"Царица Хатасу" - читать интересную книгу автора (Крыжановская Вера Ивановна)

Глава XVII. Поцелуй смерти

Возвратясь с прогулки, Хоремсеб был крайне удивлен, не найдя на месте старого раба, обычно ожидавшего у двери спальни. Что могла означать подобная небрежность со стороны Хапу, самого аккуратного из слуг, единственного человека, которого он держал около себя для интимных услуг.

Нахмурившись, князь еще раз осмотрел комнату. Вдруг он вздрогнул, и расширившиеся глаза его устремились на драгоценную голубую амфору, валявшуюся на полу. Схватив ее, он увидел, что она пуста. Второй взгляд, брошенный на столик, убедил его, что красный флакон исчез.

Глухое, гневное восклицание сорвалось с его губ.

— А, презренная собака! Ты осмелился коснуться тайны твоего господина! — прорычал он с пеной у рта. — За эту измену ты заплатишь мне тысячью смертей!

Схватив лампу, он обыскал соседние комнаты и террасу. Все было пусто и молчаливо. Дрожа от гнева, князь бросился в сад и собирался уже направиться к соседнему павильону, чтобы позвать начальника евнухов, когда на аллее он обо что — то споткнулся и чуть было не упал. Хоремсеб нагнулся и с изумлением узнал старика Хапу, лежавшего лицом к земле. Рука его была конвульсивно прижата к лицу.

Схватив старика за холщевый пояс, Хоремсеб втащил его на террасу. Затем принес лампу и осветил неподвижное тело. Хоремсеб наклонился к Хапу, его обоняние поразил сильный и хорошо знакомый аромат. Вытянув с усилием руку раба, которая, казалось, приросла к его искаженному лицу, он увидел почти раздавленную розу, увядшие и изорванные лепестки которой рассыпались под его пальцами.

— А это еще что за очередная тайна? — пробормотал Хоремсеб, с беспокойством поднимаясь. — Как могла такая роза очутиться в руках старика. Может, ему дали этот цветок нарочно, чтобы обмануть его испытанную верность? Пользуясь дурманящим действием, которое произвел этот аромат на слабого и непривычного к нему старика, злодей опорожнил голубой флакон и украл красный. Нужно заставить прийти в себя Хапу, чтобы узнать, что здесь произошло, — пробормотал он, встряхивая раба, но тот, бездыханный, опять упал на пол.

— Клянусь всеми адскими силами! Это старое животное, кажется, чересчур уж глубоко вдыхало ядовитый запах, и его старый организм не выдержал, — проворчал князь, быстро направляясь к галерее, расположенной за спальней.

Там дежурили несколько рабов, наблюдая за треножниками, распространявшими благоухание. По приказу князя рабы последовали за ним на террасу.

— Поднимите его и несите за мной к жилищу мудреца, — сказал Хоремсеб, указывая на Хапу, все еще неподвижного.

Через несколько минут тело Хапу лежало в первой комнате павильона Таадара, и когда рабы ушли, на пороге соседней комнаты появился мудрец.

— Что так неожиданно привело тебя ко мне, сын мой? — спросил он.

— Прости, что беспокою тебя, учитель! Но во время моей прогулки здесь произошел подозрительный случай.

И Хоремсеб торопливо рассказал обо всем и попросил привести в сознание раба, чтобы можно было у него узнать, кто дал ему цветок и похитил амфору.

Слушая князя, мудрец внимательно осматривал Хапу.

— Это дерзкое похищение совершила женщина. Надо сделать все, чтобы помешать ей навредить нам, — сказал мудрец, качая головой. — Не удивляйся, сын мой, тому, что я тебе скажу. Уже два раза я прочел по звездам, что нам предстоит тяжелая борьба и что из — за измены женщины, нам обоим будет грозить смертельная опасность. То, что случилось, может быть, и есть первый шаг к выполнению небесного предсказания.

Хоремсеб слегка побледнел и молча помогал мудрецу приводить в сознание раба. Но их усилия не увенчались успехом. Нетерпение уже начало овладевать князем, когда Хапу вздохнул, открыл глаза и поднялся на ложе. Но взгляд его оставался бессмысленным, тело дрожало. Тогда мудрец взял в руки небольшой кубок и поднес к губам раба. Тот с жадностью выпил.

Его взгляд тут же прояснился. К нему вернулась память, так как, узнав своего господина, он жалобно вскрикнул, бросившись лицом на землю.

— Прости меня, господин, сжалься надо мной.

— Признайся, не скрывая ничего, что здесь произошло, и я, может быть, сжалюсь над тобой, — сурово ответил князь. — Но берегись о чем — нибудь умолчать или что — нибудь скрыть.

— Я все скажу, что знаю, — рыдал старик, корчась от ужаса. — Я ожидал тебя, и мне кажется, что я задремал, как вдруг какое — то странное ощущение заставило меня открыть глаза. Аромат тысячи роз окружил меня своим удушливым благоуханием и, казалось, разлился по моему телу. Совершенно оглушенный, я увидел перед собой рыжую женщину, с которой ты ужинаешь. Она держала у моего носа цветок. Я схватил его и тотчас же встал. Поднявшись на ноги, я почувствовал страшную тяжесть и дрожь во всем теле и вынужден был прислониться к стене. Тогда я увидел, как женщина бросилась к столу, схватила голубую амфору и выпила все, что в ней было. Почти тотчас же она упала на пол. Видя, что совершается преступление, я хотел предупредить тебя, господин, или позвать на помощь. Но уже не помню больше, куда я бежал. Все нюхал цветок, который будто прилип к моему носу. В голове у меня зашумело, и я потерял сознание. Вот все, что я знаю, — закончил старик, заливаясь слезами.

Сжав кулаки, бледный Хоремсеб слушал этот рассказ.

— Я считаю тебя невиновным, Хапу, и прощаю тебя, — сказал он. — Но эту девушку необходимо схватить и посадить в тюрьму. Как только я устрою это дело, то приду поговорить с тобой, Таадар. Ты же, Хапу, следуй за мной.

Князь почти бегом вернулся во дворец и прошел в комнату Нефтисы. Она была пуста. Вне себя от ярости, он велел позвать Хапзефа и Хамуса, сильно избил начальника евнухов за нерадение и приказал провести самые тщательные розыски.

С факелами в руках они обшарили весь дворец, сад и каждый куст и закоулок. Все было напрасно: Нефтисы нигде не было. Бледный, с пеной у рта, Хоремсеб лично руководил поисками и больше не сомневался, что девушке удалось бежать и унести с собой драгоценную и предательскую амфору. Солнце уже всходило, когда князь вернулся к мудрецу. Утомленный гневом и усталостью, он бросился на стул.

— Презренная бежала, что мы будем делать теперь, Таадар? Нужно срезать священные цветы, а приготовленная жертва исчезла! — сказал он, проведя по лбу рукой.

— Это роковая неудача, — ответил с мрачным видом мудрец. — И так как исправить этого уже нельзя, а бутоны необходимо полить девичьей кровью, то ты должен будешь выбрать среди рабынь, певиц или танцовщиц какое — нибудь невинное создание и дашь ей выпить, что я приготовлю. А теперь ступай отдохни, сын мой, ты очень устал.

— Все будет сделано, как ты скажешь, учитель. Прежде чем солнце сядет, я приду к тебе за последними распоряжениями. — Вернувшись во дворец, князь позвал Хамуса. Несмотря на многочисленные синяки, покрывавшие его тело, этот доверенный человек простерся перед своим господином в знак почтения. Скрестив руки, Хоремсеб сказал ему глухим голосом:

— Ты страшно провинился сегодня, но, принимая во внимание твою долгую и верную службу, я хочу сохранить мое доверие к тебе. До захода солнца ты приведешь ко мне молодую рабыню, выбрать которую предоставляю тебе. Она должна быть красива, девственна и не старше пятнадцати лет. Кроме того, к ужину ты удалишь всех слуг и позаботишься, чтобы до следующего дня ничья нога не ступала в сады.

— Надеюсь, что ты будешь доволен, господин, — почтительно ответил евнух. — Вчера утром я купил девочку лет пятнадцати. Она прекрасна, как сама Гатора, Продавец уверял меня, что она дочь нубийки и египтянина.

— Хорошо, я знаю, что ты знаток в этом, и вознагражу твое усердие.

Было уже довольно поздно, когда Хоремсеб проснулся свежим и бодрым. Вымывшись и тщательно одевшись, он пошел к жилищу мудреца. Прежде чем войти в павильон, он подошел к каменной пирамиде, окруженной высокими деревьями в уединенной части сада за маленьким прудом.

Невдалеке стояла бамбуковая хижина. В ней были прикованы два сильных негра с тупыми лицами. Хоремсеб освободил их от цепей и с ними вошел в пирамиду. Это таинственное здание было внутри, как и снаружи, покрыто гранитными плитами. Вверху конуса было отверстие, служившее дымовой трубой. В центре, на возвышении в две каменных ступеньки, стоял колоссальный бронзовый идол, изображавший сидящего человека, руки которого лежали на коленях. Голова его была покрыта остроконечной шапкой, украшенной бычьими рогами. Между ног идола находилась узкая бронзовая дверь в под печи, куда рабы стали накладывать кирпичи, перекрывая их дровами, смолой, соломой и другим горючим материалом.

Оставив рабов за работой, князь вышел и запер дверь железной решеткой, которая не давала несчастным задохнуться и лишала возможности бежать. Затем он направился в павильон.

— По твоему довольному виду я понимаю, что все устроилось, — с улыбкой сказал Таадар.

— Да, учитель, я пришел только спросить тебя, в какой дозе я должен дать присланное тобой питье?

— Достаточно будет и трех кубков, кроме того, дашь ей вот этот букет, — ответил мудрец, указывая на букет, стоявший на столе в вазе. Это были распускавшиеся пурпурные розы.

— В таком случае, до свидания, учитель. Готовься, и прежде чем Ра выйдет из мрака, я принесу тебе жертву.

Князь поклонился, взял цветы и вышел. Придя на террасу, прилегавшую к его комнатам, он облокотился на балюстраду и погрузился в глубокую задумчивость. Кто увидел бы его таким серьезным и спокойным, со светлым и ясным взглядом, словно затерявшимся в созерцании красот природы, тот, конечно, предположил бы, что чистая и восторженная душа этого красивого молодого человека мысленно вознеслась к лучшему миру, стоявшему выше всех земных бед и низостей. Кто бы мог заподозрить, что этот кроткий мечтатель — закоренелый преступник, совершенно спокойно готовящийся совершить отвратительное преступление. Он внушал любовь своим жертвам для того, чтобы убивать их.

Легкий шум заставил его вздрогнуть и обернуться, он увидел Хамуса, за которым стояла закутанная в покрывало женщина.

— Вот, господин, девушка, о которой я говорил тебе. Подойди же, — сказал он, толкая вперед дрожащую рабыню.

Смущенная девушка простерлась перед князем, затем встала и, скрестив руки, боязливо взглянула на грозного господина, от которого зависела ее судьба.

Это было чудное создание, какие иногда создает Восток. Ослепительный человеческий цветок в первом цветении свежей красоты. Гибкая и стройная, с чудными, почти воздушными формами и нежным овалом лица. Ее бронзовая кожа была так прозрачна, что, казалось, можно видеть, как под ней пульсирует кровь. Густые черные волосы, сдерживаемые тонким золотым обручем, падали на плечи. Большие бархатные глаза, кроткие и боязливые, как у газели, были обрамлены такими длинными и густыми ресницами, что бросали тень на щеки.

Даже ледяной взгляд Хоремсеба вспыхнул удивлением и восхищением при виде этого очаровательного ребенка. Тем не менее, ничто не дрогнуло в сердце от жалости, ни одна мысль сожаления при виде этой молодой жизни, которую он собирался уничтожить, не осветила его мрачный ум.

— Я доволен, Хамус, — сказал князь и наклонился к рабыне. Та под испытующим взглядом опустилась на колени и смотрела на него с боязнью и обожанием.

— Встань, дитя, и не бойся, твой господин желает тебе добра, — сказал он с улыбкой, протягивая ей руку, которую та с умилением поцеловала.

Новая улыбка скользнула по губам Хоремсеба. Это странное обожание забавляло его, но не трогало души. Без угрызений и сожаления он устремил чарующий взгляд в невинные глаза ребенка. Сев на скамейку, князь сделал ей знак сесть на табурет и подал предательский букет, взятый с балюстрады. Он завел с ней дружескую беседу и стал расспрашивать о ее прошлом, о ее имени и родителях. Взволнованная и испуганная, она отвечала нерешительно, затем, осмелев, рассказала о маленьких событиях своей молодой жизни до тех пор, когда Хамус заставил ее надеть эту прекрасную белую тунику с золотой нашивкой, дорогое ожерелье и красивый обруч, чтобы отвести к незнакомому господину, которого она так боялась и который оказался самым красивым и лучшим из людей.

Так прошло несколько часов. Кама — так звали рабыню — все больше оживлялась, по мере того, как вдыхала запах букета. На щеках ее выступил румянец, глаза сверкали, когда Хоремсеб встал, чтобы идти в столовую. На этот раз никто не сопровождал их. В галерее и в столовой царили пустота и молчание.

Князь сел за роскошно сервированный стол и заставил Каму сесть напротив. Он передавал ей разные лакомства, добродушно приглашал ее есть и пить. Наивному ребенку все это казалось сном. Впервые в жизни она принимала участие в таком пиршестве, и у нее совершенно не было аппетита. Зато жажда мучала ее, она с жадностью осушила кубок, поданный Хоремсебом. Тот внимательно наблюдал за ней. Он увидел яркий румянец, заливший ее щеки, и то, что она вся дрожит. Заметив, что она как будто успокоилась, он снова наполнил ее кубок.

Кама выпила с улыбкой и, охваченная внезапным опьянением, бросилась на колени, обхватила его ноги и прижалась пылающим лбом к холодной руке князя. Тот ласковым жестом откинул ее густые волосы и заставил сесть рядом с собой. Нашептывая ей на ухо слова любви, он поднес к ее губам третий кубок.

Выпив кубок с ядом, рабыня несколько мгновений, казалось, была оглушена. Затем, дрожа всем телом, хотела обнять Хоремсеба, но тот уже поднялся с места.

— Подожди меня здесь, я сейчас приду за тобой, — с улыбкой сказал он, направляясь в сад. Девушка хотела броситься за ним, но дрожащие ноги отказали ей и она упала на стул, вытянув вперед руки и жадно глядя на дверь, за которой исчез князь.

Князь поспешил к рощице из розовых кустов. Там стоял павильон, совершенно затерявшийся в зелени. Всходила луна, заливая волшебным светом аллеи и чашу деревьев и заставляя сверкать, как серебряное зеркало, поверхность воды. Внутри павильона было волшебное убранство. Искусно скрытые кустами, лампы нежным светом освещали маленькое убежище, переполненное самыми диковинными растениями. Пол был усыпан цветами. Цветущие ветви, поставленные в очень большие вазы, образовывали благоухающий купол над ложем из кедра и слоновой кости. Пурпурные подушки почти совсем исчезли под слоем роз и лилий. У изголовья этого предательского ложа стоял табурет из слоновой кости.

Хоремсеб быстрым и внимательным взглядом осмотрел все это убранство. Вытащив из кармана маленький голубой флакон, он спрыснул его содержимым цветочное ложе, а пузырек бросил в угол. Окончив все это, он вышел и, тщательно заперев за собой дверь, направился ко дворцу. Доносившиеся до него рыдания заставили его ускорить шаг. Скоро он увидел возбужденную Каму с растрепанными волосами и пришедшей в беспорядок одеждой, повсюду искавшую его.

Заметив князя, она дико вскрикнула и как безумная бросилась к нему. Он прижал девушку к сердцу и провел по ее пылающему лицу своей холодной рукой, стараясь остановить нежными словами ее рыдания. Убаюкивая нежным мелодичным голосом, князь обвил ее за талию и, поддерживая ее, повел в павильон. Здесь он положил ее на цветочное ложе, а сам сел рядом на табурет.

Девушка не сопротивлялась. Обхватив руками его шею, она прижалась головой к плечу и погрузилась в оцепенение страстного экстаза. Одни глаза, устремленные на Хоремсеба, говорили пламенным языком. Тогда князь нагнулся и прижался холодным ртом к губам Камы. Губы их слились в долгом, удушающем, смертельном поцелуе, в котором исчезли все страдания невинной жертвы. Этот поцелуй, казалось, истощил все ее жизненные силы, так как вдруг по ее нежному телу пробежала дрожь, глаза затуманились, маленькие ручки выпрямились, а кудрявая головка безжизненно упала назад в цветочное ложе. Хоремсеб поднялся, бледный как смерть. Обильный пот выступил у него на лбу, сильное тело дрожало, как в лихорадке. Неверными шагами он вышел из павильона и направился к ближайшей скамейке, стоящей под деревом. Здесь он бессильно опустился и прижался лбом к холодному стволу.

Больше часа прошло в оцепенении, и ночная прохлада рассеяла дурман, вызванный смертоносными и удушливыми ароматами даже у привычного князя. Он выпрямился и провел руками по волосам. Потом вытащил из — за пояса хрустальный флакон с золотой пробкой, открыл и несколько раз вдохнул содержавшуюся во флаконе эссенцию, натер виски и лоб — и силы вернулись к нему. Он встал и потянулся, затем быстро вошел в павильон. Освещенная мягким светом ламп, рабыня лежала неподвижно. Улыбка счастья застыла на ее побледневших губах, и смертельная бледность разлилась по очаровательному личику. С минуту он смотрел на нее со смешанным выражением восхищения и жестокости, но тотчас, подавив в себе всякое живое чувство, он поднял на руки тело и, выйдя из павильона, направился со своей легкой ношей к жилищу мудреца.

В сильном нетерпении, возбужденный фанатизмом, Таадар ожидал его в первой комнате. Он снял свою обычную одежду, и на нем был только передник до колен из черной материи. На переднике были вышиты какие — то знаки. На обнаженной груди висел на цепочке широкий золотой нагрудник, на котором была обнаженная крылатая женщина в остроконечном шлеме. Она обеими руками держала свои груди. Вокруг этой богини группировались несколько отвратительных фигур с хвостами и голыми животами. Голова мудреца была покрыта черной конической шапкой, украшенной спереди двумя золочеными рогами.

Не обменявшись ни словом, они оба прошли в комнату, где находился бассейн. Здесь все занавеси были подняты, и лунный свет фантастически освещал странное растение на дне бассейна, алебастровый жертвенник и стол, на котором стояли блюдо с землей, две эмалированные вазы разных цветов, два кубка и нож со сверкающим лезвием. Хоремсеб положил тело на жертвенник, и отошел на несколько шагов, сложив на груди руки. На его лице было выражение боязни и сосредоточенности.

Таадар сорвал одежды с молодой девушки, схватил нож, поднял его и произнес дрожащим голосом заклинания.

Минуту спустя нож вонзился в грудь жертвы. Молодое тело вздрогнуло и глаза открылись, полные ужаса. Из полуоткрытых губ вырвался стон. Потом все стихло. Алая кровь, кипя, фонтаном брызнула из раны. Колдун наполнил два кубка, которые он и Хоремсеб с наслаждением выпили, третий был вылит на бутоны странного растения, которое задрожало и окрасилось в пурпурный цвет от кровяной поливки.

Затем Таадар пропитал кровью приготовленную землю, покрыл этим корни растения и срезал два распустившихся цветка. Цветы тщательно спрятал в эмалированные вазы. Всю церемонию Таадар то тихо, то громко сопровождал заклинаниями.

Окончив ритуал, колдун взял труп и, поддерживаемый Хоремсебом, вышел из павильона. Перейдя пруд, три раза повернулся и направился к пирамиде. Впереди шел князь, который поспешно открыл решетку.

Накаляемый уже несколько часов колосс распространял удушливый жар. Его соседство было мучительно двум несчастным неграм, прижавшимся к решетке и жадно вдыхавшим свежий воздух. При виде господина они бросились по обе стороны изваяния бога и схватили длинные цепи, прикрепленные к его рукам. В эту минуту вошел Таадар, запев какой — то дикий мотив, и бросил принесенное тело на колени колосса. Негры тотчас же потянули цепи. Бронзовое брюхо медленно открылось и выбросило сноп пламени. Легкий человеческий груз согнулся и исчез в раскаленной бездне. Затем отверстие закрылось.

Мудрец сошел с лестницы и, обнявшись с Хоремсебом, поздравил его с принятием эликсира жизни, затем вернулся в павильон, а князь занялся приведением всего в порядок. Негры снова были посажены на цепи. Сюда им приносили пищу раз в восемь дней, но так же как всем, им отрезали языки, и несчастные служители не могли выдать отвратительных мистерий. Странные и молчаливые стражи, они бодрствовали около жестокого Молоха, который насмешливо проник и основался в Мемфисе, этом центре высшего знания, изящной и утонченной цивилизации Египта.

Два дня спустя Хоремсеб пришел навестить своего учителя.

— Мне нужно поговорить с тобой о многих важных вещах, Таадар. Во — первых, после восьмимесячного поста, который предшествовал принятию эликсира жизни и вечной юности, разрешаешь ли ты мне снова наслаждаться материальными удовольствиями?

— Да, сын мой, в течение трех месяцев ты можешь пользоваться всеми радостями, которые дает жизнь здоровому человеку твоего положения и твоих лет. Но помни, если ты желаешь видеть будущее, ты должен снова подчиниться десятимесячному самоотречению, так как только перед бесстрастной душой раскрывается неизвестное и только тело, закаленное и очищенное постом и воздержанием, делается способным созерцать невидимое.

— Я буду повиноваться и подчинюсь всему, так как хочу знать свою судьбу, готовящую мне бессмертие, — сказал мрачно Хоремсеб. — Достигнув вечной жизни, не увидим ли мы, как перед нашими глазами будут развертываться бесконечные циклы веков? Может быть, когда последняя династия фараонов угаснет, когда судьбы мира будут близки к исполнению, мы все еще будем жить, неуязвимые для бедствий смертных и избегнувшие сорока двух ужасных судей, возвышающих сердца людей. Блестящее будущее! Чего нельзя перенести, чем нельзя пожертвовать, чтобы раскрыть себя, чтобы знать, чем мы будем и как будем жить, когда тысячи поколений будут покоиться в земле?!

Произнося эти слова, он воодушевился, лицо его приняло экзальтированное выражение. Таадар слушал с гордой улыбкой. Со сверкающим взором он поклонился и прошептал отрывистым голосом:

— Да, о чем ты мечтаешь — исполнится! Мы будем жить вечно, и будущее раскроет перед нами свои тайны. Во время моих последних молитв сам Молох сообщил мне, что тронутый нашими молитвами и постоянными жертвами, он соглашается быть нашим покровителем.

Бледный и дрожащий, Хоремсеб отступил назад.

— Ты видел бога? Какой у него вид?

— Рост его ужасной величины. Вокруг него развевается зеленоватый плащ, изборожденный пламенем. Огромные черные крылья его возносятся к небу, как облака. Лицо было закрыто покрывалом, а голос похож на свист бури, смешанный с треском огня. И такое — то ужасное божество обещало мне свою помощь.

— Счастлив ты, Таадар, великий по знанию и заслугам, если такой бог покровительствует тебе. Я останусь твоим верным учеником и не изменю ни тебе, ни богу. А теперь выслушай меня и скажи, одобряешь ли ты то, что я хочу сделать. Я хочу отправиться в Фивы и провести там время свободы, которое ты даешь мне. Для поездки у меня есть две причины. Во — первых, настоятельная необходимость посетить Хатасу и поднести ей приветственные дары с ее восшествием на престол. Для члена царского дома я и так слишком долго медлил. Другая причина — та, что, по сведениям Хапзефа, почти наверняка можно сказать, что презренная Нефтиса скрывается в столице. Мое пребывание в Фивах даст мне возможность, не привлекая к себе внимания, сделать необходимые распоряжения, чтобы найти эту девушку, отнять у нее украденную амфору и навсегда закрыть ей рот.

— Твое намерение благоразумно, сын мой, и я вполне одобряю его.

— Само собой, что в мое отсутствие ты останешься здесь полным хозяином и тебе будут повиноваться, как мне самому. Теперь последний вопрос. Я давно уже знаю через верного Хапзефа, что обо мне ходят подозрительные слухи, и что жрецы Мемфиса считают меня нечестивым. Их подозрения и ненависть могут возбудить недоверие двора и повлечь за собой еще более неприятные последствия. Чтобы положить конец этой болтовне и удовлетворить касту жрецов, я хочу перед своим отъездом принять участие в большой религиозной процессии и совершить торжественное жертвоприношение на гробнице отца. Не оскорблю ли я этим Молоха?

Циничная и ледяная улыбка скользнула по губам мудреца.

— Не бойся ничего, сын мой. Не наружные обряды, а вера, молитва и стремление души образуют связь между человеком и божеством. Итак, будь спокоен и заботься о нашей безопасности. Молох видит твое верное сердце. К тому же он, как и твои боги, предписывает уважение к умершим.

— Ты освобождаешь меня от всяких угрызений совести. Сегодня же ночью я пошлю гонца в Фивы с приказанием приготовить мой дворец.