"Журнал `Юность`, 1974-7" - читать интересную книгу автора (Юность журнал)

Глава девятая

На следующее утро, за пять минут до первого звонка, Васька собрал нас в кабинете истории и коротко, но с многозначительной живостью объявил, что есть очень важный разговор и что после уроков на часок останемся.

— Что, что? — переспросил, оторвавшись от учебника, Ваня Печкин, который всякую новость принимал с опаской, как прямую угрозу лично ему.

— Останемся, говорю, после уроков!

— Все или одни комсомольцы?

— Все.

— Лучше бы одни комсомольцы, — буркнул Ваня Печкин. — А то мне собаку кормить.

— Значит часок потерпит.

— Она породистая! Ее по часам кормить надо…

— Надо быть породистым хозяином, тогда любая собака будет породистой! — заметил Васька.

— У нее режим. И нечего обзываться!

— Так! — хмуро произнес Забор, шлепнув ладонью по столу. — Еще у кого собаки?.. А может, кто спешит клопов травить?.. Или в больницу грыжу вырезать?.. Или на свидание к двум? — спросил вдруг он, и сердце мое дернулось, потому что именно мне надо было к двум тридцати на свидание с Валей, но я не выдал себя, лишь на миг закрыл глаза да стиснул виски ладонями — не мог же я подрывать идею, которую сам выварил вместе с Васькой. Вот ведь совпадение, черт возьми! — Никаких собак, больниц и свиданий! Ясно? Остаются все по-го-лов-но! — подчеркнул комсорг, как бы пересчитывая нас. — Ну, а если кому действительно позарез надо, — разберемся. Разговор срочный и касается всех!

Вовка Еловый спросил:

— А о чем?

— Эпа, наверное, будем чистить за двойку и за Спинсту, — ответил кто-то из девчонок сзади.

— Да нет! — горько отмахнулся Васька.

— Значит за то, что Зефа треснул, — равнодушно предположил тот же голос.

— Во-во! — обрадованно подхватил Забор. — Мы так привыкли заниматься кулаками и двойками, что мозги наши протухли и слепо шпарят по этим рельсам, как будто на свете ничего другого нет! Пора спрыгивать, иначе в такой тупик залетим, что и подметок не останется!.. Ведь нам около пятнадцати лет! Зеф завтра бриться начнет, а мы ему все: тю-тю-тю, Мишенька, почему ты такая бяка! — Васька сделал сиропную физиономию и пальцами изобразил бодуче-игривую козочку.

— Тю-тю-тю! — такой же козочкой ответил Зеф.

Класс грохнул. Забор сам рассмеялся до кашля и, еле уняв его, продолжил:

— Вот и вся наша работа. Надо менять климат! Встряска нужна. Ее-то мы сегодня и будем готовить. — Затрещал звонок, и Васька торопливо заключил: — В перерывах поговорим подробнее. А что касается кулаков и двоек, то совсем их забывать тоже нельзя, конечно. Зеф, например, получил по морде совершенно правильно! С гуманистами мы гуманисты, а заработал — получай! И нечего тут вече устраивать. А Эп, кстати, и без вашей чистки прекрасно все понял и сам утряс нелады со Светланой Петровной. Это как раз и доказывает, что он уже взрослый, а значит, взрослые и мы. Хватит играть в бирюльки и пускать мыльные пузыри!

— Вот именно! — крикнул кто-то.

— Браво, Забор!

— Ну, выдал! — восторженно шепнул Авга.

— Да-а! — согласился я, в который раз убеждаясь, что есть в нашем Заборе та закваска, которая делает его истинным комсоргом и которая не зря приводит в трепет Шулина.

Вошла быстрая и сосредоточенная историчка Клавдия Гавриловна, и урок начался.

После звонка мы перебежали в кабинет иностранного языка, и заинтригованный люд окружил стол Забровского и Садовкиной, мигом образовав над ним этакий двухъярусный кратер. Наташка смутилась, что оказалась вдруг в самом центре внимания, и вскочила, мол, я тут ни при чем. А мне, наоборот, хотелось именно туда, в жерло этого вулкана, и я даже имел право на это, но запоздало лезть в середку было слишком демонстративно. Я оттянул от толпы к окну Шулина и растолковал ему, в чем дело. Авга отнесся к анкете с неожиданной прохладцей. Оглянувшись на шумящую кучу-малу, словно не веря, что и там говорят об этом же, он разочарованно протянул:

— У-у, а я думал, что-то путевое!

— Это зависит от нас: поставим путевые вопросы — получим путевую анкету.

— И о чем спрашивать?

— О чем хочешь. Что волнует.

— Меня многое волнует.

— Вот и формулируй.

— Хм, формулируй!

— Или вот что, Авга, слушай! Давай для старта я тебе дам пару готовых вопросиков. — Я вынул из кармана бумажку. — Вот они. Старт и тебе нужен и всему классу, потому что когда начнется собрание, все будут раскачиваться и оглядываться друг на друга, а мы с тобой поочередно — бэмс, бэмс! И пошла цепная реакция! Главное — затравить. Понял?

Авга взял листок, прочитал и воскликнул:

— Ого, вопросики!

— А что?

— «Кто умнее: девчонки или мальчишки?» Да мне такого в жизнь не придумать! Сразу поймут, что я белены объелся! Или что меня подучили, как дурака!

— Наоборот, чудак! Все только ахнут: ого, скажут, ай да Авга, ай да Спиноза!

— Ну ладно. Забор поручил?

— Забор. Поручил мне, но я и тебя привлекаю.

— А не влетит тебе?

— Нет, за работу с массами обычно хвалят… Да и вдвоем надежнее. Мигом собрание кончим!

«И я успею на свидание!» — обрадованно спохватился я.

Пряча листочек, Авга спросил:

— Эп, а вдруг, того, мы скажем, а все молчок?

— По второму разу скажем.

— И опять молчок?

— Ну уж?

— А вдруг?

— Тогда не знаю… Тогда пусть сам Забор скажет. А что мы еще можем сделать? Сальто-мортале?

— А может, еще кого уговорим? — плутовато предложил он. — Уж работать с массами, так работать!

— Третьего?

— Ага. Вопросы еще есть?

— Есть?.

— Ну и давай. Бог троицу любит! — с заговорщицким азартом заключил Шулин.

— А кого?

Мы осмотрелись.

Васькин вулкан продолжал клокотать. Сгрудились все, кроме Вани Печкина, который, заткнув уши, зубрил английский. Или он дома не учил, или у него память никудышная, но Ваня Печкин долбил учебники из перемены в перемену: даже когда дежурный выгонял его, чтобы проветрить класс, он прихватывал книжку с собой. Каким-то испуганным был у нас Ваня Печкин и первую половину каждого урока, то есть во время опроса, сидел, как приговоренный, — сжавшись и чуть ли не дрожа. Он так и напрашивался на высмеивание, и в общем-то мы подсмеивались над ним, хотя не особенно зло, но считали его серой личностью.

Мы с Авгой переглянулись и, моментально поняв друг друга, направились к Ване Печкину. Вот будет фокус, если удастся его сагитировать, — тон всему классу зададут второстепенные члены… Я зашел сбоку и живо захлопнул его учебник. Ваня Печкин вздрогнули тревожно поднял голову.

— Отвлекись-ка на минутку, — сказал я.

— Чего?

— Отвлекись, говорю, и уши разоткни!

— А чего?

— Дело есть! — сказал важно Шулин.

— Причем дело пустяковое, но для пользы всего класса, — внушительно добавил я.

— Мне некогда.

— Всем некогда!

— Слушай, Ваня Печкин, ты можешь хоть раз что-нибудь пожертвовать классу: или время, или отметку? Можешь? — воззвал я, почувствовал, что надо брать круче.

— Это вон пусть Садовкина оценки жертвует, у нее много пятерок! — недовольно мотнул головой Ваня Печкин. — А мне нечем жертвовать, у меня двойки!

— У всех двойки! — отрезал Шулин.

— И меня спросят.

— Сегодня не спросят. Придет новая учительница. А новые сразу не спрашивают, сначала знакомятся! — попытался я внушить Ване Печкину здравую мысль.

Но он не сдался.

— Ага, это с вами будет знакомиться, а меня спросит! Не мешайте! — И, открыв учебник, опять углубился в него, равнодушно выставив свою макушку.

Я со злости чуть не влепил ему щелчок в эту макушку, но под жидкими волосенками различил какую-то коростинку и брезгливо махнул рукой. Авга буркнул: «Балда ты осиновая с медной нашлепкой», — и мы отошли. Наш поход в массы провалился. Еще бы! Если уж буря целого класса не раскачала Ваню Печкина, что тут наши хилые потуги! Оставалось надеяться, что и без него дело обойдется, — вон как народ оживлен.

По звонку все суматошно расселись, но вместо новой учительницы опять вошла Анна Михайловна со своей дирижерской палочкой, двухцветным карандашом. Постучав по столу, она несколько виновато произнесла:

— Ребята, снова неувязка.

— И эта заболела? — спросил кто-то.

— Нет. Амалия Викторовна думала, что ее уроки начинаются с третьего. Я только что звонила ей. Она выходит, но знаете, человек пожилой, пока дойдет, пока найдет, будет конец урока.

— Хорошо! — вздохнуло полкласса.

— Напрасно радуетесь! Кое-кому эти последние занятия нужны как воздух! Смотрите, как бы ваши легкие вздохи не обернулись тяжестью! — строго заметила завуч, и в этом была истина, которая касалась и меня; правда, я не вздыхал облегченно, потому что был заинтересован в Амалии Викторовне. — Сейчас придет библиотекарь и почитает вам что-нибудь, так что никакого шума, спокойно оставайтесь на своих местах!

Забор вскочили сказал:

— Анна Михайловна, отдайте этот час в наше распоряжение! Мы хотели задержаться после уроков, но раз так, то лучше сэкономить время. Нам нужно провести междусобойчик.

— Что провести?

— Междусобойчик!.. Ну, разговор то есть!

— Очень хорошо! Пожалуйста, поговорите, — улыбнувшись, согласилась завуч. — Я вам нужна?

— Нет.

— Только тихо. Обещаете?

— Обещаем! — крикнули мы.

— Чш-ш! — и Анна Михайловна вышла.

Васька стремительно оказался у стола с тетрадкой в руке, поправил пятерней прическу и сказал:

— Видите, как складно все получается! Сама фортуна за нас!.. Итак, на чем мы остановились?

— На мыльных пузырях, — подсказал мишка Зеф.

— Да! Пора кончать с мыльными пузырями! А для этого есть только один путь — дело! Вот и займемся делом!.. Я все объяснил, вы все поняли — прошу!.. Придумайте сколько угодно вопросов, но чтобы участвовал каждый. Кстати, если поработаем в темпе, то спасем от голода собаку Вани Печкина!

— Нечего обзываться! — огрызнулся Ваня Печкин.

— Что? У тебя уже вопрос?

— Нет у меня вопросов!

— Тогда не фыркай, а думай! Ну все, сажусь и пишу!

— Ну? — подстегнул Забор, остановив взгляд на мне.

Насчет условного знака мы не договаривались, но это был почти знак. Я собрался с духом, подтянул ноги, чтобы встать, но тут Вовка Еловый спросил:

— А в стихах можно?

— Еще бы!

— Тогда пиши:

— Прекрасно, Вовка! — под веселый шумок воскликнул Забор.

Он еще не записал, а уже поднялась Садовкина.

— А вот интересно, кто в жизни важнее: мальчишки или девчонки? — спросила она.

— Мальчишки! — заорали пацаны.

— Девчонки! — завопил прекрасный пол.

— Споры потом! — пресек Васька. — Потом наспоримся до хрипоты! Так, записываю…

Довольный Авга шепнул мне:

— Один мой вопросик склюнули!

— Пусть клюют, лишь бы аппетит был! А ты говорил — молчок! Это как бы нам молчать не пришлось!

Вовка Еловый опять вскочил.

— У меня еще!

— Прорвало поэта! — заметил кто-то из девчонок.

Вовка засек, кто это сказал, простер руку в ее сторону и продекламировал:

— О, пойдет! — подхватил Забор.

Тут же ввернул вопрос Мишка Зеф:

— А ты бы учился, если бы тебя заставляли?

— Блеск! — отреагировал комсорг.

— И наконец, последнее, — взмолился Еловый. — уж дайте высказаться, и клянусь — больше ни звука!

— О’кэй! — приветствовал Васька.

Справа подняла руку Лена Гриц.

— Можно мне? — И, спохватившись, что не на уроке, встала, ощупывая пылающие щеки. — Раз договорились от души, то от души. Только не смейтесь, а то я разревусь… Сейчас… Было ли тебе так трудно, что хотелось умереть?

Вопрос, видно, стоил ей мучительной борьбы, потому что она еле-еле договорила его — губы задрожали и глаза заблестели. Напряженно улыбаясь, девочка нерешительно оглядела нас, как бы проверяя, не смеется ли кто, но стояла тишина, которая вдруг подействовала на Лену сильнее, чем, может быть смешок, — она порывисто села, ткнулась в ладони лицом и расплакалась.

Среди общего веселья это было так неожиданно и странно, что Васька растерялся.

— М-мда… Кха… Ну что ж, толковый психологический вопрос — бодро заключил он, мимикой торопя нас что-нибудь быстрее говорить, чтобы отвлечь внимание от Лены.

Но и мы сбились с толку, и неизвестно, сколько бы продлилась эта заминка, если бы не нашелся Авга. Он не вышагнул, а вылетел в проход, запнувшись о ножку стула, и выпалил:

— А кто хочет в деревню?.. Жить! Навсегда!.. Мясо выращивать! Хлеб пасти! — Тут уж, несмотря на неловкость, все прыснули. — То есть, конечно, хлеб выращивать и мясо пасти! То есть скот, понятно! — Не знаю, нарочно Шулин заплел язык, чтобы разрядить обстановку, или от волнения, но класс оживился опять. — А что? Едят все, а еду делать некому!

— А сам-то почему сбежал? — крикнул Зеф.

— А чтобы вас агитировать! — вывернулся Авга.

— Без дискуссий! — призвал Забор. — Садись, Август!.. А вопрос, между прочим, что надо — социологический! И очень кстати, потому что еще вилами по воде писано, кто кем будет и кого куда занесет. Браво, Шулин!

Вот тут-то и разгорелись срасти. Класс закружило, подхватило и понесло… Васька едва успевал фиксировать. Он молодец, не расхолаживал людей, не укорял, что, мол, такой-то вопрос мелкий, а этот нечеткий, а тот вообще уже был, он писал все подряд. Потом разберемся. Как говорится, куй железо, пока трамваи ходят! Я уже не опасался за судьбу анкеты, а лишь сдержанно восторгался, что народ пошел за нашей идеей…

— Good day, my friends! — раздалось внезапно от двери. Там стояла пожилая, грузная женщина, с устало-добрым лицом и в очках. — Sorry for being late, but you know, better late than never, as both english and russian people say. There rest ten minutes. I think it would be enough for beginning!.. My name is Amaliya Viktorovna.

(Добрый день, друзья!.. Простите, что опоздала: но вы знаете, лучше поздно, чем никогда, как говорят и русские и англичане. Осталось десять минут, и я думаю, что этого достаточно для начала!.. Меня зовут Амалия Викторовна!)

Ошарашенные, мы все встали.