"Щит дьявола" - читать интересную книгу автора (Кесслер Лео)

Глава четвертая

Аахен находился в агонии. Две сотни американских «летающих крепостей»[25], отбомбившись по городу и превратив еще одну его часть в совершеннейшие руины, развернулись и с сознанием хорошо выполненного долга начали возвращаться обратно на свои базы в Великобритании. Убедившись, что больше город бомбить не будут — по крайней мере, в настоящее время, — «охотники» фон Доденбурга вышли на улицы, чтобы прочесать их в поисках гражданского населения Аахена.

Когда поднятая в результате взрывов авиабомб пыль начала постепенно оседать, эсэсовцы увидели ужасающую, леденящую кровь панораму разрушенного города. Целые кварталы превратились в груды строительного мусора. Между ними зияли глубокие воронки, оставленные многотонными американскими авиабомбами. Однако больше всего поражали бойцов из боевой группы «Вотан» даже не эти груды мусора, не воронки и не разрушенные дома, а горы трупов, на которые они то и дело натыкались, передвигаясь по Аахену. Трупы были везде, воздух был до отказа наполнен сладковатым, удушливым запахом мертвечины.

— О Боже, — выдохнул гауптшарфюрер Шульце, за которым шла группа приданных ему людей, настороженно оглядывающихся по сторонам. — Это место выглядит, как чертова скотобойня.

— Я считаю, что они просто получили поделом, — желчно отозвался его давнишний приятель, одноногий шарфюрер Матц. — Этим ублюдкам следовало выполнить приказ и эвакуироваться из города. Тогда, возможно, они остались бы живы. — Здоровой ногой он отпихнул от себя оторванную взрывом человеческую голову, которая закатилась в ближайшую воронку от авиабомбы.

Его следующие слова потонули в грохоте, произведенном неожиданно обрушившейся стеной дома, в который до этого уже попало несколько авиабомб. В течение долгого времени после этого стена продолжала стоять, но сейчас, видимо, наступил предел, и она внезапно рухнула вниз, взметая вокруг себя тучи пыли. Эсэсовцы едва успели нагнуться и защитить головы от сыплющихся на них сверху кирпичей и бетонных обломков. И в то же самое мгновение прямо над их головами вдруг засвистели пули.

Шульце отреагировал моментально. Он метнул противопехотную гранату в том направлении, откуда, как ему казалось, раздавались выстрелы, и в следующее мгновение выхватил свой собственный автомат. Паля с бедра в направлении выстрелов, он приказал своим людям рассыпаться в разные стороны, чтобы выскользнуть из-под шквального огня.

— Американцы! — прокричал он страшным голосом.— В город проникли американские войска!

Но, как выяснилось, в данном случае гауптшарфюрер ошибся. Человек, паливший по их небольшому отряду, оказался немцем. Это был хорошо упитанный, с крепкой челюстью детина среднего роста. У него были странно выпученные глаза и длинные руки, болтавшиеся чуть ли не ниже колен, как у обезьяны. Одет он был в коричневую партийную форму со знаками различия гемайншафтсляйтера[26]. Вся его жирная грудь была унизана медалями и орденами прежних лет.

Матц заехал ему кулаком прямо в лицо и вытолкнул вперед, поближе к удивленному Шульце.

— Проклятый «золотой фазан»! — воскликнул шарфюрер. — Он прятался вон там, за трубой, готовясь еще раз выстрелить по нам! — И снова ударил его по лицу. Его кулак рассек губу партийца и выбил несколько зубов; из уголка рта гемайншафтсляйтера полилась струйка крови.

— Ну все, Матц, хватит, оставь его в покое, — приказал гауптшарфюрер Шульце. — Дай ему возможность что-то сказать. Итак, «фазан», что ты, черт бы тебя побрал, делал там, на крыше, и какого дьявола ты вздумал палить по нам?

— Я принял вас за представителей гражданского населения, — проскулил партиец. — Я просто слишком перенервничал, и вот… — Он вытер кровь, которая сочилась из его разбитого рта. — Сами посудите, как бы я стал стрелять в вас, в наших бравых ребят, если бы точно знал, кто передо мной? — Партиец скривился. — А насчет гражданских… я просто боялся, что они позарятся на то, что я имею, и попытаются отнять это у меня.

— Отнять что? — поинтересовался заинтригованный Шульце.

Гемайншафтсляйтер осекся. Он явно не желал дальше развивать эту тему. Тогда Шульце кивнул Матцу. Одноногий шарфюрер со всего размаху ударил «золотого фазана» прямо по носу. Нос сломался под ударом, и партийца отбросило назад. Слезы заструились по его лицу, смешиваясь с кровью, которая теперь густо текла из его расквашенного сломанного носа.

— А теперь, кусок обезьяньего дерьма, либо ты сразу скажешь мне все, либо через пять минут будешь наблюдать снизу, как растет картошка! — угрожающе надвинулся на него Шульце.

Несмотря на ужасающую боль, гемайншафтсляйтер с готовностью затараторил:

— Когда Шмеер приказал нам вывести из города гражданское население, а затем эвакуироваться самим, я не торопился выполнить его приказ, понимаете… Видите ли, здесь, в Аахене, у меня слишком много интересов, и я… я просто не мог бросить здесь своих девочек. Их в любом случае невозможно было вывезти отсюда — мест в грузовиках для них попросту не хватало.

— Что ты сказал? — рявкнул Шульце. — Девочки? — Он бросил красноречивый взгляд на внезапно притихших коллег-эсэсовцев. — Ты имеешь в виду девочек с огромными титьками и ногами от пупка?

Толстый нацист кивнул.

— Где они? Говори, чертов ублюдок, — взревел гауптшарфюрер, — где они?!

Партиец указал дрожащим окровавленным пальцем на кучу мусора, которая образовалась на месте внезапно рухнувшей стены. Его лицо было искажено жалкой гримасой.

— Под этой кучей мусора — здание бывшего управления НСДАП в Аахене, — проговорил он. — Когда это здание перестало служить нашей штаб-квартирой, я привел его в порядок, сделал в подвале ремонт и поселил там своих девочек. И мы начали…

— Все, вперед, ребята, не будем больше терять времени, — оборвал его Шульце. Его глаза загорелись от предвкушения встречи с женщинами. — Мне уже становится горячо при мысли о дамах. Давайте-ка пойдем взглянем на бордель этого старого жирного хрыча!

Однако попыткам боевой группы СС «Вотан» обеспечить эвакуацию гражданского населения из Аахена отнюдь не везде было суждено увенчаться столь же приятными результатами. В один из дней, когда фон Доденбург вез генерала Доннера на своем «кюбельвагене»[27] по усыпанным мусором и битыми кирпичами улицам Аахена, он услышал звуки, которые неопровержимо свидетельствовали о том, что план эвакуации находится под угрозой. Откуда-то доносились странные приглушенные звуки, заставившие штандартенфюрера немедленно насторожиться.

— Что это такое? — рявкнул генерал Доннер, тоже услышавший эти звуки.

— Я не знаю, господин бригадефюрер. Но мы сейчас это выясним.

С трудом развернув машину на узкой улице, Куно фон Доденбург направился прямо к источнику звука. Когда они приблизились к этому месту, приглушенные неясные звуки, давно доносившиеся до их ушей, стали складываться в два отчетливых слова, которые поизносили десятки, а может быть, и сотни охрипших глоток:

— Остановите эвакуацию!

«Кюбель» фон Доденбурга завернул за угол и внезапно остановился. Прямо перед собой Куно увидел штурмбаннфюрера Шварца, штурмшарфюрера Краузе и еще двух «охотников» за гражданским населением из числа эсэсовцев боевой группы «Вотан», которым противостояла толпа истошно вопивших и орущих женщин. Женщин было великое множество, и все они были очень разными: толстые домохозяйки в поношенной темной одежде; бледные истощенные девушки с невыразительными лицами, худые от постоянного недоедания, с очень маленькими недоразвитыми грудями, которые едва виднелись сквозь их поношенные, вытертые чуть ли не до ниток платьица; монахини в широких белых головных уборах и накидках, — фон Доденбург сразу вспомнил, как он в детстве вместе с другими мальчишками за это странное одеяние величал монахинь «лебедями»; пожилые бабушки в черной одежде; женщины из вспомогательных отрядов немецкой армии в стандартной серой униформе… И все они истошно кричали, медленно наступая на «охотников».

Куно фон Доденбург выпрыгнул из автомобиля и подбежал к Шварцу.

— Шварц, что здесь происходит? — крикнул он.

Штурмбаннфюрер повернулся к нему и завопил, пытаясь перекрыть голоса женщин:

— Они не позволяют нам продвигаться дальше. Я пытался очистить улицу, но они не дают нам и шагу ступить. — Он продемонстрировал командиру щеку, на которой виднелись свежие царапины. — Одна из этих сучек расцарапала мне щеку своими ногтями.

Внезапно истерические крики стихли. Женщины заметили генерала Доннера. Некоторые из них в ужасе отпрянули прочь; одна громко закричала:

— Вот он, монсеньор, — Дьявол Доннер собственной персоной! Смотрите, вот он!

Передние ряды женщины расступились и оттуда вышел довольно упитанный небритый священнослужитель в сутане и митре католического епископа. Он встал между женщинами и противостоящими им эсэсовцами, поправил свое пенсне в золотой оправе и откашлялся, чтобы обратиться к Доннеру, но искалеченный генерал опередил его.

— Что тебе надо, ты, черная ворона в сутане? — грубо рявкнул он.

— Не смей разговаривать с монсеньором подобным образом, ты, проклятый дьявол! — зло вскричала женщина в черном одеянии вдовы, стоявшая в переднем ряду.

Упитанный священнослужитель поднял вверх пухлую белую руку, стремясь успокоить ее, и посмотрел снизу вверх на высокого бригадефюрера.

— Простите моих детей, генерал, — смиренно произнес он. — Но все, что они хотят, — это чтобы их оставили в покое. Оставили в покое в их собственных домах — или в том, что осталось сейчас от них.

Генерал Доннер не удостоил епископа взглядом. Его остекленевший взгляд был устремлен на какую-то невидимую точку на линии горизонта, выше головы священника.

— Прежде всего, они — отнюдь не ваши «дети», — едко заметил бригадефюрер. — Они — немецкие граждане, которые, даже будучи женского пола, обязаны подчиняться всем законам и установлениям Третьего рейха — точно так же, как и все остальные честные национал-социалисты. Во-вторых, они — не что иное, как бесполезные рты, которых нечем кормить и которые должны быть немедленно выведены из города.

— Но, господин генерал… — возопил священнослужитель и в мольбе простер к Доннеру обе руки. Он выглядел так, словно был готов броситься на землю и целовать сверкающие ваксой сапоги эсэсовца и умолять его о прощении.

Доннер оттолкнул его от себя концом своего стека.

— Держи дистанцию, проклятый святоша! Не вздумай приближаться ко мне!

— Но я должен донести до вас мою мольбу, господин генерал, — взмолился епископ. — Вы не имеете права совершать подобные чудовищные вещи по отношению к моей пастве…

— Шварц, — закричал генерал Доннер, полностью игнорируя призывы монсеньора, — арестуй эту черную ворону! Немедленно! Этот ублюдок начинает действовать мне на нервы.

— Слушаюсь, господин бригадефюрер! — откликнулся Шварц, чья ненависть к священнослужителям всех рангов и мастей практически равнялась его ненависти к евреям, кровь которых, лишь наполовину разбавленная немецкой кровью, текла в его собственных жилах. Он подбежал к монсеньору и хлестнул его рукой по лицу. Епископ отшатнулся, его пенсне слетело на землю, и Шварц раздавил их каблуком своего сапога. В следующее мгновение он металлическим голосом приказал:

— Штурмшарфюрер Краузе, арестуй этого человека!

Из груди стоявших перед ними женщин вырвался вопль негодования и протеста. Толпа хлынула вперед. Генерал Доннер невольно отступил.

— Фон Доденбург, остановите их — немедленно! — закричал он. Бригадефюрер был явно напуган неприкрытой ненавистью, которую можно было прочитать на лицах женщин. — Я приказываю вам открыть по ним огонь!

— Но, господин бригадефюрер, это же женщины… к тому же все они — немки, — запротестовал было Куно фон Доденбург. Но было уже поздно. Бешено сверкая глазами, толпа разъяренных женщин набросилась на небольшую группу стоявших перед ними мужчин в военной форме. Возникло невиданное месиво из живых человеческих тел — кусающихся, царапающихся, дерущихся, визжащих. Одна женщина из вспомогательного отрядов немецкой армии в стандартной серой униформе набросилась на Краузе и попыталась ударить его ногой в пах. Тому удалось увернуться от этого удара. Изловчившись, он схватился рукой за серую блузку женщины. Одежда разошлась по швам, а вслед за ней разорвался и бюстгальтер, и наружу выскочили огромные белые груди женщины.

Выражение лица Краузе изменилось.

— Какие сиськи! — восхищенно пробормотал он. Но в этот момент другая женщина набросилась на него сзади и, обхватив его шею своей костлявой рукой, принялась душить эсэсовца. При этом она не переставая визжала.

Пожилая дама попыталась ударить Шварца своим зонтиком. Тот сделал нырок, и удар пришелся по его стальному шлему. В ответ штурмбаннфюрера ударил ее в толстый живот своей деревянной рукой-протезом. Женщина переменилась в лице и тяжело осела на землю, словно воздушный шар. из которого внезапно выпустили воздух.

Привлекательная рыжеволосая женщина вцепилась своими ногтями в лицо фон Доденбурга, расцарапав его до крови.

— Ах ты, стерва! — простонал он и попытался схватить ее руки, но промахнулся. Та вновь бросилась на него с растопыренными окровавленными пальцами. Куно поднырнул и сумел обхватить женщину руками. Стисну в руки, он неожиданно ощутил, что сжимает в своих объятиях податливое и гибкое женское тело. В нос ему ударил головокружительный запах целой гривы рыжих волос.

— Отпусти меня, эсэсовская свинья! — с ненавистью завизжала молодая женщина, безуспешно стараясь высвободиться из его цепких объятий. Ее зеленые глаза обожгли фон Доденбурга яростью. Но, пытаясь вырваться, она лишь теснее прижималась к офицеру всем своим телом.

Штандартенфюрер почувствовал, как в нем нарастает возбуждение. Внезапно и сама молодая женщина поняла, что происходит с обхватившим эсэсовцем. Она попыталась выскользнуть из кольца его рук или хотя бы отодвинуться от него, чтобы не ощущать его восставшей плоти. Но все было тщетно. Фон Доденбург только крепче стиснул ее.

— Не убегай от меня, сучка, — хрипло выдохнул он.

— Ты — свинья. Ты — законченная свинья, — выдохнула она. Былая ярость куда-то испарилась из ее зеленых глаз. — Неужели в тебе нет ни капли стыда?

Однако ответ Куно фон Доденбурга потонул в резком хлопке пистолетного выстрела генерала Доннера и в затихающем визге женщины в черной вдовьей одежде, которую сразил своей пулей генерал-майор полиции. Получившая пулю в живот вдова начала медленно валиться на мостовую.

— Чтоб мне провалиться на этом самом месте! Не могу поверить своим собственным глазам! — в полном восторге выдохнул гауптшарфюрер Шульце, обводя взглядом подземное помещение бывшего управления НСДАП в Аахене. Оно было все заставлено бутылками с выпивкой и различными съестными припасами, а на кушетках в ленивых позах разлеглись шлюхи, слушавшие музыку, доносившуюся из допотопного граммофона. — Точно мы попали в турецкую баню в тот момент, когда гам собрались одни женщины!

Он сглотнул слюну и затуманившимся взором посмотрел на семь или восемь девиц, разодетых в вызывающее сексуальное белье, с бокалами шампанского в наманикюренных руках. Они слушали шлягер Йоханнеса Хеестерса[28].

— Бог ты мой, Шульце! — прошептал замерший рядом с ним шарфюрер Матц. — Ты видел когда-нибудь такое аппетитное блюдо, — чтобы было так много мяса, как здесь, и так мало картофеля? Я хотел бы попробовать каждую из этих девочек — попробовать медленно, со смаком!

Внезапно и шлюхи осознали, что в подвале, помимо них, есть кто-то еще. Крупная блондинка в просвечивающем черном пеньюаре, широко раскинув руки, с пьяной улыбкой на губах направилась к Шульце.

— Мужчины, — восторженно выдохнула она, — настоящие мужчины!

Гамбуржец ловко уклонился от ее нетрезвых объятий.

— Потом, моя дорогая, потом. — Он повернулся к упитанному партийцу. — Так ты хочешь сказать, что один жил со всем сонмом этих граций? — В голосе Шульце слышалось нескрываемое недоверие. — Неудивительно, что ты выглядишь таким довольным жизнью!

— Это было нелегко, — признался гемайншафтсляйтер, пытаясь остановить поток крови, который лился из его разбитого носа. — Поэтому мне приходилось часто отдыхать.

— Какая же ты свинья, — фыркнула блондинка. — Все время крутился подле нас. Не знал никакого другого занятия. В голове — ничего, все сосредоточено только между ногами!

— Я бы с огромным удовольствием сам жил так, — мечтательно признался Матц, обхватывая рукой темноволосую шлюху в легкомысленном неглиже и стильных черных шелковых чулках. — Прожив так всю жизнь, я умер бы счастливым человеком.

— Попридержи язык, Матц, — вспылил Шульце. — Ты что, не видишь, идиот, что я думаю?

— Вот как? А я-то думал, ты страдаешь от запора, — хихикнул Матц, тиская правую грудь темноволосой проститутки.

Шульце проигнорировал его чересчур вольное замечание.

— Ну что ж, «фазан», — произнес он, обращаясь к гемайншафтсляйтеру. — Я не буду докладывать о том, что обнаружил здесь тебя и твоих маленьких пчелок. Вы все можете оставаться тут.

Лицо толстяка осветилось радостью несмотря на боль. Полуодетые проститутки с приветливыми лицами встали кольцом вокруг них.

— Спасибо вам, огромное вам спасибо. Я благодарю вас от всего сердца! — пролепетал гемайншафтсляйтер.

— Заткнись и слушай, — оборвал его эсэсовец. — Наша договоренность будет действовать лишь при соблюдении определенных условий. Ты должен поклясться, что больше не будешь прикасаться к этим девочкам своими грязными лапами. С этого момента они будут принадлежать только нам, и больше никому. Тебе ясно?

— Ясно, конечно же, ясно, — поспешил согласиться толстый партиец.

— У тебя здесь полно жратвы и выпивки. Можешь продолжать свободно пользоваться ими, толстяк. Когда все это закончится, мы тут же пополним твои запасы. Все, что нам надо, — это чтобы, когда нам дадут увольнительную, твои цыпочки ждали нас и были готовы.

— Не беспокойся, солдат, — произнесла высокая блондинка, закуривая длинную тонкую сигарету. — Мы всегда готовы с удовольствием попробовать свежатинки, не правда ли, девочки?

— О да, — с энтузиазмом откликнулись остальные. — Мы измучились, постоянно обслуживая эту свинью. Если бы вы только знали, что этот толстый боров проделывал с нами за последние дни!

Матц расхохотался и принялся расстегивать ширинку.

— Вы же еще ничего не видели, прекрасные дамы, — возбужденно бормотал он.

Шульце сильно толкнул его в бок.

— Хватит, Матц! Остановись! Сейчас для этого совсем нет времени. Тебе придется подождать до вечера, до тех пор, пока штандартенфюрер не даст нам увольнительную.

— Неужели я не могу сделать это по-быстрому, гауптшарфюрер? Я бы даже не отстегивал свою деревянную ногу…

— Если ты не заткнешься, я оторву твою глупую башку! — вспылил Шульце. — Мы же обязаны патрулировать сейчас улицы Аахена. А когда ты находишься на службе, то не имеешь права вместо этого трахать кого-то. Давай, Матц, вали по-быстрому отсюда и жди меня снаружи. А ты, мой маленький жирный «золотой фазанчик», — повернулся он к гемайншафтсляйтеру, угрожающе глянув на него, — остаешься ответственным за то, чтобы эти цыпочки были наготове и ждали нас сегодня вечером.

И гауптшарфюрер попрощался с проститутками галантным поднятием шлема:

— До свидания, мои прекрасные леди. — Он улыбнулся лучезарной улыбкой. — Надеюсь, что вы приятно проведете весь этот день и дождетесь возвращения вашего принца.

Проститутки рассмеялись. Подойдя к самой двери в подвал, Шульце на мгновение остановился и послал им всем воздушный поцелуй — точно так же, как это делал в фильмах сам Йоханнес Хеестерс.

— Итак, до вечера, мои прелестные!

Однако гауптшарфюреру Шульце и его «охотникам» было суждено испытать разочарование. Едва они возобновили патрулирование и прочесывание улиц Аахена, как наперерез им выскочил «кюбельваген» штандартенфюрера фон Доденбурга, истошно сигналя. Поравнявшись с отрядом Шульце, командир резко остановился, заставив тормоза машины бешено взвизгнуть.

Шульце удивленно уставился на фон Доденбурга. Тот был без своего шлема, с красным и расцарапанным лицом, а на заднем сиденье восседала какая-то рыжеволосая красавица. На ее симпатичном бледном лице медленно высыхали недавние слезы. Но фон Доденбург не дал ему возможности вдуматься в эту необычную ситуацию.

— Шарфюрер Матц, я назначаю тебя командиром этого отряда и приказываю немедленно отправиться в расположение штаба. А ты, гауптшарфюрер Шульце, садись на переднее сиденье рядом со мной. Ты мне срочно нужен.

— Что случилось, господин штандартенфюрер? — осведомился Шульце.

Куно включил первую передачу. В это время Матц отдавал приказания отряду «охотников».

— Что случилось, Шульце? Да все пошло наперекосяк, если уж на то пошло! Только что мы подавили одно идиотское восстание, в котором участвовали женщины под руководством католического священника. А в это время подкралась настоящая беда.

«Кюбель» бешено помчался вперед. Шульце мотало из стороны в сторону, и он с большим трудом удерживался на своем сиденье — точно так же, как и сидевшая сзади рыжеволосая красавица. С трудом повернув, фон Доденбург процедил сквозь зубы:

— Проклятые янки вторглись в лес в непосредственной близости от Аахена. Это значит, что они оказались совсем рядом с городом. Мы в настоящей беде, Шульце!