"Журнал `Юность`, 1974-7" - читать интересную книгу автора (Юность журнал)

Глава десятая

Мы с Валей должны были встретиться на трамвайной остановке, и я уже четверть часа вился тут, как голубь. Я успел. Забор хотел, правда, еще задержать меня, чтобы вместе посоветоваться с нашей Ниной Юрьевной, которая пока ничего не знала, но я отвертелся, клянясь, что завтра гору сворочу, а сегодня — хоть режь. Васька — тык-мык и отступил, наказав только подогреть процесс с родительской анкетой…

И вдруг я увидел Валю. Держа сумку за спиной, она пристально оглядывалась. Я приблизился сзади и громко кашлянул.

— Ой! — вскрикнула она, испуганно обернувшись. — Аскольд! Да ну тебя!.. У меня сердце чуть не оборвалось!.. Слушай, а вдруг встретится Амалия Викторовна и спросит, куда ты идешь?

— О, мы же сегодня познакомились с ней.

— И как?

— При знакомстве ничего, а вот что дальше?

— И дальше ничего. Хорошая бабушка. Но учить все равно надо! — предостерегла Валя.

— Это у всех так — хороши, пока учишь! — знающе рассудил я. — Дай мне сумку, — сказал я по-английски.

— О, возьми! Спасибо! Ты молодец!.. — тоже по-английски ответила Валя, отдавая мне сумку. — Итак, продолжаем… Разговариваем только на английском языке.

— Давай! — неохотно ответил я по-русски.

— Если ты хочешь знать чужой язык, будем говорить только на нем.

— Да не хочу я его знать! На кой он мне сдался! Мне лишь бы двойки исправить! — выпалил я.

— Во-во! А для этого надо кое-что знать! А чтобы знать, надо говорить и говорить, ошибаться, путаться, врать, но говорить. Надо, чтобы мозоль выросла на языке от новых звуков!.. Надо быть даже нахальным, если хочешь! Вот так, например! — Валя быстро пошла навстречу высокой, мрачноватой, красивой женщине и, задержав ее, спросила по-английски, который час.

— Что, девочка? — как бы очнулась женщина, — Извини, голубушка, не понимаю, — и, пожав плечами, задумчиво пошла дальше.

Удивленный, я сказал:

— Нет, так я не смогу!

— Сможешь, когда разомнешь язык и осмелеешь! — заверила Валя. — А без этого, Аскольд, к Амалии Викторовне и подступаться нечего.

По лестнице мы поднимались молча. Я тревожился, как бы из соседских дверей не начали, кукушками из часов, выскакивать любопытные физиономии. Валя, почувствовав мои опасения, шла тихонько, опираясь на кромки ступенек, чтобы не стучали каблучки. Мы прямо крались. И лишь у наших дверей, когда я достал ключ, она шепотом спросила:

— Дома никого?

— Никого… Заходи.

Оказавшись с ней один на один в сумрачном коридорчике, я опять смутился, как вчера в лесу. Краешком сердца я ощущал какую-то манящую сладость этого уединения и этого полумрака, но они пугали меня, и я включил свет. Стало спокойнее. Мы прошли в мою комнату, солнечную и чистую — я тут целый час протирал запыленные полки, стол, подоконник, батарею и два раза вымыл пол.

— Вот здесь я и живу!.. Знакомься: Мебиус, мой первый друг, мой друг бесценный!

— Ах, вон он какой маленький! Я думала, верзила! — Она протянула руку. — Не дернет?

— Нет.

— Ух ты, большеротый! Ух, смешной! — ласково заприговаривала она, ощупывая проволочную шевелюру Мебиуса, его глаза, нос и единственную руку, потом оглядела книжные полки. — У-у, сколько из «Эврики»! Кстати, как перевести слово «эврика» на русский, если считать его английским?

— Эврика?.. Эв-ри-ка!.. А-а, every car — каждая машина!

— Хм, молодец, Аскольд! И даже непонятно, почему у тебя двойки. В тебе же спит англичанин! Да-да! На переключателе я заметила «in» и «out», на кассетах — тоже по-английски, правда, с ошибками. Вот написано «Royal nights», то есть «Королевские ночи», а японский ансамбль называется «Королевские рыцари» — по-английски звучит так же, но перед «n» стоит немое «k» … Так что мне остается малость разбудить тебя.

— Буди, — с улыбкой сказал я.

— И разбужу… Поставь что-нибудь.

Я поставил этих самых «Королевских рыцарей», приписав немое «k», и сел в кресло.

— А почему не включаешь?

— Хлопни в ладоши.

Она хлопнула, и на нас обрушился гром музыки, который я тут же перевел на кухню.

— Как это? — удивилась Валя.

— Я говорил, что у меня по физмату о’кэй! Пожалуйста!.. а сейчас — в общей!.. А вот у отца!.. А это — в ванной! — пояснял я блуждающие звуки, ни малейшим движением не обнаруживая своего вмешательства в эти блуждания.

— Тоже Мебиус? — спросила Валя.

— Нет, кресло. — И я показал кнопки.

— А-а! — протянула она и нажала несколько раз, перекидывая звуки туда-сюда и следом поворачивая голову. — Ловко! Аскольд, в тебе спит инженер!

— Что-то много во мне спящих! — я усмехнулся: — И спят все порядочные: англичанин, инженер!.. Значит, бодрствует какой-нибудь оболтус!

— Ну-ка! — Упершись руками в подлокотники кресла и как бы взяв меня в плен, Валя склонилась ко мне и лукаво-озорным взглядом пристально стала выискивать что-то в моих глазах.

— Нет, и бодрствует порядочный! Да-да! Я чувствую! — Она выпрямилась и прошлась по комнате. — А это кто, твой дедушка?

— Нет, физик Эйнштейн.

— У-у, какой грустный!

Я подошел и перевернул портрет — мимо нас глянул задумчивый Пушкин Тропинина. Я вырвал его из какого-то журнала и так обкорнал, подгоняя под рамку, что он потерял портретность и, как живой, подглядывал из кухни через окошечко.

— Так лучше?

— Лучше. Ну, Аскольд! Ну, изобретатель!

— Это же не изобретения, а просто дела.

— Ну, делатель! — подхватила Валя, посмотрев на меня так, словно и я был тут какой-то неожиданной поделкой. — Но Мебиус лучше всего. — Она повернулась к роботу и опять потрогала его ершистую марсианскую макушку. — Я Мебиус! Светлана Петровна, извините! Я Мебиус! — проговорила вдруг она грубоватым голосом и обернулась ко мне — не осуждаю ли я ее за дурашливость, но я не осуждал, я тихо радовался, и Валя успокоилась. — Хоть бы кто позвонил, посмотреть, как он работает!

— Сейчас! — Я набрал номер Зефа. — Мишка, брякни мне!

— Зачем?

— Меба чиню. Брякни разок!

— Давай.

Я выдвинул верхний ящик стола, чтобы виден был маг. Телефон зазвонил. В роботе щелкнуло, и одновременно вздернулась рука с трубкой, и пошел маг.

— … уточку!.. Квартира Эповых, минуточку! — Квартира Эповых!.. Квартира Эп… — щелчок, трубка упала в гнездо, и все замерло.

Валя страдальчески смотрела на вскрытый маг. Я понял, что сейчас она видит не магнитофон, а вырванный из живого Мебиуса кишечник, и закрыл стол.

Она вздохнула:

— Бедняга!.. А кроме этого он что-нибудь умеет? Переводить, например, с английского?

— Пока нет, но если научить…

— Сначала я научу безжалостного хозяина. Все, Аскольд, давай заниматься, а то ничего не успеем!

Валя сказала, что лучше начать с уроков, чтобы потом не беспокоиться о них. Я согласился. Мы сели за круглый стол, как министры враждующих стран, и разложили учебники… Я не смотрел на Валю впрямую, но видел все ее движения, и мне было приятно знать, что в любой миг я могу посмотреть прямо и увижу ее не в воображении, а тут, в метре от себя… Мозг мой работал какими-то импульсами: я то удивительно четко все понимал, то вдруг все обрывалось, даже цифры и буквы уплывали из фокуса и пропадали вовсе. Тогда я прикрывал глаза ладонью и тайно глядел сквозь пальцы на Валины брови, ресницы, тонкий нос и на губы, которые то шевелились просто так, то аккуратно поигрывали разлохмаченным кончиком косы… В один из моментов сосредоточенности передо мной легла бумажка с цепочкой слов. Я прочитал:

«Аскольд — ask old — спроси, старый!»

Усмехнувшись, я ответил:

«Что спросить, молодая?»

«Что хочешь!»

Откуда-то из глубины тела ударил жар, как в школе, когда я огрел Зефа папкой, и я, чувствуя, что невыносимо краснею, вдруг написал:

«Хочу поцеловать тебя!»

Я написал это и в шутку и всерьез и целиков вверился Вале: если примет в шутку — я спасен, если всерьез… она вскочит, швырнет в меня тетрадки и уйдет. Не поднимая головы, я передвинул бумажку и плотно, до звона в ушах, зажмурился, ожидая реакции — шума, падения стула или, может, шлепка по башке, но время тянулось космически медленно, я не выдержав пытки, открыл глаза — бумажка уже лежала передо мною.

«Когда?» — прочитал я, и новая волна жара окатила меня: слава богу, шутка принята!

«Сейчас!» — смелее приписал я. «Нет, в пять часов!» — ответила Валя.

Не стесняясь — шутить так шутить! — я обернулся к ходикам — без десяти пять — и весело глянул на Валю, думая встретить ее насмешливую улыбку. Но Валя не смотрела на меня, она преспокойно учила. Я словно ожегся и отвел глаза. Конечно, чему тут улыбаться! Шутка до того глупа, что дальше некуда!.. Пристыженный, я уткнулся в историю и, буксуя на фразе о борьбе Плеханова с народниками, стал разносить себя в пух и прах!.. Говорил, держись, так нет, шутить полез, Мольер! Ну и моргай теперь!.. Правда, время шутки еще не истекло, может, именно в пять Валя простительно рассмеется и развеет эту дурацкую неловкость. И в голове моей тотчас заработал неведомый счетчик, отщелкивая секунды и минуты. На Валю я больше не смотрел — ни тайно, ни явно. Я, как НЗ, хранил этот последний взгляд, который виновато-конфузливо брошу на нее, когда часы ударят… Сначала в ходиках пробудится жужжалка, и лишь потом забьет важно и раскатисто. Несколько раз мне уже чудилось это жужжание, и я вздрагивал, но это машины проносились под окном, а настоящее жужжание я прозевал — часы ударили вдруг.

— Пять! — вырвалось у меня.

— Пять, — сказала Валя.

— Пять! — слегка пригрозил я.

— А не спешат они?

— Нет.

Усиливая угрозу я стал приподниматься, поднялась и она. Не знаю, какой вид был у меня, но Валя улыбалась странно: не дразняще-игриво, как надо бы в шутке, а напряженно-выжидательно. И я медленно двинулся к ней, мелко перебирая руками по столу, чтобы хоть как-то удлинить этот невероятно короткий путь. Валя пошла от меня. Я прибавил шагу, прибавила и она. Я побежал, и она побежала. Я все ждал, что Валя вот-вот прервет эти кошки-мышки, махнет рукой, властно усаживая меня на место, и мы начнем наш дурацкий английский язык, но она не прерывала. Я метнулся в обратную сторону, она — в обратную. Скатерть сбилась, что-то упало, стучали по полу ножки сдвинутого стола, а мы, ничего не замечая, кружили и кружили, шумно дыша, и никак не могли сблизиться, как одноименно заряженные частицы. Валя наконец оторвалась от стола и скрылась в коридоре. Я кинулся следом. Она, фосфорически сияя водолазкой, стояла в полумраке спиной к стене и глядела исподлобья, как я приближаюсь. И я вдруг понял, что больше она не побежит от меня и что все это уже не шутка. С мертвящей бесчувственностью я взял ее за плечи и, закрыв глаза, бессильно ткнулся губами в ее щеку. Валя встрепенулась, обхватили руками мою шею и, шепнув «не так», быстро поцеловала меня в губы.

— Вот так, Эп! — выдохнула она и умчалась в гостиную.

(Окончание следует.)