"Красная змея" - читать интересную книгу автора (Харрис Питер)

8

Путешествие из порта Хайфы, где трое рыцарей уже несколько суток дожидались прибытия гостей, заняло два дня. Путники ночевали в местечке Торон, жалкой деревушке, расположенной на полпути между побережьем и Иерусалимом.

В столицу они вошли через Яффские ворота, находящиеся совсем рядом с величественной башней Давида. Далее их путь лежал на базарную площадь, оставляя по левую руку маленький храм, увенчанный куполом. Это была новая церковь, посвященная Иоанну Крестителю.

Путешественники добрались до кардоса — старинной римской стены, пересекавшей Иерусалим с севера на юг, от Дамасских ворот до Сионских. Отсюда они уже видели блеск золоченого купола мечети Куббат ас-Сахра, стоявшей в центре площади, на которой обосновались тамплиеры.

Прибывшие с трудом пробирались по лабиринту шумных улочек. Это было бурлящее разношерстное скопище торговцев, лоточников, ремесленников, жуликов, священнослужителей и солдат.

Путникам потребовалось не меньше часа времени и масса терпения, чтобы добраться до горы Мория, где премудрый царь Соломон когда-то воздвиг храм в честь Иеговы. Через две тысячи лет после этого легендарного события здесь высились мечети, построенные по велению калифа Абд-эль-Малика в шестьсот восемьдесят пятом году, сразу после того, как мусульмане овладели городом.

Заметнее всех были Куббат ас-Сахра, или Купол Скалы, мечеть Цепи — Куббат аль-Силсилех. Самой же знаменитой являлась Благословенная мечеть, она же Куббат аль-Акса, выстроенная по приказу калифа Аль-Валида между семьсот пятым и семьсот пятнадцатым годами по христианскому летоисчислению.

С тех пор как Балдуин перенес свой двор на другой конец города, в башню Давида, расположенную на так называемой Восточной стене, это место, которое мусульмане именовали площадью Мечетей, а христиане, следуя еврейской традиции, — Храмовым холмом, сильно обезлюдело. В этих стенах проживали только девять рыцарей, чье присутствие среди почтенных руин порождало множество слухов и пересудов. Никто не знал, чем они там занимаются. Жителям Иерусалима было известно лишь то, что храмовники пользовались покровительством короля, поддержкой патриарха и, что немаловажно, помощью капитула так называемых каноников Гроба Господня.

Рыцари провели уже без малого восемь лет среди этих стен. Они почти не имели контактов с окружающим миром, общались с кем бы то ни было только ради того, чтобы удовлетворить свои самые насущные потребности.

Тамплиеры почти никого не принимали. Они молились в церкви Гроба Господня, официальной резиденции патриарха Иерусалимского. Только в дни самых торжественных праздников рыцари приходили в аббатство, которое располагалось вне городских стен, на горе Сион, пользовавшейся защитой самой Девы Марии.

Теперь обитатели храма Соломона принимали важного гостя. Его сопровождал всего один юный монашек, что было, конечно, странно для столь высокопоставленной особы. Приезжие прошли внутрь, даже не отряхнув дорожную пыль.

Гуго де Пайен, не пожелавший покинуть Иерусалим и добраться до портового города Яффы, приветствовал гостя весьма любезно:

— Господин, мы с нетерпением ждали вашего появления. — Рыцарь опустился на одно колено и сжал правую руку графа в знак уважения и покорности. — Рад видеть вас здесь.

— Поднимитесь, мой добрый Гуго. Недели превратились для меня в месяцы, а месяцы — в годы. Я тоже сгораю от нетерпения.

— Вы не нуждаетесь в отдыхе, мой господин? Мы готовы предложить вам отобедать.

— Никакого отдыха, никакой пищи, пока вы не насытите мое любопытство! Ваше послание весьма взволновало меня!

— Как вам угодно, граф. — Де Пайен почтительно склонился. — Аршамбо, скажи остальным, что все мы собираемся в трапезной.

Знатный гость поздоровался с каждым тамплиером и представил им сопровождающего его монаха, брата Этельберта. Как и Бернар Клервоский, этот человек принадлежал к общине цистерцианцев. Он благословил всех и каждого. Граф пригласил рыцарей садиться и попросил подробнейшим образом рассказать о находке, о которой вкратце сообщалось в письме.

По просьбе Гуго де Пайена Андре де Монбар детально изложил обстоятельства необыкновенного открытия:

— Случилось так, господин, что мы натолкнулись на черный камень, базальт невиданной твердости, сокрытый за фальшивой стеной, замаскированный песком и щебенкой. Это был вход в помещение, в котором и находилось то, что мы все так долго искали. Сегодня исполнилось девять месяцев и четырнадцать дней с тех пор, как мы обнаружили предмет наших чаяний. Гуго распорядился, чтобы именно я первым вошел в ту комнатку, где и обнаружил сундук, доверху наполненный драгоценными монетами. Это было подлинное сокровище. Так начались наши открытия.

— Почему начались?

— Потому что в сундуке находилась лишь малая часть того, что мы обнаружили.

— Продолжай.

— Священники, оставившие эти сокровища, были настолько уверены в том, что никто не обнаружит их тайник, что положили на дно сундука подробнейшую карту с указанием мест, где хранятся сокровища иерусалимского храма, мой господин.

— Неужели римляне не растащили их, когда легионы Тита взяли город?

— Лишь частично, мой господин. Уверяю вас, им досталась не самая важная часть.

— Так, значит, у вас оказалась карта, на которой отмечены все тайники?

— Всего их двадцать четыре, и описание весьма подробное, мой господин.

Рыцарь, один из основателей ордена тамплиеров, не верил собственным ушам. Он думал, что в рукописи брата Бернара речь идет вовсе не о материальных ценностях, которые веками собирали иудейские первосвященники. И сам он, и монах-цистерцианец полагали, что рыцари ищут нечто иное, никоим образом не монеты и не драгоценности. Божий промысел привел их к обнаружению богатств, о которых они даже не подозревали.

— Быть может, карта, лежащая в сундуке, свидетельствует о том, что священникам пришлось действовать в спешке, — заметил Готфрид де Сент-Омер. — Всем нам известно, что Иерусалим в то время подвергался страшной опасности. Легионы Тита много месяцев осаждали город. Они теряли людей и терпели лишения. Жителям Иерусалима было ясно, что месть римлян будет страшна.

— Именно поэтому первосвященники не могли не понимать, что надеяться им будет не на что, когда легионеры пойдут на решительный штурм. Это означает, что они хорошо все продумали. Никакой спешки не было, — возразил де Монбар. — Я убежден в том, что они все предусмотрели. Если бы, как утверждает брат Готфрид, иудеи действовали второпях, то не успели бы распределить сокровища по двадцати четырем тайникам и начертить столь подробную карту.

— Насколько я могу судить, сторонники решительного сопротивления, каковыми являлись и священники храма Соломона, никогда не теряли надежды на чудо, которое спасет город в последний момент, — вмешался в разговор другой Готфрид, по прозванию Бизоль. — Именно поэтому их охватило страшное отчаяние. К горечи поражения добавилось разочарование в мощи Иеговы, который мог бы сокрушить язычников единым взмахом руки.

— Так что же, вы обнаружили все двадцать четыре тайника? — Графу не терпелось узнать как можно больше.

— В точности так, мой господин. Работа была тяжкая, однако карта сильно облегчила нам дело. Всем пришлось немало покопать, зато теперь в отличие от разысканий последних восьми лет мы знали, где надо приложить усилия.

— Эти клады действительно представляют большую ценность?

— Вы даже не можете себе вообразить! — воскликнул Гуго де Пайен.

— Все-таки само наличие карты заставляет о многом задуматься.

Граф Шампанский обернулся направо. Это утверждение высказал самый молодой из рыцарей храма.

— О чем же именно нам следует задуматься?

— Дело в том, господин, что все это странно. Люди прячут сокровища и в то же время оставляют почти на виду детальный план, который позволяет их обнаружить.

— Так уж и на виду, Гундемар? — возразил Гуго де Пайен. — Да разве ты позабыл о трудах и о годах, проведенных нами в поисках этой карты?! Богом клянусь, я тебя не понимаю.

Рыцарь ответил весьма просто:

— Я уважаю ваше мнение, однако полагаю, что после обнаружения первого тайника все прочие клады оказались как-то слишком на виду.

— Быть может, у людей, поступивших подобным образом, имелись веские причины для этого, — вставил слово граф.

— Именно так, мой господин! У меня с каждым днем растет уверенность в том, что люди, прятавшие великие сокровища храма, обороняли нечто гораздо более важное, нежели это баснословное богатство.

Гуго Шампанский внимательно посмотрел на молодого рыцаря. В его словах не просто заключался здравый смысл. Они в точности соответствовали предостережениям брата Бернара.

— Более ценное, чем сокровища, найденные нами? — не удержался Гуго де Пайен.

— Успокойся, Гуго. Почему ты, Гундемар, так думаешь? — Мнение молодого рыцаря действительно заинтересовало графа.

— Я считаю, что эти священники спрятали нечто такое, что представляло для них большую ценность. Чтобы хорошенько это скрыть, они порешили выставить чуть ли не напоказ великие сокровища, дабы никому не пришло в голову искать что-либо еще.

— Я с тобой не согласен! — воскликнул Гуго де Пайен, который чувствовал себя весьма неловко.

— Я и не прошу твоего согласия, но не понимаю, почему священники оставили в сундуке столь детальный план. Мне кажется, что целью их было вовсе не облегчение поисков. Если бы они к этому стремились, то оставили бы во всех тайниках сходные карты. Только вообразите себе, что мы сначала натолкнулись бы на другой тайник. Как мы тогда отыскали бы все остальные клады? Ведь карты у нас не было!

— Так, значит, в других тайниках не было копий этого плана?

— Нет, мой господни.

Граф удивленно спросил Гундемара:

— Как ты полагаешь, с какой целью в этот сундук положили карту?

— Чтобы удовлетворить чаяния кладоискателей, которые используют ее, обнаружат великие сокровища и уже не пойдут иными путями. Вот Андре де Монбар только что сказал, что после первого открытия копать стало проще.

— Но ведь иудейские первосвященники не достигли бы своей цели, если бы мы первым обнаружили другой тайник, — возразил де Пайен. — Твое предположение просто необоснованно, Гундемар! Это был всего один из двадцати четырех сундуков!

— Тем не менее именно в первом сундуке из всех, обнаруженных нами, оказалась карта. Разве не странно — один шанс из двадцати четырех?

— Просто совпадение!

— Нет, я так не считаю. В подобных делах совпадений не бывает. Я много часов изучал эту карту и пришел к выводу, что человек, начертивший ее, прекрасно понимал, что делает. Тайники не разбросаны по храму как попало. Нет, их расположение отвечает четкому плану. Все было устроено так, чтобы кладоискатели прежде всего добрались именно до сундука с картой. Наша находка не была случайной. Этот факт соответствовал логике тех людей, которые создали этот загадочный лабиринт. Я подозреваю, что в здешних подземельях таится много больше, нежели две дюжины кладов.

Все присутствующие хранили выжидательное молчание.

Граф был потрясен заключениями молодого рыцаря не только из-за ясности изложения, но и потому, что выводы Гундемара полностью совпадали с его собственными предположениями. Граф Шампанский задумчиво поглаживал бороду и думал о том, что этот рыцарь почти буквально повторил слова Бернара Клервоского. В рукописи шла речь о чем-то таком, что не называлось по имени. Ценность этой вещи, по-видимому, затмевала все богатства храма.

— Как ты полагаешь, что они стремились спрятать?

Гундемар пожал плечами.

— Не знаю, мой господин. Однако это нечто большее, чем просто сокровища, которые, сколь бы велики они ни были, являют собой только приманку, оставленную для отвода глаз.

— Все-таки все вы единодушно утверждаете, что клады на редкость богаты.

— Это верно, мой господин.

— Так, стало быть, трудно предположить, что же тут может оказаться самым ценным? — Граф явно решил испытать разумность слов Гундемара.

— Мой господин, я убежден в том, что люди, составившие этот план, стремились запрятать нечто куда более важное, чем богатства, найденные нами. Вот почему иудеи устроили все с крайним тщанием, просчитали каждый шаг, ведущий к сокровищу. Нужно признать, они использовали лучшую приманку, чтобы отвести глаза от того, что на самом деле желали спрятать. Как я и говорил, мой господин, слишком странно было бы оставлять план, позволяющий легко добраться до всех остальных тайников. Это просто неразумно!

— Такое богатство мало кого оставит равнодушным, — не отступался граф.

— Именно так, мой господин, особенно когда искать нужно в двадцати четырех местах. Поверьте мне, бегая от клада к кладу, впадаешь в лихорадочное состояние, близкое к умопомрачению. Эта погоня изматывает, а блеск золота зачаровывает так, что даже самый уравновешенный человек способен лишиться рассудка.

После этих слов напряжение в трапезной достигло высшей точки. Гуго де Пайен мысленно проклинал этого юнца, который ни разу не сказал ничего подобного за все месяцы их долгих и жарких споров. Конечно же, он решил покрасоваться перед графом!

— Вы говорили, что на плане в точности указаны все места, где были запрятаны сокровища.

— С абсолютной достоверностью, мой господин! Я никогда не держат в руках более подробной карты. Эта точность поразительна сама по себе! Не знаю, как евреям удалось промерить все расстояния в этих подземельях, многие из которых к тому времени успели обрушиться, а другие изначально не имели между собой никакой связи.

— Вы обнаружили еще что-нибудь, кроме сокровищ? — спросил граф.

— Ваша милость имеет в виду что-то конкретное?

— Да, ритуальные предметы, которые первосвященники использовали для своих обрядов.

— Ничего такого нам не попадалось, мой господин. Мы нашли много золота и серебра. Драгоценных камней было чуть меньше. Кстати сказать, отличия между разными кладами бросаются в глаза. В некоторых из них было в основном серебро, в других преобладало золото. Мы находили монеты различных эпох и всевозможные украшения.

— Какие?

— Кольца, браслеты, серьги, ожерелья, броши и так далее.

Граф Шампанский слушал и кивал.

— Давайте посмотрим.

Граф поднялся, вслед за ним встали и все остальные. Рыцари в молчании покинули трапезную и углубились в лабиринт длинных галерей и узких проходов, где была хорошо ощутима разница между работой мастеров древности и раскопками последних лет.

Все добрались до зала, в глубине которого помещалась дверь с двумя крепкими замками и несколькими железными цепочками. Ключи вытащили сразу несколько тамплиеров. В одиночку за эту дверь не мог проникнуть никто.

Факелы осветили столь необычную картину, что графу показалось, будто такого просто не может быть. В просторном прямоугольном помещении со сводчатым потолком, который поддерживался девятью каменными колоннами, грудами было навалено золото и серебро, украшения и драгоценные камни.

Такое богатство просто немыслимо!

Ни один монарх не обладал столь многими сокровищами.

Гуго Шампанский молча осматривал груды драгоценностей, переходил от клада к кладу. Тамплиеры аккуратно разложили сокровища на двадцать четыре кучи.

Граф был явно заворожен блеском золота, сверканием драгоценных камней и благородной патиной, которой со временем покрылась поверхность серебряных изделий. Здесь были драгоценности, при создании которых древние ювелиры проявили величайшую фантазию, горы монет, чеканенных в самые разные времена.

Граф задержался возле клада, состоявшего по большей части из золотых монет. Его внимание привлекла тонкая пластинка, отливавшая красным тоном.

Гуго заметил, что она покрыта странными письменами.

— Что это?

— Не знаю, господин, — покачал головой де Пайен.

— Кажется, эту пластинку в спешке сорвали с какой-то стены, — заметил один из рыцарей, стоявших за спиной графа, который уже искал взглядом своего спутника.

Цистерцианец со свечой в руке изучал соседний клад.

— Брат Этельберт!

Молодой священник тотчас явился на зов. Граф передал ему пластинку.

— Что скажешь?

Монах поднял свечу и надолго застыл, исследуя необычную находку. Тамплиеры ожидали его заключения, однако брат Этельберт хранил полнейшее молчание.

— Так что? — повторил граф.

— Здесь надпись. Кажется, она сделана на арамейском, хотя я и не уверен. Это могут быть слова молитвы или обращение к Всевышнему.

Граф еще раз огляделся по сторонам и приказал:

— Давайте вернемся в трапезную.

Когда все поднялись наверх, Гуго Шампанский спросил:

— Кому-нибудь, помимо вас, известно обо всем этом?

— Нет, господин.

— Но ведь слухи явно возникли.

— Вы имеете в виду наше пребывание в храме?

— Нет, я имею в виду сокровище.

— Подобные слухи до нас не доходили, мой господин.

— Итак, никто даже не подозревает о ваших находках?

— Господин мой, я не осмелился бы сказать такое столь определенно.

— Почему?

— Наше присутствие в храме уже многие годы порождает различные пересуды. Местные жители много чего болтают о нас.

— О сокровищах тоже?

— Полагаю, что до сегодняшнего дня нам удавалось хранить тайну, однако наше многолетнее затворничество наводит людей на мысль о том, что мы что-то ищем.

— А что Гормонд?

— Он три года как умер. Новый патриарх к нам и не заглядывал. Он абсолютно не понимает, что нас сюда привело, занят только придворными интригами, хотя и оказывает нам свое покровительство.

— Что же, — удовлетворенно кивнул граф, — тогда нелишне будет напомнить всем присутствующим о том, что клятва обязывает нас хранить молчание.

— Что нам делать с этими сокровищами, господин? Быть может, стоит перенести их в другое место?

— Давайте подождем.

— Как долго, мой господин?

Граф Шампанский взглянул на Андре де Монбара, который и задал этот вопрос, и сказал:

— Если до сегодняшнего дня величайшей вашей добродетелью являлась настойчивость, то теперь это будет терпение.

Появление Гуго Шампанского не изменило привычек рыцарей храма. Ужин они собрали весьма скромный: по куску козьего сыра, половинке краюхи хлеба, пригоршне фиников и кувшину вина на каждого. Для брата Этельберта, у которого после песчаных бурь разболелось горло, был приготовлен лимонный сок — полоскать рот.

По окончании трапезы граф поблагодарил рыцарей за их прилежание, усилия и настойчивость. Однако стоило ему сказать о том, что тамплиерам предстоит оставаться в храме до получения указаний на сей счет от брата Бернара, как за столом воцарилось глубокое молчание.

Никто из тамплиеров не хотел больше жить в этом негостеприимном месте. Все они надеялись на то, что с прибытием графа их миссия окончится.

Почти восемь лет рыцари были отрезаны от мира. Это было непростое, тревожное время. Ведь искать им приходилось вслепую, даже не зная в точности, что же именно они должны были найти. Эти девятеро мужчин перетаскали столько камней, песка и щебенки, что их хватило бы для постройки целого города. На протяжении всех этих лет рыцарям казалось, что их подвергают тяжким испытаниям перед новыми подвигами, однако после обнаружения сокровищ они считали, что Бог готов вознаградить их за усилия и в особенности за слепую веру.

Гуго Шампанский откинул кольчужный капюшон, покрывавший его голову, и взъерошил мокрые от пота черные волосы, посеребренные на висках. Молодость графа давно уже осталась позади. Однако и в зрелые годы он выглядел очень мужественно. Этот человек ничуть не утратил той воинственности, которой отличался с юных лет!

— Вино не все выпито?

Один из рыцарей наполнил два глиняных кувшина и выставил их на стол.

Граф отпил прямо из кувшина, а затем произнес торжественным голосом:

— Я связан обязательством! Много лет назад я поклялся спасением своей души, что буду хранить молчание, но полагаю, что не нарушу клятвы, если сообщу вам вот что. Мы с братом Бернаром рассчитывали обнаружить здесь нечто куда более важное и ценное, нежели все сокровища мира.

Тамплиеры боялись даже вздохнуть. Граф казался им разочарованным, несмотря на добытые сокровища. В полной тишине было слышно, как мухи кружатся над крохами оставшейся на столе еды.

— День выдался утомительный. Думаю, что лучше всего нам удалиться на отдых.

— Господин мой, я могу взять карту в свою келью? Я хотел бы изучить ее поподробнее, — подал голос монах.

Граф обернулся к Гуго де Пайену:

— Дозволено это будет брату Этельберту?

— Здесь распоряжаетесь вы, мой господин.

Де Пайен передал монаху карту, не позабыв присоветовать:

— Возьмите еще и кувшин с лимонным соком. Продолжайте ваши полоскания. Если вы постоянно будете лечиться, то через несколько дней боль уляжется.

Несмотря на усталость, одолевавшую графа Гуго после трехмесячного путешествия в Иерусалим, ему никак не удавалось заснуть. Быть может, он слишком утомился или же сказывалось возбуждение, охватившее графа после всех новостей, свалившихся на него в этом священном месте. Найденные богатства потрясали воображение, однако в глубине души граф был разочарован. Он ожидал иного.

Храм действительно был уединенным местом, о чем свидетельствовала ночная тишина. Облокотившись на подоконник, граф созерцал круглую луну, блестевшую так ярко, что звезды превратились в бледные мелкие точки, чуть заметные на небесном своде.

Ночь была ясная, чистая и спокойная, но графу никак не удавалось угомониться. Он не мог понять, почему же все сложилось именно так.

Он, Гуго Шампанский, первым из могущественных властелинов христианского мира превратил свои владения чуть ли не в рай для торговцев. Они не боялись появляться на ярмарках, где уважали неприкосновенность их жизни, их товаров и их денег. Гуго вспомнил, как еще ребенком слушал рассказы отца и деда о том, как им удалось покончить с разбойниками и превратить большие города в места проведения самых оживленных европейских ярмарок.

Именно в Шампани назначали встречи купцы, бродячие торговцы, банкиры и менялы, покупатели и продавцы самых разнообразных товаров. Здесь торговали изделиями из металла, мехами, шерстью и шерстяными тканями, кожей и посудой, пшеницей, ячменем, вином и брагой, скобяным товаром, янтарем и бисером. Предки графа установили праздничный календарь — по одной ярмарке на каждое время года, и земли Шампани превратились в настоящий торговый перекресток. Богатства, которые графы Шампанские добывали подобным путем, превратили их род в один из виднейших во Франции.

Гуго сделался правителем графства, когда был еще юношей с пламенным воображением. Он мечтал побеждать драконов, совершать подвиги во имя прекрасных дам и распространять власть христианской церкви вплоть до самых дальних земных пределов. Ему хотелось жить полной жизнью, однако обстоятельства сложились иначе.

Неудачная женитьба погрузила графа в пучину меланхолии, из которой он никак не мог выбраться. Тогда-то в его жизни, подобно светлому лучу, возник брат Бернар.

Монах пробудил в душе Гуго давние мечтания, доверил ему миссию, перед которой поблекли даже его юношеские фантазии. При этом цистерцианец вел себя сдержанно и даже загадочно. Он всегда говорил о вере и о священной миссии. Именно вера привела горстку мужчин в туннели, пробитые под горой, на которой высился легендарный храм царя Соломона.

Неужели брат Бернар использовал веру графа в своих целях? Это подозрение, не раз возникавшее в душе Гуго, с особой силой навалилось на него в эту ночь. Неужто монах скрыл от графа подлинное содержание древней рукописи?

Он был настолько погружен в собственные мысли, что не сразу обратил внимание на легкий шорох, доносящийся из-за двери.

«Должно быть, это крыса», — подумал граф.

Но когда звук раздался снова, Гуго понял, что это нечто иное. Его пояс висел на стене. Граф выхватил из ножен кинжал, подкрался к двери и тогда различил тихое постукивание. К нему в комнату стучался человек, явно не желавший привлекать к себе всеобщее внимание.

— Кто здесь?

— Господин, вы не спите?

Граф резко, но почти бесшумно распахнул дверь. Впрочем, в ночном безмолвии любой звук разносился на дальнее расстояние. Брат Этельберт ощутил у себя на горле острие кинжала. Глаза его округлились от ужаса.

— Что ты здесь делаешь в ночной час?

— Господин, я не могу заснуть.

— Это не объяснение. Почему ты шуршишь у меня под дверью?

— Мне нужно сообщить вам нечто крайне важное, мой господин.

Граф огляделся по сторонам. В коридоре никого не было.

— Войди.

Он сам затворил дверь, убрал одежды с табурета — только там и можно было усесться — и указал монаху на освободившееся место. Сам же граф Гуго сел на подоконник, и его силуэт четко прорисовался в стальном свечении иерусалимской ночи.

Где-то в отдалении послышался крик петуха, хотя до рассвета оставалось еще около двух часов.

— Что же такое важное ты хочешь мне сообщить? Вычитал что-нибудь на желтой пластине?

— Нет, господин.

— Тогда что?

— Это связано с картой, которой рыцари пользовались в поисках сокрытых кладов.

Мышцы графа напряглись под измятой льняной сорочкой.

— Говори!

Монах достал из складок сутаны карту. Граф склонился над ней.

— Господин, нам потребуется свет.

Монах подвинул поближе плошку с маслом, в которой плавал фитиль. Освещение было скудное, однако ничем иным они не располагали.

— Взгляните сюда, господин.

Гуго Шампанский проследил за указательным пальцем монаха. Тот перевернул карту на обратную сторону, где оказался текст, написанный по-еврейски.

— Что это?

— Надпись, мой господин.

— Я сам вижу, что надпись, но о чем она гласит?

— Вам не интересно узнать о том, каким же образом я ее обнаружил?

— Что ты разумеешь под «обнаружил»?

— Когда Гуго де Пайен передавал мне карту, этой надписи тут не было.

— Брось молоть чепуху!

— Вообще-то она была, только невидимая, — поправился монах.

— Я не понимаю.

— Мой господин, этот текст был спрятан. Человек, писавший его, воспользовался техникой, позволяющей скрывать надписи. Мне неведомо, как он этого добился.

— Почему текст вдруг проявился?

— По чистой случайности, мой господин. Я полоскал горло. Несколько капель сока пролились на карту, и вскоре под его воздействием стали заметны несколько букв. Поначалу я не поверил собственным глазам. Все это казалось мне чародейством. Тогда я смочил палец в соке, провел им по пергаменту, и письмена начали проявляться, как по волшебству. Затем я натер соком всю изнанку карты. Результат у вас перед глазами.

Гуго Шампанский схватил пергамент и принялся его изучать. На одной стороне листа был нарисован план, позволивший рыцарям отыскать тайники. Хотя граф и не считал себя специалистом в данных материях, но отметил тщательную проработку деталей, изящество линий и чистоту рисунка. Это было создание подлинного мастера.

Гуго перевернул лист и увидел, что неожиданно возникшая надпись представляет собой шедевр каллиграфии. Вместе с полями она занимала ровно половину листа.

— Вторую половину ты натирал?

— Да, господин, но там ничего не возникло.

— Ты перевел надпись?

— Отчасти. Смысл кое-каких выражений от меня ускользает. Я не знаю значения некоторых слов.

— О чем тут говорится?

— Речь идет о династиях, ведущих происхождение от высших иудейских священников и связанных с домом Давидовым. Человек, писавший все это, использовал выражение, которое на латынь можно было бы перевести как rex deus.

— Что это значит?

— Точно сказать не могу, что-то вроде «царь-бог» или «бог-царь». Здесь утверждается, что сокровище по праву принадлежит этим семьям и их потомкам. Есть и еще один намек, — неуверенно проговорил брат Этельберт. — Здесь туманно говорится о том, что один из этих родов своим происхождением как будто бы связан с мессией. Кроме того, в тексте в самых общих выражениях упомянуто о какой-то великой ошибке.

— Что еще за великая ошибка?

— Мне это неведомо, господин. Тут нужен человек поопытнее меня, способный расшифровать ряд темных мест. Повторяю, смысл отдельных выражений от меня ускользнул.

— Ты что-то говорил о происхождении от мессии. Что это означает?

— Мой господин, я не осмеливаюсь рассказать вам…

— Говори без боязни.

— Господин, я ни в чем не уверен.

— Но у тебя же есть свое мнение?

Брат Этельберт покрылся потом. В этот момент ему приходилось очень нелегко.

— Я полагаю, мой господин, что автор этих строк был иудеем и по многим причинам стремился затемнить содержание текста. Иудеи до сих пор дожидаются прихода мессии, однако тот человек, который это писал, придерживался иного мнения.

— Почему ты так считаешь?

— Потому что он утверждает, что мессией был Иисус Христос.

Граф надолго замолчал.

— Если автор этого текста считает Христа мессией, то что же означает тогда…

Гуго не успел закончить свой вопрос. Кто-то с силой заколотил в его дверь.

— Господин, проснитесь!

Граф приложил палец к губам, повелевая монаху хранить молчание, подкрался к двери и стал ждать, когда повторится стук.

— Просыпайтесь, мой господин!

— Что случилось?

— Пожар, господин! Горят дома возле Сионских ворот, башни Давида и у соседних церквей!

— Иду! — отозвался граф и прошептал на ухо Этельберту: — Оставайся здесь. Не уходи, пока я не вернусь, и постарайся, чтобы никто тебя не увидел. Договорим позже.

— Отблески пламени хорошо видны со Стены плача! — послышалось с той стороны двери.

— Уже иду.