"Грозные годы" - читать интересную книгу автора (Лабович Джурица, Гончин Милорад, Реновчевич...)

9 Встреча с Хайкой

Первые бои, первые потери и первая победа... На примере героев и павших бойцов партизаны учились бороться за свободу... Бригада уже захватила в плен значительное количество вражеских солдат и офицеров, в то время как немцам не удалось взять в плен ни одного партизана...

Жители Рогатицы и окрестных сел тепло и радушно встретили Первую пролетарскую бригаду. Партизаны, отдохнув и пополнив запасы продовольствия, хорошо подготовились к предстоящим боям и трудным маршам. Несколько четников, среди которых были и агенты Дражи Михайловича, пытались вызвать смуту сначала среди населения, а потом и среди рогатицких партизан. Зная, что в памяти крестьян еще живы преступления усташей, совершенные в отношении сербов в первые дни восстания, они стремились разжечь вражду между сербским и мусульманским населением, подчеркивая, что многие мусульмане пошли в партизаны и даже стали коммунистами, а все партизаны, дескать, — пособники немцев и усташей. С одной стороны, это вызвало панику у части мусульманского населения, опасавшегося расправы, а с другой — привело к тому, что кое-где к партизанам стали относиться недоверчиво.

Гаврош, хорошо понимая опасность подобных провокаций четников, на собрании омладинцев роты вместе с Шилей и Воей поставил вопрос о необходимости всеми способами бороться с пропагандой четников.

На том же собрании командир взвода из 1-го батальона Станко Матияш получил задание побывать с четырьмя бойцами на руднике «Кукавица» и набрать добровольцев для пополнения бригады.

Гаврош стоял на пороге дома, задумчиво глядя на расстилавшуюся перед ним снежную равнину, однообразие которой нарушали только редкие одинокие деревья да чернеющие кое-где проталины. Над потемневшими соломенными крышами крестьянских домишек клубился голубоватый дым. Он жался к земле, скапливался в лощинах. Издалека доносилась песня о Златиборе и златиборских партизанах. Гаврошу вспомнился родной Земун, берег Дуная, по которому они часто гуляли вдвоем с Хайкой. Его раздумье прервал посыльный, сообщивший, что Гаврош выделен в состав патруля. Им предстоит патрулировать дорогу, по которой должны пройти члены Верховного штаба.

На другой день ясное небо и начавшее пригревать солнце выманили партизан из душных, тесных домов. Под яркими лучами снег начал таять, протоптанные в нем тропинки наполнились талой водой. С соломенных крыш закапало. Влажный воздух был напоен ароматами проснувшейся земли и прелого сена.

Наскоро проглотив завтрак, Гаврош вышел на улицу. Ему встретилась Рита, которая возвращалась с заседания партийного бюро парторганизации батальона.

— Как дела, Гаврош?

— Хорошо. Товарищ комиссар... с вашего разрешения... — Гаврош запнулся, и но щекам Риты разлился румянец. — Я бы хотел прогуляться до Рогатицы.

— Я бы тоже не прочь, да нельзя. Мы ведь все-таки армия, и у нас должна быть дисциплина...

— Но мне очень надо...

— Ты же знаешь, что мы можем двинуться дальше в любую минуту.

— И все же я прошу тебя разрешить мне отлучиться.

— Ты слишком часто обращаешься ко мне с подобными просьбами, — сказала Рита.

— Однако, я думаю, меня можно понять.

— У меня в роте ни один боец не отпрашивается так часто, как ты, — проговорила она после небольшой паузы, глядя ему в глаза.

— Может быть, но...

— Здесь не должно быть никаких «но»!

— Но я сознательный боец Первой пролетарской, товарищ комиссар, и если я у вас отпрашиваюсь, значит, мне это очень надо! — вспылил Гаврош.

Она, видимо, тоже рассердилась и уже повернулась, чтобы уйти, но потом вдруг остановилась. Ей всегда нравились в Гавроше его прямота и искренность, она понимала его постоянную тревогу за отца и брата, и, когда видела, как он расспрашивает о них каждого встречного, сердце ее наполнялось жалостью и глубоким сочувствием. И сейчас Рита неожиданно заколебалась. Ей уже казалось невозможным упрекать Гавроша и отказывать ему в такой естественной просьбе.

Она еще раз взглянула в его погрустневшие глаза и почувствовала, что у нее просто не хватит сил отказать ему.

— Это в последний раз! — торопливо проговорил Гаврош. — Мне сказали, что в Рогатицу должен прибыть белградский батальон. И разреши, пожалуйста, Шиле пойти со мной, — добавил он после короткой паузы.

Ничего не ответив, Рита бросила взгляд на часы и прошла в дом.

Гаврош позвал Шилю и спросил:

— Пойдешь со мной?

— Ну куда же мы друг без друга? — ответил тот.

В Рогатице они встретили омладинцев, горячо обсуждавших приход Первой пролетарской бригады.

— С ними и главный партизанский командир! — говорил невысокий парнишка.

— И они не заигрывают ни с немцами, ни с четниками, — добавил другой, постарше.

— Среди них есть и черногорцы, и словенцы. Есть там и боснийцы.

— Неужто и боснийцы?

— Да, но больше всего среди них сербов.

— Скоро вся Романия опять будет партизанской, — заверил их Шиля.

От группы отделился паренек в красной феске и направился к Гаврошу.

— Здравствуй, товарищ! — Он протянул Гаврошу руку.

— Привет будущим партизанам!

— Привет Первой пролетарской!

Шиля подал Гаврошу знак идти дальше. Но не сделали они и нескольких шагов, как их внимание привлекли двое четников, которые шли навстречу по другой стороне улицы. Гаврош перешел туда и преградил им путь:

— А ну стойте!

— В чем дело? — спросил тот, что был повыше.

Шиля растерялся. Хотя на собрании комиссар роты и предупреждала партизан о возможности подобных встреч, Шиля сейчас не знал, как себя вести. Перед ним были четники, а ведь именно четники, по всей вероятности, убили его отца...

— Вы кто такие? — спросил он, сильно побледнев.

— Мы четники.

— Это я вижу, — сказал Шиля, — только вот не могу понять, почему вы здесь... Ведь в Рогатицу вступила Первая пролетарская!

— Мы не имеем ничего против Первой пролетарской.

— А все-таки почему вы не ушли к немцам или итальянцам? — поинтересовался Гаврош.

— Потому что у нас с ними нет ничего общего! — рассердился высокий.

— За кого же вы воюете?

— За короля и отечество.

— А мы — только за отечество! — усмехнулся Гаврош.

— А против кого? — продолжал допытываться у четников Шиля.

— Да как сказать... Против усташей. Вернее, против мусульман, которые стали усташами.

Гаврош нахмурился и презрительно сжал губы. Ему и раньше доводилось слышать рассказы об этих вояках, которые, несмотря ни на что, упорно стоят на своем. Вот, пожалуйста: они за короля, а король, прихватив государственный золотой запас, удрал из своей страны, бросив ее в тяжелую минуту, и припеваючи живет за границей. Они за генералов, а эти генералы позорно предали свою родину, многие из них стали прислужниками фашистов. Они за бывшее правительство, а министры его сейчас наслаждаются жизнью в аристократических кварталах Лондона, устраивая пышные приемы.

Гаврош знал о тактике штаба бригады по отношению к четникам и тем не менее сейчас с трудом сдерживался, чтобы не начать ссору. Вот если бы ему точно было известно, что его отец погиб, и погиб от рук четников, тогда он ни секунды бы не раздумывал, как поступить... Ему вспомнились слова Риты о том, что Первой пролетарской просто необходима поддержка народа, который уже успел на себе почувствовать «новый порядок» немцев, и потому штаб бригады решительно отрицает всякое насилие, разумеется, если оно направлено против мирного населения и обманутых жителей, вступивших в отряды четников.

— Чем же вас так привлекает этот слюнтяй Перица Карагеоргиевич? — насмешливо спросил Шиля.

— Для всех четников он — воплощение веры в высшие ценности, — ответил высокий четник.

— А до народа вам и дела нет? Да вы просто фанатики! — воскликнул Гаврош.

— Это уже похоже на оскорбление! — бросил высокий.

— Неужели вы не понимаете, что основная масса народа вас не поддерживает? — Пристально взглянув на него, спросил Гаврош.

— А у вас какая цель? — наконец решился вступить в разговор второй четник.

— Борьба за свободу. Потому-то наша бригада и называется пролетарской, народно-освободительной, — ответил Шиля. — А потом, после освобождения, вместо того чтобы служить вашему дармоеду-королю, мы будем строить новое общество — социалистическое.

— А что для вас самое главное? — спросил Гаврош.

— Мы же сказали: защита короля и отечества, борьба за свободу и справедливость, — ответил высокий четник.

— Почему же не деретесь с оккупантами? — насмешливо поинтересовался Гаврош.

— Верно, чего вы ждете? — поддержал его Шиля.

— Еще не пришло время, — не очень уверенно сказал второй четник.

— Ну что ж, — улыбнулся Шиля, — когда надумаете схватиться с фашистами, милости просим в Первую пролетарскую.

Высокий четник тоже улыбнулся. У него было добродушное лицо и приветливый взгляд.

— Как тебя зовут? — спросил он Гавроша.

— Гавро Гаврич, я студент из Земуна.

— А меня — Васа, я два года назад окончил гимназию.

— А я — Шиля, рабочий.

— Мы слышали, что вы уже здорово всыпали итальянцам. Верно? — спросил Васа.

— Точно, и это только начало.

Васа поднял брови и в раздумье поглядел на партизан. Потом, кивнув на приоткрытую дверь трактира, напротив которого они стояли, несмело предложил:

— Может, опрокинем по рюмочке?

— С четниками мы не пьем! — ответил Гаврош. — Мы же люди противоположных убеждений.

— Вот когда снимете свои четнические кокарды, тогда и выпьем вместе! — добавил Шиля.

— Да какие мы четники?! Если вы нам подробно объясните, что такое Первая пролетарская, мы еще подумаем, что нам делать дальше...

— В самом деле, давайте выпьем! — предложил второй четник.

Шиля вопросительно взглянул на Гавроша.

— Ладно, пошли! — вдруг решился Гаврош, и вся компания направилась к трактиру.

Едва они сели за стол, как к ним подошла молодая черноглазая трактирщица с озорной улыбкой на лице.

— Кто платит? — спросила она.

— Первая пролетарская! — ответил Гаврош.

— Так вы из Первой пролетарской? Ну, тогда угощает сама хозяйка! — улыбнулась девушка.

— Четыре ракии, — заказал Васа. Девушка ушла и тут же принесла ракию.

— Так что же такое эта ваша Первая пролетарская? — продолжал допытываться Васа.

Гаврош поставил винтовку между коленями и стал неторопливо объяснять:

— Название «пролетарская» означает классовую принадлежность ее бойцов. Действительно, большинство их — рабочие и беднейшие крестьяне. И цели она преследует в конечном счете революционные. Сначала освободить страну от фашистских захватчиков, а потом установить народную власть. Скоро будут сформированы новые такие же бригады...

Васа поднял рюмку и чокнулся со всеми:

— За Первую пролетарскую!

Неожиданно Гаврош с беспокойством взглянул на Шилю. Тот сразу понял, в чем дело: ведь у них нет денег.

— Эй, получите с нас! — позвал Васа трактирщицу.

— За все уже заплачено, — сказала она и улыбнулась.

Они поднялись и поблагодарили эту симпатичную черноглазую девушку. Потом Гаврош пожал новым друзьям руки:

— Когда вы наконец поймете, что нужно нашему народу, и перестанете превозносить этого слюнтяя, что драпанул в Лондон, бросив свою страну, тогда вы присоединитесь к нам...

— И станете нашими товарищами, — добавил Шиля.

— А ну-ка, Мара, принеси нам еще по одной! Мы с Васой идем в штаб Первой пролетарской, — сказал второй четник, который до сих пор почти ничего не говорил.

— Не забудьте захватить кусок красной материи, — предупредил Шиля.

Гаврош и Шиля, прощаясь, подняли вверх сжатые кулаки.

Возвращались они лесом. Неожиданно из-за деревьев на тропинку вышли трое партизан. Гаврош замедлил шаги, а присмотревшись к ним, совсем остановился и проговорил:

— Вот так встреча! Бывший гимназист и его старый учитель...

Один из трех партизан, с командирскими знаками отличия, отделился от своих спутников. Это был бывший учитель математики, у которого учился Гаврош.

— Гавро Гаврич! — воскликнул он, подходя к Гаврошу.

— Неужели это вы, господин... то есть... товарищ учитель?

Они обнялись.

— Кто бы мог подумать, что мы здесь встретимся?! — вырвалось у Гавроша.

Он смотрел на учителя, который выглядел сейчас старше своих лет. Гаврош помнил его всегда подтянутым, очень педантичным, он мог рассердиться, вспылить, но никогда не был злопамятным, несправедливым; удивительное обаяние этого человека заключалось в его внутренней силе, добродушно-ироническом отношении ко всему на свете, и прежде всего к самому себе, в его непоколебимой вере в лучшее будущее.

— Бывший гимназист и его старый учитель идут к одной цели! — сказал учитель.

— Вы ничего не слышали о моих? — спросил Гаврош.

— С Горчином мы вместе были под Нова-Варошем. Он оказался великолепным пулеметчиком, второго такого я еще не встречал...

В эту минуту на пролегавшей ниже по склону холма тропе появилась колонна партизан. Их было человек сто. Они шли пошатываясь, с трудом переставляя ноги. Что-то вдруг заставило Гавроша на полуслове прервать разговор с учителем и сделать несколько шагов навстречу колонне. Какая-то неведомая сила, словно магнит, притягивала его к ней. Он шел все быстрее и увереннее, напряженно всматриваясь в усталые лица партизан.

Шиля, обиженный тем, что Гаврош, не сказав ни слова, оставил его одного, пошел следом за ним.

— Что с ним? — удивленно спросил учитель.

— Видно, заметил кого-то, кто для него поважнее нас, — не оборачиваясь, бросил Шиля.

— Вот такие все мои ученики... Даже не простился...

— Может быть, вы были слишком строгим учителем, товарищ командир? — улыбнувшись, спросил один из сопровождавших его партизан.

Гаврош подошел к колонне почти вплотную и остановился.

— Хайка! — вдруг восторженно крикнул он.

Красивая черноглазая девушка, невысокая, полная, но стройная, с коротко стриженными волосами, веселым румяным лицом и с родинкой на левой щеке, отделилась от колонны и бросилась к нему. Она была в длинной темной куртке, сшитой из одеяла, и в сапогах, побелевших от постоянного хождения по снегу и воде.

— Гаврош, родной! — воскликнула она и обняла его.

У подошедшего Шили посветлело лицо. В этот миг ему показалось, что он никогда не видел такой красивой, да что там красивой — просто необыкновенной девушки. У нее были светлые, несколько удлиненные глаза, чуть хрипловатый голос, что имело какую-то свою, особую прелесть... Шиля был счастлив, что оказался свидетелем их встречи. Он очень хорошо знал, как сильно тосковал Гаврош по Хайке, как упорно искал любимую.

— Хайка, дорогая! — снова воскликнул Гаврош.

— Какое счастье, что ты жив! — Хайка повернулась к колонне и радостно крикнула: — Вот он, мой Гаврош!

Гаврош, вскинув вверх сжатый кулак, проговорил:

— Смерть фашизму, товарищи!

— Свобода народу! — ответили из колонны.

Гаврош заметил стоявшего рядом Шилю и, схватив его за руку, подтащил к Хайке.

— Это мой лучший друг в бригаде! — сказал он.

— Меня зовут Шиля. Гаврош мне много о вас рассказывал...

А она все смотрела на своего Гавроша и, казалось, трепетала от счастья. В ее глазах читалась гордость — ведь она тоже была партизанкой, как и он.

— Как живешь, Гаврош?

— Да ничего... Все время пытался что-нибудь узнать о тебе, и только недавно мне сообщили, что тебе удалось выбраться из Земуна.

Они отошли в сторону.

Хайка никак не могла прийти в себя, ей не верилось, что они снова вместе. Она молча смотрела на Гавроша, боясь расплакаться на глазах у всех. А ему она еще никогда не казалась такой красивой и такой родной, как сейчас.

— А ведь эта девушка тоже была моей ученицей, — словно про себя сказал учитель и зашагал дальше по тропе.

За ним двинулись сопровождавшие его партизаны. Одного из них звали Нусрет Калянац или Нино; это о нем докладывал Ганс Гельм на совещании в отеле «Авала».

Вечером Рита встретилась с Хайкой и после короткого разговора согласилась принять ее в свою роту.

Гаврош и Шиля вместе с Хайкой вернулись в роту. Проходя мимо здания штаба, Гаврош заметил во дворе заместителя командира роты Вою Васича, который о чем-то разговаривал с помощником комиссара батальона. Воя был бледен и, видимо, чем-то очень взволнован. Гавроша это удивило. Он вошел во двор, поздоровался с обоими за руку и спросил, что случилось. Помощник комиссара батальона, невысокий худощавый человек, с обвисшими усами и необыкновенно подвижными маленькими глазками, ничего не ответив, отвернулся.

— Ну говори, говори! — произнес Воя. — Рота должна узнать об этом.

— Что ж, повторю: согласно решению батальонного бюро ты, Воя, освобожден от должности заместителя командира роты.

— Но почему, черт возьми?! — воскликнул Воя.

Пораженный, Гаврош, широко раскрыв глаза, смотрел на помощника комиссара батальона.

Воя опустил голову. С потухшим взглядом, сгорбившись, он зашагал прочь. Пройдя несколько шагов, он вдруг резко обернулся и бросил:

— Партия этого не допустит!

Помощник комиссара только пожал плечами.