25 мая

25  мая

Когда я вхожу в кабинет кубинского руководителя, на часах почти восемь вечера.

- Это интервью хуже духовных упражнений, - шутит Фидель.

- Разница, Команданте в том, что во время дней духовного уединения у иезуитов вы только слушали, а теперь слушаю я, - отвечаю я ему.

Мы садимся за стол.

Фрей Бетто.  Команданте, сегодня мы начинаем третью часть нашего разговора, и думаю, что мы также немного отступим от истории вашей борьбы за кубинскую революцию и обратимся к внутреннему положению, к отношениям между церковью, правительством и государством на Кубе. Тут есть два вопроса. Первый: как прошла ваша встреча с североамериканскими епископами здесь, на Кубе, в январе этого года. И второй вопрос: каковы нынешние отношения с Кубинской епископальной конференцией?

Фидель Кастро. Я считаю, что встреча с североамериканскими епископами была хорошей. У них был запланирован визит в нашу страну, и им предоставили все возможности побывать в разных местах острова: они посетили Сантьяго-де-Куба и провели ряд мероприятий по программе, организованной кубинскими епископами. В этой программе договорились отвести день, когда епископам будет оказано внимание со стороны кубинского правительства, то есть оставался свободный день для программы, организованной правительством. Этот день начался рано, они посетили ряд мест: например, историческую часть города Гавана, где проводится реставрация и которая по решению ЮНЕСКО считается достоянием человечества.

Затем они посетили современную больницу, недавно построенную в Гаване. Позже поехали в специализированную школу в окрестностях Гаваны, где у нас учится четыре тысячи пятьсот учеников. Затем побывали в школе нового типа, тоже одной из самых важных, созданных революцией несколько лет назад, - школе в поле; то есть у нас есть несколько сот школ в поле, их примерно шестьсот, и епископы посетили одну из первых построенных школ. Так что у них были широкие контакты с нашими учащимися.

Во второй половине дня мы провели с ними встречу, продлившуюся несколько часов. Поскольку мы еще не закончили, и нам надо было идти на небольшой прием, который мы дали в их честь, а него были приглашены они, все кубинские епископы, а также некоторые монахини из тех, что работают с населением, - мы прервали беседу, пошли на прием, а после приема продолжили разговор.

Фрей Бетто.  Сколько времени до того вы не встречались с кубинскими епископами?

Фидель Кастро.  Последний раз я приветствовал кое-кого из них во время приезда на Кубу Джесси Джексона, когда евангелические церкви устроили акт памяти Мартина Лютера Кинга, в котором участвовала также католическая церковь. Джексон пригласил меня послушать речь, которую он должен был там произнести; конечно, и меня тоже попросили сказать несколько слов, что я сделал с удовольствием, и в тот раз я приветствовал различных церковных деятелей, и среди них – присутствовавших там руководителей католической церкви.

Я уже знал, какую позицию занимает североамериканская католическая церковь, там существует авторитетный епископат, и, по нашему мнению, они заняли правильные и мужественные позиции по ряду важных вопросов нашего времени. Я могу назвать тебе, например, их стремление к миру и противодействие гонке вооружения. Они выработали также определенные тезисы морального характера в отношении использования атомного оружия, главным образом в том, что касается использования атомного оружия против городов и против гражданского населения; они серьезно обеспокоены бедностью, которая все еще является бичом для миллионов североамериканцев, и правильно оценивают ее. В то же время они осуждают интервенционистскую политику в Латинской Америке; к этому добавляется их озабоченность проблемами бедности и всеми прочими проблемами слаборазвитого мира. Иными словами, они хорошо видят, в какой огромной бедности живут миллиарды людей в третьем мире. На мой взгляд, это вопросы первостепенной важности.

Мне хотелось подробно и откровенно поговорить с ними на эти темы и на все темы, которые интересовали их. Конечно, в том, что касалось Кубы, они хотели узнать об отношениях между церковью и правительством, о нашем мнении и наших позициях по этому поводу и, кроме того, желали добиться большего сближения и лучшего взаимопонимания между церковью и революцией. Я рассказал им о причинах возникших конфликтов, очень похоже на то, что рассказал тебе вчера, когда мы говорили об этих проблемах, и также с большой откровенностью проанализировал с исторических позиций эволюцию политико-революционных событий; еще я провел некоторые сравнения с эволюцией истории католической церкви. И сказал, что, по моему мнению, есть много общего между доктринами церкви и революции.

Фрей Бетто.  Например?

Фидель Кастро.  Был момент – и сначала, если хочешь, я укажу на то, что стоит критиковать, - когда я сказал: мы порой были догматиками, но вы тоже догматики и иногда даже большие догматики, чем мы; на протяжении истории не было другого столь догматического института, как католическая церковь. Я сказал им также, что иногда революции бывали непреклонными, но что ни один другой институт на протяжении истории не был более жестким и непреклонным, чем католическая церковь; что эта жесткость, эта непреклонность и эта нетерпимость привели когда-то к созданию институтов, которые под влиянием своих идей на протяжении веков посылали множество людей на костер из-за их диссидентских позиций по отношению к позициям церкви. Я напомнил им даже деяния Торквемады, случаи с учеными, мыслителями, которые были сожжены живьем из-за того, то расходились во мнениях с церковью.

Фрей Бетто.  Торквемада был доминиканцем, также как я. Я утешаюсь тем, что я также брат Джордано Бруно, Томмазо Кампанеллы, Савонаролы и других доминиканцев, которые, как Бартоломео де лас Касас боролись за освобождение.

Фидель Кастро. Я не думаю, что поскольку Кампанелла был доминиканцем, ты станешь коммунистом-утопистом.

Фрей Бетто.  Нет, надеюсь, что не буду утопистом. Во всяком случае, я думаю, что в коммунизме есть много от утопии, а теологически то, в чем есть доля утопии, мы называем Царством Божьим, потому что тогда, когда окончатся все противоречия и даже более не будет государства, мы достигнем, как мне думается, иной сферы духовных качеств в человеческой жизни.

Фидель Кастро.  Я согласен с тобой, это правда, что у всякой революции есть мечты и надежды на великие свершения. Возможно, революция не осуществит их все из-за этого процента утопичности, какой может заключаться в революционной идее, и я думаю, что в христианстве равным образом есть элементы утопии, так же как в социализме и в коммунизме. Но, опираясь на мой собственный опыт – видя то, что произошло в нашей стране за эти двадцать шесть лет, - я мог бы сказать, что в случае Кубы наша действительность превзошла наши мечты, и надо подчеркнуть, что мы прошли не через утопическую, а через субутопическую стадию, то есть наши мечты не достигли уровня утопии, а наша действительность превзошла ее.

Кстати, я не знал, что Торквемада был из того же ордена, что и ты, но ты действительно назвал имена ряда просвещенных и уважаемых людей, что очень меня радует.

Этот разговор с епископами я вел не в полемическом, не в критическом духе, а как бы размышляя над историческим опытом и над событиями. Потом я сказал им, что у нас есть общее с ними, что мы могли бы прекрасно подписаться почти под всеми заповедями Закона Божьего, они очень похожи на наши. Если церковь говорит: «не крадите», мы тоже строго применяем этот принцип: «не крадите». Одна из характеристик нашей революции состоит в том, что она уничтожает воровство, растраты и коррупцию. Если говорит: «люби ближнего твоего как самого себя», это как раз то, что проповедуем мы, развивая чувство человеческой солидарности, которое заключено в самом существе социализма и коммунизма, дух братства между людьми, к чему мы так упорно стремимся. Если церковь говорит: «не лгите», среди того, что мы более всего осуждаем, наиболее сурово критикуем и более всего отвергаем, мы называем ложь обман. Если церковь, например, говорит: «не желай жены ближнего твоего», мы считаем, что один из этических принципов отношений между революционерами – это именно принцип уважения к семье и уважения к жене товарища, к жене ближнего, как вы говорите. Когда, например, церковь воспитывает дух самопожертвования и дух воздержанности и когда церковь настаивает на смирении, мы говорим совершенно то же, утверждая, то долг революционера – это готовность идти на жертвы, суровая и скромная жизнь.

Фрей Бетто. Мне очень нравится определение святой Терезы Младенца Христа[X1] , которая говорила, что смирение – путь к правде.

Я еще хотел бы добавить, что, как мне кажется, вы выполняете и другую важную заповедь: «не поминай имени Господа твоего всуе», потому что к тому имени Богу всуе взывает Рейган и многие капиталистические правительства. Я предпочитаю справедливую политику, которая проводится во имя человеческих принципов, которая проводится во имя идеологических соображений; потому что колониальная, империалистическая, фашистская политика часто проводится во имя Бога.

Меня успокаивает лишь библейское положение о том, что в религиозном феномене есть идолопоклонство; то есть многие люди верят в богов, которые в основном

не тождественны Богу Иисусу Христу. Я уверен, например, и часто спрашиваю себя, что общего между Богом, в которого верю я, в которого верят латиноамериканские рабочие и крестьяне, и богом Рейгана, богом чилийских генералов-убийц, таких как Пиночет; он

не один и тот же, это разные концепции. И одна из этих концепций – чистейшее идолопоклонство. Евангельский критерий для определения концепции, не являющейся идолопоклонством, - это именно обязательство любить ближнего, и особенно бедняков.

Фидель Кастро. Думаю, ты привел несколько очень ясных примеров. Можно сказать, во всем этом есть не только определенная форма идолопоклонства, но также и огромное лицемерие. Вот я говорил тебе, что одно из того, чего мы не выносим, это ложь. Мы никогда не прибегали ко лжи перед народом, ни перед кем, потому что человек, который лжет, унижает себя, позорит себя, проституирует себя, деморализуется.

И однако, я вижу, что в политике Соединенных Штатов не только Рейган, а почти все функционеры систематически, каждый день, прибегают ко лжи – не раз, но каждый день – к преднамеренной и сознательной лжи.

Ты упомянул тут некоторых сеньоров вроде Пиночета. Предполагается, что Пиночет – человек набожный, а на его совести гибель тысяч людей, тысяч убитых, замученных, пропавших без вести; народ страдает от страшных репрессий, вынужден приносить огромные жертвы. Сегодня Чили – страна с самым высоким в Латинской Америке процентом безработных, и одновременно это самый высокий процент,

когда-либо бывший в стране.

Наверное, мы не в состоянии представить себе мучений, которые терпят миллионы людей из-за политики, на службе богатства и на службе интересов империализма. Война во Вьетнаме, во время которой было сброшено больше бомб, чем за всю Вторую мировую войну, стоила жизни миллионам людей. Несомненно, это не пример христианского духа. Та война родилась из лжи, весь этот инцидент в Тонкинском заливе был чудовищной выдумкой; все предлоги, использованные для начала той войны, были придуманы заранее.

И это мы видим постоянно в каждом заявлении правительства Соединенных Штатов о Южной Америке, о Сальвадоре, о Никарагуа. Я не буду говорить тебе о Кубе; о Кубе они лгут в течение двадцати шести лет. Действительно, все эти люди чудовищно лицемерны и часто, совершая преступления, взывают к имени Бога.

Фрей Бетто.  Разрешите команданте. Я хочу сказать, что бога, которого отвергаете вы, марксисты-ленинцы, я тоже отвергаю: бога капитала, бога эксплуатации, бога, во имя которого Испания и Португалия совершали миссионерскую евангелизацию Латинской Америки, сопровождая ее геноцидом в отношении индейцев; бога, который оправдал и освятил связи церкви с буржуазным государством; бога, который сегодня узаконивает военные диктатуры типа диктатуры Пиночета. Этот бог, которого вы отрицаете, этот бог, которого Маркс обличил в свое время, - мы тоже отрицаем этого бога; это не бог Библии, не бог Иисуса.

Библейские критерии для того, чтобы знать, кто действительно выполняет волю Божию, находятся в главе 25-й Евангелия от Матфея: я алкал, и вы дали мне есть; я жаждал, и вы напоили меня. И сегодня мы могли бы добавить: я не имел образования, и вы дали мне школы; я был болен, и вы дали мне здоровье; у меня не было жилья, и вы дали мне очаг. И тогда, заключает Иисус: «…так как вы сделали это одному из сих братьев Моих меньших, то сделали Мне».

Сейчас я только что был на встрече с группой кубинских студентов-христиан; они попросили меня сказать там, на месте, несколько слов, и один спросил меня, что по моему мнению, значит быть христианином в обществе, где много атеистов; я ответил: знаешь, для меня проблема атеизма – это не проблема марксизма, это наша проблема, проблема христиан; атеизм существует, потому что мы, христиане, исторически были неспособны последовательно претворять нашу веру. Все идет от этого. Когда анализируешь вклад, который внесла религия, оправдывая эксплуатацию на земле во имя вознаграждения на небе, видишь, что там закладываются основы, создающие условия для атеизма.

Я хотел сказать, что с евангелической точки зрения социалистическое общество, создающее условия жизни для народа, бессознательно осуществляет само то, что мы, люди веры, называем замыслами Бога в истории.

Фидель Кастро.  Кое-что из того, что ты говоришь, очень интересно, и я в моих разговорах с североамериканскими епископами – возвращаясь к тому, что привело к этому обмену мнениями между нами, - исходил именно из этих общих положений в христианском учении, из того, чему учили нас самих в детстве и отрочестве. Например, церковь осуждает чревоугодие; социализм, марксизм-ленинизм также критикует чревоугодие, можно сказать, почти с такой же силой. Эгоизм – одно из того, что мы критикуем более всего, и это осуждается церковью; жадность – еще одно отрицательное явление, на которое у нас одинаковые взгляды.

Я даже говорил епископам, что у вас есть миссионеры, которые, например, едут в Амазонию жить в индейских общинах или идут работать с прокаженными, что вы отправляетесь лечить больных во многих частях сета и что у нас есть интернационалисты, потому что десятки тысяч кубинцев выполняют интернационалистические миссии. Я называл им пример наших учителей в Никарагуа, две тысячи учителей, живущих в тяжелейших условиях вместе с крестьянскими семьями. Учителя и учительницы, что самое интересное, потому что почти пятьдесят процентов этих учителей, бывших в Никарагуа, - женщины, у многих есть семьи, дети; ни уезжали от семьи на два года, чтобы жить в самых отдаленных уголках гор и равнин Никарагуа, жить там, где живут они, в бедной хижине, есть то, что едят они. И иногда, как мне известно, в том же доме, жила семья, супружеская пара, дети, учитель или учительница и животные.

Был момент, когда мы стали беспокоиться о здоровье этих учителей. Мы старались послать им какую-то еду, мы беспокоились об их состоянии здоровья, о том, как они питаются; но было невозможно решить эту проблему, мы пытались решить ее, но это было невозможно. Ни один учитель, если получал плитку шоколада, или немного сгущенного молока, или порошкового молока, не ел этого там, где у детей не было ничего такого, то, что они получали, они немедленно раздавали.

Действительно, когда на Кубе мы обратились с призывом выделить добровольцев, чтобы ехать туда преподавать, откликнулись двадцать девять тысяч учителей; и когда несколько учителей было убито, вызвались ехать сто тысяч. Я мог бы спросить себя: какое современное латиноамериканское общество может мобилизовать сто тысяч учителей для работы в таких условиях? И я спрашиваю, могли бы они мобилизовать пятьсот человек, мобилизовать сто человек для работы в условиях, в которых собирались работать эти учителя, в спонтанной, добровольной форме? Мы, маленькая страна в десять миллионов жителей, имели сто тысяч мужчин и женщин, учителей, готовых туда ехать преподавать. И у нас есть преподаватели и учителя в странах Африки – в Анголе, Мозамбике, Эфиопии; и в странах Азии, скажем в Южном Йемене. У нас около тысячи пятисот врачей работают в самых отдаленных местах мира, в Азии, в Африке, десятки тысяч соотечественников выполняют интернационалистические миссии.

Я напомнил епископам, что, если у церкви есть миссионеры, у нас есть интернационалисты. Если вы возвеличиваете этот дух самопожертвования и другие моральные ценности, мы превозносим, прославляем эти же моральные ценности и стараемся донести их до сознания наших соотечественников.

Я сказал им даже больше: если бы церковь создала государство в соответствии с этими принципами, она создала бы государство наподобие нашего.

Фрей Бетто.  Да, но надеюсь, что церковь не будет пытаться снова сделать это, что правое христианство превратится в левое христианство.

Фидель Кастро.  Ну, я не предлагал епископам именно организовать государство, но сказал им, что если бы они создали его в соответствии с христианскими заповедями, они создали бы государство наподобие нашего. Потому что я говорил им: вот вы наверняка не разрешили бы азартные игры и не допускали их всеми средствами

в государстве, построенном на христианских принципах; мы искоренили игру. Вы

не допустили бы существование на улицах нищих и побирушек; наше государство – единственное в Латинской Америке, где нет нищих и побирушек. Вы не допустили бы существование брошенных детей; в нашей стране нет ни одного брошенного ребенка. Вы не пустили бы, чтобы дети голодали; в нашей стране нет ни одного голодного ребенка. Вы не позволили бы, чтобы старик остался без помощи, без присмотра; в нашей стране нет ни одного старика, оставшегося без помощи, без присмотра. Вы не согласились бы, чтобы в стране было полно безработных; в нашей стране нет безработных. Вы не допустили бы наркотики; в нашей стране наркотики искоренены. Вы не допустили бы проституции, этого страшного института, когда женщина вынуждена жить продажей своего тела; в нашей стране проституция была искоренена путем уничтожения дискриминации, создания возможностей работы для женщин, человеческих условий, ее социального продвижения. Было покончено с коррупцией, воровством, с растратами. И вот, все эти явления, против которых мы боролись, все эти проблемы, которые мы разрешили, были бы теми же, какие старалась бы разрешить церковь, если бы она создала гражданское государство в соответствии с заповедями христианства.

Фрей Бетто. Единственная проблема – мы продолжали бы иметь банки, а мне не нравится идея, чтобы у церкви были банки.

Фидель Кастро.  Ну, банк принадлежал бы уже не церкви, а государству, созданному церковью. Он принадлежал бы уже государству, а не собственно церкви.

В этом плане, в общих чертах, в общих чертах, проходили наши беседы, потому что мы обсудили вопросы с предельной глубиной.

Конечно, их интересовали также проблемы и заботы церкви в практическом плане; они спрашивали, как они могут помочь церкви, как могут прислать кое-какие материальные ресурсы. Я объяснил им, что в целом мы помогаем ремонтировать некоторые католические церкви и одерживать их в должном виде – целый ряд церквей, которые мы считаем культурным достоянием, мы помогаем им в этом плане, и что мы

не возражаем, если они помогут такими ресурсами для ремонта других церковных зданий. Их особенно интересовал вопрос об улучшении отношений между церковью и государством. Я сказал им об этом примерно так же, как объяснял тебе вчера: что действительно вначале существовали сложности, которые затем были преодолены, но что мы остановились на этом, ограничились просто тем, что сосуществуем, и ответственность за это лежит на обеих сторонах.

Я сказал им о намерении провести встречу с кубинскими епископами. В тот самый день, на приеме, мы переговорили с ними на эти темы, я сказал им, что в ближайшем будущем мы встретимся. Эта встреча еще не состоялась, потому что именно в эти последние месяцы у меня была масса работы, а я хотел посвятить этому делу определенное время; быть может, одной встречи будет недостаточно. Кроме того, я считал, что если я встречусь с католическими епископами, было бы также полезно встретиться и с остальными церквами; я предложил остальным христианским церквам тоже организовать встречу. Я также сказал монахиням, находившимся там, что нам надо бы встретиться, потому что мы, разумеется, поддерживаем частые контакты

с монахинями, которые занимаются определенной социальной работой.

Например, здесь есть религиозные ордены, работающие в больницах, работающие в приютах для престарелых. У нас также есть лепрозорий, хотя проказа в нашей стране, к счастью, уже искореняется; исторически здесь существовал лепрозорий, где работали монахини. Они работают и в других лечебных заведениях. Например, в Гаване есть учреждение, где ведется очень трудная работа с ненормальными детьми, с детьми врожденными пороками. Там плечом к плечу в одной и той же больнице работают монашенки и коммунисты.

Я на самом деле восхищаюсь работой этих сестер монахинь и говорю это не только тебе, я говорил это публично. Иногда я проводил сравнительные анализы: в некоторых приютах для престарелых администрация монахинь оказывается, как я вижу, более экономной и более эффективной, чем наша собственная администрация. Быть может, потому, что нам не хватает людей, готовых работать столько часов, сколько потребуется? Нет. Я был бы несправедлив, если бы не сказал, что есть тысячи медицинских сестер, врачей, техников в области здравоохранения и служащих больниц, которые выполняют тяжелые, трудные работы с большой любовью, совершенно так же, как может делать это сестра орден милосердия; но сестры ордена милосердия и других орденов, кроме того, что работают с любовью, очень строги в использовании ресурсов, расходуют их очень экономно, и учреждения, которыми они заведуют, обходятся очень недорого. Я говорю тебе это, потому что мы с большим удовольствием помогаем этим учреждениям.

Конечно, в учреждениях здравоохранения расходы несет государство. В приютах для престарелых, которыми заведуют монахини, значительную часть расходов также несет государство. Один из источников их доходов – это определенный вклад стариков, которые уже на пенсии и часть своей пенсии или всю пенсию передают приюту; но после победы революции все эти учреждения для престарелых, которыми заведовали монахини, получили полную поддержку государства; у них нет ни в чем нехватки, они ни в чем не нуждаются. Я лично прошу группу товарищей, которые работают непосредственно со мной, чтобы они посещали больницы и приюты, бывали там, узнавали обо всех проблемах, помогали решать затруднения. У меня есть одна сотрудница, которая систематически посещает приюты, содержащиеся монахинями, и любая их просьба – будь то строительные материалы, будь то транспортные средства, любые ресурсы, все, о чем бы они не попросили на протяжении этих лет, - немедленно удовлетворяется.

Если какое-нибудь светское лицо или товарищ, заведующий государственным учреждением, будь он даже членом партии, просит средства для чего-то, я всегда подвергаю их анализу, обсуждаю, анализирую; но я никогда не подвергал анализу заявку, сделанную монахиней – заведующей одним из этих учреждений. Почему? А-а! – потому что они никогда не просят больше того, что им нужно, и часто, наоборот, просят меньше, чем им нужно, они очень бережливы. И я публично, на одном из заседаний Национальной ассамблеи, говоря как раз об этих приютах для престарелых и проводя анализ их стоимости, сказал, что эти монашенки – образец коммунистов, это было передано по телевидению на всю страну. Я всегда говорил об отношении этих монахинь именно как об образце модели коммунистов, поскольку я считаю, что они действительно обладают теми качествами, которыми, как нам хотелось бы, должен обладать каждый коммунист.

Кроме того, они используют свой опыт, и это один из факторов, определяющих большую экономичность приютов для престарелых, которыми заведуют монахини. Это не значит, что там работают только монахини; у них много светских работников, служащих, которые помогают на кухне, помогают на строительстве, помогают в разных сферах.

В начале революции одной из мер, установившихся почти спонтанно, было упразднение обычая, когда один человек выполнял несколько работ. Это значит, что на определенной фабрике или учреждении раньше были люди, выполняющее некое задание, но, кроме того, они занимались другим или другими делами, - скажем, их обязанностью было мыть стены, но они также помогали на складе, переносили грузы, а в другой момент помогали делать что-то еще. Этот обычай был упразднен, т произошло это, повторяю, почти спонтанно. Может быть, повлияло то, что существовала безработица, и возможно, также оказывали давление рабочие организации в том смысле, чтобы уничтожить такую форму организации труда, которая могло бы сократить число занятых.

Монашенки сохранили этот обычай выполнения нескольких обязанностей, и они сами – пример тому. Вот скажем, я знаю одну из заведующих, которую зовут сестра Фара: она руководит приютом, выполняет обязанности медицинской сестры, для чего обладает соответствующей профессиональной подготовкой; кроме того, что она директор и непосредственно обслуживает одну из палат, когда надо сделать какое-то усовершенствование, что-то улучшить, она рисует планы того, что надо сделать, будь то какое-то устройство или туалет, приспособленный для старых людей; и еще она водит машину, имеющуюся в учреждении.

Я узнал об этом как раз тогда, когда моя сотрудница побывала в этом приюте, потому что они попросили у меня самосвал. Они обосновали просьбу тем, что надо вывозить мусор, и объясняли, какие расходы им приходится нести, нанимая для этого грузовик.

Я говорю сотруднице: «Пойди посмотри, в чем там дело; по числу стариков, находящихся в этом приюте, может, грузовик не будет использоваться полностью, и выйдет дороже содержать собственный грузовик, чем нанимать его по мере необходимости». Наверное, то был единственный случай, когда мы подвергли их просьбу проверке. Кроме того, надо было знать, какого объема грузовик они просят. Сотрудница пошла туда, разобралась. Речь шла не только о вывозке мусора, но и о перевозке строительных материалов и о других делах; и он обслуживал бы не один приют, а два. Тогда мы им решили выделить грузовик на эти цели. И сестра немедленно говорит: «Я сдам экзамены на первый класс». Что она хотела этим сказать? Что сдаст экзамены на водительские права, позволяющие водить ей грузовик. Понимаешь? И вот такой метод работы в приютах они применяют и к другим работникам, используют меньше персонала, это очень экономно.

Поэтому я с таким интересом разговаривал с ними в тот день и также очень заинтересован в широкой встрече, которую собираюсь провести с ними, ведь они тоже сообщили мне ряд важных данных о положении в этой области. Они объяснили, что если в некоторые из приютов переселяется супружеская пара, их приходится разделять, поскольку там отделения общие, муж живет в одном отделении, жена – в другом, и они говорили мне: «Как же нам разделять их после того, как они прожили вместе столько лет?» Они планировали расширить один из приютов и предлагали устроить там отдельные комнаты, чтобы супруги могли жить вместе.

В приютах, которые революция строила за последние годы на основе современного типового проекта, - можно сказать, что это частично не столько приюты, сколько отели для туристов, - действительно имеются все эти условия. Другие приюты более старой постройки, там нет этих удобств.

Но они также объяснили мне, что потребность в приютах возрастает, это, разумеется, понятно, поскольку средняя продолжительность жизни возросла, люди в нашей стране живут гораздо дольше, чем жили двадцать или тридцать лет назад, и как следствие, число лиц престарелого возраста увеличивается.

Мы, которые построили много школ, много больниц, детских садов, - все то, о чем я тебе говорил, - не построили достаточное количество приютов для всех, кто в них нуждается. Сознавая это, мы даже думаем о заведениях различного типа, потому что есть случаи, когда человек не обязательно должен спать в приюте, есть люди, живущие дома, с семьей, их дети работают, и проблема заключается в том, что днем они остаются одни, некому подать им еду, присмотреть за ними; и таким образом, есть старики, которым в течение дня только нужно место, где бы им был обеспечен уход. Мы думаем также о решениях такого типа, потому что, разумеется, традиционный приют обходится дорого, я хочу, чтобы ты знал: уход за стариками стоит дорого; мы обдумываем различные способы.

Говоря с ними, главным образом мне хочется подробно узнать об их опыте в этой области, где они выработали формы, методы, навыки работы, являющиеся для нас очень полезными и поучительными.

Фрей Бетто. Вы рассказали, как проходил разговор с североамериканскими епископами. Что вы можете сказать о встрече, которая будет у вас с кубинскими епископами?

Фидель Кастро. Я хочу встретиться не только с католическими епископами, а и с представителями евангелических церквей, чтобы не казалось, будто их игнорируют, и с монашенками, которые работают в приютах. Это будут три встречи. Я не смог сделать этого в последние недели, но известил их, они знают, что мы встретимся, и действительно очень воодушевлены этой встречей. Мы хотим обсудить серьезно и глубоко вопросы, представляющие общий интерес.

Мне осталось добавить, что североамериканские епископы также подняли вопрос о некоторых заключенных-контрреволюционерах – о лицах, как им, по их словам, было сообщено, очень престарелых или больных. Они привезли списки, и я пообещал им, что будут изучены все случаи тех, кто действительно болен. Я объяснил им, почему отбывают свои сроки – освободить их и отправить в Соединенные Штаты значило бы только умножать ряды элементов, которые совершают акции против Кубы, саботажи против Кубы, преступления против Кубы, или они могли бы отправиться с этими же целями

в Никарагуа или в другую страну, ведь иногда кое-кого из этих контрреволюционеров используют в Никарагуа, в Сальвадоре, они отправлялись туда совершать свои преступления; я сказал, что конечно же, мы держали в тюрьме тех, кто совершил контрреволюционные преступления, не из мстительности, а из-за необходимости защищать революцию, и поэтому мы просто не могли освободить тех людей, которые затем снова станут орудием Соединенных Штатов в их борьбе против Кубы; что мы несем за это ответственность, но что мы проанализируем случаи тех, кто действительно серьезно болен, поскольку, по нашему мнению, их уже нельзя использовать в насильственных действиях против кубинской революции или против других стран.

Мы сказали им также о некоторых заключенных батистовцах, поскольку есть отдельные бывшие военные, которые истязали и убивали, затем были осуждены и долгие годы находятся в тюрьме, и я сказал: «Вот видите, почти никто не беспокоится об этих людях; скорее беспокоятся о контрреволюционерах, завербованных Соединенными Штатами, перед которыми они чувствуют моральную ответственность». Я пообещал им, что мы по соей инициативе проанализируем случаи этих заключенных – бывших военных и обратимся к ним с предложением относительно самых старых и больных: готовы ли они принять этих людей в Соединенных Штатах в случае, если мы выпустим их на свободу.

Я затем убедился, что среди тех, о ком спрашивали представители североамериканской церкви, было определенное число этих батистовцев.

Мы взяли списки, проанализировали их, изучили в соответствии с этим критерием, просмотрели списки бывших батистовцев, которые оставались в тюрьме, и недавно сообщили епископам о всех случаях, которые мы готовы разрешить, - и заключенных-контрреволюционеров, и группы заключенных батистовцев, число которых больше.

В целом это составило семьдесят два или семьдесят три человека. Мы объяснили, что готовы выпустить их на свободу, если епископы получат им визы для въезда

в Соединенные Штаты, включая членов семьи, потому что проблема иных из этих людей в том, что они были солдатами или военными Батисты, убивали и пытали, и даже по прошествии более двадцати шести лет народ не забывает об этих фактах, и может получиться, что там, где они будут жить, появятся дети, родители, братья или другие родственники жертв. У них долгие сроки, некоторые из них уже старики и много лет провели в тюрьме. Революционные приговоры никогда не выносились из мщения, они выносились для того, чтобы такие поступки не остались безнаказанными, ведь они стоили нашему народу столько горя и боли, а также для защиты революции от ее врагов. Многим, к несчастью, удалось сбежать от наказания, и Соединенные Штаты приняли их с распростертыми объятиями.

Мы предложили епископам: «Было бы лучше, чтобы вы выхлопотали визы для тех, кого мы предложим. Здесь было бы трудно найти решение в этих случаях». Недавно глава миссии, представляющий наши интересы в Соединенных Штатах, связался с епископами, посетившими нас, и сообщил им о принятом нами решении, что конечно, очень обрадовало их, потому что на основе, которую мы обсудили, оказалось возможным найти выход во всех этих случаях. Теперь дело за североамериканской церковью – им надо добиться виз.

Фрей Бетто.  Перейдем к другим вопросам.

Команданте, мы впервые встретились ночью того дня, когда праздновалась первая годовщина Сандинистской революции, именно ночью 19 июля 1980 года, в доме у Серхио Рамиреса – в настоящее время вице-президента Никарагуа – при посредничестве нашего общего друга, падре Мигеля д`Эското. Помню, в ту ночь мы смогли поговорить около двух часов о религии и церкви в Латинской Америке, и вы делали мне общий, очень интересный обзор взаимоотношений религии и революции на Кубе.

Тогда я спросил вас, какую линию думает занять кубинское правительство в отношении церкви? С моей точки зрения я считал, что существуют три возможности. Первая – покончить с церковью, покончить с религией, и история доказала, что этим не только ничего не достигается, но это даже способствует усилению кампании, проводимой империализмом, относительно онтологической несовместимости христианства и социализма.

Второй возможностью было бы отодвинуть церковь, христиан на второй план.

В ту ночь я сказал, что, как мне думается, это тоже не только каким-то образом помогло бы империалистической политике обличений – дескать, вот что происходит, что делается в социалистических странах, - но также в определенной мере способствовало бы созданию условий для того, чтобы люди верующие, христиане в социалистических странах потенциально могли превратиться в контрреволюционеров.

И третья возможность – каким-то образом открыть путь к тому, чтобы христиане включились в процесс построения этого общества справедливости и братства.

В последующие годы у нс были новые встречи, и вы даже пригласили меня – необычный и похвальный шаг – начать ряд разговоров о религии и церкви, потому что кубинское правительство было заинтересовано в углублении этой темы. Я тогда сделал вам контрпредложение: я был согласен, если в то же время мог бы больше сблизиться с кубинской церковью.

И я получил возможность участвовать в собрании Кубинской епископальной конференции в феврале 1983 года, на котором я сказал епископам: «Церковь не поручала – и до сих пор не поручила - мне этого, но я готов по мере возможности помогать процессу сближения между церковью и государством в современном кубинском обществе».

Так вот, вы знаете мою любовь к церкви, мою преданность церкви. Могу вам сказать, что политика – искушение для меня, но у меня есть пастырский интерес, призвание, и в силу этого интереса я здесь, и в силу этого интереса мы проведем эту работу.

И я спросил бы вас: а почему вы, кубинское правительство и также социализм, заинтересованы в том, чтобы иметь активно действующую церковь, иметь христианскую общину, участвующую в общественном процессе? Ведь империалистическая пропаганда часто твердит, что социализм радикально против всех и всяких религиозных верований. Я хотел бы вас спросить: а как вы смотрите на это?

Фидель Кастро.  Ну хорошо, ты упомянул о том, как мы встретились в Никарагуа и познакомились в доме у Серхио Рамиреса. То было празднование первой годовщины победы Сандинистской революции; меня пригласили, я приехал, и при очень напряженной программе меня привезли на рассвете или почти на рассвете, потому что это было поздно ночью, в дом Серхио Рамиреса, где мы говорили с тобой и обсуждали эти темы.

Разумеется, тогда ты уже прекрасно знал о моих встречах с «Христианами за социализм» в Чили в 1971 году, когда я посетил эту страну во время правления Альенде и имел действительно очень приятную и чрезвычайно интересную встречу со всей той группой священников и христиан. Их было много, около двухсот. Кстати, в тот раз там были и приезжие из других стран. А еще раньше я встречался с падре Карденалем, сандинистом, писателем, поэтом.

Фрей Бетто. Он написал чудесную книгу о Кубе.

Фидель Кастро. Как раз за день до отъезда в Чили я должен был с ним повидаться и вечером заехал за ним; мы часа два крутились с ним на машине, разговаривая о положении в Никарагуа, на кое-какие из этих тем и на ряд других. Я был действительно удивлен, убедившись, как этот человек несколько недель спустя смог припомнить с большой точностью все, о чем мы говорили, и, кроме того, изложить это в такой красивой форме. Предполагалось, что мы встретимся и в Чили, но наши визиты не совпали. В той стране мы долго беседовали с «Христианами за социализм» и обсуждали эти темы – уже так давно, примерно тринадцать лет назад.

Позже, в связи с визитом на Ямайку, я тоже встречался с верующими, представителями различных христианских общин на Ямайке. Это было в октябре 1977 года. У нас тоже был длинный и серьезный разговор, в ходе которого я объяснил иные из моих тезисов, говорил об идее альянса между христианами и марксистами. Меня спросили: «Тактического альянса?» Я ответил: «Нет, стратегического альянса, чтобы осуществить социальные перемены, необходимые нашим народам». В Чили я уже говорил об этом.

Я также имел контакты с некоторыми крупными деятелями Всемирного совета церквей, и те, в свою очередь, очень интересовались проблемами третьего мира, проблемами борьбы против дискриминации, против апартеида, целым рядом проблем такого плана, и наши мнения по этим вопросам почти полностью совпадали.

На развитие этих идей оказывает огромное влияние возникновение целого движения внутри латиноамериканской церкви, участники которого приняли близко

к сердцу проблемы рабочих, крестьян, бедняков, начали бороться, проповедовать необходимость установления справедливости в наших странах. Так возникло это движение, которое называлось по-разному: в Чили – «Христиане за социализм». Движение возникло в разных местах Латинской Америки после победы кубинской революции, то есть оно созревало в течение последних двадцати пяти лет. Мы заметили, что латиноамериканская католическая церковь и другие церкви стали осознавать, насколько остры социальные проблемы, в каких ужасных условиях живут народы, и все большее число христиан решило бороться за бедняков.

Это также доказывается поведением христиан в Никарагуа, их выдающейся ролью в борьбе против Сомосы и в борьбе за социальные реформы и социальную справедливость в этой стране.

Я рассказывал тебе, что уже за много лет до победы Сандинистской революции я познакомился с падре Эрнесто Карденалем, знал его идеи и восхищался им; я восхищался им как писателем, как поэтом, но еще больше – как революционером. Позже я узнал таких людей, как Фернандо Карденаль, его брат; затем познакомился с д`Эското и так узнавал целый ряд видных деятелей и священников, которые отождествили себя с народом, боролись за народ и, не поддаваясь давлению империализма, твердо поддерживали революцию, видя в ней свое дело, это было для них вопросом совести, по-настоящему вопросом совести. Поэтому в дни моего визита в Никарагуа я встречаюсь там с группой религиозных руководителей.

Фрей Бетто. Я был на этой встрече.

Фидель Кастро. Как я сказал тебе прежде, это собрание не носило характера ни встречи в Чили, ни встречи на Ямайке, оно было очень коротким, не было времени углубляться в эти вопросы. В основном я просто встретился с ними, скорее пришел приветствовать их, и, кстати, в тот раз я познакомился с маленькой группой монахинь ордена Марикнолл, работавших в Никарагуа, женщин удивительной доброты, женщин благородных, энтузиастов, они произвели на меня большое впечатление. То были североамериканские монахини. Они пришли на собрание, и мы побеседовали с ними об этих проблемах. Они отнеслись к нам очень внимательно и тепло.

Я бы сказал, что уже в Никарагуа движение внутри церкви за народ, за бедняков и за социальную справедливость поднялось на очень высокий уровень.

В те дни сальвадорские революционеры тоже упорно боролись при поддержке многих крестьян, чтобы положить конец преступлениям, чтобы положить конец тирании, от которой страна страдала на протяжении десятилетий. Особенно обращало на себя внимание поведение монсеньора Ромеро, архиепископа Сальвадора, Поведение достойное, отважное, он обличал все совершавшиеся там преступления. Это даже стоило ему жизни.

Через некоторое время я получил ошеломляющее известие о том, что четверо монахинь ордена Марикнолл, среди которых находились и те, кто беседовал с нами в тот день, были зверски убиты в Сальвадоре. Конечно, позже стало известно, как все произошло и кто нес за этот ответственность: агенты репрессивного режима, поддерживаемые Соединенными Штатами, они надругались над этими четырьмя монахинями и убили их. И равным образом агенты, связанные с ЦРУ и империализмом, преступно и предательски убили архиепископа Сальвадора монсеньора Ромеро.

Ну так вот, мои встречи с группами христианских руководителей Латинской Америки Карибского бассейна уже становились привычными. Они знали, как я думаю, а я высоко ценил работу, которую они проводили. Именно в этих условиях проходит наша первая встреча, когда ты объяснил мне, какую работу проводит церковь в Бразилии, и тогда же состоялся разговор, о котором ты упоминал. Ты, уже, разумеется, знал, как я думаю, и знал, что у нас никогда даже и в мыслях не было покончить с религией в нашей стране. Я долго говорил с тобой об этом. Речь шла не только о политическом аспекте, а ведь мы – революционеры, и быть революционером значит быть политиком в самом высоком и самом чистом значении этого слова; те, кто не знает политической реальности, не имеют права даже начинать осуществление революционной программы, потому что они не приведут свой народ к победе, не смогут осуществить эту программу. Но в том, что касается религии, я ставлю на первое место не политический, а нравственный аспект и ставлю на первое место принципы, потому что никоим образом глубокие социальные перемены, социализм и коммунизм не ставились на повестку дня и не задумывались как нечто, что будет вторгаться во внутренний мир человека и отрицать право любого человеческого существа на свои мысли и на свои верования. Нам кажется, что это принадлежит к области самого интимного в человеке, и потому мы рассматриваем права, признаваемые нашей социалистической конституцией 1975 года, не просто как политический вопрос, а как нечто, идущее гораздо дальше, как вопрос принципов, уважения к праву человеку исповедовать веру, которую он считает своей. Это лежит

в сущности социализма, в сущности коммунизма и в сущности революционных идей о религиозных верованиях, как я тебе говорил, так же как уважение к жизни, уважение к личному достоинству, уважение к правам человека на труд, на благосостояние, на здоровье на образование, на культуру, которые составляют основную часть принципов революции и социализма.

Конечно, в нашей стране церковь не имела такого влияния и репутации, как в других латиноамериканских странах, по причинам, которые я тебе объяснил. То была церковь богатого меньшинства, а богатое меньшинство, в сущности, эмигрировало, по большей части эмигрировало. Однако это никогда не приводило к тому, что в нашей стране закрылась хоть одна церковь или была принята хоть какая-то мера против церковных заведений, несмотря на то что эти люди – как я тебе объяснял – встали на воинствующие позиции против революции и многие уехали в Соединенные Штаты; некоторые священники также заняли воинствующие позиции, уехали в Соединенные Штаты и проводили кампании, и даже благословили преступное вторжение наемников на Плайя-Хирон, чтобы назвать тебе один пример, блокаду Кубы и все преступления, которые империализм совершил против нашей страны, что на мой взгляд, находится в полном противоречии с принципами христианства. Но это тем не менее никогда

не приводило к принятию каких-либо мер против церкви. И хотя осталось мало практикующих верующих – потому что большинство, самая многочисленная группа была привлечена богатством и империалистической идеологией, немногие остались в нашей стране, они не составляли большую силу численно, а также мы не могли бы сказать, что политическую силу, - по строго принципиальным причинам, более чем политическим, мы последовательно придерживались революционных норм уважения к религиозным верованиям и религиозным институтам.

Так вот – как я тоже уже объяснил, начальные трудности были преодолены за сравнительно короткое время без всяких травм и частично благодаря позиции апостольского нунция на Кубе, которого я упомянул вчера. И вот тогда сложилась ситуация, при которой нельзя сказать, что церковь была отстранена, но установилось простое сосуществование между революцией и церковью, взаимное, полное, абсолютное уважение, однако, в сущности, дальше этого дело не пошло. Эти соображения я изложил вчера.

Разумеется, отношения с остальными церквами, с евангелическими церквами,

на протяжении всех этих лет складывались прекрасно, без единого конфликта. Я тебе, правда, назвал примеры отдельных сект, у которых возникают конфликты повсюду,

не только с социализмом или с кубинской революцией, но дело в том, что при ситуации, сложившейся между Соединенными Штатами и Кубой, Соединенным Штатам, естественно, на руку позиция некоторых из этих сект. Ведь для Соединенных Штатов – очень могущественной страны, которая угрожает нашей родине, - если какая-то секта

в нашей маленькой стране, противостоящей Соединенным Штатам, советует: не брать

в руки оружия для защиты родины, не приветствовать знамя, не вставать по стойке смирно при исполнении гимна, объективно выступая против целостности, безопасности и интересов революции, это устраивает империализм, это в его интересах. Но я признаю, что иные из этих сект имели сложности во многих местах. Такой могущественной стране, как Соединенные Штаты, они не наносят никакого ущерба. Пусть лучше они бы находились там и даже противодействовали бы звездным войнам. Если бы они добились этого, они оказали бы миру благодеяние.

Именно идея широкого похода, о которой мы говорили, заключена в положениях, изложенных мною в Чили и на Ямайке, она подразумевается как идея, но мы не продвинулись по этому пути. То есть ко времени наше встречи созданы все условия для взаимного восприятия наших соответствующих точек зрения о том, что касается отношений между христианством и революцией – назовем это так, не будем называть это церковью, назовем это христианством и социализмом.

И поэтому та встреча проходит в дружеском и гармоничном духе. Потом ты начал здесь свою деятельность; до меня не доходило об этом много сведений, потому что после нашей встречи ежедневная жизнь, борьба, битвы – все шло своим чередом; я узнал уже потом, что ты был здесь и что делал. Мы больше не встречались вплоть до недавнего времени, но естественно, признаюсь тебе, что меня порадовали и вдохновили настойчивость и постоянство, с какими ты продолжал действовать в духе нашего с тобой разговора и продолжал размышлять и вырабатывать подходы в этом лане, пока сравнительно недавно не произошла наша последняя встреча, в ходе которой мы более углубили эти темы и именно тогда договорились провести этот обмен мнениями это интервью, ты считал, что они помогут углубить данную тему.

Мы тоже действовали в том же духе, именно в том же духе, и встречи, которые будут у меня с кубинскими епископами, не связаны прямо со встречей с североамериканскими епископами. На встрече с североамериканскими епископами я объяснил и рассказал им, что мы думаем обо всем этом, и упомянул о нашем намерении встретиться с кубинским епископатом. Я просто проинформировал их о том, что уже созревало, вследствие всех этих контактов, которые у нас были; сначала появились идеи, идеи возникли из фактов, когда мы видели, как церковь занимает справедливые позиции, или если не церковь, то многие христиане, многие очень достойные священники, епископы, разные деятели церкви, занимающие справедливую, на наш взгляд, позицию – позицию борьбы против эксплуатации, борьбы против несправедливости, борьбы против зависимости, борьбы за освобождение. Это было первое, думаю, что в самом деле вдохнуло в нас мысли, выраженные в ходе встречи, о которой мы говорили. Это помогло дальнейшим контактам, ибо все это созревает, можно сказать, почти на протяжении почти на пятнадцати лет, точнее, тринадцати лет, но только я думаю, что мы приближаемся к моменту, когда надо конкретизировать, делать конкретные шаги, которые, собственно, уже начинают делать.

Значит факты, идеи, и за идеями – новые факты; так все эволюционировало вплоть до этого момента, до момента действительно решающего, если мы хотим идти дальше.

Я говорил тебе вчера, что это уже не только вопрос принципов, скажем, не только вопрос этический, это, с определенной точки зрения, даже вопрос эстетический. В каком смысле эстетический? Я думаю, что революция – это произведение, которое следует совершенствовать; нечто большее – произведение искусства.

Фрей Бетто.  Красивое определение!

Фидель Кастро. Так вот, если в революции мы видим, что есть группа граждан –

не важно, сколько их, их не обязательно должно быть два миллиона, или один миллион, или пятьсот тысяч: пусть их сто тысяч на десять миллионов – что есть один процент граждан, которые по мотивам религиозного порядка чувствуют, что могут быть объектом некой формы политической дискриминации – потому что достаточно быть не быть понятым в социальной среде, достаточно того, что нет понимания, и уже возникает страдание, достаточно этого простого факта, который может выражаться даже в скрытых формах недоверия, чтобы мы не могли чувствовать себя удовлетворенными.

Я объяснил тебе, что причина тому была исключительно историческая, потому что революция была полна решимости выжить в борьбе против очень могущественного врага, который хотел уничтожить ее хотя бы ценой жизни миллионов кубинцев. В истоках этого недоверия лежит то отождествление, которое создалось вначале между высшей церковной иерархией, контрреволюцией и империализмом, а недоверие порождает скрытые формы дискриминации, как, например, связанную с членством в партии или, быть может,

с участием в некоторых политически важных мероприятиях, и в силу этого кое-кто может считать, что существует противоречие между определенным верованием и элементарными обязанностями патриота и борца-революционера.

Ну хорошо, если мне скажут: есть сто тысяч – не знаю, каково точное число христиан на Кубе, - которые испытывают такие трудности, люди, которые могут соединять в себе все качества патриота и революционера, люди добрые, работящие, исполнительные, - это должно вызвать неудовлетворенность. Если мне скажут, что их пятьдесят тысяч, десять тысяч, даже если мне скажут, что есть только один, это произведение искусства – революция не будет завершенным. Также как если мне скажут, что есть один гражданин, который подвергается дискриминации из-за того, что она – женщина, - а какая страна Латинской Америки боролась более Кубы против дискриминации женщин и преуспела в этом? Раньше у нас была также расовая дискриминация. Если нам скажут, что есть один человек, который подвергается дискриминации из-за цвета своей кожи, лишь один-единственный, это должно стать поводом для глубокого беспокойства; не будет совершенным произведение искусства, которым является революция. Об этом мы упоминали раньше.

К этим соображениям, к этим критериям, к этим принципам добавляются также соображения политического характера. Если бы в революции, принесшей столько справедливости, сколько принесла социалистическая революция на Кубе, существовала бы какая-то форма дискриминации в отношении к человеку по религиозным причинам, это было бы полезно только врагам социализма, врагам революции, было бы полезно только тем, кто эксплуатирует, тем, кто грабит, тем, кто угнетает, тем, кто притесняет, тем, кто вторгается на чужую территорию, тем, кто угрожает, тем, кто предпочел бы скорее истребить народы Латинской Америки и Карибского бассейна, чем потерять свои привилегии; то есть к этим концепциям присоединяются также соображения политического плана, которые следовало бы иметь в виду.

Думаю, что эти суждения действительно выражают суть наших идей и объясняют наш интерес – по принципиальным причинам, но кроме того, по причинам политическим в лучшем смысле этого слова: ради того, чтобы дело революции, еще не завершенное в некоторых областях, было бы свободно от подобных ограничений.

Фрей Бетто. Очень хорошо, команданте.

Я хотел бы задать вам вопрос о следующем. Вы знаете – и об этом говорилось много раз, что после Второго Ватиканского собора, созванного папой Иоанном XХIII, а затем после латиноамериканского варианта собора – собрания Латиноамериканской епископальной конференции в Медельине в 1968 году в церкви на нашем континенте начались большие изменения; церковь больше приблизилась к беднякам, особенно в таких странах, как Бразилия, где в течение многих лет у власти были военные диктатуры, и я обычно говорю, что не столько церковь встала на сторону бедняков, сколько бедняки, вследствие подавления народного движения и синдикалистского движения, встали на сторону церкви, то есть нашли в церкви некое пространство, чтобы оставаться организованными, собранными, сознательными и активными. И в этом смысле, - я

не шучу, а повторяю слова, которые услышал по крайней мере, от двух бразильских епископов, - в этом смысле, по мере того, как бедняки наводняли церковь, католические священники и епископы начали обращаться в христианство. И сегодня во всей Латинской Америке есть бесчисленное множество низовых церковных общин; в Бразилии около ста тысяч низовых церковных общин – групп христиан, рабочих, крестьян, люмпенов, в них собрано около трех миллионов человек.

Почему столько низовых церковных общин на континенте?

Фидель Кастро.  Сколько, ты сказал, миллионов?

Фрей Бетто. Три миллиона в Бразилии. Их сто тысяч групп, куда входит примерно три миллиона человек.

Почему это происходит? Сегодня есть общины в Чили, в Боливии много общин, в Перу, в Эквадоре, в Гватемале, в Никарагуа, они играют, как вы сами подчеркнули, важную роль в процессе освобождения; в Мексике, в Сальвадоре, даже в освобожденных партизанами районах. Так вот, почему это, почему?

Если мы спросим латиноамериканского крестьянина, рабочего, домашнюю прислугу: каким вы видите мир? они наверняка ответят в религиозных категориях. Самое элементарное мировоззрение наших угнетенных в Латинской Америке – это религиозное мировоззрение.

И с моей точки зрения, одной из наиболее серьезных ошибок латиноамериканского левого движения, особенно левых марксистско-ленинского направления, было, работая с массами, проповедовать атеизм. Не то что они не должны говорить что думают, дело

не в этом; но, вместо того чтобы бережнее обращаться с религиозными взглядами людей, они препятствовали возможному установлению связи между своей политической программой и массами.

Непросто, например, убедить рабочего, крестьянина, что надо бороться за социализм, но очень просто сказать ему следующее: «Видишь ли, мы верим только

в одного Бога – Бога-отца. Если это правда, все мы должны жить как братья. А посмотри, в обществе, где мы живем, нет этого братства, которого желает Господь, его установлению препятствует расовая дискриминация, классовое неравенство, экономические противоречия, факт, что есть очень богатые люди и большинство очень бедных. И вот мы считаем, исходя из самых корней нашей веры, что бороться за братство значит, бороться против всех этих положений, которые не позволяют, конкретно и исторически, добиться социального равенства, справедливости, свободы, полного достоинства для всех, независимо от их работы, их цвета кожи, их воззрений». И этим объясняется, почему в последние годы эта работа получила такое широкое развитие.

И вот, размышления, родившиеся из факта существования этих общин, размышления о вере, которая служит светом, чтобы побуждать людей бороться за освобождение в Гватемале, в Перу, в Бразилии, в Сальвадоре, во всех странах, систематизированные теологами, - именно это и есть то, что мы сегодня называем Теологией освобождения.

Мне хотелось бы спросить, как вы смотрите на эти общины. Теперь идет целая полемика о Теологии освобождения, Рейган и Программа Санта-Фе даже считают ее мощным подрывным элементом? Как вы расцениваете Теологию освобождения, что вы думаете об этом?

Фидель Кастро.  Ты довольно долго и очень интересно излагаешь свой тезис, а в конце задаешь вопрос. Так вот, для ответа на твой вопрос мне надо так или иначе, вернуться к некоторым твоим положениям.

Ты назвал ошибкой политического движения, левого марксистско-ленинского движения форму подхода к религиозной проблеме и к проповеди атеизма в Латинской Америке. Я в действительности не могу знать, как каждое из левых движений и каждая из коммунистических партий и других левых партий Латинской Америки подходят к религиозному вопросу, поскольку в целом темы разговоров и обсуждений на встречах с этими организациями всегда вращаются вокруг других проблем: экономического положения, уровня бедности, положения масс; короче, они говорят главным образом о политических проблемах, и я на самом деле не помню, чтобы в разговорах, в тех многих разговорах, которые были у нас на протяжении двадцати шести лет с представителями и членами этих партий, мы анализировали такие проблемы. Потому я не могу тебе сказать, как они думают; но ты живешь в латиноамериканской стране, посещаешь другие и должен знать об этом больше, чем я.

Разумеется, я считаю, что политическое, революционное движение должно анализировать ситуацию с учетом данных условий, существующих в данный момент, и вырабатывать свою стратегию, свою тактику и свои взгляды не только исходя из доктрин, хотя, конечно, надо исходить и из доктрин, доктрина – это нечто, что надо применить на практике, провести в жизнь. Если нет правильных стратегий и тактики в применении политической идеи, тогда какой бы справедливой ни была политическая идея, она превращается в утопию, но уже не потому, что она неосуществима объективно, а потому, что она неосуществима субъективно.

Я прекрасно могу объяснить себе противоречия, возникшие между политико-революционными идеями и церковью, прекрасно объясняю себе их. Ну хорошо, если бы я был одним из прежних коренных жителей Кубы, индейцем сибонеем, и вот появляются иностранцы с аркебузами, арбалетами, мечами, королевским гербом и крестом, нападают на мою деревню, убивают тех, кого, по их мнению, должны убить, захватывают в плен тех, кого хотят, - захватывали в плен всех, потому что испанцы, возвращаясь в Испанию, и Колумб в том числе, первым делом забирали с собой индейцев, чтобы показать их там, что составляет вопиющее нарушение самых элементарных прав индейцев, которые жили здесь; потому что ни у кого не спросили разрешения, чтобы отвезти их в Европу как трофей, их поймали также, как ловят волка, льва, слона или обезьяну, совершенно так же, - что я думал бы обо всем этом? До сих пор допускалось нарушение прав животных – обезьян, львов и слонов, но думаю, что уже давно в человеческом сознании сложилось представление о человеческих правах, правах человека, будь он белый, индеец, желтый, черный, метис, кто бы то ни был.

Если бы мы спросили мексиканского индейца, оказавшегося в таких же условиях, что он думает обо всем этом, его ответ не был бы очень почтительным по отношению к конкистадорам и их религиозным верованиям. Они пришли с мечом и крестом покорять, порабощать и эксплуатировать «неверных», которых, в конце концов, также следовало считать творениями Божьими. Так был завоеван этот континент; мессианская вера внедрялась кровью, она кровью внедряла западную христианскую цивилизацию. Кто думает, что владеет правдой, не может распространять ее, убивая и порабощая народы.

Наиболее объективной правдой, с которой столкнулись страны, завоеванные более развитыми народами, была потеря свободы, насилие, эксплуатация, цепи, а порой даже истребление.

Надо сказать, что в тот ранний период уже были некоторые священники, которые протестовали против этих неслыханных преступлений, как, например, падре Бартоломе

де лас Касас.

Фрей Бетто. Он жил здесь, он тоже был доминиканцем.

Фидель Кастро. Орден может гордиться им, потому что он был одним из самых достойных его представителей. Он обличал происходившее и протестовал против ужасов, последовавших за конкистой.

На протяжении веков существовал колониализм, мир был поделен между европейскими державами, целые континенты – Азия, Африка и Америка – были поделены, захвачены и веками подвергались эксплуатации. Они принесли также свою религию; некоторым образом то была религия завоевателей, поработителей и эксплуататоров. Верно и то, что эта религия, по своему внутреннему содержанию и, я бы сказал, по своему человеческому содержанию, по своей благородной и солидарной сущности, хотя и вопреки фактам и реальному поведению носителей этой религии, завоевателей – я не говорю о священниках, - в конце концов, как в Древнем Риме, превратилась в религию рабов. В этом полушарии, где испанцы находились в течение трех веков – на Кубе почти четыре, потому что мы были завоеваны одними из первых и освободились последними, - религия конкистадоров получила широкое распространение.

Такого не случилось в Азии, потому что там уже существовали глубоко укоренившиеся религии и более стойкие старые культуры. Например, там местными религиями были индуизм, буддизм и другие, также обладающие очень богатым содержанием. Христианство столкнулось с другими религиями, с другой философией; завоевание было менее полным, менее универсальным, эти земли даже не были покорены. И вследствие этого ты видишь, что в арабском мире и на Ближнем Востоке преобладало мусульманство, несмотря на крестовые походы, последующее завоевание и господство западных европейцев; в станах Юго-Восточной Азии и в Индии преобладали индуизм и буддизм, несмотря на колонизацию этих стран Европой; к востоку от Индии, в иных частях Азии, в Китае и других странах также преобладали местные религии, несмотря на господство европейцев.

В самой феодальной Европе, где земля и люди принадлежали феодальной знати, церковь была, без сомнения, союзницей этой системы эксплуатации, хоть и несла утешение душам; сохранялось противоречие между социальной системой и церковной доктриной.

В царской империи существовал тесный союз между империей, знатью, помещиками-феодалами, землевладельцами и церковью. Это неоспоримая историческая истина, и такое положение длилось много веков.

Африка была завоевана силой оружия, вся Африка, за исключением одной страны, Эфиопии. В одних местах завоеватели оставались дольше, в других – меньше; Было меньше культурной ассимиляции; в Африке христианство так не победило по настоящему. На севере Африки жили мусульмане; остальные религии были анимистическими. Но в Африке на протяжении веков западные завоеватели занимались главным образом не проповедью христианства, а вывозом рабов. Не знаю, подсчитал ли кто-нибудь с точностью, сколько десятков миллионов свободных людей захватили европейцы в Африке, поработили и привезли в Латинскую Америку, в район Карибского бассейна и в Северную Америку, чтобы продать как товар, - быть может, сто миллионов. Наверное, кто-нибудь проводил такие исследования. Считается, что самое малое пятьдесят миллионов были довезены живыми, но большое их число, может – даже большее, погибло в процессе поимки и при переезде через Атлантический океан.

Фрей Бетто. В Бразилию довезли живыми четыре миллиона.

Фидель Кастро. Можно подсчитать, сколько людей умерло вдали от мест, где они родились, вдали от семей, вдали от всего. Эта ужасная система существовала почти четыре века. Просто в течение веков преобладало техническое, экономическое и военное господство Западной Европы над народами, которые составляют сегодня третий мир.

Индейцы во многих местах были истреблены, на Кубе – практически все, но в других местах этого не смогли сделать – потому что индейцев было слишком много, или

потому что их лучше берегли, как рабочую силу.

Африканцев веками превращали в рабов безо всяких различий. Рабство продолжало существовать даже после независимости Соединенных Штатов, несмотря на торжественную декларацию о неотъемлемых правах человека, «пожалованных ему Творцом» и считающихся «очевидными истинами». Почти целый век миллионы африканских негров и их потомки оставались рабами. Это было для них единственной очевидной истиной и единственным правом, которое предоставили им творцы рабства и капитализма.

В той же самой стране после независимости индейцы были просто истреблены, и были истреблены христианами – европейцами и их потомками, а ведь, с другой стороны, все эти люди были очень религиозными, они называли себя христианами. Это неоспоримая историческая истина.

Даже в Аргентине христиане, следуя примеру Соединенных Штатов, в эпоху Росаса[X2] заняли земли коренного населения и истребили индейцев; во многих местах действовал метод истребления коренного населения.

И вот так получается, что в Европе существовали веками в тесном союзе феодалы, знать и высшая церковная иерархия, и они держали в повиновении и эксплуатировали рабов и крестьян. В царской империи в то же самое время происходило почти до конца прошлого века.

Исторически нельзя отрицать, что церковь – скажем, церкви конкистадоров, угнетателей и эксплуататоров – была на стороне конкистадоров, угнетателей и эксплуататоров. Никогда церковь, в сущности, резко, категорично не осуждала рабство – этот безобразный феномен, не укладывающийся сегодня в нашем сознании, - никогда его не осуждала; никогда не осуждала порабощение негра или порабощение индейца; никогда не осуждала истребление коренного населения, все эти зверства, которые совершались против них, когда их лишали земель, богатств, культуры и даже жизни; никогда ни одна из церквей не осудила этого. В действительности эта система существовала

на протяжении веков.

Нет ничего удивительного, что революционная мысль, которая зародилась

с началом борьбы против этих вековых несправедливостей, была пропитана антирелигиозным духом. Да, зарождение идей революционного движения имеет реальное, историческое объяснение; этот дух появился во Франции в ходе буржуазной революции,

в борьбе против всего этого, и также проявился в революции большевиков; сначала он проявился в либерализме; уже в философии Жан-Жака Руссо и французских энциклопедистов проявлялся этот антирелигиозный дух, он ощущался не только

в социализме; он проявился затем в марксизме-ленинизме, в силу этих исторических причин. Никогда не осуждался капитализм; быть может, в будущем, через сто, двести лет, когда уже больше не будет и следов этой капиталистической системы, кое-кто скажет

с горечью: на протяжении веков церкви капиталистов не осуждали капиталистическую систему, не осуждали империалистическую систему – так же как сегодня мы говорим, что они на протяжении веков не осуждали рабство, истребление индейцев и колониализм.

Сегодня революционеры борются против этой господствующей системы эксплуатации, также безжалостной. И значит, есть объяснение тому, что ты называешь ошибками, и что действительно может быть ошибками. Потому что вопрос заключается

в том, как идея, как социальная, революционная программа претворяется на практике.

И если ты говоришь, что в сегодняшних условиях Латинской Америки ошибочно ставить акцент на философских различиях с христианами, которые, будучи большинством народа, являются массовыми жертвами системы; ошибочно делать упор на этом аспекте, вместо того чтобы концентрировать силы на убеждении и объединить в общей борьбе всех, кто одинаково стремится к справедливости, - тогда я сказал бы, что ты прав; но я сказал бы, что ты гораздо более прав, поскольку мы видим, как повышается сознательность христиан или большей части христиан в Латинской Америке. Если мы будем учитывать этот факт и конкретные условия, то совершенно верно и справедливо заявлять, что революционное движение должно правильно подходить к этому вопросу и избегать любой ценой доктриной риторики, которая ранит религиозные чувства населения, включая трудящихся, крестьян, средние слои, что только помогало бы самой системе эксплуатации.

Я бы сказал, что перед лицом новой реальности следовало бы изменить подход

к этой проблеме и ее рассмотрение со стороны левых. В этом я полностью согласен

с тобой. Для меня это несомненно. Но если на протяжении долгого исторического периода вера использовалась как орудие порабощения и угнетения, то логично, что люди, мечтающие изменить эту несправедливую систему, вступают в противоречие с религиозными убеждениями, с этими орудиями, с этой верой.

Думаю, что огромная историческая важность Теологии освобождения, или Церкви освобождения – как ее не назови, - состоит именно в том, что она находит глубокий отклик в политических концепциях верующих. И я сказал бы больше: это означает также новую встречу сегодняшних верующих с верующими вчерашнего дня, с тем далеким вчера, с первыми веками после возникновения христианства, после Христа. Я мог бы определить Церковь освобождения, или Теологию освобождения, как встречу христианства со своими корнями, со своей самой прекрасной, самой привлекательной, самой героической и самой славной историей – я могу так сказать, - встречу столь широкую, что все левое движение Латинской Америки должно рассматривать это как одно из главнейших событий из всех, что произошли в наше время. Мы можем сказать так, потому что это как раз помогает лишить эксплуататоров, завоевателей, угнетателей, агрессоров, грабителей наших народов, тех, кто держит нас в невежестве, в болезнях,

в нищете, быть может, самого драгоценного орудия, на которое они могут рассчитывать, чтобы сбивать массы с толку, обманывать их, отчуждать их и продолжать их эксплуатировать.

В течение всего этого долгого исторического периода, о котором я говорил, на меркантилистском и христианском Западе дошли до того, что даже обсуждали, есть ли у индейца душа, есть ли у негра душа, есть ли у индийца душа – я имею в виду индийца из Индии, а не индейца из Латинской Америки, - есть ли у желтокожего душа. И практически единственное, что в конце концов получили они за долгие века ужаса, эксплуатации, всяческих преступлений, - это то, что за ними действительно признали душу, но они отнюдь не получили благодаря этому иных прав, кроме права терпеть рабство, эксплуатацию, подвергаться грабежу и умирать.

Даже буржуазная революция, которая говорила о неотъемлемых правах человека – во Франции, в Соединенных Штатах, везде, - не признала эти положения за индейцами, за неграми, за желтокожими, за метисами; то были неотъемлемые права только для белых. Эти права на свободу, на целостность, на жизнь, к которым мы можем добавить право на здоровье, на образование, на культуру, на достойный и свободный труд, великая буржуазная революция признала только за белыми европейцами. И вот история горько и неумолимо свидетельствует, что ни одно из этих прав не признавалось за народами третьего мира. Конечно же, наша Латинская Америка находится в этом третьем мире.

И до сих пор – скажем правду – десяткам миллионам, сотням миллионам бедных крестьян, рабочих, живущих на нищенский заработок, обитателей окраин, которые прозябают в трущобах, окружающих все столицы Латинской Америки, действительно единственное, что с большим трудом было пожаловано, - это признание того, что у них есть душа.

Фрей Бетто.  Душа и тело, Команданте, единство весь человек.

Фидель Кастро. Но если начать признавать, что духовно все равны, бедные и богатые, негры и белые, безземельные крестьяне и землевладельцы, тогда надо признавать, что у всех этих людей, человеческих существ, у которых есть душа и есть тело, так же как у белых, так же как у богатых, есть те же права, что и у других.

Вот так я понимаю я сущность борьбы, которую вы ведете, и нет ничего странного, что империя – Соединенные Штаты, ее правительство, ее теоретики и глашатаи начали приходить в столкновение с Теологией освобождения и рекомендовать самым решительным образом бороться против нее как против подрывного феномена, потому что надо сохранять на практике принцип, что у нас нет даже души. Ведь если у нас есть душа и, кроме того, тело, следовало бы признать, что у нас также есть право жить, питаться, заботиться о здоровье, получать образование, иметь жилище, располагать работой и вести достойную жизнь; право на то, чтобы жены и дочери трудящегося не шли на улицу или чтобы семья не была вынуждена жить в городских трущобах игрой, наркотиками, воровством или милостыней.

Логично, что теория или религиозная позиция, которая идет навстречу лучшему, что было в истории христианства, находилась бы в полном противоречии с интересами империализма. Ибо я все еще думаю, что хоть теоретически за нами признается наличие души, теоретики империализма, господа, которые составили Программу Санта-Фе, считают – я уверен в этом, - что у негров, индейцев, метисов или просто у граждан третьего мира нет души, хоть эти господа и называют себя группой Санта-Фе – Святой Веры. В этом вся суть, и потому я прекрасно понимаю их бешеную оппозицию, так же как думаю, что могу оценить историческую важность выбора, который сделала значительная часть латиноамериканской церкви, выступающей за дело бедняков.

Ты выразился действительно очень красиво, сказав, что бедняки наводнили церковь. Я думаю, что наводнила церковь боль бедняков, наводнила церковь несказанная трагедия этих масс. Думаю, что крик горя дошел до церкви, дошел прежде всего до пастырей, которые были ближе всех к пастве, могли слышать вблизи ее крики, ее боль, ее страдания.

Эхо донеслось немного дальше, до епископов, кардиналов, даже до папы – до Иоанна XXIII. Третий мир и революционеры третьего мира ощутили влияние глубоких положений, высказанных Иоанном XXIII, о котором действительно вспоминают в наших странах с уважением и симпатией, вспоминают все, включая марксистов-ленинцев.

Я думаю, что в проповедях Иоанна XXIII надо искать, без сомнения, истоки этого импульса, этого выбора и этого отношения многих священников и епископов, повернувшихся лицом к беднякам третьего мира, и особенно Латинской Америки.

Фрей Бетто. Иоанн XXIII был крестьянином, который дошел до папского престола.

Фидель Кастро.  Видимо, этот фактор имел большое влияние на его взгляды; мы

не можем говорить о церковном движении в Латинской Америке, об этом приближении

к народу, не упоминая Иоанна XXIII. Даже мы сами не заметили этих перемен, потому что ты говоришь, что они начались с 1968 года. Мы видели на деле влияние идей

Иоанна XXIII на эволюцию католической церкви и на возникновение этого движения. Думаю, что влияние было взаимным, было обоюдным: бедняки влияли на церковь, и церковь, в свою очередь, отражая эти страдания или откликаясь на них, также проникла в души бедняков. Могу тебя заверить, что никогда церковь имела в этом полушарии того престижа и авторитета, какого достигла с момента, когда многие священники и епископы начали отождествлять себя с делом бедняков.

Фрей Бетто.  Вы знаете, что сейчас в Европе многие – даже люди церкви – думают, будто Теология освобождения – это просто плод марксистских манипуляций церковью.

Я человек, полностью отождествляющий себя с Теологией освобождения, сказал бы больше, Команданте: благодаря Теологии освобождения я считаю, что сегодня моя христианская вера стала глубже.

Так вот, европейская церковь и европейское общество в течение многих веков были центром мира, и церковь привыкла экспортировать в остальные части света не только свою модель церкви, но также и свою теологию. Я верю в теологию, теология – это размышление, рождающееся из веры христианской общины; в этом смысле всякий христианин, который размышляет, исходя из своей веры, занимается теологией, но не всякий христианин теолог; теологи – это те, у кого есть научная база, научные знания, необходимые для теологии, и в то же время контакт с общиной, и они способны размышлять и систематизировать размышления христианского народа.

Мы сознаем, что в Европе родилась новая теология, мы называем ее либеральной теологией, она имеет свою ценность; но как всякая теология, она отражает проблематику, свойственную европейской действительности. А какие важные события произошли в этом веке в европейской действительности? Две большие войны. Этот факт породил во всей европейской культуре мучительный вопрос о цене человеческой личности, о смысле жизни и так далее. Если мы возьмем философию Хайдеггера, Сартра, фильмы Феллини, Бунюэля, картины Пикассо, книги Камю, Томаса Манна, Герберта Джойса, все эти люди пытаются ответить на тревожный вопрос: какую ценность имеет человеческая личность? И именно в этом плане, в личностной философии европейская теология нашла среду, необходимую для ее связи с действительностью.

Хорошо, а какое время самое важное событие произошло в этом веке в истории Латинской Америки? Война? Нет. У нас были локальные войны, но не было войны континентального масштаба. Самая важная проблема или самый важный факт в истории Латинской Америки – это существование масс обездоленных; значит, наша проблема – это не философская проблема личности. Мучительный вопрос, который мы должны задавать, звучит так: почему, когда мир достиг невиданного технологического прогресса, в Латинской Америке коллективно, в огромном большинстве существует не-личность? Большинство латиноамериканцев находятся на положении не-личности в том смысле, что они часто живут в худших условиях, чем животные; бразильские стада живут лучше, чем большинство бразильского населения. И чтобы проанализировать это, для теологии недостаточно помощи философии, необходимо знать причины этого явления, и тогда неизбежно должны прийти на помощь социальные науки, а в социальных науках нельзя игнорировать вклад марксизма.

В момент, когда из долга справедливости перед этим народом, из долга правды перед научным анализом, Теология освобождения выступает с подобных позиций, она сталкивается с очень сильной реакцией части церкви, и эта реакция приводит к тому, что отдельные наши товарищи, например бразильский теолог Леонардо Бофф, подвергаются наказанию за то, что они претворили свое самое элементарное право теолога церкви – право разговаривать о вере, отталкиваясь от действительного и истории своего народа.

Мне хотелось бы, чтобы вы высказали свое мнение – вы, кто ежедневно следит за мировыми новостями, за тем, что происходит. Какое впечатление производит, какой отклик находит у вас вся эта полемика вокруг Теологии освобождения? Как вы реагируете на это – она вызывает у вас какой-то интерес, вызывает у вас какую-то более личную реакцию как человека и как политика, столкнувшегося с этим явлением? Мне хотелось немного услышать об этом.

Фидель Кастро. Ты задаешь мне вопрос, ставишь передо мной проблему одну из самых трудных, даже, можно сказать, из самых деликатных. Снова я вынужден вернуться к некоторым затронутым тобой положениям, в первую очередь к идее манипуляции.

Мы уже говорили об этом, обсуждали это в прошлый раз, когда еще не начали интервью. Я сказал следующее: манипуляторы никогда и нигде не заслуживали ни у кого уважения, и к тому же манипуляторы никогда и нигде не имели успеха, манипуляторы подобны корабликам, которые движутся по ветру, по воле волн. Манипуляция – синоним оппортунизма, манипуляция не имеет базы, не имеет корней. Думаю, что ты не станешь нисколько меня уважать, если заметишь, что я манипулятор, и таким же образом ни один революционер не станет уважать ни тебя, ни других, которые думают как ты, если у нас будет чувство, что это люди, которыми можно манипулировать. Считаю, что уважение, взаимоотношения, серьезные размышления, понимание – все это возможно среди настоящих людей; если бы ты не был глубоко верующим, твои мысли не могли бы произвести и не произвели бы никакого впечатления на нас.

Я скажу, что мне лично внушило наибольшее уважение к тебе то, что я почувствовал твою глубокую убежденность и религиозную веру, и я уверен, что люди церкви, которых беспокоят эти вопросы, такие же, как ты. Если бы мы, революционеры, исходили из того, что вы не настоящие люди, ничто из того, о чем мы говорили, не имело бы смысла – ни идеи, которые мы обсуждали, ни идеи альянса и даже единства, как я уже сказал в Никарагуа, между христианами и марксистами; потому что настоящий марксист не доверяет фальшивым христианам и настоящий христианин не доверяет фальшивым марксистам. Только это убеждение может служить основой прочных и длительных отношений.

Ну хорошо, не будем обращать внимания на это большого внимания, потому что народная пословица гласит: «Лгун заметнее хромого». Веру христианина и веру революционера нельзя симулировать, и ложь нельзя скрыть.

Я понимаю, что те, кого действительно беспокоит наличие такой веры как у одних, так и других, прибегают к упрощенным аргументам. Слушая, как ты говорил о Европе, о либеральной теологии, об исторических факторах и больших событиях, повлиявших на идеи выдающихся европейских мыслителей, я отметил, что ты действительно много размышлял об этих проблемах, и меня действительно восхищает, впечатляет твое утверждение о различиях с европейской реальностью, когда ты говоришь о массовости нищеты как основного и определяющего фактора на нашем полушарии. И это не только верно или оставалось верным в течение последних сорока или пятидесяти лет, но с каждым годом и с каждым днем становится все вернее. Потому что даже если экономический кризис 1930 года был одной из самых страшных экономических и социальных трагедий в Латинской Америке, современный кризис намного серьезнее, потому что тогда в Латинской Америке жило около ста миллионов человек, а сегодня население Латинской Америки составляет около четырехсот миллионов человек, и средства к существованию сократились, даже природные ресурсы сократились.

Не знаю, как жили первобытные люди, хотя на этот счет существует ряд теорий. Говорят, что первобытный человек жил охотой, рыболовством, сборов фруктов, когда в лесах было много зверей и в озерах и реках – много рыбы. Не существовало сегодняшнего загрязнения, было много древесины, чтобы разводить огонь и греться, и были корни, фрукты, которыми питался человек. Эти естественные средства все более истощались, исчезали или загрязнялись, или у них появлялись ревнивые владельцы, а число человеческих существ умножалось в бесконечное число раз.

Сегодня человек не может жить сбором плодов и охотой; ему приходится жить интенсивным земледелием, разведением рыбы, развитым рыболовством с помощью соответствующих технических средств и промышленностью. Сегодня человек не может жить без образования. Сегодня человек не может жить без медицинской помощи; в ту эпоху, согласно закону естественного отбора, выживали те, кто был крепче физически, кто был выносливее. Сегодня человеку надо извлекать максимум из земли, ему нужны элементарные средства к существованию, которые нельзя просто собрать, взять у окружающей природы. И массовость нищеты идет именно от того, что сотням миллионов людей в этом полушарии не хватает жизненных средств. Я полностью согласен с тобой, когда ты говоришь о не-личности.

Как раз когда мы говорили с Жоэлмиром Бетингом, он объяснил нам, что в Бразилии из населения примерно в сто тридцать пять миллионов тридцать два миллиона человек живут на уровне потребления, примерно равном Бельгии, другие тридцать миллионов живут ниже этого уровня, сорок миллионов – на минимальном уровне выживания и тридцать миллионов – ниже минимального уровня выживания. К какой категории мы можем отнести всех этих людей, которые живут в трущобах, у которых нет работы, которые не могут ходить в школу, у которых нет абсолютно никаких средств к существованию? Несомненно, к категории не-личностей. И ты уже видишь, что в большинстве стран Латинской Америки более половины населения входит в категорию не-личностей, в то время как, может быть пятнадцать процентов или двадцать процентов, скажем, между десятью и двадцатью процентами, по своим возможностям и потреблению живут на уровне Бельгии. Этим мы можем сказать, между двумястами пятьюдесятью и тремястами миллионов человек в этом полушарии – то есть примерно три четверти всего населения – могут в большей или меньшей степени относиться к категории не-личностей.

Я полностью согласен с тем, что ты говорил; но я также выслушал с большим интересом твою постановку вопроса относительно причин этого. Было бы долго объяснять почему, но объяснение всему хранится в недрах истории, оно связано с колониализмом и рабством. Богатства, извлеченные из этого полушария, пошли на финансирование развития великих индустриальных держав в Европе, самих Соединенных Штатов. Как я говорил тебе раньше, рабство в Соединенных Штатах исчезло лишь через век после независимости.

В основе всего лежит отсталость, неоколониализм, очень разнообразные формы грабежа путем неравного обмена, протекционистской политики, демпинга, безжалостной эксплуатации природных и людских ресурсов этого полушария, огромных процентных ставок, валютной политики и сложной совокупности методов эксплуатации, которые держат страны третьего мира в зависимости, в отсталости и бедности, что в Латинской Америке чувствуется острее, поскольку здесь существует более высокий уровень образования и социального, политического и культурного развития, поступает больше информации о западных обществах потребления, столь пропагандируемых в нашем полушарии, и потому люди больше осознают свое неравноправие и свою бедность, чем

в других районах третьего мира – в Африке и в Азии, и от всего этого ситуация приобретает потенциально более опасный и более взрывчатый характер с политической и социальной точки зрения.

Меня очень интересует твое мнение – и я вполне разделяю его, - о том, что марксизм внес важный вклад в развитие общественных наук. Я прекрасно могу себе объяснить, почему те, кого с религиозных точек зрения беспокоят эти вопросы, кто стремится найти им объяснение, проводить исследования, определенным образом используют марксизм как инструмент анализа, поскольку исследование должно иметь под собой научную базу и должно располагать научным методом анализа. Они используют марксизм не для объяснения теологических проблем или метафизических и философских проблем, а для объяснения явлений и проблем экономических, социальных и политических. Это подобно тому, что вот человек должен поставить диагноз болезни, и используя прибор, медицинский аппарат, он не принимает во внимание, произвели ли его в Соединенных Штатах, во Франции, в Советском Союзе, в Японии или в любой другой стране. Наука как таковая не имеет идеологии; то есть научный инструмент – лекарство, медицинское оборудование, промышленный аппарат, машина сами по себе не имеют идеологии. Научное истолкование может породить политическую идеологию, я не говорю о религиозном веровании.

В общем, я понимаю это прекрасно. Но кто использует сегодня марксизм как инструмент – теологи освобождения или некоторые теологи освобождения? Я не в состоянии утверждать, до какой степени теологи освобождения используют метод анализа или метод марксизма как науки для социальных исследований, но знаю, что сегодня его используют практически все ученые.

Например, я читаю много научных книг, научных трудов, научных исследований, и не только именно по социальным вопросам; я вижу бесконечное число ученых, которые изучают биологию, или изучают звезды, или изучают планеты, или изучают жизнь, ботанику, минералы, и ты отмечаешь, что все эти люди проводят научный анализ независимо от их религиозных убеждений. В течение определенного времени отрицалась теория эволюции, некоторых ученых очень осуждали за то, что они считали ее правильной; какое-то время отрицали даже то, что Земля круглая; в другом случае отрицали, что Земля вращается вокруг своей оси или что Земля вращается вокруг Солнца. Говоря о научном прогрессе человека, можно вспомнить о многих случаях, когда определенные научные истины отрицались в категорической форме.

Сегодня любой ученый, будь он католик, евангелист, мусульманин, индуист, буддист, будь он североамериканец, японец, китаец, из любой страны, независимо от своей религии, анализируя определенную проблему, без колебаний прибегает к науке;

и именно ученые постигли таких вершин – открыли законы генетики и в настоящее время совершают неслыханные подвиги, изменяя структуру клеток, то есть создавая новые разновидности живых существ. Именно монах – не знаю, был ли он бенедиктинцем, - Мендель, открыл законы генетики. Другие проникли еще глубже и обнаружили мутации и их причины; другие пошли намного дальше, проникли внутрь клеток, внутрь клеточного ядра, его хромосом изучили ДНК и открыли то, что принято называть генетическим кодом клетки; они достигли большего, достигли того, что могут манипулировать некоторыми из этих генов, перемещая их из одного типа клетки в другой.

То же происходило с учеными, открывшими невообразимую энергию атомов на основе математических расчетов и физических исследований; с учеными, исследовавшими пространство и сделавшими возможным его завоевание; с учеными, создавшими современную фармакопею, кто оказался в состоянии даже проектировать молекулы, которых не существует в природе, и производить их в лаборатории, так что если тридцать лет назад определенный антибиотик вырабатывали из культуры грибов, сего его производят путем химического синтеза или изобретают более совершенное и эффективное лекарство, чем то, что существует в природе.

Я объясняю все это так долго потому, что при анализе любой социальной проблемы надо прибегать к науке, и многие из ученых используют методы, которые ничем не отличаются от марксистской концепции, - также и для толкования природных явлений, явлений физических, явлений химических, хотя, разумеется, не для интерпретации явлений философских или явлений теологических. Эти ученые применяют сегодня теории естественной эволюции, все законы, открытые астрономами, и все физические законы, начиная с закона земного притяжения до тех, что управляют существованием галактик. Среди тех, кто работает в этих сферах или в сферах биологии и генетической инженерии – большое число из них пользуется всемирной известностью, - есть много протестантов, католиков, мусульман, иудаистов, индуистов, буддистов, часть из них исповедует другие религии, или даже могут быть атеистами, неверующими, или провозгласили себя агностиками. Так что использование науки в исследовании свойственно не исключительно теологам освобождения, но и всем исследователям во всех областях человеческих знаний. И мы прекрасно видим, что применение этих научных методов не находится в противоречии с их религиозной верой.

Я уже сказал тебе, что предпочел бы иметь больше времени для этого интервью именно потому, что мне хотелось собрать больше информации и больше сведений об идеях теологов освобождения и о Теологии освобождения, больше сведений о Леонардо Боффе, о Гутьерресе, узнать их глубже, я собрал литературу о них, я смог собрать много основных произведений Боффа, а также Гутьерреса и других, и мне интересно, несмотря на мою огромную занятость, узнать о них, узнать поглубже их мысли.

Мы пришли к выводу, что ни у тебя нет возможности в ближайшее время вернуться на Кубу, ни у меня нет сейчас больше времени для этого. К тому же я собираюсь углубить мои знания на эту тему, но у меня есть общие представления и некоторая информация, потому что каждый день с утра я первым делом читаю толстый том международных телеграмм и, просматривая содержание, отбираю все, что включает важную политическую информацию, экономическую информацию, научную и медицинскую информацию и также, конечно, то, что включает информацию, связанную с Теологией освобождения, - возникшие сложности, полемику, разгоревшуюся вокруг этого. Но мне действительно непросто высказывать суждения по этим вопросам. Мне легче высказывать суждения о вопросах, связанных с революционным движением, коммунистическим движением, международным экономическим положением или политическими темами вообще, потому что это сферы моей деятельности, это моя сфера, скажем так, в которой я чувствую, что у меня есть больше прав высказывать их с большой свободой.

Так вот, когда речь идет о подобной теме, о вопросах, связанных с церковью и внутренней политикой церкви или с дискуссиями внутри церкви, я чувствую, что должен быть очень осторожным и избегать высказывать мнения, которые могут способствовать возникновению полемики и разногласий внутри религиозного течения, или принимать чью-то сторону в вопросах, которые обсуждаются; вам это легче, тебе и многим христианам, католикам. Действительно, среди этих телеграмм я нахожу много информации о разных заявлениях, с которыми выступают в Европе, с которыми выступают в Латинской Америке, с которыми выступают повсюду; учитывая характер этого вопроса, мы избегали анализировать, делать умозаключения, не вмешивались в эту проблему. Это, разумеется, не исключает оценки всего, что происходит, и всех заявлений, которые делаются.

Но я думаю следующее: христианская церковь – очень древний институт, она существует почти две тысячи лет.

Фрей Бетто. Самый древний из существующих.

Фидель Кастро. Однако я думаю, что буддисты и индуисты древнее.

Фрей Бетто. Да, но они не институт.

Фидель Кастро. Верно, как институт – возможно.

Церковь может быть самым древним институтом, и она прошла через много трудных испытаний всякого рода; она прошла через расколы, прошла через деления самого различного характера; вследствие этих расколов в определенный момент возникли другие церкви, такие как православная. Затем началась Реформа, как следствие Реформы возникло много церквей.

Согласен, камень святого Петра, на котором воздвигнута католическая церковь, - это прочный камень, твердый камень, и этот институт доказал на протяжении истории, что обладает опытом и мудростью, а также доказал свою способность приспосабливаться к новым реальностям, возникающим в мире. Церковь, несомненно, прошла через трудные испытания с момента, когда осудили Галилея, до ядерной эры и космических полетов, теорий о галактиках, законов эволюции и открытий современной биологии, о некоторых из ее свершений я уже упоминал; но всегда появлялись объяснения теологов, новые религиозные критерии, и предпринимались разумные шаги, чтобы приспособить институт ко всем большим политическим, экономическим и социальным переменам и к великим научным открытиям, которые совершались в мире.

С моей точки зрения, церковь и в наше время переживает трудные испытания и нуждается в существенной адаптации. Я отнюдь не мог бы сказать, что на сто процентов согласен со всеми позициями церкви как института в отношении ряда вопросов. Приведу тебе пример: я бы сказал, что необходимо глубже заняться очень серьезной проблемой – бесконтрольным ростом населения. Насколько я понимаю, теперь церковь больше задумывается над этим. Мнения, которые существуют сегодня в этом плане, вовсе не те, какие существовали, когда я учился в пятом, в шестом классе. С тех пор произошли важные изменения в некоторых из этих концепций.

Я никоим образом не проповедую идеи и нормы, которые отступают от принципов церкви или от теологических концепций церкви, но считаю нужным подходить реалистически к важнейшим проблемам нашего времени, и одна из них – как относиться

к необходимости контролировать народонаселение, что в отдельных странах привело к серьезным политическим конфликтам и разногласиям.

Однажды я разговаривал на эту тему с африканским кардиналом, кардиналом из Бенина, когда он был в Риме, и я сказал ему: «Знаете, хорошо еще, что католическая церковь не имеет большого влияния в Китае, хорошо еще, что католическая церковь не имеет большого влияния в Индии», потому что в этих двух странах, в одной из которых более миллиарда жителей, а в другой – около семисот миллионов, а ресурсы сравнительно ограничены, нужно серьезно беспокоиться о проблемах контроля за народонаселением. Это настолько важные вопросы, что они не должны вступать в противоречие с религиозными верованиями. Церковь должна решать сложные проблемы, и среди этих проблем им надо решить, как избегать травмирующих противоречий между верой католиков и их реальностями.

Фрей Бетто.  Маленькое пояснение Команданте.

В принципе церковь сегодня ограничивает контроль за рождаемостью в рамках концепции родительской ответственности, то есть на родителях лежит решение о том, сколько детей они хотят иметь, и этих детей они обязаны полностью ввести в жизнь. Дискуссия в церкви касается методов контроля над рождаемостью. И кроме того, существует озабоченность политического плана, которая кажется мне очень важной и очень обоснованной, - не слишком поощрять контроль за рождаемостью без всестороннего обсуждения, потому что заправлять всем, как это уже происходит в наших капиталистических странах, будет Всемирный банк, североамериканская политика стерилизации женщин из бедных слоев в центрах здравоохранения; женщина приходит туда с головной болью, по причине беременности, а ее немедленно стерилизуют. Значит, с этой проблемой, поскольку она достаточно распространена, надо быть очень осторожными.

Фидель Кастро. Конечно, я никогда не буду выступать за практику империализма и его методы, направленные на сохранение господства над нашими странами. Кроме того, я думаю, что насильственная стерилизация – одно из самых зверских насилий, какие только можно совершить над человеческой личностью. Я категорически не согласен с этим.

Я не предлагаю решений; я указываю на реальную проблему нашего времени.

Разумеется, я не имею сведений о том, когда был продуман этот вопрос, когда родился этот критерий, эта концепция родительской ответственности. Ты не мог бы сказать мне, к какому времени относится данный факт?

Фрей Бетто.  Это относится к периоду после Второго Ватиканского собора, в 1965 году, там начали это обсуждать более глубоко.

Фидель Кастро. И когда пришли к решению по поводу этой концепции?

Фрей Бетто. В понтификат Павла VI, в энциклике «Гумане вите».

Фидель Кастро.  В каком году?

Фрей Бетто. Я точно не помню, его правление длилось около пятнадцати лет; я

не помню точно, в каком году.

Фидель Кастро. Значит, больше десяти лет назад?

Фрей Бетто.  Да, более или менее.

Фидель Кастро.  Значит, когда я разговаривал с кардиналом из Бенина – когда произошел именно тот разговор, о котором я упомянул, эта концепция уже существовала.

Фрей Бетто. Да. А когда был тот разговор?

Фидель Кастро.  Это было чуть больше десяти лет назад. Он не сказал мне об этой концепции родительской ответственности, хотя я объяснил ему мою озабоченность данным вопросом.

Я привел пример реальных проблем, наблюдаемых мною в третьем мире, и возможных конфликтов совести – между необходимостью программировать рост народонаселения, потому что если этого не делать, то рано или поздно это приведет страны третьего мира к катастрофическим последствиям, и традиционной позицией церкви в отношении использования противозачаточных средств. Ни одна развивающаяся страна не может выдержать тема прироста населения от двух до трех процентов в год. Она никогда не вырвется из тисков нищеты и страданий, накопленных веками. Я думаю, что церковь должна занимать реалистическую позицию в отношении проблем, заключающих в себе столько политических, экономических, социальных, и даже моральных противоречий.

Надо принимать во внимание реальность: количество детей, умирающих каждый год в третьем мире от недостатка питания. Их десятки миллионов – тех, кто умирает на первом году жизни, между годом и пятью, между пятью и пятнадцатью, и сотни миллионов из выживших вырастают из-за недоедания с физическими или умственными недостатками; это нечто действительно бесчеловечное, жестокое и трагичное. Худшего ада и представить себе нельзя, и незачем ждать веками, что огромные людские массы, не имеющие доступа к школе, не имеющие скромного наставника, приобретут сложные моральные понятия, скажем, чтобы человеческая пара блюла в своей совместной жизни сексуальное воздержание со строгостью и дисциплинированностью монахов. Это нереально. Я думаю, что теология, религия, церковь не могут игнорировать эту трагедию. И если церковь не располагает политической теорией о том, как технически, научно, социально решить проблему обеспечения питанием, обеспечения образованием, как гарантировать здоровье и как гарантировать жизнь всем этим людям, если у нее нет такой теории, у нее должна быть, по крайней мере, рациональная моральная теория о том, в какой форме христианская семья в подобных условиях должна подходить к этому вопросу.

То есть в этих темах есть моменты, по которым существуют открытые разногласия, если только известные мне традиционные критерии не были изменены в более рациональную и практическую сторону, что, конечно, было бы очень ценно и важно для наших народов. Я не говорю о вопросах собственно религиозных или теологических, я говорю о реальных проблемах, имеющих большое политическое и социальное значение для всех стран третьего мира, и особенно для стран Латинской Америки, где католическая церковь пользуется таким влиянием.

Надо сказать, мне хотелось бы, чтобы церковь поразмыслила над всеми этими вопросами. Еще больше мне хотелось бы услышать трезвые и глубокие размышления об экономических и социальных проблемах стран Латинской Америки и третьего мира, огромной трагедии, какой в сущности, является то, что происходит теперь, глубокого экономического кризиса и внешнего долга третьего мира, эксплуатации и грабежа, которым подвергаются наши народы в рамках безжалостно эгоистической и несправедливой системы международных экономических отношений. Мне хотелось бы увидеть, что церковь заняла конструктивную и солидарную позицию по этим проблемам, от которых страдают наши народы. То был бы вклад, чрезвычайно важный для дела мира и благосостояния народов. Экономические ресурсы, отнимаемые у наших народов, идут на военные расходы.

Мы не хотим, не можем хотеть расколов в лоне церкви. Нам хотелось бы видеть сплоченную церковь, поддерживающую справедливые требования народов третьего мира и всего человечества, и особенно требования Латинской Америки, где живут или вскоре будут жить – при подобном темпе роста – большинство католиков мира, и к тому же самые бедные католики. Мне кажется неправильным, если бы мы извне попытались реформировать или улучшать церковь; мне кажется неправильным извне способствовать расколу. И напротив, нам кажется политически более уместной – как для нее, так и для нас – солидарность сплоченной церкви с самыми насущными чаяниями человечества. И самое большее, что я могу выразить, - это надежду на то, что данные проблемы будут решены в рациональной форме.

Фрей Бетто. Я как христианин добавил бы: и в демократической.

Фидель Кастро. Думаю, что это понятие подразумевается в понятии «рациональный», потому что если форма не демократична, она не будет полностью рациональной.

Мне показалось бы немного странным, если бы папа, например, стал говорить

о том, как нам надо организовывать партии, как мы должны или не должны толковать марксизм-ленинизм. Ты, если хочешь, можешь делать это, и я могу говорить на эти темы сколько угодно.

Так вот, я надеюсь, что собственные проблемы церкви будут решены

в рациональной форме; я надеюсь, что церковь поймет серьезность и драматичность современных проблем наших стран и поддержит эти страны. Не надо быть очень проницательным, чтобы понять, что мы полностью сочувствуем – и это абсолютно созвучно всему, о чем мы говорили, о чем мы заявляли, - тому, что церковь сделала выбор и стала на сторону бедняков. Это созвучно историческому анализу, который я сделал выше, когда говорил, что в течение веков феодализма, веков колониализма, веков порабощения людей, веков истребления людей, веков эксплуатации людей церковь

не выступала против проявлений этой большой исторической несправедливости. Никто

не может более горячим сторонником того, чтобы церковь заняла справедливую позицию по самым серьезным социальным проблемам нашего времени и чтобы больше

не повторялось того, что в течение веков церковь не задумывалась над этим. Я уже сказал тебе, с каким восхищением, и с каким удовлетворением вижу, что многие священники и епископы приблизились к беднякам Латинской Америки и приняли к сердцу их проблемы. И конечно же, теологи освобождения были знаменосцами в этом сближении церкви

с бедняками, в сближении церкви с народом. В этом смысле даже незачем говорить, что я смотрю с глубокой симпатией на усилия, которые делают эти люди – мы могли бы назвать их просветленными – в данном направлении.

Поэтому я вовсе не собираюсь критиковать меры, принятые в отношении некоторых из них, ни вмешиваться в это дело. Что я собираюсь, так это углубленно, досконально изучить их произведения.

В последние дни я старался собрать материал. У меня не только уже есть почти все произведения Боффа и Гутьерреса, но я с большой заинтересованностью попросил, чтобы мне достали, и уже получил текстуальные копии речей папы во время его последней поездки по Латинской Америке, в частности, его речи в Гайане, перед индейскими общинами в Эквадоре, перед жителями трущоб Перу. Ибо я, действительно, будучи политиком, будучи революционером, прочел с большим интересом сообщения о его заявлениях, особенно когда он сказал, что нужны земли для крестьян, трехразовое питание для всех человеческих существ, работа для всех глав семейств, здоровье для всех детей. Кстати я прочел телеграмму, где говорилось, как один житель трущоб в Лиме приблизился и выражая чувства всех, сказал ему, что у них нет работы, что их дети голодают, что они больны, что у них нет лекарств, что их жены беременеют, будучи больны туберкулезом, и в драматической форме, с большой верой, воззвал к папе, прося его поддержки.

Я уверен, что во время этих визитов в Латинскую Америку папа должен был понять различия, существующие между изобилием материальных благ и расточительностью, какие можно наблюдать в обществах потреблениях богатой и развитой Европы, что видно в их великолепных городах, таких как Рим, Париж, Лондон, Амстердам, Мадрид, и чудовищной бедностью, массовостью нищеты, как ты говорил, которую он увидел в латиноамериканских городах и деревнях, где сотням миллионов людей не хватает самых элементарных средств к существованию. Я заинтересовался этими высказываниями и попросил, чтобы мне достали его речи полностью, поскольку я хочу знать, что думает глава церкви об этих вопросах, и это, по моему мнению, также имеет огромное значение. И кроме того, признаюсь тебе, мне было приятно видеть, что папа высказал озабоченность по этому поводу.

Я собираюсь изучить все эти материалы и в будущем смогу шире говорить с тобой в политическом плане на все эти темы. Я не хотел бы высказываться о них поверхностно. Во всяком случае, говоря об этих проблемах, я подойду к ним с точки зрения политической. Естественно, я не стану пытаться делать это с теологической точки зрения.

Мы закончили работу почти в одиннадцать часов ночи. Команданте принимает приглашение поужинать с нами в доме, где мы остановились: нас ждет маисовая ханжикинья со свининой, приготовленная моей матерью, и бобо из креветок, сделанный мною. Присутствуют и другие друзья, всего человек пятнадцать – кубинцы, бразильцы, аргентинцы и чилийцы. Во время непринужденного разговора, главным образом о сходстве кубинской кухни и кухни штата Минас-Жерайс, Фидель Кастро предпочитает, из всех напитков, стоящих на столе, держать перед собой маленькую рюмку агуардьенте «Вельо Баррейро», которое я привез из Бразилии. Когда наступает черед десерта, большой похвалы удостаивается «эспера-маридо», которое иные называют амброзией, сделанное донной Стэллой. Команданте просит дать ему рецепт, и на следующий день она посылает ему тарелку с десертом.

 [X1]Святая Тереза Младенца Христа (1873-1897) - французская монахиня кармелитка; канонизирована в 1925 г.

 [X2]Хуан Мануэль Росас, (1793-1877) - генерал, диктатор Аргентины в 1835-1852 гг.