"Княжий остров" - читать интересную книгу автора (Сергеев Юрий Васильевич)ГЛАВА VIIДочку назвали Машенькой, в честь бабушки Марьи Самсоновны. Егор приехал повидаться в Константиново всего на один день, встретили его великой радостью; Васенька не слазил с колен, а в зыбке качалось и внимательно смотрело на Егора великое чудо, родившееся с русой прядью и осмысленным взором, как и видел он во сне. Все сбылось почти в точности. Только Мошняков не принимал роды, а спас Егора при переходе границы из Турции, когда спящего Быкова ужалила двухметровая гюрза. Окаемов и бельцы растерялись, убивая вертящегося по земле гада, толщиной в руку, только Мошняков в мгновение полоснул финкой крестообразно по укушенному месту и долго отсасывал яд с кровью, выплевывая смертно чернеющие сгустки на траву. Яд был настолько силен, или у самого старшины были ранки во рту, но после перевязки, старшина сам начал белеть лицом и уже Быков взялся его отхаживать, применив все свои познания и умения Спаса Целительного. Они вынуждены были остановиться на три дня в опаснейшем месте вблизи границы, скрываясь в редких кустиках и траве, рядом с расположением турецкого боевого корпуса, готового огнем и мечом ступить на землю ослабевшей от войны России. Они видели вооруженных солдат, прочесывающих окрестности, и готовились к бою, поняв, что тайна их похода кем-то раскрыта, что ищут именно их. Они заметили среди турок немецких инструкторов, которые были и в 1916 году, натравливали магометан на священную войну с Империей русских, но Турция была разгромлена, и только устроенная с помощью германского и американского золота революция отвела русские полки, вышедшие с победой к Средиземному морю. Обо всем этом тихим голосом рассказывал неугомонный Окаемов, умевший учить бельцов даже в таких опасных местах, относясь с иронией к любому врагу, не имеющему православного креста на груди, вдохновляя бельцов уверенностью победы в самых страшных боях за Дом Богородицы, за истинную православную веру, за землю Русскую… Ночью четвертого дня они под носом у врага пересекли границу, передав в Москве Лебедеву свежие сведения о дислокации турецких войск и о двух бельцах, оставшихся там для разведки и сбора информации, они предупредят наших пограничников и через них Ставку в случае попытки вступления Турции в войну. Один из них остался у некрасовцев для связи с Ипатом. Второй, смуглоликий терский казак, сам походил на турка, был снабжен надежными призывными документами для работы в армии противника. Окаемов спешно готовил рейд в Харбин, и Егор отпросился на денек в рязанское село к жене и родившейся без него дочери. Ирина расцвела еще краше после родов, но ее печальные глаза были полны жгучей тоски по Егору и беспокойства о нем. Быков воспринимал эту обережную любовь даже там, в поиске Пути, на туретчине. Он видел ее во снах и когда открывал глаза, долго не мог прийти в себя, рука сама искала Ирину рядом и не находила, и сердце кручинилось, возгоралось светом такой любви к ней, такой радости и благодарности Богу, соединившему их в этой жизни, что несказанна эта радость была подобна молитве святой… * * * Экспедицию пришлось отложить и вылететь в Сталинград: уже шли ожесточенные бои за город. Оставляя за собой в тылу для прикрытия румынские и итальянские армии, немцы с бешеной энергией рвались к Волге. Город превратился в ад для всего живого; тысячи бомб и снарядов разбили его в щебень развалин, перемешанных с кровью и костьми. После кромешного огня гитлеровцы поднимались в атаку, но как бы сами расплавленные камни начинали стрелять в них, и навстречу вставали бессмертные русские в стремительную и яростную штыковую и отбрасывали врага от своей святой реки. Волга горела, из разбомбленных нефтяных складов текла огненная река, черный дым упирался в само небо, где кружились в смертной схватке самолеты и доносились из раций голоса летчиков, направляющих горящие истребители на головы врагов: «Господи! Прими с миром душу мою!..» На пятачке у Волги сражалось особое подразделение бельцов под командой Мошнякова. В склоне оврага, в глубоком блиндаже, среди вздрагивающих от непрестанных взрывов свечей и сыплющейся; со свода сухой глины была утверждена привезенная в Сталинград чудотворная икона Казанской Божией Матери. Пред нею шла непрестанная молитва. Богородица слышала через распахиваемую взрывами дверь хруст русских штыков в телах ворогов, слышала стоны и крики умирающих, рев моторов и тысяч сердец, клокочущих в неистовом порыве спасти от поругания землю свою, слышала последние крики летчиков и молитвы солдат: «Господи! Прими с миром душу мою!..» — принимала их в полки святых небесных воинов… Уже во многих местах немцы пробились к Волге, разъединив армии и дивизии, в некоторых из них к вечеру оставалось несколько сот бойцов, но за ночь новое пополнение, словно сказочные богатыри, выходило из воды и на рассвете бросалось в контратаки, сметая врагов. После того, как на их глазах вражеская пуля разбила бутылку с зажигательной смесью над головой матроса, а он горящим факелом вознесся на танк и поджег его собою, Окаемов проговорил Мошнякову и Быкову: - Россия непобедима! Мы великий народ! Дух русский жив, и он не боится смерти… В древней Руси был такой обычай, огненный… Лучший воин в роду готовился к особому подвигу: на глазах у всех обливался маслом и сам входил в огромный костер… Это не было жертвоприношением, как у других народов. Он уходил к Великому Белому Богу, как ушел этот матрос, как возлетали гонимые старообрядцы, сжигая себя в скитах, окруженные войсками… Это дух росса непобедимого! Он жив в каждом из нас. И ныне и присно и во веки веков! К оврагу прорвались немцы, и закипела работа. Доплывали хриплые команды Мошнякова, очереди и взрывы гранат, и вдруг вместо привычного «ура», бельцы слаженно и мощно грянули свою клятву: «Быть России без ворога!!!» Егор, Селянинов и даже Окаемов отражали бешеные атаки и стояли насмерть, и хоронили друзей, и штопали ночами искромсанную сталью одежду и перевязывали раны. Смерть их не брала, великая сила хранила их, отводя вражьи пули и штыки, а когда прямо в их окоп со свистом ударила мина и не взорвалась, Егор окончательно уверился, что предсказания Арины в подземном храме Спаса сбудутся и они выживут для тех, более поздних и страшных боев, после этой войны… уверился, что возмездие врагам неминуемо. Через потери и кровь, через страдания и боль людскую выковывается русская победа, и она уже встает зарею с востока, изгоняя тьму и хлад своими полками света, и тьма трепетала, клубилась и откатывалась на запад, как откатятся все враги, посягнувшие на святое Отечество. Первого сентября сорок второго года в Ставку ВКГ были вызваны Скарабеев и Василевский, они втроем с Главнокомандующим долго обсуждали ответный удар наших войск под Сталинградом. Скарабеев давно в деталях обдумал эту мощную операцию и когда начал докладывать Верховному Главнокомандующему, уверенно замыкая указкой на военной карте кольцо окружения вражеских армий, проницательный Сталин опять заметил и проворчал: - Товарищ Скарабеев… ви снова не ужинали? Опять сухарик? — Сухарик… - Продолжайте… я убедился, это хороший признак. Как ми назовем эту операцию? - «Уран», — мягко, но настойчиво предложил Скарабеев. — Почему? - В этом слове есть скрытая сила, в подсознании каждого солдата и офицера… это не название планеты и не тяжелый элемент из таблицы Менделеева… В нем заложен победный клич русских чудо-богатырей «Ура!» и еще… В древности наш народ священной Волге дал имя — Ра… На ее берегах мы и сломим хребет вермахту, у Ра… - Любопытно… Ми принимаем это название, — утвердительно кивнул головой Сталин, — психология солдата тонкий инструмент, и ви умеете на нем играть… товарищ- Суворов… Я это говорю не с насмешкой, а с радостью. Продолжайте. Пока мне не ясны детали, но я увидел победу и верю вам… Кроме нас троих никто не должен знать об операции «Уран». Разработайте ее очень тщательно и доложите, подтяните скрытно резервы, все делайте в строжайшей секретности… дезинформируйте немцев. Ви так ловко надули японцев на Халхин-Голе, что они до сих пор не решаются вступить в войну, получив по зубам от Красной Армии… - Контрнаступление будет готовиться в строжайшей секретности, товарищ Сталин, заверили его генералы. - Мне доложили, что Гитлер провел совещание в своей ставке и приказал любой ценой взять Сталинград. Надо спешить и удержать город до начала ответного удара, втянуть в котел побольше немецких дивизий… Работайте! Разведданные из логова Гитлера были точны, уже тринадцатого сентября немецкая армия начала неистовый штурм города. Солдаты 62-й и 64-й армий стояли насмерть… Четырнадцатого сентября враг бросил в бой полтысячи танков, семь своих отборных дивизий, задействовал всю свою авиацию и тяжелые орудия, овладел Мамаевым курганом и вокзалом. Бои шли днем и ночью. Семнадцатого сентября командующий 62-й армией Чуйков доложил, что части истекают кровью, а к вечеру этого же дня из резервов Ставки прибыли хорошо укомплектованные стрелковые и танковые войска. Ставка ВКГ продолжала усиливать Юго-Западный фронт своими резервами, втягивая все больше вражеских войск в страшный огненный котел. Контрудары русских перемалывали врага, и уже восьмого октября армия Паулюса в связи с большими потерями приостановила натиск, готовя генеральное наступление и подтягивая свежие резервы: более 200 тысяч обученного пополнения, более 1000 орудий девяноста артдивизионов в 50 тысяч солдат и 30 тысяч саперов… Четырнадцатого октября Гитлер подписал приказ о переходе вермахта к стратегической обороне на всем советско-германском фронте, чтобы взять и уничтожить Сталинград. Страшен был этот город для немцев. В тот же день была предпринята самая яростная за всю осаду попытка захвата; гитлеровцы ввели в бой огнеметы, сделали более трех тысяч самолето-вылетов, но только пытались сунуться в атаку, как встречали сметающий их огонь… Потери с обеих сторон в ожесточенных боях были огромны; только за этот день одна из наших дивизий потеряла семьдесят пять процентов бойцов и командиров. Казалось, что город уже обречен, но ночью свежие части пересекали Волгу и вступали в кровопролитные бои, Мамаев курган переходил из рук в руки и стал символом — шло второе Мамаево побоище после Куликова поля, и уже готовился засадный полк для решающего контрудара… Первого ноября представители Ставки лично прибыли и откорректировали на месте секретный план операции «Уран» с командованием Юго-Западного и Донского фронтов… Двадцать третьего ноября на заседании Государственного Комитета Обороны окончательно был утвержден «Уран» и определен срок начала операции… Пятачок обороны у реки уже простреливался врагом насквозь, в непрестанных атаках шли в ход гранаты и штыки, и новая клятва родилась у защитников твердыни: «За Волгой для нас земли нет!» В самом сердце израненного пятачка жила чудотворная икона, и никаким вражьим силам неподвластна стала земля, охраняемая ею и ее солдатами… Они были разных национальностей, со всех просторов Великой России, но для врага они стали русскими, и Богородица жалела всех сынов своих… Древняя река замерзла и стала Белой, по хрусткому, разорванному снарядами льду шли в бой новые части и кидались из полымя в огонь, сами вступали в него, как древние воины, и возносили в последний миг слова к Небу: «Господи! Прими с миром душу мою!..» * * * Час настал. Приказ отдан. Возмездие свершилось… Запели победную песню «Катюши», подхватили басом глотки орудий, задищканили пулеметы, и барабанным военным маршем ударили безотказные трехлинейки, опаляя огнем священным и закаляя трехгранные русские штыки… Железный поток хлынул с двух сторон за спиной врага, завязшего в Сталинграде, отрезая ему навеки путь в «великую Германию»… Скарабеев в строгой секретности прибыл на станцию Себряково и поехал через хутора к городу Серафимовичу. Утром они добрались в станицу Скуришенскую и увидели врага… Огромная колонна пленных захватчиков, изможденных, голодных и обмороженных, была загнана в большую церковь на плацу для ночевки, где хранилось посевное зерно… И увидели. ехавшие мрачную картину: оставшиеся в живых выносят из церкви и складывают, штабелями в страшных муках умерших, с раздувшимися животами. Шофер Скарабеева остановил машину и жестко промолвил: - Наконец-то нажрались русского хлебушка вдоволь… Поглядите, как их корчит… Кара Господня… Пленных охраняли всего несколько молодых бойцов, они построили колонну и погнали на станцию. Скарабеев поманил рукой старого казака, опиравшегося на клюку, и спросил: — Как называется эта церковь? - Христорождественская, вашбродь, — вытянулся во фрунт былой служака. - Христорождественская, — раздумчиво промолвил Скарабеев, — надо открывать ее… приказ вышел, священника нет? - Откудова? Колокола посымали, попа угнали в севера на смертные моления. В церкви голубинка — ссыпной пункт. Немец зерно сожрал, чем теперя сеять… Хучь из требух вытряхивай… Беда-а… А ить церква возведена в память победы над Наполеошкой и освящена в тыща осьмсот двадцать третьем годе, сам атаман Платов деньги на иё пожаловал и дюже хвалил нашенских казаков… А хто опосля колокола сымал — все померли в год. Бог покарал! — Старик потряс костылем, как шашкой, и истово осенился крестом. — Миром молим, одолейте супостата поганова. Э-эх! Кабы не старость! - Одолеем, отец, — заверил Скарабеев, — и… прорастет хлеб из врагов наших… — Дай Боже! Машины пошли дальше и недалеко от Дона заехали в страшный лес… Снежная зима и постоянные метели в степи заносили дорогу, и чтобы она оставалась приметной для следующих колонн военнопленных, кто-то додумался врыть вдоль нее необычные вехи… неровным редким строем по обеим ее сторонам стояли по колени в снегу замерзшие в пути захватчики. Мерзлые солдаты фюрера с раскоряченными черными руками застыли в самых невероятных позах — как застала их русская смерть… Морозный ветер шевелил волосы, льдистые жуткие взоры были устремлены на дорогу и машину победителя, принимавшего их парад тщеты… Шофер зябко передернул плечами и проговорил: - Вот это наглядная агитация, чтобы не совались боле к нам! Представьте себе, что творится в душе у врагов, когда их стадом гонят сквозь строй мертвяков… Доигрались… - Доиграются, — тихо ответил Скарабеев, пристально глядя сквозь узорчатое от инея стекло, и вдруг приказал: — Стой! Он вышел из машины на белый хрустящий снег среди широкого поля и остановился перед рослым старым генералом с витыми погонами на шинели. Заметенный выше колен, немец возвышался над Скарабеевым, он и умер старательно вытянув руки по швам с брезгливой усмешкой на холеном лице. Седые волосы трепал ветерок, и широко открытые глаза холодно смотрели на русского полководца… Скарабеев долго и молча глядел на него, потом заговорил: - Война — работа молодых. С известкой в мозгах и вашими штампами в ней делать нечего. Сидел бы лучше у камина и клеил марки в альбом. Наверное, был уже полковником у Вильгельма? Бы-ыл… и ничему не научился. Бисмарк предостерегал не трогать Россию — вот и стоишь теперь идолом. Молчишь… Там, — Скарабеев кивнул головой в небо, — ответишь… Прощай!. — Он круто развернулся и пошел к машине, и вдруг ему почудился старческий вздох… Он обернулся и увидел замерзшие слезы на дряблых щеках вбитого до колен в русскую землю немца… Машина ходко катила по набитой ногами тысяч пленных дороге. Строй черных идолов стоял и поперек Дона. Весеннее половодье древней Белой реки смоет эту нечисть и унесет в море, русские раки потребят чужеземную плоть, и донская скорая вода замоет косточки, как замывала кости хазар и печенегов, монголов и прочих покорителей Руси. В окованной льдом белой реке чуялась могучая сокрытая сила, подвластная только энергии солнца и зову его, чтобы сорвать оковы и хлынуть неудержимым половодьем свободы. Городок Серафимович лежал на высокой круче, и взору Скарабеева открывался необозримый простор Задонщины и всей русской земли, пока еще сокрытой снегом и льдом, но готовой сбросить с себя хлад и воскреснуть зеленым раем победы Света над Тьмой, Добра над Злом, Жизни над Смертью, Мира над Войной… Скарабеев знал, что в этом городе живет писатель, давший пронзительную картину победной неудержимости Железного потока русских, способных делать невозможное, нести любые тяготы ради жизни и мира своей земли. Здесь родился талантливый полководец Миронов, командарм второй конной армии, обманутый, но распознавший истинного врага России и готовый повернуть оружие против него, за что и был убит в Бутырках по приказу Троцкого. Здесь неподалеку родился гениальный Шолохов, сумевший при жесточайшей цензуре написать бессмертную книгу, чудом оставшийся в живых, когда не один раз приходили за ним в Вешенскую с негласным приказом убить… Отсюда началась вольница Кондратия Булавина, боровшегося за свободу казачества и Руси от гнета тех же иноземных врагов и советчиков царей. Этой земли боялись века, боятся и досель, ибо тут живет воинское сословие казаков, спасавшее Отечество от многих захватчиков… Скарабеев заехал в освобожденный от врага монастырь, и ему поведали, что подземный ход от него идет под руслом Дона неведомо куда, может быть, до самой Москвы. И Скарабеев не усомнился в подобной легенде, этим спасительным подземельем мысль его унеслась и соединилась с другим монастырем, где стоит убогая келья старца Илия, рубленная еще при Сергии Радонежском, в коей сокрыт кряж дубовый-покаянный и горит неугасимая лампада Духа Святого во имя Победы… Он потрогал на груди подаренную Васенькой панагию с образом Пресвятой Богородицы и мысленно прочел молитву перед фресками оскверненного воинствующими безбожниками и немцами монастыря. Через арочные ворота тропа спускалась к Дону белому и тихому для взгляда врагов некрещеных и людей непосвященных… * * * У замкнувших стальное кольцо вокруг города сердца колотились гордостью и радостью, а у врага — отчаяньем и надеждой спасения. Но икона чудотворная охраняла только эту землю и не оставляла ничего, кроме хлада и погибели, посягнувшим на нее… Начался разгром окруженной группировки, кольцо словно живое сжимало горло захватчика, огненные змеи «катюш» возлетали в небо и обрушивались на врага страшной карой, неукротимым возмездием, испепеляя их плоть и кровью насыщая землю. Операция «Уран», разработанная талантом русским, полководцем от Бога, колыхнула весь мир откровением, что сила русская не угасла, что солдаты России остались непобедимыми, что скорый конец мировой войне… и страх за океанами почуяли от этой ненавистной им силы, от умения стоять насмерть, жертвовать собою ради Отчизны… А в церквах открытых шли молебны, в строгой секретности все новые планы по изгнанию врага теперь освящались в храмах, и только после этого Скарабеев отдавал приказ и говорил свое верное напутствие: «С Богом!..» Чудотворная икона стояла за спиной войск на Курской дуге и благословляла праведную битву, когда в смертной схватке сошлись тысячи танков и самолетов, тысячи сердец рванулись и воины вступили в огонь добровольно, жертвуя собой, ради спасения Отечества. И в этой битве случилось чудо, как и Можайский десант, боязливо забытое «новой историей». Есть под Курском сакральное место с древними кольцевыми валами и рвами, видимые только с самолета. В решающий момент боя туда влетел резервный немецкий танковый полк, намерившийся ударить в тыл русским. По свидетельству очевидцев, над машинами врага случилось яркое сияние, и танки пошли вразброд с заглохшими моторами. Никто ничего не понял, и уже после того, как враг был отброшен и наши обследовали танки, находя в них мертвые экипажи со вздувшимися черными головами, пораженные в один миг неясной смертью. По заключению специалистов, подобное явление бывает при невероятном давлении у водолазов… Какая-то небесная сила вмешалась в битву и укротила алчного врага… Красная Армия была переодета в традиционную русскую форму: были возвращены погоны, введены ордена имени Невского, Суворова, Кутузова, Нахимова. В двадцати тысячах вновь открытых церквей шли молебны и просветление народа, попранного сатанинским насилием безбожия… Русский дух воспрял. Институт комиссаров в Красной Армии был упразднен Указом Президиума Верховного Совета СССР в самый напряженный момент Сталинградской битвы, девятого октября 1942 года, и введено полное единоначалие, по настоянию бывшего царского генерала Шапошникова и Скарабеева. Он сказал Сталину: - От престола Всевышнего пришло благословение нашему народу в этой войне. Небесным огнем возгорелся дух России. И Сталин молился, молился талантливый начальник Генштаба Василевский, сын священника, молились офицеры и солдаты перед битвой и возвращалась Вера на святую землю и ковала русскую победу… И Богородица, слыша их молитвы, отгоняла врага и вселяла в сердца захватчиков смертельный ужас… * * * Егор Быков со своей дружиной бельцов прибыл к осажденному Кенигсбергу. Враг был еще очень силен, и наши войска выдыхались под страшным огнем из города-крепости. Когда священники развернули хоругви и открыли чудотворную икону, многие штабные офицеры стали издеваться, но командующий фронтом жестко оборвал их, приказал построиться на молебен и снять головные уборы. После этого «попы», как их с усмешкой называли штабисты, пошли в самую кипень вражеского огня. Командиры на передовой пытались остановить шествие, предрекая немедленную гибель, но они молча шли с поднятой иконой сквозь стальной смерч, и вдруг огонь со стороны крепости стал ослабевать и прекратился совсем. В этот миг командующий фронтом громко произнес в микрофон рации: — С Богом! Вперед! С моря и суши, с неба на противника обрушилась вся мощь русского наступления и захлестнула немцев в рукопашной схватке. Враг гиб тысячами и сдавался в плен. Крепость взяли… Генерал Лебедев и Окаемов сидели в особом блиндаже; к ним приводили пленных и на вопрос — «Почему прекратили огонь?» — получали только один ответ: В небе появилась Мадонна, и у нас отказало все оружие… Мы падали на колени и молились, мы поняли, кто помогает русским. Окаемов тщательно все записывал, а потом долго бродил со своими бельцами в поверженной крепости. По его приказу стаскивали оружие с убитых и опробовали его. Оно вновь работало безотказно… рожки автоматов были полны, патроны досланы в патронники, в казенниках орудий и танковых пушках лежали снаряды, что-то помешало стрельбе… Охранило наступающих и спасло тысячи воинов. Поредевшая в боях команда бельцов, охранявшая Скарабеева молилась, когда он возжег лампаду в православной церкви Лейпцига в 1945 году. Дух очистительный огня явился поминовением по всем убиенным, знаком остережения алчному врагу вознеслось пламя Великой Победы и Великой Радости… * * * Уже сидя на белом коне, Скарабеев опустил руку в карман парадного мундира и, замерший от благоговения, нашел в нем маленький сухарик, дарованный старцем Илием, и сладостно съел, запив святой водой из тоненькой фляжки. Выезжая из кремлевских ворот, смахнул с головы фуражку, сшитую взамен подаренной монастырскому отроку Васеньке, и перекрестился легким взмахом крепкой руки, — уже никого не таясь и не боясь. Всплыл перед глазами старец Илий, не доживший до победы, почивший в невероятном молитвенном напряжении духа своего, ради этого святого дня… Белый конь вынес статно сидящего Георгия на Красную площадь, и сквозь взметнувшееся до Неба мощное «Ура- а!!!» слышался ему клич бельцов из монастыря в день своего благословения: «Быть России без ворога!» Все случилось так, как предсказывал старец. Были на него устремлены ликующих глаз тыщи и ненавистных взоров тьма, полных зависти и затаенных планов… Но белый конь Георгия скакал, вызванивая подковами о камень благовест Победы, и душа Скарабеева ликовала, и сама лилась из его уст тихая молитва Пресвятой Богородице и Спасителю за мир, дарованный его земле, за это великое счастье жить и творить, видеть ручьи светлых слез на глазах родимого народа, видеть падающие знамена врага с люто перевернутой свастикой перед твердыней Кремля русского, перед крепостью стен Веры православной… Он словно вознесся на белом коне над землею и парил рядом с соколом, прилетевшим с далекого Княжьего острова увидеть долгожданную победу и унести весть о ней старцу Серафиму. Скарабеев видел всю многолетнюю битву с врагом с этой вышины. Белую дорогу жизни к осажденному Ленинграду, белую Волгу и белую смерть врага в Сталинграде, видел замерзшего немецкого генерала, вытянувшего руки по швам перед победившим его молодым русским полководцем, немецкого кастового вояки, ставшего смертной вехой на любом пути любому недругу, посягнувшему на Русь… Скарабеев плыл Белой рекой народной любви сквозь море цветов, мимо железных квадратов войск, осиянных орденами и стальной волей просветленного народа, победившего чужебесие… Победа… |
||
|