"Этот бессмертный" - читать интересную книгу автора (Желязны Роджер)

Глава 4

Пока шесть больших скиммеров летели через океан к Египту, мои мысли унеслись на Кос, к Кассандре, а затем были мной с трудом собраны и обращены в направлении страны песков, Нила, крокодилов-мутантов и давно почивших фараонов – покой одного из них как раз тогда тревожил мой последний проект («Быстрая смерть настигнет его, осквернившего…» и т. д.). Потом я подумал о человечестве: о том, как оно обживает пересадочную станцию на Титане, работает в Управлении Земли, унижается на Талере и Бакабе, кое-как сводит концы с концами на Марсе и худо-бедно существует на Рилпе, Дивбе, Литане и паре дюжин других планет Веганской системы. Так мои мысли перескочили на веганцев.

Синекожий народ со смешными именами и рябыми, будто от оспы, лицами обогрел и накормил нас, когда мы мерзли и голодали. Они отдали должное тому, что наши колонии на Марсе и Титане внезапно почти на столетие оказались в полной изоляции – после событий Трех Дней – прежде чем был создан пригодный для работы космический корабль.

Словно личинки насекомых (сравнение принадлежит Эммету), мы до конца использовали тот дом, который когда-то имели, и теперь искали себе новый.

Разве веганцы прибегли к инсектицидам? Нет. Мудрая раса, гораздо более древняя, чем наша, они позволили землянам обосноваться в их мирах, жить и работать в их городах на суше и на море. Ведь даже у такой совершенной культуры, как веганская, остается определенная потребность в ручном труде.

Нельзя заменить машинами ни хороших домашних слуг, ни садовников, ни просоленное рыбацкое племя, ни тех, кто под землей и под водой станет выполнять всякую опасную работу, ни обитателей этнографических деревень для туристов.

Конечно, веганская собственность теряла от соседства с человеческим жильем, но люди восполняли этот ущерб своим вкладом в растущее благополучие.

Эта мысль вернула меня обратно на Землю. Веганцам никогда раньше не приходилось видеть полностью разрушенную цивилизацию, и наша родная планета прямо-таки приворожила их. Настолько, что они терпят на Талере наше Земное Правительство. Настолько, что они покупают билеты на Землю для осмотра развалин. Даже настолько, что они приобретают на Земле участки и устраивают там курорты. Ведь и вправду есть нечто завораживающее в планете-музее. (Что там Джеймс Джойс говорил о Риме?) Как бы то ни было, каждый веганский финансовый год погибшая Земля исправно приносит своим чадам скромный, но ощутимый доход. Вот откуда все – Управление, Лорел, Джордж, Фил и тому подобное.

В некотором роде даже – откуда я.

Далеко внизу под нами серо-синим ковром расстилался океан. Потом его сменил темный материк. Мы стремительно приближались к Новому Каиру.

Мы приземлились за городом. Настоящей посадочной полосы там нет, наши скиммеры сели в пустом поле, и Джордж остался их сторожить.

В Старом Каире все еще горячо, но люди, с которыми можно иметь дело, в основном живут в Новом Каире, так что для нас все складывалось отлично.

Миштиго хотел осмотреть мечеть Кайт Бей в Городе Мертвых, пережившую Три Дня. Однако он согласился отправиться туда со мной на скиммере и мы сделали вокруг мечети несколько кругов на малой высоте, пока он фотографировал и осматривал окрестности. Еще он хотел увидеть пирамиды, Луксор, Карнак, Долину Царей и Долину Цариц.

Хорошо, что мечеть мы осматривали с воздуха. Под нами сновали темные фигуры, останавливаясь только затем, чтобы с силой швырнуть камень в нашу сторону.

– Кто это такие? – спросил Миштиго.

– Горячие, – ответил я. – В определенном смысле это тоже люди. Они бывают разных размеров, форм и степеней подлости.

Покружив некоторое время над мечетью, он удовлетворился, и мы вернулись на поле.

Под ослепительным солнцем мы поставили скиммер на прикол и отправились в путь по невообразимой смеси песка и щебенки. Мы – это двое местных сопровождающих, я, Миштиго, Дос Сантос с Рыжей, Эллен и Хасан.

Эллен в последний момент решила поехать вместе с мужем.

По обеим сторонам дороги тянулись поля высокого блестящего сахарного тростника. Вскоре мы оставили их позади и пошли мимо низеньких окраинных домишек. Дорога стала шире. Стоящие то тут, то там пальмы отбрасывали немного тени. Двое ребятишек с огромными карими глазами проводили нас взглядом. Они приглядывали за утомленной шестиногой коровой, вращавшей колесо сакие – испокон веку коровы в этих местах так же вращали огромные колеса, только от эта оставляла больше отпечатков копыт.

Мой местный уполномоченный Рамзес Смит встретил нас в гостинице. Это был крупный мужчина с лицом золотистого цвета в плотной сетке тонких морщин. Привычно-печальное выражение его глаз компенсировалось всегдашней усмешкой.

Мы сидели, потягивая пиво, в центральном зале гостиницы в ожидании Джорджа, отправив охранников сменить его.

– Работа продвигается хорошо, – сообщил мне Рамзес.

– Отлично, – сказал я, довольный тем, что никто не поинтересовался, о какой «работе» идет речь. Я хотел сделать всем сюрприз.

– Как жена, как дети?

– В порядке, – ответил он.

– А новорожденный?

– Выжил – и никаких отклонений, – сказал он гордо. – Я отправил жену на Корсику до родов. Вот фотография малыша.

Издавая одобрительные восклицания, которые от меня ждали, я притворился, что внимательно разглядываю снимок, а затем обратился к Рамзесу:

– Кстати, о съемках: может быть, нужно еще какое-нибудь оборудование?

– Нет, у нас полный комплект. Все идет нормально. Когда вы хотели бы посмотреть работу?

– Как только нам дадут чего-нибудь поесть.

– Вы мусульманин? – вмешался в разговор Миштиго.

– Нет. Я коптской веры, – ответил Рамзес без улыбки.

– Неужели? Это была, кажется, монофизитская ересь, не так ли?

– Мы не считаем себя еретиками, – сказал Рамзес.

Слушая, как Миштиго развлекается забавным (по его мнению) перечислением христианских ересей, я размышлял о том, правильно ли поступили мы, греки, впустив в этот злополучный мир логику. Ведь я сам перечислил все эти ереси в путеводителе, обозлившись на то, что мне предстоит вести этот тур. Позже Лорел хвалил добротность и полноту этого путеводителя. Что лишний раз показывает, как отвратительно я себя чувствовал в этот момент. Я даже упомянул о нечаянной канонизации Будды под именем св. Иосафата в XVI веке. Наконец, поскольку Миштиго продолжал нас дразнить, я понял, что нужно либо оборвать его, либо сменить тему. Я сам не христианин, поэтому его богословие не задевало меня за живое. Но меня раздражало то, что представитель иного мира потратил столько сил на изыскания, имеющие своей целью представить нас кучкой идиотов.

Сейчас, по прошествии времени, я понимаю, что был неправ… Успех видеофильма, который я тогда снимал (та самая «работа», упомянутая Рамзесом) подтвердил мою довольно свежую гипотезу относительно веганцев: они были так чертовски утомлены сами собой, а мы были им настолько в новинку, что они прямо-таки ухватились и за наши вечные, классические проблемы, и за тот ребус, который мы представляли сами по себе. Они широко обсуждали вопросы типа: кто же на самом деле писал шекспировские пьесы, действительно ли Наполеон умер на св. Елене, кто были первые европейцы, ступившие на землю Северной Америки, свидетельствуют ли книги Чарльза Форта о том, что Землю посещали неизвестные веганцам разумные существа и т. д. Высшая каста веганского общества охотно заглатывала и наши средневековые теологические дебаты. Забавно.

– По поводу вашей книги, Шрин Штиго… – прервал я его.

– При упоминании титула он остановился.

– Да? – спросил он.

– Создается впечатление, – сказал я, – что вы не намерены сейчас сколько-нибудь подробно ее обсуждать. Я, безусловно, уважаю ваши чувства, но это ставит меня как руководителя тура в несколько затруднительное положение.

Мы оба знали, что мне следовало бы говорить с ним об этом наедине, особенно после его ответа Филу на приеме, но у меня было вздорное настроение, и я хотел дать веганцу это почувствовать. Кроме того, нужно было сменить тему. Вот почему я продолжил:

– Хотелось бы знать, будет ли это простым описанием посещаемых нами мест, или вы предпочли бы, чтобы я привлекал ваше внимание к разнообразным местным особенностям – например, политическим или культурным.

– Главным образом, я заинтересован в написании путеводителя, – сказал он, – но я буду благодарен вам за попутные комментарии. Впрочем, я считал, что это входит в круг ваших обязанностей. Как бы то ни было, я имею общее представление о традициях Земли и современном ее состоянии, и эти вопросы не слишком меня занимают.

Дос Сантос, который в ожидании обеда курил, меряя шагами зал, остановился на полпути и спросил:

– Шрин Штиго, каково ваше отношение к Ретурнистскому движению? Вы сочувствуете нашим целям? Или вы считаете это дохлым номером?

– Да, – сказал тот. – Я думаю, что уж если кто помер, то ему остается только порадовать того, кто будет его есть. Я уважаю ваши цели, но не вижу, как вам удастся их достичь. Почему ваши люди должны отказаться от нынешнего безопасного существования и вернуться сюда? Большая часть нынешнего поколения никогда не видела Землю, разве что по видео – а вы должны признать, что это зрелище не слишком вдохновляет.

– Я не согласен с вами, – сказал Дос Сантос, – и нахожу вашу позицию безобразно патрицианской.

– Такой ей и следует быть, – ответил Миштиго.

Джордж и обед появились почти одновременно. Официанты начали разносить блюда.

– Я хотел бы обедать один, за маленьким столиком, – обратился Дос Сантос к официанту.

– Вы здесь потому, что желали этого, – обронил я.

Он остановился на полуслове и украдкой взглянул на Рыжую, сидевшую справа от меня. Мне кажется, я увидел, как она почти неприметно покачала головой из стороны в сторону.

Дос Сантос изобразил на лице легкую улыбку.

– Простите мне мой латинский темперамент, – сказал он. – Мне не следовало надеяться за пять минут обратить вас в Ретурнистскую веру – и мне всегда с трудом удавалось скрывать свои чувства.

– Это заметно, – сказал я. – Хочется есть.

Он уселся напротив нас, рядом с Джорджем.

– Берите пример со сфинкса, – сказала Рыжая, указывая на гравюру, висевшую на дальней стене зала, – у которого долгие периоды молчания чередуются с редкими загадками.

Он стар, как время.

Глубоко почитаем.

Безусловно дряхл.

Он держит рот на замке и ждет.

Чего?

Кто знает?

В искусстве вы отдаете предпочтение монументальному, Шрин Штиго?

– Иногда, – ответил Корт, сидевший слева от меня.

Дос Сантос быстро оглянулся, затем опять посмотрел на Диану, но ничего не сказал.

Я попросил Рыжую передать мне соль. Ах, как мне хотелось высыпать содержимое солонки на нее, чтобы ей пришлось встать, – тогда я смог бы разглядывать ее в свое удовольствие, но вместо этого я посыпал солью картофель.

Действительно, берите пример со сфинкса!

Высокое солнце, короткие тени и жара – вот как это было. Я не хотел, чтобы пескоходы или скиммеры испортили картину, поэтому настоял, чтобы мы пошли пешком. До места было не так далеко, и для достижения задуманного эффекта я повел всех слегка кружным путем.

Мы прошли по кривой примерно милю, то в гору, то под гору. Поскольку наша дорога пролегала через несколько клеверных полей. Я отобрал у Джорджа его сачок для бабочек, чтобы избежать раздражающих задержек. Это было путешествие во времени вспять – над нами сновали яркие птицы (чирр! чирр!), и всякий раз, как мы поднимались на пригорок, вдали виднелась парочка верблюдов. (Их контуры словно были очерчены углем. Впрочем, хватит об этом. Кому какое дело до выражения верблюжьих морд. Это не волнует даже их самих – право, отвратные твари…) Приземистая загорелая женщина прошла мимо нас, с трудом таща на голове высокий кувшин. Миштиго что-то заметил по этому поводу своему карманному секретарю. Я кивнул женщине и произнес приветствие. Она поздоровалась в ответ, но кивать, конечно, не стала.

Уже успевшая взмокнуть Эллен непрерывно обмахивалась большим зеленым веером из перьев. Рыжая шагала, держась очень прямо, над верхней губой выступили капельки пота, глаза прятались за потемневшими до предела стеклами защитных очков. Наконец, мы взобрались на последнюю невысокую горку.

– Смотрите, – сказал Рамзес.

– Матерь Божья! – воскликнул Дос Сантос.

Хасан пробормотал что-то невнятное.

Рыжая глянула в мою сторону и тотчас же отвернулась. Темные очки мешали мне разглядеть выражение ее лица. Эллен продолжала обмахиваться веером.

– Что они делают? – спросил Миштиго. Я впервые видел его искренне удивленным.

– Как что? Разбирают великую пирамиду Хеопса, – ответил я.

Вопрос, который вертелся у всех на языке, через некоторое время задала Рыжая:

– Зачем?

– Как вам сказать, – начал я, – в округе ощущается некоторый дефицит строительных материалов, ведь в Старом Каире все радиоактивно, – и они добывают материалы, растаскивая по частям этот образчик стереометрии.

– Но они оскверняют памятник минувшей славы человеческого рода, – воскликнула она.

– Нет ничего дешевле минувшей славы, – заметил я. Нас заботит настоящее, и именно в настоящем им нужны материалы.

– И давно это началось? – спросил Миштиго.

– Мы начали демонтаж три дня назад, – ответил Рамзес.

– Что дает вам право это делать?

– Демонтаж санкционирован Департаментом Искусств, Памятников и Архивов Управления Земли, Шрин.

Миштиго повернулся ко мне, его янтарные глаза странно блестели.

– Вы! – сказал он.

– Я глава этого департамента, это верно.

– Почему никто больше не слышал об этой вашей затее?

– Потому что теперь сюда приезжают очень немногие, – объяснил я. – Это еще один хороший повод разобрать пирамиду. В наши дни на нее не слишком часто смотрят. У меня есть право санкционировать такие акции.

– Но я добирался сюда из другого мира, чтобы ее увидеть.

– Тогда смотрите поскорее, – сказал я ему. – Она тает быстро.

Он повернулся и посмотрел.

– Очевидно, вы совершенно не представляете себе ее истинного значения. Или, если представляете…

– Напротив, я точно знаю, чего она стоит.

– …И эти несчастные, – он возвысил голос, обозревая сцену, – которые работают там, внизу, под жгучими лучами вашего ужасного солнца – они трудятся в крайне примитивных условиях! Вы что, даже не слыхали о существовании подъемно-транспортных механизмов? Конечно, слышал. Это дорого.

Все эти люди сами вызвались здесь работать за символическую плату – и «Экторз Эквити» не позволил нам применять плетки, несмотря на то, что люди сами это предлагали. Все, что мы можем, – это щелкать плетками в воздухе около работающих.

– Что это за «Экторз Эквити»?

– Профсоюз актеров. Хотите увидеть технику? – Я сделал жест рукой. – Посмотрите вон туда, на горку.

Он посмотрел.

– Что там происходит?

– Мы ведем запись на видеопленку.

– Чего ради?

– Когда работа закончится, мы собираемся отредактировать запись, сократив ее до приемлемой длины, и воспроизвести ее в обратном направлении. Назовем, наверное, так: «Строительство Великой пирамиды».

Сгодится, чтобы посмеяться – и чтобы подзаработать. Ваши историки все время теряются в догадках относительно того, как мы ее построили. Может быть, наша лента их порадует. Я решил, что лучше всего здесь подойдет вариант ГСПН.

– ГСПН?

– Грубая сила и полное неведение. Вы только посмотрите, как они переигрывают: ходят следом за камерой, ложатся и сразу встают, когда она поворачивается в их сторону. В окончательном варианте они будут кишеть на всей площадке как муравьи. Но ведь это первый земной фильм за долгие годы.

Они по-настоящему взволнованы.

Дос Сантос разглядывал оскаленные зубы Рыжей и напряженные мускулы у нее под глазами. Затем он взглянул на пирамиду.

– Вы сумасшедший! – заявил он.

– Нет, – ответил я. – Отсутствие памятника само может быть в некотором роде памятником.

– Памятником Конраду Номикосу?

– Нет, – сказала Рыжая. Деструктивное искусство существует так же безусловно, как и креативное. Думаю, что он затеял нечто подобное. Он играет в Калигулу. Может быть, я даже понимаю почему.

– Благодарю вас.

– Не радуйтесь. Я сказала «может быть» – художник делает это с любовью.

– Любовь – это ненависть с отрицательным знаком.

– «Я умираю, Египет, умираю», – сказала Эллен.

Миштиго рассмеялся.

– А вы, Номикос, покруче, чем я думал, – заметил он. – Но вы не незаменимы.

– Попробуйте-ка уволить служащего – особенно меня.

– Это может оказаться проще, чем вы думаете.

– Увидим.

– Возможно.

Мы снова повернулись в сторону оставшихся 90 процентов пирамиды Хеопса/Хуфу. Миштиго опять стал диктовать заметки.

– Лучше, если сейчас вы будете смотреть отсюда, – сказал я. – Наше присутствие в кадре приведет к пустой трате ценного метража. Ведь мы – анахронизмы. Спуститься вниз мы сможем во время перерыва.

– Согласен, – ответил Миштиго, – и я уверен, что встретив анахронизм, я его распознаю. Но я уже увидел здесь все, что хотел. Давайте вернемся в гостиницу. Я собираюсь побеседовать с местными жителями.

Чуть позже он задумчиво сказал:

– Пожалуй, я посмотрю Сахару с опережением графика. Вы еще не начали разбирать все памятники Луксора, Карнака и Долины Царей?

– Пока нет.

– Хорошо. Тогда сначала посетим их.

– Тогда давайте не будем здесь стоять, – сказала Эллен. – Отвратительная жара.

Мы повернули назад.

– Вы действительно думаете так, как говорите? – спросила Диана на обратном пути.

– В моей собственной манере.

– И как же вы думаете о таких вещах?

– По-гречески, разумеется. А потом перевожу на английский. В этом я действительно силен.

– Что вы за существо?

– Озимандия. Взгляните на мои труды, вы, могущественные, и отчайтесь.

– Я не могущественна.

– Сомневаюсь… – сказал я, и когда мы пошли дальше, на той части ее лица, которую я мог видеть, было довольно забавное выражение.

– Хотите, расскажу вам про боадила, – предложил я.