Возле дивана стояла тумбочка, на ней — ваза с осенними цветами.

— Вот здесь что-то не так… Постойте. Дверца не закрыта: ее надо прижать плотнее, до щелчка, иначе она останется приоткрытой. Свои знают…

— А что там хранится? — поинтересовался Андрей.

— Лекарства.

Павел присел перед открытой тумбочкой, в которой, на мой взгляд, тоже был идеальный порядок. Но Елена так, по-видимому, не считала.

— Странно, — произнесла она, присаживаясь на корточки рядом с Павлом. Нет бутылки из-под какой-то импортной выпивки. Ее сохранили из-за хорошей пробки. Мама в ней водку держала — для компрессов там, для растираний. Чтобы была, одним словом. Красивая бутылочка, граммов на триста.

— Этикетка какая-нибудь была?

— Нет. Все и так знали, что там водка.

— Понятно. Пошли дальше.

Павел посмотрел на лестницу, которая была напротив входной двери и вела на второй этаж дачи. Лестницу эту, какую-то очень уютную, с дивными резными балясинками, мы все очень любили. Приезжая сюда раньше с Галкой — Господи, как же давно это было! — мы вечером рассаживались на ступеньках, как воробьи на проводах, и трепались допоздна.

— Что наверху? — спросил Павел.

— Моя комната, — ответила Елена. Мы поднялись на второй этаж. Комната, в которую вошли, называлась «верхняя веранда» из-за того, что на передней стене было два окна практически без простенка между ними, а на боковых стенках — еще по окну. Так что получался такой «фонарик» — крохотный, но очень уютный. Вдоль одной стены стоял маленький диванчик, обитый золотистой тканью, перед ним столик со скатертью из той же материи, а на столике — ваза с яркими георгинами, совершенно свежими. По стенкам — фотографии Елены, Максима, кого-то еще, мне лично незнакомого. Открытая дверь в спальню, где кровать была покрыта темно-розовым покрывалом без единой морщинки. Розовый тюль на окне, туалетный столик, вазочка с ноготками. Чистота фантастическая, у меня такой даже перед большими праздниками не бывает. Елена села на пороге и зарыдала:

— Это моя комната. Я раньше здесь очень часто бывала. Обязательно все выходные проводила, да и в будни после работы приезжала. Нам с мамой было здесь так хорошо! Я перестала ездить, когда за Санечку замуж вышла. Маме он не очень нравится, а Санечка это чувствует, он такой тонкий, эмоциональный, ему не хочется навязываться… А я не могу его одного в Москве оставлять, у него так много работы, он так устает, ненормированный день, вечные командировки. Санечка такой неприспособленный, что даже ужин разогреть не может, ему все подать надо… А мама просто ревнует меня к нему. Раньше мы все вместе были, а теперь Максим вырос, у него своя жизнь, и я с Санечкой… Она считает, что если она сама почти всю жизнь одна прожила, то и я так должна жить. А мы с Санечкой очень любим друг друга, просто он много работает, а мама считает, что он уделяет мне мало внимания и вообще сидит у меня на шее. Я все понимаю: ей одиноко и она ревнует. Но что я могу поделать, если Санечка вообще не хочет с ней жить…

Елена размазывала слезы по лицу, сотрясаясь от рыданий. Я села рядом с ней, обняла за плечи, вытащила платок, стала вытирать ей слезы, с тоской думая о том, что у Галки или даже у Милочки это все получилось бы куда лучше, я в общем-то эмоционально глуховатый человек и утешать умею плохо. Что выросло, то выросло…

— Алена, надо идти дальше, успокойся, — тихо сказал Павел.

Андрей молчал. Он, как и я, был не слишком склонен к сантиметрам. Елена взяла себя в руки, встала, открыла стенной шкаф.

— Здесь все как было. Все на месте.

— Тогда пошли вниз.

Мы снова спустились на веранду и вошли в старую часть дома. Первая комната там была как бы гостевая, и здесь же спал Максим, когда изредка навещал бабушку. Судя по всему, последний раз это было достаточно давно. В комнате стоял массивный письменный стол, на котором в коробочках из-под конфет сушились какие-то семена. Две кровати вдоль стен, два кресла, небольшая этажерка с типично дачным чтивом — старыми журналами, детективами, справочниками садовода и кулинарными книгами. Комната производила впечатление нежилой, хотя была так же безукоризненно прибрана, как и весь дом.

Вторая комната тете Тане служила спальней. Широкая кровать аккуратно застлана вязаным покрывалом ручной работы, на столике у окна — флакончик духов, несколько баночек с кремами, зеркало, щетка для волос, фарфоровая шкатулочка с ручкой на крышке в виде розочки. Елена открыла ее и показала Павлу:

— Все на месте. Это украшения, которые мама берет с собой сюда, остальное хранит в Москве.

Елена открыла платяной шкаф. Несколько летних ситцевых платьев, сшитых еще Бог знает когда, несколько хороших шелковых блузок, легкий летний трикотажный костюм и костюм из ткани поплотнее, наверное, для поездок в город, хорошая кожаная куртка, явно дорогой плащ…

— Все на месте, — повторила Елена. На месте не было только самой Татьяны Георгиевны.

— Ну, первая версия отпадает, — предположила я. — В смысле, инсульт или инфаркт в запертом доме. Уже легче.

— Кому? — с некоторой иронией спросил Андрей. — Сейчас все самое интересное как раз и начинается. В том числе и самое трудное.

— Что именно? — с испугом спросила Елена.

— Поход в местное отделение милиции, — хмыкнул Андрей. — Наши коллеги страсть как любят заниматься делами о пропавших старушках. Боюсь, что по всем больницам придется звонить с сотового телефона. И отсюда, чтобы была хоть какая-то ясность.

— Вы звоните, — подхватила я инициативу, — а мы с Галкой пойдем по соседним участкам. Может быть, кто-то еще не уехал в Москву или приехал на выходные. А Ленка…

— Алена нужна нам здесь, — отрезал Павел. — Если вы все разбежитесь по соседям, мы с Андреем не справимся. Мне, например, даже приметы неизвестны… Нынешние, конечно.

Елена встрепенулась, вышла в соседнюю комнату и вернулась оттуда с фотографией в руках.

— Вот, — протянула она ее Андрею, — это мама с Максимом… с моим сыном год назад, когда он вернулся из армии. За это время она почти не изменилась.

На цветном снимке среднего формата смеющийся Максим обнимал за плечи изящную седую женщину в черном спортивном костюме. Снимались на фоне качелей в саду в такой же ясный и солнечный день, как сегодня. Только листва на деревьях была еще абсолютно зеленой. Я давно не видела тетю Таню, но сразу же ее узнала: за последние двадцать лет изменился только цвет волос да еще лицо потеряло свои прежние чеканные очертания.

Павел буквально выхватил фотографию из рук Андрея и впился в нее глазами. На его обычно бесстрастном лице появилась целая гамма эмоций: изумление, недоверие, гордость. Но он быстро взял себя в руки и оторвался от изображения новообретенного сына.

— Уже хорошо, — скупо похвалил он Елену. — А теперь посмотри, в чем она могла выйти из дому. Наташа, тебя я не задерживаю, занимайтесь своей частью работы.

Андрей не сдержался и фыркнул. Павел посмотрел на него с удивлением, но, сообразив, в чем дело, улыбнулся:

— Привык командовать, извините.

— Понятно, — великодушно отозвалась я, — вырабатывается условный рефлекс. Мы не в претензии.

— Ты хоть сейчас можешь быть серьезной? — с тихой яростью в голосе осведомился он. — Что за дурацкая манера из всего устраивать балаган?

Я только вздохнула. Хорошо, я могу принять скорбный вид и быть убийственно серьезной. Ну и что дальше? Кому-нибудь от этого будет легче? И вообще, что делать, если я даже из собственных похорон способна устроить ирландские поминки. То есть такие поминки, на которых все присутствующие безудержно веселятся, полагая, что тем самым помогают усопшему без особой скорби оборвать все связи с бренным миром. А что, тоже разумно придумано.

Впрочем, пока мы с Галкой ходили по соседним участкам (Милочка осталась в саду, хотела, наверное, присмотреть за Павлом, все-таки Елена ему жена, хоть и бывшая), мне пришлось стать серьезной. Поселок будто вымер, почти все уже перебрались в город, а там, где хозяева еще оставались, ничего утешительного нам сказать не могли. Тетю Таню знали практически все, и меня это не удивляло: чуть ли не все женщины поселка были ее пациентками. Хороший гинеколог всегда в цене. Тем не менее единственное, что нам удалось выяснить: в четверг тетя Таня была жива и здорова, потому что хозяйка одной из дач видела ее — не дачу, разумеется, а тетю Таню — в местном магазине, куда каждый день привозили свежий творог. Очереди почти не было, так что долго женщины не разговаривали, так, обменялись приветствиями и кое-какими новостями.

— Ничего особенного я не заметила, — несколько раз повторила хозяйка. Как всегда, вежливая, обходительная, про здоровье интересовалась. Потом купила творог и пошла. А что случилось-то?

— В том-то и дело, что мы не знаем, — терпеливо втолковывала ей Галка. Дома нет, в Москве нет, дача стоит запертая.

— Вообще-то у нас тут тихо, — задумчиво сказала хозяйка. — Дачи, конечно, грабят, не без того, но только тогда, когда все уезжают. Да и то местные балуются: закуску к бутылке ищут. А про серьезное ничего не слышала. Да и посторонних тут нету. Хотя…

— Что — хотя? — быстро спросила я.

— Видела тут одного, — без особой уверенности сказала женщина. Высокий, одет хорошо, по-городскому, и рожа — как у кота. Хотя симпатичный…

— И что этот, симпатичный? — гнула свое я.

— А ничего. Ходил тут с фотоаппаратом. Наших алкашей, что ли, фотографировал? Не знаю, врать не буду. Тоже у магазина его видела и вроде незадолго до четверга. В начале недели как будто… С ним вроде бы девушка была. Яркая такая, на киноактрису похожа. Вот ее я в поселке не первый раз примечаю. А фотографа этого — нет, раньше точно не видела. Молодой. Культурный. Себя соблюдает…

Загадочность последнего определения меня просто умилила.

В общем, поход наш положительных результатов не дал. От отчаяния мы наведались еще в здание правления, но сидевшая там тетка заявила, что Татьяну Георгиевну последний раз видела в начале месяца, когда та приходила платить налог на землю. Даже звонить в Москву не стала, сразу ушла.

— А почему она должна была звонить в Москву? — поинтересовалась Галка.

— А как же без этого? — удивилась тетка. — Телефон-то один на весь поселок, дачники как к нам попадают, так надо не надо — звонят. А я что, мне без разницы. И Татьяна Георгиевна всегда прежде дочери звонила. А в тот раз не стала. Вы-то ей кто будете?

— Я ее племянница, — мрачно сказала Галка. — Ну ладно, мы пойдем, спасибо вам.

Тетка даже огорчилась. Ей было тоскливо сидеть в одиночестве в пустом доме.

— А что случилось-то? Беда какая? — Я конспективно изложила суть событий. Тетка подумала немного и решительно покачала головой:

— Нет, в больницу ее отсюда не забирали. Днем то есть. Иначе от меня бы «скорую» вызывали, больше неоткуда. Да и бабы знали бы, у нас новости быстро расходятся.

— Особенно плохие, — все так же мрачно подтвердила Галка. — Сколько помню, здесь всегда так было. Пошли, Наташа, доложим гражданину начальнику о выполнении задания.

— Кто теперь острит? — поинтересовалась я.

— Так ведь с кем поведешься, от того и лечишься, — не осталась в долгу моя ближайшая подруга.

Я решила уступить ей последнее слово. Надо же когда-то и Галке почувствовать себя остроумной.

Мы шли по улице, на которой стояла дача тети Тани, вдоль ветхого, когда-то глухого забора. Калитку украшал пудовый проржавевший амбарный замок, хотя пройти на участок, по-моему, можно было в любом месте. Запущенный участок зримо контрастировал с соседними, более или менее ухоженными. Что-то резануло мне глаз, но я не поняла, что именно, и момент ушел. Хотя тень сомнения осталась где-то в подсознании.

Мы вернулись на дачу и доложили о почти полной безрезультатности своего похода. Впрочем, никто особенно и не рассчитывал на успех. Елена осмотрела вещи тети Тани и твердо заявила, что на месте абсолютно все, кроме того черного спортивного костюма, в котором ее мать обычно ходила на даче. Даже обувь в неприкосновенности, так что выходило, будто тетя Таня ушла из дома в одном костюме и тапочках, чего, разумеется, быть не могло.

— То есть вообще все в порядке? — поинтересовалась я.

— Не совсем, — отозвался Андрей. — Кое-какая мелочь исчезла.

— Бутылка с водкой, — напомнила Елена. — И еще не могу найти мамин любимый шарф. Она всегда покрывала им голову, когда выходила вечером в сад. И вообще при плохой погоде.

— Одно непонятно, — серьезно сказал Андрей, — водку ведь стали бы искать в буфете, а его даже не открывали, судя по всему. Шарф… Кому он мог понадобиться, кроме самой Татьяны Георгиевны?

— Надо идти в милицию, — подвел итог Павел. — Мы тут можем ломать голову до бесконечности, а она…

Елена побелела и покачнулась. Мы с Галкой бросились к ней.

— Ничего, ничего, — прошептала Елена, — это — нервы и бессонная ночь.

Она отпила воды из чашки, поднесенной Галкой, и, похоже, взяла себя в руки. Впрочем, обе мои подруги отличались завидной выдержкой — в отличие от меня, кстати. Я бы на месте Ленки уже восемь раз свалилась в обморок и двенадцать раз закатила роскошную истерику.

К сожалению, это не проливало ни малейшего света на то, что же произошло с тетей Таней. И когда. В четверг она была жива и здорова, а в субботу дача уже пустовала. Значит, время исчезновения — если, конечно, это было исчезновение — ограничивалось примерно двумя сутками, точнее, со второй половины дня четверга до утра субботы.

Приличные детективы стали бы проверять алиби у всех подозреваемых, но грустная объективность заключалась в том, что подозреваемых-то не было. Впрочем, не было и твердой уверенности в том, что тетя Таня исчезла. Она вполне могла находиться в какой-то районной больнице, если вдруг потеряла память.

Увы, с пожилыми людьми это сплошь и рядом случается.