Глава 21

17.08.1941 г. Поздняя ночь.

— Свет вас всех подери, смертные! Получил себе слизня на голову! — Чертыхающийся недовольный дроу, периодически бросающий взгляды в сторону входа в подземелье, конечно, немного нервировал Сергеича, но именно что немного. Уж старый старшина давно понял, что начальство ругается больше из духа противоречия и на самом-то деле уже определилось с дальнейшими действиями. Хотя столь необычное пополнение рядов стоило нервов не только шипящему от недовольства Ссешесу. Сергеич вдумчиво и с хрустом почесал начинающую пробиваться щетину и вновь принялся увещевать дроу:

— Командир, ну что мы парнишку не прокормим что ль? Нешто один рот нас утянет. Ну, куда ему деться-то? Обратно к немцам?

Пронзительный взгляд, недовольное шипение и последовавшие за этим слова немного смягчили окружающую обстановку. Мирная, чуточку нервная беседа двух гуманоидов, присевших на брёвнышко у кухонного навеса, продолжилась:

— Зря этот dalhar мне пару ночей назад не попался. Отдал бы его Qu'abban твоего Дома и ответственность за нить его жизни упала бы с моих рук. — От улыбки, расцветшей после этих слов в темноте капюшона, товарищ Иванов с большой долей вероятности подвергся бы приступу жестокой икоты. Уж слишком предвкушающее это было сказано. Тем более, что вкусить все прелести общения с найденышем Ссешес уже успел, поэтому мог достоверно оценить долю неприятностей, свалившихся на небольшой отряд с появлением избитого и худого, как пещерный паук, подростка. Чуть погладил немного ноющие нижние ребра с правой стороны:

— Быстрый… Хороший воин вырастет.

Все еще задумчиво перебирающий щетину Сергеич, скользя взглядом по покрытой нетронутой травой поляне, тихо, будто про себя прошептал:

— Быстрый… Только вот, не приведи господь пережить такое, что этот парень вынес. Как бы не сломался…

— Не сломается. Поцелуи Jalil Elghin всегда горьки и наполнены вкусом слез. Он просто еще слишком мал чтобы достойно участвовать в танце. Смертоносном и от этого не менее красивом танце с самой горячей и красивой из дев. — Размеренный голос дроу мерным уверенным речитативом немного напомнил старшине молитву. Мотнув головой и проведя рукой по лицу, Сергеич перевел взгляд на собеседника и спросил:

— Слушай, командир, а кто такая эта — тут старшина немного напрягся и попробовал чуть ли не по слогам произнести незнакомые слова — 'Джалил Елгхин'? Тьфу! Язык сломаешь, как ты это выговариваешь-то? Я просто краем уха слышал, что ты ее иногда поминаешь. Вот и интересно старому дурню стало.

— Дева — самая прекрасная и таинственная дева на свете. Предлагающая танец с собой лишь достойным. Мускат и амбра ее дыхания, прикосновение шелка ее одежд, ласка ее мимолетного взгляда. Если ты удостоился этого, то не забудешь ее уже никогда. — Широкая улыбка больше напоминающая оскал вновь прорезала тьму капюшона при этих словах. После чего Ссешес откинул его и, бросив на старшину заинтересованный и оценивающий взгляд, продолжил. — Ведь и ты не раз чувствовал ее дыхание. Неужели оно не заставляло быстрее биться твое сердце? Не расцвечивало окружающее волшебными и прекраснейшими оттенками? И разве не казалось тебе в эти мгновения, что это как раз и есть смысл и величайшее наслаждение жизни? — Ткнувший в грудь Сергеича указательный палец правой руки, вооруженный отполированным чуть загнутым когтем, заставил того немного податься назад в такт словам оратора. — Ведь она прекрасна? Смерть?

— Чтой-то ты командир мудришь! Что ты в ней костлявой красивого-то нашел? Сразу видно по окопам грязи не нюхал, да в штыковой шрапнели не кланялся. Поползал бы хуч разок среди крови и дерьма окопного, после того, как артиллерия первую линию с землей смешает, да портки разок бы поменял — быстро бы от твоих политесов бы отучился! — Обычно спокойный и размеренный бас Сергеича был наполнен не свойственным ему напряжением и злостью.

Шелестящий ответ, с обертонами застарелой грусти и скуки раздался в ответ:

— Вряд ли поймешь, но ответ ты заслужил. Представь… представь только на миг, идущие вереницей года, столетия скуки. Ощущение медленно поглощающего тебя болота действительности. И вспомни… — Голос дроу буквально задрожал о сдерживаемого наслаждения и страсти — Вспомни, как сладок первый глоток воздуха после боя! Когда после изматывающего танца с девой по имени Смерть, с той самой Jalil Elghin, чьё имя ты с таким трудом выговариваешь, ты ощущаешь жизнь!.. Жизнь — струящуюся по твоим венам. Ведь только ради этих мгновений и живет настоящий воин. Мгновений, когда ты ощущаешь себя живым, по настоящему живым. Только ради того наслаждения, которое приносит с собой танец со Смертью и стоит жить.

И уже уставшим тоном прозвучали последние слова:

— У этой шалуньи много обличий и нарядов и не все из них приятны непривычному взгляду, тут ты прав хуманс. И все же мне приятнее думать, что партнершей в моем последнем танце когда-нибудь будет именно прелестная дева, красота которой будет лучшей наградой. Ведь даже в крошеве костей и брызгах крови есть своя красота, страшная, неприглядная на первый взгляд, внутренняя красота. А иначе — иначе жизнь превратится в простое существование… пытку временем…

Несколько мгновений тишины, во время который каждый из присутствующих думал о чем-то своем, быстро закончились. Чуть покряхтывающий от прострелившей спину боли старшина с усилием и тихим хрустом разогнулся и бросил взгляд на собеседника. 'Пошто-ж тебя командир так судьба сгуртовала? Эт надо-ж так, чтоб живым себя ощутить под смертью бегать надо. Видимо с возрастом не соврал — не соврал. Хоть и в голове-то такие лета и не укладываются. Тряхнувши головой, разгоняя пробежавшие мысли Сергеич высказался вслух:

— Ну а мальчонку-то оставляем?

Раздраженное, веселое шипение и наполненный ехидцей голос раздались в ответ:

— Вот за что тебя Валерий сын Сергея уважаю, так за-то, что ты наверно даже некроса уговоришь! — Улыбка, возникшая на лице дроу, оттенила следующую реплику. — Из него получится хороший танцор, стоит лишь чуть направить и подучить. Ведь для него сейчас самое важное, важнее даже чем жизнь — это месть. А месть — достойная приправа на пиру у Jalil Elghin.

Тоже поднявшийся на ноги Ссешес посмотрел в сторону входа в подземелье и буркнул:

— И вообще! Заканчиваем посиделки! Коль тебе тоже не спится — пошли, хоть новостройку проверим, коридоры должны были и подостыть немного.

Уже обжитый часовыми козырек входа в новые подземные хоромы принял двух полуночников в свои объятия. Часовой, а им сегодня был Гена, как ни странно был бодр и даже не высказывал серьезных симптомов надвигающегося сна. Это заметил и Ссешес и Сергеич. Причем, не сговариваясь, пришли к одному и тому же выводу — парень опять экспериментировал с отварами. Страсть Геннадия творить различнейшие травяные чаи и потчевать ими окружающих в последнее время натолкнулась на ходячий справочник лесных растений в виде Духа Чащи и это порой приводило к чудовищным, а иногда и чудовищно смешным результатам. Разок он уже соседние кусты удобрял в порыве энтузиазма — хорошо хоть всегда сперва на себе пробует. Когда он умудрился отловить Лешего и разговорить старичка, этого не заметил даже дроу, но что разговор у них состоялся и скорее всего не один, стало понятно после резкого увеличения рецептур утренних, ставших уже привычными отваров. К тому же определенные положительные эффекты у этих зелий прослеживались. Хоть Ссешес и клялся, что алхимией тут и не пахнет, а если пахнет так только низшей. Во всяком случае, при виде кружечки генкиного 'чайку' заклятье определения ядов получалось у Ссешеса уже непроизвольно, но к его большому сожалению еще ни разу Геннадий не оправдал его надежд. А вот, что, скорее всего, благодаря его 'чайку' у человеческого состава отряда и у прибывших гостей, вымокших при строительстве до исподнего, не было на следующий день ни температуры, ни хоть какого завалящего насморка — вот это и было доказательством того, что у парня получается что-то полезное.

Поприветствовав экспериментатора, дроу привычным жестом запалил маленький огнешар и подняв его над головой сунулся в проход из которого все еще тянуло теплом. Между чьими-то длинными ушами пронеслась мысль: А что ты хотел — выбор был или до конца держать наружную теплозащиту вместе с силовым полем или внутреннюю. Энергии все равно чуток не хватило. И уж если бы не сработала наружная — взрыв был бы впечатляющий. Так что, ну подождал пару деньков, ну не получилось полностью выпендриться перед гостями… Как говорила лошадь из одного доброго анекдота: Ну не смогла мужик — не смогла!

Покатый коридор с оплавленными стенками серо-черного цвета уходил в глубь широкой спиралью. По мере спуска старшина, в общем-то уже привыкший к командирским сюрпризам, все больше и больше задавался вопросом о том — какими же это силами все это сделано, и зачем было городить это подземелье так глубоко? Проведя мозолистой ладонью по стене и в очередной раз подивившись гладкости материала Сергеич обратил внимание на все еще высокую температуру стен и плавное изменение их окраса. С каждым шагом в глубь этой конструкции, уже обозванной про себя 'улиткой' в неровном, чуть красноватом свете парящего над головой Ссешеса огненного шарика, стены все больше и больше белели. Уже сейчас они больше всего напоминали цветом топленое молоко, с встречающимися иногда прожилками черного и бурого цвета, ветвящимися по потолку, полу и стенам подобно венам или артериям. Такое образное сравнение даже немного покоробило старшину, заставив его ощутить себя как будто в желудке какого-то гигантского существа. Неровность стен, покрытых небольшими наплывами и их температура, как раз играли на руку разыгравшимся у Сергеича страхам.

Шаг за шагом две фигуры приближались к цели своего путешествия. Тишину подземного коридора нарушали только тихий шелест шагов и звуки дыхания. И даже эхо, робко появляющееся от этих незначительных звуков, пристыжено затихало, не решаясь потревожить посетителей.

С каждой минутой этого неспешного путешествия температура окружающего воздуха все возрастала и возрастала. И к тому моменту, когда две загнанно дышащие фигурки вывалились в наполненный девственной тьмой зал, кончики волос в туго заплетенной боевой косе дроу принялись потрескивать от сухой жары.

— Хороша парилка, только веничка не хватает. — С этими словами старшина взъерошил мокрые от пота волосы и окинул взглядом окружающее пространство. — Ох! Ни хрена ж, ты командир и отстроилси!

Гордыня, несомненно, является одним из самых распространенных пороков в любом из миров. Доказательством этого может быть тот факт, что слова Сергеича вызвали у Ссешеса рецидив этого, безусловно вредного, но очень уж приятного порока. Поэтому зависший над головами наблюдателей огненный шар, повинуясь жесту дроу, резко увеличил свою светимость и подобно маленькому монгольфьеру взмыл под потолок, освещая пространство подземной залы.

Гигантские оплавленные сталагнаты, выступающие в роли колонн, поддерживающих серебрящийся от импровизированной подсветки потолок, плавно переходящий в покрытые острыми даже на вид наплывами стены. Стеклянные кружева лезвий, обвивающие колонны и змеящиеся по потолку, отбрасывали многочисленные зайчики света от подвешенного в середине зала огнешара. Волшебная, искрящаяся тишиной тьма, прячущаяся за колоннами и в углублениях стен, именно она заставляла присутствующих сдерживать дыхание. После нескольких мгновений тишины, прищурившись взглядом недовольного картиной художника, Ссешес сделал что-то неуловимое и из его протянутой руки в глубь подземной полости вырвалась стайка искр. Ярчайших, бело-синих искорок в веселом танце закружившихся меж колон, скользящих по застывшим стеклянным лезвиям и подсвечивающий их грани. Но это волшебство тишины, темноты и танца продолжалось недолго — закашлявшийся от сдерживаемого дыхания Сергеич охрипшим голосом прошептал:

— Вот красотища-то какая! Вот что фотографировать надо было, а то потратили все пленки, а такую красотень и не увидели!

При этих словах на лице дроу промелькнула улыбка и вихрь воспоминаний накрыл Ссешеса с головой…

16.08.1941 г. Утро дня отъезда группы Иванова. Ссешес Риллинтар.

'А давайте, я Вас на память из фоторужья щелкну! — примерно такая фраза почему-то всплыла в моем разуме после предложения Иванова сделать парочку фотографий. Причём тут мультфильм 'Каникулы в Простоквашино' было абсолютно непонятно, но всплывшая в моей фрагментированной памяти пара кадров заставила меня удушить непроизвольно всплывающую улыбку в зародыше. Вместо этого я подозрительно посмотрел на Иванова и задал вполне логичный для обычного трау вопрос:

— Что за фотографии и для чего они?

Заранее подготовившийся Иванов продемонстрировал извлеченную из вещмешка 'Лейку'. Во всяком случае, надписи на немецком и очень слабые знания истории фотографии, предположить что-либо иное просто не позволили. С интересом прослушал лекцию для аборигенов по фотоделу и подержал в руках вырезанный из пленки негатив и сделанную по нему фотографию, на которой был изображен какой-то одноэтажный деревянный домик. Судя по добротности изготовления — явно чья-то дача, а не деревенская пятистенка. Ну а после этого понеслось…

— Интерес удушу?

'Всегда хотел подержать в руках такой раритет. Под немного удивленный взгляд Иванова, я все же заполучил чудо довоенной фототехники в свои загребущие коготки. И смог с наслаждением покрутить и поперещупать все, что можно было крутить и щупать. Фотоаппаратик, конечно так себе, но сделано добротно. Никакого люфта, да и в руке увесисто лежит. Ручка перемотки пленки, правда, сделана, ну не сказать, что через одно место, но близко. С вдумчивым видом потыкал когтем указательного пальца в объектив, потом покрутил кольцо диафрагмы. После чего с заинтересованным видом подцепил защелку крышки и под сдавленное и запоздалое 'Не на…, донесшееся со стороны Иванова, с натугой сдвинул крышку камеры, засветив таким образом пленку. Которая, кстати, была не в кассете, а просто намотана на катушку.

'Какое громоздкое и ненадежное устройство, чуть что не так — сразу не работает. Хорошо, хоть в руках не разваливается. А как вспомнишь тягомотину с проявкой, печатью и глянцеванием, так рычать хочется'. Потрогал коготком уже убитую плёнку и перевел взгляд на неудавшегося фотографа.

— Это и есть фотопленка?

— Была. Теперь ее только выкинуть.

Чувствовалось, что сказать Иванов хотел совсем не это, но сдержался. Судя по тому, что пленка была уже наполовину перемотана на правую катушку, на ней уже была стопочка интересных кадров. В общем, как-то не хорошо получилось, снимал человек, прятался, и тут я со своим любопытством.

— Понятно. Уровень освещения превысил пороговый для этого способа хранения визуальной информации. Довольно ненадежный способ получается. — Легкий наклон головы в сторону фотографа и протянутый уже 'обезвреженный' фотоаппарат. — Моя вина. Исправить способы наличествуют?

— Еще чуток в запасе есть. Сейчас поменяю пленку и все будет в порядке.

…

Согласился на свою голову. Хорошо у Иванова фотовспышки не было. Все же не люблю я на солнце находиться, а уж тем более позировать — увольте. Пару кадров еще вынес, а потом опять натянул капюшон по самое небалуйся. Хоть очки и тёмные, но прямой солнечный свет на кожу тоже неприятен, особенно полуденный. Ну а фотограф разошелся по полной, пока его подчиненные паковали вещи, перефотографированы были все и всё. Причем компоновка фотоснимков была продумана до мелочей. Чувствовался большой опыт агентурной скрытой съемки. Вот типичный пример — подманив Глау и заручившись согласием его 'мамы', Иванов приступает к фотоделу. И съемка проходит не просто так, при всех мерную линейку не положишь, поэтому для оценки размеров зверушки, дракончику был выдан спичечный коробок — на 'поиграть'. Ну а позже, на основании уже известных размеров коробка, все основные пропорции изображенного на фото объекта и дурак вычислит. Тем более, что позирует Глау увлеченно, можно сказать профессионально. Лишь бы только такой вкусный коробок не отбирали. Уж чего там чешуйчатому не хватало, но в коробок он вцепился, как ребенок в леденец. И употребил почти так же. Так что кадров десять порыкивающего от наслаждения дракончика, слизывающего терочную обмазку с зажатого в когтистых лапках спичечного коробка, у Иванова вышли просто на загляденье. Если конечно лицо Сергеича в кадр на заднем фоне не попало. Такого выражения я не то, что не видел никогда, даже не представлял, что оно возможно. Смесь наслаждения, омерзения и любопытства. В общем, думаю, Сергеичу повезло, что ему в симбионты почтовые виверны не достались. Дракончики, в отличии от них, хотя бы тухлятину не едят.

Впрочем, единоличная фотосессия у Глау продлилась ровно столько, сколько потребовалось двум, разозленным такой несправедливостью, самочкам для того чтобы добраться оттуда где они находились. Судя по мокрой чешуе и надувшимся животикам — опять охотились на рыбу. Так что пока коробок полностью не раскиселился и не распался на плесень и липовый мед, фотографий пять клубка из дракончиков вокруг коробка Иванов точно успел сделать.

Кстати, о звуках затвора фотоаппарата. Только теперь из подсознания донеслись воспоминания о том, что от группы гостей периодически что-то подобное доносилось. Поэтому сегодняшняя фотосессия вызвана, скорее всего, простым желанием добить пленки, чтобы не везти обратно в Центр 'мертвый груз'.

Пока я предавался размышлениям о нелегкой судьбе папарацци в белорусских лесах, Иванов добрался уже и до ВаСю. Кто бы сомневался… Затянутая в тонкое шелковое платьице стройная фигурка с доверчивыми жалобными глазами в пол лица, заинтересованно подергивающая очаровательными ушками. Изящные сандалии черными шелковыми лентами обвивающие стройные точеные голени. И белый кончик рыжего хвоста, постукивающего от нескрываемого любопытства по ноге. Просто сама невинность. Ню-ню… Хотя, фото должны будут получиться отличные.

Пока Иванов жестами пытался объяснить девушке, что же он от нее хочет, мои руки буквально сами собой обнаружили в кармане осколок одного из варварски извлеченных драгоценных, или скорее всего полудрагоценных, камней. После чего, эти же руки страшно зачесались. Поэтому примерно две минуты времени, пока ВаСю не надоело фотографироваться и она не спряталась от Иванова за моей спиной, были посвящены навеске на кристалл одного слабого и простого, как гоблинская дубина, плетения.

— Все же, ваша, как вы ее называете 'фотография', несовершенна по самой своей природе. Вот это гораздо более информативная вещь. — При этих словах камушек был протянут Иванову. — Накопителя, правда, за пределами действия источника надолго не хватит. Большой цикл, скорее всего, проживет, а дальше, как повезет.

Внимательно рассматривающему осколок кристалла, Иванову, выглядящему очень колоритно, с весящей на шее фотокамерой, пришлось дать небольшое объяснение и рекомендации по поводу такого неожиданного дара…

17.08.1941 г. Поздняя ночь. Все то же подземелье.

Довольно прищурившийся дроу, с лица которого уже несколько секунд не сходит скупая, но вместе с тем искренняя улыбка — это еще то зрелище. Причиной сей улыбки было предвкушение грядущей сцены показа спрятанной в глубинах переданного Иванову камня иллюзии. Хоть сам Ссешес при этом знаменательном событии и не сможет поприсутствовать, но хорошо развитое воображение позволяло предаваться веселью просто от самого факта. Факта того, что в недалеком будущем, почти за тысячу километров от густых крон деревьев, распростерших свои ветви над подземельем Дома Риллинтар, перед глазами недоверчивых зрителей, над невзрачным на вид обломком камня, согретым теплом человеческих рук, в воздухе возникнут две фигуры.

Если взглянуть поближе на параллельно обрабатываемые в длинноухой голове трау слои мыслей, то окажется, что где-то в середине этого слоеного пирога бродят интересные выкладки о том, что же особо смешного может быть в иллюзии обычного дроу, сощурившегося от ярких лучей полуденного солнца, хоть и в светлоэльфийском доспехе и прижавшейся к нему недовольно-заинтересованной фигурки любопытной, как любая себя уважающая лисичка, кицуне. Которая, к слову говоря, в процессе записи трехсекундной иллюзии недовольно, хотя и очень кокетливо, пошевелила очаровательными ушками и стыдливо махнула хвостиком.

Ну а в глубине, скрытый туманом подсознания, лежит прослойка сожаления о малой вместимости и несовершенстве использованного накопителя и о том что вдали от источника и без внешней подпитки отложенное проклятие, так и просящееся довеском к этой никчемной иллюзии, быстро выдохнется и не сможет долго находится в непроявленном виде. А ведь как было бы удобно — одним махом получить рычаги воздействия на всю верхушку 'Шепота тьмы' Дома СССР, или на большую ее часть. И чем Ллос не шутит — может быть и на членов верховного совета Дома, а может и на Главу.

Самый яркий, поверхностный слой мыслей, был занят в основном рассуждениями о том, что только за один взгляд, брошенный мельком на грядущую сцену просмотра голограммы, любой ролевик не сомневаясь продал бы душу. Сама компоновка: руководство Дома СССР на фоне повисшей в воздухе магической голограммы. Или сценка еще лучше — Лаврентий Павлович, тыкающий в иллюзорного трау указательным пальцем, и задающий умные вопросы вытянувшемуся по струнке Иванову.

Тряхнув головой, отгоняя столь необычные образы, Ссешес притушил иллюминацию зала. Тепло от стен и так позволяло спокойно ориентироваться, заливая окружающее непередаваемым серебристым светом, подсвечивая радиально расходящиеся углубления на стенах залы. Зачатки будущих коридоров и комнат уже имеющих крепкие проплавленные стены, но не освобожденные от наполняющего их грунта. Затраты на строительство и так превзошли все самые большие ожидания и стоили трех расплавившихся в процессе до потери кристаллической структуры накопителей. Именно поэтому метод формирования пустот с помощью надувки силового поля был применен только к центральному коридору и главной зале. Все остальные помещения еще предстояло очистить. О чем трау и не преминул объявить слишком уж расслабившемуся от увиденного Сергеичу.

— Ну что ж, основное мы рассмотрели, температура внутри терпимая, поэтому с сегодняшнего дня начинаем освобождать от пустой породы остальные коридоры и помещения. Только вентиляцию сейчас запущу и можно будет работать. А то некоторые немного расслабились в последнее время.

Так и застывший с приподнятой головой старшина, продолжающий пялиться на скрывшееся в полумраке окружающее великолепие, сдавленно прошептал:

— Так это что, не все еще?

Удивления в ответе Ссешеса было больше чем хорошо скрытого сарказма, но скажем честно, не на много:

— Сергеич, ты чисто как гоблин какой-то. Есть пещера в ней всем скопом и будем жить? Нет уж! В плане на завтра… — Тут трау поправил сам себя. — Уже впрочем, на сегодня, очистка вентиляционных шахт, бокового выхода и соединительного коридора к старому подземелью.

После этих слов, нащупав взглядом какую-то точку в полумраке потолка, трау взмахнул рукой и где-то в темноте, между колонн раздался звук удара и последовавший сразу за ним звон разбившегося стекла. Не успели еще осколки достигнуть пола, как из освободившегося от закрывавшей его крышки вентиляционного канала, медленно и как-то осторожно принялся выдавливаться под собственным весом столб насыщенного влагой грунта, разваливаясь в воздухе и с хлюпаньем разбиваясь о до этого момента чистый пол.

Непередаваемое зловоние разогретой болотной жижи, составляющей изрядный процент содержимого вентиляционной шахты, особенно его нижние слои, удушливой волной окутало две, застывшие от такой неожиданной химической атаки, фигуры.

Впрочем, долго соревноваться в задержке дыхания ни Ссешесу, ни старшине не пришлось. Буквально через несколько секунд сильный поток, кажущимся холодным после той печки которая до этого тут творилась, воздуха ворвался в залу из прохода по которому сюда и добрались дроу и старшина. Караулящий на поверхности Гена незадолго до этого ощутил сперва легкое, 'приятственное' дуновение теплого воздуха из разверзшегося за спиной коридора уходящего вглубь земли. Потом воздух резко поменял направление движения и в сторону наполненного тьмой зева потянуло хорошим сквозняком. 'Козырное место караульного' сразу же потеряло большую часть своей привлекательности. Козырёк козырьком, но дождь еще когда будет, а сквозняк — вот он. Не успел Геннадий посокрушаться такой несправедливости, как на поверхность выбрались, о чем-то по-тихому бурчащие, Ссешес и старшина и медленно двинулись в сторону бревнышка у кухонного навеса.

— К утру и остынет. Иш, как протягивает.

В ответ трау промолчал и устремил взгляд к тонкому серпику исчезающей луны, выглядывающей из вуали перистых облаков. Прошло несколько секунд тишины и странно задумчивый Ссешес произнес:

— А мальчонка… Придется усыновить…