"Война: ускоренная жизнь" - читать интересную книгу автора (Сомов Константин Константинович)

Окружение

Много их было во время Великой Отечественной. Ниже речь пойдет только об одном. Одном, из самых страшных.

4 января 1942 года войска 2-й Ударной армии (УА) прорвали у деревни Мясной Бор немецкую оборону и устремились к блокированному Ленинграду. Они продвинулись на 75 километров к западу, достигнув железнодорожной станции Рогавка, и на 40 километров к северу, не дойдя 6 км до Любани. Приказ наступать все дальше и дальше, невзирая на фланги, привел к образованию Любанской «бутыли» — территории площадью в 3 тысячи кв. км с узкой горловиной в месте прорыва.

Этот четырехкилометровый «коридор» — единственный путь, обеспечивающий снабжение наступавших частей, превратился в огнедышащий клапан, который немцы все время пытались захлопнуть, а мы — раскрыть. Наши недаром называли его «Долиной смерти», а фашисты поставили указатель с надписью на немецком языке «Здесь начинается ад».

19 марта немцы ударами с севера и юга перекрыли горловину. Теперь связь окруженной 2-й Ударной армии с базами снабжения осуществлялась только по воздуху. Но много ли могли перевезти двухместные фанерные «уточки» — учебные самолеты У-2, которыми в основном был оснащен Волховский фронт? Один-два мешка сухарей или мешок муки, который порой падал в лесную чащобу или болотную трясину. К тому же и сбивали «уточек» ежедневно.

В Центральном архиве Министерства обороны (ЦАМО) сохранилось донесение командующего 2-й УА генерал-лейтенанта Власова (того самого. — Авт.) в штаб Волховского фронта от 21 июня 1942 года. В нем говорится: «Войска армии три недели получают по 50 г сухарей. Последние три дня продовольствия совсем не было. Доедаем последних лошадей. Люди до крайности истощены, наблюдается групповая смертность от голода. Боеприпасов нет». 25 июня немцы окончательно закупорили «горлышко»

В попавшую в окружение 2-ю Ударную армию входили и две сформированные в Алтайском крае дивизии: 87-я кавалерийская в Барнауле и 372-я стрелковая в Бийске. Очень многие из бойцов и командиров этих частей навсегда остались в волховских лесах и болотах либо сгибли в плену.

Около шести тысяч красноармейцев и командиров вывел тогда из окружения уроженец Залесовского района нашего края, командир 372-й стрелковой дивизии полковник Николай Коркин. Трагическую судьбу других тысяч разделил отец четверых детей рубцовчанин Дмитрий Голубцов. Он попал в плен в Мясном Бору в феврале 1942 года и умер в немецком лагере военнопленных в Польше летом того же 42 года. 9 мая 1989 года у воинского мемориала в селе Мясной Бор были захоронены найденные поисковиками останки 53 погибших в этом окружении воинов. Среди них прах Якова Захарова, колхозника из села Фунтики Топчихинского района (опознан по смертному медальону).

О страшном голоде, который стал причиной смерти многих бойцов и командиров, попавших в это окружение, уцелевшие вспоминают на страницах книги «Трагедия Мясного Бора». (Составитель Изольда Иванова.) Вот отрывки из некоторых повествований.

И.М. Антюфеев, бывший командир 327-й стрелковой дивизии: «Находясь почти три месяца в окружении, мы съели все, что можно было есть: сначала резали еще живых лошадей, а потом их трупы, вытаявшие из-под снега — все шло на питание. Также от голода спасали березовый сок и хвоя».

И.Д. Никонов, бывший командир взвода роты связи в 382-й стрелковой дивизии: «Немцы вывешивали на деревьях буханки хлеба, кричали: «Рус, переходи к нам, хлеб есть!» Но никто из моих бойцов на эту провокацию не поддался. Большое им спасибо за это.

Утром пошли в наступление, но немец открыл по нам такой огонь, что сразу прижал к земле. Убило Крупского — пожилого опытного солдата. Рядом со мной лежал солдат из пополнения Пушкин, лет двадцати. Говорит: «Поползу, посмотрю, нет ли у Крупского в мешке что проглотить».

Сказал ему: «Не смей!» Он не послушал, пополз, ранило. Пуля угодила в лоб. Вышла в затылок. Жил еще часа три»

И.Д. Елховский, бывший комвзвода отдельного артдивизиона: «За счет немцев питались. Бои в обороне были каждодневные. Они атакуют — мы отбиваемся. Горы их набивали. Ночью по жребию на нейтралку ползали — убитых немцев ощупывать, чтобы хоть чем-нибудь поживиться. Потом немцы догадались и стали посылать в бой без ранцев, с одним оружием.

Особенно тяжким был июнь месяц. Боеприпасов мало. Хлеба нет. Ели листья, корешки, лягушек. У меня детство было голодное — знал, какие травы съедобные»

С.П. Пантелеев, ветфельдшер, бывший боец 50-го отдельного разведбата 92-й стрелковой дивизии: «Снег разроешь — травы нарвешь. Березовые ветки мелко-мелко нарубишь, запаришь, с травой перемешаешь и даешь лошадям. У них от такой еды колики, а что делать? Мы и сами на подножном корму были — что лошади ели, то и мы. Клюквой они, правда, брезговали. Кой-когда сухари получали — по одному на брата.

Немцы — в деревнях, в тепле, сытые. Мы — в лесу, на морозе. Кухонь здесь уж вовсе не видывали. Ямку под елкой выроешь, костерок махонький разведешь, снегу в котелке натопишь. Когда конинкой разживешься — поваришь ее сколько-нибудь без соли да полусырую и сжуешь. В разведбат вообще ничего не доставляли — у врага добывайте! Ну и добывали: иной раз просто из-за толстого ранца немца пристрелишь»

А.С. Добров, бывший командир батареи 830-го артиллерийского полка 305-й стрелковой дивизии: «Вот обычный суточный рацион нашего питания: одна пачка концентрата пшенной каши — 150–200 г на 10 человек, каждому столовая ложка сухарных крошек и иногда чайная ложка сахарного песку, а соли совсем не было. Если в полку убивали лошадь, то ее делили на все батареи. На каждого доставалось не более 100 г мяса, его варили, макали в сахарный песок и ели. Немало было дней и без сухарных крошек, и без сахара.

Как только появился щавель, с передовой выделили двух бойцов в наряд на кухню. Они должны были утром нарвать щавеля, вскипятить с водой, и эту чуть кисловатую жидкость, еле-еле теплую, разнести по окопам. Наступило утро, а бойцы не встают — умерли во время сна от истощения»

И.И. Калабин, бывший шофер 839-го гвардейского артполка: «Думал ли я когда-нибудь в свои 23 года, что доведется съесть целую лошадь со всей амуницией, уздечкой и гужами? А ведь пришлось. Кто поедал неумело — помер, кто «по всем правилам» — выжил. Наша находчивость и выносливость поражали фашистов. Ну скажите на милость, какому немцу пришло бы в голову съесть лошадиную амуницию? А мы даже специальный рецепт изобрели. Привожу его полностью: вдруг кому-нибудь еще пригодится?

Гужи, хомуты, кирзу, ремни и прочее разрезать на кусочки. Из кусочков кожи удалить грязь. Заложить кусочки в котелок, залить водой, воду слить. Снова залить водой и варить с добавлением веток смородины и березы 20–40 мин. Если запаха чистого дегтя не будет — готово к употреблению.

Все, что мы ели, было до чертиков противным. Наши «заменители хлеба» — ольховые шишки и костная мука — в глотку не лезли — душа бастует, не принимает до тошноты. Жить хотелось, а жизни не было. Умереть бы надо, да смерть не шла.

Вообще разговоры о смерти были обычными. Я как-то спросил Мишу Патрушева: «Чего бы ты хотел перед смертью?» А он ответил печально: «Помыться в бане, поесть по-человечески — и капут» А ведь у него были жена, мать, дочка, а он о них и не вспомнил. Вот она, голодуха наша, что вытворяла — оставляла нам одни животные желания»

Н.И. Кузенина, старший лейтенант медслужбы запаса: «Было у нас несколько банок консервированной крови, непригодной для внутривенного вливания. Хирург мне сказал: «Спроси у раненых, будут ли они ее пить?» Я каждому дала по столовой ложке. Вокруг рта получились красные ободочки. И те ободочки у меня перед глазами до сих пор».