"Гамлет" - читать интересную книгу автора (Шекспир Уильям)

Сцена 1

А правильно ли хоронить ее по-христиански, ежели она самовольно добивалась вечного блаженства?

Стало быть, правильно. Ты и копай ей живей могилу. Ее показывали следователю и постановили, чтобы по-христиански.

Статочное ли дело? Добро бы она утопилась в состоянии самозащиты.

Состояние и постановили.

Состояние надо доказать. Без него не закон. Скажем, я теперь утоплюсь с намерением. Тогда это дело троякое. Одно – я его сделал, другое – привел в исполнение, третье – совершил. С намерением она, значит, и утопилась.

Ишь ты как, кум гробокопатель…

Нет, без смеху. Вот тебе, скажем, вода. Хорошо. Вот, скажем, человек. Хорошо. Вот, скажем, идет человек к воде и топится. Хочешь не хочешь, а он идет, вот в чем суть. Другой разговор – вода. Ежели найдет на него вода и потопит, он своей беде не ответчик. Стало быть, кто в своей смерти не повинен, тот своей жизни не губил.

Это по какой же статье?

О сысках и следствиях.

Хочешь знать правду? Не будь она дворянкой, не видать бы ей христианского погребения.

Верное твое слово. То-то и обидно. Чистая публика топись и вешайся, сколько душе угодно, а наш брат прочий верующий и не помышляй. Ну, да ладно. Пора за лопату. А насчет дворян – нет стариннее, чем садовники, землекопы и могильщики. Их звание – от самого Адама.

Разве он был дворянин?

Он первый носил ручное оружие.

Полно молоть, ничего он не носил.

Да ты язычник, что ли? Как ты понимаешь священное писание? В писании сказано: «Адам копал землю». Что ж, он копал ее голыми руками? Ну вот тебе еще вопрос. Только ты отвечай впопад, а то смотри…

Валяй, спрашивай.

Кто строит крепче каменщика, корабельного мастера и плотника?

Строитель виселиц. Виселица переживает всех попавших на нее.

Ей-богу, умница! Виселица – это хорошо. Но только смотря для кого. Хорошо для того, чье дело плохо. Ты сказал плохо, будто виселица крепче церкви. Вот виселица для тебя и хороша. Давай сначала, только теперь спрашивай ты.

Кто строит крепче каменщика, корабельного мастера и плотника?

Вот и говори кто, и отвяжись.

А вот и скажу!

Ну?

Не могу знать кто.

Не надсаживай себе этим мозгов. Сколько осла ни погоняй, он шибче не пойдет. В следующий раз спросят тебя эту же вещь – отвечай: могильщик. Его дома простоят до второго пришествия. Ну, да ладно. Сбегай, брат, к Иогену[74] и принеси-ка мне шкалик.

Неужели он не сознает рода своей работы, что поет за рытьем могилы?

Привычка ее упростила.

Это естественно. Рука чувствительна, пока не натрудишь.

В этом черепе был когда-то язык, его обладатель умел петь. А этот негодяй шмякнул его обземь, точно это челюсть Каина,[75] который совершил первое убийство. Возможно, голова, которою теперь распоряжается этот осел, принадлежала какому-нибудь политику, который собирался перехитрить самого господа бога. Не правда ли?

Возможно, милорд.

Или какому-нибудь придворному. Он говаривал: «С добрым утром, светлейший государь. Как изволите здравствовать?» Его звали лорд такой-то и такой-то, и он нахваливал лорду такому-то его лошадь в надежде напроситься на подарок. Не правда ли?

Правда, принц.

Да, вот именно. А теперь он угодил к Курносой, сам без челюстей и церковный сторож бьет его по скулам лопатой. Поразительное превращение, если б только можно было подсмотреть его тайну! Стоило ли растить эти кости, чтобы потом играть ими в бабки? Мои начинают ныть при мысли об этом.

Вот еще один. Вообразим, что это череп законника. Где теперь его крючки и извороты, его уловки и умствования, его казуистика?[76] Отчего терпит он удары этого грубияна и не привлекает его к ответственности за оскорбление действием? Гм! В свое время это мог быть крупный скупщик земель, погрязший в разных закладных, долговых обязательствах, судебных протоколах и актах о взыскании. В том ли взыскание по взысканию со всех его земельных оборотов, что голова его вся набита землею? Неужели все его поручительства, простые и двусторонние, обеспечили ему только надел величиной в одну купчую крепость на двух листах бумаги? Одни его передаточные записи едва ли улеглись бы на таком пространстве. А разве сам владелец не вправе разлечься попросторней?

Нет, ни на одну пядь, милорд.

Кажется, ведь пергамент выделывают из бараньей кожи?

Да, принц, а также из телячьей.

Ну, так бараны и телята – те, кто верит в прочность пергамента. Я поговорю с этим малым. – Чья это могила, как тебя там?

Моя, сэр.

Верю, что твоя, потому что ты лжешь из могилы.

А вы – не из могилы. Стало быть, она не ваша. А я – в ней и, стало быть, не лгу.

Как же не лжешь? Торчишь в могиле и говоришь, что она твоя. Она для мертвых, а не для живых. Вот ты и лжешь, что в могиле.

Эта ложь в могиле не останется. Она перейдет от меня к вам.

Для какого мужа праведна ты ее роешь?

Ни для какого.

Тогда для какой женщины?

Тоже ни для какой.

Для кого же она предназначена?

Для особы, которая, сэр, была женщиной, ныне же, царствие ей небесное, преставилась.

До чего основателен, бездельник! С этим народом надо держать ухо востро, а то пропадешь от двусмыслиц. Клянусь богом, Горацио, за последние три года я заметил: все так осмелели, что простой народ наступает дворянам на ноги. – Давно ли ты могильщиком?

Изо всех дней в году с того самого, как покойный король наш Гамлет одолел Фортинбраса.

А когда это было?

Аль не знаете? Это всякий дурак знает. Это было как раз в тот день, когда родился молодой Гамлет, тот самый, что сошел теперь с ума и послан в Англию.

Вот те на! Зачем же его послали в Англию?

Как это – зачем? За умом и послали. Пускай поправит мозги. А не поправит, так там и это не беда.

То есть как это?

А так, что там никто не заметит. Там все такие сумасшедшие..

Каким образом он помешался?

Говорят, весьма странным.

Каким же именно?

А таким, что взял и потерял рассудок.

Да, но на какой почве?

Да все на той же, на нашей датской. Я здесь тридцать лет на кладбище, с малолетства.

Много ли пролежит человек в земле, пока не сгниет?

Да как вам сказать… Если он не протухнет заживо – сейчас пошел такой покойник, что едва дотягивает до похорон, – то лет восемь-девять продержится. Кожевник, этот все девять с верностью.

Отчего же этот дольше других?

А видите, сударь, шкура-то у него так выдублена промыслом, что долго устоит против воды. А вода, будь вам ведомо, – самый первый враг вашему брату покойнику, как помрете. Вот, например, еще череп. Этот череп пролежал в земле двадцать три года.

Чей он?

Одного шалопая окаянного, лучше не говорить… Чей бы, вы думали?

Не знаю.

Чтоб ему пусто было, чумовому сорванцу! Бутылку ренского вылил мне раз на голову, что вы скажете! Этот череп, сэр, это череп Йорика, королевского скомороха.

Этот?

Этот самый.

Дай взгляну. (Берет череп в руки). Бедный Йорик! – Я знал его, Горацио. Это был человек бесконечного остроумия, неистощимый на выдумки. Он тысячу раз таскал меня на спине. А теперь это само отвращение и тошнотой подступает к горлу. Здесь должны были двигаться губы, которые я целовал не знаю сколько раз. – Где теперь твои каламбуры, твои смешные выходки, твои куплеты? Где заразительное веселье, охватывавшее всех за столом? Ничего в запасе, чтоб позубоскалить над собственной беззубостью? Полное расслабление? Ну-ка, ступай в будуар великосветской женщины и скажи ей, какою она сделается когда-нибудь, несмотря на румяна в дюйм толщиною. Попробуй рассмешить ее этим предсказанием. – Скажи мне одну вещь, Горацио.

Что именно, принц?

Как ты думаешь: Александр Македонский представлял в земле такое же зрелище?

Да, в точности.

И так же вонял? Фу!

Да, в точности, милорд.

До какого убожества можно опуститься, Горацио! Что мешает вообразить судьбу Александрова праха шаг за шагом, вплоть до последнего, когда он идет на затычку пивной бочки?

Это значило бы рассматривать вещи слишком мелко,

Ничуть не бывало. Напротив, это значило бы послушно следовать за их развитием, подчиняясь вероятности. Примерно так: Александр умер, Александра похоронили, Александр стал прахом, прах – земля, из земли добывают глину. Почему глине, в которую он обратился, не оказаться в обмазке пивной бочки?