"После третьего звонка" - читать интересную книгу автора (Лобановская Ирина Игоревна)Лобановская Ирина Игоревна После третьего звонкаИРИНА ЛОБАНОВСКАЯ ПОСЛЕ ТРЕТЬЕГО ЗВОНКА Роман 1 - Танечка! - прошептал Виктор, быстро поворачиваясь на тихое, еле слышное шуршание у себя за спиной. - Танечка, ну, наконец! Я так ждал тебя сегодня! Белое легкое облачко, едва различимое в сумраке мастерской, медленно двинулось к Виктору, принимая знакомые, пока еще не очень ясные очертания. Виктор радостно протянул к облачку руки. Бесплотный образ худенькой, светловолосой, молодой женщины с широко расставленными глазами, прячущими улыбку, слегка размытый и колеблющийся, вырисовывался все четче. Облачко остановилось над мольбертом. - Это новая картина? - спросила Таня. - Я не видела ее у тебя на выставке. Виктор кинул беглый взгляд на мольберт. Какая чудовищная тоска!.. Он совершенно разучился писать. Или никогда не умел. Одни и те же осточертевшие солнечные и дождевые пейзажи, умиляющие и восхищающие ни фига не смыслящую, попросту не волокущую в живописи публику... Так и тянет ее облапошить. Подсунуть ей полную ерунду и хреновину вроде нынешней. - Бредятина! - буркнул Виктор. - Мрак! Ты заметила, я пишу все хуже и хуже... - Тебе кажется! Таня опустилась пониже, и мягкое белое облачко закрыло художника целиком, отгородив от мира воздушностью и согрев удивительным теплом. Виктор блаженно закрыл глаза: он начинал тосковать без этой зашиты, едва Таня покидала мастерскую. - Мне никогда ничего не кажется. Даже ты, - пробормотал Виктор. - Ты опоздала сегодня... Почему не спрашиваешь, для чего я тебя так ждал и что случилось? Таня улыбнулась и вздохнула. Облачко закачалось, пощекотав художника по лбу кончиками пальцев. - Потому что я все знаю, - объяснила Таня. - Он шел за тобой утром до мастерской от магазина, думая, что ты его не замечаешь. Виктор быстро открыл глаза и нервно переплел пальцы. - Да, конечно! - крикнул он возбужденно. - Шел как привязанный! И прятался за углами и уцелевшими телефонными будками, словно последний дурак! Но не это главное! Виктор тупо уставился на свои ноги: разношенные шлепанцы прорвались и в прореху выглядывал босой корявый палец. - Не это главное, - сникнув, устало повторил Виктор. - Танечка, по-моему, я сегодня узнал его... Это тот самый, помнишь?.. Он мельком взглянул на Танино окаменевшее лицо. - Их было двое: рыжий, повыше и потоньше, и черный, какой-то вертлявый, дерганый, с юркими глазками. Впрочем, тоже дохляк. Это он, Таня. Облачко отлетело в угол комнаты и почти скрылось в темноте среди груды эскизов и подрамников. До нее у Виктора никак не доходили руки, и иногда он даже не мог вспомнить, что за работы там валяются. Таня молчала. - Ты не хочешь отвечать, - тоскливо сказал Виктор. - Я понимаю... Или ты думаешь, что я все-таки ошибся? - Ты не ошибся, - прошелестела Таня. - Это действительно он: маленький и вертлявый. Но как ты узнал его? Ведь прошло почти двадцать лет... Виктор встал и прошелся по комнате. Облачко не двигалось, пристально наблюдая за ним. - Мне трудно тебе объяснить, - запинаясь, начал он. - Я тогда его не шибко разглядел: ночь, лес, дождь, один глаз совсем заплыл... Но понимаешь, я могу замечать и запоминать мельчайшие и невидимые для других человеческие черточки, характерные особенности, жесты, манеру поведения. Это природное и профессиональное качество. Я все же художник... Он двигался пугливо, осторожно, постоянно озираясь. И напоминал мне игрушку с набитыми ватой руками и ногами, которые плохо сгибаются и подчиняются, лишенные прочной основы. Проволоки или деревяшки. - Но он тогда очень боялся, - тихо напомнила Таня. - Правильно говоришь, правильно, - согласился Виктор. - Он и сегодня такой же. Боящийся... Трясущийся... И двигающийся на ватных подгибающихся ногах шаркающей походкой. Он весь словно расшарнирен. По-прежнему нелепо размахивает руками. И юркает глазками... Это ведь он, да, Таня? Таня кивнула и отделилась от стены, медленно приближаясь к двери. - Не уходи! - в ужасе вскрикнул, бросаясь за ней, Виктор. - Куда ты намылилась так рано? Я ведь ничего еще не успел тебе рассказать! - Я не ухожу! - Таня повернулась к нему и опустилась на диван. - Рассказывай и не бойся сделать мне больно. Я давно уже не ощущаю ни страха, ни безнадежности, ни разочарования. Там, откуда я к тебе прихожу, душа успокаивается и становится глухой к земным страданиям. Над ней больше не властны никакие муки. Прошло почти двадцать лет... - Но они для меня ничего не изменили! - резко перебил ее Виктор. - Потому что ты - здесь, а я - там! - Таня подняла глаза вверх. - Ты слишком много пьешь, Витя, так нельзя. Она повела подбородком по направлению вереницы пустых ярких бутылок, гордо выстроившихся вдоль грязной стены. Виктор усмехнулся и погладил бороду. - Можно, нельзя... Мне давно уже все можно. С той минуты, когда я убил тебя... И себя заодно. Как мне поплохело, когда я увидел тебя светлым облачком над мольбертом в первый раз! Сейчас смешно вспомнить... По-моему, месяц назад, под Рождество. Верно? - Верно-то верно, - Таня вздохнула. - Ну и пьян же ты был тогда! - Да я и сегодня не трезв, - радостно продолжил тему Виктор. - А тогда, действительно, Танечка, ты уж прости, я нарезался с Лешкой до чертиков! И увидев твой неясный призрак, решил, что у меня началась белуха и пора сдаваться врачам. Хорошо, что ты меня вовремя успокоила. Теперь даже не знаю, что бы я делал без твоих ежедневных визитов... - Жил бы как прежде, - жестко сказала Таня. - Как другие живут. - А как другие живут? - подхватил художник. - Я ведь ничего в этом не секу! Забившись сюда, словно в нору, когда удалось, наконец, заиметь сей роскошный подвал в качестве мастерской, я забыл обо всем на свете! Веришь ли, Танечка, я писал, писал, писал, сутками не выходя отсюда! Таня спокойно кивнула. - Я весь оброс, отощал, стал похож на сумасшедшего, - продолжал Виктор. - Впрочем, возможно, не просто похож... Дочка носила мне еду, заявлялись девки, тоже что-то таскали, пробовали меня обласкать и обстирать. Ни фига у них не получалось. Виктор неопределенно хмыкнул и поморщился. - Потом притащилась Анька... Мрак! С очередным скандалом, от которых я и рвался сюда, будто конь на привязи. И вот слинял все-таки... "От жены, от детей..." Ну, расскажи мне, как другие живут? Тебе ведь "сверху видно все"! Я так и знаю... - Не паясничай, Витя, - попросила Таня и засмеялась. - Зачем тебе другие? Тебе хорошо теперь только одному. Виктор растянулся рядом с ней на диване и закурил. Таня отодвинулась и, брезгливо поморщившись, отвела от себя рукой тонкую синюю струйку дыма. - Ты завсегда не переносила этот запах, - заметил Виктор. - Прости, но ужасно хочется подымить... А еще ты никогда не душилась. Как выпускница Смольного. Я не успел спросить тебя, почему. - Тоже не переносила запах, - лаконично ответила Таня. - А как ты расцениваешь мое возникновение здесь? Как вполне естественное явление? Художник покосился на нее. - Не пытайся сделать из меня ненормального. Этот номер не пройдет - я патологически здоров! - грубовато буркнул он, хотя совсем недавно утверждал противоположное. - И что, собственно, странного в твоих визитах ко мне? Дело-то житейское: убийцу всегда посещают жертвы в виде привидений. Открой любой роман и увидишь, как это происходит. Все путем! Таня грустно вздохнула. - Значит, ты в порядке? - задумчиво спросила она. - Тогда перейдем к твоему преследователю. Ты ведь хотел говорить со мной именно о нем. Виктор хлопнул себя ладонью по лбу и вскочил. - Как же я мог все перезабыть? - с досадой закричал он. - Просто вылетело из головы! Нет, ты все-таки права, Танюша, я допьюсь когда-нибудь до кровавых мальчиков! Надо завязывать! Ну конечно, я хотел говорить о нем! Об этом вертлявом, черт бы его побрал! - Как видишь, не побрал, - философски заметила Таня. - Так что же ему нужно от тебя? И как он тебя тоже узнал? Ведь он наверняка не художник. - Я думал, ты сама мне расскажешь об этом, - растерялся Виктор. - Моя мозговушка не первый день бьется в догадках... - Я? - удивленно сморщила лоб Таня. Она явно дразнила его и над ним издевалась. - Очевидно, потому, что "мне сверху видно все"? Боюсь, Витя, что ты перепутал меня с Большой советской энциклопедией. - Ничего советского больше нет, Танюша, ты отстала от жизни, - тотчас легко расквитался с ней Виктор. - Хотя многие старые названия сохранились в виде формальности и отзвуков прошлого. ТАСС, например, Ленинградский вокзал, станция метро "ВДНХ" и газета "Московский комсомолец"... Странно, как быстро все кануло в историю! Буквально за несколько лет. Он покрутил босым пальцем в дырке шлепанца и провертел отверстие пошире. - Но в любом случае ты знаешь значительно больше меня. И как все странно совпало: сначала явилась ты, потом этот исподтишковый человек... Так как же все-таки он меня узнал? Таня смотрела пристально и строго. - Я не люблю, когда у тебя появляется этот суровый взгляд, - пробормотал Виктор. - Улыбнись и расскажи... Таня улыбаться не захотела, а небрежно проронила сквозь зубы: - Посмотри на себя в зеркало, Витя. Видишь шрам над левой бровью? Разве ты забыл, откуда он взялся? Маленький замахнулся тогда на тебя ножом, но ты сумел вовремя перехватить его руку. Малыш был очень силен, хотя и дохляк на вид, как ты говоришь. Ему удалось полоснуть тебя по лбу... Кровь залила все лицо... Преступники всегда хорошо помнят и безошибочно узнают следы своих рук. И своих жертв тоже, Витя. Художник смущенно потер лоб. - Забыл, - пробормотал он в растерянности. - Обо всем совершенно забыл... Как же так? Действительно, шрам на роже... от того самого ножа... Танька, я окончательно спиваюсь! И некому меня вытащить из опасной трясины! Хоть ты помоги! Ведь меня попросту засосет! Он картинно протянул к облачку руки. Таня еще больше посуровела и нахмурилась. - Ты ведешь себя, как мальчишка, а тебе уже сорок, Виктор! - серьезно и грустно констатировала она. - Да что ты говоришь! Так много? Какой ужас! - ерничая, воскликнул художник. - Спасибо, что напомнила: и об этом я тоже без тебя ни за что бы не догадался! Таня осуждающе покачала головой. - Не дурачься, Виктор! - строго велела она. - Не изображай из себя клоуна! Иначе я немедленно уйду! Угроза возымела действие. Виктор мгновенно пришел в себя и даже чуточку протрезвел, оторвав вожделенный взгляд от недопитой бутылки. Он быстро и ловко задвинул ее ногой под диван и объявил, подняв вверх руки: - Я перестал! Прости меня, Танечка! Ты ведь знаешь, на меня иногда находит! - Если бы только иногда! - усмехнулась Таня. - Так что же, твой преследователь подходил к тебе, заговаривал? - Да нет, - вздохнул Виктор. - Он только постоянно молча крадется за мной, хотя давно наизусть выучил дорогу к мастерской. Никак не могу понять, что ему от меня надо... Виктор встретил этого обтрепанного, немытого мужичонку с темными, бегающими глазками, по виду совсем спившегося, в винном отделе гастронома, где всегда покупал водку или пиво. Пока он рассматривал пеструю колонну бутылок, выбирая себе "подружку" на вечер, мужичок терся возле так близко, что Виктор заподозрил в нем обычного карманника. На всякий случай он перекинул сумку на грудь и окинул незнакомца внимательным взглядом. Ничего особенного. Обыкновенный забулдыга и пропойца, которых он перевидал на своем веку тысячи. Правда, почему-то чересчур пристально вглядывается в Виктора, но мало ли что... Наверное, уже не раз здесь встречались. А может, и пили когда-нибудь вместе в соседней подворотне, кто знает. Иногда Виктору требовалось глотнуть тотчас, не сходя с места. Виктор расплатился, сунул бутылку в сумку и пошел к выходу. В дверях он зачем-то оглянулся: пьянчужка стоял у стойки бара и смотрел на художника странными вспоминающими глазами. Что ему там привиделось?.. Виктор плюнул с досады и пошел к мастерской. Пройдя два дома, он опять обернулся: испуганный мужичок шарахнулся за дерево. Так, подумал Виктор, за мной начали следить. Иногда случается. Что бы это значило? В груди неприятно заныло, ноги застыли, сумка сразу сделалась невыносимо тяжелой и стала давить на плечо и оттягивать руку. Кому нужно за ним наблюдать? КГБ вроде бы больше нет, контрразведку едва ли может заинтересовать его неприглядная, далекая от политики особа, да и подобных штирлицев не держат даже в России. Не обратилась ли его вторая жена Анька, полная идиотка, к помощи сыскного бюро на предмет выявления любовниц и соперниц? Да нет, вряд ли этой законченной дуре придет в ее бестолковку нечто подобное. И где ей найти такое бюро, и где, главное, раздобыть деньги? Хотя Виктор отстегивает на двоих детей немалые "куски" каждый месяц... Впрочем, ему в голову лезут настоящие глупости: ну разве уважающая себя фирма возьмет в сотрудники подобного типа? А если это камуфляж?.. Виктор содрогнулся и снова, слегка повернув голову, уже на ходу, не останавливаясь, скосил глаза назад: обтрепанный мужичонка упорно плелся за ним, нелепо болтая нескладными руками и неловко передвигаясь по льду и снегу. И Виктор понял, еще ничего не поняв, что пришла беда. 2 Незадолго до встречи со спившимся "сыщиком" в мастерской появилась Таня. Танечка Сорокина, Танюша, его первая и единственная любовь, его страшная и никому не известная тайна, хранимая им почти двадцать лет. Ох, как набрались они тогда с Лешкой под европейское Рождество! Хлестали все подряд и давно сбились со счета, устав тыкать пальцами в бутылки, стоявшие пустыми у стены. Позвонила Анька и разоралась в телефон, требуя, чтобы Виктор, - алкаш, скотина, опять пьян в дымину, нажрался как свинья! - немедленно бросил Алексея и ехал домой. - Могу бросить только тебя, если ты так настаиваешь на определенном поступке! - легко согласился с ней Виктор и аккуратно опустил трубку. Больше он ее не поднимал. В декабре у Виктора открылась, наконец, долгожданная выставка на Кузнецком. Сколько лет он добивался, ждал этого, а увидев свои имя и фамилию крупными буквами на огромном полотне, чуть не заплакал в голос, как ребенок. Он, Виктор Крашенинников, на Кузнецком! Однако его радость оказалась преждевременной и недолгой. Если раньше пробиться сквозь отборочные комиссии всемогущего Союза художников было попросту невозможно, если нельзя было даже представить себе существование ни частных худсалонов, ни вольных распродаж, то теперь нереальным стало совсем другое: безумная, волнующаяся, рвущаяся в залы толпа любителей, ценителей, поклонников, которая часами когда-то обвивала Манеж и разносила Кузнецкий и Волхонку. Толпу не страшили морозы, она готова была стоять в жару и под ураганным ветром. Но то раньше... Сейчас в Манеже продавались либо импортные тряпки - дешевая распродажа! - либо дорогие автомобили. А Виктору Крашенинникову, который выпустил свой первый в жизни каталог, пришлось довольствоваться почти пустым залом, где стены с ним поделила Тата Крохина, удивительно талантливая и самобытная художница и жутко страшная баба. Своя в доску, Тата бродила по блестящим полам Кузнецкого, оскалившись в улыбке во всю длину огромного рта, и повторяла: - Ну, ты подумай, Витюха, прорвались на Кузнецкий! Сподобились! В кои-то веки! Ну, ты только подумай! - А что толку-то, бестолочь?! - попытался вправить ей мозги мрачный Виктор. - Видишь, никого нет! Где очередь, поклонницы, цветы, автографы? Где телевидение, радио, журналисты с диктофонами? Где мои и твои приятели-пьяницы, Венька Туманов, в конце концов?! Гера хоть позвонил, сказал, что лежит с ангиной... - Поклонниц ему захотелось, батюшки! - насмешливо фыркнула Тата. - По шлюхам соскучился! Неужели давно не видал? Ну, пойди прогуляйся, тут недалеко! Ты радуйся, что на Кузнецком висишь! Ведь висишь же, Витька! И я заодно! - Вишу, вишу, - уныло согласился с ней Виктор. - Я вижу, что вишу. Но радости от этого никакой не испытываю. Он сидел на подоконнике с ногами, курил, несмотря на категорические запреты администрации, и грустно смотрел в окно на заснеженный и скользкий Кузнецкий. Прибежала Анька-зараза в новых сапогах на жутких каблучищах - когда только покупать успевает? И как она шею себе не сломала с их помощью на стеклянно-обледеневшем склоне? Привела с собой раскосое татаро-монгольское иго - сыновей-погодков Петьку и Ваньку, которые с дикими воплями и криками, пугая до полуобморока старушек-смотрительниц, начали носиться по шикарному паркету, пытаясь догнать друг дружку. Анька-стерва на сыновей никакого внимания не обращала и принялась расцеловывать Виктора, сияя от гордости и счастья: ну как же, муж висит на Кузнецком! От жены невыносимо пахло косметикой и духами. - Похоже, ты скупила оптом все запасы Риччи в Москве, - отстраняясь от нее, холодно заметил Виктор. Никак не прореагировав и на это, Анька радостно похлопала ладошками с ярко-красными ногтями и ликующе пропела: - Ах, как чудно, Витюша, как прекрасно! Скоро приедут мои подруги! Я всех пригласила! "Надо сматываться! Подруг мне ни за что не вынести", - мгновенно сообразил Виктор и незаметно для жены мигнул Тате. Та поняла его без единого слова и тут же охотно, с видимым удовольствием отправилась показывать Аньке выставку. Более бесполезного занятия не существовало. Анне - и что-то объяснять! Но Тата - свой парень, и ей известно про Виктора все, кроме одного: как погибла почти двадцать лет назад ее лучшая подруга Таня Сорокина. Но этого не знает никто. И не должен знать. Таня... Да будь она жива, разве когда-нибудь Крашенинников подошел бы близко к Аньке и даже к Оксане, своей первой жене? Однако пора делать ноги, пока Тата развлекает и отвлекает его прекрасную половину. И Виктор рванул в мастерскую. Дальнейшее он тоже помнил достаточно хорошо. Через полчаса заскочил Алексей с извинениями, что опоздал на открытие выставки, и они принялись пить. Надо ведь отметить событие! Потом их уже увлекло, захватило, и начались дружеские объятия, откровения, словоизлияния... Алексей, старый школьный друг, алкоголик и добрый парень, у которого Виктор в свое время увел Аньку - просто так, от нечего делать - был жонглером и постоянно разъезжал с цирком по стране. Изредка появляясь в град-столице, он всегда первым делом спешил к Виктору - раньше домой, теперь в мастерскую. Выслушивал все новости, рассказывал свои, узнавал про мальчишек, к которым искренне привязался, а потом пил, пил, пил по-черному, забывая числа и дни недели и засыпая прямо за столом, уронив рано облысевшую большую голову. - Твой приятель мне надоел! - взвилась как-то Анька. - Он такой же мой, как и твой! - отпарировал Виктор. - Забыла, что ты с ним спала? Только Алексей, в отличие от меня, оказался проницательным и дальновидным и хорошо понимал, чем ему грозит женитьба на тебе. - Ну, положим, спился он без меня! - заявила Анька. - Зато я - с тобой! - легко нашелся Крашенинников. - Результат один и тот же, зато условия ох какие разные! Слишком неравноценные и, понятно, не в мою пользу, заметь! Анька, конечно, разоралась. Виктору ей даже отвечать иногда не хотелось - дура есть дура. Да, здорово они тогда надрались с Алешкой... Пришла Тата и немного посидела, раскурив сигарету и плеснув себе в чашку чая. Она давно была хорошо знакома с Алексеем. - Мальчики, - неожиданно заметила она, - по-моему, вы кое-что не разглядели в Анюте. Виктор так и подскочил, чуть не опрокинув свой стакан. - Это чего же такого мы с Алексисом, два слепца, не разглядели в драгоценной Анюте? - мрачно спросил он, приблизив лицо к Таткиному, безобразному и родному. - Не въехал! Неужели в ней все-таки сокрыта некая тайна, о которой никто не подозревает? Загадочное нечто? Тата безмятежно улыбалась. Она давно привыкла не слушать его пьяный бред. - Алешенька, - ласково сказала Тата, решившая вдруг напомнить о морали, - ты напрасно отпустил Аню... Тебе не стоило с ней расставаться... - А-а! - грозно зарычал, оскалившись, Виктор. - Значит, это я ее испортил? Это ее так изуродовала жизнь со мной?! - Витюшенька, - совсем разнежилась от горячего чая Тата, - ее никто не уродовал. Это вы сами себя водкой искорежили до безобразия. - Таточка, ты не права, - кротко возразил Алексей. Выпив, он становился настоящим телком. Виктор счел необходимым возмутиться и принять серьезные меры. Крохина, хоть и свой парень, но явно превысила сегодня всякие полномочия. - Татусик, ты бы лучше свалила отсюда быстренько подобру-поздорову, - дружески посоветовал он. - Пьяный я за себя не отвечаю и собственные поступки не контролирую, заметь! - Давно заметила, - коротко отозвалась Тата и без всякого выражения посмотрела Виктору прямо в глаза. Он дернулся, покраснел и торопливо придвинул к себе недопитый стакан. Вспомнил, как летом, совершенно одурев от жары и пьянки, трахнулся с Таткой. И не экспромтом. Предварительно он поспорил на бутылку с Алексеем, уверявшим, что Тата - девушка и трогать ее не стоит. - Этого не может быть! - авторитетно, со знанием дела заявил Виктор. - В среде художников девушки не водятся. Никогда! Тем более в Таткином возрасте. - Тебе, конечно, лучше знать, - вежливо ответил Алексей. - Но я думаю иначе. - Спорим! - закричал в возбуждении Виктор. - Ставлю бутылку коньяку! Или две! Ты проиграешь! Хотя, может быть, и я тоже... Удовольствие трахать Татку ниже среднего... Алексей спорить согласился, но неохотно, и потом вспоминал о дурацком пари без всякого энтузиазма. Обработать Тату было несложно. Виктор проделал это за шесть секунд. Жара тогда стояла чудовищная. Только в подвальной мастерской Виктора можно было немного отдохнуть и взбодриться после расслабления и размякания под лучами обезумевшего июльского солнца. Сюда приходили спасаться от перегрева все его приятели и, конечно, девки. В них у Крашенинникова никогда не было недостатка. Скромно сидя в уголке на табуретке с сигаретой в руке, Тата доброжелательно разглядывала подруг художника и оценивала их позже очень по-своему. Расхристанный Венька Туманов валялся в одних трусах на диване и каждую забежавшую знакомую Виктора встречал нетрадиционным и лаконичным откровением: - Мне нужна женщина! - Бывает, - равнодушно утешил Виктор. Видавшие виды подруги и натурщицы презрительно фыркали, даже не опускаясь до диалога. - В эдакую жару? - с интересом спросила Тата. - Да еще отобрали горячую воду! А тебе не приходит в голову, что ты им как раз не нужен? - Такого быть не может, Татусик, даже в жару! - поведал Туманов. - Просто у Витьки неудачный подбор кадров и на мою долю вечно ничего не остается. Почему ты не заботишься о судьбе одинокого друга, Витюша? И объясни, каким образом находишь себе такое количество юбок? Некоторых я знаю, но за последнее время твоя команда здорово пополнилась! Виктор нехотя, с трудом оторвался от мольберта, вытер потный лоб тыльной и относительно чистой стороной ладони и взглянул на Туманова. Венька был на десять лет моложе Крашенинникова, расхлябанный, неорганизованный и очень способный художник. Виктор относился к нему как к сыну или младшему брату, втайне обожал, никому не признаваясь в своей страсти, которую хорошо чувствовал Венька, и готов был возиться и нянчиться с Тумановым без конца и края. - Все делается по вдохновению, - объяснил Виктор неопытному Веньке. - Экспромтом. Одну ягодку беру, на другую смотрю, третью примечаю, а четвертая - мерещится... Чем меньше задумываешься о тактике и стратегии, тем ближе победа и безупречнее результат. Классные девки, заметь! - Да, ничего, - согласился Туманов. - Что скажешь, Татусик? Тата широко улыбалась, огромный рот расходился от уха до уха, превращая ее небольшое худенькое личико в один страшный чудовищный оскал кривоватых зубов и бледных, высоко открывающихся десен. - У длинной брюнетки слабоваты мышцы, - внезапно флегматично заметила Тата. - Для натурщицы, Витюша, не подходит. У рыженькой неправильная посадка головы - очень некрасиво. У пышной блондинки в зеленом - сильный сколиоз, бочок кривоват, но скрывает полнота. А кудрявая девчушечка косолапа, писать лучше без ног и сидя. Виктор в изумлении уставился на Тату. Во дает! - Или лежа! - захохотал Венька. - Ты прирожденная художница, старуха, и опасная женщина! Насквозь видишь все физические недостатки соперниц! Шпаришь как по-писаному! Тата невозмутимо улыбалась во весь рот. - А почему соперниц? - спросила она. - У меня их не может быть! Венька в восторге задергал в воздухе голыми волосатыми ногами. - Поистине так! - завопил он. - Тебе нет равных! Ты неподражаема! Я тебя обожаю! Давай чмокнемся, Татусик! - Давай, Веня, - легко согласилась Тата и даже не привстала со своей табуреточки. - Ты не устаешь от этого калейдоскопа лиц, Витя? Виктор осторожно положил кисть. Может быть, сегодня и попробовать выиграть бутылку у Алексиса? Выгнать ко всем чертям Веньку, и... - Я скучаю без них, - объяснил Виктор. - Завсегда начинаю тосковать, вспоминать жен, детей, неудавшиеся браки, какие-то нелепые любовные истории, страсти-мордасти... Прокручивать в голове давно разыгранные сцены и отработанные ситуации. Как будто можно что-нибудь вернуть и переиграть заново... Девки меня здорово отвлекают от ненужных и лишних воспоминаний. Но все мои девушки - одноразовые шприцы, поэтому часто приходится менять. - Зачем тебе такие развлечения, Витя? - спросила Тата. - Венечка может развлечь болтовней значительно лучше. - Не ревнуй его, Татка! - закричал Туманов. - Он неисправим! И развлекать его я вовсе не собираюсь! Давай лучше я напишу твой портрет! - Давай, - так же легко и бесстрастно согласилась Тата, не пошевелившись. - Я подарю его Вите. Когда начнем? - Немедленно! - решил Туманов. - Отойди от мольберта, мазила, я буду писать Татку! Все равно ты не можешь создать ничего путного! Виктор тотчас ловко использовал подходящий момент и разыграл возмущение. - Отдохнул - и проваливай, балаболка! Ты мешаешь! - жестко заявил он. - У меня работа, а Тата будет мне петь. Я люблю работать под ее мурлыканье. - Никуда я отсюда не уйду! - нагло заявил настырный Венька. - Только если ты мне найдешь смазливую мордашку из числа своих многочисленных поклонниц. Ну, позвони кому-нибудь, Витенька, я так страдаю без женского тепла и ласки! Даже Татка не хочет меня целовать! Крашенинников обозлился уже по-настоящему. - Веня, - тихо сказал он с нарастающей угрозой в голосе, - не испытывай так долго мое терпение! Оно не беспредельно. Ты что, сам девку себе найти не можешь? С каких это пор? - Ну, Витя! - противно заныл Туманов. - Ты же знаешь, какой я беспомощный и нерасторопный! Я никогда не могу себя в жизни устроить! Ты не смотри, что я такой большой и здоровый на вид. Меня неправильно растила и воспитывала любимая мамочка и избаловала еще в раннем детстве. Я привык ко всему готовенькому и поэтому никак не могу жениться. А как хочется, Витя! Вот ты это делаешь запросто, без всякого труда... Недаром тебя нарекли столь громким именем. Хочу, чтобы обо мне заботились, чтобы мне готовили, стирали и чтобы меня трепетно ждали по вечерам на пороге квартиры! Тата фыркнула. - А на горшок тебя сажать не надо? - заорал взбешенный Виктор. - Для него просто нужного размера не найдется, - тихо объяснила Тата. Молодец! Крашенинников посмотрел на нее одобрительно. - Ты слишком хорошо знаешь анатомию, Татусик, - грустно закончил Туманов. - Это вредно. Вообще ты давно заучилась, а лучше всего было рожать детей. Таких же, как ты, зубастеньких и страшных. Татке почему-то никто не стеснялся говорить в глаза правду об ее внешности. - Ну, зачем ей дети? - удивленно заметил жестокий, как все мужчины, Виктор. - Что она будет с ними делать? Разве что приспособит кисти мыть! - И то правда! - согласился Туманов, встал с дивана и сунул ноги в сандалии. - Мне скучно с вами, - сообщил он. - Дай телефончик, Витюша, и я тут же исчезну! Виктор понял, что иначе от него не избавиться. Он достал записную книжку и начал медленно, задумчиво ее листать. Венька и Тата наблюдали за ним. - Только хорошенькую! - вновь умоляюще заканючил Венька. - Не рыжую! Не слишком длинную! И не худую! - Смотри-ка ты, он еще предъявляет претензии! - восхитился Виктор. - Заткнись, неудачник! А впрочем, выкладывай, какие размеры груди и бедер тебя удовлетворят. Если знаешь! Венька умолк и всерьез призадумался, соображая. - Не ссорьтесь, мальчики! - попросила Тата. - Вы так мило смотритесь рядом... - Бери ручку, бабник! - приказал Виктор. - И пиши! Грамоте еще разумеешь? Зовут - Наташа, телефончик следующий... Бедра - девяносто шесть, ножка - тридцать восьмая, рост - метр шестьдесят девять, грудь - третий номер. Вообще, не помню, черт ее знает, может, и четвертый... Давно не видел. Раньше была не рыжая. - А что сказать? - трепетно заглядывая в глаза Виктору, спросил, прикидываясь полным идиотом, Венька. В жизни его больше всего устраивала эта роль. Но Туманов частенько переигрывал. - Правду, Венечка, - нежно посоветовал Виктор. - Одну чистую правду, и ничего больше. Скажешь, что окончательно завязал со сном, узрев ее в кино или на именинах у тети. Что истомился, исстрадался и скоро сойдешь с ума без ее белых ручонок. И что если она немедленно с тобой не увидится, отравишься яблочным компотом семилетней давности из ближайшего коммерческого ларька. Тогда она поймет, что дело серьезное и шутить не стоит. А теперь дуй отсюда, юбочник! - Нет! - твердо, с металлическими интонациями заявил совершенно обнаглевший и избалованный Венька. - Я позвоню ей от тебя и, когда окончательно улажу свою несчастную судьбу, удалюсь к возлюбленной! Туманов нахально прихватил с пола телефон и поволок его в соседнюю комнату. Дверь за собой он закрыл плотно, с сожалением отметив, что замка нет и запереться невозможно. Виктор сердито сел на диван и взглянул на спокойную Тату. "Осточертело! - с горечью подумал он. - Осточертело все, Татка! По фигу наши бесконечные хахоньки и смешки! Ни разу не поговорили серьезно! Не умеем, что ли? Или не хотим? Почему мы все готовы осмеять и превратить в шикарный фарс? На хрен сдалась эта дурацкая манера вечно острить и иронизировать! Впечатляет во всех отношениях. А на деле юмор и ирония - полнейший примитив, которым все давно овладели. Начитались, нахватались, наслушались... КаВеэНы, джентльмены... Не Бог весть какая наука! Переняли чужой опыт - с ним жить легче. Ох, не мне бы рассуждать! У самого рыло в пуху!" Крашенинников вздохнул. - Ты будешь пить со мной, Татка? - Девушка непьющая, негулящая, зато курящая, - отозвалась она. - Нельзя же быть совсем без достоинств. И эта туда же! - Ах да, совсем забыл! - сказал Виктор. - Ну и память у меня стала! Но все-таки странно, что ты не научилась пить, проведя в нашей компании свои лучшие годы! Венька уйдет, а ты останься! Тата кивнула. Спешить ей особо было некуда: дома никто не ждал, в холодильнике, как всегда, пусто, работать в такую жару не хватало сил. Они долго молча курили, пытаясь понять, о чем договаривается Туманов с не рыжей Наташей. - Кто она? - спросила Тата. - Без понятия! - отмахнулся Виктор. - Не все ли равно? Шлялась какая-то сюда непрерывно, потом вдруг исчезла... И слава Богу! Вроде бы студентка... Ну да, кажется, иностранный язык изучала. То ли испанский, то ли немецкий. А может, оба сразу... Тата усмехнулась. - А грудь ты ей сам вымерял? - Подарок ко дню рождения доставал: бюстгальтер от Кардена! - завопил Виктор. - Ну что ты пристала, в самом деле, зараза, тебе делать нечего? Пойди лучше глянь, чем этот урод там втихую занимается? Телефон, что ли, трахает? Тата подошла на цыпочках к двери, ловко бесшумно ее приоткрыла и долго стояла, наблюдая. Потом осторожно закрыла дверь и вернулась на свою табуреточку. - Лежит с Наташей, - лаконично доложила Татка. - Что? - возмутился Виктор. - Как это лежит?! Он уже там разлегся? Пусть немедленно встает и убирается! Я хочу остаться с тобой вдвоем! Тата меланхолично курила. Она не принимала слов Крашенинникова всерьез, потому что ее саму никогда всерьез не принимали. Тата давно рассталась с надеждами и иллюзиями, давно точно оценила и правильно себя поняла, примирившись с собой и своим положением с такими же легкостью и спокойствием, с какими делала все остальное. Чтобы жизнь не стала ей в тягость, Тата много лет назад научилась ничего не ждать, ничего не хотеть и ни о чем романтическом не думать. Это была ясная, бесхитростная и прямая натура. Работящая, как лошадь, и на удивление милая в своем безобразии. - Интересны лишь два полюса женской внешности, - объяснил как-то Алексею Виктор. - Совершенная гармония, то есть настоящая безупречная красавица, и полнейшая дисгармоничность или, попросту говоря, страхолюдина. Татка, например. Но что характерно, Алексис, заметь, оба полюса - оба! - редко вызывают половое влечение. Венера идеальна, но желания не возникает. Почти ни у кого. Проверено! Виктор налил по новой. - Понимаешь, как любопытно? Безукоризненно уродство или безобразна красота? У женщины должны быть недостатки, свойственные ей одной, ей одной присущие неправильные, но очаровательные черты - только тогда ты осатанеешь от восторга и одуреешь от страсти! Пресловутая изюминка - это всего-навсего какой-то небольшой изъян. Впрочем, некрасивых тоже в чистом виде не существует. Красота и некрасота вообще не имеют никакого смысла. Фуфло! Мы сами выдумываем себе комплексы по поводу внешности. Особенно бабы. Одна страдает от длинного носа, другая - от маленьких глаз, третья рыдает, глядя на свои толстые ноги. Природа никогда не ошибается - никогда, Алексис, заметь! И если нос длинноват, значит, именно в этом варианте такой и должен быть, любой другой смотрелся бы хуже: курносый, утиный, картошкой. Только так и не иначе! Согласно изложенной теории Крашенинникова, Бог создал Татку как и следовало создать. В единственно возможном, правильном и подходящем варианте. Почему же все-таки она всем всегда казалась на редкость некрасивой? Виктор внимательно рассматривал Тату. Сколько лет знакомы - а вот на тебе, до сих пор не нашел времени хорошо разглядеть! Да, не Мона Лиза... Впрочем, прелестница Леонардо - тоже жуткая уродина! И улыбка сомнительная, чересчур откровенная. Смотришь и ждешь, что сейчас предложит: "Давай, Витек, с тобой трахнемся!" Только на своем языке. И Витька Крашенинников перевести не сможет, но все прекрасно поймет. Уж что-что, но язык жестов, улыбок и прикосновений ему хорошо известен с давних пор. Но Татка Крохина... Атас... "Ужастики" Хичкока. Виктор неуверенно еще раз оглядел ее. Глазу даже не за что зацепиться. Нет, похоже, он напрасно спорил с Алексеем: придется ставить бутылку. Ничего с Таткой у него не получится, и выяснить ее физиологический статус экспериментальным путем не удастся. Совсем как с Венерой: не хочется - и все! Два полюса, а реакция одинаковая - нулевая. В это мгновение дверь распахнулась и возник красный и распаренный от волнения Туманов. - Быстро же ты успел рассказать ей о своей несчастной жизни! - порадовался Виктор. - Я думал, ты едва добрался до семилетнего возраста. - Я ухожу! - торжественно провозгласил Туманов. - Она меня ждет! - Да что ты говоришь?! - воскликнул Виктор. - Номер удался? А я всегда считал, что у тебя омерзительный голос, особенно по телефону! Туманов, не отвечая, быстро собирал свою сумку. - Вениамин! - строго сказала Тата. - Купи цветы! - Ты права, старуха! - весело кивнул Туманов. - "Миллион алых роз..." И исчез. - Позвони, миллионер! - крикнул ему вслед Виктор. - Поделись впечатлениями! Цветы запоздалые... До десяти вечера он работал как одержимый. Тата варила ему кофе и тихо сидела в углу, покуривая и наблюдая за движениями его руки. Наконец Крашенинников швырнул кисть на пол. - На сегодня пора завязывать! Выдохся! - объявил он. - Накрывай на стол, Кроха! Там кое-что осталось на кухне, поищи. С заданием Тата справилась наилучшим образом. Вообще Виктор с удивлением обнаружил за один вечер, что раньше совсем не знал Тату. Она могла быть незаметной, тактичной, аккуратной и даже хозяйственной. Да она всегда была такой! Но вот спать с ней... Проклятое пари не выходило у Виктора из головы. Что они как дети - спорить! Не все ли равно, в конце концов, был кто-нибудь у Таты или нет? И зачем вообще ему это выяснять? Для чего? Но бутылка на столе постепенно пустела. Тата упрямо не пила, а Виктор быстро пьянел не только от водки, но и от жары. - У тебя на кухне тараканы, - сообщила Тата, ловко уплетая маслины одну за другой. - Нужно вызвать дядю из фирмы, чтобы он все здесь облил. - Неплохо бы и меня заодно, - охотно поддержал ее Виктор. - Для человека это безвредно, - проинформировала Тата. - Какая жалость! - искренне посетовал Виктор. - Так хочется нанюхаться какой-нибудь дряни и сдохнуть! Но убивать живое преступно! Тараканы - они же смешные, усатые! А маленькие совсем глупые - включаешь ночью свет, а они, спасаясь, бегут прямо на тебя. Ничего еще не соображают. А ты - убивать... Сказал - и содрогнулся. Сразу сжался в комок. А Таня? Но о ней никто ничего не знает... Татка ухмыльнулась и достала сигарету. - Давай трахнемся, Тата! - бухнул Виктор, словно шарахнулся с моста в холодную апрельскую воду. - Только многого не обещаю: пью запоем. Сама знаешь! Анька давно на меня всем знакомым жалуется. Но вдруг у нас с тобой что-нибудь получится... Тата не удивилась и снова не пошевелилась. Она сидела смирно, пуская синие кольца дыма и рассматривая их с интересом экспериментатора. Крашенинников ждал ее ответа со страхом: сейчас согласится, а у него действительно ничего не выйдет? Такое случалось уже не раз. И чего вечно девки ждут от него, чумные, полоумные, на мужиках помешанные! Каких сексуальных достижений и подвигов? Тата встала и аккуратно погасила сигарету о блюдечко. - Попробуем, - флегматично сказала она и удалилась в комнату. Виктор чувствовал, что именно этим все и кончится. Он прилип к табуретке, безразлично катая по столу хлебные шарики. Для чего он ввязался в сегодняшнюю дурацкую историю? Зачем ему Тата? Ему давно никто не нужен. Только мольберт. В комнате стояла глухая тишина. Неужели Татка там что-то делает: сидит, лежит, раздевается?.. Фиг ее знает! Она не звала, не двигалась, совершенно никак себя не проявляла. Может, умерла? Хорошо бы... Крашенинников вздохнул и медленно встал, словно собираясь на собственную казнь. Ноги не слушались, очевидно, жара не спадала даже к вечеру, становясь к ночи опаснее, чем днем. Тата тихо лежала на диване, глядя в потолок и отправляя вверх синие колечки дыма. Она была хороший, надежный игрок, мастерски тренированный жизнью. А такого тренера поискать... - Ты не бережешь свое здоровье, - сказал Виктор, садясь рядом. - О чем все время напоминает Минздрав! - Ты тоже его не сильно охраняешь, - ответила Тата, улыбаясь колечкам. - Я давно хочу спросить, откуда у тебя этот шрам? И Тата показала на лоб Виктора. Не слабо! Нашла время спрашивать! - Упал пьяный! У тебя память отшибло? Вы же меня вчетвером тогда выхаживали! - быстро сориентировался и обозлился Крашенинников. - Сильно запойный, сама сообразить не в состоянии? Тата с удовольствием полюбовалась дымком. Хитрая тварь! Хотела проверить прежнюю версию? - Прямо в надбровье угодил, - сказала она. - Похоже на разрез стеклом... Как-то странно оно лежало на земле... Скорее, торчало... Она действительно чересчур хорошо представляла себе природу человеческих аномалий. И что-то подозревала. Но если молчала столько лет, то не будет выступать и дальше. Интересно, какие мыслишки бродят в ее головешке по поводу странной Таниной смерти? - Без понятия, - отрезал Виктор. - Давно дело было. Тата протянула узкую, даже в такую жару невспотевшую ладошку, некрасивую и костлявую, такую же, как она сама, и провела по лбу Виктора. - Ты допил свою бутылочку? - Нет, а что, надо допить? - ответил он вопросом на вопрос и очень обрадовался. - Если надо, то мне это раз плюнуть! - Тащи сюда! - велела Тата. - Я тоже буду! Озадаченный Виктор принес бутылку, и они ее прикончили в два счета. Тогда его уже окончательно развезло от водки и жары, и он без сил шлепнулся рядом с Татой. Пахло табаком и масляными красками. - Руки хоть бы вымыл! - укорила Тата. - Не отмываются! - буркнул Виктор. - Сама знаешь, чистюля! А не нравятся ручки - выкатывайся! Найдем другую, более покладистую. Ишь, требования предъявляет! Чего от него можно было требовать? Татка хмыкнула, меланхолично погасила о стену сигарету и стала его целовать. Странненькая, она удивительно это делала: словно собиралась посвятить новому увлекательному занятию все оставшиеся дни жизни, тотчас отбросив остальное - лишнее и ненужное. Другие девки всегда что-то имели про запас, думали и говорили о посторонних вещах, не умея или не желая принимать всерьез никаких близких отношений. Одна размышляла о собственной красе, другая - о достоинствах Виктора. Анька, например, обожала в постели ввернуть что-нибудь умное о живописи - ну эта совсем без мозгов! А у Татки ничего про запас не хранилось: вот она, вся перед тобой, какая есть... Тата лишь посмеивалась, целуя перепачканные красками пальцы Виктора, потом потянулась по руке вверх к плечу, потом стала осторожно спускаться к животу... Когда она дошла до бедра, Виктор вздрогнул... 3 Алешка, конечно, проиграл. Но сказать ему сразу об этом Виктор почему-то не решился, а вскоре Алексей опять надолго уехал на гастроли. И только зимой, после открытия выставки, когда они так страшно перепились, Крашенинников вскользь неохотно обронил несколько фраз. Мог бы и вообще промолчать. Алексей слушал грустно, повесив унылый длинный нос, и молчал. Виктор быстро и тревожно взглянул на приятеля. В последнее время его настроение не радовало Виктора. В пьяном экстазе Крашенинников часто начинал - чаще, чем следовало - каяться и бить себя кулаками в грудь: ведь лишь он, сволочь и алкаш под названием друг, виноват в одиночестве Алексея! Он, проклятый и свободный от любых норм морали, распущенный и вольный в своих желаниях художник увел у Алексея Аньку! Зачем он только это сделал? И себе на горе, и ему на беду. Как же все тогда случилось?.. Смешная и забавная давняя история... Анна тоже была художницей. Плохонькой, конечно, ни то, ни се. Курьез. Но упорно пробовала оформлять журналы и книги и рисовать для газет. Получалось скверно. Поэтому зарабатывала крохи, а жила в основном на помощь родителей. Ну, и как водится, спала в редакциях со всеми подряд. Шлюшка подзаборная. Где ее подцепил Алексей, теперь не вспомнить. Наверное, в какой-нибудь пьяной компании. И тоже, наверняка, увел у кого-то. Кто был до смерти рад от Анюты избавиться. Началось со звонка Алексея, попросившего помочь найти работу его хорошей знакомой слишком серьезным и необычным для него тоном. - Что, правда хорошая? - живо заинтересовался Виктор. - Да, - строго подтвердил Алексей. - Очень хорошая девушка. Крашенинников давно не слышал от него подобных заявлений. - Ну, давай, приводи скорей! - закричал он в трубку. - Знакомь! Что ж ты ее прячешь от приятеля? А лучше всего прихватим ее с собой завтра к Гере. Зачаливайте ко мне в одиннадцать, отсюда вместе и отправимся! - Нет, ты не совсем понял, - вежливо возразил Алексей. - Дело в том, что я уже отводил Аню к Гере в издательство, но она там не прижилась. Не пойму, отчего. Ты посмотри ее рисунки... Виктор поскучнел: вмешиваться в дела Геры - главного художника издательства и старого верного друга - не входило в его планы. - Ну ладно, приходите вечером, - вяло, уже без всякого энтузиазма пригласил он. - Посидим, выпьем... Аня произвела на Виктора неважное впечатление. Он безошибочно понял, почему юное дарование не вписывалось в корректный и безупречный по вкусу отдел Георгия. Она вносила туда пустое смятение, отнюдь не связанное с сердечными волнениями и глубокими чувствами. Так случайно брошенный камень тревожит спокойную гладь пруда. Анюта трясла длинными волосами, непрерывно, быстро вертела круглой головой во все стороны и пискливо, пронзительно чего-то требовала. Хотя ей казалось - только просила. В данном случае - просто посмотреть ее рисунки. От художницы невыносимо несло духами и пудрой, к которым примешивался стойкий запах пота, и в квартире Виктора мгновенно стало нечем дышать. Уступив желанию и просьбе Алексея, Виктор сам сводил Аню через несколько дней к Гере и понаблюдал за происходящим. Прекрасно зная все роли и исполнителей, Крашенинников хорошо и достаточно четко заранее спроецировал в уме ситуацию. Венька Туманов мгновенно буквально влип в кресло и сделался на удивление маленьким и почти незаметным. Леонид притворился слепым, а Гера - глухим. - Что? Я ничего не вижу, - быстро повторял Леонид, сдвигая очки на самый кончик крупного пористого носа. - Подойдите ближе... Совершенно не вижу, Анечка, что вы тут сегодня принесли. Знаешь, Гера, у меня стало совсем плохо со зрением, ты посмотри лучше сам. - Что? - моментально включился в игру Гера. - Ничего не слышу! Грипп на ногах недавно перенес, теперь осложнение на уши. А все работа проклятая, здесь, видно, и умрем... Что? Что? Говорите громче! Бедная, ничего не понимающая, окончательно замороченная художница перешла на невозможный визг. Туманов прошептал, что он в столовую, бросил на Виктора полный укоризны взгляд и исчез. Гера бестрепетно посмотрел Ане в глаза. - Оставьте, - сказал он, - я лучше изучу набросочки позже. Все равно я не смогу сейчас с вами объясниться. Надо, видно, к лору в платную. У тебя нет там знакомых, Витюша? Виктор развлекался, с трудом сдерживаясь, чтобы не заржать. Сцена была разыграна классно, на самом высоком профессиональном уровне. Художница смотрела жалобно, беспомощно. На миг Крашенинникову стало ее искренне жалко, и это мгновение оказалось роковым. - Анечка, - сказал Виктор, - подождите, пожалуйста, меня в коридоре. Я немного потолкую с ребятами. Аня послушно кивнула и торопливо вышла. Дышать стало полегче. Пока Виктор, не зная, как лучше приступить к скользкой теме, болтал о пустяках, а безупречно воспитанные, деликатные Леня и Гера слушали и отвечали, вернулся хитрый и подлый Венька Туманов. - Бедняги! - пожалел лицемерный Венька коллег. - Совсем эта идиотка заморочила вас своей болтовней! - Ты хорошо устроился! - сказал Леонид, поправляя очки. - Хоть бы раз посмотрел ее страшные рисунки с бредовыми подтекстовками. - Нет! - с откровенным ужасом замахал руками Туманов. - Если вы не видите и не слышите, то я не умею читать - и все! - А как же такого кретина взяли на работу? - заинтересовался Леонид. - Я скрыл самый темный факт своей биографии от отдела кадров! - бодро и радостно поделился Туманов. - Подобные данные не для анкеты! Кстати, там и вопроса о грамотности нет. Ну, колись, Витюша, для чего ты приволок к нам с собой эту прелесть? Неужели втюрился? А мы от нее уже совсем обалдели! Гера тактично молчал, просматривая какие-то записи. Виктор чувствовал себя очень неловко. - Простите, ребята, - сказал он виновато. - Действительно, глупо. И девка дурная. Ходячий парфюмерный магазин! Но здорово просил Алексей... Леонид поправил спадающие очки. - Случай тяжелый, - констатировал он. - Сделать ничего нельзя. Даже при нашем огромном желании и прекрасном отношении к тебе и Алексею. Ты видел ее работы? Крашенинников нехотя кивнул. - Не знаю, как быть, - пробормотал он. - Я обещал Алешке... А тут абсолютно дохлый номер. Вымыть бы ее для начала... - Это неплохо, - согласился Туманов. - Но держать кисть в руках она не научится даже чистая! Вдолбай сие как-нибудь Алексею. - Ладно, пойду, - Виктор встал и с тоской глянул на дверь, за которой его с нетерпением ожидала благоухающая Анюта. - Подожди, Витя, - вдруг сказал Георгий, отрываясь от своих бумаг и открывая ящик стола. - Погоди минутку... Крашенинников с облегчением сел, хотя прекрасно понимал, что никто, даже Гера, помочь ему ничем не сможет. Он просто тянул время, оттягивая неприятные минуты объяснения с Аней, а потом - с Алексеем. - Она умеет делать копии? - спросил Гера. - Да не знаю я, ребята, чего она умеет! - простонал Виктор. - Взялся на свою голову... - Ну, пусть попробует, - решил Гера. - На большее пока рассчитывать трудно. Вот телефон, пароль - моя фамилия. Будет работа и неплохой заработок. - Гера, ты просто спас меня! - прошептал растроганный Виктор. Он знал настоящую цену своим друзьям, но сегодня Георгий превзошел самого себя. - Заходите в любой день, - пригласил Виктор. - Без семьи я теперь вечера коротаю. Гера и Леонид смотрели задумчиво и понимающе. Зато Венька тут же заявил, что придет в субботу и не один. И справился насчет ночевки. - Ты бы свалил куда-нибудь на ночь, старичок! - без обиняков предложил откровенный Венька. - К Алешке, например. У него, правда, нынче пасется эта телка лохматая, ну, ненадолго устроитесь. Мне очень нужно, старичок! - Звони, я постараюсь! Общий привет! - радостно ответил Виктор и, сжимая в кулаке драгоценный листок с телефонным номером, выскочил в коридор. Аня неподвижно, столбиком стояла возле окна. "Как суслик в степи, - подумал Виктор, - только лапок впереди не хватает". Так чего же он и Алексей не смогли разглядеть в Анюте? Что там говорила о ней Тата? Лучшая подруга его Тани... Он всегда инстинктивно выбирал похожие имена. - Чтобы ненароком не ошибиться в постели! - ржал грубый Венька. Когда вышли из издательства, Виктор долго рассматривал Аню. Они вместе болтались по Москве, покупали Виктору краски, потом посидели у него дома - подвальчика тогда еще не было. Неприютная грязная квартира Крашенинникова, превращенная им в мастерскую после отъезда жены Оксаны с дочкой, производила ужасное, отталкивающее впечатление. Но Аня пришла в восторг. - Как у вас хорошо! - благоговейно шептала она, бродя по замызганным красками комнатам. Вообще Анна состояла лишь из двух эмоциональных крайностей и легко переходила от щенячьего восхищения и счастливого повизгивания к грубой ругани базарной торговки, владеющей всеми нюансами и оттенками русского мата. По сравнению с ее скандалами, которые она профессионально, мастерски закатывала мужу последние несколько лет, меркли крутые специфические выражения Веньки и случайных собутыльников Виктора, подцепленных им в соседних дворах и подворотнях. Где только она научилась такой отборной брани? Виктор сошелся с Аней абсолютно случайно, словно во сне, а когда, наконец, проснулся, было поздно. По рекомендации Геры она отправилась в какую-то шарагу, которая, впрочем, довольно исправно и честно - Гера веников не вязал! - давала ей задания и платила деньги. Сопя от усердия, Аня снимала копии с картин известных мастеров и отвозила их работодателям. Зачем, для чего - ни она, ни Виктор, ни Алексей, очень довольный и без конца благодаривший Крашенинникова, - не знали и не интересовались. Лишь бы деньги в срок. Да и Аньке с ее способностями, развитием и вкусом надеяться на большее не приходилось. Но в ее расчеты, расчеты трезвой, практичной, современной девочки, выросшей во времена перестройки и построения капитализма в России, где все сплошь завоевал свободный рынок, неожиданно вошел бородатый Виктор Крашенинников, длинный, нескладный, вечно поддатый художник, талант которого давно был признан и неоспорим. Работал он истово, яростно, отчаянно, иногда сутками напролет. Его удивительные картины, созданные необычностью фантазии, странностью восприятия и парадоксальными сочетаниями красок завораживали, останавливали, приковывали внимание даже тех, кто совершенно ничего не понимал в живописи. Аня тоже в ней мало понимала, но убежденная, что знает все, стала восторженным шепотом, запоем рассказывать о Викторе подругам и без конца таскать ему свои работы. - А-а, Анечка! - говорил, стараясь сохранить видимость вежливости, Виктор, открывая ей дверь и с отчаянием думая о пропавших нескольких часах у мольберта. - Что нынче покажете? Анюта входила в квартиру со священным трепетом и доставала рисунки. Скуластая, с раскосыми глазками, она смотрела испуганно и влюбленно и по-прежнему невыносимо пахла духами и кремом. Рисунки не подлежали никакой критике. Жалея Алексея, Виктор просто не решался давать им оценок. Он вздыхал, тер лоб и начинал втягивать воздух ртом, с трудом удерживаясь от вспышки. Ну и удружил ему Алексис! Хороший подсунул подарочек! Подсуропил кикимору! И ведь теперь никуда от нее не денешься! - Вы подрались с кем-то? - с робким почтением однажды спросила Аня, глядя на его брови. - У вас такой шрам... - Жуткий бандит был, - доверительно сообщил Виктор. - А шрам специально сделал, чтобы девушек пленять. Слышали песню про шрам на роже, который им всего дороже? Аня такой песни не слыхала, она родилась значительно позже, но узнав про "бандитское" прошлое Крашенинникова, стала еще больше благоговеть и млеть перед ним. Видимо, автор песни был блестяще знаком с девичьими извращенными вкусами и непростой психологией. Как-то Виктор заскочил поблагодарить Георгия за Анну. Тот сдержанно, вежливо кивнул. - Ты знаешь, я всегда готов для тебя сделать все, что могу, - сказал он. - И очень хорошо отношусь к твоему Алексею. Как он? - Все мотается по гастролям, - пробубнил Виктор. - А Анюту, видишь, оставляет на мое попечение. - Недоумок! - тотчас радостно заржал неотягощенный культурой Венька. - Более дурацкого попечителя найти невозможно! Туманов, конечно, тоже не слишком вписывался в Герин отдел, но Веньке все прощалось за талант. И попал Вениамин к Гере благодаря Крашенинникову. - А что тебя, собственно, во мне не устраивает? - озлился Виктор. - Ношусь с ней, как с писаной торбой, без конца смотрю рисунки и даю советы! На работу вот с помощью Геры пристроил... И травлюсь ее духами чуть ли не ежедневно, заметь! Рискуя собственным здоровьем. - Это Алешка рискует потерять свою даму! - снова ликующе сообщил Венька. - За тобой не заржавеет! Гера корректно молчал, в разговор не вступая. - Да кому она нужна, эта патлатая? - заорал, не выдержав, Виктор. - Ты за кого меня принимаешь? Туманов принимал Виктора за него самого. В один несчастный для Крашенинникова день Виктор неожиданно для себя, словно им руководил кто-то неведомый и желающий ему только зла, запустил грязную пятерню в Анькины лохмушки. Она замерла. В постели Анна сначала тоже благоговела и трепетала от восторга и почтения. Но это быстро исчезло, испарилось без остатка. Сказать о случившемся Алексею ни Виктор, ни Аня никак не осмеливались. Да и гастроли сильно затянулись, а когда Алексей, наконец, вернулся, Крашенинниковы уже оформили свои отношения. Виктор не стал бы форсировать события, но Анька затеялась немедленно рожать, и он отступил перед такой суровой и настойчивой необходимостью. Краешенинников долго боялся встречаться с Алексеем. Посмотреть другу в глаза было страшно, почти невыносимо. Но Алексей, просто и спокойно, пришел к ним сам, когда уже родился Петька, а всклокоченная Анька в растерянности и смятении первого материнства металась между ребенком и Виктором, абсолютно не понимая, что ей надо делать. Алексей смирно сидел на кухне, расплываясь в обычной, кроткой и милой улыбке. Он с умилением наблюдал за мечущейся Анькой и восхитился, увидев крошечный сверточек у нее на руках. Сверточек с силой выкручивался и заходился в крике, маленькое красное личико кривилось, беззубый рот распахивался до ушей. - По-моему, ты мне изменила и родила не от меня, а от Татки. Смотри, как похож! - доверчиво поделился с Аней Виктор. Его юмора она никогда не воспринимала и горько запричитала, жалуясь Алексею. - Вот он все шутит и шутит, все смеется да смеется, а я совсем ничего не знаю и не умею! И научить меня некому! - Привыкай к самостоятельности! - отрезал муж. - Твой же ребенок! - Но и твой, в конце концов! - завизжала Анька в тон вопящему сверточку. - Ты ничего не хочешь делать и ничем не желаешь мне помочь! Тебе бы только рисовать с утра до ночи! - А тебе - мазаться! - не остался в долгу Виктор. - Ты хоть бы ребенка пожалела, ему недолго задохнуться в таком воздухе! Алексей выслушал все пререкания молча и тихо исчез. На следующее утро он явился с двумя маленькими бутылочками грудного молока - у Ани своего не оказалось, и кормить Петьку было нечем. Заспанный Виктор вышел на звонок, чертыхаясь, и, ошеломленный, застыл. Алексей покачивался в дверях после вчерашнего перепоя, от него резко несло перегаром, но пальцы цепко держали прозрачный пакет с драгоценным грузом. Сонная нечесаная Анька вылезла из комнаты с орущим Петькой на руках и вытаращила раскосые глазищи. - Это что? - пролепетала она. - Молоко для Петеньки, - объяснил улыбающийся Алексей. - Выяснилось, у соседки своего девать некуда. Она его в раковину выливала. Я сказал, зачем же в раковину, лучше давай мне. Вот, держи, буду каждый день привозить, пока в Москве... - А как ты доехал? - сумрачно поинтересовался Виктор, поглаживая бороду. - На ногах ведь едва стоишь! - На такси, Витюша, - успокоил его Алексей. - Ну, конечно, на такси. До завтра, ребята! Он возил им грудное молоко месяца два, до отъезда на очередные гастроли. Анька к тому времени удачно перешла на активное прикармливание, а потом и совсем перевела Петю на кефир, творог и смеси. Через год родился Ваня. Его сразу познакомили с импортными кашками. Алексей исправно посещал Крашенинниковых, когда бывал в Москве. Подолгу возился с татаро-монгольским игом, показывал фокусы и жонглировал тарелками, вызывая неизменный бурный восторг и восхищение. Ребята его ждали, скучали без него, постоянно о нем спрашивали, а едва Алексей появлялся, буквально прилипали к гостю и ходили за ним, как пришитые. Завидев Алешу в дверях, Петька и Ванька летели к нему, усердно толкаясь локтями, и вцеплялись в него всегда определенным образом: Петька - справа, Ванька - слева. С самого раннего детства у юных Крашенинниковых левая нога Алексея была только Ванькина, а правая - Петькина. Строгая принадлежность никогда не нарушалась. Родительских скандалов мальчишки словно не слышали, но явно отдыхали от них лишь с приходом Алексея, который одним своим мирным видом и кроткой доброй улыбкой утихомиривал все страсти: крики ненадолго прекращались. Правда, супруги поодиночке жаловались один на другого Алексею, и он терпеливо выслушивал каждого. С переездом Виктора в мастерскую заходить к Ане Алексей счел неудобным, и поэтому во время его посещений Виктор часто приводил мальчишек в подвал, где они очень любили бывать. 4 - Так что же это мы с Алексеем недоглядели в Анюте? - повторил Виктор, постаравшись стереть в памяти единственную ночь, проведенную с Татой. Она, улыбаясь, встала и начала натягивать сапоги, собираясь уходить. - Растерянности, - объяснила Тата. - Анюта оказалась в этой жизни растерянной и до сих пор все никак не может сообразить, что, к чему и почему. И не осознает, где ее настоящее место. Может быть, возле детей, у плиты - не знаю, но каждому важно найти занять свое собственное, ему одному предназначенное. Иначе - мрак, как ты любишь повторять, Витюша. Поэтому она мучается, мечется, не понимая, чем себя занять и что предпринять. - Кто мучается? Аня?! - Виктор насмешливо округлил глаза. - Ты слишком далеко зашла в своих выводах! Умная женщина - это что-то страшное, заметь! Вот уж где поистине мрак! - Я оставляю вас вдвоем, мальчики, - сказала, закутавшись в шубку, Тата. - Не пейте больше, вам на сегодня вполне достаточно. Она ушла. Алексей терпеливо, с добродушной улыбкой, выслушал жалобы Виктора, а потом заснул прямо за столом. И тогда впервые появилась Таня... Белое облачко, слабо очерченное возле стены, сначала показалось Виктору дымком от сигарет. "Накурили, - подумал он, - хоть топором вырубай. Клубится, как из трубы". Виктор вяло помахал в прокуренном воздухе рукой, лениво пробуя развеять дым, но он сгустился еще сильнее и начал принимать человеческие очертания. По всей вероятности, женские. Виктор похолодел. Сердце на мгновение остановилось, а потом застучало со скоростью падающего с крыши камня. "Допился, крыша поехала, - мрачно констатировал Виктор. - А чего, запросто! Самое оно! Видения, призраки, глюки... Это конец. Надо бы разбудить Алешку... Или не надо? Он все равно ничего не увидит... Ну что ж, с непрошеными гостями положено знакомиться". - Крашенинников, - с трудом разодрав склеившиеся, непослушные губы, сказал Виктор и склонил голову, стараясь не глядеть на таинственное облачко. - Привидение, насколько я понимаю?.. Он едва дотянулся до сигареты - руки и ноги словно парализовало - и закурил. Чуточку полегчало. - Ты не узнаешь меня, Витя? - низким женским голосом с удивительно знакомыми интонациями произнесло привидение и подплыло ближе. - Разве ты забыл меня? Хотя прошло уже без малого двадцать лет... Алешка безмятежно спал и ничего не слышал. Виктор вгляделся - неясный в полусумраке подвала и зимнего вечера облик. Странно знакомый и близкий, он настойчиво вырисовывался в этом колеблющемся сгустке, рожденном причудливой игрой теней и его собственного воображения. Сместилось и потекло назад время, потеряли устойчивость стены, смешались формы, грани и очертания мебели и картин, рухнули все материалистические основы. Мысли, на секунду смешавшись, неожиданно стали ясными и четкими. Страх придавил Виктора к стулу всей своей невыносимой тяжестью и болью открытия: он узнал... - Таня... - глухо прошептал он. - Танечка... Где ты была столько лет? И почему пришла именно сегодня? Таня вздохнула и опустилась на диван. - Это долго рассказывать, - сказала она. - У нас еще будет много времени впереди. Если хочешь, я буду приходить к тебе часто. Алеша спит? - Да, - встрепенулся Виктор. - Разбудить его? - Не нужно, - сказала Таня. - Я долго следила, думала, он уйдет, но все-таки не утерпела. Я пришла поздравить тебя с выставкой. Ты ждал ее столько лет! - Спасибо, - ответил понемногу приходящий в себя Виктор. - Вот, видишь, наконец, дождался... Правда, никакой радости это событие не принесло. По-моему, его никто даже не заметил... - Ну почему же? - возразила Таня. - Его заметили. Просто люди сейчас слишком поглощены другими занятиями, но все увлечения проходящи. А ценности на Земле неизменны и непреложны, чем бы их ни пробовали на время заменить. Замена неравнозначна. У тебя там есть одна картина... Таня замолчала, задумавшись. Крашенинников ждал, с трудом пробуя осмыслить происходящее. Он сошел с ума, нарезался до белухи или просто соприкоснулся с другим миром, о существовании которого всегда подозревал, но которого до сих пор никогда не ощущал в реальности? Что же здесь действительно реально? - Это странная картина, - снова заговорила Таня. - Я ее очень хорошо запомнила. Мир на ней остался отгороженным тремя стенками будки-автомата старого образца, теперь таких уже нет, четвертая - стена дома. Жизнь словно сосредоточилась в маленьком стеклянном пространстве, где будто плавает в воздухе аквариума без воды девушка с бледным и уставшим лицом. Она счастлива, сияет, светится, улыбается и верит тому, что ей говорят... Кто с ней разговаривает? Уж не Туманов ли? Виктор удивился. - Откуда ты знаешь Туманова? Вы с ним незнакомы... А когда ты сегодня была на выставке? Я не видел тебя там... - Я все про тебя знаю, но это неважно, - задумчиво сказала Таня. - Просто для тебя пришла пора меня увидеть. Расскажи, как ты жил все эти годы. Словно мне ничего неизвестно. Сможешь представить? Я скучала без тебя, Витя... - А я... - начал Виктор и внезапно осип. - А я... - продолжал он хриплым пропитым голосом. - Я вообще не жил без тебя, Танечка... С тех пор, как я... как ты... ушла туда... далеко-далеко... навсегда... насовсем... я больше не знаю, что такое жить... Спал, ел, запоем работал... Да, вот видишь, творил, создавал картины. Иногда даже неплохие. Женился, разводился, опять женился. У меня появлялись дети. Я заводил любовниц. Разброд и шатание. Без конца и без края... Семья для художника - экологическая среда. Таня слушала внимательно и спокойно, не перебивая. - Но я никогда не жил без тебя по-настоящему... Мне всегда были позарез нужны деньги. Деньги, деньги, деньги, всюду деньги без конца... Жены и девки то просили, то требовали, в зависимости от характера. Дети росли. Шмотье, колбаса, гарнитур в гостиную... И мое винище вдобавок. И я ходил по издательствам и унижался, ходил и унижался... Да... Оформить книгу - это невеселая задача, Танюша, а выклянчивать ее на оформление - совсем тоска. Пока не окреп и не вмешался в мои дела Гера. Ты его хорошо знаешь. Таня молча кивнула. - Потом пришла слава, - Виктор брезгливо поморщился. - Какое противное, мерзкое, отвратительное слово! "Что слава? Яркая заплата"... Или зарплата, что в принципе одно и то же... А теперь я совсем схожу с круга, видишь, я окончательно спиваюсь, Танюша... В полном раздрызге! И Анна на шее... Но пока еще кисть из рук не выпускаю! Может, это и есть пресловутое счастье? Как ты думаешь? Конечно, банальность, но заметь, до каждой банальности надо сначала дорасти. И что такое на Земле счастье? Печорин считал, что это насыщенная гордость. Всего-навсего. Насыщенная гордость, и больше ничего. Умнейший человек был. Ты знаешь, кто такой Печорин? Таня ничего не отвечала. Алексис мирно спал. Крашенинников осторожно, с опаской покосился в сторону: с кем он так упорно разговаривает? Но облачко было на месте, слегка покачивающееся, немного расплывшееся в сумраке подвала, но все же довольно четкое и очевидное. "Да, пить нужно бросать, и немедленно, - решил Виктор. - Может, срочно "зашиться"? Вон Леонид сколько лет назад сподобился, с тех пор - ни капли. Дачу построил, собаку завел, жена плакать перестала..." - Если тебе больно меня видеть, я больше не приду, - сказала вдруг Таня. - Я долго боялась причинить тебе своим появлением лишние мучения. К чему эта страшная неотвязная проклятая память? Но я очень соскучилась по тебе, Витя, и сегодня не совладала с собой... Виктор вскочил и бросился к ней. Облачко испуганно взвилось под потолок. - Таня, - простирая вверх руки, хрипло забормотал Виктор, - Таня, ты все-таки многого не знаешь... Я очень прошу тебя сейчас не уходить, а потом проведывать меня как можно чаще... А оттуда... где ты находишься... звонить нельзя? - Почему нельзя? - засмеялась Таня. - Очень даже можно! Повременную оплату пока не ввели. Но я опять же боялась тебя испугать. И для меня лучше, если я буду приходить - я хочу тебя не только слышать, но и видеть! Согласен? - Да! - завопил Виктор. - Да, Танюша, конечно! Ты придешь завтра? Не забудешь? Таня кивнула, улыбнулась, и облачко стало медленно таять в прокуренном воздухе подвала. Когда Алексей, наконец, поднял голову от стола, его поразило лицо Виктора. Отсутствующим выражением, блуждающей улыбкой и сияющими от счастья глазами приятель напоминал наркомана или сумасшедшего. Он был абсолютно трезв, словно сегодня ничего не пил, сидел, опершись на руки, и мурлыкал себе под нос: - "Но только нас соединить паром не в силах, нам никогда не повторить того, что было..." Алексей подозрительно, с тревогой осмотрел лучшего друга. - Ты что это, Витя? Вроде и не ложился? - осторожно спросил он. - Я поговорил тут без тебя сам с собой, Алеша, и понял, что еще не вечер, хотя первый тайм мы уже отыграли, - странно ответил Виктор. - Но обязательно будет второй, и вообще потом могут дать дополнительное время. Я очень на него рассчитываю, Алексис. "Надо срочно звонить Ане, - решил перепуганный Алексей. - Или нет, не стоит, она только ударится в панику и снова начнет кричать. Вызову Туманова и Геру. Насчет врачей решим с ними вместе". "А вдруг она больше никогда не придет?" - неожиданно подумал Виктор и взглянул на Алексея в вакууме отчаяния, сменившимся последней надеждой. Нет, Таня не должна его обмануть. Она просто не сможет этого сделать. Его Таня, Таня Сорокина, которую он сам убил почти двадцать лет назад темным августовским вечером. Единственная любовь Виктора на Земле... Он не подозревал, что способен на убийство. Да и кто всерьез будет предполагать у себя такие "таланты"? Бывает, конечно, но редко. Достоевского с его болезненными теориями и бредовыми идеями Виктор не любил. С Таней он познакомился в студенческой компании, куда и ее, и его привела Татка, сокурсница Виктора. В крохотной передней, где двое могли разойтись, только стукнув друг друга боками, будущий художник, снимая куртку, успел запросто раскланяться со знакомыми и незнакомыми мордами, то и дело высовывавшимися из комнаты: кто пришел? Неожиданно за спиной что-то тихо, еле слышно зашелестело, точь-в-точь как теперь, появляясь, всякий раз шуршало облачко. Виктор стремительно обернулся. И застыл. - Вроде памятника самому себе! - живописала потом Татка, воссоздавая в подробностях эту впечатляющую незабываемую сцену. - А почему у тебя глаза желтые? - быстро спросил незнакомку Виктор. - Да еще с рыжими точками посередине... Смешные, словно хной крашенные глаза. - Потому что осень, - откликнулась она. - Все желтое. - Они у тебя в зависимости от сезона? А зимой какие будут? А весной? Незнакомка улыбнулась. Рыжие точки превратились в тире. - А ты, оказывается, дотошный! Зимой и увидишь, какие. Время терпит? - Вполне! - радостно согласился Виктор и сразу свободно положил руку на ее плечо. - "Первый вальс я прошу вас со мной!" - Вальс! - фыркнула наблюдавшая за ними с большим интересом и любопытством Татка. - Это тебе не дом графини Безуховой! Поэтому возможны только танцы-манцы-прижиманцы. Ничего другого столичная жилплощадь нынче не позволит. - Да что ты говоришь? Неслабо я лопухнулся, лапоть! - воскликнул Виктор, не отрывая от незнакомки взгляда. - Явился сюда как раз в расчете на первый бал Наташи Ростовой! Пилил, валенок, на другой конец Москвы под проливным дождем! - Перебьешься! - нелюбезно заявила Татка. - А вот скажи лучше, ну, не красавица ли у нас Таня? Спрашивать этого не стоило. Сердце вдруг с грохотом обрывающегося лифта стремительно метнулось вниз, и Виктор сильно засомневался, что оно вернется на свое место. - Не красавица! - бестактно брякнул он. - И не дай Бог! Уже тогда у студента-суриковца вырабатывалась индивидуальная теория красоты и формировалось своеобразное к ней отношение. Таня по-прежнему невозмутимо улыбалась. - Ты грубый, Витя! - грустно сказала Тата. - И на комплименты не способный. Она гордилась подругой, как собственным произведением. - Но самое плохое, что ты, живописец, не в состоянии видеть истину! - Это не факт, - буркнул Виктор. - Итак, она "звалась Татьяна..." Отвали, Татка! Не видишь, у нас намечается любовь! И ты нам, пожалуйста, не мешай! Татка прыснула и исчезла. - Ты забыл спросить у меня согласия, Витя, - спокойно произнесла Таня. - Согласия? - искренне изумился Виктор. - На что? На первый танец, что ли? - Ну, хотя бы, - кивнула Таня. - Ты слишком быстро запрягаешь. - Есть такое дело... Не люблю зря время терять, - признался Виктор. - Было бы куда ехать! Ты смотри на окружающее проще. Думаешь, с годами что-нибудь меняется? - Иногда бывает, - заметила Таня. - Например, твои прежние понятия и убеждения. - Правильно говоришь, правильно! - весело подхватил Виктор. - Вот из-за них и кажется, что все вдруг изменилось. А изменились всего-навсего они одни. - Значит, по-твоему, нет вечных убеждений и понятий? - Конечно, нет! - Крашенинников решительно положил ей на плечо вторую руку. - Так ты идешь? Народ там уже развлекается вовсю, а мы с тобой торчим в передней, как два пня на опушке! - Иду! - согласилась Таня с непонятной улыбкой. - Очень хочется послушать захватывающие новости, которые ты мне еще поведаешь. В маленькую комнатенку набилось столько народу, что танцевать можно было не иначе, как прижавшись друг к другу крепко-накрепко. Виктора такой вариант вполне устраивал. Что устраивало Таню, он выяснять не желал. В этой восхитительной тесноте и давке никто никому не мешал и никто ни на кого не обращал внимания: все были заняты только собой и своими партнершами и партнерами. - Хочешь, я тебе свою жизнь расскажу? - спросил Виктор, крепко прижимая к себе Таню, и начал, не дожидаясь не интересующего его ответа. - Я один раз целых четыре дня девочку любил. Это у меня рекорд был. Больше четырех дней мне не удавалось. Я ее в театре увидел, вместе с родителями. На "Синей птице". Папа толстый и мама тоже, бегемотов ужасно напоминали, а у нее, знаешь, совсем тоненькие ручки и ножки. Сквозные прямо. И она с бантами. Я за ней из театра до дома шел. Узнал, где живет, и три дня у подъезда караулил. Ждал, когда она пройдет. Всех жильцов наизусть выучил. На четвертый день она только появилась. А мне уже надоело к тому времени. Ей бы раньше выйти... Так все и кончилось. - Ну, теперь я, по крайней мере, знаю, на что мне рассчитывать, - спокойно заметила Таня, выслушав рассказ и улыбнувшись одними глазами. - Всего лишь на четыре дня! Отсчет начинать с сегодняшнего? Так что тебе никогда не придется узнать, Витя, какие у меня глаза зимой! А уж весной тем более. - Это не факт! - заявил Виктор. - Просто я малость лажанулся в расчетах. Нерасчетливый я, глуповатый! - Это видно! - откровенно уронила Таня. - Ах, вот вы какая, оказывается, миледи! Вострая! Виктор остановился, но вокруг моментально стали на него шипеть, а Татка даже нарочно больно наступила каблуком на ногу. И Виктор, легко лавируя между танцующими, подтащил Таню поближе к окну. Там он быстро спрятался вместе с ней за портьерами и взял в ладони ее лицо. Рыжие крапинки были совсем рядом, близко-близко, смешные и яркие. Хлопнула форточка и прикусила штору. - Отдай, нехорошо! - сказал Виктор форточке. - Вы нагло и дерзко ведете себя, мадам! И вы тоже! Теперь он уже обращался к Тане. - Тебя нужно писать пастелью, - задумчиво продолжал Виктор, рассматривая ее. - Да, я сильно лопухнулся с тобой, валенок! Чего-то недоучел... Что бы это могло быть? Ты не знаешь? Таня молчала и смотрела на него так, как она одна на Земле умела: насмешливо и понимающе. - Поедем ко мне? - вдруг предложил Виктор. - У меня матери сегодня дома нет: ночует у тетки. Он явно торопил события. - Ну, вот... - со вздохом разочарования отозвалась Таня. - А я-то надеялась, что ты способен на более увлекательный вариант! - Не увлекает? - живо заинтересовался Виктор. - Неужели вы, такая юная и прелестная, уже столь пресыщены, мадам, что вас не в состоянии увлечь на редкость обаятельный и талантливый отрок? - В ход пошли комплименты! - заметила Таня. - Но непонятно кому. - Чтобы понравиться вам, я способен на все: даже найти несуществующие достоинства в своей серой особе! - продолжал охваченный азартом игрока Виктор. Его заносило на волне вдохновения. - Повелевайте мной, миледи! Я готов на любой поступок, и моя жизнь теперь целиком в вашем распоряжении! Могу даже упасть к вашим ногам! - и Виктор сделал решительную попытку это изобразить. Попытку Таня хладнокровно пресекла. - Ты слишком увлекся. Паяцев я люблю только в оперном исполнении. Желательно в итальянском, - холодно объяснила она. - И вообще я ухожу. Крашенинников молча отправился за ней. Они вышли из подъезда. Мелкий, точно просеянный через сито осенний дождик спугнул со скамейки кошку. - Ну, а ты чего идешь? - скорбно обратился Виктор к дождю. - Тебе чего надо? Не видишь, мы гулять вышли? И ты нам, пожалуйста, не мешай. Дождь не послушался. - Не стыдно? - грустно спросил его Виктор и повернулся к неслышно идущей рядом, тихой Тане. - А свой телефончик ты мне дашь? Дождю стыдно не было. Таня молчала, словно раздумывала, стоит или не стоит давать номер телефона. - Твердыня! - пробормотал Виктор. - Бастилия! Но, если мне не изменяет память, и ее взяли, Танюша. Вот только не помню, приступом или осадой? Поотшибало память! - Сбросили атомную бомбу! - сообщила Таня. - Одну - на Хиросиму, вторую - на Нагасаки, а третью - на Бастилию. Вот как обстояло дело, Витюша! - И все янки проклятые? - легко продолжил обрадовавшийся Виктор. - Неужто до таких кошмариков додумались? Вот ведь до чего докатились! - Они самые, Витюша! - подтвердила Таня. - Империалисты окаянные! И загнивающие! Во Вьетнаме сперва здорово потренировались. - Какой бы мы отличной были парой, - неожиданно вполне серьезно, резко изменившимся тоном сказал Виктор и остановился. - Мы с тобой очень подходим друг другу, заметь! - Что-то пока не замечаю, - прохладно отозвалась Таня, продолжая идти. - Из чего это следует? И слова переврал... - Ты обидно равнодушна ко мне, Татьяна! - заявил Виктор, отправляясь за ней. - Уж как я ни стараюсь, как ни бьюсь, просто из кожи вон лезу, чтобы тебя пленить и очаровать, а многого не достиг! Все мои усилия пропадают втуне. - На Земле ничего не пропадает совсем и не возникает из пустоты, - философски изрекла Таня. - А скажи мне, художник, что ты рисуешь? - Пишешь, - мягко поправил ее Виктор и улыбнулся в темноте в сторону, чтобы Таня не увидела его улыбки. - Рисуют дети. О художниках принято говорить "пишут". Как о писателях. Даже не знаю, почему. А пишу я сейчас триптих о войне... Соврал он спокойно, легко, сам не зная, для чего, просто так, по привычке непрерывно бойко болтать, сочинять и выдумывать. - Будешь мне позировать? - В качестве жертвы Освенцима? - бесстрастно справилась Таня и, словно доказывая справедливость своих слов, прикоснулась к нему худым, остро выступающим бедром. Растерялся даже находчивый Крашенинников, хотя сразу же быстро, почти автоматически, прижался к бедру потеснее. - Ну, Таня, - пробормотал он, - это уж слишком... Почему именно жертва? - А тогда кто же? - продолжала Таня. - Я тоже очень пытливая. И мне ведь нужно знать, на что я иду, и хорошенько выяснить все обстоятельства, чтобы решить, соглашаться или нет. Очевидно, во мне тебе мерещится образ юной партизанки с одухотворенным лицом? Или какой-нибудь Анки-пулеметчицы? То бишь Таньки-летчицы? - Таня, - вдруг снова останавливаясь, тихо сказал Виктор, - а мы с тобой действительно очень подходим друг другу. Ты подумай... Я говорю абсолютно серьезно. Это и впрямь была редкая для него серьезность. Таня покосилась на своего кавалера. И пообещала подумать. На том они в первый их вечер расстались. 5 Виктор возвращался домой, без конца проверяя, цел ли в кармане драгоценный листок с номером ее телефона. Листок был на месте. Едва добравшись до квартиры, Виктор бросился звонить. Прокрутив диск, он мельком взглянул на часы - поздновато. Она, наверное, уже спит. Но Таня взяла трубку почти сразу. Правда, голос у нее был сонный. - Это я, - сообщил Виктор и умолк. Желтый фонарь за окном смотрел на Виктора странными Таниными глазами, одновременно насмешливыми и печальными. Она одна умела так смотреть. - А я - это кто? - поинтересовалась Таня. - "Я" бывают разные! - Винни-Пух! - представился Виктор. - Гулял-гулял тут без тебя под дождем, очень соскучился и решил позвонить. Прости, что поздно. - Прощаю, - сказала Таня. - Но не очень понимаю, почему ты так быстро заскучал. Мы же простились час назад! - Да я и сам не слишком понимаю, - честно признался Виктор. - Захотелось - и все! А потом я забыл спросить, где ты учишься и откуда знаешь Татку. - Это серьезная причина для позднего звонка, - согласилась Таня. - Я уже оценила твою тягу к знаниям. Отвечаю по порядку: учусь во ВГИКе, а с Таткой мы в детстве жили рядом на даче. У ее родителей своя, а мои там несколько лет подряд снимали. Я удовлетворила ваше любопытство, сударь? - Не совсем, - заявил Виктор. - Ты что, киноактрисой будешь? - Не совсем, - в тон ему отозвалась Таня. - Учусь на сценарном, так что буду всего-навсего писать сценарии для кино. Что вас еще интересует в моей биографии? Отчество? Национальность? Вес? - Ну, твой вес я и так прекрасно знаю, - неожиданно заявил Виктор и тут же выпалил точное число. - Не ошибся? - Не-а, - изумленно протянула Таня. - Это потрясающе! Как ты догадался? Будущий художник удовлетворенно хмыкнул. - Я же говорил, что я талантливый, но ты не верила. Я еще и не то могу! А у Татки где дача, в Простоквашине? - Нет, в Муми-доле. Места замечательные! И муми-троллики кругом! Хочешь набиться в гости? У них теплый дом, можно ездить весь год, только, по-моему, они на зиму закрывают. - Ну, его легко открыть, - в раздумье произнес Виктор. - Меня, кажется, осенило... Да, это настоящая мысль! Но я расскажу тебе все завтра, Танюша. Спокойной ночи! Виктор долго неподвижно сидел с телефонной трубкой в руках, слушая короткие гудки отбоя и вспоминая стремительно пролетевший вечер, начавшийся Таней и Таней окончившийся. "Чтобы день начинался и кончался тобой", - пожелал он телефонной трубке и опустил ее на рычаг. Теперь предстояло осуществить внезапно родившийся замысел. На следующее утро Виктор разыскал Татку в институтских коридорах еще до начала лекций и, неучтиво схватив ее за рукав, решительно оттащил в сторону. - Ты сбрендил? - спросила откровенная и тоже не очень вежливая Татка. - Можно поделикатнее обращаться с дамой! - Татусик! - зашептал, не обращая внимания на ее реплику, Виктор. - Скажи мне, как поживает Таня? - Нет, ты окончательно ополоумел! - возмутилась Татка. - Вы только вчера вечером с ней расстались! Позвони, в конце концов, и спроси! - Почему ты завсегда такая жестокая, Татулечка? - грустно спросил Виктор. - Я еле-еле дожил до утра, с трудом дотянул, чтобы узнать у тебя, как там Танюша, а ты кричишь... Я любознательный. - Уже сто раз слышала! - крикнула Татка. - Таня хочет замуж за дядю Володю! Съел? - За какого дядю Володю? - растерялся Виктор. - Сосед, что ли? Или папашин друг? - Сам ты папашин друг! - отпарировала Татка. - За дядю Володю из вечерней сказки "Спокойной ночи, малыши!" Усек, туповатый? Говорит, что человек, который так любит детей, должен быть очень хорошим. - Не факт, - пробурчал Виктор. - А что, она тоже любит детей? - Не детей, бестолочь, а хороших людей, в данном случае - дядю Володю! Дошло, наконец? - Тата, - сказал вдруг Виктор, резко меняя интонацию и тему, - послушай меня, Кроха! Это очень серьезно, то, что я тебе сейчас скажу! И это должно остаться между нами. Ну, да ты никогда не выдашь, я знаю. Так вот, у тебя есть дача... Подожди, не перебивай! Он сделал молящий жест, и она умолкла, уже собравшись его прервать. - Я сейчас объясню... Мне нужны ключи от твоей дачи... Там ведь осенью никто не живет, правда? Я умоляю тебя всеми святыми, Татка! - Неужели ты уговорил Таньку? - в замешательстве пробормотала Тата. - Но это просто невероятно! И она что, согласилась? За один только вечер? Виктор шел напролом, забыв обо всем на свете. Он знал лишь одно: если не выиграть сегодня - значит, не победить никогда. - Да! - соврал он легко и вдохновенно. Его несло все дальше, и нервы закручивались до предела, содрогались в неистовом напряжении, не позволяя остановиться или хотя бы ненадолго сосредоточиться. - Да, Татка, она согласилась! И я не знаю теперь, что мне делать... Ну, войди в мое положение! Прикусив губу, ошеломленная Татка долго молчала. - Ты даешь... - наконец прошептала она, как-то сразу поникнув и сжавшись. Или ему только показалось?.. - Я ничего не хочу обещать тебе, Витя, но я попробую... Подожди несколько дней. Хоть это ты можешь сделать? - Могу, - сказал, мгновенно расслабившись, Виктор. Что с ним случилось сегодня, надо же... Словно моментальное короткое безумие... - Я могу подождать несколько дней. Но ты только очень постарайся, я прошу тебя, Кроха! В его голосе звучала такая страстная мольба, что Татка, знавшая Виктора не первый год, изумилась по-настоящему и сбилась с толку. Она не предполагала в Викторе, легкомысленном и забавном, всегда всех развлекающем, даже малейшей возможности каких бы то ни было чувств, не говоря уже о глубоких и серьезных. Видно, Татьяна здорово пленила пустомелю-Витеньку. Но дача... Татка надолго задумалась, посвятив этому занятию целый день. Ей почему-то хотелось помочь Тане и Виктору, но как взять ключи у родителей? Что бы такое придумать, что выдумать пооригинальнее для разъяснения ситуации? Не бухнешь же папе-маме с ходу, что вот, дескать, у Танюшки с Витюшкой нежданно-негаданно окаянная и нечаянная любовь приключилась, и теперь хата им позарез необходима, потому как известно, у обоих дома предки... До воровства Тата опуститься не могла: оно было слишком унизительно для Крохи. А если сказать, что у нее самой любовь вышла?.. Тата вздохнула и посмотрела на себя в окно аудитории. Нет, это чересчур даже для ее родителей - и они не поверят. Оставался единственно подходящий и приемлемый вариант - Гера. На него не распространяется запрет Виктора о соблюдении строжайшей тайны. Георгий был сыном закадычных друзей Таткиных родителей, тоже художников, поэтому его Тата знала, казалось, с самого дня своего появления на свет. И Гере, всегда столь безупречному, столь безукоризненному в поведении и учебе, ни в чем не откажут обожающие его Крохины. А он, в свою очередь, не сможет отказать Виктору, своему лучшему другу и любимцу. На перемене Татка с непроницаемым лицом отвела Геру в уголок. - Ты знаешь, что такое бремя греха? - напрямик спросила она. Сероглазый, крепенький, но очень пластичный в движениях Георгий отнесся к вопросу абсолютно хладнокровно. - Ты хочешь, чтобы я, наконец, это познал? - полуутвердительно осведомился он с полным самообладанием. - Значительно хуже, - не моргнув глазом, заявила Татка. - Я предлагаю тебе совершить двойной грех - преднамеренно обмануть многих и сознательно уничтожить свою хрустальную репутацию. В общем, под ударом может оказаться вся твоя дальнейшая судьба! - Не темни, Нателла, и не занимайся словоблудием, а скоренько выкладывай, в чем дело, - сказал Гера. - Мне очень некогда! Татка быстренько изложила суть: чтобы помочь Виктору, Георгию предлагалось стать Таниным воздыхателем и фиктивным любовником, сгорающим от страсти, а ради него Таткины родители согласятся на дачу, ключи и все такое прочее... Гера удивленно пожал плечами. - И что ты тут плела несусветное о грехе и репутации? Сказала бы просто сразу: Витьке нужно! И все! Расфилософствовалась! Аж напугала. Я Бог знает чего подумал. А это же святой обман! Значит, план действий таков... Гера моментально изложил примерное содержание их беседы с Таткиными родителями. - А Таня? - робко пискнула Тата. - При чем тут Таня? - удивился Георгий. - Ее совершенно незачем вовлекать даже в святую ложь. Она вообще ничего не должна знать обо мне. - Как же так? - попыталась несмело возразить Тата. - Ты не учитываешь, что обман может открыться... То есть не сам обман, а про тебя и Таню... Понимаешь? Совсем я с этим Витькой запуталась! - Да, с ним запутаешься, - согласился Гера. - Но твое опасение несерьезно: Таня не в курсе событий, а мы с тобой будем немы, как гипсовые статуи. Ну, не Витюша же нас выдаст! Не враг же он самому себе. - А мои предки? - спросила Тата. - Предки? - Георгий задумчиво сдвинул брови. - Предки... Но каким образом? Скажут моим? Это не страшно... А кому еще? - Ой, ну мало ли кому! - заныла Татка. - Я не знаю кому, но это вполне вероятно! И в институте могут узнать, что ты с Таней, и дойдет до нее, и тогда... - Ну, хватит! - решительно прервал ее Гера. - Так можно додуматься Бог знает до чего! Не нужно столько фантазировать! Сегодня я буду у вас часов в семь. Подготовься морально и скажи своим, что у меня к ним очень важный разговор. Поняла? - Поняла, - вздохнула Тата. - И зачем я только ввязалась в это дело, ты не знаешь? - Знаю, но молчу, - ответил Гера. Тата растерялась от неожиданности и затопталась на месте. - Что ты знаешь? - подозрительно спросила она. - Нет, уж лучше скажи, я от тебя все равно теперь не отстану! Георгий внимательно осмотрел ее с ног до головы и еле слышно вздохнул: он совершил непростительную, столь редкую для него ошибку. - Ты сама напросилась, Тата, - нехотя выговорил он. - Говори немедленно! - закричала Тата и вцепилась в его рукав. - Иначе я тебя никуда не отпущу! - Потому что ты... любишь... этого обалдуя, - медленно и четко проговорил Гера. - Не совсем так, как я... Любишь, ни на что не рассчитывая, и готова для него сделать все, о чем бы он ни попросил. Прости, Тата, ты очень честный, бескорыстный и добрый человечек... Я не должен был тебе ничего говорить... Татка отпустила его руку. Она стояла молча, будто осмысливая полученную информацию, и покусывала обветренные шершавые губы. Ей даже никогда не приходило в голову подкраситься или как-нибудь шикарно подстричься - абсолютно равнодушная к своей внешности и судьбе, Тата жила, как придется, не пытаясь что-либо изменить или поправить. Не потому, что жизнь ее целиком устраивала, и не потому, что была ленива и флегматична, а потому, что надежды, тогда еще живые в ее сердечке, слишком быстро и четко сосредоточились на одном-единственном человеке - долговязом нескладном Витьке Крашенинникове, до лица которого не дотянешься, даже если встать на цыпочки, хоть лестницу подставляй. Но если бы только до лица! Он вообще был недосягаем для Таты, и вычислила она это очень просто - Виктор держал ее за своего друга, а с женщинами не дружат. Правда, оставалось какое-то время впереди, еще теплились слабые, неясные трепетные искорки ожидания... Но в его жизни вдруг появилась Таня. И уповать стало совсем не на что. - Я жду тебя в семь, - тихонько сказала Тата, не поднимая глаз. - Ты куда-то торопишься, иди... Гера помялся немного, виновато глянул на Тату и исчез. Вечером он явился с цветами. Когда Тата увидела его, отутюженного, причесанного, благоухающего, в бесподобных, сегодня особо потрясающих шмотках (хорошо, что родители могут ему такое позволить!), она восхитилась от души. Более преданного и лучшего друга Виктору нельзя было и желать. Гере и Тате казалось, что они все достаточно хорошо продумали и их план вполне реален. Они сильно просчитались. Ни он, ни она не понимали и не учитывали слишком многого, да и не могли по молодости многое учитывать и понимать. Татка, поглощенная своими мыслями, не подозревала о тайных, никогда не высказываемых желаниях и надеждах родителей увидеть дочку замужем за Герой. Побольше бы Крохе проницательности!.. Узнай об этих родительских планах Гера с Татой, они, конечно, удивились бы и растерялись: у каждого из них были свои собственные твердые проекты будущего жизнеустройства. И никаких других расчетов они просто не принимали во внимание, даже не задумываясь над их возможностью. Поэтому, усевшись за празднично накрытый стол - Крохины всегда встречали Георгия по-особому - тотчас решительно приступили к выполнению поставленной задачи. Тата усиленно замигала отцу, и тот, подвинув Гере салатницу, с интересом спросил: - Ты хотел поговорить с нами? - Да, - Гера кивнул и поправил салфетку, аккуратно заправленную за узел галстука. - Скорее, попросить. Но дело сложное, непростое. Мне не очень удобно, Геннадий Михайлович... Георгий помолчал и для вида опустил ресницы. Татка тотчас сделала то же самое. Родители с надеждой переглянулись. Неужели их мечты могут сбыться? Да, конечно, Тата слишком некрасива, даже не поймешь, в кого уродилась, но разве в этом дело? Если бы женились только на красивых, Земля давным-давно бы обезлюдела. - Мне действительно очень неловко, Геннадий Михайлович, - повторил Гера и посмотрел Крохину прямо в глаза. - Но, понимаете, мне крайне необходимо какое-то время пожить одному. Отдельно от родителей... Что весьма важно именно сейчас. И я решился - простите меня, пожалуйста! - попросить у вас разрешения воспользоваться до весны вашей дачей. - Дачей? - удивленно переспросила Надежда Николаевна. - Я думаю, это не проблема. Правда, Геннадий? Ты хочешь там писать на природе? Как далека она была от истины! Но Татка тут же воспользовалась моментом и с готовностью ухватилась за нечаянно подсказанную мысль. - Да! - радостно завопила она, изо всех сил подмигивая Гере. - Он хочет жить один в лесу! Отец проницательно глянул на Татку и постарался скрыть усмешку. - Один ли? - весело спросил он. - Ну, а если даже и нет? - смело заявила Татка. - Разве это карается законом? Родители вновь переглянулись, пытаясь осознать полученную информацию. Какую роль играет здесь дочка? Неужели... Они не могли себе представить, что перед ними сидят просто две хитрые, ушлые, пронырливые сводни в женском и мужском обличье. Два человечка, бесконечно преданных и верных третьему, явно не заслуживающему и сотой доли подобной преданности. - Разве вы будете возражать, если его навестят там приятели? Или приятельницы? Татка дерзко, бесстрашно шла напролом, отбросив всякую дипломатию. Чего бояться, в самом деле? Иначе не победить. - В конце концов, он не может сидеть там бирюк бирюком и сосать лапу! - без околичностей заявила она, по-быстрому расправляясь с рыбой. - Дочь, ты совсем заморочила нам с матерью головы, - сказал Крохин, улыбаясь Гере. - Работать - это я прекрасно понимаю, покой и тишина - тоже понимаю. Но к чему ты приплела сюда приятелей и приятельниц? Георгий уловил, что Татка сделала роковую ошибку и сейчас все испортит, если немедленно не вмешаться. В воздухе реяла еще неясная, но вполне ощутимая опасность. Природное чутье подсказывало насторожившемуся Гере, что правды о его любви здесь никто не ждет и даже не хочет, что она здесь будет совершенно лишней и жестокой, а поэтому нужно как можно скорее, без лишних слов и не вдаваясь ни в какие подробности, остановиться на предложенном самими Крохиными варианте. Обалдевшая, попросту свихнувшаяся от любви Татка уже совсем ничего не замечает, целиком одержимая одной лишь святой мыслью устроить счастье своему драгоценному фигляру Витеньке. На нее рассчитывать нечего. - Да, Геннадий Михайлович прав, Тата, - сказал Гера, одарив Татку суровым и холодным выразительным взглядом. - Ты говоришь какие-то несуразности, нелепости, извини! Я собираюсь работать - и больше никаких занятий! Татка смешалась и испуганно, растерянно замолкла, ничего не понимая. Крохины опять многозначительно посмотрели друг на друга. Кажется, дети не хотят выдать своей тайны, но нечаянно уже ее выдали - неопытные, глупые. Не так плохо, как кажется. Пусть попробуют жить вдвоем. Глядишь, что-нибудь и получится... И Гера получил желанные ключи, смутно подозревая нехорошее, но все же не догадываясь, что стал с этой минуты близким Крохиным человеком и претендентом на руку их дочери. И его новый, неведомый ему самому статус мог грозить самыми непредвиденными осложнениями. На следующий день Тата с Герой вручили ключи онемевшему, красному и взмокшему от неожиданности и избытка чувств Виктору. - Спасибо, ребята! - наконец еле выговорил он. - У меня просто нет слов... - Благодари Татку! - сдержанно отозвался Гера. Татка молчала, внимательно рассматривая свои туфли. 6 Ключи поставили вконец зарвавшегося и изолгавшегося Виктора в тяжелое и крайне двусмысленное положение. Ведь Таня даже не предполагала о его далеко идущих и уже почти осуществленных планах. И как теперь ей сказать об этом? Не брякнешь ведь сразу, что вот, дескать, у Татки, как известно, пустует дача, а ключи от нее лежат у Виктора в кармане... Даже золотой ключик Буратино и тот отпирал только определенную дверь, а тут дверь к Таньке... Как и чем ее открыть? Но Виктор не любил и не умел откладывать выполнение намеченного. Пробормотав свою излюбленную фразочку "уж если я чего решил, то выпью обязательно", Виктор, не дрогнув, позвонил Тане и бесстрастно предложил прогуляться за город. - Погода чудная, - поделился он. - Золотая осень. Пушкинско-левитановская. Поэтому есть прямой смысл прошвырнуться. - А куда намыливаешься? - спросила практичная Таня. Отважный Виктор на мгновение замялся. - А в незабвенный Муми-дол твоего детства! - дерзновенно выпалил он. - Ты мне его и покажешь! Идет? - Идет, - удивленно протянула Таня. - Но почему именно туда? - Хочу устроить для тебя не просто приятную прогулку, но и воскресить приятные воспоминания, - заявил Виктор. - Пройтись дорогами твоих детских впечатлений! - Какой альтруизм! - пропела Таня. - Забота необыкновенная! Даже подозрительно. Но, несмотря на подозрения, Таня поехала с Виктором за город. Замызганная субботняя электричка тащилась по рельсам полупустая - осень не располагала к загородным экскурсиям, и почти все дачи стояли притихшие и наглухо заколоченные на зиму. Таня приютилась у окна, сосредоточенно вглядываясь сквозь грязное, заплеванное осенними дождями стекло в желто-красные леса, медленно и плавно проплывающие за окном. Осень - смутное желтое время... Виктор часто убегал в тамбур покурить, чтобы оттуда без помех разглядывать уставившуюся в окно Татьяну. Он очень нервничал, абсолютно не готовый к дальнейшим действиям. - Ты авантюрист по натуре, Витька, - нередко повторяла Тата. Она была совершено права. Сегодняшняя авантюра готовилась провалиться. Едва ступив на знакомый перрон, Таня радостно засмеялась и шлепнулась на влажную, темную от сырости скамейку, собиравшуюся вот-вот развалиться. - Как здесь хорошо! - сказала она, закинув назад голову. Вязаная шапочка забавно съехала набок. Серое низкое небо нависло над землей, будто собираясь слиться с ней в любовном, но холодном объятии. Проносился леденящий недобрый ветер, на ходу обрывая листья и терзая одежду на редких смельчаках, по той или иной причине отважно устремившихся на природу. Виктор рисковал сегодня ничуть не меньше их. - "Какое небо голубое", - задумчиво констатировал он, с отчаянием глянув вверх. - Боюсь, что я переоценил наши возможности и чересчур доверился утверждению, что "у природы нет плохой погоды". Он зябко поежился и сунул руки в карманы. Добраться бы поскорее до Таткиной дачи, включить отопление, слопать что-нибудь, выпить... Припасы хранились у Виктора в объемистой сумке. Но Таня, как оказалось, не смущалась непогодой, поэтому счастье было невозможным. Она неторопливо прогулялась по пристанционному лесочку, а затем двинулась в густой, мокрый, глухо и угрожающе шумящий лес. По данным, полученным Виктором, Таткина дача находилась в прямо противоположной стороне. Виктор стиснул зубы и, проклиная самого себя, вяло поплелся вслед за Таней. - Эй, осенняя девушка! - окликнул он ее. - Куда движемся? - А куда глаза глядят! - беззаботно отозвалась Таня. - Они у тебя куда глядят? - Как раз не туда, куда ты идешь! - решительно заявил Виктор. - Там холодно и грязно. Таня остановилась и посмотрела с недоумением. - Но ты сам звал меня в лес, - удивленно сказала она. - Кстати, под деревьями совсем нет ветра. А грязно... Ты же в резиновых сапогах! Или ты предполагал, что здесь с опережением графика наступила весна? Виктор понял, что окончательно зашел в тупик, влип, как последний дурак, олух, попросту зарвался. На что он рассчитывал, выклянчивая ключи от этой паршивой дачи? Обвести вокруг пальца сразу и Татку, и Геру, и Таню?.. Не многовато ли? Кажется, он наколол только себя. Да, он глуп. И нахален. Самоуверен. Валенок сибирский... Мрак! Виктор снова нервно закурил, обжег пальцы о спичку и выругался сквозь зубы. Таня спокойно шагала вперед по скользкой, грязной дорожке, и под ее ногами послушно втаптывались в сырую раскисшую землю размокшие листья. Теперь уже Крашенинников начинал злиться на Татьяну. Он ее ненавидел. Что за странная, взбалмошная девица: в лес предложил прогуляться - пожалуйста! С превеликим удовольствием! Чумовая какая-то! Лезет в грязь. Прет, как трактор, по бездорожью! Куда, зачем? Ни о чем не спрашивает, ничем не интересуется... Кажется, готова здесь и поселиться в чистом поле, уж заночевать во всяком случае... - Таня! - в отчаянии крикнул Виктор. - Ну, остановись хоть на минуту! Послушай меня! Таня остановилась. Она безмятежно повернула к Виктору разрумянившееся от ветра, очень довольное лицо и улыбнулась. Глаза с рыжими крапинками... - Я слушаю тебя, Витя, - весело сказала она. Что он мог ей сказать? О чем поведать? Виктор злобно осмотрел ее - сама не своя от счастья! Девка с прибабахом! И чего она нашла в этой промозглой сырости и слякоти? - Ты еще не придумал, что хочешь мне сказать? - усмехнулась догадливая Таня. - Тогда напиши пейзажик. Видишь, я вполне овладела твоими терминами. Смотри, как красиво! И она повела вокруг рукой. Виктор глянул мельком: и впрямь ничего. Только вот задача у него на сегодня поставлена несколько иная. - Я обманул тебя, - мужественно бухнул Виктор. Врать дальше не имело ни малейшего смысла. - Это как? - не поняла Таня. - Заманил в лес, чтобы съесть, как Красную шапочку? - Почти, - с трудом признался Виктор. - Я хотел не в лес... - А куда же? - Таня в недоумении наморщила маленький нос. - Ничего не понимаю... Ты бы лучше выкладывал все сразу, Витя. Иначе нам не разобраться. Мне давно уже кажется, что ты как-то странно себя ведешь. И слишком много куришь. Виктор посмотрел на нее. Глаза цвета подсолнечного масла... Напрасно он затеял экскурсию, лапоть! Бесполезняк! Таня ни за что не согласится жить с ним на пустой даче. Обманул всех, всем наврал... Дубина! - Я хотел... предложить тебе погреться, - неуверенно пробормотал Виктор. Таня озадаченно качнула головой. - Выпить, что ли? Мне не холодно. Но попозже можно. Да что с тобой, в самом деле? Ты опять чего-то недоговариваешь! - У меня ключи от Таткиной дачи! - выпалил Виктор. - Там можно бывать когда угодно! - Сначала врать научись, - доброжелательно посоветовала Таня. - У тебя очень неважно получается. - Это правда, Таня! - закричал Виктор. - Чистая правда! Хочешь, пойдем туда прямо сейчас? Я замерз, устал, ну его к чертям собачьим, твой холодный промокший лес! Я негодяй, подлец, но я собирался не гулять, а пить с тобой вдвоем на Таткиной даче!.. Виктор опустил голову и умолк. Если бы только пить... Он ждал любых гадостей: взрыва, негодующего крика, мордобоя, немедленного ее отъезда в город и разрыва едва начавшихся отношений навсегда... Таня с большим интересом и удивительно хладнокровно выслушала его, не перебивая, а потом подошла близко-близко и остановилась рядом. Она с детским любопытством заглянула снизу ему в лицо и невозмутимо спросила: - Дорогу знаешь? - Какую дорогу? - не понял Виктор. - К Таткиной даче, облапошник! Ты и впрямь умом не вышел, только ростом. Таня прошла мимо Крашенинникова и, не оборачиваясь, двинулась по направлению к поселку. Виктор тупо поплелся следом, плохо сознавая, что происходит. Дача, до которой они дошли в полном молчании, оказалась очень симпатичным и ухоженным срубовым домиком на кирпичном фундаменте. Ярко-зеленые наличники окон чуть виднелись сквозь доски, наглухо забившие их на зиму. Мокрые яблони в саду сбросили на плечи нежданных гостей прозрачные капли и захлопали уцелевшими листьями. - Как давно я здесь не была... - сказала Таня и провела ладонью по сырой стене. - А окна можно открыть? - Посмотрим, - неопределенно ответил Виктор, не глядя на нее и доставая ключи. Он чувствовал себя отвратительно: впору самому себе набить морду, все бросить и вернуться в Москву. Таня тихо стояла рядом и ждала. Замков было немало, но справился Виктор с ними без труда. Дверь открылась, слегка скрипнув, и сразу потянуло нежилым запахом, пылью и деревом. Виктор блаженно втянул в себя чистый, свежий аромат. - Так пахнет тишина и пустота... - прошептал он. - Жить в деревянном доме - это сказка! - А жить с тобой - тоже сказка? - деловито поинтересовалась Таня, истинное дитя своего времени. - И про что же? Про теремок или царевну-лягушку? Про художников сказок не писали. - Это ты узнаешь попозже, - вновь обретая утраченное нахальство, заявил Виктор. - Сначала осмотрим наше будущее жилище. Они вступили в дом, как в храм, осторожно ступая по крашеным половицам. Полы тихонько поскрипывали под ногами, почти глухую темноту едва прочеркивали слабые полоски тусклого света, кое-где пробивающегося сквозь щели. Постепенно из мрака стали выступать очертания мебели. Виктор различил лестницу наверх, обнаружил кухню с холодильником, а в комнате увидел маленький радиоприемник и телевизор. - Не боятся, что ограбят? - хмыкнул Виктор. - Боятся, - откликнулась Таня. - Но вывозить все каждый год и привозить потом обратно очень сложно. Рискуют! - Ничего, зато мы теперь поработаем у Крохиных сторожами. Как думаешь, не содрать ли нам с Татки двойную плату за охрану? - Попытайся, - сказала Таня. - Не помню, где здесь зажигается свет... В темноте она долго шарила рукой по стене в поисках выключателя и, наконец, нашла его. Вспыхнул абажур под потолком, и они оба замерли. Дом Крохиных напоминал волшебную избушку, созданную руками и стараниями Надежды Николаевны, оформителя-графика, и Геннадия Михайловича, мастера по резьбе. Обставленный деревянными фигурками и корнями, превращенными в людей и животных, аккуратно обклеенный яркими обоями с ягодно-грибной, тоже осенней тематикой, чистенький даже сейчас, несмотря на отсутствие хозяев, - дом казался каким-то фантастическим видением, которое наверняка исчезнет, едва выйдешь за порог. - Вот уж где поистине сказка... - пробормотал Виктор. - Да, изумительно... Как давно я здесь не была... - повторила Таня. - Раньше все выглядело совсем иначе. Она опять начала что-то искать. - Что ты ищешь? - Виктор попытался перехватить ее на полдороге к кухне. - Посиди немного, не колготись. - Сейчас, Витя, минутку, - озабоченно сказала Таня. - Надо включить отопление и принести воды. Хотя вообще, кажется, здесь делали водопровод... А окна мы раскрывать не будем: так даже интереснее, правда? Виктор кивнул, разгрузил сумку и с облегчением сел под абажур. Неужели действительно он вдвоем с Таней на этой нежданно-негаданно возникшей даче, в лесу, и кругом никого, и можно делать, что хочешь, и бывать здесь хоть каждый день? Трудно поверить... Таня возилась на кухне: щелкнула отоплением, налила в чайник воды, что-то перемыла под краном и вернулась в комнату с грудой посуды. - Здесь есть все для жилья! - радостно объявила она. - Теперь показывай, чем ты отоварился. - Разным продуктешником, вон, смотри! - Виктор ткнул пальцем в стол, вытянул длинные ноги и царственно скрестил руки на груди. Он несомненно приходил в себя. Дом нагрелся быстро, и они с удовольствием сняли резиновые сапоги, куртки и свитера. Опять раскрасневшаяся, на этот раз уже от тепла, Танька была жуть как хороша! - А что наверху? - спросил Виктор, не отрывая от нее глаз и заедая водку колбасой подозрительного вкуса и цвета. Другую-то где взять?.. - Наверху, Витя, - спокойно ответила Таня, - у нас с тобой будет спальня. Крашенинников подавился проклятой колбасой, сделал неловкую попытку вдохнуть и неистово закашлялся. - Тебя постучать по спинке? - осведомилась Таня. - Есть надо осторожнее и медленнее. Нельзя глотать, как голодный зверек, непрожеванные куски. Йоги рекомендуют делать тридцать три жевательных движения на один кусочек. Виктор с трудом отдышался и с досадой махнул рукой. - А тридцать два можно? - хрипловато спросил он. - Я справлюсь дома в книжечке, - мелодично отозвалась Таня. - И тогда отвечу на твой вопрос. Давай заведем песика! Да, все-таки она совершенно чумная!.. - В таком разе Татка будет платить за охрану ему, а не нам, - буркнул Виктор. - Мечтаешь быть дамой с собачкой? Таня покачала головой. - Просто я боюсь жить на даче, Витя. Как-то очень тихо, тревожно, никого нет... Без тебя я вообще здесь ни за что не останусь даже на час. - А зачем тебе без меня здесь оставаться? - пожал плечами Виктор. - Домушник я, никуда из избы не шастаю. Уезжать и приезжать будем только вместе. - А ночью? - спросила Таня и пугливо посмотрела на заколоченные окна. - Ведь кругом ни души... - Да что с тобой? - Виктор подвинул свой стул ближе к Тане. - Затмение нашло? Давай рассуждать: ну, что с нас можно взять? Сапоги резиновые? Украсть у нас с тобой совершенно нечего. А если вдруг полезут грабить дом, то обнаружат нас и убегут. Испугаются хотя бы от неожиданности. Пытаясь успокоить Таню, Крашенинников даже сразу не отметил, что она уже прекрасно и четко распланировала их совместное будущее, не задав ни единого вопроса и не смутившись ситуацией ни на секунду. Дошло до него внезапно. Он неожиданно осознал, насколько легко и просто она на все согласилась, и замолчал, не столько обрадованный, сколько насторожившийся. Так ведь мечтал, так рвался уговорить ее остаться на даче, а теперь напрягся, поскучнел и задумался. Что таится за этим невозмутимым, бесстрастным согласием без слов: не давнишняя ли привычка принимать подобные предложения свободно, шутя, не усматривая в них ничего особенного?.. Будничные, обыкновенные, естественные отношения мужчины и женщины... - А как ты объяснишь дома свое отсутствие по ночам? И отсутствие вообще? - испытующе спросил Виктор. - Не беспокойся! Это мои трудности, - лаконично ответила Таня. - Давай рассуждать, как ты только что предлагал: я тебя не спрашиваю, откуда у тебя ключи, не интересуюсь, что ты наплел приятелям и Тате. Наверняка тоже пришлось выдумывать и обманывать. Почему тебя потянуло выяснять мои нравственные принципы и отношения с моралью? А вдруг я вообще круглая сирота и сама за себя отвечаю? Виктору стало стыдно и противно. - Правда что ль? - бормотнул он. - А так на сиротку не похожа... Ты права, Таня, какая-то бредятина в голову полезла. Не знаю, что со мной происходит... Вообще я очень сильно прибалдел, увидев тебя. Что-то случилось с мозговенным аппаратом. У тебя волосы пахнут сентябрем... Таня тихо засмеялась. - Теперь осталось лишь выяснить, как пахнет сентябрь. Да, у тебя впрямь с головкой не очень! - А мы сейчас выйдем и его понюхаем! - предложил Виктор. - Но лучше мы это сделаем утром. Таня, я хочу наверх! В конце концов, мы даже еще не посмотрели, что там находится! Он вскочил и схватил Таню за руку. - Ты уже сделала тридцать четыре жевательных движения! - закричал он. - Я подсчитал: одно даже лишнее! И вообще с твоей йоговской теорией ты скоро можешь превратиться просто в корову! Симпатичную, конечно, но все-таки жвачную. А наверху тоже тепло? - Да здесь везде тепло! - засмеялась Таня, вставая. - Только знаешь, Витя, запри сначала дверь. Там большой засов и защелка. Опять она боялась! Что-то с самого начала беспокоило ее, тревожило, не позволяло безмятежно находиться в доме, просто болтать и ужинать... Таня снова настороженно оглянулась на окно, потом на дверь, словно к чему-то прислушиваясь. - Как тихо! - сказала она. - Как в склепе! - Ну что ты, Таня! Это же прекрасно - спокуха! Ты хочешь, чтобы вокруг нас гудели ополоумевшие машины, выли милицейские сирены и гомонила безумная толпа? Виктор тщательно задвинув действительно очень большой, тяжелый и прочный засов, и повернулся к Тане. - Теперь все в порядке? Или еще чего-то не хватает для твоего душевного спокойствия? Зато потом сочинишь шикарный сценарий о дачной житухе. И назовешь "Двое вышли из леса". - Оригинально! - насмешливо пропела Таня. - У тебя явный дар к сочинительству, не отягощенному своеобразием. Но, в общем, Витя, ты впрямь обладаешь замечательной способностью претворять в жизнь самые нереальные планы и добиваться почти неосуществимого. И она стала подниматься вверх по крутым ступенькам узенькой лестницы. Виктор догнал ее на середине, сделав несколько гигантских шагов, и первый распахнул дверь на второй этаж. Перед ними была маленькая комната под треугольной крышей, все убранство которой составляли синие шторы на окне, диван у стены и низкий светлый резной столик, явно любовно сработанный руками Геннадия Михайловича. Таня бочком приблизилась к дивану и, вдруг пронзительно завизжав так, что Виктор даже вздрогнул от неожиданности, опрокинулась навзничь, перекувырнулась через голову и грациозно сделала "березку", вытянувшись по стенке. - Здорово! - искренне восхитился Виктор и взлохматил свои волосы пятерней. - Тебя хоть узлом завязывай! А что вы еще умеете, мадам? - Пожалуйста, мадемуазель, - поправила его Таня. - Она умеет многое. Узнаешь потом! - и подозвала его шепотом: - Пойди сюда, Витя, ближе, ближе... Сядь! Он послушно, с большим удовольствием опустился рядом с ней. Танька молниеносно приняла позу лотоса - как это у нее так ловко получалось? - и сказала уже ставшую привычной и почти надоевшей фразочку: - Витя, я боюсь! Крашенинников с трудом удержался от вспышки. - Ты снова за свое! Таня, ну, давай опять рассуждать! - взмолился он. - Окна забиты, дверь заперта, я исполняю роль цепного кобеля, к счастью, пока без цепи. Ты сильно капризничаешь! Прости, родная, но красивые женщины всегда несколько нервозны. Красота никому еще запросто не давалась. Давай лучше сядем с тобой рядком, приклеимся друг к другу, может, твои страхи окажутся напрасными и лишними. Честное слово, мне и так тяжело, а ты туда же со своей неврастенией! - Да я не того теперь боюсь! - заявила Танька. - Не того?! - завопил, потеряв последнее терпение, Виктор. - А чего же еще, родная?! Ты мне совсем заморочила голову! - И нечего орать! - гордо вскинула подбородок Татьяна. - В конце концов, это ты меня заманил сюда гнусным обманом, и только я имею полное право кричать, но молчу! А ты бесишься! Дать тебе водички для успокоения? Валерьяночки, кажется, нет, но можно поискать на кухне. Крашенинников выпрямился, сделал несколько глубоких медленных вдохов и постарался взять себя в руки. - Я весь внимание, - произнес он довольно спокойно и нервно переплел пальцы. - Рассказывай, чего ты теперь боишься, балда! - Тебя! - заявила Таня. Так, приехали! Виктор застонал в голос. Зачем он связался с этой придурочной девкой? На кой она ему сдалась? Плюнуть и забыть! - Таня, - едва владея собой, сказал Виктор, - ты что, меня за недоумка держишь? Ты сама, по своей воле, пришла на дачу. Не на аркане же я тебя сюда затащил, потрясая пистолетом! Сама заявила о том, что будешь здесь жить. Сама, наконец, поднялась наверх. И теперь косишь под Мальвину. А я у тебя вообще работаю Карабасом Барабасом. Не строй, пожалуйста, из себя идиотки, а из меня - страшилу! - Я и не строю, - со вздохом отозвалась Таня. - Просто, понимаешь, это очень трудно объяснить, до тебя не дойдет... - Я еще не совсем законченный дебил, - недобро сообщил Виктор. - И постараюсь осознать твою ценную информацию! - Ну, постарайся, - Таня снова вздохнула. - Дело в том, что у меня никого еще никогда не было... Вот... Виктор нервно дернулся и нехорошо засмеялся. - Ты складно врешь. Очень складно... В отличие от меня. Сразу видно, сценарист из тебя выйдет классный. Для чего только твои фантазии, не понимаю! Сама посуди, разве в это можно поверить? - Ну вот, я же говорила... - совсем расстроилась Таня. - Уж поверь как-нибудь... Она смотрела на него доверчиво и открыто, как ребенок. Она была абсолютно искренна и честна, но Крашенинников не желал всматриваться в нее и ее разглядывать - ему дела нет до ее откровений! Его снова понесло. Он проклинал в душе и себя, и свое дурацкое увлечение этой чумовой шалавой, и собственную изобретательность и быстроту - для чего он затеял сыр-бор с дачей, с Таткой, с Герой? Чего ему не хватает? Неужели мало простых и насквозь понятных, родных метелок-мазилок? Вон так и крутятся возле, проходу не дают! Нет, подай ему эту желтоглазую! Короткое замыкание! - "Ах, оставьте, ах, оставьте, все слова, слова, слова!" - тихо промурлыкал Виктор. - А теперь слушай сюда... У меня бывают минуты, когда я за себя не отвечаю и становлюсь по-настоящему опасен и невменяем. Ты что, пришла в этот теремок исключительно для того, чтобы мне исповедаться? Для роли духовного отца я подхожу меньше всего! Пошевели своей бестолковкой, какого хрена я вообще сюда тащился? Повторяю: ты явилась в дом добровольно и сознательно, заметь. И мне не нужны ни кающиеся Марии Магдалины, ни святые девы Марии! Понемногу доходит? Вот уж никогда не мечтал выяснять с тобой здесь вопросы исповеди, морали и доверия! Вообще ни на какие беседы я не рассчитывал. В данном случае они настоящая подлянка! Сечешь, мадемуазель? Я терпеть не могу слов: это безделки, пустяки, лишняя трата времени! Люди должны общаться на совсем другом уровне или не общаться вовсе. А всю полученную информацию неплохо бы проверять. И выданную тобой тоже. Что элементарно сделать. И немедленно! - Пожалуйста, - просто сказала Танька и сбросила через голову кофточку. - Ты абсолютно прав и совершенно логичен. Мне нечего тебе возразить. Я вообще не понимаю, почему ты потерял даром столько времени, которым всегда дорожишь. Нет, она все-таки полоумная!.. Ошеломленный Виктор разом остыл и притих, чувствуя, как в Танькиной детской безоглядности и открытости тают без следа его гнев и ненависть. Ему захотелось прижаться к ее щеке щекой и нежно потереться. Словно угадав его желание, Таня с готовностью вытянула вперед острый подбородок. Она была очень смешная, - как он сразу этого не увидел! - запутавшаяся в своей решимости и ребяческих страхах и вдруг безотчетно тотчас доверившаяся Виктору. Таких глупых, неподдельных и неопытных он совсем не знал. Ему постоянно попадались хитренькие, ловкие, умелые... Они напоминали детскую игрушку, калейдоскоп, от которого невозможно оторваться, цветной и яркий, беспрерывно меняющийся, но неизвестно для чего предназначенный, лишенный всякого смысла существования. Фуфло! Таня сидела в позе лотоса - как ей удавалось так долго и легко? - и выжидательно смотрела на Виктора. Глаза цвета подсолнечного масла... На ней была хлопчатобумажная маечка, похоже, мужская, тоже очень смешная, и вся Танька была забавная, милая, неразумная... - Ну что мне с тобой делать? - искренне вырвалось у Виктора. - Ты ведь совсем ничего еще не соображаешь! Зачем ты со мной поехала?! - Не нужно было? - удивленно и растерянно спросила Танька. - Мне уйти? И тут же сообразила что-то своей бестолковкой. - Ага, значит, теперь уже ты меня боишься? - уличила она его. - Или ты действительно дурак и впрямь не понимаешь, почему я с тобой поехала? Наступила долгая напряженная тишина. Стало слышно, как монотонно долбит по крыше упорный дождь и стонут под ветром деревья. Таня непроизвольно втянула голову в плечи, представив себе, как плохо сейчас за окнами. - Родинку нарочно нарисовала? - тихо спросил Виктор, осторожно прикасаясь пальцем к впадинке между ключиц: здесь удивительно точно, прямо в самой серединке, притаилось круглое коричневое родимое пятнышко. - Написала, художник! - важно ответила Танька. - Рисуют дети. А родинки пишут... - Родинки не пишут, балда! Их целуют - и больше ничего! Ничего больше... Понимаешь, писательница?.. Ты абсолютно ничего не понимаешь... Вообще-то я тоже... Нет, все-таки это замечательно, что у Татки оказалась такая роскошная пустая дача... 7 Виктор проснулся очень рано, неожиданно, словно от удара. Он всегда просыпался ни свет ни заря, особенно после выпивки. Внизу по-прежнему горел свет - они забыли его вчера погасить. Дождь перестал, и только ветер изредка пробовал постучаться в дом, но делал это достаточно тактично и осторожно, видимо, боясь разбудить Таню. Она спала без подушки - заявила, что очень полезно! - у самой стенки, прижавшись к ней спиной и подтянув колени к животу, розовощекая и тихая. Во сне она даже ни разу не пошевелилась. Во всяком случае, Виктор ночью этого не почувствовал. Он встал и осторожно спустился вниз. Спать больше не хотелось. Где же тут выключатель? Наконец нашел... Виктор закурил и побродил босиком по комнате от стола к окну и обратно. Огромная в темноте, комната уходила в бесконечность, потолки казались невероятно высокими. Теплый деревянный пол чуть слышно поскрипывал под ступнями и издавал великолепный непередаваемый запах: так необыкновенно может пахнуть только дерево. Оно всегда живое и теплое, и его нельзя убить, даже срубив. Вот металл, тот всегда пахнет отвратительно, после него хочется поскорее вымыть руки с мылом. Виктор включил радио. Он без него просто не мог жить - у каждого свои дурные пристрастия. Для начала ему тихонько сообщили, что в Москве шесть тридцать утра и идет дождь, а потом затосковал голос певицы, уверяющей, "что надо только выучиться ждать, надо быть спокойным и упрямым". Его сменил другой, не менее нежный и мелодичный, утверждающий, что "сердце не проведешь, его нельзя провести". Суть дела они усматривали довольно правильно. Итак, необходимо немедленно кое-что выяснить для себя. Почему Таня с ним осталась? Неужели только из-за проклятого детского любопытства, которое в определенном возрасте ох как хочется удовлетворить? И разве до Виктора было не с кем? Уж во ВГИКе-то?! Почему Таня с ним переспала? Все из той же оперы... Тьфу, привязалось! Почему же Таня, в конце концов... Нет, это невозможно! Виктор встал и снова прогулялся до окна. Радио актуально проинформировало о том, что "за окном то дождь, то снег". Крашенинников с досадой выключил любимую развлекалочку и пошел наверх. Таня лежала так же тихо у стенки, но, услышав его шаги, легко открыла глаза, словно и не спала вовсе. - Петушок пропел давно, - сообщил Виктор, садясь рядом и сцепляя на коленях пальцы. - И у меня вдруг возник серьезный вопрос, на который необходимо срочно ответить, а без тебя ничего не получается. Как ты думаешь, почему любовь чаще всего застает нас во ржи? Например, то "расступись ты, рожь высокая, тайну свято сохрани", то "рожь шумит, качается, не видать следа". Настоящая песенная дилогия о сохранении тайны, как зерновые и просили. Но почему в столь интимное и святое дело не замешаны кукуруза или гречиха? Мало посевных площадей, что ли? Или еще, например, овсы! В овсах, по-моему, тоже неплохо. Надо попробовать. Ты ничего не имеешь против? - Это проблема! - глубокомысленно пропела Таня. - Ее так сразу, с ходу, не решишь. Мне нужно подумать. Только с овсами придется повременить до весны. Сейчас сыро и холодно. - Вот видишь, как все непросто в нашей жизни! - Крашенинников завалился с ней рядом, блаженно закрыл глаза и положил ее теплые ладошки себе на щеки. - Вообще, знаешь, я давно мечтаю написать исследование или даже целый трактат, монографию о песенном поэтическом творчестве. Это целина непаханая, которую поднимать и поднимать. Кладовые народной мудрости. И сколько потрясающих открытий! Ошеломляющих до дрожи в коленках. - Может быть, ты сделал неправильный выбор и ошибся профессией? - спросила Таня и погладила его по волосам.- Но сейчас по сценарию тебе полагается замурлыкать от удовольствия и восторга, а ты молчишь и лежишь, как бревно, из которого не получится даже Буратино. И я тебя боюсь. - Так! Началось! - простонал Виктор и зажмурился покрепче, изо всей силы. - Уже прямо с утра! Ты не могла бы, родная, повременить со страхами хотя бы до вечера? Вечером мы поедем по домам, к мамочкам, и там ты, наконец, придешь в себя и успокоишься. Скажи, Танюша, у тебя никогда не бывает навязчивых идей? Таня снова серьезно надолго задумалась, но ответа найти не смогла или не захотела и вместо этого живо поинтересовалась: - А у тебя? - Есть немного, - сразу честно раскололся Виктор и взглянул на нее из-под прищуренных век. - И одна из них, самая надоедливая и неотвязная: почему и для чего ты осталась со мной, Таня? Ведь не просто так, я надеюсь... - Надейся! - засмеялась Таня. - А что, мы теперь будем выяснять твой животрепещущий вопрос или все-таки сначала что-нибудь съедим? Ужасно хочется чаю! - Чаю нет! - заявил Виктор. - Завалялось немножко водяры. Еще не всю вылакали. - Водку? С утра? Это уж слишком! - Таня легко спрыгнула с кровати и приказала: - Глазки пока не открывай, я скажу, когда можно. Потом я буду делать зарядку, а ты тем временем сообразишь нам завтрак. Придется пить кипяченую водичку, она полезная. До полудня они возились дома - мылись, доедали остатки вчерашнего ужина, слушали радио и смотрели телевизор: плясали разудалые смазливчики в армейских сапогах из ансамбля Александрова и заламывались в тоске разномастные певички с плачущими от изобилия туши ресницами и жирно-влажными ртами. Виктор приходил в дикий восторг и наслаждался зрелищем до бесконечности, объясняя, что других талантов все равно нет и не будет, значит, радуйся тому, что имеешь. Потом он взялся со знанием дела разглагольствовать о вкусе. - В этом вопросе, Танюша, - заявил он, - мы тоже позади планеты всей. И даже еще подальше, чем в остальных. По внешнему виду и одежде женщины я берусь в два счета набросать тебе словесный портрет, в точности отражающий ее характер и стиль поведения. Особливо потрясают воображение клетчатые юбчонки с полосатыми кофтенками и смелые, просто рисковые сочетания розового с зеленым. Излюбленные сочетания наших бесконечно отважных дам, заметь. Об этом еще Чехов писал, но они его не читали. Ну, попробуй представить себе очаровательную Мирей Матье или великую Эдит Пиаф в красных юбках с оборками и мифических блузках с декольте до сосков! Не представляешь? Я тоже. Может быть, у нас недостаток фантазии или мы с тобой закоснели в ханжестве и владеем совсем другим стилем мышления, Танька? - Конечно, ты ханжа, - тут же подтвердила Таня. - Давно известно! - Есть такое дело, - согласился с ней Виктор. - Народная мудрость гласит, что о вкусах не спорят и на вкус и цвет товарищей нет. Нет и не надо! Но за фигом мне эти сплошные товарищи на безвкусицу? Глаза уже намозолили! - Мне тоже, - опять быстро вставила Таня. - Может, прошвырнемся на природу? - Можно и прошвырнуться, - неохотно согласился Крашенинников. - Чего не сделаешь ради тебя... Он, нехотя переставляя ноги, выполз вслед за Татьяной на крыльцо и остолбенел. Как он вчера не увидел эдакой красоты?.. Дождь перестал. Мокрые деревья, тихо шелестя, бережно хранили холодные капли на оставшихся листьях. Желтый, наполовину облетевший лес застыл и казался живым существом со своими тайными, колдовскими мыслями, чарующей душой и явно неземным происхождением. Входить в него было страшно. - "А лес стоит загадочный", - вспомнил Виктор. Мешающая загадка разом исчезла. Таня досадливо дернула плечом и поморщилась. - Вечно ты со своими дурацкими цитатами! Нельзя иметь такую хорошую память, это просто вредно! И даже кощунственно. Как например, сейчас. - Это поэзия, Танюша, - проинформировал Виктор. - Другой, увы, тоже не имеем. - Так заимей! - возмутилась Таня. - Что значит не имеем? Заведи свою собственную! Не так уж сложно. А сейчас давай мне руку, иначе я поскользнусь и упаду в грязь, и пойдем. - Куда глаза глядят? - спросил Виктор, спускаясь с крыльца, и снова пристально вглядываясь в желтое окружение. - Вот именно! Но заруби себе на носу: еще одна идиотическая песенка - и я тебя стукну! - Правда что ль? И очевидно, как раз по носу? Виктор взял ее за руку и осторожно повел к волшебному лесному видению. - Вот тогда и узнаешь, - сказала Таня и глубоко вдохнула в себя сырой осенний воздух. Как же там пахло тогда, в том мокром пустынном осеннем лесу! Как там было уютно и тихо и как не хотелось уходить, когда Виктор, мельком глянув на часы, буркнул сквозь зубы: - Нам пора, Танюша! Они молча вернулись в дом. Прибрались и сложили вещи. Выключили отопление, свет и проверили краны. Так же молча закрыли все замки и двинулись на станцию. Почему они тогда не разговаривали друг с другом? Не хватало слов, сил, не было желания? Все уже переговорили? Ерунда, чушь! Устали друг от друга, от самих себя, перегрузились впечатлениями и эмоциями?.. В полупустом вагоне Таня снова тупо уткнулась в окно - любимое занятие! - а Виктор отправился курить. Из тамбура он видел ее очень хорошо, какую-то побледневшую, задумчивую, со странным, нехорошим, еще незнакомым ему выражением лица. Непонятная задумчивость ему понравилась не слишком. Виктор торопливо погасил сигарету, вернулся в вагон, сел рядом и поделился откровением: - Очаровательна, как всегда очаровательна! Так говорила о себе Пеппи Длинныйчулок. Постарайся проникнуться ее убеждением, оно подходит тебе как нельзя кстати. А поэтому нечего пристально изучать свою физиономию в стекле. Все равно там плохо видно. Если хочешь, могу подарить тебе зеркальце, которое будет беспрерывно талдычить, что ты на свете всех милее. Годится? Таня через силу улыбнулась, но от окна упорно не отрывалась. Это Виктору и вовсе не глянулось. - Давай теперь решим с тобой, Танюша, когда мы приедем сюда опять, - продолжил он, делая вид, что не заметил ее настроения. - До субботы далековато, за такое бесконечное время я устану ждать, соскучусь и вконец осатанею без желтого леса. Странно, что я не замечал раньше, какой это красивый и богатый оттенками цвет! Может быть, в среду? Он заглянул ей в лицо, и его охватила настоящая тревога, почти паника: что произошло? В чем он провинился перед ней? - Как у тебя складывается жизнь посреди недели? - беззаботно спросил Виктор. - Она вообще никак у меня никогда не складывается, - с удивительным для нее пессимизмом заявила Таня. - В шесть на вокзале, у расписания. - В пять, - осторожно поправил ее Виктор. - И я тебе еще, конечно, позвоню. Таня ничего не ответила. Два дня Виктор прожил как во сне. Опуская чужую, вялую, непослушную руку, больше не желающую держать ни кисть, ни мел, ни уголь, он тупо сидел перед мольбертом, которого почти не различал, изредка улавливая сквозь молоко окутавшего его навязчивого тумана беглые внимательные взгляды Татки и рассеянные, проскальзывающие мимо - Геры. - Что-то ты сбледнул с личика, Витюша, - оповестила его, наконец, потерявшая терпение Тата. - И очень напоминаешь каменное изваяние. Песен не поешь, к девицам не пристаешь и даже водку не пьешь. Что бы это значило? - Депрессуха, - буркнул Виктор. - Жуткий депрессушник одолел, сама видишь! Ни песни, ни девки, ни водяра уже не помогают. Если я умру, Татусик, ты сильно будешь плакать? - Размечтался! Кретин! - обозлилась невыдержанная Тата. - Вечно придуриваешься! - С этим не поспоришь, - охотно согласился с ней Виктор. - И разве тебе до сих пор неизвестно, что каким я был, таким я и остался? Хотя ничто не вечно под луной, Татка! И вдруг в один прекрасный день я неожиданно поумнею! - Ну, это вряд ли! - безапелляционно объявила Тата. - Горбатого могила исправит! А мечтать не вредно. - Нет, ты все-таки действительно здорово огрубела, Татусик, - вздохнул Виктор. - Видимо, наше общество, особенно мое, на тебя шибко дурно повлияло. Парировать научилась, язвить, пускать шпильки! А девушка должна быть нежной и ласковой, словно предрассветный цветок, когда на нем еще не высохла ночная летняя роса и испуганно дрожит прозрачными капельками, отражая синее небо и зеленую траву. - А как насчет стихов? - заинтересовалась Татка. - По ночам не пишем? Бумагу пока не переводим? - Когда б вы знали, из какого сора Растут стихи, не ведая стыда, Как желтый одуванчик у забора, Как лопухи и лебеда, - прочитал Виктор и отложил кисть в сторону. Татка изумленно открыла рот. - Ты стихи мои требуешь прямо... Как-нибудь проживешь и без них, - категорически заявил ей Виктор и добавил: - Подумаешь, тоже работа, - Беспечное это житье: Подслушать у Музы чего-то И выдать шутя за свое, А после подслушать у леса... - и осекся, замолк, вспомнив лес, избушку на курьих ножках, Таню... Что случилось с ней, с этой ненормальной? - А я думала, ты только дурацкие песенки можешь цитировать, - удивленно заметила Тата. - И уж никак не рассчитывала на Ахматову. - Меньше думай, - посоветовал Виктор. - Моя любимая поэтесса, между прочим. И потрясающая женщина, заметь! От ее портрета в синем у меня просто дрожь в коленках. Вечером он позвонил Тане. Мама сказала, что она еще не возвращалась из института. Перезвонил через час. Отец сообщил, что ее пока нет дома. Круглая сиротка! Наконец в одиннадцатом часу трубку взяла Таня. - Поздно шляешься! - доложил ей Виктор. - Дело житейское! - в тон ему отозвалась Таня. - Что нового? - Выучил новый стишок, - сказал Виктор. - Вот послушай: Мы живем, точно в сне неразгаданном, На одной из удобных планет... Много есть, чего вовсе не надо нам, А того, что нам хочется, нет... Перехожу к настоящей поэзии, как ты мне в воскресенье приказывала! Таня немного помолчала. - А кто это? - озадаченно спросила она, не слишком обремененная колоссальными знаниями. - Ага, будущая сценаристка, я-то думал, что ты начитанная девочка! "Как я ошибся, как наказан!" - обрадовался Виктор и тотчас сделал великодушный жест. - Впрочем, нельзя объять необъятного. Это Северянин. А что нового у вас, мадам? Вы не забыли о назначенной на завтра встрече? - Я завтра не могу, - сказала Таня. - Если тебе мама не велит, мы можем не целоваться, а заниматься чем-нибудь другим, не менее увлекательным, - не растерялся Виктор, но в висках противно заныло. - Витя, перестань! - попросила Таня. - Мне трудно тебе объяснить, но ничего не получится... - Значит, тебе опять трудно мне что-то объяснить? Можешь не объяснять! - не выдержал и озлобился неопытный в сфере дипломатии Виктор. - Спокойной ночи! Он со всей силы ударил по рычажкам отбоя. Как они только не сломались!.. Потом он позвонил Татке и сообщил, что в среду, а может быть, и в четверг, на занятия не придет: дела. Если сможет, пусть она его отметит как присутствующего. - В пятницу ждать? - осведомилась Тата. - "Только очень жди", - попросил Виктор и бросил трубку. Теперь предстояло узнать адрес этого проклятого ВГИКа... Танину аудиторию Виктор разыскал без труда. Мимо пробегали довольно импозантные ребята и премиленькие девушки, видимо, будущие кинозвезды. В другое время Крашенинников занялся бы их изучением, но сейчас ему было не до того. Наконец он высмотрел Таню, бредущую чересчур невесело и одиноко в толпе своих жизнерадостных однокурсников, суетливых, как вермишель в кипящем супе. - Привет! - сказал Виктор, преграждая ей путь. - Что ты здесь делаешь? - изумилась Таня, забыв отреагировать на приветствие. - "А день был какой? Среда!" - вразумительно ответил ей словами любимого барда Виктор. - И мы с тобой едем сегодня в лес! Не понимаю твоего удивления. "Вчера говорила, навек полюбила, а нынче не вышла в назначенный срок". - Никуда мы не едем! - сердито возразила Таня. - И я уже тебе все популярно как раз вчера объясняла! - Не объясняла, а скучно талдычила, что это очень трудно объяснить. Ты вообще зануда! Пошевели своей бестолковкой! Ради чего я, идиот, пилил к тебе сюда в твой паршивый институт на край света? И потом торчал здесь целый час, как Витя на распутье? Чтобы снова выслушивать твои глупости? Нет уж, дудки! А необъяснимых явлений на Земле не бывает, Танюша! - он ловко отвел Таню в сторону от непрерывно снующих вокруг надежд отечественного экрана. - Поэтому давай по новой с тобой рассуждать. Ты так проворно успела завести себе другого хахаля? Таня оскорбленно поджала губы. - Ах, нет?! Большая неожиданность и нечаянная радость! - Виктор загнул один палец. - Значит, первое объяснение у нас отпадает! Чудненько! Это меня вполне устраивает. Ты заболела? - он окинул ее взглядом. - Непохоже, выглядишь одурительно, - и загнул второй палец. - Что-нибудь случилось дома? Безумные страдания по поводу навсегда утраченной девичьей чести? Или нечто подобное? Но, к сожалению, Танюша, это все равно рано или поздно должно было случиться, уж поверь моему жизненному опыту. Таня с трудом удержалась от смеха. - Убоище! - сказала она. - Ты невыносим! Наконец-то заговорила, обрадовался Виктор. - В общем, выразительно! - одобрил он. - Значит, и здесь у нас все в порядке? Мама уверовала, что ты в субботу заночевала в общежитии у тутошней Брижитт Бардо? Тогда в чем же дело? - Витя... - начала Таня и вдруг покраснела, как спелая помидорка. - Ты просто невозможный, Витя! Привязался, как кашель... - Спасибо за сравнение, - поклонился Виктор. - Звучит довольно впечатляюще. Но не радует. И тут Танька заревела. Слезы у нее закапали странно - все у нее не по-людски! - брызнули отовсюду. В одно мгновение бледная мордашка стала мокрой, и теперь намокал воротничок кофточки, предательски темнея больше и больше. - "Что-то кони мне попались привередливые", - пробормотал Виктор и решительно скомандовал: - Отбой! Прекратить немедленно! И вытереться насухо! У тебя платок-то имеется? Могу свой подарить, чистый. Когда "слух обо мне пройдет по всей Руси великой", толкнешь его за бешеные деньги. А с утра нужно слушать по радио марши - очень повышает жизненный тонус. Он вытащил из кармана платок, но Таня уже торопливо, всхлипывая навзрыд, вытиралась ладошками и шарфиком, не глядя на Виктора. Тогда он молча взял ее за рукав, крепко ухватив повыше локтя, и повел к выходу. Она шла не сопротивляясь, доревывая по пути остатки слез. Внизу Виктору каким-то чудом, по наитию, удалось сразу найти пустую аудиторию, втолкнуть туда Таньку и закрыть дверь с помощью стула. - На сегодня занятия кончились! - сообщил он, усевшись и величественно скрестив руки на груди. - Все женщины истерички, и ты, родная, увы, не исключение. Ну, ладно, в нашем распоряжении имеется не более каких-нибудь десяти, от силы пятнадцати минут на выяснение отношений, потому что дальше, боюсь, местные Мастрояни начнут ломать дверь. Итак, выкладывай быстро и толково: почему ты ревешь, что случилось и в чем моя вина? Я пока ее за собой не ощущаю. Таня тоже села и закрыла ладошками лицо. Ладошки были ничего себе, острые от длинных ногтей и вполне подходящие для какой-нибудь картины Виктора. Надо учесть на будущее. - Витя, - пролепетала Таня, - я не знаю, что случилось... - Не знаешь? - Виктора передернуло. - И поэтому ревешь? Он тяжко вздохнул и посмотрел в окно. Ну, хорошо, пусть она никогда ничего не знает, это прекрасно, она ненормальная, но что с ней делать дальше? И с собой заодно... - Не знаешь? - медленно, стараясь не сорваться, повторил он. - Мрак! Ты, безусловно, хочешь, чтобы я овладел всеми нюансами и тонкостями мудреной работы следователя. В твоих словах явно чего-то недостает, Танюша, заметь! Боюсь, что логики. Но у вас ее, очевидно, не преподают. Дверь тихонько потянули из коридора. - Таня! - ультимативно сказал Виктор. - Давай рассуждать серьезно, все шутки в сторону: объясни мне, наконец, только в темпе, в чем все-таки дело! Видишь, к нам в дверь уже ломятся твои сокурсники или преподаватели, что еще хуже. Для чего ты капризничаешь? Это типично женское поведение. - А вот... - прошептала Таня, - вот у меня как началось кровотечение, так никак не останавливается... Уже пятый день... Виктор вздрогнул от неожиданности и качнулся на стуле. Он ожидал чего угодно, но только не этого. - Ну, положим, четвертый, - уточнил он. - Считать-то хоть научись! Чему вас во ВГИКе учат... А может, так и должно у тебя сейчас быть? А? Он осторожно взглянул на Таню. Она отрицательно помотала головой. - Да-а, - пробормотал будущий художник. - Тут ведь я не специалист... Анатомию-то в нас вдалбливают, а вот насчет физиологии слабовато... И, понимаешь, какая штука, у меня ведь до тебя никогда еще таких дурочек не было. Мне сильно везло на тертых, стреляных, разбитных, которые виды видали, прошли огонь, воду и медные трубы... Таня моментально отняла руки от лица, прищурилась и пристально посмотрела на Виктора с нехорошим любопытством. - И много их у тебя было?.. Тех, что виды видали и прошли эти самые медные трубы?.. - Чертова прорва! - выпалил Виктор и осекся. - То есть нет, я сдуру совсем не то ляпнул, я вообще-то уже не очень помню, одна или две... Какая разница... Он окончательно запутался, смешался и замолчал, снова искоса поглядев на Таню. Она сидела пряменькая, притихшая и размышляла о чем-то очень своем, серьезно осмысливая полученную информацию. Неожиданно оказалось, что она начинает косить, когда очень нервничает. И этот убегающий к переносице левый глаз почему-то стал слишком болезненным открытием. Виктор не мог этого спокойно видеть и уставился в окно. - Я не думала... - прошептала Таня растерянно, - что ты... такой... - Бабник, - заботливо подсказал ей Виктор. - Подходит? - Совсем не подходит, - удивленно отозвалась Таня. - На тебя глядя даже не подумаешь... - Они сами вяжутся, - легкомысленно объяснил суть дела Виктор, на секунду оторвавшись от окна. - А я? - и Таня вдруг снова вся мгновенно покрылась слезами. - Я, значит, тоже сама тебе навязалась? Так теперь получается? Выходит так, да?! В дверь вежливо постучали. И Виктор понял, что пришла пора действовать. - Сейчас ты встаешь, собираешься и идешь со мной! - скомандовал он. - Если это необходимо, мы позвоним твоей маме, сообщим ей, что справляем день рождения у Татки, потом совершим набег на магазины и поедем на дачу. На сегодня все! Остальное будем решать на месте. Дай-ка мне руку! И Таня послушно встала и пошла за ним: и к телефону, и в магазины, и на вокзал. В электричке, совершенно обессилевшая, она тотчас заснула у Виктора на плече и спала почти до самой станции. Он сидел тихо, стараясь не шевелиться и изредка посматривая на нее. Таня едва ощутимо дышала ему в шею, иногда по-детски всхлипывая во сне. Что случилось с ним, беззаботным, легким, мало задумывающимся Виктором? Пел бы свои любимые песни и дальше, читал бы стишата, нес околесицу... Пустой вагон раскачивало, заносило, и то и дело бросало на поворотах, как пьяного. Неизвестно откуда взявшиеся неудовлетворенность, шаткость - словно земля вдруг заколебалась под ногами - неуверенность в себе и неприятная опустошенность, осознанная внезапно, резко, мучили Виктора несколько последних дней. И больше всего - своей непредсказуемостью и необъяснимостью появления. Что вдруг на него накатило? "Исчезли юные забавы, как сон, как утренний туман..." Правда что ль исчезли? Нет, так не бывает. Не должно быть, во всяком случае! Почему, отчего, с какой стати? Что на него нашло в самом деле? И не понять ничего, и не достучаться, не добраться до тайного смысла смутных, неясных, бродивших в нем предчувствий и ощущений, каких-то намеков на что-то - на что? - в преддверии новых, неизведанных доселе глубин, открытий, постижения чего-то - чего? - к чему раньше было невозможно по какой-то опять совершенно непонятной причине даже просто приблизиться. Казалось, он уходил от своего прежнего бытия, с ним прощался. Только реально ли такое? Можно ли распроститься с ним навсегда, на веки вечные, уйти с концами? Ерунда, чушь! Отбросить и забыть прошлое нельзя, отказаться от него - тем паче. Однако неслабо лажанулся ты, братец: растрепанные чувства налицо. И не тянешь ли снова пустышку? По крайней мере, раньше ты хотя бы не задумывался над этим... 8 - Таня, мы приехали! - шепнул Виктор ей прямо в маленькое ухо: и оно тоже вполне годилось для картины. Таня встала, потерла глаза и, не глядя на Виктора, вяло поплелась к выходу. Точно так же полусонно и неосмысленно она побрела от станции к поселку. Крашенинников наблюдал за ней с нарастающими беспокойством и тревогой. Он совершенно не представлял, что делать, как вести себя в нехорошей и сложной ситуации, в которой оказался впервые. Может, все обойдется... А если нет? Кто его когда-нибудь учил, как нужно обращаться с девушками? Самые необходимые и элементарные знания у нас всегда по фигу. До всего приходилось доходить своим умом, а с мозговушкой у него, как известно, напряженка. Так дураком темным и помрет. - Ты не знаешь случайно, - спросил Виктор, забирая Танину ладошку в свою, - как полностью звали Чука? - Кого? - изумилась Таня и на мгновение остановилась. - Чука. Ну, помнишь, повестушка у Гайдара: "Чук и Гек". Так вот Гек - это, наверное, Геннадий, а вот как Чук? Таня недоуменно наморщилась, пытаясь отгадать непростую загадку. Виктор, очень довольный, вышагивал рядом и посматривал по сторонам. Пусть отвлечется, иначе будет без конца зацикливаться на одном и том же. - Ничего не придумала? - справился он, выждав для порядка какое-то время. - Плохо, Сорокина! Вы очень неважно подготовились к экзамену. - Откуда ты знаешь мою фамилию? - опять удивилась Таня. - Подумаешь, бином Ньютона! - усмехнулся Крашенинников. - У Татки спросил. Как же нам быть с Чуком? Таня засмеялась и развела руками. - Тогда перейдем ко второму вопросу. Откуда эти строки: "Заплаканная осень, как вдова в одеждах черных, все сердца туманит..."? - Ты здорово вырос в моих глазах! - с уважением сказала Таня. - Как?! Еще?! Да что ты говоришь? Невероятно, Танюша! Больше просто некуда! - и Виктор в ужасе выразительно поднял руки над головой. - Смотри, какая оглобля! Таня снова засмеялась. - Но почему в черных одеждах? Осень ведь не черная... Виктор искоса взглянул на нее. - С этим не поспоришь. Очевидно, больше относится к вдове. Авторское восприятие. Не напрягайся. Возможны варианты, пожалуйста: Скинуло кафтан зеленый лето, Отсвистали жаворонки всласть! Осень, в шубу желтую одета, По лесам с метелкою прошлась. Больше устраивает? Кедрин. - Ну, Витя... - жалобно сказала Таня. - Ты окончательно подавил меня своей эрудицией. Это просто невежливо и некрасиво! - Есть немного, - честно подтвердил Виктор. - Только не эрудицией, а памятью. Эрудиция здесь ни при чем. А мы уже пришли! Виктор достал ключи. Дом показался ему каким-то родным и близким. - Избушка, избушка, стань к лесу задом, ко мне передом, - пропел Виктор перед дверью. - Не мешало бы придумать пароль. Если вдруг я отлучусь ненадолго, что мне произносить для тебя, вернувшись? "Ваша мама" - банально, "почтальон Печкин" - тоже... Может быть, "скажите, как его зовут?" И ты скажешь. Если, конечно, не перепутаешь меня с каким-нибудь своим другим прихехешником. И дернуло же его за язык! Таня вздрогнула, лицо у нее снова испуганно вытянулось, левый глаз закосил. - Куда ты собираешься уходить? Я одна без тебя тут ни за что не останусь! Пошло-поехало! Чурбан, сам виноват! - Все, закончили! Отбой! - распорядился Виктор. - Я никуда уходить не собираюсь. Шутки у меня просто дурацкие. И песни тоже. Кто это написал: "Вы просите песен: их нет у меня!"? - Ну, это я как раз знаю! - заявила Таня. - Ты слишком низко опустил планку. - Значит, по новой поднимем на недосягаемую высоту, - Виктор стал разгружать сумку. - Мой лапки, а я буду вскрывать наши банки и резать сыр. - А твои лапки в мытье не нуждаются? - Таня села поближе к включенной батарее, не раздеваясь и сжавшись в комочек, пытаясь побыстрее согреться. - Стерильные от рождения, - Виктор опустился на пол возле нее и начал растирать ее пальцы. - Ну, что с тобой? Ты вся дрожишь... Ни леса не хочешь, ни красоты, ни гулянья... А ведь дождя как раз нет... - Потом, - тихо отозвалась Таня и вновь опустила голову ему на плечо. - Ты сделай все без меня, ладно? Очень хочется есть... Она долго не могла наесться и вместе с Виктором напилась, наверное, впервые в жизни. Он посмеивался, скрывая тревогу и замечая с несмелой просыпающейся надеждой, как Таня потихоньку розовеет, снимает с себя теплую кофточку, начинает улыбаться.... А желтые глаза затягиваются туманной поволокой легкой одури и беспамятства. - Да ты, родная, оказывается, пить здорова! По-моему, тебе достаточно. Давай на сегодня завязывать, - сказал, наконец, Виктор, наклонившись к ней. - Женский алкоголизм - страшная штука! И неизлечимая, заметь. - Ну надо же, сколько ты знаешь... - протянула Таня. - С виду и не скажешь. Ее совсем разморило и клонило ко сну: веки смыкались, а ладони с невероятным трудом поддерживали отяжелевшую мордашку под подбородком. И тут Виктор с ужасом сообразил, что ей нельзя было давать пить. Нет, он все-таки законченный кретин! У него похолодели руки, и утешало только одно, если это можно было назвать утешением: пьяная Танька неспособна заметить его испуга. И ведь не спросишь у нее ничего! Если только так, невзначай поинтересоваться... Но и того сделать не удалось: едва добравшись до чердачка, Таня рухнула на диван и моментально заснула, уткнувшись носом в стену. До утра она опять не пошевелилась - как ей только удавалось? - и тихонько блаженно сопела, удивительно довольная и спокойная. Виктор почти не спал. Коснувшись щекой подушки, он тотчас открывал глаза, в страхе смотрел на безмятежно посапывающую Таньку и снова ложился. И опять вскакивал. В конце концов, ему это надоело, и он пошел вниз покурить и привычным недавним воскресным маршрутом побродить от окна к столу и обратно. А вдруг Танька истечет к утру кровью?.. Разве здесь дозовешься на помощь? Лес кругом. На дачах давно никого нет. А вдруг... Да нет, непохоже. Спит вроде себе и спит. Или сама ничего не замечает? Ведь она совершенно пьяная... К утру Виктор дошел до настоящего нервного истощения. Водки больше не было, сигареты, как назло, кончились, зато за окнами начинало слабо сереть: сквозь щели пробивались блеклые лучики. И Таня открыла желтые глаза. Виктор сторожил ее пробуждение, ждал его и панически боялся - такого ужаса он никогда в своей жизни не испытывал. Таня потянулась и посмотрела на него с недоумением. - У тебя разыгралась мигрень? - озабоченно спросила она. - Принеси мою сумочку. Там есть анальгин - Ничего у меня не разыгралось, - отказался Виктор. - Это так просто... - Сначала научись врать, - посоветовала Таня и безошибочно отметила: - Так просто подобной морды не бывает! Теперь тебе придется мне объяснять, что случилось. Пришел твой черед! - Не бери в голову, - отозвался Виктор, пристально изучая розовую со сна мордашку. Вид вполне удовлетворительный. Или ему только кажется? - Лучше будем завтракать... Правда, ты вчера слопала почти все наши припасы и выхлестала всю водчонку, но до вечера, думаю, продержимся. Мы и не к тому приучены! Родились и выросли в тяжелых условиях! Потом они ели, смеялись, слушали радио, бродили по лесу - все было так, как несколько дней назад. Только Виктора никак не отпускало внутреннее напряжение. Он был словно заведенный до отказа будильник, который перекрутили второпях, едва не сломав пружину. Вечером Виктор уехал с Таней в Москву, ничего толком не осознав и не выяснив. Всю обратную дорогу Татьяна безмятежно мурлыкала об институте и подругах. Виктор не понял абсолютно ничего: процесс восприятия оказался непосильным. В пятницу в институте Татка сразу разлетелась к Виктору, но, увидев его тяжелый, еще поугрюмевший за это время взгляд, сильно заколебалась и вовремя передумала. Зато Гера рискнул не задумавшись. - Я хотел тебя попросить об одном одолжении, - сказал он, будто ничего не замечая. - Пригласи меня, пожалуйста, к себе на дачу в субботу или в воскресенье. Я буду не один. Понимаешь, совершенно некуда деваться, а так получится поездка за город! Вас там не совсем залило дождями? Крашенинников стиснул зубы. Знал бы Георгий, что его лучший друг вляпался как последний дурак, как сопливый мальчишка, пока не знакомый с непредсказуемой идиотической техникой женских крючочков, пуговок и кнопочек и абсолютно не представляющий, что у лифчика застежка может находиться где угодно! Что он попросту влип, лопоухий тренированный осел, молниеносно снимающий, нигде никогда не зацепив, колготки с любых ножек, и, несмотря на это, ничего не умеющий и не знающий! Перестарался... Как расскажешь об этом и кому? И с кем теперь посоветуешься? Ни с Герой, ни с Алешей невозможно. Разве что с Таткой... И стыдно, и смешно... - Заметано! - ответил, замявшись лишь на мгновение, Виктор. - Вечером созвонимся и договоримся о встрече. Поедем вместе? Теперь и вовсе отступать было некуда. Затылок наливался тупой неприятной тяжестью. Или наврать Герке, что они с Таней уже расплевались и на даче больше не живут? Совсем дурь... Мрачно набычившись, Виктор подошел к Татке. - Ты не знаешь, как там поживает Таня? - спросил он, глядя в сторону. - Как она себя чувствует? Татка вытаращила глаза. - Ты опять совсем обалдел? Допился до умопомрачения? - без всякого намека на вежливость спросила она. - Да ведь ты видишь ее значительно чаще, чем я! Или... - она пристально вгляделась в лицо Виктора. - Что-то случилось? Вы поссорились? Ну, вы даете! Так быстро? В глубине души Татка ликовала. - Иди за мной! - хмуро приказал Виктор Татке, и она послушно отправилась за ним, сияя от счастья во весь огромный рот. Виктор привел Татку прямо в ректорат. Секретарша Риточка, едва увидев вошедших, тоже расцвела весенней солнечной улыбкой. - Шеф на месте? - угрюмо поинтересовался Виктор. - Нету, Витюша, - глядя на него с обожанием, ответила Риточка. - Недавно уехал. - Тогда, пожалуйста, оставь нас здесь великодушно минут на пять наедине с телефоном. Нужно срочно позвонить. Риточка вопросительно глянула на Тату, недоуменно пожавшую плечами, потом с беспокойством - на Виктора и с готовностью встала. - Конечно, Витюша, - сказала она. - Говори столько, сколько тебе нужно. И бесшумно исчезла. - Набери Танин номер, - так же мрачно велел Виктор Татке. - Если подойдет она, передашь мне трубку, если нет, спросишь, где она и когда будет. Тата вздохнула - что с ненормальным разговаривать! - и подчинилась. Выслушав ответ, она повесила трубку и повернулась к Виктору. - Что? - крикнул он ей прямо в лицо, не выдержав напряжения и рванув ее за плечи. - Ну что тебе сказали?! Тата в испуге отшатнулась. - Ты и впрямь не в себе, Витя! Соберись... Сказали, что она в институте. Мама подходила... Виктор судорожно выдохнул и устало, в изнеможении опустился на стул. Длинные колени торчали в разные стороны до середины комнаты. Татка стояла рядом, дергала его за рукав и повторяла с тревогой: - Витя, тебе плохо? Да что с тобой! Ты меня слышишь, Витя? Виктор тяжело, с трудом поднялся и благодарно провел рукой по Таткиным волосам. - Нормалек, Татусик! Со мной все чудненько. Это факт. Большое тебе спасибо за звонок! Он вышел в коридор. Риточка тотчас отделилась от стены и радостно метнулась к нему навстречу. Будущий художник остановился лишь на мгновение. - Мерси, "чижик мой, бесхвостый и смешной", - торопливо поблагодарил он. - Прости, я шибко нынче не в форме... Но это скоро пройдет. - Витя, - прошептала, млея от счастья, Риточка, - ты почему-то стал забывать меня... Ты заходи почаще, Витя... - Зайду обязательно, - пообещал Виктор и приветственно махнул на ходу рукой. - Прямо на днях, поэтому "не надо печалиться, надейся и жди..." Стремительно отмерив коридор огромными шагами, он тут же отключился от реальности, не замечая, что Татка и Рита внимательно смотрят ему вслед. Он помнил только одно: Таня... Виктор едва дотянул до вечера, чтобы ей позвонить. - "Ты жива еще, моя старушка?" - с наигранной бодростью справился он. - "Привет тебе, привет!" - ответила сильно поднаторевшая в общении с ним "старушка", очевидно, неплохо знакомая только с поэзией рязанского русокудрого отрока. Услышав ее вроде бы не внушающий опасений голос, - хотя черта лысого там по телефону разберешь! - Крашенинников отважился на большее. - Ты в порядке? - безразлично поинтересовался он и затаил дыхание. - Не слышу исчерпывающего ответа. У тебя все в норме? - Наверное... - не слишком уверенно протянула Таня. - Что значит твое идиотическое "наверное"? Да или нет? Говори толком! Ты в состоянии объясняться вразумительно? - начал понемногу выходить из себя Виктор. - Мне неудобно отсюда, - тотчас заломалась Татьяна. - У телефона короткий провод, до моей комнаты не достает. В общем, ты не беспокойся. Все обошлось. - Ага, - выдохнул наконец Виктор. - Ты молоток! Таня, завтра нам придется принимать гостей. Получилось все довольно неожиданно, я тебе сейчас объясню. Только, пожалуйста, выслушай все до конца, не перебивая и без дурацких замечаний. Отказать Герке было невозможно... К сообщению Таня отнеслась довольно спокойно. - То-то я удивилась, как тебе легко удалось получить ключи, - сказала она. - Значит, вы обманули Таткиных родителей? Нехорошо! - С этим не поспоришь, - покладисто согласился Виктор. - Но хуже всего то, что мы подарили им несуществующую надежду. Они спят и видят выдать Татку замуж за Геру. "Большой секрет для маленькой компании". Я совершенно случайно узнал сие от матери, она близко знакома с Надеждой Николаевной, так что мы все там в одной замазке. - А давай выдадим! - вдруг загорелась вдохновением Таня. - Это будет здорово! Озарило ее! Ну, надо же! Вот уж совсем некстати! Виктор замялся. Нет, все-таки она малость вывихнутая, по фазе сдвинутая! Неужто совсем глаз нет? На Кроху без слез не взглянешь. - Ох и умна! С Таткиными данными? Бесполезняк! - нехотя констатировал он. - Почему? - искренне изумилась Таня. - Татка же прелесть! Не увидеть это может только слепой! Да, ее предстояло еще учить и учить. - А разве ты не знаешь, что мужчина видит как раз не глазами? - осведомился Виктор. - Ка-ак? - прибалдела Танька. - А чем же? Ушами, что ли? - Родная, у нас с тобой намечается настоящий ликбез, - сообщил Виктор. - Подожди, возьму сигарету! А теперь слушай сюда... Ты малость перепутала, это женщина любит ушами, запомни раз и навсегда! Что же касается зрения, то женщина видит, не глядя, а мужчина смотрит, не видя. Мужчина вообще женщину в упор не видит, понятно говорю? Он, например, никогда не в состоянии описать, в чем она была одета. Да и какая разница, в конце концов! В чем-то там была, и то ладно! Тут все рукава, рукава, а тут - все пуговицы... Главное - какая она раздетая. - Издеваешься? - грозно спросила Татьяна. - Ну что ты! Помилуй Бог! И не думаю! - по-настоящему испугался Виктор. - Как можно в столь серьезном вопросе? Я просто пытаюсь тебе объяснить азбучные истины, будущей сценаристке это полезно. Ты должна изучать действительность и хорошо знать жизнь. А ты ее совсем не знаешь! Так вот, вернемся к нашим баранам: женщину не видят, ею проникаются, ощущают... Как бы тебе доходчивее объяснить, чтобы ты поняла... А-а, вот, нашел... Это как в нашей заколоченной избушке: там всегда прекрасно чувствуешь тепло солнца, которое в дом едва пробивается. Заметишь один только лучик и сразу представляешь "солнечный круг, небо вокруг". Ты усекла хоть что-нибудь? - Наверное, - задумчиво сказала Таня. Опять ее неповторимое "наверное"! И не мог же он ей выложить самое главное: что Татка давно влюблена в Виктора и вовсе не мечтает о Гере, а втихомолку ждет, пока сумасбродный Витенька перебесится, пока он свое отгуляет, и надеется, безумная, хотя ей-то уж надеяться совершенно не на что... - А что из себя представляет Гера? - спросила Таня. - Гера - это улыбка чеширского кота, - буркнул Виктор. - Кого? - вновь изумилась Татьяна. - С тобой чем дальше, тем интереснее! - Есть такое дело... И еще увлекательней будет! Просто здорово! - скромно заверил ее Виктор. - "Алису в стране чудес" читала? Так вот, если помнишь, но ты, видать, ни черта не помнишь, там был шибко хитрый кот - он исчезал, а улыбка оставалась. Это Гера. Дошло? Таня помолчала немного. Сейчас скажет "наверное". Но она произнесла неуверенно: - Почти... - Ну, в общем, увидишь - поймешь, - заключил Виктор. - Значит, мы завтра играем роли приветливых хозяев, можешь пока дома потренироваться. Главное, порепетируй мытье посуды. У тебя пока с этим делом не очень. А насчет улыбок проконсультируйся с какой-нибудь своей местной Клавкой Кардинале, у нее есть специальный курс по мастерству. До завтра! 9 Утром они встретились на вокзале. Был на редкость тихий теплый светлый день, один из тех, что осень, уходя, иногда вдруг дарит на прощание. Гера появился подтянутым, выбритым и одетым, хоть и спортивно, но так продуманно и аккуратно, словно рассчитывал на асфальтовые дорожки в парке "Сокольники" вместо распутицы и непролазной грязищи глинистого леса. Возле Георгия терлось прелестное создание в светлой курточке. Виктор увидел их издалека. У Геры премилая крошка, отметил он про себя. Таня поправила съехавшую набок пуховую шапочку и важно, церемонно протянула Гере руку. Он руку поцеловал. Виктор искренне восхитился, хотя знал Георгия далеко не первый год. Да, силен мужик, ничего не скажешь! Это врожденное, никуда от природы не денешься. Дал же Бог человеку! Ручонки целует запросто, будто всю жизнь только сему и обучался. Крошка по имени Ниночка несколько смущенно жалась к Гере. Интересно, что друг наплел ей про Виктора и Таню? Очевидно, помня вчерашние наставления Виктора, Таня тотчас взялась развлекать гостей. Она моментально разболталась, как любимое Витькино радио, которое на сей раз не выключишь, и говорила бесконечно, выложив уже через пятнадцать минут немалые подробности о себе, Викторе, подругах и о даче. Конечно, что могла. Крашенинников слушал запоем, с наслаждением, вытянув длинные ноги и терпеливо дожидаясь, когда она наконец перейдет от пустого трепа к животрепещущим интимным деталям, время от времени с интересом поглядывая то на Геру, то на Ниночку. Гера был привычно вежливо-внимателен и непроницаем, - даже надоело! - а Ниночка проявляла очевидное любопытство. Может, взять да и жениться на Таньке? Будет болтать вечерами всякие глупости... Научится, в конце концов, готовить и делать все остальное, что женщине положено. Заодно и в постели тоже. Да, кстати... Виктор покосился на Геру и приглашающим жестом вытащил из кармана сигареты. Пойдем выйдем? В тамбуре Виктор без всякого вступления и околичностей предложил: - Тебе не оставить теремок до понедельника? Мы с Танькой можем умотаться вечером в город. К сожалению, в доме всего один диван... Гера взглянул спокойно и невозмутимо. - Спасибо, но сегодня не стоит. Я скажу, если будет надо. Ну как же, от него дождешься! На нем сломались бы лучшие следователи мира! - Это вряд ли, - Виктор с удовольствием затянулся. - Я тебя чересчур хорошо изучил. Деликатность, Георгий, это болезнь, от нее лечиться надо. С хамством то же самое. Две стороны одной медали. Лечению поддаются с трудом и бесследно не проходят. Но делать попытки необходимо. Иначе каюк. Гера задумчиво выслушал рассуждения друга и ничего не ответил. Потом они покурили молча. Виктор рассматривал мило беседующих девушек. У Таньки опять съехала набок шапка... Хоть бы в стекло на себя полюбовалась, дуреха... А Нина очень подходит Гере. По всем параметрам. Ему только такая и нужна: маленькая и тихая. Послушная, как кролик. - Иначе хана, - повторил Виктор и наклонился к Гере. - Послушай, Герка, я давно собираюсь тебе сказать, но все никак не решался... Но теперь, когда мы ввязались в сомнительную аферу с дачей, ты должен быть в курсе дела. Видишь ли, Таткины родители, которые тебя обожают... Ты хоть об этом знаешь, приятель? Гера сдержанно кивнул. - Ну, слава Богу, не совсем темный!.. Так вот, они давно мечтают одну мечту, а именно: женить тебя на Татке. Усек? Поэтому ключики, выданные тебе, рассматриваются там несколько иначе... По их сценарию на дачке проживаешь ты вместе с Таткой. К общему удовольствию и восторгу. Гера не отрывал от Виктора серых красивых глаз. И ни малейшего в них замешательства. - Я что-то заподозрил, когда был у них в последний раз, - сказал он. - Нечто странное промелькнуло... Неощутимое, почти неосознанное... А как ты об этом узнал? - Случайно, как же еще... - неохотно отозвался Виктор. - Мать встречается иногда с Крохиными, фиг ее знает зачем, по работе вроде. Ну и бросила в разговоре пару фраз... Между прочим. Мать Крашенинникова, художница, ученица самого Фалька, родила Виктора очень поздно и растила одна, рано предоставив его самому себе и занимаясь в основном своими картинками и делами. Еще писала воспоминания о Фальке. - Учти, Таткины предки запросто могут и на дачу ненароком наведаться, - в раздумье продолжал Виктор. - И нас с Танькой засекут. Вариант непросчитанный, но реальный. А могут просто вдруг позвонить тебе ни с того ни с сего и спросить невзначай про Татку: как, дескать, любимая доченька, не проведывает ли юного художника на даче? Или начать допытываться у Татки о твоем времяпровождении в лесу. Нателла даже не задумывается об этом. - Я знаю, - сдержанно сказал Гера. - Она задумывается совсем о другом. Не слабо! Неймется Герке, что ли? Виктор дернулся и покраснел. - И очень напрасно! Ты когда-нибудь прекратишь? Это уже подлянка, не улавливаешь? Запрещенный прием. Мы так не договаривались! - Ты слишком часто меняешь привязанности, - сказал Гера. - Вот теперь Таня... Очень приятное существо. Какого хрена ему надо?! Никто не нуждается в его характеристиках и проповедях. - А ты не напрягайся! - закричал Виктор, вминая недокуренную сигарету в стенку. - И не суйся не в свое дело! Моя личная жизнь тебя не касается! Ты едешь себе на дачу и езжай дальше спокойненько! Лирические отступления к теме не относятся! - Относятся, Виктор, - спокойно возразил Гера. - Еще как относятся! Ты просто не желаешь признавать этого. - Да, не желаю! - Крашенинников вытащил вторую сигарету. - Куда я их на свой страх и риск отнесу, там они и будут! По щучьему веленью, по моему хотенью! Непонятно говорю? - Да нет, почему же, очень даже понятно, - вздохнул Георгий. - Было бы понятно тебе самому... Расфилософствовался! Надоели все до смерти! - "Поучают, поучают, поучают... - пробормотал Виктор. - Поучайте лучше ваших паучат!" Гера отвернулся к окну. Поезд набирал ход, так жутко громыхая на поворотах, что приходилось сильно сомневаться в его надежности. Таня и Нина мирно беседовали. - Опять меня занесло черт знает куда, - с досадой проворчал Виктор и виновато взглянул на Георгия. - Плюнь и забудь, ладно? Я тебе уже стольким обязан, а веду себя как скотина последняя... Гера усмехнулся. - Никак не получается, Витька, ни плюнуть на тебя, ни тебя забыть. Ну ладно, я, но вот что девушки в тебе находят? - Если б я знал! - пожал плечами Виктор. - Может, их просто длинные прикалывают, они всегда торчат на виду. А потом, со временем, сильно втягиваешься в ситуацию, сживаешься с ней, здорово ею проникаешься, и уже кажется, что должно быть только так и не иначе. - А от них ты не устаешь? - поинтересовался Гера. - Я тебя умоляю... Чего нет - того нет! Во всяком случае, пока, - Виктор мельком взглянул через стекло на беспечно болтающую Таньку. - Вероятно, не устаю... И он странно замолчал. - Почему вероятно? - спросил Георгий, выбрасывая окурок. - Да нет, ничего! - Виктор открыл дверь из тамбура. - Ничего особенного! Мы уже почти приехали... Станция встретила их тем же поздним осенним солнцем и тишиной. Танька опять заблаженствовала и размякла. Ей сегодня так нравился окружающий мир, что Гера начал чересчур внимательно посматривать то на нее, то на приятеля и улыбаться куда-то в сторону. День проплыл как в сказке. На удивление теплый, задумчивый и нереальный, неземной день. Татьяна оголтело носилась по дому, словно ею выстрелили из пистолета, поспевая повсюду: и на кухне, и за столом. И Виктор был в полном недоумении от ее резвости, проворности и ловкости, а Гера продолжал улыбаться стенкам. Ниночка вела себя тихо, как далекая звезда, но когда вечером мнимые хозяева проводили гостей на станцию и вернулись обратно, Виктор громко вздохнул с откровенным облегчением. - Уф, надоели! Наконец слиняли! - сказал он, усаживаясь, закуривая и вытягивая длинные ноги. - "Ох, нелегкая эта работа"... И ты совсем избегалась. Гоняла на манер атома, потерявшего электрон. А чего ты теперь никак не уймешься? Присядь хоть на минутку, не колготись! Он схватил Таньку на ходу в охапку и зажал между коленями. - В конце концов, имею я право остаться наедине с любимой женщиной? - Имеешь, имеешь, - быстро согласилась Таня. - Только мне так очень неудобно. Дай мне сесть по-человечески. Нет, она никогда ничему не научится! Виктор со вздохом выпустил ее и безразлично спросил: - Ну, как тебе Георгий? Не показался? - Почему не показался? Даже очень! - оживленно отозвалась Таня. - Элегантный, галантный, просто удивительно, что вы с ним дружите, - такие разные! Но Нина ему совершенно не подходит, вот ни чуточки! Виктор иронически прищурился. - Ох, и умна! Разные, одинаковые... Что ты в этом смыслишь? И почему же она ему не подходит? Они как раз замечательная, прекрасная, редкая пара! Герка сильно телепатнул, вычислив Нинку в толпе. - Что значит "пара"? - возмутилась Таня. - Как пара туфель, что ли? А любовь? - Ну, наконец-то мы с тобой добрались до любви! Я давно ждал, когда ты о ней все-таки вспомнишь. Перпетуум-мобиле каждой девицы... Чтоб ты поняла, родная, ни любовь, ни материальный расчет к добровольному соединению двух людей не имеют ни малейшего отношения! И никакой роли здесь не играют! Важно и нужно лишь одно: чтобы была пара. Все остальное по фигу! Да, если тебе угодно, пара туфель: правая и левая. И два сапога - пара! Слыхала? Чтобы у них обязательно был одинаковый фасон и размер. Чтобы их выпустила из одного и того же материала одна и та же фабрика и чтобы они лежали в одной коробке. И во всем соответствовали друг другу, подходили по всем параметрам, по вкусу, цвету и запаху. Он внимательно взглянул на Таню. - Вот это и есть пресловутая гармония взглядов, привычек и принципов, а не твоя обслюнявленная графоманскими стишатами и дилетантскими песенками любовь. Захватанная миллионами грязных пальцев. На рождение пары не влияют ни деньги, ни собственные машины, ни чувства. Просто пара - и все! И ничего больше! Ты двигай своей бестолковкой, шевели! Природу не наблюдаешь? А там, как известно, "утки все парами и с волной волна". Самый простой и естественный процесс. Я бы сказал, примитивный. И Герка со своей милашкой очень друг другу подходят, связанные уже одной ниточкой или веревочкой, шут ее знает... - Ты все чересчур упрощаешь, - не слишком уверенно сказала Таня. - И почему бы тебе не поучиться у приятеля вежливости? Ты ведь даже не умеешь нормально разговаривать с женщиной! Крашенинников положил ноги на спинку соседнего стула и допил оставшуюся водку. - Никогда и ни у кого не собираюсь ничему учиться! - отчеканил он. - Полюбите нас черненькими... Пойди-ка сюда! Я соскучился по тебе, Танька! - Не пойду! - закапризничала Таня. - Сначала нужно выяснить, пара мы с тобой или нет! - Ну и как ты будешь это выяснять, умница-разумница? - Виктор полюбовался синеватой антенкой дыма, медленно поднимающегося к потолку. - И как долго? А что ты будешь делать, если обнаружишь ненароком, что мы все-таки не пара? - Пока не знаю, - заявила Танька. - Ни того, ни другого, ни третьего! Но это не имеет никакого значения. - Как мало ты знаешь... - Виктор задумчиво погладил ладонью синий дымок. - Просто ни хрена... А что вообще, по-твоему, имеет значение? Боюсь, что до этого ты тоже пока еще не додумалась. Таня ничего не ответила, вдруг притихнув и печально опустив подбородок на руки. Виктор бросил на нее беглый взгляд. Смешная, беззащитная, глупая сыроежка осенняя... - Ты сидишь, как Аленушка у пруда... О чем ты сейчас думаешь? - О тебе, Витя, - неожиданно сказала Таня. - О тебе я могу думать? - Да что ты говоришь? - Виктор с интересом повернулся к ней, резко крутнувшись на стуле и едва не опрокинув его вместе с собой. - И что ты обо мне надумала? Таня еле сдержалась от смеха. - "Кто сидел на моем стуле и сдвинул его с места?" - радостно закричала она. - Витька, ты сейчас упадешь! Виктор тоже засмеялся и вдруг с тоской осознал, что не знает, как ему себя вести и что делать... Что теперь он, здоровый мужик и порядочный балбес, жутко, просто панически боится ее, страшится до нее дотронуться и снова ненароком повредить ей, маленькой и нежной, что-то опять сломать и нарушить в слабом и нестойком, ранимом существе, в этом худеньком теле... Он вообще не умеет с ней обращаться. Вариант непросчитанный. Как свободно и легко было ему всегда с его девками, не доставляющими ни забот, ни хлопот, ни большого удовольствия... Если уж честно. Разбитные, шумные, веселые, они запросто входили в самые разнообразные компании и подошли бы любому и каждому. И ни одна из них ему бы не подошла. Никогда, ни за что. Ни за какие коврижки! - "Знать не можешь доли своей", - промурлыкал Виктор. - Это не факт, - передразнила его Таня и глянула своими странными, одновременно веселыми и грустными глазами. Она одна умела так смотреть. - А если обратиться к гадалке? Виктор осторожно вытянул длинную руку и потрогал ее за нос. Ничего, не развалилась. Даже не отодвинулась. Можно попробовать еще... Сидит тихо и молчит. Словно ждет чего-то. Да чего от него дождешься, от идиота необструганного? Склеил чувиху, валенок!.. - Таня... - глухо и быстро заговорил Виктор, опуская ноги на пол. - Понимаешь, какая вышла история... Только ты, пожалуйста, не смейся, хотя я, конечно, ужасно смешон и все такое прочее... Но теперь я сам начал бояться... И ничего не могу с собой поделать. Я боюсь тебя! Танины глаза сделались размером с медные пятаки. И по цвету похоже. - Кажется, ты слишком много сегодня выпил, - озадаченно заметила она. - Может быть, тебе сделать крепкого чая? - Да, чефира бы недурно! - одобрил предложение Виктор. - Хотя ты снова ни фига не поняла! Я боюсь к тебе даже прикасаться после всего, что случилось, а ты со своим чаем! Он что, поможет? Если поможет, то давай! Таня тихонько хмыкнула, потом засмеялась, а потом громко захохотала, откинув назад голову. В милой ямочке между ключиц Виктор снова увидел эту коричневую круглую родинку, которую там на редкость удачно нарисовали... Он встал. Танька заливалась так, что абажур над столом зашевелился бахромой в такт незнакомой мелодии, отбрасывая пугающие, неестественные тени. - Ты надолго? - спросил Виктор, наклоняясь к ней. - Сейчас... - с трудом выговорила она, давясь от смеха. - Подожди чуточку, скоро отсмеюсь... Виктор с досадой махнул рукой. - Я не об этом! Опять не поняла, бестолкушка! Ты здесь, со мной, надолго? Он едва справлялся с захлестывавшей его нежностью к Таньке. Она совсем залилась в хохоте. - Очень... своевременный... вопрос! - прорвалось у нее. - Навсегда! - Навсегда? - Виктор рывком поднял ее со стула на руки. - Повтори, что ты сейчас сказала? - Отстань! - завопила Танька, болтая ногами. - Ты же... меня... боишься! - С этим не поспоришь! - вновь согласился с ней Виктор. - "Давай бояться вместе!" Но я хорошо запомнил твой ответ. И при случае я тебе его напомню! - А такого случая тебе не представится, Витя, - вдруг перестав смеяться, серьезно сказала Таня. Разве Виктор мог тогда предполагать, что она окажется столь страшно, зловеще права?.. Они прожили на Таткиной даче до самого мая, пока, наконец, Крохины не начали собираться что-то сажать на огороде. Зимой ходили на лыжах до абрамцевского музея, постоять у врубелевской скамьи, как говорила Таня. Заметенные снегом маленькие здания музея казались затерянными и забытыми в этом мире, лишними и никому не нужными. Спрятанная под ненадежной охраной стеклянного купола врубелевская скамья возвышалась на холме над снеговыми просторами странным, непонятным сооружением. Танька стояла рядом с Виктором, положив подбородок на лыжную палку, и задумчиво молчала. Ветер косматил и выбивал волосы из-под ее пуховой шапочки. Несмотря на свою природную гибкость и пластичность, Таня оказалась невыносливой и быстро уставала, с трудом поспевая за Виктором по лыжне. Но характер при этом проявляла удивительный. Крашенинников посмеивался, оборачиваясь и ожидая, что она вот-вот попросит остановиться отдохнуть или возвратиться назад. Иногда из вредности, для проверки, он умышленно наращивал темп, но Таня упрямо шла сзади, стиснув зубы, выбиваясь из последних силенок, и пощады не просила. "Из чего только сделаны девочки", ухмылялся про себя Виктор. Вернувшись на дачу, Таня останавливалась перед крыльцом и застывала, совершенно измученная, беспомощно повиснув на палках и не в состоянии даже снять лыжи. И Виктор, проклиная в душе и себя, и ее, расстегивал ей крепления, развязывал шнурки на ботинках и втаскивал на руках в дом, маленькую, слабую, беззащитно прижавшуюся к нему всем телом... - Ну что? - спрашивал он, искоса поглядывая на нее и накрывая на стол. - Завтра с утра побежим? - Обязательно, - бормотала Танька, прилипая к стулу. - Я только посижу чуть-чуть, ладно?.. А ты порежь нам колбаски-альбиноски... - Как водится, - согласно кивал Виктор. - Тренируйся, бабка! К весне свободно сдашь на мастера спорта! По утрам он будил ее, напевая "а была она солнышка краше". Танька открывала сонные глаза. - Что там передавало твое радио? - спрашивала она. - Так, информировало, - отвечал Виктор, прижимаясь к ее плечу. - Болтало всякие разности... Вещало. Надеюсь, нынче я тебе приснился? - Не-а, - отзывалась, потягиваясь, бесчувственная и чересчур честная Танька. - Ты ведь знаешь, мне никогда не снятся сны. Иногда их навещали Гера с Ниночкой, разок приехал Алексей, от которого Таня пришла в такой же восторг, как от Геры. - У тебя замечательные друзья, - сообщила она. - Есть такое дело, - охотно согласился Крашенинников. - Сказочные, былинные. Три богатыря с картинки. Ведь Алеша у нас по фамилии Попович, а Гера по отчеству - Никитич, один только я сбоку-припеку ... - Правда что ль? - повторила озадаченная Танька его любимый вопросик. - Или так плохо врешь на ходу? - Святая истина, - заверил ее Виктор. - Для выдумки больно примитивно, да и у меня с этим делом слабовато, правильно говоришь. Окромя всего, Геркина фамилия - Сумнительный. Ну разве такое придумаешь? Танька расхохоталась. Однажды без всякого предупреждения заявилась Татка. "Сразу здорово поплохело, - подумал Виктор. - И чего ей неймется? На дачу намылилась... Делать нечего... Проветриться решила, подышать свежим воздухом..." - Без хозяина и дом сирота, - доброжелательно поведал он Татке и поинтересовался: - Чем порадуешь? Татка неопределенно и вяло пожала плечами. Она без конца терзала и мучила цепочку на груди и выглядела весьма неважно: скучная, унылая, неулыбающаяся. Царевна-несмеяна. Но Таня подруге очень обрадовалась и защебетала, зачирикала, словно не замечая Таткиного настроения. Она водила Татку за собой в лес, закармливала дрянными консервами и тщетно пыталась разговорить. Получалось плохо. Виктор угрюмо таскался за девчонками, размышляя над тем, как сильно стали тяготить и обременять его в последнее время люди. Сплошняком не в кайф. Все, кроме Таньки. Это диагноз. Она неслабо колданула, видать. Присухой такое дело в народе зовется. Простодушная вроде на вид, бесхитростная, а вот подишь ты! Облапошила мужика и радуется. Вон как заливается! Таня звонко смеялась, усиленно развлекая Татку. Далась ей эта любимая подруга! Ну что с ним опять происходит? Татка, подарившая ему ключи от лесной избушки... Безотказная Татка, которая без колебаний бросится грудью на амбразуру, если Витюшке понадобится... И даже на нее он понес! Но справиться с собой Виктор не мог: его снова круто заносило. Только с отъездом Таты вечером в город тяжелый груз свалился с его плеч. - С Таткой что-то неважно! - объявила ему, проводив подругу, Таня. - Она стала совсем неозвученная. В чем дело, как ты думаешь? - Не драматизируй, Таня, - посоветовал ей Виктор и пристально осмотрел пустую бутылку: неплохо еще выпить! - Ты бы лучше поговорила с ней мягко, по-женски, если уж тебе так чешется все разузнать. Глядишь, она бы и раскололась! - Ты нечуткий! - заявила Таня. - И невнимательный! - С этим не поспоришь! - с готовностью подтвердил Виктор. - У меня с чуткостью давно напряженка. Мрак! А сейчас я очень паршиво себя чувствую... Таня посмотрела недоумевающе. - Перепил, что ли? - неласково поинтересовалась она. - У тебя только одно на уме, бестолковая! - не выдержал и озлобился будущий художник. - Молчала бы лучше, больше бы толку было! Перепил, перепил! Сиди и не выступай! Я, может, давно тяжко хвораю, а ты и не видишь ничего, шибко внимательная! - Чем это? - с некоторой тревогой спросила Таня. - Вроде непохоже... Ты прости, я действительно ничего не заметила. - Как водится... - мгновенно остывая, буркнул Виктор. - Ладно, не бери в голову! Проехали! Это я так, сдуру ляпнул. Здоров, как дикая зверюга! - Скорее, как твой художественный прототип Илья Муромец, - хитро поправила его Танька. Крашенинников засмеялся. - Правильно говоришь! Ох, и умна! А теперь просвети меня насчет своего творчества: я до сих пор в глаза не видел ни одного твоего даже самого куцего сценария. Или какого-нибудь рассказенка. Ты бы доверила мне свои творения! - Не-а! - отрицательно помотала головой Танька и скорчила недовольную гримасу. - Лучше потом, как-нибудь в другой раз. Ты ведь тоже не показываешь мне своих картинок! Виктор вздохнул. - Да я пишу сейчас очень мало... Уже разучился, поди, начисто, так что хвалиться нечем. - А почему мало? - удивилась Танька. - Какая вы недогадливая, сударыня! - Виктор подхватил ее со стула и усадил к себе на колени. - Когда ты, наконец, начнешь хоть чуток думать? Это ведь ты мне свет застишь, разве тут с тобой может быть нормальная работа?! Но лучше быть без ума от женщины, чем без женщины - от ума... Таня очень смутилась и растерянно провела ладонью по лицу. - Я ни при чем... - прошептала она. - Я вовсе не хотела тебе мешать... - С этим не поспоришь! - покладисто согласился с ней Виктор. - Но все приключилось без вашего хотения, мадам! Такое случается. И не слишком редко. Можете рассматривать мое заявление как официальное признание в любви! Танька вдруг снова сильно закосила, левый глаз заторопился к переносице, и у Виктора нехорошо застучало в висках. - Ты что, бестолкушка? - он зажал ее между колен. - Ну что ты, глупая? Я вроде никаких гадостей тебе на сей раз не говорил. - А как же тогда поступить с твоей теорией о парах? - ловко сориентировалась и поймала его на слове Танька. - Ведь любовь не нужна, помнишь? Что мы теперь будем с ней делать, Витя? - Ты молоток, - перебирая ее волосы, отозвался Виктор. - И вовсе не промах, опять я с тобой лопухнулся... В который раз! Что это никак у меня ничего не выстраивается, а раньше все бежало так гладко, как по ниточке... Может, без тебя я и прожил бы жизнь на халяву, без всяких тормозов... Фиг его знает, было бы мне лучше! Он задумался и замолчал, уткнувшись носом в Танькины лохмушки. Витя на распутье... - А вот что я вспомнила, - сказала она, - почему ты не прочитал мне ни одного стишка про зиму? Неужели не знаешь? - Такого не бывает, Танюша, - отозвался Виктор. - О зиме так о зиме, пожалуйста: Приди! Чтоб снова снег слепил, Чтобы желтела на опушке, Как александровский ампир, Твоя дубленочка с опушкой. Могу еще: Время года - зима. На границах спокойствие. Сны Переполнены чем-то замужним, как вязким вареньем. И глаза праотца наблюдают за дрожью блесны, Торжествующей втуне победу над щучьим веленьем. - Ну, ты даешь! - восхитилась Таня. - Откуда ты столько знаешь? - Я ничего не знаю, - медленно ответил Виктор. - Абсолютно ничего и ни о чем... Просто ловко пускаю пыль в глаза, создаю имидж, видимость. Шибко выгодное дело! Хотя в башке у меня одна только дурь. Поцелуй меня, Танька! - И это тоже дурь? - спросила она, прищурившись. - Насчет поцелуя? - А вот это как раз не факт, - пробормотал Виктор. - За фигом на тебе вечно столько тряпок? В доме ведь африканская жара... Начхали, Танька, мы с тобой на советы классика, заклинавшего "не ходите, дети, в Африку гулять!" И ничем хорошим наше непослушание не кончится... Кто ему тогда подсказал эту вещую мысль?.. 10 На все лето теремок пришлось покинуть, вернув его на время хозяевам. И тут как раз начались неприятности: Гера признался Виктору, что Таткины родители в полном недоумении и замешательстве тщетно зазывают его к себе в гости - почему бы ему не приехать туда, где он провел около года? И он не знает, что делать. Ехать для отвода глаз не хочется и врать очень противно. - Да, крепко я тебя подставил, - невесело и виновато сказал Виктор. - Угораздило идиота... Теперь не расхлебаешь. А что Татка? - А что Татка? - пожал плечами Гера. - Словно ничего не происходит, пишет портрет соседки в лиловом платке и уверяет родителей, что я просто очень занят. - Бредятина! Мрак! - проворчал Виктор. - Лажанулись мы с тобой, Герка... - А самое плохое, Витя, - продолжал Гера, - что я собираюсь жениться. Кстати, не забудь: двадцатого ты должен быть у нас. - Что-о? - прошептал ошарашенный Виктор и судорожно взлохматил пятерней волосы. - Ты ведь в курсе наших обстоятельств: ни у меня, ни у Таньки невозможно... И если избушка на курьих ножках отпадет... Ты же нас без ножа зарежешь! Я раньше всегда по чужим хатам ошивался. Тебе вступило жениться? Шибко приспичило? Что, Нинка без штампа не дает? Крашенинников накалялся все сильней. - Или ты туфли без примерки покупаешь? Такие дела с кондачка не делают! Кому бумага вшивая понадобилась? И еще так спешно! Может, дитя по неопытности ненароком заделали? Его охватил ужас. Неужели он больше никогда не будет подниматься по утрам на чердачок, чтобы разбудить Таньку и доложить ей, что "один раз в год сады цветут"? А она не распахнет ему навстречу глаза в ржавую крапинку и не засмеется, окинув взглядом его длинную нескладную фигуру? И не удивится: "ну зачем так много мне одной?" И самое поразительное, что действительно одной... Гера выслушал пламенную отповедь Виктора совершенно бесстрастно, ни на мгновение не изменившись в лице. - Ты все сказал? - поинтересовался он, когда приятель умолк. - Послушай, Добрыня Никитич! - взмолился Виктор, чувствуя, что теряет почву под ногами. - Ты попробуй представить, как выглядит твоя Нинка, когда у нее насморк! И вообще сосульки красивы только зимой на крыше, а не в марте, когда падают тебе на голову... Ну, хоть повремени до осени! Осенью я что-нибудь придумаю! - Что? - спросил Гера. Виктор заметался в поисках ответа. Конечно, пока предложить ему нечего. - Обман не может продолжаться вечно, - сказал Георгий. - Но, в конце концов, зачем Крохиным знать, что я женился? Я попрошу родителей никому не рассказывать. И этот полоумный! Нет, Виктору положительно везет на сумасшедших друзей и подруг! - Думай, что говоришь! - прорычал он, как загнанный зверь. - Мы и так почти год Крохиным мозги компостируем! Нам больше не увидеть ключей, как своих ушей! А ты рискуешь навсегда потерять любовь и уважение Таткиных родителей! - Что поделаешь! - развел руками Гера. - Это все равно должно было когда-нибудь случиться. Ну да, он всегда очень четкий и рассудительный! - Ох, и умен! - безнадежно пробормотал Виктор. - И, натурально, прав. Я сам во всем виноват, впутал тебя и Татку... - Положим, меня ты не впутывал, - уточнил Гера. - Это Нателла постаралась при моем полном согласии. Но мне кажется, еще ничего не потеряно и можно на ходу кое-что поправить. Ты слишком быстро скис, Витя, а надо искать выход. Легко ему рассуждать! Крашенинников взглянул на друга с ненавистью. - Что ты понимаешь? - начал он, снова закипая, но обстановку разрядила Татка, которая и спасла Виктора на краю последнего отчаяния. Она появилась улыбающаяся, в чем-то несусветно ярком, и с ходу попросила: - Не ссорьтесь, мальчики! Вам не идет! А что случилось? Выяснив суть дела, она презрительно фыркнула. - Делов-то куча! - весьма "интеллигентно" сказала она, вздернув плечи. - Теперь я ключи уворую для тебя, Витюша, но только в августе. И пускай Герочка женится, ты ему не препятствуй. Дело хорошее! - Ничего хорошего, кроме плохого. Сомнительная фамилия "Сумнительная"... Неужто Нинке нравится? - машинально прокомментировал растерявшийся Виктор: даже от Татки он не ждал подобного жеста. - А как же твои моральные принципы? - не к месту поинтересовался у нее Георгий. - К чертям собачьим! - энергично высказалась Татка. - Раз они мешают вашему счастью! Она всегда была своя в доску. Все лето Виктор провел как в тумане, словно в нехорошем тревожном сне. Он страшно мучился без Таньки, а встречаться приходилось лишь в парке на скамейке. Совершенно одурев к вечеру от жары и одиночества, Виктор звонил Тане и требовал, чтобы она немедленно вышла на улицу. Испуганная его тоном Танька тотчас прилетала к метро. - Таня! - бросался к ней навстречу Виктор. - Ради всего святого скажи: какая разница между глаголом и сказуемым? - Балда! - смеялась Танька. - Ты настоящий урод, Витя! В следующий раз он изобретал совсем другую проблему. - Танечка, родная, как говорить правильно: укра"инский или украи"нский? Или стонал: - Таня, умоляю, "не думай о секундах свысока"! - Просто глупо! - наконец обиделась Таня. - У тебя что, нет других тем для разговоров? - Это и паровозу понятно, - ласково объяснил Виктор. - И никогда не было. А где мне их взять? Бедного мальчика воспитывала программная литература и советская песенная классика. Поэтому я и вырос таким дебилом. Так что я тебя поздравляю: ты здорово прокололась с выбором! Он наклонился к Тане, осторожно поцеловал ее в лоб и нежно сообщил, глядя в глаза: - "Ты - моя мелодия!" - А хотелось бы быть музой! - нагло заявила Танька. - Какой-то там мелодии - еще, кстати, неизвестно какой - для меня маловато! - А ты капризна, родная! - заметил Виктор и тут же попросил с чувством: - Ну, тогда "стань моей сиреною"! Таня наморщила нос и поощрительно улыбнулась: сирена ее устраивала значительно больше. - Уже занятнее, - сказала она. - Продолжай! Крашенинников молчал. - Неужели иссяк запас песенной классики? - изумилась Таня. - Или ты выдохся? Не подсказать ли тебе что-нибудь? - Я тебя умоляю, - пробормотал Виктор и вдруг нервно стиснул Таньку ладонями так, что она жалобно ойкнула от боли и неожиданности. - Таня, - заговорил он быстро и напряженно, - я не доживу без тебя до осени, я, наверное, скоро сойду с ума, или заболею, или застрелюсь! Или не знаю что... Сдохну как собака. Но я не могу тебя не видеть, не слышать, не чувствовать!.. Это просто невозможно, Танька! Мне обрыдло общаться с тобой по телефону! Придумай что-нибудь, ну, пожалуйста! У тебя наверняка есть Брижиттки с квартирами! Таня прикусила нижнюю губу и притихла. - Брижиттки есть, - прошептала она, - а квартиры - фига! - Почему же ты у меня такая недогадливая, родная? - застонал Виктор. - Непронырливая! Почему ты до сих пор не обзавелась дочкой Герасимова в качестве подружки? - Потому что у него нет дочки! - отпарировала Танька. - Да что ты говоришь? - изумился Виктор. - Шибко неудачно! А я так на это рассчитывал! - И вообще ты, очевидно, забыл, что у меня есть Татка с дачей! - заявила Таня. - Еще неизвестно, у кого она есть: у тебя или у меня, - пробормотал Виктор. - Татка - наше общее народное достояние! - Не паясничай, Витя! - строго, с легким раздражением попросила Таня. - Надоедает иногда! - Я сам себе тоже иногда надоедаю. Еще как! - пробормотал Виктор. - "И в кого такой я уродился, трудно мне с характером моим..." Но труднее всего мне без тебя, Таня... Придумать они так ничего и не смогли. До августа Виктор удивлял мать тем, что постоянно болтался дома. - Скажи, Витя, - спросила она, водя кисточкой по холсту в своей комнате, - почему ты перестал ходить к друзьям: и к Гере, и к Алеше? - Герка женился, у него теперь семья, дети, - мрачно сообщил сын. - Да? - искренне обрадовалась мать. - Это замечательно! И кто же у него родился? - Неведома зверюшка, - хмуро известил Виктор. - Ты лучше не приставай ко мне, я сейчас бешеный. Вечером он, как всегда, позвонил Тане. - Депрессушник заел, - пожаловался он. - Берет верх депрессуха проклятая! Сладу с ней нет! Наверное, я скоро умру... Ты хотя бы придешь меня хоронить? - Дурак! - возмутилась Таня. - Тебе нужно было идти вместе с Алексеем в цирк! - Меня туда не взяли из-за роста, - грустно доложил Крашенинников. - Я свободно достаю рукой до купола, если встану на цыпочки. Там сказали, что "во флоте вы нужны, послужите для страны"! - Почему же ты не последовал мудрому совету, а полез в художники? - осведомилась Таня. - Любезность за любезность, - отозвался Виктор. - По той же причине, по которой ты, презрев судьбу простой советской домохозяйки и даже не научившись мыть тарелки - они у тебя всегда после мытья жирные, заметь! - двинулась в сценаристки! Ну-ка, скажи быстренько, как правильно пишется "бессребреник"? - С тремя "з"! - заявила Танька. - И отцепись от меня! - Ни за что! - ответил Виктор. - Я назло тебе из последних сил дотяну до августа, все-таки выживу и доползу до нашего чердачка! Танька повесила трубку. Август выдался на редкость холодным и дождливым, видимо, специально для Виктора. Да и Надежда Николаевна погрустнела и стала прихварывать после свадьбы Геры, чем несказанно удивила родную дочь. Поэтому уже в середине месяца Крохины уехали в Москву, и Татка молча принесла Виктору ключи. Он, как безумный, рванулся к Таньке. - "На Пушкино в девять идет электричка, - сообщил он с порога. - Послушайте, вы отказаться не вправе: кукушка снесла в нашей роще яичко, чтоб вас с наступающим счастьем поздравить!" Танька засмеялась. - Ты неисправим! Но утром я не могу. - И это ответ? - возмутился Виктор. - "Спешу к вам, голову сломя. И как вас нахожу? В каком-то строгом чине! Вот полчаса холодности терплю! Лицо святейшей богомолки!.. И все-таки я вас без памяти..." Последнее слово Виктор проглотил и уверенно заявил: - Сможешь! Иначе я за себя не ручаюсь! А что такое "саламата"? - Витька, уймись! - закричала Таня, отталкивая его от себя. - Завтра утром к нам приезжает мамин двоюродный брат из Ташкента, и я должна... - Перебьется! - холодно оборвал ее Виктор. - В восемь я за тобой заеду, смотри, не проспи! Иначе я увезу тебя с собой в ночной рубашке! И снова был их маленький, волшебный чердачок в лесной избушке. И снова осень, смутное желтое время, когда хочется все бросить, обо всем забыть и поселиться в теремке навсегда, до скончания жизни. "И пускай на них люди зарятся"... Тот день ничем не отличался от остальных. С утра дождя не было, и, заскочив домой только наспех пообедать, они бродили по лесу почти до самого вечера. Танька беззаботно собирала в букет опавшие кленовые листья, а Виктор вышагивал следом, тихо, чтобы она не слышала, мурлыча: "Милая моя, солнышко лесное..." Двое вышли из леса неожиданно: один маленький, тряпичный, второй повыше и наоборот, словно одеревеневший. "Железный дровосек", - подумал, увидев его, Виктор и совершенно неуместно ляпнул: - Двое вышли из леса... Таня удивленно оторвалась от листьев. - Кто? - спросила она. - Без понятия, - протянул Виктор. - Кто-то... Почему-то ему сразу стало не по себе и в животе неприятно заныло, засосало... В осеннем воздухе запахло тревогой. Двое приближались к ним. - Таня... - начал Виктор, но не успел закончить. Двое, быстро окружив их, встали с обеих сторон, пробуя отрезать им путь к отступлению. Танька недоуменно озиралась. Виктор показал ей глазами: спрячься на всякий случай за мной, но маленький разгадал его взгляд и цепко схватил Таню за руку. Виктор прикинул свои возможности - конечно, их двое, и вероятно, у них имеется что-нибудь серьезное в карманах, но он все-таки выше и сильнее. Вот Танька... Вечно она со своей нерасторопностью. Плохи наши дела, Танюша... - Что нужно, мужики? - спросил он, стараясь говорить спокойно и уверенно. Вокруг - ни души. Из-за холодов и дождей поселок обезлюдел до весны. - От тебя - ничего, - ответил, с трудом ворочая языком, - наркоты, что ли, насосался? - "железный дровосек". - Ты дуй отсюда, да поскорее! Виктор сделал шаг в сторону Тани. "Дровосек" тотчас последовал за ним. - Разбежался! - обнадежил его Виктор. - Дурь обсуждению не подлежит. Мы уйдем отсюда только вместе! Маленький нехорошо засмеялся. - Объяснись с ним, Толик, - сказал он, не выпуская Таню. Она стояла, по-прежнему не понимая, что происходит. "Дровосек" на "железных ногах", тупой и тяжелый, вплотную придвинулся к Виктору. - Что смотришь, мальчик, ударить хочешь? - поинтересовался у него Крашенинников. - Хуже будет, - пообещал "дровосек", наконец в муках родив одну фразу. - Это вряд ли, - ухмыльнулся Виктор. - Если только тебе... И тут же почувствовал, как свинцовый кулак вошел в солнечное сплетение. - "Чуть помедленнее, кони, чуть помедленнее...", - прошептал Виктор, с трудом выпрямляясь. Боль была острой, но вполне терпимой, и Виктор, спружинившись, сильно заехал "дровосеку" в лицо. Его преимущество сейчас заключалось в том, что маленький не мог прийти на помощь корешу, иначе ему пришлось бы отпустить Таню. Но то же самое сообразили и эти двое. Маленький быстро повернулся, и Виктор не успел заметить, что произошло, но Таня, мгновенно побледнев, медленно стала оседать на землю. - Ах, так?! - прошипел, зверея, Виктор. - Ну, ребятки, пеняйте на себя! Он никогда в своей жизни - ни до, ни после - не дрался злее, яростнее и ожесточеннее, чем тогда. В тот момент он был способен на что угодно, на самое страшное, потому что потерял всякий контроль над собой. Краем глаза Виктор наблюдал за Танькой - как она? Вроде малость оклемалась, но двигается слабовато. Маленький догадался, что Таня в любом случае от них никуда не денется, и присоединился к "железному дровосеку". Левый глаз Крашенинникова совершенно заплыл. Несмотря на немалый рост Виктора, "дровосек" ухитрился разбить ему в кровь лицо, и она теперь стремительно заливала рот, непрерывно вытекала из носа - может быть, сломанного, кто знает... "Железный" дрался уверенно, хотя заторможенно, как в замедленных кадрах, что все-таки очень напоминало наркоту, и это придавало Виктору силы. Он должен справиться. Однако маленький понял то же самое. И тогда он вытащил нож. Да, Виктор ловко успел перехватить его кисть, но неудачно согнулся, и нож полоснул выше левой брови. Кровь заливала, не давая смотреть. Плохи наши дела, Танюша... Виктор начал терять силы. Очевидно, ему поранили ему руку, потому что страшно болело левое предплечье. Маленький потянул "дровосека" за собой - Виктор уже опустился на землю, и с ним, вроде, вопрос был решен. Но сознание не покидало Крашенинникова, и двое все-таки просчитались. Виктор с трудом, кое-как вытер кровь и поднял голову: Таня опять страшно косила. В глазах, устремленных на него, казалось, исчезло всякое выражение, но Виктор хорошо знал, что она думает и что произойдет, если его сейчас прирежут или он хотя бы на время отключится. Не может он отдать им на растерзание свою Таньку... И он им ее не отдаст. Правой, еще более-менее благополучной и послушной рукой он машинально пытался нащупать возле себя камень, но, как назло, ничего похожего не находилось. "Дровосек" железной хваткой рванул Таньку на себя, и Крашенинников начал медленно подниматься. Теперь ему нужно было только успеть... Прежде чем эти двое что-нибудь сообразили, Виктор в несколько огромных шагов настиг их и почти не задумываясь, что делает, в вакууме отчаяния сомкнул пальцы на тонком Танькином горле. Круглая коричневая родинка между ключиц... Он не отдаст им Таньку... На него смотрели глаза с рыжеватыми крапинками. Левый страшно косил... Они все понимали. И сознание потихоньку меркло в них, оставляя Таню навсегда... Виктор не слышал, как истошно орали эти двое, тщетно пытаясь отодрать его пальцы от Тани. Она уже была мертва, но разжать рук он никак не мог. Матюгаясь, маленький старался ему помочь. Зачем, Виктор не понимал. - Ты псих, шизанутый! - орал маленький. - Бежи отсюда скорей! Тронулся, видать, он, Толик! Давай уходить, пусть он сам тут разбирается! Но они почему-то медлили, топтались на месте, все тише и тише матюгаясь. Виктор осторожно опустил Таню на мокрые листья и лег рядом. Сквозь кровь, заливавшую лицо, он смотрел на ее быстро застывающий профиль: ровненький нос, рот, приоткрытый в последнем удушье, страшный, искаженный, прилипшие ко лбу волосы... Широко открытые глаза цвета подсолнечного масла... И букет смятых кленовых листьев, собранный ее руками. Виктор с трудом дотянулся и положил ей его на грудь. - Ты, парень, чего, и вправду не в себе? - спросил маленький. Похоже, "дровосек" даром речи почти не владел. - Ты зачем девку порешил? Виктор глянул на него из-под припухших век. - Чтобы ты не порешил, сволочь! - прохрипел он и попробовал встать. Видно, было нечто такое в движениях и взгляде Крашенинникова, что вдруг испугало их, хотя теперь они свободно могли прирезать его, едва стоящего на ногах. Но они испугались. Маленький начал суетливо озираться и неуверенно попятился. - Отваливаем, Толик! - сказал он. - Ну его на хер! Они исчезли так мгновенно, словно провалились сквозь землю. Ушли куда-то в лес известными лишь им тропами. Ветер шевелил кленовые листья на Таниной груди. Тишина навалилась смертельной, невыносимой, невероятной тяжестью. - Таня, - сказал Виктор и снова опустился на землю, - Танечка, родная, встань, а?.. Хочешь, я тебе помогу?.. Я ведь сильный, ты знаешь, я сумею отнести тебя в избушку... В воскресенье приедет Алеша. Ты ведь его любишь, Таня... Он удивится, если вдруг не застанет тебя. А Татка просила яблок из сада... Она любит красные... Таня, хочешь, я больше никогда в жизни не буду петь дурацкие песни и читать стихи?.. Тебе ведь это не нравится, правда?.. И мне тоже... А листья надо погладить утюгом, тогда они будут стоять у нас долго-долго... Ты только встань и увидишь, как все будет хорошо-хорошо... Он прижался к Таниному плечу и застыл. Он не знал и не помнил, сколько прошло времени. В полной темноте начался дождь, осторожно застучал по веткам, и Виктор очнулся от холодных, секущих лицо капель. Его бил озноб. Таня лежала рядом, бесконечно близкая и страшно далекая. - "Где, в каких краях, встретимся с тобою...", - прошептал Виктор и снова попробовал встать. Все тело болело, но кровь почти остановилась, запеклась на щеках твердой отвратительной коркой. Дождь шел все сильнее, а он "смывает все следы", подумал Виктор. Сознание стало неожиданно ясным и острым - теперь нужно уходить. Конечно, возникнет вопрос о том, как Таня сюда попала, а Тата, Гера, Алеша, Нина отлично знают, с кем она здесь жила. Нет, уходить нет смысла. Виктор опять лег, уткнувшись носом в землю. Он должен быть с Таней, пока их не найдут. Если сам не подохнет к тому времени. Ну, не ползти же ему в милицию, которая, кстати, неизвестно где находится... И вокруг ни души. Но он ошибался. Как в дурном сне, перед ним вдруг возник тот маленький, тряпочный. Почему-то он был один, без своего кореша, и тоже, казалось, дрожал в ознобе. Виктор решил, что ему мнится, мерещится, что просто начинается бред, но потом вдруг уверовал: маленький существует. Он присел на корточки возле Виктора и забормотал быстро-быстро, пугливо озираясь: - Парень, слышь меня, парень? Ты чего тут разлегся, ведь заберут! - "Оттого, что лес - моя колыбель, и могила - лес", - прошептал Виктор. - Не убеждает? А я думал, ты вернулся, чтобы меня пришить. Без забот, без хлопот! Потому что вовремя не успел. И это самое лучшее, что можно придумать! И тебе спокойно, и мне хорошо... Давай, друг, действуй! - Поднимайся, слышь? - повторял маленький, словно до него не доходил смысл сказанного Виктором. - Вставай и бежи! Тебе есть где схорониться? Ехай в город! У тебя там живет кто? Или с нами пойдем. Но это хужее, лучше ты сам спрячься. Нас не найдут, а ты чего-нибудь про себя выдумай по дороге. Я как лучше хочу, парень! Слышь, эй! Или ты совсем тронулся? Виктор с трудом разлепил затекшие веки. Чего он так старается? И кто из них двоих действительно тронулся? - "Где ж ты, времечко лихое, когда можно было жить разбоем, да-да! Неужели это время не вернется никогда?" - сипло пропел Виктор. Маленький испугался не на шутку. - Ты чего это... вроде как поешь? - спросил он, совершенно ошалев. - "Нам песня строить и жить помогает!" - уведомил Виктор. - А тебе, мразь, что нужно? Зачем вякаешь? Ты свое дело сделал, подонок, хочешь докончить, так я ведь ничего не имею против! Валяй, только поживее! И с концами! Маленький обрадовался и сразу успокоился. - Ну, заговорил по-человечески! А то ни черта не поймешь! Не то стихи, не то песни... Все странные какие-то... Ты поспеши к первой электричке, хочешь, я доведу? Ничего здесь не трогай, следов, слышь, не останется! Только уходить надо по-быстрому! Смывайся, парень, я ведь тебе добра хочу! Виктор засмеялся. - Добра хочешь? - переспросил он и сел. - Ты мне хочешь добра?! Звучит превосходно! Впечатляет во всех отношениях! Надо же, как мне неожиданно повезло: встретил в лесу друга! "Только раз бывает в жизни встреча"! Руки судорожно, непроизвольно сжимались в кулаки, и маленький поджался и испуганно попятился. - Ты чего, а? - забормотал он. - Ну, ты чего, психопат? Никогда чокнутого такого не видал... И Виктор внезапно догадался, что произошло: из жертвы он превратился в глазах маленького в сообщника, в такого же преступника, убийцу, висельника, стал своим, родным и близким человеком, с которым можно и нужно закорешить, которому необходимо помочь. Поэтому он удостоился чести быть спасаемым. Крашенинников усмехнулся. Ему, наконец, удалось встать и выпрямиться во весь рост. Он с трудом сделал шаг, стараясь не упасть, но маленький опять исчез, вновь как сквозь землю провалился. Тогда Виктор думал, что навсегда... Словно в бреду, он добрался до станции и забился в пустой холодный вагон первой электрички. Всю дорогу он провел в тяжелом полусне. В Москве от него в страхе шарахались ранние прохожие, а милиционер на перекрестке вежливо поинтересовался, не нужна ли помощь. Виктор улыбнулся разбитыми губами и ответил, что с ним все в порядке, нормалек! Домой он, конечно, заявиться не рискнул, а у Алексея родители недавно отбыли в отпуск на юг, поэтому, не размышляя, Виктор двинулся к приятелю. Алексей тихо ахнул и отступил, открыв дверь, но не задал ни одного вопроса. - Алексис, - сказал ему Виктор, с трудом открывая рот, - я должен пожить у тебя какое-то время. Неплохо бы вымыться и облиться йодом. Или зеленкой. Что имеется. Алексей молча быстро раздел его и начал приводить в порядок, как умел. Лицо сильно щипало, но Виктор молчал. Особенно тяжко ныла левая рука. - Врача бы, - осторожно предложил Алексей. - Ни в коем случае! - отрезал Виктор. - Дай водки, и побольше! Можно аспирину. И чая... Потом начался бред. 11 Как выяснилось позже, Татка категорически отказалась отправить Виктора в больницу, а Гера и Алексей молчаливо с ней согласились. Знакомого врача приводил Алеша. Сквозь густой молочный туман, опутавший Виктора как пеленкой и не дававший двигаться и дышать, он изредка с трудом различал Таткин большой рот, Нинкины беленькие, низко спадающие на лоб кудряшки, серые глаза Геры... Чьи-то руки часто переворачивали его, меняли повязки и простыни, что-то кололи... Кто-то поил его из ложки: жидкость была кислой и очень приятной. Один раз из молока выплыло вдруг лицо Надежды Николаевны, но, возможно, это ему померещилось. Виктор пришел в себя вечером: комната приняла свои привычные очертания неожиданно, из-за стены доносились приглушенные голоса Алеши и Геры. - Эй! - попробовал крикнуть Виктор. Получилось что-то слабое, противоестественное. - Эй, там, на палубе! Придите кто-нибудь! Они появились оба как по команде. - Наконец-то! - сказал Алексей с видимым облегчением. - Думали, жив не будешь. - Совсем на ладан дышал? - заинтересовался Виктор. - Значит, "как я выжил, будем знать только мы с тобой?" Сейчас встану, погоди! - Да ты обалдел! - кинулся к нему Алексей. - Я тебе встану! Быстро у меня схлопочешь! - Грешно бить такого лядащенького, которого соплей зашибить запросто, - объявил Виктор, с трудом пошевелив левой рукой. - Где это я так здорово гвозданулся? - А ты разве ничего не помнишь? - с тревогой спросил Гера. - Пьян был в дымину, - откровенно признался Виктор. - Шибко нализался где-то на халяву... Собирался на дачу... Но, видно, не доехал... По башке чем-то саданули и по морде съездили. А поезд ушел, платочками помахали. Он врал, презирая себя и себя ненавидя. Но что-то мерзкое, гнусное, гаденькое в его душе, вроде того маленького человечка в лесу, диктовало ему свои жесткие условия, заставляя лгать, изворачиваться, выкручиваться... Только бы не дознались правды... Теперь он уже ее не хотел и боялся. Гера и Алексей переглянулись. - Виктор, - нерешительно начал Георгий. Алексей отвернулся к окну. - Мы должны сказать тебе, Виктор... Ты очень долго болел. Таню убили недалеко от дачи, в лесу... В тот самый день, когда ты... В общем, тебя там тогда почему-то не оказалось... А был ли мальчик-то? Может, мальчика и не было... "Я был! - хотел закричать Виктор. - Я как раз был там, и это я, я, своими руками, вот этими самыми грязными лапами убил ее, задушил, потому что на мгновение сошел с ума и подумал, что так будет для нее лучше! Но это невозможно теперь никому объяснить! Да и, наверное, не нужно..." - А листики? - спросил он, забыв, что упоминание о них может его выдать. Алексей и Гера снова беспокойно посмотрели друг на друга. - Какие листики? - осторожно спросил Георгий. - Желтые... Ну, те самые, что она так любила всегда собирать... Кленовые, кажется... Где теперь эти листочки? Куда они подевались? Серый взгляд Геры стремительно потемнел, а Алексей присел на стул возле дивана. - Витя, - тихо попросил Алеша, - постарайся взять себя в руки. Наверное, не нужно было тебе сразу говорить... Тебя действительно ударили по голове? - Без понятия, - пробормотал Виктор. - Вероятно... Видишь, вся морда опухла. А может, это я сам за камень зацепился... И он снова начал бредить, пролежав пластом еще несколько дней. Таню похоронили без него: молчаливые и сумрачные друзья Виктора сделали все, что необходимо. Следствие быстро зашло в тупик, и ничего выяснить не удалось. Ни Алексей, ни Гера, ни Тата не сказали следователю, что Таня жила на даче с Виктором. Тата просто объяснила, что ее лучшая подруга детства иногда брала у нее ключи. Виктору трудно было до конца понять, почему они так поступили: то ли смутно догадывались о чем-то, что-то подозревали и не хотели ворошить зловещую, темную тайну, то ли невероятно устав, стремились уберечь его и себя и поскорее освободиться от тягостных подробностей, выяснений, допросов. Да, никто не хотел ничего выяснять: значит, так распорядилась судьба, так она пожелала, жесткая и своенравная во всех отношениях. И возражать и спорить бесполезно. Виктор встал только в октябре, когда на улице уже начиналась ранняя зима с первым мокрым, ласковым снегом и слякотью под ногами. Он даже не пошел к Тане на кладбище. Виктор сразу запил, страшно, по-черному, отказавшись от всяких контактов, встреч и знакомых. Словно отрезал прошлое, обрубил. Пил он беспробудно до самой весны, и лишь усилиями Геры, Татки и их родителей Виктору разрешили в порядке исключения сдавать сессию позже. Впрочем, в институте довольно охотно пошли навстречу: приближалась защита диплома, и Крашенинникова - этот подающий большие надежды талант - старались вытянуть как могли. Почерневший, обросший, с отеками под глазами, Виктор целыми днями валялся на диване, потягивая из бутылки водку и не поднимая телефонной трубки. По ночам его мучили тяжелые сны. Налетали, как комары, стайками, и каждый норовил укусить побольнее, до крови. Долгие, до того терзающие сны, что ложиться спать вечером иногда было страшно. Проснувшись посреди ночи после кошмара, Виктор вставал и долго бродил босиком от окна к дивану и обратно. Как тогда на даче... Почему-то в этих бредовых сновидениях он кричал, долго, упорно в чем-то обвиняя Таню, размахивал кулаками и грозил убить. Сам себя во сне он очень жалел: бесприютный, несчастный, оборванный, с незаконченными работами, отчего-то голодный и постоянно мечтающий выпить. Он плакал ночью некрасивыми, пьяными, тоскливыми слезами и все обвинял Таню и спрашивал без конца, почему она ушла и не хочет вернуться, ведь он пропадет без нее, как она не понимает этого?.. В одном ее имени, если произнести его медленно, нараспев, всегда таилось для Виктора что-то необыкновенно милое, притягательное, редкое. Ну, послушайте сами - Та-а-ня-я! Целая музыкальная фраза - Та-а-ня-я! А точнее - ударившая громом симфония, целая прожитая жизнь, нераскрытая настоящая тайна - Таня, Таня, Таня!.. Виктор терзался и мучился воспоминаниями, как зубной болью, понимая, что его больной зуб нельзя ни вылечить, ни удалить. Как-то вечером зашла Тата. Виктор пожалел, что открыл ей. Она неслышно разделась в передней, сняла сапоги и вошла в комнату. Мельком взглянув на Виктора и ничем не выдав своего впечатления, уселась, широко, безмятежно улыбаясь во весь рот, и аккуратно расправив вокруг себя юбочку. - А где мама? - спросила Татка как ни в чем не бывало. - Не выдерживает моего вида, - объяснил, снова укладываясь на диван, Виктор. - Она ведь уже совсем старенькая. А посему часто сбегает от меня к родственникам и знакомым. В данный момент пребывает у тетки. Ты как-то слишком быстро добралась ко мне после лекций, Кроха! Разве что перелетела сюда на крыльях любви... Его откровения всегда доставались окружающим очень больно. - Ну, к чему это, Витя! - спокойно сказала Татка, стараясь не обращать ни малейшего внимания на его тон. - Так, ни к чему! Ни к чему особенному! Сдуру ляпнул! - с досадой сказал Виктор. - Сигарет захватить не догадалась? Тебе чего от меня нужно, Нателла? Он не особенно следил ни за своими речами, ни за мыслями. - Ты бы посещал иногда любимое учебное заведение, - осторожно посоветовала Татка. - Ништяк, "отряд не заметил потери бойца!" - заверил Виктор, но на всякий случай поинтересовался: - Чем еще порадуешь? - Там все скучают без тебя, - хладнокровно продолжала Тата. - Особенно нежный привет передавала Рита. - А-а! Это мы уже сто раз проходили! - поморщился Виктор. - Так ты притащилась сюда ради ее привета? Не слабо! Самое оно! - Не только, - сказала Тата. - Мне захотелось тебя повидать. Имею я, в конце концов, на это право или нет? Выглядишь чудненько... Знаешь что, давай я на время останусь у тебя! Мамы нет... Уберу тут все, вымою. Приведу в порядок. Буду тебе готовить... Я умею. Тоном и обликом Татка живо напомнила Крашенинникову жену декабриста. Лицо ее сияло. - Не напрягайся! - тут же предал Татку Виктор, разом обесценив эту редкую верность и убив охватившее ее вдохновение. - Устал я от знакомых, Кроха... Мне все обрыдло. Валяюсь тут - и лафа! Не боись! Татка снова бережно пригладила пеструю юбочку. Не дай Бог, сомнется... - Диплом на носу, - сообщила она. - Неужели?! Улет! - изумился Виктор. - Как это я все начисто перезабыл? Хорошо, что хоть ты мне напомнила! - Он опустил руку и достал из-за дивана недопитую бутылку. - Пить будешь? Тата отрицательно покачала головой. - Надо полить цветы, - сказала она. - Они у тебя совсем завяли... Виктор сделал несколько глотков и запустил в Татку пустую бутылку. Она пролетела в нескольких сантиметрах от головы Крохи и благополучно приземлилась на пол, с жутким звоном разлетевшись на множество осколков. "Жаль, - злобно подумал Виктор. - Неплохо бы еще одну укокошить". Татка не шевельнулась. - Уйди, не отсвечивай! - неласково попросил Виктор. - Пустышку тянешь! А если бы я тебе сейчас заехал по кумполу? Ухайдакал бы запросто! Сплошная дурь в башке... - К тебе завтра собираются Гера с Ниной, - тихо сказала Тата, не глядя на Виктора. - Пусть застрелятся! - порекомендовал он. - Еще и Нинка в придачу! Они меня совсем затрахали! Давно пора на меня начхать, никак не доходит? - Когда ты болел, - с маниакальным упорством гнула свое Тата, - Нина не одну ночь провела в Алешиной квартире. Мы с ней чередовались, потому что мальчики не справлялись. - А я просил вас об этом? - взвился Виктор. Он сел и посмотрел на Татку с откровенной ненавистью. - Просил?! Лучше бы вы дали мне сдохнуть от пневмонии и заражения крови, чем теперь цепляться и лезть со своей хреновой заботой и ненужными разговорами! Вы мне все осточертели, надоели до смерти! Видеть вас не могу! Идите на фиг! Так Герке и передай! Спекся я, соображаешь? Башкой-то ведь звезданулся! Далась вам эта опека над убогим, о которой я вовсе не мечтаю! - Хватит! - закричала вдруг Татка и вскочила. - Я тебя уже полчаса выслушиваю! - Она подлетела к Виктору и яростно, бешено заколотила костлявыми кулачками по его плечу. - Ты негодяй, Витька! Просто настоящий мерзавец и сволочь! Хочу погибнуть и погибну! Нечего со мной возиться! Татка очень похоже передразнила интонацию Виктора, и он машинально отпрянул и замолчал, ошеломленный и подавленный ее натиском. - Что ты тут бесконечно изображаешь Наташу Ростову, отказывающую князю Андрею? В истерика превратился, в тряпку! В бабу ненормальную! Сцены всякие разыгрываешь! Ему, видите ли, все надоело! Чего ты этим добьешься? Да нам тоже уже все до смерти надоело, заметь, как ты любишь говорить! Нельзя так распускаться, Витя! И тебе никак нельзя бросить сейчас институт, ну нельзя, понимаешь?! - Можно, нельзя... Огорошила! - проворчал притихший Виктор, снова ложась. - Мне все давно можно... На мне плохо сказывается пристрастие киностудий всего мира к мелодрамам. И что ты колотишь по плечу, дура, оно у меня только недавно зажило! Опять изувечишь, и снова лечить придется. Ты этого хочешь? - А ты чего хочешь? - спросила разумная и догадливая Татка. Крашенинников ничего не мог ей ответить. Чего он хочет? Да ничего, пожалуй... Впрочем, нет, водчонки неплохо... И горячего чая. - Чефира бы, - пробормотал он. - Похвалялась, что умеешь готовить... - Ну ладно, - чуточку остывая, сказала хмурая Татка. - Чефира так чефира! Только пить его ты будешь на кухне, поэтому с дивана придется встать. - Заметано, - буркнул Виктор. - Встану. И пойду. Чего еще от меня требуется? - Пока ничего, - Татка повернулась и пошла на кухню. Вскоре оттуда донеслись позвякивание посуды и свист закипающего чайника, поплыли вкусные запахи. Виктор поднялся и посмотрел на себя в зеркало. Ну и рожа! Риточка передавала привет? Ишь ты, не забыла... Он пригладил пятерней волосы и вышел на кухню. Татка наливала чай. - Откуда дровишки? - спросил хозяин, оглядывая неплохо сервированный стол. - Неужто это все было у нас в доме? - Заглядывать иногда в холодильник надо, - посоветовала Татка. - И в шкаф. - Раз уж ты пришла, давай с тобой обсудим, Татусик, один шибко занимающий и волнующий меня в последнее время вопрос, - сказал Виктор, придвигаясь поближе к столу. - Ты, как живописец и женщина, должна в этом прекрасно разбираться. Объясни мне, наконец, для чего бабам тщательно продуманная система лифчиков и кофточек? У них и без того довольно приятные округлости, заметь! Татка с большим удовольствием прожевала конфету и поощрительно посмотрела на Виктора. Положительные сдвиги налицо! - У кого как, - трезво оценивая свои данные, сказала она. Виктор засмеялся. - Правильно говоришь, Кроха! Но система распространяется на всех без исключения! - На то она и система, - философски заметила Татка. - Что собираешься создать для диплома? Крашенинников не имел об этом ни малейшего представления. - Без понятия! - буркнул он. - С трепетной и хрупкой надеждой жду, когда ты мне что-нибудь предложишь. Татка прищурилась. - Я подумаю, - пообещала она. - Ты можешь еще посоветоваться с Герой. - Не нуждаюсь! - проворчал Виктор. - Со всеми советоваться... "Жираф большой - ему видней". О надеждах сдуру брякнул. По закону жанра! Все равно создам очередную нетленку, которая навсегда прославит меня в веках и обессмертит мое имя у восхищенных потомков. Я потрясаю любое воображение! - Есть такое дело, - охотно согласилась Татка, снова передразнив Виктора. - Ты потрясный всегда и во всем. Хочешь еще чаю, Витюша? - Ну, давай, - Виктор подвинул к ней свою пустую чашку. - Говоришь, завтра заявится Герка со своей половиной?.. И как они там живут-поживают? - Замечательно! - сообщила Татка. - Весной у них должен кто-то родиться. Виктору стало мучительно стыдно. Значит, Нинка, беременная, возилась с ним почти два месяца, как проклятая, а он... Нет, он действительно негодяй! И Татка... Добрая, бескорыстная, ничего для себя не требующая Татка с глазами, как у затравленного зверя... - Я постиг, наконец, чего я хочу, осознал! - объявил Виктор, не желая сдаваться самому себе. - "Лечь бы на дно, как подводная лодка..." - Неоригинально! Да еще столько думал! - критикнула Татка и тут же великодушно обнадежила. - Но ты не тушуйся, жизнь переменчива. Глядишь, головенкой оклемаешься! Назавтра с утра Виктор постарался пить поменьше: все-таки придут гости, и не просто гости - любящие его и преданные ему люди. А вот он давно уже не похож на человека... Гера, как показалось Виктору, стал за это время еще красивее и сероглазее. Зато Ниночка здорово подурнела, вся пошла коричневыми пятнами и часто, словно невзначай, украдкой, думая, что никто не видит, прикладывала руки к животу и ласково к нему прислушивалась. Выражение лица у нее было совершенно отсутствующее. - Отпускаешь бороду? - невозмутимо спросил Георгий, увидев заросшего Виктора. - А тебе пойдет, правда, Нина? - Да, очень хорошо, - тотчас радостно поддержала его Ниночка, явно не заметившая никакой бороды. - Все девушки будут без ума. Неожиданно подсказанная идея понравилась Крашенинникову. - Они уж и так давно без ума, - пооткровенничал он. - Я очень рад, что вы пришли, только... - Виктор помолчал, - только угощать мне особо вас нечем. Разве вот этим... - и он помахал в воздухе очередной бутылкой и объяснил: - Спускаюсь вниз лишь за водярой да еще в почтовый ящик. - Ждешь писем? И откуда? - поинтересовался Гера, доставая из сумки какие-то пакеты. Идеальный муж! Жене настоящая везуха! Не сомнительная. - С того света, - брякнул Виктор и неловко закурил, обжигая пальцы и не думая о Нинкином пузе. В комнате наступила напряженная, неестественная тишина. Нина отвела глаза. Георгий достал из шкафчика посуду и молча поставил на стол тарелки и чашки. Виктор побарабанил пальцами по подоконнику. - Я хотел посоветоваться с тобой насчет диплома, - смущенно пробормотал Крашенинников. - Я напрочь к нему не готов... Кисть в руке полгода не держал... Гера поднял на него серый спокойный взгляд. - Это не забывается, как велосипед. Возьмешь и поедешь. Вопрос только в теме. Здесь, как сам понимаешь, без конца возникают сложности: постарайся ни с кем не конфликтнуть, а найти компромиссное решение. - Обтекаемый вариант, - подытожил Виктор. - Например, улыбающийся дворник с метлой на фоне утренней розовой зари или молодой токарь у станка с ослепительными брызгами искр из-под обтачиваемой детали. Еще краше строительница БАМа с куском сияющего под летним солнцем рельса на могучем плече. Частушку я тут недавно сложил, завлекалочку: Приезжай ко мне на БАМ, Я семью с тобой создам! Нарожаю трех мальчишек, В ПТУ их всех отдам! Нина залилась смехом. - Рабочий и колхозница... Девушка с веслом... - продолжал Крашенинников. - Ну, мы все это уже давно проходили! Хочется чего-то новенького. - Придумай, - Гера спокойно повел плечами. - Тебе ли искать темы и спрашивать совета! - Конечно, мне, а кому же еще? - проворчал Виктор. - А давай я напишу тебя вместе с пузатой Нинкой! Назовем "Будущее страны"! Потянет на "отлично". Нина покраснела. - Тоже не ново, - совершенно бесстрастно отверг предложение Георгий. - От тебя просто стыдно слышать такое! - Ну, тогда голую Ритку с подписью "Портрет комсомолки"! Нина хихикнула. - Форма не соответствует содержанию, - хладнокровно возразил Гера. - Да что это на тебя никак не угодишь? - возмутился Виктор. - Сыскался критик на мою голову! При чем тут форма? Главное - идея! Кстати, форма там вполне ничего. Всему соответствует! И что ты вообще понимаешь в формах? Это как раз моя основная специальность! Нина снова засмеялась. - Ну вот и займись! - строго посоветовал Гера. - Займись хоть чем-нибудь, Витя, с валянием на диване пора завязывать! Я абсолютно серьезно. Виктор взглянул на него: да, все правильно. Пора завязывать... - Кажется, "опять весна на белом свете"? - неуверенно, почти робко, спросил он. - Я догадался по одному верному признаку: в квартире, наконец, стало работать отопление. К маю батареи обязательно раскалятся до предела: будут гореть сэкономленные за зиму лимиты. - Ты угадал, - сказал Гера. - Действительно, весна. Я думаю, мы завтра сходим втроем в кино. Не возражаешь? 12 В июне, когда диплом благополучно миновал подводные рифы и течения, Виктор встретил Оксану. Он увидел ее на улице и пошел за ней следом, словно привороженный. Как художника, его всегда привлекали необычные цвета и сочетания, а у девушки были настоящие сиреневые глаза. Он хорошо знал, что такого не бывает, и решил проверить. Виктор догнал незнакомку, сделав несколько огромных шагов, и вежливо произнес: - Прошу прощения, сударыня, нельзя ли задать вам всего лишь два вопроса? Она повернулась к нему. Виктор вздрогнул: настоящие сиреневые и, что самое странное, Танькино спокойное выражение во взоре. - Два - можно, - невозмутимо произнесла она. - Скажите, а бывают ресницы еще длиннее? - выпалил Виктор первое, что ему пришло на ум. Девушка помолчала мгновение. - Второго уже не нужно, - и двинулась дальше. Но Виктор отстать от нее не собирался. Он бесцеремонно растолкал острыми локтями мешающую ему толпу и заорал: - Ресницы! Эй, ресницы! Послушайте! Вы же обещали ответить на два вопроса, а не ответили ни на один! Это нечестно! Рядом засмеялись. Девушка обернулась. Ни тени удивления в Танькином взоре. У Виктора больно сжалось что-то в груди и никак не хотело отпускать. - Хотите честности? - спросила она. - Хорошо, задавайте второй, я отвечу оптом. - Как вы относитесь к сексу? - бухнул Виктор. Она не успела даже возмутиться. - А вас не Таней случайно зовут? - вырвалось у него. - Но это уже третий, незапрограммированный вопрос. А могу я в свою очередь задать вам всего один? - Можете, - разрешил Виктор. - Вы все можете... - Кто это проводит такой симпатичный тест: институт психологии, Академия наук или радиостанция "Юность"? - Я больше люблю "Маяк", - поделился Виктор. - А тест сугубо индивидуален, хотя я не слышу индивидуальных ответов. Незнакомка смотрела изучающе и насмешливо. Крашенинников рассчитал правильно: девушка была молода и грубым словам необучена. - Вы всегда знакомитесь подобным образом? - Впервые в жизни, - откровенно признался Виктор. - Стоп! Это тоже второй вопрос. А как же условия игры? Девушка чуть заметно улыбнулась. - Я не умею так быстро решать столь неожиданные задачки. - А я могу подождать! - с ходу заявил Виктор. - Три дня! Девушка улыбнулась пошире. - Почему именно три? - Потому что во всех сказках и художественных произведениях всегда считают до трех. Волшебное число! На третий день вы должны дать мне ответ. Она посмотрела озадаченно. - Какого ответа вы от меня ждете? - Ну, это и паровозу понятно! Вы мне нравитесь! А я вам? - По-моему, вы увлеклись, - задумчиво сказала сиреневоглазая. - Да, меня иногда заносит! - разоткровенничался Виктор. - Зато я талантливый и нежный! И скромность в данном случае ни к чему. Девушка прикусила губу, чтобы не засмеяться. - Вы сумасшедший? - Есть такое дело! - легко согласился с ней Виктор. - А вам нравятся только нормальные? - Вы наглый, - отметила она. - Я откровенный, - поправил ее Виктор. - Вы просто невнимательны! И я очень боюсь, что вы сейчас уйдете, и я вас больше никогда не увижу! - Ну и что? - пожала плечами незнакомка. - Как что? Как что?! А вдруг вы - моя судьба? - Я тороплюсь, - не слишком уверенно заявила она. - Судьба всегда торопится! Закон жанра! Давайте встретимся вечером, Таня... - Меня зовут Оксана... - Наконец-то! - обрадовался Виктор. - На один, хоть и незапланированный вопрос, вы все же ответили. Я жду вас в семь у метро "Парк культуры". Он ни минуты не сомневался в том, что она придет. И она действительно пришла. - Кто это был с тобой вчера в "Октябре"? - спросил Виктора на следующий день Гера. - Мы с Ниной случайно видели, но решили не подходить. Где ты ее нашел? Настоящая красавица! - С этим не поспоришь, - пробурчал Виктор. - И вправду настоящая, породистая... Увидишь такую и сразу же хочется ее накормить, напоить и спать уложить. Самая обыкновенная красавица, и все! Никакая! И не искал я ее вовсе. Таких сколько угодно, как она! Тысячи!.. А Таня только одна... Но фортуна в очередной раз перетряхнула перед ним ящик с лотерейными билетами: ну, опять тяни! И Виктор с готовностью запустил туда лапу: что еще приготовлено на его долю, что осталось у судьбы про запас? Он кое-что в состоянии у нее пока вырвать, выцыганить, не задумываясь о том, что его ожидает дальше. Не надо зацикливаться на одном и том же! Что там дальше, что дальше... Да какая в общем-то разница!.. Дальше - тишина... Виктор еле дождался следующего, второго Таниного появления. Он вообще не ложился тогда спать, а только болтался босиком по мастерской и ждал ее, ждал, ждал... Облачко возникло снова совершенно неожиданно. - Я думал, ты больше никогда не придешь, - тихо сказал Виктор. - Что ты вчера мне просто показалась, померещилась... Первый и последний раз в жизни... Алешка ничего не заметил. Облачко покружилось под потолком и остановилось. - Значит, она была красавица, - задумчиво произнесла Таня. - И ты, наверное, ее любил... - Ну да, если, конечно, это называется любовью, - без всякого удивления отозвался Крашенинников. - Было, а потом прошло... И колокола уже давно по той любви отзвонили. Как ты думаешь, Танюша, почему я тогда вдруг так скоропалительно женился? - Ты ведь сам только что объяснил, - сказала Таня и опустилась пониже. - Ты был влюблен... - Влюблен?! - Виктор скорчил удивленную гримасу. - Я тебя умоляю! Влюблен... Да нет, ерунда! Мало ли что я сдуру брякну! По закону жанра! Хотя девка, конечно, оказалась прикольная. Нужен был кто-то, и ничего больше. Чтобы рядом кто-то болтался... Жест отчаяния... Я просто задал ей вопрос поэта: "Когда ж ты, Оксана, полюбишь меня?" А она взяла и ответила. Вот и все! Почему-то девушка слишком быстро и легко постигла предложенную мной игру в тесты. Вопрос - ответ, вопрос - ответ... Я жил тогда по инерции, не обремененный никакими стремлениями, усилиями и обидами. Впрочем, я до сих пор так живу... Я и женился по инерции. Это страшная сила, чудовищная, я не знаю на Земле ничего более безумного и зловещего, Танюша. Люди по инерции совершают самые трагические поступки и самые жестокие ошибки в своей жизни. Мне очень поплохело без тебя! Выпал в осадок... - Он помолчал. - И все это знали и обо всем догадывались, но делали вид, что у меня все хорошо и прекрасно. Мрак! Просто деваться было некуда от этой массовой догадливости и прозорливости! Какие они все - и Гера, и Алексис, и Татка, и Нина, и их родители! - были умные, тонкие, сообразительные! До тошноты, до отвращения! Мне иногда хотелось самому себе заехать по физиономии, а заодно съездить по уху Герке с Алешкой за эту никому не нужную, бессмысленную, светскую чуткость и осторожность, с которой они со мной обращались, за эту проклятую интеллигентность! Что толку мне было с Оксаниной бесподобной красоты? Одна только радость появилась: Ксения тут же проглотила арбуз... А я очень хотел ребенка. Таня засмеялась. - Танюша, - потянулся к ней Виктор, пытаясь обнять легко проплывающее между пальцами, скользящее облачко, - Танюша, скажи, почему у нас с тобой не было детей? - Странный вопрос! - удивилась Таня. - Ты разве забыл, Витя, что сам всегда этого панически боялся и принимал всяческие меры? - Она снова засмеялась. - А я тебя часто нарочно пугала, что просчиталась и теперь непременно тебе кого-нибудь рожу... - Господи, какой же я был дурак! - простонал Виктор. - Ну почему же был? - лукаво поинтересовалась Таня. - Язва! - отметил Виктор. - Но Ксения обладала одним немаловажным качеством, которое я всегда ценил в женщинах превыше всего: умением промолчать и не задавать лишних вопросов. Момент, Танюша, я сниму трубочку... Кто-то ко мне ужасно рвется. - Он лениво подошел к телефону. - А-а, это ты... я, понимаешь, не сразу врубился. Хочешь меня увидеть? А какой у тебя расклад? Нет, я сегодня до упора... Да пойми ты, кукла: у меня стоит срочная работа! Там конь еще не валялся! Да, это значительно важнее! Только не начинай выяснять отношения! Твое настроение мне по фигу! - Крашенинников раздраженно швырнул трубку. - Видишь ли, Танюша, - медленно сказал он, закуривая, - даже в сказках не всегда бывают счастливые концы: Лиса все-таки съела Колобка, растаяла Снегурочка, рухнул теремок! - Он улыбнулся. - Услышав в первый раз сказку про теремок, двухлетняя Танька заревела, как безумная! Я ее с трудом успокоил. С тех пор выбирал сказки лишь с чудесными развязочками. В них есть свой глубокий и прекрасный смысл, который мы часто недооцениваем и недопонимаем. Дети - куда более чуткие существа. Когда родилась дочка, Виктор был потрясен, увидев не просто крохотное создание, а уже настоящую, только очень маленькую женщину: с женскими ножками, вытянутыми пальчиками, четко обрисованной талией. Он не подозревал о такой ранней природной точности. - Давай назовем ее Таней, - предложил он Оксане. - Ну что ж... - неопределенно согласилась она. Виктор обрадовался дочке, именно ее он втайне ждал. - Девочка - это ювелирная работа! - хвастливо заявил он Гере, у которого подрастал сын. - Очень стараться нужно! А парень что? Тяп-ляп - и сляпал! Снимая на лето для Таньки дачу, Виктор всегда избегал Ярославской дороги. Он вообще не любил площадь трех вокзалов. Оксана воспринимала все совершенно спокойно: мало ли у кого какие странности! Жили в Опалихе, потом в Новом Иерусалиме. С утра до вечера Виктор пропадал с этюдником в лесу. Крашенинников еще в институте сильно увлекался пейзажем и обнаженной натурой. - Тайное становится явным! - смеялась Татка. Лучистые, словно светящиеся девичьи и женские тела на его полотнах приводили зрителей, студентов и преподавателей в замешательство и недоумение. - У Вити волшебная кисть, - позже любила повторять Оксана. Ее сиреневые глаза и розовые плечики на фоне глухой кирпичной стены потом не раз выставлялись, и, в конце концов, Виктор срочно загнал их за бешеные деньги - Гере было нечем расплатиться за кооператив. Но прославился Крашенинников детским портретом Танюшки, который обошел выставки чуть ли не всего мира, и своим непревзойденным "Жонглером". Искаженное, смятое, смещенное в застывшей, мертвой улыбке, мелово-бледное лицо жонглера... неестественно вытянутая, слегка размытая, словно колеблющаяся в воздухе тонкая фигура в черном трико и руки на переднем плане - необычно узкие и большие, с удлиненными слабыми пальцами, белые и прозрачные... Виктор играл и забавлялся размерами, как ребенок с конструктором, составляя из совершенно неподходящих, на первый взгляд, то громоздких, то крохотных деталей вполне определенную и точную по смыслу и содержанию вещь. Подбрасывал жонглер более чем странные предметы: в воздухе кружились, перекрещиваясь, ножи и кольты, обнаженная красотка в весьма вызывающей позе, грудной орущий ребенок в перевязочках, растрепанная, открывшаяся на лету книга, написанная на кириллице, простыня, джинсы фирмы "Левис", радиоприемник, зеркало, гроздь бананов, котенок, тарелка с бифштексом... Татка замялась, а Гера начал переминаться с ноги на ногу, впервые увидев "Жонглера". А Венька сел тогда на стул напротив холста и надолго умолк. Вывести его из состояния тупой задумчивости удалось с трудом и очень нескоро. Затем последовали знаменитые "Базар" и "Цыганята" Крашенинникова. Торговцев он обожал писать и раньше: их всегда было много в его набросках и этюдах. Но "Базар" вызвал самые разноречивые мнения. Толстая торговка с мешками и корзиной, где переливались на осеннем солнце золотые яблоки, грязная, в красном платке, с узкими отталкивающими щелочками глаз, широко расставила ноги в сапогах под широченной юбкой. - Фу! - с отвращением сморщившись, прошептала когда-то Оксана в качестве характеристики новой картины и вдруг быстро исправила саму себя: - Почему, Витя, ее так хочется пожалеть? - Жалей лучше себя! - буркнул в своем стиле Виктор. Это его баба... Любимый образ, предмет его грез и мечтаний. При взгляде на нее зрителя словно ударяло, пронзало непонятной, неясной болью, еще очень далекой от прозрения, проникновения в суть и постижения подлинного страдания в этих глазах щелочками, в этих немытых, красных, по-мужицки грубых и шершавых короткопалых широких руках, в этих искривленных зазывающей гримасой тонких губах... И неловко ступала навстречу зрителю девушка, расположившаяся рядом с толстой торговкой и протягивающая совсем другие яблоки: маленькие, сморщенные, с коричневыми бочками... Юная, с нагловато-откровенным взглядом и некрасиво, неумело двигающаяся, потому что одна нога явно короче другой... И третья торговка: в нелепой розовой шапке с помпоном и ярко накрашенным, криво и наспех, ртом, лузгающая семечки - шелуха во все стороны! - и что-то говорящая единственному покупателю - старичку с палкой... И яблоки, яблоки, яблоки... круглые, румяные, гниловатые, одноцветные, пятнистые, с листиками и ветками... Изобилие плодов и корзин, к которым склонилось тонкое, сломанное почти пополам дерево, осыпающее на землю последние листья... Потом появились "Цыганята". Черные, заскорузлые от грязи, дерзкие, с привычным нахальством пристающие к прохожим и не просящие и выклянчивающие, а требующие милостыню, босые, полуголые, мальчики и девочки в лохмотьях, с живыми и нехорошими, ярко блестящими глазами... И малыши, спящие прямо на горячем летнем асфальте. "Цыганят" купил бизнесмен из Штатов. Он долго громко смеялся, глядя на картину, потом поведал на ломаном русском - нам бы так болтать по-английски! - что его в России два раза ограбили, сильно избив, и увез картину за океан. Заплатил в валюте. Летними полднями в Опалихе Виктор задумчиво изображал березки и осины, не понимая хорошенько своих замыслов. Но очень скоро, почти подряд, появились еще две знаменитые работы Крашенинникова. "Ночная смена". Голубой вагон первого поезда метро - пять тридцать пять утра. Они едут с работы домой, отдохнуть до вечера - уставшие, поникшие, сонные жрицы любви, "ночные бабочки" с размытой, расплывшейся косметикой и в мятых дорогостоящих туалетах. Возможно, у девочек впустую, понапрасну прошла ночь, даром только время тратили, старались, завлекали, кокетничали... Модно причесанные головки бессильно клонились на тонкие плечики. Они невероятно устали, вымотались, выдохлись... их никто никуда не повел, не накормил, не напоил, спать не уложил, и совсем ничего не удалось заработать... Завтра или даже сегодня они снова выйдут на работу в ночь... "Новый Арбат" повторял излюбленную тему художника. Две красавицы неразлучной парочкой стояли недалеко от глобуса. Нежные, изящные, в тончайших кожаных пальто, которые свободно можно протащить через обручальное кольцо, со вкусом накрашенные... На безмятежных лицах - выражение ожидания и уверенности в себе, чувство собственного достоинства... И только где-то в самой глубине глаз пряталось то сокровенное, что удивительно умел передавать Виктор: тоска, страх, смятение... - Чего они ждут, папа? - задумчиво спросила подросшая Танюша. - Алых парусов, - с ходу сориентировался Виктор. - Грина читала? - На Новом Арбате? - усомнилась неглупая девочка. - Да их можно ждать где угодно! - махнул рукой Виктор. - Даже на борту космической ракеты. - Ты всегда четко понимал, что такое социальный заказ, - сказал ему Гера, рассматривая новые полотна. - Как сильно он теперь изменился... - Да, - подтвердил Виктор, - стал жестким и жестоким. Совсем таким, как я... Нынче, Добрыня Никитич, все на продажу. Гера искоса взглянул на него. - "Но если звезды зажигают...", - медленно начал он. - "Значит, это кому-нибудь нужно"! - со смехом подхватил Виктор. - Прифартило мне в одном когда-то, Герка: ни за что ни про что выиграл у судьбы друзей! Они мне слишком многое прощали... Но хоть в чем-то мне должно было повезти! Георгий ничего не ответил, пристально изучая гетер Крашенинникова. В выходные дни в Опалиху часто приезжали гости: Оксанины подруги, Гера с Ниночкой и сыном, большим приятелем Танюши, еще кто-нибудь... Алексей тогда почти два года жил у Виктора - Оксана не возражала - и с удовольствием возился с Танюшкой. Из-за большой семьи брата Алеше приходилось ютиться с родителями в восьмиметровой комнатенке, и Виктор долго этого не выдержал. Татка не появлялась: на какое-то время она исчезла из жизни Виктора и возникла позже, уже в послеоксанины и преданютины времена. К приезду гостей Оксана готовилась тщательно, наряжала Таньку и говорила Виктору одно и то же: - Оденься, пожалуйста, прилично! Приличным на ее языке назывались джинсы с металлическими заклепочками и обязательным лейблом на правой ягодице и свитер, связанный Оксаной на спицах наугад от рукава без всякого фасона и размера. Но к бороде Виктора это шло как нельзя лучше и полностью соответствовало Оксаниному представлению о стиле и облике начинающего приобретать известность художника. - Так надо, Крашенинников! - было любимой фразой Оксаны, и возражать и спорить дальше становилось бесполезно. За годы жизни с Оксаной у Виктора не появилось ни ненависти к ней, ни озлобления. Одна только бесконечная усталость, постоянное плохо скрываемое раздражение и желание пореже бывать дома. Как все нервные, эмоциональные, вспыльчивые люди, Виктор часто менялся буквально на глазах: пропадала вдруг словно смытая улыбка, появлялись резкие, глубокие морщины на лбу, лицо темнело, превращалось в неподвижное, деревянное, сухое. Оксана, хотя и привыкла к таким резким изменениям, все равно всегда пугалась, умолкала и напряженно, недоуменно смотрела на это любимое, странно изменившееся, ставшее чужим и непонятным лицо. Что не мешало ей повторять привычное: "Так надо, Крашенинников..." Однажды Виктор услышал, как Оксана на кухне спокойно сказала дочери, видимо, в ответ на какую-то просьбу: - А я не жена Форда и не дочь Рокфеллера. Ты считаешь, отец много зарабатывает? Из кухонного крана ритмично капала вода - его давно пора было чинить, но у Виктора никак не доходили руки. - Прикрути кран, Ксеня, умоляю! - крикнул Виктор. - Не могу слышать эту вечную монотонность! И вообще пойди сюда! Оксана неторопливо вошла в комнату. - Немного вари мозгами, когда говоришь! - злобно посоветовал Виктор жене, когда она плотно закрыла дверь. - Что ты там плетешь ребенку о моих заработках? Оксана изобразила холодное недоумение. - Ты отлично знаешь, Витя: я давно одеваюсь по принципу "донашиваю то, что имею". Таньке в ее возрасте этого недостаточно. И ее можно понять. "Да, пора завязывать", - подумал Виктор. Таня прекрасно ориентировалась в отношениях родителей, легко оценив сложившуюся обстановку. Избалованная и матерью, и отцом, каждый из которых совершенно бессознательно стремился захватить дочь целиком, она четко усвоила свою роль: роль девочки, пылко любящей родителей лишь поодиночке и разграничила их роли. В шесть лет она потребовала от отца доминанты в отношениях с ней и попутно объяснила ему, что он совсем не знает жизни, а дом - это всего-навсего стены. Отец доминанты не пообещал, а вспылил. Таня осталась довольна. Впервые попав на дачу, Таня, городское дитя, была ошеломлена. До сих пор она пребывала в твердой уверенности, что первые, вторые и третьи петухи - совсем разные птицы, что они просто точно сумели распределить между собой очередность и разделились на всю жизнь на первых, вторых и третьих... "Нет, Танюша, - подумал тогда Виктор, - они не смогли бы такого сделать. Это мы сумели сейчас разыграть свои роли и хотим играть их до конца. И - никаких других ролей... И какую же роль играют здесь наши желания? Мое? Или Оксаны? И мои безответные проклятые вопросы..." Виктор понимал, что в браке с Оксаной им не хватило именно игры. Жена воспринимала все чересчур серьезно, сложно и вместе с тем односторонне, однозначно. А ему, абсолютно иному по натуре, нервному и непостоянному, тяжело было жить, втиснувшись в узкую схему, строго очерченную бестрепетной рукой ни в чем не сомневающейся Оксаны. Это была воплощенная доминанта. Оксана прекрасно знала, что Крашенинников ей изменяет. Постоянно и с кем попало. Но смотрела на это сквозь пальцы. Бесконечные измены были в ее представлении обязательной составляющей нравственного облика и сути художника, его творческой натуры. Куда же без них? Зато позже Оксана с наслаждением играла роль - надо успеть отыграться за всю жизнь! - несчастной в замужестве женщины, целиком посвятившей себя ребенку, Виктор - роль честного человека, который хоть и не любит жену, но должен остаться формально порядочным по отношению к ней. Иногда повышенное, больное чувство долга доводило его почти до крайностей: он шел по улице, сжимая в руке автобусный билет, не решаясь бросить его на асфальт и озираясь в поисках урны. С этих истерзывающих его дурацких мелочей начинались более серьезные, почти трагические, психологические дебри. Было - а потом прошло... Семейная жизнь явно не сложилась, и длить ее долее стало мучительно и бессмысленно для всех. Любовь исчезла давно, но оставалась привязанность, привычка, прочная спаянность тоской, которую усиливала и усугубляла четкость, налаженность и бесполезность их совместного существования. За годы их запутанных и сложных отношений, одновременно и вязких и радостных, им не раз приходила в голову мысль об окончательном разрыве и невозможности жить под одной крышей. "Душа - увы - не выстрадает счастья, но может выстрадать себя..." - "Товарищ, я вахту не в силах стоять", - сказал как-то вечером Виктор Оксане. - Ты ведь умная баба... Да, она была куда понятливее Анюты. Они разошлись. В последнее время Виктор стал с удивлением и настороженностью присматриваться к Тане, изредка посещавшей его в мастерской. Пятнадцатилетняя Таня за полгода из девочки превратилась в непонятное, загадочное, пугающее своей суровостью и недоступностью существо. Вытянувшись за одно лето, узкокостная, словно иголка, изумляющая уже одной неестественной худобой и поразительным сходством с отцом, Таня несла себя осторожно, как хрустальную, будто постоянно прислушивалась к чему-то в себе и боялась разбить что-то хрупкое и нежное. Она смотрела вокруг с надеждой и тревогой, сама вся воплощенная надежда и трепетное ожидание... Это была новая, тихая Таня. Она бесшумно усаживалась на табуреточку в мастерской и внимательно рассматривала новые работы отца. - Тебе нравится? - осторожно интересовался Виктор. Дочка молча кивала и отводила глаза. Ее явно шокировали обнаженные женщины на картинах отца. Она сжималась, втягивала голову в плечи, с пренебрежением отворачивалась, стараясь не смотреть, но ничего не могла с собой поделать: взгляд поневоле словно прилипал к этим голым, спокойно сидящим или лежащим красоткам, и Таня, с ужасом замечая собственную бесконтрольность, продолжала пристально, внимательно, исподлобья разглядывать их прелести. Виктор наблюдал за ней с улыбкой. Дочка выросла и вот теперь настойчиво, упрямо пыталась осознать окружающее и близких, оценить их характеры, поведение, поступки, постичь мысли и желания, проникнуться их ощущениями и чувствами. Понять отца, которого что-то упорно заставляет писать этих женщин, а их - безмятежно раздеваться перед ним чуть ли не ежедневно. Вон их сколько! Таня вздрагивала, окидывая взглядом мастерскую, и снова непроизвольно втягивала голову в плечи. Крашенинников незаметно улыбался. Он часто отдавал дочке все деньги, которые имел при себе, чем приводил Аньку в состояние безудержной ярости. Выслушав ее очередную злобную тираду в свой адрес, Виктор односложно флегматично ронял: - Это диагноз, Анюта! И достаточно точный! Говорят, у нас в поликлинике есть хороший психотерапевт. 13 Облачко тихонько коснулось лица Виктора. - Тебя по-прежнему одолевают женщины? Виктор досадливо сморщился. - Простаивают!.. "Посмотришь с холодным вниманьем вокруг" и увидишь, "как много девушек хороших" у нас не занято, Танюша... Ну и жалко становится! Но теперь они уже только искушают без нужды и ничего не пробуждают... Мрак! - Разве? - лукаво спросила Таня. - Это факт. А когда-то, казалось, молния в джинсах не выдержит и полетит ко всем чертям! Но поезд ушел, ручками помахали, - и Виктор опять попробовал обнять ее. - Скажи мне, Танька, - он вдруг осип и глотнул с трудом, - а с тобой... никак нельзя?.. Ну, ты сама понимаешь... Таня засмеялась. - Ты же сказал, что никто ничего не пробуждает! - Ты к этому "никто" не относишься! Так, значит, никак? Невозможно?.. Танька легко вздохнула и отлетела от него. - Дурачок! - нежно сказала она. - Ты двигай своей бестолковкой, шевели! Крашенинников размял в пальцах новую сигарету. - Знаешь, Танюша, что я понял: жена - вовсе не женщина для постели! Таня фыркнула. - Ты сделал потрясающее научное открытие! Как в известном анекдоте про лошадь. - Да нет, ты не въехала! - махнул рукой Виктор. - Просто всякое чувство, если оно даже и было, улетучивается, испаряется очень быстро, моментально, а дальше поем песню: "Что нам остается от любимых? Что нам остается от любви?" Там и ответ имеется: "остается что-то непонятное..." Или ни фига не остается. Поэтому нельзя рассматривать жену как любовницу, заметь! Это товарищ по оружию, соратник в борьбе. А не получилось товарища - не получилось семьи. Неплохо? - Да, сильно сказано! - согласилась Таня. - Ты молоток! - Есть такое дело! - с удовольствием подтвердил Виктор. - У Ксении я давно засветился, но она, повторяю, умела молчать. Анюта не умеет. А чувихи - они прелесть! Самое оно! У них налицо главное - естественность, непринужденность. Они свободны и раскованны. Чего еще желать? И вообще шлюхой нужно родиться, это не профессия, а призвание. Надо ли закрывать глаза на природу? Несколько лет назад там, где мы снимали дачу, перегородили плотиной речушку. Воду, конечно, загрязнили, рыбу отравили, кругом - мрак, запустение. Думали, видать, речку похерили. Ан нет, фига! Смотрела на эту хреновину речка, смотрела и плюнула. "А пошли бы вы все!.." - сказала речушка и потекла себе в обход плотины метров эдак за пять. Теперь сухая плотина идиотически торчит посреди старого русла сама по себе, а речка преспокойно течет сама по себе. Улет! "Умница, речка, сударыня речка!" Это к вопросу о норме поведения. А вот еще послушай: Шейх блудницу стыдил: "Ты, беспутная, пьешь, Всем желающим тело свое продаешь!" "Я, - сказала блудница, - и вправду такая, Тот ли ты, за кого мне себя выдаешь?" - Ты полюбил Хайяма? - спросила Таня. - Не то слово, - протянул Виктор. - Не полюбил, а просто не мыслю себе ни дня без его строчки... "По образу и духу своему!" Вот еще: Тот, кто следует разуму, - доит быка, Умник будет в убытке наверняка! В наше время доходней валять дурака, Ибо разум сегодня в цене чеснока. Чтоб мудро жизнь прожить, Знать надобно немало. Два важных правила запомни для начала: Ты лучше голодай, чем что попало есть, И лучше будь один, чем вместе с кем попало. Это обо мне. И всех касается... Могу продолжить: Луноликая! Чашу вина и греха Пей сегодня - на завтра надежда плоха, Завтра, глядя на землю, луна молодая Не отыщет ни славы моей, ни стиха. - Ищешь себе оправдания? - резковато поинтересовалась Таня. - Неплохо устроился! - С этим не поспоришь! - согласился Крашенинников. - А что? Дело хорошее! Все ищут, и я тоже. Не вижу в том греха... Все путем! Знаешь, Танюша, когда я сделал предложение Оксане? Я ведь тогда по-настоящему спивался, сейчас это просто лютики-цветочки, детские забавы, Анька не понимает... Я напивался до того, что Оксане приходилось водить меня в сортир... Атас! Сам я не справлялся. Да-да, ни со штанами, ни со своей штукой. Не гримасничай и не морщи нос... В один такой вечер я и сказал ей: "Выходи..." Выходи - это от слова "выход". Выход из положения. - Значит, ты просто искал человека, который бы тебя водил в сортир? - жестко спросила Таня. - И нашел, наконец! Красавицу Оксану с сиреневыми глазами. Неплохой вариант, заметь! Беспроигрышный! - Да, я мужик не промах! - подтвердил Виктор. - Только не нужно делать из меня скотину! Я сам прекрасно знаю, что представляю из себя - дуб дубом! - но не более того! Ты куда это намылилась? - с тревогой крикнул он. - Мне пора, Витя, - отозвалась Таня. - К тебе собирался сегодня зайти Алеша... - Да, Алексей, божий человек, - пробормотал Виктор. - Как же я виноват перед ним... Иногда мне кажется, Танюша, что на свете больше не осталось людей, перед которыми я бы оказался не виноват! "В чем был и не был..." Ты, Алеша Попович, Гера, Татка, Оксана, дети, Анна, в конце концов... Когда ты придешь? - Завтра, как всегда, - ответила Таня. Облачко медленно таяло, исчезая в воздухе. - Покорми Алешу, он голодный, - шепнула Таня, уходя. - И не пейте слишком много... Пожалуйста. Алексей почему-то явился вместе с Анькой. Виктор выразительно крякнул. - "Визит дамы"! - прокомментировал он. - Чему обязан вашему посещению? Ты зачем из дома замелась? Аня молча кивнула на Алексея. - "Но разведка доложила точно", - заверил Виктор. - А кому ты подкинула татаро-монгольское иго, ласточка? - Что это тебя вдруг взволновали дети? - мгновенно вспылила Анна. - Неужели ты еще помнишь об их существовании? - Поневоле, - объяснил Крашенинников. - Хотя бы по тем "кускам", что я тебе ежемесячно отстегиваю. И немалые, заметь! - Трогательно! - сказала Аня, села и закурила, закинув ножку на ножку. - Деньги - это единственное, о чем ты не забываешь! И то счастье. Виктор внимательно осмотрел ее. Надо признать, вполне прилично выглядит, запросто может произвести впечатление. В общем, у него довольно интересная на вид молодая жена, а что глуповата - так это сразу не заметно. Только если откроет рот. - "Лишь бы ты была довольна", - нежно промурлыкал Виктор и глазами показал Алексею на укромный уголок: там пряталась заветная бутылка. Алексей развел руками и моргнул в сторону Анны. Ну и дурак! Зачем привел? Далась ему эта дурында! Крашенинников подошел к чистому холсту и неторопливо стал его догрунтовывать. Не терять же с Анютой время зря! - Что-то новое? - спросил Алексей. - Собираюсь, - неопределенно ответил Виктор. - Все-таки попробуй сосредоточиться и ответить на мой вопрос, Нюся. Что тебя привело ко мне? Ты здесь нечастый гость. - Ты сам в этом виноват! - заявила Аня. - Не обольщайся! - охладил ее пыл Виктор. - У тебя просто странная манера обращать мои прекрасные поступки и благие намерения в страшные преступления перед тобой, а также перед лицом моей собственной совести. - Благими намерениями ад был вымощен! - выпалила Анька. Виктор хмыкнул и взглянул на нее, довольно талантливо изобразив уважение. Начитанная! Понахваталась где-то. Алексей сидел у стола и улыбался. Блаженненький! Чего он там наболтал про Виктора Аньке, что она сразу же сюда прилетела, как оглашенная? Дура серая! - Ну, ребята, - сказал Крашенинников, - мне эта игра в прятки или в жмурки надоела! В третий раз спрашиваю, чего примчались? Я вроде в порядке, и баб здесь, Анюта, как ни странно, нет. Так что никаких очевидных поводов для ревизии не усматривается... Анна беспокойно завозилась на стуле и переглянулась с Алексеем явно в поисках помощи и поддержки. - По-моему, ты устал, - неуверенно начала она. - Выставка отняла у тебя много сил. Нервное и физическое перенапряжение. Тебе нужно отдохнуть, Витя... Виктор посмотрел на нее с искренним изумлением. Что за необычная забота о человеке? Подозрительно... Ох, этот Алексис! Чего он ей там только наплел? - Так недолго и заболеть, - настойчиво продолжала Аня. - Тебе нужно взять отпуск и куда-нибудь уехать... И вовсе неожиданно! Что происходит? - А как же девки? - задумчиво спросил Виктор. - Окстись, Нюся! Можно ли спокойно и равнодушно отправлять мужа прямо в объятия разных вертихвосток? Вот уж не предполагал, что ты способна искушать судьбу! Это рисковое дело, Анюта, игра с огнем! Я могу в момент сорваться с катушек долой и загулять в хвост и в гриву! А тогда все - с концами! Смекаешь, мать? Аня посмотрела на мужа как-то непривычно грустно и даже с некоторой лаской. Алексей молчал. - Ты уже давно с катушек долой, - прошептала Анна. - С кем ты тут один разговариваешь по вечерам, Витя? Ах, вот оно что! Дело прояснилось! Крашенинников с досадой оттолкнул мольберт, едва не свалив его, и с ненавистью взглянул на Алексея. Хитрый, черт, и как здорово притворяется! Просто мастерски! Недаром в цирковом училище обучался! - Что ты несешь, Анюта? Офонарела? - взвился Виктор. - Бестолковкой-то хоть немного шевели! Сама знаешь, запойный я, а с пьяного какой спрос! - Почему ты отказался ехать в Италию? - спросила Анна. - Два раза такие предложения не делают! - "Не нужно мне солнце чужое", - пооткровенничал Виктор и снова придвинул к себе мольберт. - А насчет предложений тебе виднее. У тебя в данной области очень богатый опыт. Это был удар ниже пояса, запрещенный прием. Алексей перестал улыбаться и провел ладонью по краю стола. Крашенинников искренне проклял себя в душе и пожелал самому себе поскорее сдохнуть. Но его опять заносило, теперь никак не остановиться. - Хороший человек, Алексис, - это не профессия! - заявил он. - И напрасно ты на нее рассчитывал! На дивиденты Сонечки Мармеладовой в наше время не проживешь. И ни в какое другое тоже. - Виктор, прекрати! - крикнула Аня. - Я напрасно к тебе пришла! Но я очень беспокоилась! Далось ей проклятое беспокойство! - Ты лучше озадачивайся детьми, - порекомендовал Виктор. - Чем они там у тебя целый день занимаются? - Ползают по-пластунски! - заявила Анюта. - Их Алеша научил, и они теперь в восторге от нового занятия. А тебе их даже научить нечему! Разве что водку жрать! - Ну, этому и Алексей научит запросто, в два счета, не боись! - обнадежил ее Виктор. - Только чуточку позже. У вас еще есть время для других мероприятий! Анька встала и выпрямилась. В глазах у нее мерцали прозрачные слезинки, которые делали ее краше и привлекательнее. Виктор снова с удовлетворением осмотрел ее. - А ты молоток, мать! - сообщил он. - Можно сказать, отбойный! Не в том смысле, что отбоя нет, а в том, что любой выпад свободно отобьешь одной левой. Впрочем, - он еще раз внимательно оглядел Анну, - я, кажется, немного не в ту степь... Ты еще и в том самом смысле вполне ничего. Самое оно! Раздевайся, я чего-нибудь с тебя быстренько набросаю. Дело хорошее! На Алексиса внимания не обращай, кроме того, он давно уже все это видел и хорошо знает! - Клоун! - крикнула Аня. - Не по адресу! - холодно ответил Крашенинников. - Клоун вон сидит! - и он кивнул в сторону Алексея, который даже не изменился в лице и по-прежнему добродушно улыбался. - Не дрейфь, я еще не сошел с ума! И детей пока могу обеспечивать, малюя свои бесконечные картинки, которые так впечатляют толпу и идут нарасхват. Я там опять загнал кое-что... Деньги на кухне, можешь взять. - Неужели ты так никогда и не научишься разговаривать со мной по-человечески, Витя? - тоскливо спросила Анна. На мгновение ее даже стало жалко. Виктор вовремя поймал себя на этом опасном чувстве и пресек его на корню. - Чтобы разговаривать по-человечески, нужно по-человечески жить, - объяснил он. - А я живу как попало. И с кем попало! Этого Анька не вынесла. Всхлипнув в голос, она рванулась к дверям, наспех накинула роскошную дубленку - между прочим, подарок Виктора! А что, он шубенку бабенке купить не может? - и хлопнула дверью. Наступила тишина. Виктор спокойно, меланхолично догрунтовывал холст. Алексей все так же неподвижно тихо сидел у стола. - Выпьем? - предложил ему Крашенинников, не глядя в его сторону. - Давай, - согласился Алексей. Они молча сели напротив друг друга. - Тебе что, больше всех надо? - спросил Виктор. - Объясни, Алеша Попович, зачем ты сеешь панику в женских ранимых сердцах? Или ты и впрямь решил, что я сдвинулся? - Я ничего не решил, Витя, - осторожно сказал Алексей. - Но мне вас обоих очень жалко... - Да ты лучше себя пожалей! - заорал, срываясь, Виктор. - Ты посмотри на себя, Алексис! Ни кола, ни двора, вечно гастроли дурацкие, какие-то фокусы! Пьянки бесконечные! И не улыбайся задумчиво, я прекрасно понимаю, что не мне бы такое говорить, да ведь больше сказать это некому. Кто, кроме меня, выскажет тебе правду-матку в глаза? - А зачем мне правда-матка, Витя? - удивленно пожал плечами Алеша. - Да и тебе она тоже как-то ни к чему. - "Все говорят, нет правды на Земле, но правды нет и выше", - прокомментировал Виктор, залпом отхватывая полстакана. - Ты веришь в привидения, Алексис? Алексей пристально посмотрел на приятеля. - Нет, Витя, - честно сказал он. - Я вообще мало во что верю. - А я так вообще ни во что, - хмыкнул Крашенинников. - И уже довольно давно. Слушай, Алексис, давай я тебя женю! Тебя и Веньку Туманова заодно. Ему тоже пора. Сыграем сразу две свадьбы! У меня кадров - навалом! - Ну, какая жена выдержит мои бесконечные гастроли? - резонно возразил Алексей. - Да, твои гастроли даже я не выдерживаю, - согласился Виктор и допил стакан до конца. - Тебе нужно с ними завязывать. Ты бы подумал на досуге! - Витя, - вдруг решившись, сказал Алексей. - Я бы хотел поговорить с тобой об Ане... О, какие повороты! Об Ане! Мало он, видно, Алексея расчихвостил! Крашенинников постарался взять себя в руки и разлил остатки водки. - Я весь внимание, - сдержанно сказал он. - Говори. Совсем достал! Или ты как раз на ней хочешь жениться? Оптимальный вариант. Детей можете забрать себе. И вам больше стараться не нужно! - Витя, - повторил Алексей, не обращая внимания на его тон. - Ане тяжело с тобой, но она тебя любит... Юродивый! Алексей - божий человек... - А мне с ней легко? - начал закипать Виктор. - Конечно, я не подарок, но ведь и Анна - девушка с характером! Живет по принципу: "Тот, кто громче скажет "Гав", тот всегда и будет прав!" Попробовал бы ты сам! - Я пробовал, - тихо отозвался Алексей. - Ничего страшного... Крашенинников покраснел и опустил голову. И в кого он только уродился... Нет, у него действительно чересчур опасные для людей закидоны... Может, прогуляться к психиатру?.. - Быть буфером - самое неблагодарное занятие, Алексис. И лучше не берись за него. Долго не продержишься. Тем более между мной и Анькой. "Боливар не вынесет двоих..." Я кругом виноват, я знаю, но мое знание ни хрена не меняет, а наоборот, завязывает узлы круче и круче. Раз пошла такая пьянка... Я тебе расскажу. Чтобы ты больше никогда впредь не возникал с подобными глупостями. Я с Анькой не сплю уже столько времени... сам давно забыл, когда в последний раз это было. По-моему, со дня зачатия Ваньки. Я окончательно схожу с круга, Алексис, совсем спиваюсь и как мужик давно ни на что не гожусь. Хана мне, каюк! Выпал в осадок! Анюта думает, что у меня тут содержится небольшой гаремчик... Бред! Мне уже девки не нужны, если так что-нибудь, по хозяйству... С женой-то вон не справляюсь! Ну, не могу же я, в самом деле, посоветовать ей найти себе нормального мужика! Что же девушке зря простаивать: молодая баба, в конце концов! Не получается у меня больше ничего, Алексис! Пить надо меньше! А у тебя как с этим делом? Виктор с интересом взглянул на приятеля и прочитал: - Брось молиться, неси нам вина, богомол, Разобьем свою добрую славу об пол. Все равно ты судьбу за подол не ухватишь - Ухвати хоть красавицу за подол! А может, ты меня выручишь? На предмет Аньки?.. Глядишь, она малость подуспокоится... Алексей пристально рассматривал клеенку на столе. - Ей не нужен никто другой, Витя, - тихо сказал он. - Тьфу! - плюнул Крашенинников. - А ты у нее об этом спрашивал? Спрашивал?! Нет?! Тогда что же лепишь свои заключения? Нужен, не нужен! Она сама не знает, кто ей нужен! Уж во всяком случае, она мне не нужна! Ни в каких отношениях! Он опять не рассчитал силу своего удара. Приятель понурил лысоватую голову с унылым носом. - Не привык к несовпаденьям? - спросил Виктор. - А давно уже пора! - А Тата? - вдруг спросил Алексей, не поднимая головы. - Как же ты с Татой? Виктор дернулся, как от пощечины, и снова покраснел. - Ну что Тата?! Что Тата? - заорал он, бабахнув кулаком по столу. Пустые стаканы испуганно вздрогнули. - Ты лучше этой темы никогда не касайся, Алешка! Тата - это совсем другое, и не нужно ее ни с кем путать! И вообще это была чистая случайность, понимаешь, урод, абсолютная неожиданность, не имеющая ни малейшего отношения ко всему остальному в моей, в ее и в твоей биографии! И в Анькиной тоже! Чернобыльский взрыв! - Он как раз имел самые страшные последствия для всех, - отозвался Алексей. Ох, и умен! И рассуждать умеет! Сколько их, таких, выискалось на голову Крашенинникова! - Ну ладно, ты хоть закуси чем-нибудь! - остывая, поторопился он сменить тему. - Ты совсем ничего не ел! Виктор вспомнил, что Таня просила накормить Алешу. В кастрюльке, заботливо укутанной кем-то из девок в полотенце, что-то оставалось со вчерашнего дня. Виктор распеленал кастрюлю и задумчиво поковырял вилкой в макаронах: вдруг там притаилась котлета? Котлеты не было. Пустые макароны приятель жрать не станет. Придется ему остаться голодным, не судьба... Виктор вернулся в комнату. Алексей встал, собираясь уходить. - Куда ты? - попробовал удержать его Крашенинников. - Посиди еще, может, я какую жратву еще обнаружу... - Нет, мне пора, - отказался Алексей. - Извини меня, Витя, за дурацкий разговор. Не нужно было... Что-нибудь передать Ане? - "А жене скажи, что в степи замерз", - машинально порекомендовал Виктор. - Я в полном порядке, приятель, не бери в голову! Проехали! Когда придешь? - Через два месяца, - ответил Алексей. - Я завтра уезжаю на Волгу: Ярославль, Нижний Новгород, Самара, Саратов, Волгоград... Знать бы тогда, что Виктор видит Алешку последний раз в жизни... 14 Вечером заявилась одна из очередных шалашовок Виктора, и следом за ней - возник Венька Туманов с бутылкой. - Вы сговорились? - с интересом спросил Виктор, любовно и нежно оглядывая Веньку. - Что-то ты давно не заглядывал, дружище! Тебя, как всегда, непросто отнять от женской груди. Как продвигается роман с Наташей? Шалашовка по имени Нелька села и закурила, с любопытством приготовившись слушать о романе. Кажется, именно она вчера варила здесь макароны и жарила котлетки. Странно, что их привлекает, этих потаскушек, в Викторе? Как с мужика с него теперь фиг поимеешь, насчет монет - то же самое: все-таки трое детей, не шибко разбежишься. А вот подишь ты: шляются и шляются без конца, падают с неба, словно снежинки. Или листья осенние. И что только ему с ними делать, разве гербарий собирать? Венька открыл бутылку и сполоснул под краном стаканы. Нелька положила на стол коробку шоколадных конфет. - Смотри-ка! - восхитился Крашенинников. - Хочешь устроить мне сладкую жизнь? Венька, налетай на халяву, иначе я мигом все слопаю! Он очень любил сладкое, и его знакомые девушки моментально узнавали об этом необычном для мужчины пристрастии и начинали таскать ему шоколадки и карамельки. - И так уже зубов нет, - заявил прямолинейный и бестактный Венька. - А туда же: конфеты! Смотри, диабет наживешь! С Наташей, к сожалению, кранты. - Как кранты? Опять не в кайф? - поразился Виктор. - У вас все столь чудненько разворачивалось! Ты, видимо, "любви ее не понял" и, не разобравшись в тонкой и ранимой женской душе, нажал не на ту струну. - На ту самую! - заверил Венька и закусил водку конфетой. - Но насильно мил не будешь и сердцу не прикажешь. Чувствовалась крепкая школа Крашенинникова. - Понимаешь, старик, она у тебя какая-то чокнутая, и чего ты мне ее подсунул, не понимаю! В театр желает ходить на премьеры и в Киноцентр! Ну, я сходил пару раз - тоска смертная! А цены в буфете такие, что на полбутерброда девушке не хватает. Уж я не говорю о пиве для самого себя. И показывают одну сексуху! - Ну, ты даешь! - воскликнул Виктор. - Да тебя просто где-то сглазили! Бедный мальчик! С каких это пор тебе стала невыносима сексуха, несчастный? Нелька хихикнула и тоже, не теряясь, слопала сразу две конфеты. - С каких, с каких, - проворчал Венька. - С тех самых... Она ведь у тебя только смотреть ее здорова, а как до дела - так в кусты! - Наташка?! Улет! - изумился Виктор. - Да ты что?! Это рыжая Наташка в кусты?! - Да никакая она давно не рыжая, сто раз тебе уже объяснял! - с досадой воскликнул Венька. - Ты абсолютно все перепутал! Я ее рыжей и не видал! Это тебе, может, повезло! В общем, она твердит про женскую гордость, как заведенная. Виктор поставил стакан на стол. Нелька веселилась вовсю. - А ты, часом, ничего не перепутал, Венечка? - осторожно спросил Крашенинников. - Конечно, девушки не должны так просто сдаваться... Это верно. Но ведь вы с ней знакомы уже полгода, а дело не продвинулось ни на миллиметр вперед. Гордость! Слово-то какое выдумала! Откуда только взяла? В словаре, что ли, долго рылась? А чего ж ты тогда вопил тут мне недавно в телефон, что она прелесть? - Да она ничего, - неохотно подтвердил Венька. - Но не в этом смысле... А так, внешние данные... - Ты мне мозги не компостируй, недоделанный! - заорал Виктор. - Чего теперь, прикажешь тебе новую потаскушку искать? - Я найду, - вдруг спокойно сказала Нелька. - Эта беда поправима. - Голубушка моя, Нелечка! - запричитал вне себя от радости Виктор. - Ты просто спасла меня от страшного несчастья! Понимаешь, отказать этому оболтусу я не в силах - люблю дурака! Чем он всячески и пользуется. А девки теперь не по моей части. В тираж вышел! Нелька ласково положила Виктору в рот конфету. - Нарисуй на листочке свой телефончик, Венечка! - попросила спасительница. - И вечером - в крайнем случае, завтра - она тебе позвонит. - А она ничего? - спросил придирчивый Венька. - В смысле внешности? И всего остального... - Останешься доволен, - коротко заявила Нелька. - А теперь мне пора приготовить гению ужин и обед на завтра. Ты ведь наверняка уже все уплел, Витюша? С Венькой Виктора познакомила Оксана. Из школы, где она преподавала литературу и русский, Оксана как-то привела длинного патлатого мальчика в рваных джинсах и сказала мужу свое обычное: - Надо помочь, Крашенинников! Очень талантливый ребенок. Талантливый ребенок смотрел нагловато и вызывающе. Рисунки у него оказались действительно на редкость хорошими. С той поры Виктор, необъяснимо плененный и очарованный юным дарованием, опекал его, везде и всюду буквально водил за руку, советовал, учил, помогал, подсовывал темы, а позже, после окончания Тумановым института, - устроил на работу к Гере. Неля удалилась на кухню. Венька проводил девушку задумчивым, затуманенным взором. - Слушай, а с этой... нельзя? - шепотом спросил он. - У нее очень веселенький носик! - Ты что, сексуальный маньяк? - не выдержал Виктор. - Неужели тебе все равно с кем? Давно пора образумиться, Вениамин, и прийти в себя! Приходить в себя Венька не желал. - У меня сложный переходный возраст, - заявил он. - Когда спрос превышает предложение! - Любой возраст сложен по-своему, - отпарировал Виктор. - И не дури, предложений сейчас навалом! Любая согласна, только выбирай! Ты просто капризен, как девушка. - Я - брезглив, - разоткровенничался Веня. - И напрасно ты думаешь, что мне все равно с кем. Трудность как раз в том, что мне далеко не все равно. А где твоя машина, Витюша? Я что-то давно ее не вижу. - Гниет под домом, - пожал плечами Виктор. - Я же всегда в дымину пьяный, куда мне за руль! Напрасно и покупал! Да еще и чини ее без конца, "к равнодушной отчизне прижимаясь щекой". Хочу загнать, да все руки никак не доходят. Может, купишь? Я дешево отдам. Будешь потрясать нестойкое девичье воображение, предлагая "поедем, красотка, кататься"! А на Наталью нажимай: что она у тебя как северное сияние? Мерцает вдалеке... Мы ее приспособим импортные гигиенические тампоны на ТВ рекламировать. Вполне по параметрам сгодится! И денег, глядишь, кучу заработает. На них тогда себе требуемого прихехешника и наймет. Из кухни появилась Неля и поинтересовалась, что больше любит великий художник: гуляш или котлеты? - Котлеты! И гуляш! А макароны можно совсем не варить! - объявил Крашенинников. - У тебя как в ресторане! - восхитился Венька. - Нет, я тебе жутко завидую, мазила, тебя бабы любят! За что они тебя любят, Витюша? Нелька не стала дожидаться ответа и снова ушла на кухню к котлетам. - Это сложный вопрос, - заломался Виктор. - В двух словах не расскажешь. - Можно в трех, - великодушно разрешил Венька. - Страшно интересно узнать, чем ты их так припаиваешь раз и навсегда? Только не начинай с банальностей типа "чем меньше женщину мы любим". Это уже всем давно известно и смертельно надоело! - Любить за что-то нельзя, приятель, - задумчиво сказал Виктор. - За что-то можно только не любить. Любят потому, что любят - вот и все! А девки до сих пор хвостят, фактик налицо. И вместе с тем полное фуфло. Но ты зря в таком напряге дуешь вслед за мной по той же самой дороге: дорогу нужно выбрать совсем другую, Вениамин! Свою собственную, заметь! Ты похож на меня, за то и держим, и это страшно! Доходит? - А кого ты так напряженно ждешь? - спросил Венька. Крашенинников вздрогнул. И этот со своей проклятой интуицией и тонкостью! - Ты чересчур догадлив. Это вредно для здоровья, - буркнул Виктор. - Развивать тебе дальше теорию моего обаяния или обойдешься? Он ждал Таню. Но Таня придет не раньше завтрашнего вечера. До него еще нужно дожить. Здесь подойдет любое времяпровождение. - А действительно, почему ты не поехал в Италию? - спросила, едва появившись, Таня. И она вроде Анны! - Только не заявляй мне, пожалуйста, что отпустить тебя "не хочет Родина твоя". Она как раз очень хочет тебя отпустить. Виктор засмеялся. - Подаешь надежды, Танюша! Эту песню раньше было неплохо исполнять хором у ворот посольств. Особенно привлекать она должна сексуальные меньшинства и вообще всех не спокойных в сексуальной области господ! - Почему? - удивилась Таня. - Ты невнимательна к деталям, Танюша! Там есть великие слова: "а душа ждет не дождется, чтобы ночь пришла!" Таня улыбнулась. - Ты все-таки неисправим! - А в какую сторону ты хотела бы меня исправить? - Ну, например, в сторону Италии. В данном конкретном случае. Разве тебя не привлекают красоты Рима, Милана, Венеции и творения древних мастеров? - Не привлекают! - отрезал Крашенинников. - Ни на одно мгновение! Зачем мне, Танюша, чужая земля? Я хочу каждый день видеть тебя и говорить с тобой, а ты ведь не будешь приходить ко мне в Риме! - Глупый, ну куда же я денусь? - усмехнулась Таня. - В Риме, конечно, не буду, а вот как только ты вернешься сюда... - Нет! - закричал Виктор, не дав ей закончить фразу. - Я боюсь, Танька, что ты вдруг исчезнешь, снова пропадешь, что я тебя больше никогда не увижу и не могу, не хочу остаться без тебя даже на какое-то время! Хрен с ней, с Италией! Что я там не видал? - Я думаю, что ничего, - резонно заметила Таня. - Ну и плевать! Каждому свое! Перебьюсь как-нибудь! И вообще "давно пора понять настала, что слишком призраки люблю!" - Снова любимая радиостанция? - осведомилась Таня. - Она самая! - Виктор подошел к картине у стены. - А знаешь, Танюша, я ведь продал ту девушку в автомате-аквариуме... За бешеные "бабки". Тебе жаль? Таня пожала плечами. - Ну, почему? Все продается и все покупается. И тебе ведь нужны деньги, у тебя дети... Виктор недобро посмотрел на нее. - Мне ничего не нужно, заметь! Монеты нужны Анне, а я кормлюсь тут с помощью сердобольных потаскушек - они всегда очень добры, Танюша! - да варю себе белобрысые сосиски! Жить с Анной - сомнительное наслаждение, осточертело собачиться, но винить мне, кроме себя, некого, так что вопрос исчерпан. Не больно удачная, а все-таки жена. Она постоянно стандартно обвиняет меня в том, что я испортил ей жизнь, что она только сидит, как пуговица, дома с детьми, ни в кино, ни в театр, и голова немытая! Я посоветовал ей голову вымыть - так что было! Таня засмеялась. - Но иногда, Танюша, она выдает прямо языковые перлы, такие лексические находки, которых я от нее никогда не ждал! Полный атас! Когда до нее впервые дошло, что я трахаюсь с кем попало направо и налево, она выдала феноменальную, способную потрясти любое воображение фразу! Анна орала, что я обольстительный урод: челюсть, как ковш экскаватора, глаза жидкие, из яичницы! Правда что ль? - И Виктор машинально провел рукой по своему подбородку. - За бородой не слишком заметно ковша! А глаза? Ну, ей виднее! Собака лает - караван идет... Давно бы сделал ноги, да куда и зачем? Недавно читал прекрасного поэта и, видать, очень умного человека, нашел у него верлибр про меня и Анну. Представляешь, всего три слова, но какие: "Осознал. Содрогнулся. Привык". И ничего больше! - А зачем ты, Виктор, написал за нее несколько работ, с которыми она вступила в Союз художников? И даже не содрогнулся? Слишком привык? - холодно спросила Таня. Крашенинников покраснел и опустил голову, побалтывая в стакане водку. - Убудет меня, что ли? - пробормотал он. - А ты тоже, оказывается, умеешь быть жестокой, Танечка! Ну, все правильно! Все та же страшная сила инерции, как тогда с Оксаной... Она затягивает меня, Таня, тащит за собой, волочит, словно щепку в водовороте... И я давно не сопротивляюсь. Не все ли равно? Пусть останется Анна на шее. Знаешь, - он оживился, - я расскажу тебе кое-что очень интересное, о чем мало кому известно! Но это святая правда, поверь! Один художник, так, не больно даровитый, но весьма шаловливый - он давно уже в Штатах, о нем Довлатов в книге упоминал - вступил в Союз художников с рисунками Гитлера! - Как это? - растерялась Таня. - А очень просто! Где-то нашел копии - он пронырлив, как ящерица! - и представил, переписав, как свои работы. Самое оно! Прошел на ура! Я видел: очень неплохие пейзажи. Гитлер все больше природу изображал. Вообще, видать, способный и образованный был юноша: рисовал, на скрипке играл... Тоже, я слышал, талантливо. Родители прочили ему карьеру музыканта. Так что талант ничего еще не оправдывает, Танюша, заметь... - Писал, философ, а не рисовал, - лукаво поправила Таня. - Кто меня обучал тонкостям русского языка? Виктор ухмыльнулся. - Теперь нам, Танюша, не до тонкостей. А живопись давно уже пустое дело. Гибельное. И скульптура заодно. Потому что мы когда-то напрочь похерили религию. Но без Бога плоть греховна - и атас! Только кисть верующего человека может сотворить нравственное полотно, только духовность создаст прекрасную, а не сексуальную наготу. Чтобы любоваться и восхищаться, но не желать. У Иванова обнаженные лишены всякой заманчивости, эротики и похоти. Кощунственно даже представить такое - секс у Иванова... Люди крестились в реке, увидели Христа... Все очень просто! Блаженная чистота... Тела и души. И дело вовсе не в сюжете картины! Заявив, что Бога нет и на долгое время с ним распрощавшись, мы начали бессознательно малевать грешное тело, всячески подчеркивать его формы и выпячивать его обольстительность... Реалисты... Навострились изображать соблазнительную плоть - и ничего больше!.. А она шибко привлекательна!.. Сплошная плоть в одежде и без оной. Улет! Ты вспомни и сравни работы разных мастеров! Мы безбожники, Танюша, это страшно... Любой из нас... Значит, я занимаюсь уничтожением своей души... Ежедневно. Такой вот замечательный вывод... Актеры, правда, по слухам, живут и вовсе без нее... - Но ты любишь живопись, Витя, - неуверенно сказала Таня. - Любишь... - пробурчал Крашенинников. - Заладила... Не будем говорить с тобой о любви... Потому что я любил только тебя...И когда я... - он запнулся. - Когда ты... Когда ты ушла, Танюша, я остался совершенно пустой. Кисть в руках - это не шибко много... Мне не с чем было жить, понимаешь? Я и так не больно глубокий... Пустышка... Погремушка детская... Вечный мальчик, как называла меня Оксана. "А был ли мальчик-то? Может, его и не было?" Почему-то мысль о самоубийстве меня ни разу не посетила. А явись она хоть на минуту, я думаю, мы не расстались бы с ней ни за что. Явилась Оксана... Девушка с сиреневыми глазами. А потом дочка... - Зачем ты назвал ее Таней? - спросила Таня, отодвигаясь в сторону. - Видимо, я просто не знаю на Земле никакого другого женского имени - только одно твое, - пробормотал Виктор. - Хочешь, я вас познакомлю? - Не надо, - сказала Таня и отодвинулась еще дальше. - Она испугается. - Чего тут пугаться? - удивился Крашенинников. - А впрочем, ты, наверное, права. Ты приходишь ко мне, как приходит дождь, и деваться некуда. И это называется счастьем... Я не успел спросить тебя: ты любишь дождь? А какое время года больше всего? Я с тех пор люблю одну дождливую мокрую желтую осень - смутное время, когда все хочется бросить и уехать... Люблю и ненавижу... - Он осекся и замолчал. - У тебя был такой застывший, страшный профиль, словно из слоновой кости, а глаза смотрели в небо, которое непрерывно сыпало и сыпало холодным дождем... И я лежал возле тебя, уткнувшись в твое плечо, и все ждал, все надеялся, как безумный, что ты вот-вот встанешь и засмеешься... А рыжие точки превратятся в тире... Таня не ответила. Облачко неподвижно стояло в воздухе у стены. - Бедный мальчик! - наконец прошептала она. - Почему ты прячешь мой портрет? Виктор вздрогнул. - Откуда ты знаешь? О твоем портрете не знает ни одна живая душа! Я не показывал его даже Алексею! - Ты забыл, как сам утверждал, что "мне сверху видно все"? - усмехнулась Таня. - Ты мог бы получить за мой портрет огромные деньги. Он великолепен! - Нет! - в ужасе закричал Виктор, вскакивая на ноги. - Ты кощунствуешь, Таня! Я никогда бы не смог его продать, даже если бы мои дети умирали с голоду! - И даже Танюшка? - спросила Таня. Крашенинников помрачнел. - Это вопрос на засыпку, - пробормотал он. - Нельзя ставить меня в такие тяжелые условия! Танюшка... Это какое-то неземное существо, знаешь, вроде дюймовочки! Иногда мне самому кажется удивительным и противоестественным, что у меня родилась такая вот малышка... Росинка на лепестке утреннего цветка... Что с ней будет в этой проклятой житухе? Я так боюсь за нее! - Обалдуй! - ласково сказала Таня. - С ней будет все хорошо! А у Геры, кажется, один сын? - Да, - оживился Виктор. - Знаешь, Танюша, из Сумнительного Георгия получился не сомнительный муж и отец! Впрочем, этого следовало ожидать. Он все всегда делал изумительно! "Сероглазый король"... У пацана была страшная аллергия, и Гера таскал его по врачам почти по всей стране, списывался с травниками, по-моему, даже из Тибета, кормил по строжайшей диете и вытащил, в конце концов! Сейчас все нормально. И с Нинкой он живет душа в душу... - Виктор снова заугрюмел. - Не то что некоторые... Не будем пальцами показывать! Останься со мной, Танечка! Взгляд его стал умоляющим и жалким. - Как это, Витя? - не поняла Таня. - Каким образом? - Да очень просто... Ты останешься здесь навсегда! Все путем! Не будешь уходить и возвращаться, а поселишься в мастерской, потому что, когда ты уплываешь, я занимаюсь лишь одним: жду тебя... И очень боюсь, что ты вдруг не придешь... - Нет, Витя, к сожалению, это невозможно, - грустно сказала Таня. - Только не вопи, что "в любви ничего невозможного нет!" Видишь, как здорово я натренировалась рядом с тобой! Крашенинников мрачно хмыкнул. - Невозможно... - повторил он. - Что ты как неродная? Я недавно узнал, что на всех наших ракетах, отправляющихся в космос из Плесецка, пишут на счастье одно слово: "Таня". У кого-то из конструкторов или механиков так звали любимую девушку... А если я тебя не отпущу? - он встал и решительно приблизился к облачку. - Никуда не отпущу - и дело с концом! Об этом ведь тоже по радио без конца поют! - Не дури, Витя! - попросила Таня. - И не пробуй меня задержать - у тебя ничего не получится. А если вдруг задержусь, как ты объяснишь все друзьям и Танюше? - Плевал я на друзей! - гавкнул Виктор. - Мне нужна только ты! - и он, потянувшись вверх, с силой стиснул облачко обеими руками. - Теперь тебе не уйти от меня! Но это была действительно бесполезная и смешная затея. Облачко легко проскользнуло у художника между пальцев, ежесекундно меняя свои очертания и форму, то вытягиваясь, то сжимаясь, и поплыло к двери. Крашенинников стоял, опустив голову, несчастный, растерянный, красный... И Таня остановилась. - Витя, я обещаю тебе придти завтра в это же время, - сказала она. - Мне совсем не хочется тебя огорчать, но иного варианта не существует. Прости... Облачко растаяло. Назавтра он впервые заметил того мужичка, встречи с которым стали повторяться со зловещей регулярностью. Наконец он рассказал о нем Тане. 15 - Что ему от тебя надо? - повторила вслед за Виктором Таня, грациозно покачиваясь рядом. - Трудно сказать. Этого не знаю даже я. Но я думаю, тебе лучше не задаваться подобным вопросом. Не бери в голову. Лучше расскажи, как продвигаются дела с исследованием поэтического песенного творчества. - А оно уже давно закончено, - оживился Крашенинников. - Правда, обрастает с каждым днем новыми детальками и подробностями, но это мелочи. Песни, Танюша, делятся только на несколько категорий: во-первых, временны"е. - Вре"менные? - не поняв, переспросила Таня. - Нет, не поняла, - терпеливо пояснил Виктор, - именно временны"е. О быстротечности времени. Ну, например, "дни летят, не вернуть их назад" и "годы летят, наши годы, как птицы, летят". Всегда в полете! Но, с другой стороны, "мои года - мое богатство". Некоторое расхождение во мнениях. Ну, это пустяки. Слишком много внимания к седине, вот где беда: "Мои виски уже в снегу, а сердце снег еще не тронул...", "Поседею, побелею, как земля зимой", "Снегопад, снегопад, не мети мне на косы", "У тебя на висках седина, и моя голова стала белой", "Голова стала белою, что я с ней поделаю", "Пусть у меня на волосах лежит, не тает снег..." Кому что нравится, и каждому свое! И, безусловно, хрестоматийное "а за окном то дождь, то снег!" - Надо же иметь такую завидную память! - усмехнулась Таня. - Это не память, Танюша, это цепкость или хватка, - поправил ее Виктор и продолжал, вдохновляясь все больше и больше: - Теперь дальше: цветочные песни. Ну, обязательно, "лютики-цветочки", "расцвела сирень-черемуха в саду", "ромашки спрятались, поникли лютики". Затем "красная гвоздика", "золотые шары", "лаванда, горная лаванда", просто "городские цветы". Просьбы и просьбочки: "не дари мне цветов покупных, собери мне букет полевых", "купите фиалки". Кстати, ответ тоже имеется: "Куплю фиалки, без фиалок нет любви", а в завершение ставший просто классическим "миллион, миллион, миллион алых роз"! Таня тихо смеялась. Облачко покачивалось и слегка расплывалось. - Вникла? - поинтересовался Крашенинников и торжественно перешел к следующему пункту: - Утешительные песни: "не переживай, всякое бывает", "не грусти: все еще впереди", "не надо печалиться: вся жизнь впереди, вся жизнь впереди, надейся и жди", "Грустить не надо, пройдет пора разлуки", "Радость ли встретишь, горе ли встретишь - только тряхни озорной головой", "не унывайте, пройдет три года", "Радость у нас впереди, позади - печаль", "Верю, что увидимся с тобою мы, чтоб не расставаться никогда" и "Если верить ласточкам, завтра будет радостным, завтра будет радостным, завтра будет праздником..." Это все оптимисты высшего разряда, Танюша, не нам чета. В них жива святая и светлая вера в будущее! - Виктор взглянул на Таню. - Встречу они почему-то всегда назначают в одно и то же время: в девятнадцать ноль-ноль! "Жду тебя на том же месте в понедельник в семь часов" и "Завтра снова назначим мы встречу в семь часов у Никитских ворот"! Иногда они даже терзаются вопросами типа: "Что тебе подарить?", "А где мне взять такую песню?", "Ну как же так могло случиться, что мы не виделись давно?", "Зачем ты снова повстречался?" и "Куда уехал цирк?" Хотя на последний вопрос ответ как раз хорошо известен: цирк с Алексеем уехал на Волгу. Вообще ездить мы любим: то "сяду в скорый поезд", а потом "на дальней станции сойду", то "я еду за туманом", а то с серьезными намерениями "увезу тебя я в тундру!" Тебе не надоело? - Продолжай! - сказала Таня. - Где и когда я еще смогу услышать подобный детальный анализ?! - Нигде! - горделиво согласился Крашенинников. - Я могу болтать до бесконечности, но уже устал, поэтому заканчиваю. Остро ставится проблема начала. Тут и вопрошают: "С чего начинается Родина?", и утверждают: "Все начинается с любви" и "Утро начинается с рассвета" - ну, это у кого как! И просят: "Чтобы день начинался и кончался тобой!" Просьб и молений в песнях неслыханное множество. Видно, у нас очень неблагополучно обстоит дело с удовлетворением самых простейших человеческих потребностей. То и дело слышишь бесконечное: "Поговори со мною, мама", "Позови меня", "Позвони мне, позвони", "Пообещайте мне любовь хоть на мгновение", "Прекрасное далеко, не будь ко мне жестоко", "Возьми меня с собой", "Приходи, я все прощу", "Что-нибудь скажи по части отношенья нашего", а также "Дай мне руку, я в судьбу поверю", "Подари мне воскресенье", "Подари мне платок", "Подари мне лунный камень", "Подари мне добрый день"... С подарками все время напряженка. И варианты: "Ищи меня по карте" и "Если нам с тобою по пути, руку дай скорее". Ну, про руку, кажется, тоже было... Принцип прост, как кусок бумаги: "раз словечко, два словечко - будет песенка!" А из песни, как известно, слова не выкинешь. Таня продолжала смеяться. - Как хорошо ты смеешься! - прошептал Виктор. - Ты вообще все делаешь хорошо... - Раньше это относилось только к Гере! - насмешливо заметила Таня. - Ты нас с ним случайно не перепутал? - Да уж как-нибудь... - пробормотал Виктор. - Разве тебя перепутаешь? Кстати, мои разговоры с тобой не остались без внимания, и мне уже звонил Герка и справлялся о работе, успехах и творческих планах. Про Алексея и Аньку ты знаешь. Теперь по сценарию должна появиться Татка... - Тата, - задумчиво повторила Таня. - Она по-прежнему любит тебя, Витя? Крашенинников вздрогнул и отпрянул от облачка. - И как давно ты догадалась об этом? - резко спросил он. - Раньше, чем начала со мной спать, или уже потом? - А ты вообще делал вид, что не догадался, - отпарировала Таня. - Иначе не мог бы так себя вести. - Это как же - так? - недобро спросил Виктор. - Выходит, я плохо себя вел? Таня, я знаю о себе все, но не нужно без конца тыкать пальцами! Ты-то уж могла и воздержаться! Как я себя вел... Да как всегда! Ничего оригинального! Но заметь, Танюша, - он вдруг засмеялся, - ведь подлянка как раз не в том, что я сделал, а в том, что я это делать перестал! Не продолжил! Самая страшная тупиковая ситуация в жизни, когда тебе без конца талдычат: "Ждите ответа..." И ты, как последний дурак, его ждешь... Хотя Татка в чем-то крепостная по характеру и зависимость ей даже кстати, - Виктор покосился на Таню. - Но она не знает, Танюша, и ты тоже, что я человек конченый. Перегоревший. Сломанный. Несостоявшийся в любом смысле. И женщины мне отныне больше не нужны... Вот такие пирожки с котятами... - Что-то новенькое в твоем лексиконе, - заметила Таня. - А все остальное... Ты повторяешься, Витя, это становится неинтересным, уж извини. В попытках сбросить с себя тяжесть вины ты обращаешься к привычным и отработанным способам. Ты неизобретателен. Сейчас ты опять скажешь, что я умею быть жестокой? - Это и паровозу понятно, - пробормотал Виктор. - Вчера я гадал на Пришвине, открыл книгу - два слова: "Ничего особенного". Вот и ответ. Полный атас... Облачко стало медленно подниматься к потолку. - Мне пора, Витя, - сказала Таня. - Как ты там говорил: "завтра будет радостным?" - "Если верить ласточкам", - дополнил Виктор. - А ты веришь им, Танюша? - Ласточек сейчас нет, они все улетели до весны, - логично отозвалась Таня. - Поэтому и верить пока некому. Но если ты мне дашь руку, я в судьбу поверю! Примерно так, кажется? Виктор с готовностью протянул ладонь и блаженно закрыл глаза. Легкое, теплое, родное прикосновение... Мимолетное, как порыв ветра. И все... Облачко исчезло, растаяв в воздухе. Виктор вздохнул, с тоской огляделся по сторонам и бросился на диван, нащупав рядом сигареты. "Я тебя никогда не увижу, я тебя никогда не забуду..." Основные постулаты конца двадцатого века. Дожить бы теперь до утра... Он опять ждал Таню. Насчет Татки Виктор как в воду глядел. Она явилась прямо с солнышком, словно по заказу. Аккуратная, чистенькая, улыбающаяся во весь огромный рот. Живой укор его вовсе не больной совести. - Как ты тут без меня, Витюша? - поинтересовалась она таким тоном, словно они расстались вчера за полночь после интимно и мило проведенного вечера, далеко не первого в их жизни, а сегодня утром, по обыкновению, встретились снова. Крашенинников взглянул на нее с любопытством исследователя. Почему форма так часто и жестоко не соответствует содержанию? Природа не стремится к совершенству и гармонии? Но для чего, с какой целью? Разве не лучше претворить, наконец, в жизнь абсолютно все теории об идеальном человеке, оставшиеся до сих пор лишь на бумаге? Осуществить стремление народов и наций всех времен... Увы, не получается... - Иди на фиг! - посоветовал Татке Виктор. Он не успел еще с утра опохмелиться и поэтому был зол и опасен. Татка дружескому совету не вняла. Вместо этого она села на табуреточку и достала сигарету. - Давай я помою тебе окна, Витюша, - предложила Татка. - Сто лет немытые! Я очень люблю мыть окна. Трешь себе тряпочкой, трешь, и вдруг мир за окном становится совершенно другим, вроде бы незнакомым, в иных красках и тональностях. - Тебе придется потерпеть до весны, Татусик, - сказал Виктор, с трудом сдерживаясь, и тоже закурил. - Зимой ни один нормальный человек окон не моет. - А когда ты здесь видел нормальных? - резонно возразила Татка. - Над чем нынче работаешь? - Ни над чем! - отрезал Виктор. - Только начал обдумывать новый сюжетик, как ты приперлась мне мешать! Нарушение элементарных человеческих условий труда! Но раз пришла, то слушай: огромная свинья в виде копилки и вокруг жуткая толпа. Потные, очень некрасивые, попросту уродливые ладони прилипают к хрюшке, как к тому смоляному сказочному бычку, рты разинуты в животной радости и идиотическом смехе. Ажиотаж заставляет отпихивать друг друга локтями, бить прямо в лицо, наступать на ноги, плеваться, идти по головам... Гений накопительства. Кто-то уже упал под ноги толпе, которая ничего не замечает... Рожи, морды, оскалы... На бабах жуткие, баснословно дорогие одежды и яркие золотые украшения, золотые коронки и сигареты во рту, бутылки в карманах у мужиков... У девок в руках банки с пивом... Озверевшее стадо. Быдло! И довольный пятачок свиньи! Ну, очень довольный! "Нет у нас совсем мерзавцев, не живут они вокруг!" Как тебе клевая идейка? Не вдохновляет? - Она должна вдохновлять тебя, Витюша, а не меня, - логично заметила Татка. - И, по-моему, вполне! Когда начнешь писать? - Вчера начал. Намалюю запросто! И толкну за бешеные деньги! - буркнул Крашенинников. - Тебе тоже звонила Нюся? - Нет, мне звонил Алексей, а еще раньше - Гера, - сказала честная Татка. - Ты что, Витя, сходишь с ума? - Есть немного, - покладисто согласился Виктор. - Это мне раз плюнуть! В два счета! "Уже безумие крылом души закрыло половину, и поит огненным вином, и манит в черную долину". Похоже, по-твоему? А почему, собственно, тебя это так удивляет? Ну, Анька, понятно, она от природы туповата, а ты-то могла бы и сама обо всем догадаться! Татка встала и подошла к мольберту. Он был чист и нетронут, как первый снег в ноябре. - Мама испекла пирог и просила тебе его передать. И кланялась, - сообщила Кроха. - Ей очень понравилась твоя последняя работа: современная Аленушка у пруда. Ты любишь сказки. Виктор засмеялся. - А-а, эта! Ништяк! Большое спасибо передавай Надежде Николаевне. "В вашем доме...", - запел он и в страхе осекся. - Знаешь, кто мне позировал для Аленушки? Тата провела ладонью по девственно чистому холсту. - Предположим, знаю, - сказала она. - Какая разница? Твоей девушке на картине совершенно наплевать на все: на себя, на окружающих, на своего хахаля, на лес, на пруд... Ей "все равно, что за него, что в воду..." Она отталкивающая и жалкая одновременно. Жуткое и неразрывное сочетание страдания и омерзения личности. В этом твоя сила и неповторимость. - Правильно говоришь, правильно! - одобрил ее Виктор. - Даже слушать приятно. А где обещанный пирог? Тащи сюда, пока не засох у тебя в сумке! Сейчас мы его с тобой слопаем. Это нам пара пустяков. Татка принесла аккуратный пакет и выложила пирог на тарелку. Потом поискала нож. - Нельзя жить бирюком, Витя, - заявила она, расставляя блюдца. - Тебе лучше переехать на время к Ане. - Лучше прямо в могилу, - заверил Виктор. - И поскорее! Оптимальный вариант. Еще какими идейками порадуешь? Выкладывай, не томи! - Вкусно? - спросила Татка. - Просто замечательно! В самый кайф! - с набитым ртом отозвался Виктор. - Каждый день бы так! И поперхнулся. Черт его за язык дернул! Несет, не подумав! Татка прореагировала короткой информацией о том, что в стране инфляция и ежеминутно баснословно растут цены на муку, сахар и яйца. А потому каждый день пироги невозможны, увы... Кажется, обошлось... Впредь соображай, старый дурень! - Знаешь, Витя, что я вдруг обнаружила в мужчинах? - поделилась Татка. Любопытно, что она там еще обнаружила? - Я поняла, - продолжала она спокойно, - что вам нужна женщина только в одном-единственном качестве. Крашенинников снова чуть не подавился пирогом. Все-таки опасно жевать слоеные крошки! - В каком же, объясни!.. - попросил он, откашлявшись. - В качестве няни, - со вздохом сообщила Татка. - И больше ни в каком ином. И тебе, и Венечке, и Алеше, и даже Гере, и всем остальным, моему отцу, например, нужны лишь верные, преданные, добрые нянюшки, вытирающие носы и рассказывающие байки. Арины Родионовны. - И чтоб кашку варили, - добавил Виктор. - Ну да, само собой, - кивнула Татка. - Кашка обязательно! Манная, овсяная, гречневая - ты какую больше любишь, Витюша? - Всякую, - ответил Виктор, доедая пирог. - Дай еще кусочек, Татусик, и побольше! А что, если изобразить пирог в разрезе, набитый людьми? "Много-много птичек запекли в пирог!" - "Семьдесят синичек, сорок семь сорок", - закончила Татка. - И что они будут у тебя в пироге делать? - А фиг их знает! - задумчиво ответил Виктор, принимаясь за второй кусок. - Чего-нибудь будут... Пока не въехал... Придумаю - скажу. Или можно другое: российская дорога, которая вечно эх! И которую мы никогда не выбираем. В России, как известно, две основные особенности: дураки и дороги. Ну, с дураками я кое-как уже разобрался, теперь остается путь счастья. Надо подумать. Татка посидела немного и стала собираться. - Я провожу тебя, - сказал Виктор, вставая. - Прошвырнусь до гастронома, посмотрю что-нибудь пожрать и выпить. - Там сегодня очень холодно, - предупредила Татка. - Ничего, прорвемся! Мы к трудностям привычные - без них нам и жизнь не в жизнь, - обнадежил ее Виктор. - И не можем ждать милостей от природы. И вообще ни от кого. С милостями в нашем обществе давно напряженка. Они вместе вышли на улицу. После подвальчика солнце ослепило, заставив на мгновение зажмуриться. Когда Крашенинников открыл глаза, знакомый мужичонка пугливо шарахнулся за дерево. Снова караулит! В груди опять нехорошо заныло. - Кто это? - безразлично спросила Татка, проследив его мимолетный взгляд. - Неприятный тип... Уж не собутыльник ли, Витюша? - Предпочитаю спиваться в одиночку! - объяснил Виктор. - Сосед по дому. Часто встречаемся. - А почему он прячется от тебя? - не отставала настырная Татка. - Словно боится... Чем ты так его напугал? - Я тебя умоляю! - буркнул Виктор. - Ну что ты к нему привязалась? Тень отца Гамлета! Понятно? - Угу! - сказала Татка, кивнула и внимательно посмотрела в сторону дерева, за которым скрывался подозрительный тип. - Нельзя тебе жить бирюком, Витя, - повторила она. - Можно, нельзя... Заладила, как скворец! Совсем достала! - взорвался Виктор. - Мне все можно! И пойдем быстрее, а то гастроном закроется на обед! Он прекрасно знал, что магазин торгует без перерыва. 16 Проводив Татку до метро и купив бутылку - обед приготовила Нелька - Виктор медленно отправился назад. Ноги двигались плохо, с трудом, совсем не подчинялись ему, не слушались. Навязчивое дурное предчувствие, ощущение близкой беды придавливало к земле и заставляло часто останавливаться. Возле мастерской топтался хорошо знакомый мужичонка. Пути обратно не было. - Ну, заходи, гостем будешь! - сказал не выдержавший напряжения Виктор, понимая, что продлевать неизвестность и безысходность невозможно. Необходимо завязывать. Нужен какой угодно, но конец. Пусть даже самый жуткий, непредсказуемый. Мужичонка продолжал смущенно топтаться на месте. Хиляк, конечно, но их тогда было двое... - Не боись! - успокоил его Виктор. - В подвале тебя не встретят ни установки "Град", ни группа "Альфа". - В подвале живешь? - оживился мужичок. - И живу, и работаю. Художник я, - пояснил Крашенинников и начал отпирать замок. - "Ах, Настасья, ты, Настасья, - запел он, - открывай-ка ворота! Открывай-ка ворота, принимай-ка молодца!" Вперед - и с песней! - Жену Настасьей зовут? - снова обрадовался мужичонка. - Имя хорошее... - Целина ты неподнятая! - сказал ему Виктор. - Не слыхал, разве, романс по радио? Известный, между прочим... - Да нет, - втягивая голову в плечи, ответил мужичок. - Не припоминаю... Вроде не слышал... А слова хорошие! Пристально оглядев его еще раз, Виктор впустил гостя в мастерскую и закрыл дверь. - Раздевайся и проходи! - пригласил он. - Будь как дома! Тебя как величать? - Петром, - тихо ответил мужичонка. - Чудненько! - сообщил Виктор. - У меня так старшего сына зовут. А младшего - Ванькой. - Богато живешь! - с завистью сказал Петр. - Двух пацанов заимел. Хорошо... - Еще и дочка имеется, - похвастался Виктор. - Старшенькая, от первого брака. Садись, чего топчешься! Пить будешь? Вон пирог остался... Крашенинников вынул из сумки бутылку и поставил на стол. Петр с изумлением и безотчетным благоговением и животным страхом осматривался вокруг. С одной стены на него спокойно и ласково смотрела обнаженная женщина, с другой - странные, едва очерченные головы. Всюду валялись подрамники, этюдники, посередине стоял мольберт... Одна большая картина изображала летний глухой лес с таинственным неземным животным на переднем плане. - Чудно у тебя! - пробормотал ошеломленный Петр. - Никогда такого не видал... Бабы голые... А ты зачем их рисуешь? Я все никак понять не могу, почему все художники так любят их малевать? - Не малевать, а раздевать, - поправил его Виктор, разливая водку. - Две большие разницы, как говорят в Одессе. Художники, друг, все сексуальные маньяки от природы, соблазнители по натуре и насильники по духу. Пока своего не возьмут, не успокоятся! Богема! Слыхал? - Не слыхал, - растерянно сказал Петр, бочком присаживаясь к столу. - А ты всегда днем пьешь? - Не всегда, но часто, - пооткровенничал Виктор. - Ну а ты, дружище, дело пытаешь али от дела мотаешь? Ты чего за мною ходишь, как приклеенный? Узнал, поди? - Узнал, - еще тише сказал Петр и опустил голову. - Как только увидел... И ты меня тоже признал сразу... - Есть такое дело, - согласился Виктор. - В два счета! Только из этого факта, приятель, еще ничего не следует. Мало ли кого я в своей жизни узнал на свое горе и несчастье! Петр в некотором замешательстве помолчал и робко пригубил стакан. - Пей и ешь! - великодушно разрешил Крашенинников. - Жри на всю катушку, раз пришел! "Тебе - половина, и мне - половина!" Что ты как каменный гость? А чего-то с тобой кореша твоего не видать? Бутылку бы втроем запросто разверстали! Петр беспокойно заерзал на стуле. - Толика? - неуверенно спросил он. - Ну, может, и Толика, уж не помню теперь, - развел руками Виктор. - "Железного дровосека". Наркоты, что ли, он ненароком нюхнул многовато? - Засветился он, - нехотя объяснил Петр. - Попался на фальшивых накладных в магазине. Говорил я ему: дело опасное! С бумагами лучше не вязаться! - Это факт! - согласился Виктор. - С людьми куда спокойнее: пришил - и гуляй, Петя! Или Толик! И чего: сидит он теперь, поди? - Да нет, - так же неохотно ответил Петр. - В одиночке три года назад повесился... Недосмотрели. - Не дожил, значит, до победы, - сочувственно сказал Виктор. - Прими мои соболезнования... Ишь, бедолага! А на вид таким железным казался! Жаль! Смотались бы мы сейчас втроем на Клондайк, глядишь, золотишка бы себе намыли... Паспорта нынче не проблема. - Ты про какую победу? - недоуменно спросил Петр. - Ну, до освобождения, - пожал плечами Виктор. - А ты, я смотрю, туповат, браток, вроде моей второй жены Анны. Петр вдруг снова заулыбался. - Имя хорошее, - пробормотал он. - А где она сейчас у тебя? - А где ей быть? - Крашенинников сделал еще один глоток из стакана и закурил. - Дома, с пацанвой сидит. Меня проклинает. Денег мало, пьяница, развратник - то да се... Давно плешь мне проела. Сам, небось, знаешь, как это бывает. Плохо живем! Мрак! Петр участливо взглянул на Виктора. Соболезнует... - Ну, а ты, Петруха, женат? - Не успел, - пробормотал Петр. - Вот загнул! Времени не хватило? - удивился Виктор. - Так это быстро делается: раз, два - и готово! Уже весь по уши в дерьме! Полный атас! Нерасторопный ты, брат, как я погляжу. А этот твой, "дровосек железный", Толик, тоже не успел? - Он успел, - вздохнул Петр. - Жена у него была такая хорошая, Лелей звали, и девчонка махонькая. Не знаю, как они теперь живут. - Не утешаешь, значит, вдову? - засмеялся Виктор. - Нечуткий ты, Петруха! Слушай, что ты все жмешься, как неродной! Пей и ешь на халяву, вон еды пока навалом! Нелька вчера чего только не наготовила. - А Нелька - это кто? - осторожно полюбопытствовал Петр. - Да так, шалава одна, - неопределенно отозвался Виктор. - Шастают тут всякие приблудные... Еще не вечер, но первый тайм мы уже отыграли. Не обращай внимания, мелочи жизни. Ну, а чем же ты все это время занимался, Петро, если даже минутки не нашел, чтобы бабу уговорить? Небось, тоже воровал и по тюрьмам мотался? Петр неожиданно обиделся, и лицо его потемнело. - Ты ври да знай меру! - сказал он, потихоньку закипая негодованием. - Зачем мне воровать и сидеть? Я свой срок один раз отмотал, и больше туда неохота! Работаю теперь сантехником в РЭУ, деньги есть. Чего мне надо-то? - Афоней, значит, будешь! - обрадовался Виктор. Петр беспокойно завозился на стуле, с недоумением глядя на Крашенинникова. - У меня как раз бачок протекает, не посмотришь? Бутылку я тебе уже заранее поставил! И ванна у меня ни к черту не годится! Я в ней сдуру кисти отмачивал, перепортил всю на фиг! А потом и вовсе выкинул. "Ну, а этот забулдыга ванну выпер на балкон..." Вознесенский обо мне лично написал. Не слыхал о таком? - Не слыхал, - с уважением сказал Петр. - Прямо так о тебе и написал? Ишь ты! Да, а как тебя зовут? Сколько сижу, все не спросил... - Бывает, - хмыкнул Виктор. - И я тоже хорош! До сих пор не представился! Позвольте отрекомендоваться, - он встал и шаркнул ногой. - Виктор Крашенинников собственной персоной! Завсегда к вашим услугам! - Витюха, значит? - обрадовался Петр. - Хорошее имя! Что он все так радовался именам? Забавный тип! Виктор сел и снова закурил. - Куришь? - он подвинул Петру пачку. - Пользуйся! - Дорогие! - почтительно оглядывая коробку, сказал Петр. - Богато живешь! За твои картинки хорошо платят? - Есть такое дело, - пробормотал Виктор. - Жаль, Петруха, что я к тебе раньше не подошел: у меня выставка была на Кузнецком, пригласил бы тебя посмотреть. А теперь закрылась. - Ну, ничего! - утешил Петр. - Другая будет. Тогда и приду! Крашенинников пристально осмотрел его сквозь синеватый табачный дым. - Значит, закорешили мы с тобой? - спросил он вполне утвердительно. - Это приятно! Уговорим бутылку-то? Еще одна имеется. Все за тебя решать надо... Петр поежился. - Пьешь ты много, Витюха! Даже я и то так сразу не могу... - Ништяк, привыкнешь! - утешил его Виктор. - Зато у меня оправдание найдено, вот послушай: Если я напиваюсь и падаю с ног - Это Богу служение, а не порок. Не могу же нарушить я замысел божий, Если пьяницей быть предназначил мне Бог! А квартирка-то своя имеется? - Неужели! - тихо отозвался Петр. - Сам отделал всю и обставил! - И баба есть? - Виктор по новой налил Петру и себе. Петр как-то странно сморщился. - Неужели... - пробормотал он без прежнего оттенка уверенности и гордости. - Да тоже крикливая попалась, вроде твоей Анюты, пью, дескать, я много, ругаюсь... Уйти все к кому-то грозится. - Песня знакомая, - согласился Виктор. - А ты наплюй: все равно последние верные жены ушли за декабристами в Сибирь! И сколько сидим, я от тебя пока ни одного бранного слова не слыхал. Может, заливает подруга? Они все врать здоровы! И вообще, заметь, к вопросу о ненормативной лексике так просто не подступишься. Какая разница, нормативная она у тебя или нет? Главное, чтобы поступки твои были нормативные, жизнь нормативная, душа! А лексика? Тьфу! Поверхностный слой, как пыль на земле! Суть - в ее глубине. Петр снова глянул на Крашенинникова с уважением. - А твоя-то... скоро придет? - спросил он осторожно. - Это ты про кого? - наморщил лоб Виктор. Он уже начисто забыл свое сообщение о Нельке. - Да вот, - неуверенно проговорил Петр, - Неля, что ли... - А-а, эта! Старая клюшка! Орешек мне не по зубам - и так уже четыре коронки, - махнул рукой Крашенинников. - Ништяк, не бери в голову! Придет, не придет... Без разницы! Вот Танюша скоро появится, - он быстро глянул на часы. - Очень скоро, Петруха... У Петра растерянно вытянулось лицо. - Ты про Танюшу не говорил... Это у тебя еще одна, что ли? А Анна как же? - Ну, ты даешь, Петр! - развеселился Виктор. - Я ведь тебе объяснил ситуацию: богема, развратники! И все такое прочее! Улет! Беда, Петруха, с творческими людьми. Настоящее наказание, стихийное бедствие - иметь с ними дело! А Таня, если помнишь, это та самая, которую ты тогда встретил со мной в лесу... Вместе со своим корешом. - Таня... - прошептал ошарашенный Петр. - Так ее Таней звали... - Ну да! - кивнул Виктор. - Только не талдычь, что имя хорошее: обрыдло, понимаешь? Смени пластинку! Лицо у Петра стало на глазах меняться, темнеть от страха, съеживаться, сморщиваться... Он весь застыл на стуле, превратившись в мраморное изваяние алкаша, судорожно вцепившегося в стакан с водкой. Крашенинников окинул его профессиональным взглядом. Неплохо бы сделать набросок, картина очень впечатляющая: строитель капитализма в России! Герой нашего времени! Коммунизм не состоялся, социализм создать не удалось, так теперь, глядишь, на буржуазном фронте чего-то получится... - Так она не умерла тогда, что ли? - робко, неуверенно спросил Петр. - В лесу? - Почему не умерла? - невозмутимо сказал Виктор. - "Уж если я чего решил, так выпью обязательно". "Какой бы мы красивой были парой, когда бы не было...", - он пристально взглянул на Петра. - Похоронили ее, браток! Но без меня. С двусторонней пневмонией я валялся, без сознания, с двумя вывихами и сломанным носом по твоей милости! С температурой за сорок! Чуть Богу душу не отдал! Но оклемался! Себе на горе, людям на беду! Лицо Петра приобрело страшный землистый оттенок. - Так как же... - начал он и осекся, не в силах продолжать. - Темнота ты, Петруха! - посетовал Виктор. - И с подсознанием у тебя большая напряженка! О Фрейде, небось, не слышал? Оно, впрочем, и к лучшему! К чему себе голову чепухой забивать! - Чокнутый ты! - в страхе прошептал Петр. - Я и раньше заметил... - Не дрейфь, Петро, я в полном порядке! - успокоил его Виктор. - На учете в диспансере не состою, так что дееспособен и за свои поступки отвечать по закону обязан! - А родители твои где? - вдруг спросил Петр. - Ты чего о родителях вспомнил? - удивился Виктор. - Всю биографию хочешь знать? Отца никогда не видел, а мать десять лет назад умерла. Она у меня старенькая уже была, я у нее родился под завязку, единственный поздний ребенок. Петр как-то сразу обмяк и посмотрел участливо. - Я тоже без отца рос, - сообщил он. - Из Твери я... Тут недалеко. - А это действительно недалеко! - обрадовался Виктор. - Я знаю Тверь: чудесный городок! Старинный, сказочный, волшебный! На Волге! А какой у вас там музей Салтыкова-Щедрина! В жизни нигде такого не видал! - Кого музей? - недоуменно спросил Петр. - Салтыкова-Щедрина, темнота! - повторил Виктор. - Неужели не читал? В школе проходили! - Не помню, - пробормотал Петр. - Это давно было... Я потом сразу в армию попал... Ты не служил? - Бог миловал, - сообщил Виктор. - Я от армии в институте косил. Ну, валяй дальше! У нас с тобой сегодня получается вечер под названием "Расскажи мне о себе". А чего ты назад в Тверь не вернулся? Видать, чтобы любимый город спал без тебя спокойно? Петр снова съежился, сжался в грязный плотный комок. Свою водку он так и не допил, и Крашенинников подумал, что он сильно загнул по поводу своего пьянства. - В армии... - пробормотал Петр. - Ты не служил, не поймешь... Я молодой был, тосковал шибко... И женщина у меня до армии была... Зоей звали. - Хорошее имя! - быстро вставил Виктор. Петр глянул на него с ненавистью. - Заткнись ты! Что ты понимаешь?! Я без нее... Но это так поначалу казалось... Я просто без бабы обезумел... Когда молодых, здоровых мужиков отрывают на два года от баб - это подонство, Витюха... Один у нас, грузин, вешаться надумал... Спасли. И под суд отдали. А мы с Толиком сбегли. Ночью как-то ушли, под Москвой мы стояли, тут недалеко... Виктор побарабанил пальцами по столу. Этот странный, отвратительный тип, которого он был готов убить в любой момент, становился ему близок и понятен. И даже почти оправдан в его глазах. Затравленный зверек, не умеющий владеть своими инстинктами. Да неизвестно еще, как бы сам Виктор справился в такой ситуации! - Думали, не поймают? - поинтересовался он. - Так ведь не поймали же! - воскликнул Петр. - Самое смешное, что так и не поймали! Лето было, ночью мы в лесу спали, тепло... Потом вечером женщину заметили... Молодую, с двумя сумками... Она, видно, на дачу к себе шла с электрички. Ну, мы ее... того... сам понимаешь... Сначала Толик, потом я... Я не хотел убивать, но Толик убедил, говорил, ведь выдаст, дубина! И ремнем своим солдатским задушил... Очень быстро все получилось... Ремень вот только мы там Толиков забыли... Боялись долго потом... Но все обошлось... - У нее осталось двое детей, - негромко сказала Таня. - Мальчик и девочка трех и пяти лет. И они все время вечерами спрашивали, когда же придет мама... - Танюша! - радостно вскочил Виктор и взлохматил руками волосы. - Танюша, наконец-то! Ну, вот видишь, Петро, я же говорил, что она обязательно придет! Петр судорожно вздрогнул и вцепился в стул, словно боялся с него свалиться. Глаза у него стали совершенно дикими и безумными. Он пугливо озирался, в ужасе косясь в угол, куда обращался Виктор. Кажется, ничего не видно: темно, пыльно... Грязные стены с картинами... - Танечка, смотри, кто к нам пришел! - радостно продолжал Виктор. - Его зовут Петром. Парень вполне ничего, неплохой, мы о многом с ним без тебя потолковали. Салтыкова-Щедрина любит! Прямо страницами наизусть шпарит! Таня улыбнулась. - Не веришь? Правда-правда! Жизнь у него тоже не задалась, баба попалась мерзкая, прилипчивая, как лейкопластырь! Мрак! Хочешь с ним побеседовать? - Бестолковкой пошевели, Витя! - холодно посоветовала Таня. - Ну о чем нам с ним говорить? - О любви! - объявил Виктор. - Это самый наболевший и нерешенный вопрос в его неудавшейся судьбе. Расскажи ему, что есть любовь на Земле, Танюша, а то он до сих пор не знает! Или лучше мне ему рассказать? - А ты знаешь? - спросила Таня. - Ну, ты даешь! - протянул Виктор. - Кому же об этом знать, как не мне? Богатый жизненный опыт, изумительная теория и такая же практика! Таня молчала. Крашенинников неожиданно опустил голову, сделал два неверных шага к столу и тяжело сел, почти рухнув на табуретку. - Прости меня, Таня, - прошептал он, закрывая руками лицо. - Сам не понимаю, что говорю... Опять перепился... Но я так ждал тебя! А тут этот... Все пасется возле мастерской и пасется. Ну, я и не выдержал, взял и пригласил его зайти... Думал, развлекусь... - Развлекся? - поинтересовалась Таня. - Более чем, - глухо ответил Виктор. - Я кругом виноват, Танюша... Прости, я опять за свое. Ночь была ужасно длинная без тебя, и я вдруг подумал сегодня: а ведь жизнь каждого из нас на Земле разыгрывается лишь в четырех трагедиях. Сначала - "Красная шапочка", потом - "Ромео и Джульетта", затем - "Маскарад", и, наконец - "Сто лет одиночества". Я подбираюсь уже к самой последней... Но, видимо, чересчур увлекся третьей. Хотя человек всегда чудовищно одинок на Земле... Любой. Каждый. Независимо от возраста и обстоятельств. Виктор отнял руки от лица и посмотрел на Петра, совершенно серого от страха и ужаса. - Ну, ты, братец Кролик! Чего ежишься? Поди, обоссался со страху? Я ведь тебя честно предупреждал, падла, что она придет! Она и пришла! Чего ж ты весь скукожился? Петр ничего не отвечал. Крашенинников подошел к нему и с силой рванул со стула вверх. Петр не сопротивлялся и беспомощно, испуганно повис в его огромных руках, болтая в воздухе тряпочными ножонками. - Не качок ты, дядя, и не в кассу въехал! - бесстрастно констатировал Виктор. - А вот теперь объясни мне, паскуда, что у тебя там дальше по заданному сценарию? Для чего ты за мной без конца шляешься? Тебе чего от меня нужно, мудила? Петр по-прежнему не отвечал, только пугливо болтал ножками да серел еще больше. - Оставь его, Витя! - брезгливо сказала Таня. - Нет, сначала я из него всю душу вытрясу! - пообещал Виктор. - А потом удушу! Опыт уже имеется! Ты это хорошо помнишь, мудак? - Это... ты ее... убил! - неожиданно прохрипел мужичонка. - Мы бы... не стали! - Во дает! - воскликнул Виктор и от изумления выпустил Петра из рук. Тот шмякнулся на пол, как мешок с сеном, и с трудом сел, потирая ушибленное колено. - Значит, не стали бы, говоришь? А что бы вы тогда сделали с ней, интересно? Петр испуганно покосился в угол. Там ничего не было видно. - Я не могу... при ней... - пробормотал он. - Ничего, говори, я разрешаю! - великодушно распорядился Виктор. - Ей тоже интересно знать! Петр совсем стушевался и напоминал полураздавленного дрожащего червяка. - Ну... это... - пролепетал он. - Ты сам знаешь... Побаловались бы... а потом отпустили... - Сомневаюсь! - отрезал Виктор. - Ведь как говорил твой мудрый и дальновидный Толик, она бы вас выдала! Странно только, что вы меня тогда не порешили на месте! Неплохо бы! Ну, потрепался - и будет! - он снова схватил Петра в жесткие объятия. - Побаловались бы они... Отвечай, скотина, а зачем ты тогда возвратился ко мне в лесу? Навестить шибко захотелось, проведать? Соскучился? Почему не пришил, гнида? Таня молчала, спокойно наблюдая за происходящим. - Я не собирался... тебя... убивать, - с трудом выговорил Петр. - Веришь, нет? Я чего-то сильно испугался тогда, а Толик вообще был плохой: травкой он баловался, ты верно заметил... До сих пор не знаю, где он ее доставал, денег-то ведь не было... Из дома, что ли, получал? После тебя... после того... в лесу... мы бросили все, ушли с нехорошего места, на юг подались... Три года мотались... Одно время с табором. Без паспортов, без денег, без одежи... Искали нас, да не нашли... Уж так вышло. Документы потом нам приятель Толиков в Ростове сделал. А сел я по другому делу, за драку. - Ну, это почти то же самое! - усмехнулся Виктор и поставил Петра на ноги. - Шрам видишь? Твоя работа! Но ведь ты, сволочь, ни на один мой вопрос так и не ответил! Посоветуй мне, Танюша, что лучше с ним сделать? Придушить, разрезать на куски, утопить в ванне? И концы в воду! Но сначала, конечно, изнасиловать! Ошарашенный Петр содрогнулся. - А ванны у тебя нет, ты говорил, - прошептал он. - О-о, мы делаем успехи на пути науки и знаний! - усмехнулся Крашенинников. - Настоящий прогресс! Скоро начнем читать Агату Кристи в подлиннике! С такой-то памятью! Значит, ванна отпадает, дружок, тебе опять шибко повезло, подонок! А какую смерть ты предпочитаешь, приятель? Можешь выбирать в виде последнего слова. Танюша одобрит любую. Тебе кранты! Облачко плавно покачнулось в воздухе и подплыло к Виктору поближе. - Я не за тем к тебе пришел, - пробормотал Петр. - Хрен ли! - безапелляционно заявил Виктор. - Конечно, "никто не хотел умирать!" И она тоже! - он вытянул руку по направлению к облачку. - Ты знаешь, что такое милосердие? Вот почему я ее убил? Акт милосердия, и больше ничего. И убить тебя - это тоже милосердие по отношению к людям, на Земле живущим. Понятно говорю? Да-да, не пугайся так! Из милосердия нужно и должно убивать! Например, дать раковому больному, кричащему от предсмертной боли, большую дозу снотворного - милосердие, а не дать - преступление! Но это все глас вопиющего в пустыне! Медики проповедуют ложный гуманизм, а миллионы шариковых им с благоговением внимают! Ты знаешь, Танюша, я ведь даже не ходил на твою могилу! - Ну, какая разница! - прошептала Таня. - Разница есть! - возразил Виктор. - Сначала люди грызут друг друга, едят поедом, сжирают себе подобных и, наконец, отправляют, кого могут, на тот свет, а потом приходят на могилы каяться! Вот для чего им нужны могилы! Замаливать грехи, как в церкви! Это часто бывает! Потому что все-таки звонит колокол! И каждый раз, - справедливо замечено, по тебе. Напоминая, как в сказке про Золушку, что "ваше время истекло..." "Аннушка уже купила подсолнечное масло! И не только купила, но и пролила его!" - Но это ты, а не я ее убил! - истерически завопил вдруг Петр. - Ты, а не я! И ты, а не я, должен за это ответить! - Ага, на горизонте что-то новенькое! - констатировал Виктор. -Вероятно, мы приблизились к цели твоего визита: "остаются еще на Земле должники!" Значит, ты желаешь, чтобы я расплатился за содеянное? Отдал, так сказать, долги? Мыслишка замечательная, прекрасная, гуманная до крайности! Достоевским, случаем, не увлекаешься? "Преступление и наказание", Раскольников, Свидригайлов, Лужин?.. Видимо, ты мечтаешь наставить меня на путь истинный? "Эскадрон твоих мыслей шальных..." А тебе не приходит в дурную голову, мразь, что и ты сам чистеньким не остался? Толика-то нет, а вот ты пока еще за каким-то хером существуешь и на двух ногах до сих пор корячишься! Петр злобно взглянул на Крашенинникова. - Со мной в тюрьме мужик один сидел, - сказал Петр, - соображал здорово... Он один раз следователю заявил: почему, дескать, только мы сидим, когда все воруют? Тот в крик: как это все, что ты мелешь? А он: ничего я не мелю, а докажу! Вот, например, сочинил писатель плохую книгу и получил за нее немалые деньги - не воровство? Режиссер снял халтуру - не кража? Генерал привел солдатиков строить себе дачу - это как называется? Следователь так и скис, чего отвечать, не знает... Заткнул его за пояс тот мужик. - Смотри-ка ты! Теоретик! Голова! - хмыкнул Виктор и задумчиво погладил бороду. - А теперь давай с тобой разберемся, невинный! Баб насиловал? Сколько их там на твоем счету? Толик ремнем их душил, а ты присутствовал? Молчал? А меня разве ты не убил, тварь, в тот осенний день в подмосковном лесу? Разве я потом мог жить?! Как ты себе это представляешь, скотина? Ну, это, конечно, не твои заботы, понятно! Тебя беспокоила собственная судьба, что вполне естественно. Но о своей душе ты хоть раз подумал?! Хоть раз о ней вспомнил, о несчастной и в грязь затоптанной?! Как перед Богом ответ держать будешь, поганец? - Я потому и пришел к тебе, - прохрипел Петр. - Грех искупить... - Это каким же образом? Не въехал! - прищурился Виктор. - Прощенья, что ли, просить станешь? - Нет, - пробормотал Петр. - Я должен... заставить тебя... покаяться... Признаться во всем... В том, что ты Таню убил... Прокурору... А про меня думать нечего - я сам с тобой пойду и все подтвержу. Таня нахмурилась и придвинулась к Виктору теснее. Художник расхохотался. - Покаяние ему мое понадобилось! Улет! Самое оно! Может, публичное устроить, на Красной площади? Мыслишка не из последних! Да ведь за давностью лет ни меня, ни тебя уже нельзя судить, приятель! Срок вышел! По закону! И улик никаких не осталось! Даже Толик твой канул в Лету. Признание бесполезно! Доходит, нет? А ты действительно думаешь, что это может спасти твою заблудшую душу? И мою заодно? И снимет с них грехи? Петр угрюмо молчал и думал, судя по всему, именно так. - Ну, допустим, пойду я с тобой к прокурору, - продолжал Виктор. - Что это даст? Да ничего, пустой звук! Посмотрят, как на сумасшедших, только и всего. Соображаешь, парень? И никуда я с тобой не пойду, не надейся! Ишь, выдумал, душу свою неприкаянную, в грехах погрязшую, с моей помощью спасать! Офонарел! Вот водяру допьем и разбредемся! Навсегда, понял? "Мы странно встретились и странно разойдемся!" И чтоб я тебя больше здесь не видал! - его голос зазвучал с откровенной угрозой. - Никогда, понял, скотина? Чини лучше унитазы! И поминай Толика в своих молитвах! Иначе ничего не получится. Или ты, может, предпочитаешь иной, более честный способ выяснения отношений? Пожалуйста, сэр, я к вашим услугам: Ну что ж, нас рассудит пара Стволов роковых Лепажа На дальней глухой полянке, Под Мамонтовкой, в лесу. Два вежливых секунданта, Под горкой два экипажа, Да седенький доктор в черном С очками на злом носу. Петр ошалело открыл рот. - Стреляться хочешь? - спросил он. - А пистолеты где брать? - Ну, это не проблема! - успокоил его Виктор. - Было бы желание, а пушки всегда найдутся. Пришли иные времена: стрелялок на любом рынке навалом! И как мы с тобой в юности росли: ствола приличного не укупишь! Сплошная поножовщина! На курок-то нажать сумеешь? Иначе плохо твое дело: я дуэлянт известный, чуть что - и за пистолет, уже многих запросто уложил! - А не боишься? - спросил совершенно замороченный, обалдевший Петр. - Ведь поймать могут! За это статья полагается! - От судьбы не уйдешь, Петруха, - сказал Крашенинников, закуривая. - Как не верти! Только статьи о дуэлях в Российском уголовном кодексе пока еще нет: не придумали. Я ведь хитрый! Ну, бутылку мы с тобой уговорили, давай начнем другую. А то скучно сидеть без дела! Он достал из сумки вторую. - Пьешь ты... - поежился Петр. - Прямо как лошадь. Куда столько влезает! - Не твоя забота! - ответил Виктор. - Тебе повезло - ну и пей на халяву, пользуйся. - В церковь надо ходить, Витюха, - вдруг брякнул Петр. - Богу молиться... - Хрен ли! - флегматично ответил Виктор, наливая два стакана доверху. - Ишь, опомнился! Это еще когда надо было делать!.. Нынче поздно, умирать пора, и, к несчастью, без покаяния... Да и грехов-то прорва, кто их теперь отпустит! И в ту же минуту позвонили в дверь. 17 Крашенинников вздрогнул от неожиданности. Кого черти несут? Впрочем, оно, может, и к лучшему. Облачко быстро переместилось под потолок. Виктор открыл и похолодел: в дверях стояла Танюша. - Ты, конечно, совершенно забыл, папа, что мы с тобой сегодня идем в театр, - сказала она, входя и снимая шубку. - На "Женитьбу Фигаро". А после третьего звонка, между прочим, в зал не пускают. Только "Женитьбы Фигаро" Виктору сегодня недоставало... - Ты права, Танюша, я действительно совсем забыл, - растерянно пробормотал он, входя за ней следом в комнату. - Просто вылетело из головы, как всегда... Извини... Дочь посмотрела очень недовольно, нарядная и торжественная. - Я так и знала! - сказала она. - У тебя опять неубрано и водка на столе. Здравствуйте! - поздоровалась она с Петром. - У меня к тебе очень серьезный разговор, - сказала она, подняв на отца строгие Оксанины глаза. - До театра. Тет-а-тет! - Ничего. Можешь говорить при нем, - разрешил Виктор. - А в театр-то мы поспеем? До третьего звонка? - Не беспокойся, я все рассчитала, - серьезно сказала дочь и подозрительно покосилась на Петра. - Дело в том, что звонил Петя. - Кто-о? - изумился Виктор. - Какой еще Петя? - Ты совсем допился! - сурово сказала дочь с осуждающими материнскими интонациями в голосе. - Петя Крашенинников, твой старший сын и мой младший брат! Дошло, наконец? - Петька? - еще больше изумился Виктор. - Ничего не понимаю... Да он с телефоном-то едва справляется... И что он сказал, если уж смог набрать номер? - Он сказал, - отчеканила дочь, - ты только не волнуйся, что пришла телеграмма из Саратова, из гостиницы... Там в случайно уцелевшей записной книжке нашли твой адрес... Вчера ночью дядя Алеша сгорел в номере... Насмерть... Тетя Аня легла и не встает. Петя не знает, чем кормить Ваньку и как включать газ. Туда мама сразу поехала. И тебе тоже, наверное, нужно туда ехать, папа... Облачко под потолком тихо шевельнулось. - Да нет, зачем, раз туда уже мама поехала, - пробормотал Виктор. - Мы пойдем с тобой смотреть "Женитьбу Фигаро"... Не пропадать же билетам... За такие-то деньги... "Ленком" здорово накручивает, чересчур высоко воспарил в волнующих эмпиреях стихии свободного рынка... Алексис, значит, пьяный заснул и забыл погасить сигарету... Проснуться не успел... Божий человек... Алеша Попович... Танюша! Значит, теперь ты будешь приходить ко мне вместе с Алешкой! Облачко прижалось к стене. Петр совершенно обезумел, дико вытаращив глаза. - Какая Танюша? Я? - строго спросила дочь. - Ты это о чем, папа? - Все о том же, - пробормотал Виктор. - О том же самом - о любви... Хочешь, Танечка, я расскажу тебе кое-что?.. Когда мне было немножко больше лет, чем тебе сейчас, я встретил девушку... Только не полумесяцем бровь... У нее все было совсем не так. Глаза цвета подсолнечного масла и родинка между ключиц... А шапка почему-то без конца съезжала набок... Ты читала такие стихи: Двадцать первое. Ночь. Понедельник. Очертанья столицы во мгле. Сочинил же какой-то бездельник, Что бывает любовь на Земле! Тем бездельником оказался я. Ее звали так же, как тебя - Таня. Но потом вот этот подонок, - Виктор вытянул руку по направлению к Петру, - да-да, не удивляйся, тот самый, что сидит сейчас рядом с тобой! - встретил нас в лесу... И... - Виктор замолчал. - Это долго рассказывать, Танюша. "Жил-был художник один, домик имел и холсты..." Я убил свою Таню - так получилось. А теперь она приходит ко мне по вечерам. В виде облачка. Вон, посмотри! - он указал рукой вверх. Дочка подняла голову и внимательно, серьезно вгляделась в потолок. Виктор не знал, что она там увидела, но взгляд у нее остался по-прежнему спокойным и задумчивым. - Бедный папа! - вдруг сказала она в первом женском прозрении. - Ты бы все-таки бросил пить! Или хотя бы немножечко поменьше... Сразу отказаться трудно. Виктор озадаченно уставился на нее. Откуда у него, недоделанного кретина и алкаша, и Оксаны, этой железной леди, появилось неземное волшебное создание, сотканное из воздуха, запаха листьев и утреннего лучика солнца? Какая-то необъяснимая загадка природы! Или, скорее, ошибка! Это, пожалуй, точнее. - Хочешь поговорить с ней? - спросил Виктор. - С Таней? - без всякого удивления спросила дочь и тут же сама себя поправила: - С тетей Таней? Таня-большая тихонько засмеялась. - Смотри-ка, Танюша, ты для нее уже тетя! - изумленно протянул Виктор. - И она совершенно права! Только для меня ты навсегда останешься такой, какой была много лет назад... - Дочка, значит? - вдруг спросил Петр, о котором они почти забыли, и нехорошо завозился на стуле. - Танюша? Старшенькая? - Ну да! - кивнул Виктор, не понимая, к чему он клонит. - Я же тебе говорил. Внезапно Петр вскочил и бросился к Тане. Он схватил ее левой рукой за шею, ловко и умело прижав сразу оба плеча, а правой занес над ней нож, которым хозяин подвала недавно открывал бутылку. Облачко испуганно метнулось к Виктору. Он медленно встал и напряженно выпрямился. - Эй, ты, кубик Рубика, кончай балаган! - осторожно, еще не успев испугаться, сказал Виктор, собираясь с мыслями. - Обрыдло, понимаешь? Меня прямо на месте чуть родимчик не хватил! Дочка сидела бесстрастная и твердая, как стена, и смотрела отцу прямо в глаза ничего не выражающим взглядом. - Ты! - истерически завопил Петр. - Ты, художник, блядь! Хоть бы ребенка постеснялся! - Если ты сейчас же не пойдешь со мной к прокурору и не расскажешь обо всем, я ее прирежу у тебя на виду! Мне все едино! - Шагать на ночь глядя? - стараясь не сорваться, спросил Виктор. - Это не миниатюрная мыслишка, но надо ее додумать до конца... Ты соображай хоть немного, в темноте выросший, какие сейчас могут быть прокуроры? С утра и пойдем! - А-а, обмануть хочешь! - заорал Петр, продолжая сжимать Таню. - Не проведешь, не выйдет! Или мы его сейчас найдем, или я ее так до утра и продержу под ножом! Только шевельнись - твоей девки тут же не станет! Мгновенно протрезвевший Крашенинников быстро прикидывал, как ему лучше поступить. Облачко тревожно реяло над головой. - Что посоветуешь, Танюша? - тихо спросил он. - Тяни время! - шепнула она. - Тяни, Витя, из последних сил! Разговори его снова, у тебя это получается! Попробуй! Он на испуг берет, я думаю, все равно не решится... Или не так сразу... - Не сразу... От этого не легче! - усмехнулся Виктор. - Попробую... Хотя лучше всего сейчас молчать, чтобы ничего опасного не ляпнуть и одновременно давить на психику... Кажется, это называется держать паузу по Станиславскому. Во ВГИКе не проходили? А как к прокурору пойдем, дружище? - спросил он, снова спокойно садясь. - Я впереди, а ты с девочкой и ножом сзади? Что и говорить, картина впечатляющая! А дорогу ты знаешь, приятель? Адресок прокурора имеешь? Виктор посмотрел Тане в глаза и улыбнулся. Не бойся, доченька, ничего страшного не случится! Дядя так шутит, пугает. Он заядлый шутник, известный! Таня ответила таким же невозмутимым взглядом. Я не боюсь его, папа, он меня вовсе не испугал, но мы опаздываем в театр! А там моя любимая Шура Захарова... Что поделаешь, доченька, придется поступиться Шурой Захаровой. Кто знал, что все так нескладно получится... У тебя вообще очень неудачный отец... Тебе шибко не повезло с ним, доченька... Таня моргнула и снова уставилась материнскими глазищами. Ишь, лупелки какие! Да нет, папа, мне с тобой очень повезло. Ты напрасно на себя наговариваешь. И твое облачко - чудное, прелестное, необыкновенное... Действительно похожее на молодую женщину со светлыми волосами. А скоро вырастут Петька с Ванькой!.. Знаешь, как будет тогда нам всем хорошо!.. Петр немного растерялся, видимо, представив себе картину, живо обрисованную Виктором. Он, безусловно, слишком многого не учел, вариант был до конца не отработан, хорошенько не обдуман. Да и когда ему было додумывать! Времени же ни на что не оставалось! Действовал больше по вдохновению, по наитию - ну и прокололся, конечно! - Ты... это... - забормотал Петр. - Я тебе на слово поверю. И девку твою отпущу... Но только ты должен поклясться, что пойдешь со мной немедленно! Виктор слушал его с видимым удовольствием. - Съешь еще пирожка! - предложил он, подвинув Петру тарелку. - Утром одна известная художница принесла, ты ее не знаешь. Да это неважно! Пирог больно вкусный! Хочешь, я тебя покормлю, а то у тебя обе ручонки заняты! Перебор! Петр посерел от злобы. - Ты мне зубы не заговаривай! - прошипел он. - Чего ты тут про пирог плетешь? Лапшу на уши вешаешь! Облака всякие, бабы голые! - Никак они ему покоя не давали! - Совсем чокнулся? Ты лучше давай говори: идешь к прокурору или нет? - А что, возможны варианты? - спросил Виктор, погладив бороду, и голос его отвердел. Петр почувствовал это и тоже в ответ напрягся. - Ты мне, приятель, альтернативы не предлагал, - продолжал Виктор, недобро поигрывая пустой бутылкой. Петр покосился на нее с опаской. Смотри, смотри, сволочь, а ты не бойся, доченька, я тебя в обиду не дам! - Так что, конечно, иду, но, повторяю, поздновато сегодня для чистосердечных признаний, лучше бы отложить все раскаяния на завтра. С утречка и отправимся, чаю откушав. И пирожок заодно доедим. Прости, доченька, но в театр мы сегодня все равно не попадем. Нам больше там ничего не покажут. Так вышло! Прости, Шура Захарова! Когда в театрах дают третий звонок? Петр переминался с ноги на ногу. До утра ему, разумеется, не продержаться. А сегодня и впрямь поздно... Облачко прикоснулось ко лбу Виктора, и он нежно и благодарно потерся об него, зажмурившись. - Потерпи немного, Танюша, - шепнул он. - Скоро этот шут расколется, вот увидишь... Но Петр пока все-таки сдаваться не собирался. Он тоже пытался тянуть время. - Ты похож сейчас на надувшегося голубя возле Манежа, - сказал ему Виктор. - Грудь колесом, а ткнешь пальцем - и ничего нет, пусто! Дутыш! Фыр-фыр-фыр - и отлетел в сторону нахохлившийся серый комочек из обтрепанных грязных перьев! Таня-большая усмехнулась. - Это идея, Витя! - сказала она. - Ты еще не создал своего собственного столичного голубя на манер птички Пикассо. Подумай! Виктор согласно кивнул и сжался, сосредоточенно приготовившись к броску: Петр мог снова взбелениться и выкинуть новый фокус. К счастью, до Петра не очень дошло - он лишь внимательно осмотрел свои руки, и Виктор догадался, что Петр начал уставать. Затекли кисти, одеревенели ноги, ныли сведенные судорогой напряженные мышцы. Битва выходила на финишную прямую. Осталось еще немного, - безмолвно уговаривал дочку Виктор. - Потерпи чуточку, Танюша, совсем чуть-чуть! Главное - выиграть сейчас! На повторение этот дохляк ни за что не решится! Но дохляк держался молодцом. Он повертел нож в воздухе и неожиданно прижал лезвие к Таниной шейке. Виктор замер. Выбить нож не успеть! Облачко в страхе заметалось над головой. - Не убью, так порежу! - изменил свое решение Петр. - Чтоб тебе неповадно было над людьми измываться! - Да над кем я измывался, Петр! - не выдержал и возмутился Виктор. - Мы ведь с тобой твердо договорились: утром идем к прокурору! Чего тебе еще от меня надо? Отпусти девочку и ложись спать! Ну, я тебя как человека прошу! Это было жестоким просчетом: Петр сразу почувствовал свою силу и значительный перевес. - С тобой договоришься, как же! - заявил он. - Облапошить хочешь! Отпусти! - передразнил он Крашенинникова. - Чего захотел, держи карман шире! До утра стоять буду - и все дела! - Слушай, родной, да ведь даже почетный караул у Вечного огня меняют каждый час! - воззвал к его логике Виктор. - И ребята там все молодые, здоровые, тебе до них далеко! Ну где тебе ночь простоять! Сам подумай! Об этом только мальчиш-Кибальчиш мечтал. И потом, Петро, ты бы обратил внимание на ноги: в нашем возрасте и тромбофлебит схватить недолго! Вообще нижние конечности - главное. Неслучайно эта проблема остро стояла даже в сказках. Золушка потеряла именно башмачок, андерсеновская русалочка из-за любви согласилась быть не только немой, но и ступать по ножам, а Герда босиком бежала по снегу за Каем! Но они хоть страдали за любовь, а ты за что мучаешься? Тяжело ведь? Конечно, тяжело, как говаривал красноармеец Сухов. - Не твое дело! - буркнул Петр, чувствуя правоту художника. - Пей и закусывай! И из комнаты ни на шаг! Виктор в отчаянии поднял глаза вверх: Таня, милая, выручай! Научи, помоги, что же делать? Хорошо еще, что Оксана занята с Анютой и мальчишками и не будет очень беспокоиться за дочку. Знает, что та с отцом. Облачко металось в смятении, не зная, что предпринять. Таня-маленькая сидела молча и спокойно, изредка косясь на приставленный к горлу нож. Стойкий оловянный солдатик. Зазвонил телефон. - Не подходи! - истерически завизжал Петр. - Не бери трубку, прирежу! - Да я и не собирался, ты что! - успокаивающе сказал Виктор. - На хрен мне все телефоны! Я вообще давно уже в театре, заметь! На улице Чехова. Петр немного повертелся и на время успокоился. Телефон умолк. - У тебя нет машины, Петр? - спросил Виктор, снова закуривая. - Нет, - удивленно отозвался тот. - А на кой она мне? - А ты русский? - Русский, - ошеломленно ответил Петр. - Ты чего пристаешь? - До утра далеко, поговорить охота, - объяснил Крашенинников. - "А какой же русский не любит быстрой езды..." По-моему, ты ее тоже любишь. Петр неловко потоптался на месте. - Заткнись, а? - попросил он. - Добром прошу! - Не хочешь разговаривать - не надо, - согласился Виктор. - Стой себе пень пнем. Я с Таней говорить буду, - и он протянул вверх руку. - Танюша, я не успел тебе рассказать: я ведь родился и вырос в Киеве, где "чуден Днепр..." Ну, Петро об этом тоже, конечно, не читал. И от всех своих печалей и неудач всегда уезжал потом именно туда. Там рвется вверх гордо закинутой головой Андреевская церковь, капризная, надменная, сине-белая. Во Владимирском соборе весело протягивает навстречу пухлую руку в перевязочках васнецовский малыш Христос, такой непохожий на всех младенцев Христосов и такой похожий на всех младенцев. А Кирилловскую церковь расписывал Врубель. На бульваре Леси Украинки шуршат и бросаются под троллейбусы листья, с печальным шорохом погибая под толстыми шинами. А Владимир держит крест над Днепром... И смотрит на город Лавра. Но нынче, Танюша, мне уже некуда спасаться бегством от своих разочарований - Киев не больно гостеприимен к бывшим горожанам и видеть их вовсе не рвется. И кто теперь утолит мои печали? Виктор мельком взглянул на Петра и провел рукой по волосам. Тот внимательно слушал так же, как и дочка. - Слышу вот по утрам "Несе Галя воду" и грущу. Я, может, и на Оксане-то женился из-за одного ее имени! Идиот! Не нужно было при дочке! Ну ладно, уже большая, поймет! А на нет - и суда нет... - Раньше у тебя существовала совсем иная версия, - заметила Таня. - Правильно говоришь, - вздохнул Виктор и снова мельком взглянул на Петра и Танюшу: они оба, кажется, увлеклись его разглагольствованиями. - Но ведь я лицедей! Ты знаешь разницу между лицедейством и артистизмом? Чему вас только учили во ВГИКе! Лицедей - это попросту притворщик, а настоящий артист притворяться не умеет, зато он может свободно отпустить свою душу на один вечер прогуляться на ближайшую дискотеку и пригласить на время другую! Пока идет спектакль. - Что ты врешь? - пробормотал Петр. - Это правда, - опять вздохнул Крашенинников. - В театр с любимой не ходишь? А не дурно бы! Клевая мыслишка. В другой раз пойдем с нами вместе, Танюша знает, что лучше смотреть. Дочка серьезно кивнула. Нож потихоньку отклонялся от ее шеи. - Впрочем, театр, - это теперь не шибко актуально, - продолжал Виктор. - Я тут недавно попытался кое-какие книги продать, деньги были нужны. Дохлый номер, не взяли! В буке объяснили, что спроса на книги больше нет, духовные ценности похерили, победу одержали материальные. Выпьем, Петр? Петр отрицательно покачал головой. - Ну, дело твое! И почему тебе водяра не в кайф? - Виктор налил себе. - Жизнь изменилась, Танюша, вчистую... Хотя народ по-прежнему безмолвствует. Он всегда безмолвствует, и это не ремарка, а лозунг, девиз, целая программа. У каждого из нас есть своя собственная, а есть и одна общая, единая. У тебя, Петр, какая? Петр снова растерялся. - Иди ты! - буркнул он. - Мелешь чего-то! Сам не понимаешь! - Окстись, Петя! Как это не понимаю? - Виктор отпил из стакана. - Этого быть не может, потому что этого не может быть! Так сколько нынче у телевизора программ? Петр взглянул исподлобья. - Тоже не интересуешься? А зря! И по каждой - реклама! Это что-то! И мы все ее ждем-с! Завлекательно: Юля хвалится перед совсем не просто Марией то ли юбчонкой, то ли шортиками, бабочки летают, "Орбит" без сахара посасывают, а по "Маяку" "Мотор поет как Паваротти, когда туда пивка нальете"! Удивляюсь, как это великий тенор не подал в суд! За мной бы не заржавело! А бедный Владимир Владимирович? По милости рекламы он чуть не каждое утро достает из широких штанин билет Сергея Мавроди! Я даже заслушался: мало ли что еще из штанин можно доставать! Прости, доченька, я слишком увлекся! С грамотностью просто кранты. То слышу: "А мы что, опять в телевизоре?", то "Леня, Леня, Леонид с телевизора глядит..." На "ящик" залез, что ли? Недавно я в метро чуть в тоннель на полном ходу не выпрыгнул: вошь на бомже увидел. А Татка в вагоне встретила блоху. Но это цветочки. Мои шибко образовавшиеся пацаны без конца номера откалывают: они собираются жить в свободной стихии рынка. Картавый на все согласные русского алфавита Петька сообщил на днях, что он во дворе лепит пиложки из снега и плодает их по доллалу за штуку. Я был ошарашен. Дороговато что-то, говорю, сыночек, один пирожок - и доллар! А он объяснил мне, ничего не секущему в рыночной экономике, что Ванька пледлагал плосить два! Стало быть, Ванька будет бизнесменом рангом повыше. Обе Тани разом засмеялись. Петр хмыкнул. - А уж сказки рассказывают! - продолжал с воодушевлением Виктор. - Вот, например, Иван-царевич или Иван-дурак, что, в сущности, одно и то же, после бесполезных поисков Василисы-прекрасной или другой не менее чудесной мадамы в результате происков врагов попадает к Бабе-Яге. И выясняются потрясающие подробности: Баба-Яга, оказывается, доброго молодца кормит и поит, а сама ничего не пьет. - И молока не пьешь? - в изумлении допрашивает Иван-царевич Петькиными устами. - И кефила "Данон"? И чая "Дилма"? И сока апельсинового? И фанты? И пепси-колы? Здесь изумление достигает наивысшего предела. Я ждал, доберется он до пива и водчонки или нет. Не дождался. Ну, это придет попозже. - Непременно! - отозвалась Таня-большая. Петр снова хмыкнул. - Я хочу в туалет! - решительно, без обиняков, заявила Танюша и скосила глаза на Петра. - Как вы на это смотрите? Виктор застыл от неожиданности, ладони стали мокрыми и холодными. - Таня, я тебя умоляю, - прошептал он. - Что ты еще выдумываешь... - Почему я выдумываю, папа? - возмутилась Таня. - Вот странно! Я правда туда давно хочу! А мама меня учила, что терпеть очень вредно, потом я не смогу рожать! Вам бы хотелось, чтобы ваша дочка не смогла рожать и у вас никогда не было бы внуков? Она сурово покосилась на Петра. Непредусмотренный выпад окончательно смутил его. Он явно не знал, что отвечать и на что решиться. - У вас есть дочка? - строго продолжала Танюша. - Нет, - неуверенно ответил он. - Пока нету... - Ну, значит, будет, - безапелляционно заверила его Таня. - Кстати, вы тоже можете захотеть в туалет, до утра далеко. Это перед кухней налево. Мы как, пойдем туда вместе или вы мне позволите прогуляться одной? Она была истинной дочерью своего отца. Виктор снова напрягся, приготовившись к самым худшим неожиданностям. Петр смущенно мялся. Девочка явно поставила его в тупик. Танюша, милая... А она вдруг спокойно встала и отвела от себя руку с ножом. Виктор сориентировался мгновенно. Метко пущенная табуретка сбила Петра с ног, остальное было делом техники: Виктор перемахнул через стол, выбил нож и крепко стиснул два худых костлявых запястья. Таня взяла со стола пустую бутылку и разбила ее о голову Петра. - Это лишнее, Танечка, - пробормотал Виктор. - Мы так можем его убить... - Ничего, - безмятежно отозвалась дочь. - Ты все равно уже кого-то убил. Теперь будем сообщниками. Смотри, ему даже ничего не сделалось! Действительно, Петру снова повезло: бутылка выскользнула из детской слабой и дрожавшей от всего пережитого руки и задела его только краем, оставив на лбу едва заметный красноватый след от удара. - Таня, веревку! - крикнул Виктор, и дочка метнулась на кухню. Петр лежал тихо, не рвался, не орал и позволил себя связать, не проронив ни звука. Виктор поднялся с пола, отряхнул руки и, подтолкнув сантехника ногой к стене, посоветовал: - Теперь спи, дружок! До утра! А мы с Таней пойдем в театр. Как договаривались. И все дела! - Ну что ты, папа! - укоризненно сказала Таня и отщипнула кусок пирога. - Очень вкусно! Это тетя Тата принесла? Я ведь тебе уже объяснила: после третьего звонка в театр не пускают. - Ах да, совсем забыл! Старый становлюсь, Танюша, бестолковый... - виновато сказал Виктор. - Тогда ложись спать. Мамы все равно до утра дома не будет. Сейчас я позвоню Анюте и предупрежу, что ты не придешь. Облачко медленно таяло в вышине. - До завтра, Танюша! - прошептал ему вслед Виктор и поцеловал дочь в лоб. - Спокойной тебе ночи! Потом он накинул куртку и вышел на улицу покурить. Морозная лунная ночь высветила землю и дома до прозрачной, молочно-голубоватой белизны. Снег переливался под ногами и мерцал в воздухе тонким резным кружевом. Из-за дерева кто-то вышел. Крашенинников содрогнулся: неужели еще один? Кто на этот раз пожаловал? Он пристально вгляделся в темноту и не без удивления увидел длинную нескладную Венькину фигуру. - Я никак не соберусь спросить у тебя, Вениамин, - сказал Виктор, - какое у тебя самое любимое время года? Поди, весна? Скоро наступит... А чего ты здесь на морозе топчешься? Фонарный столб из себя изображаешь? Запросто ангину схлопочешь, балбес. Зайти, что ли, не решаешься? Раньше за тобой ничего подобного не водилось. Или ты не один, и тебе снова позарез нужна хата? Ты говори, не стесняйся! Совсем тебя бабы сна лишили, как я погляжу! И с ними плохо, и без них. - Беспокоился я за тебя, Витя, - тихо и необычно серьезно ответил Венька. - Кто у тебя там за деревом утром прятался? Мне звонила Тата... И... ты знаешь про Алешу? - Да, - глухо ответил Виктор. - Проехали... У меня Танюшка, но ты зря не зашел, помог бы кое в чем. Хотя я все равно не смог бы тебе открыть дверь... - Я подумал, ты не один, - смущенно ответил Венька. - Вчера же была Нелька... Виктор протянул ему сигарету. - Нелька, дружище, хорошо умеет жарить котлеты, - задумчиво сказал он. - А кто тебе сказал про Алексея? Венька растерянно мялся, не спуская с него глаз. Вот и Алеша ушел... Да, все они постепенно куда-то уходят, покидая Виктора на этой грешной страшной Земле и оставляя после себя тяжкую неизбывную память, которую никак не переверстать... Это горе можно пережить со временем, память пережить невозможно... "И в том строю есть промежуток малый..." - "Но новую песню придумала жизнь, не надо, ребята, о песне тужить, не надо, не надо, не надо, друзья"... - пробормотал Виктор, закуривая. - Скажи, Вениамин, а ведь у меня очень неплохой голос и слух! Как тебе нравится? - Ты плачешь, Витя, - сдавленно прошептал Венька. - У тебя на глазах слезы... - Это снег, дубина! - ответил Виктор. - Идет не переставая, заметь! - А на волосах? - хрипло спросил Венька. - Что на волосах? - не понял Виктор и прикоснулся к своей непокрытой голове. - Лежит, не тает снег, что ли? - Кажется, - неуверенно подтвердил Венька. - Ты стал совсем седой, Витя... Хрустальная зима застыла вокруг них в тяжелой неподвижности. Виктор посмотрел в небо. Высоко и неторопливо проплывали облака из марлевки, прозрачные и безмятежные. |
|
|