"От денежной кладовой до Министерства финансов" - читать интересную книгу автора (Бердников Л П, Лонина С Л)

Глава пятая Будни, вписанные в историю

Заметный след в истории Казенной палаты оставил Алексей Иванович Галкин. Красноярцы называли его чиновником совестливым. Судя по архивным материалам, это был человек кристальной честности.

Его отца, Ивана Ивановича Галкина, в Красноярске знали все. Он служил городничим, а с мая 1823 года стал председателем Енисейского губернского правления (Санкт-Петербургские ведомости. — 1823. — 4 мая). Как отмечает известный ученый, историк Г. Ф. Быконя, Галкин-отец получил дворянство за образцовую службу (Енисейский энциклопедический словарь. — Красноярск, 1999. — С. 124). Наверное, эти качества — «служить верно и нелицемерно» — и перешли по наследству от отца к сыну.

С февраля 1820 года начинается военная карьера Алексея Ивановича Галкина. Сначала — он подпрапорщик Сибирского гренадерского полка, через год — уже в полку графа Аракчеева. Но вдруг его переводят служить в Верхнеуральский гарнизонный батальон. Не прослужив и года на Урале, Галкин снова возвращается в полк Аракчеева.

В 1825 году в связи с болезнью Галкин-младший покидает военную службу. Погоны подпоручика он оставляет себе на память, а сам поступает в Военное министерство чиновником для письма. Однако карьера в столице у него так и не сложилась. Он возвращается в Сибирь, к родителям, в чине губернского секретаря. С 1826 года Алексей Иванович начинает работу в Казенной палате помощником комиссионера по развозу соли в пределах Енисейской губернии.

Но через два года его произвели в титулярные советники, он меняет место службы и становится заседателем Енисейского приказа общественного призрения.

В 1833 году он уже коллежский асессор, семейное положение его устойчивое, он живет в большом деревянном двухэтажном доме, доставшемся ему по наследству.

В 1835 году его усердие и труд отмечаются генерал-губернатором Восточной Сибири Семеном Богдановичем Броневским, с формулировкой «За аккуратность, чистоту и сбережение денег в размере 8357 рублей» Галкину объявляется благодарность. Отметим, что приказы общественного призрения занимались такими вопросами, как здравоохранение, благотворительность, и некоторыми финансовыми операциями. Например, им было предоставлено право приема вкладов на проценты и выдачи ссуд под залог имений. Фактически приказы носили характер долгосрочных ипотечных учреждений (История России. Кредитная система. — М.: Юкис, 1995. — С. 13). По тем временам через приказы общественного призрения проходили огромные суммы денег, и подобрать на эту должность человека грамотного и честного считалось делом сложным. Однако с Галкиным местной казне явно повезло. Многие высокопоставленные проверяющие отмечали, что больницы в Красноярске находятся в отличном состоянии и порядке. Но Галкина хвалили еще и за то, что он, как никто другой из местной чиновничьей братии, умеет ярко, выразительно и грамотно писать обзоры о проделанной работе.

Енисейский губернатор Иван Гаврилович Ковалев не раз напоминал своим подчиненным, что работу Галкина надо поставить в пример всем присутственным местам губернии (ГАКК, ф. 160, оп. 2, д. 47, л. 5).

Конечно, местные отзывы начальства Галкину были приятны, но они не вскружили ему голову. Приказ общественного призрения продолжал планомерно, без сбоев заниматься каждодневной работой. Цифры говорили, что с 1829 по 1835 год капитал приказа увеличился на 92 тысячи 252 рубля и 38 копеек. Кроме того, для больницы было заведено одежды, белья, посуды, инструментов и прочего на сумму 6113 рублей 30 копеек. [Штат губернского приказа общественного призрения состоял из 6 человек. Возглавлял его заседатель с годовым окладом в 1000 рублей. Помощник получал вдвое меньше. Под руководством заседателя работали секретарь, бухгалтер и еще 3 писца (ГАКК, ф. 796, оп. 1, д. 4185, л. 75).] Всего же за годы правления Галкина на лечение красноярцев было израсходовано 101 365 рублей 8 копеек. Причем лекарство для больных выдавалось бесплатно.

В 1835 году в приказе общественного призрения контролеры Казенной палаты проводят генеральную проверку и приходят к выводу — «все дела в совершенной исправности». Председатель Казенной палаты Иван Семенович Пестов приглашает его на службу на должность асессора. В формулярном списке появляется новая запись, где говорится, что Галкин не только был заседателем губернского общественного приказа, но еще и по совместительству исполнял должность казначея. Он «перевел через свои руки казенного интереса на 1 076 316 рублей 54¹/₂ копейки» (ГАКК, ф. 160, оп. 2, д. 47, л. 5).

В Казенной палате Галкин быстро сумел проявить свои лучшие способности. В 1837 году — он советник хозяйственного отделения. Важная деталь: на эту должность его порекомендовал генерал-губернатор Восточной Сибири.

Известно, что после Пестова Казенную палату возглавлял очень недолго Семен Степанович Никифоров. После него довольно часто эту должность временно поручали исправлять Алексею Ивановичу Галкину.

В 1845 году он продолжал работать в палате, но затем следы его теряются.

В сентябре 1839 года управляющим Енисейской Казенной палатой назначили Ивана Кирилловича Высоцкого (ГАКК, ф. 160, оп. 1, д. 149, 156, л. 5 об., 1–15). Это был высокообразованный чиновник, боевой офицер и добрый, мудрый отец. Иван Кириллович родился в конце XVIII века на юге России в обычной дворянской семье. В 17-летнем возрасте окончил Ришельевский лицей и в 1813 году вступил в Саратовский пехотный полк, получив первое военное звание — подпрапорщика. Он по праву называл себя ветераном Отечественной войны 1812 года и с гордостью носил на мундире памятную медаль «За вступление в город Париж 19 марта 1814 года». Его военная карьера складывалась как нельзя лучше. В 1818 году ему присвоили звание поручика. Он несколько раз, как принято сейчас говорить, участвовал в локальных военных конфликтах, в основном с поляками. В 34 года заслуженно получил звание полковника. В 1830 году батальон под его командованием участвовал в подавлении польского мятежа, за что его наградили знаком отличия «За воинское достоинство 3-й степени». Грудь фронтовика украшали ордена Св. Владимира 3-й степени, Св. Анны 2-й степени. А также многие медали. Но в возрасте 37 лет он внезапно заболел, и дальнейшая военная карьера стала невозможной.

Через год он переходит на гражданскую службу чиновником особых поручений при Министерстве финансов, оставаясь в звании действительного статского советника. Снова начинается кочевая жизнь. В 1834 году он инспектирует Ташкентскую Казенную палату. Почти три года Иван Кириллович живет в Екатеринодаре, где работает в комитете «для изучения способов к улучшению состояния Черноморских войск». В августе 1839 года возвращается в Петербург, а в сентябре уже уезжает в далекий Красноярск, где ему предстоит проработать долгих тринадцать лет в должности председателя Енисейской Казенной палаты. На этом высоком посту он находился до 1852 года. Высоцкий сумел привлечь под свое крыло много местных порядочных чиновников. Среди них — Иван Сергеевич Шадрин. В 1848 году он был командирован в Канск окружным казначеем. Находясь в должности, он смог привести в порядок все финансовые документы. Вскоре Высоцкий поручил ему составление генерального отчета Казенной палаты за 1849 год. Когда он справился и с этой трудной задачей, председатель Казенной палаты дает задание: отревизировать казначейские книги Минусинска, Ачинска, Енисейска. За проделанную работу Шадрину объявили признательность начальника, а в 1850 году он получил должность контролера Енисейской Казенной палаты (ГАКК, ф. 160, оп. 1, д. 159, л. 106).

Помощником Шадрина стал Степан Иванович Терентьев, который окончил Красноярское уездное училище, а в 1836 году поступил в Губернское правление канцеляристом. Затем получил должность помощника столоначальника, в 1850 году перешел на службу в Казенную палату.

Заметным финансистом считался и молодой 35-летний асессор Александр Дмитриевич Шашин. В 1824 году он впервые встал за конторку в Минусинском окружном суде. Было ему тогда всего десять лет, но его красивому каллиграфическому почерку мог позавидовать любой взрослый писец. Этому мастерству он научился дома. Затем старательного мальчугана родители перевели писцом в Минусинское казначейство, с тех пор он и связал свою судьбу с финансами. В 1847 году Высоцкий доверил выходцу из Минусинска ответственную должность, назначив его красноярским окружным казначеем.

Высоцкий хорошо знал программу оздоровления российских финансов, разработанную еще в 1810 году Михаилом Сперанским, и был ее верным приверженцем. Знаменитый афоризм великого государственного деятеля о том, что «годовая смета не что иное, как пустой канцелярский обряд, полезный для подробности низшего управления, но ничтожный в общем ходе государственных дел», главный финансист губернии полностью разделял и старался в рамках отпущенных ему полномочий внести в размеренную экономическую жизнь порядок и предсказуемость.

В частности, он не раз отмечал, что подушный налог, падая равномерно на богатого и бедного, по-разному отражается на благосостоянии жителей губернии. Налог этот только тогда можно будет считать необременительным, когда его сможет выплачивать самый бедный налогоплательщик, поэтому подушный налог он предлагал заменить на поземельный сбор, что и произошло в дальнейшем. Не только деловые, но и дружеские отношения связывали Высоцкого с Николаем Степановичем Турчаниновым, занимавшим в 1837–1845 годах пост председателя Енисейского губернского правления. Эти два даровитых чиновника, без преувеличения, являлись в эти годы самыми образованными сотрудниками красноярской власти. Историк Матханова отмечает, что в Красноярске Турчанинову многие завидовали и постоянно писали на него доносы. Исследователь сумела разыскать в архивах одно из таких обвинений: «Он (Турчанинов) непрерывно находится отвлеченным от службы посторонним предметом, которому пристрастно предан и которым, в упоении стязать в ученом свете славу, неусыпно занимается, — это ботаникою» (Матханова, М. П. Высшая администрация Восточной Сибири в середине XIX века / М. П. Матханова. — Новосибирск, 2002. — С. 173).

Высоцкий высоко ценил труды Николая Павловича и его деловые качества администратора. Часто замещая губернатора, все донесения красноярских жандармов о том, что Турчанинов — взяточник, попустительствует подчиненным, водит дружбу с государственными преступниками и вообще замешан во всех смертных грехах, он напрочь отвергал. Между тем имя Турчанинова становилось известным не только в России, но и за рубежом. Собранные им гербарии приобретали мировую известность. В 1857 году за выдающиеся научные заслуги он был награжден Демидовской премией Академии наук. В конце жизни Турчанинов стал хранителем гербария Харьковского императорского университета.

В быту Высоцкий вел скромную, тихую жизнь. Читал, любил охоту, занимался с детьми, а их у него было четверо: сыновья — Александр и Николай, дочери — Надежда и Александра. По воспоминаниям старожилов Красноярска, это был очень осторожный человек, державшийся на расстоянии с невольными обитателями города декабристами. Например, Высоцкий, проходя мимо дома Василия Львовича Давыдова, часто останавливался у окна, стоял и подолгу разговаривал с его хозяином, но в комнату Давыдова никогда не входил, «говорили обыкновенно по-французски» (История Красноярска. Документы и материалы. XVII — первая половина XIX вв. — 2-е изд. — Красноярск, 2000. — С. 558).

Круг деятельности Казенной палаты в первые десятилетия был необычайно разнообразен. Она не только заведовала государственными доходами и расходами, проверяла и сличала счета (сколько денег осталось в губернской казне от доходов и все ли они в целостности), но и делала «взыскания по недоимкам, недоборам и начетам через местные власти». Ее уездные казначейства — кассы — ведали приемом, хранением денежных сборов и выдачей по приказу властей денежных сумм чиновникам. Кроме того, Казенная палата распоряжалась всеми природными ресурсами губернии.

Красноярские финансисты следили за торговлей солью, вином и спиртом (для этого было создано в Казенной палате специально винно-соляное отделение), заключали различные контракты на постройку хозяйственно-административных зданий и на аренду частных помещений для присутственных мест. Они занимались сложнейшими вопросами организации оптовой и розничной торговли в пределах границ губернии, переводили граждан из одного сословия в другое, выступали арбитрами в тяжелейших спорах при межевании и городских, и сельских земель, разрешали многочисленные конфликты, то и дело возникающие между золотопромышленниками и рабочими на золотых приисках. И, наконец, осуществляли непосредственное руководство всеми государственными фабриками и заводами, расположенными на территории Енисейской губернии. Казенная палата проводила и учетно-статистическую работу по ревизиям — переписям казенных крестьян, ссыльных и инородческого населения и в целом всех жителей губернии. Об этом направлении в деятельности Енисейской Казенной палаты необходимо сказать особо.

К середине XIX века паспортная система Российской империи существовала уже более ста лет, фактически не претерпевая никаких изменений. Введенный Петром I в 1719 году паспорт являлся основным фискальным документом и одновременно средством контроля за перемещением подданного по территории государства. Поэтому неудивительно, что Казенная палата совместно с полицией отвечала за осуществление паспортного режима на вверенной им территории. Государственный сбор в размере 1 рубля 45 копеек (Ляховецкий, Л. Паспортная система в России / Л. Ляховецкий // Наблюдатель. — 1887. — Январь. — С. 325), уплачиваемый за выдачу паспорта, поступал в Казенную палату. Плата за оформление заграничного паспорта составляла 5 рублей за полугодие (там же, с. 326). Общий доход от паспортных сборов в разное время в разных городах Енисейской губернии составлял от …… и до …….

Историки XIX века А. Д. Градовский и С. М. Соловьев отмечали, что паспорт был введен в степень финансового источника с 26 июня 1724 года и с тех пор стал являться документом, обязательным для жителей Российской империи. Паспорт был неразрывно связан с подушной податью, результатом которой стало прикрепление населения к месту жительства. Эти положения были внесены в «Уставе о паспортах» и опубликованы в «Своде законов Российской империи»: «Никто не может отлучиться с места своего постоянного жительства без узаконенного вида или паспорта». Далее говорилось о том, что «место постоянного жительства есть место, к которому лицо приписано (там же). По отношению ко всяким состояниям оно определяется: 1) службою; 2) местом нахождения недвижимого имущества, где лицо имеет постоянное пребывание; 3) внесением в дворянские, городовые или ремесленные книги».

В государстве имелось два вида паспортов — срочные и бессрочные, их необходимо было продлевать. Подданные, не выполнившие этого предписания, причислялись к «бродягам» и «беглым». Меры, предусмотренные для этих категорий населения, были весьма суровыми. Бродяги отдавались для исправления в роты гражданского ведомства, затем водворялись на Кавказ или в Сибирь. Женщины попадали на 4 года в исправительные дома. А потом также отправлялись на поселение в сибирские губернии. «Бродягами-переселенцами», распределенными в Енисейскую губернию на жительство, занимались чиновники Казенной палаты.

При ней же имелось рекрутское отделение. Его чиновники ведали формированием и отправкой команд новобранцев в столицу для прохождения ими воинской службы. В январе 1828 года из Енисейской губернии по 93-му набору в столицу уехали 393 рекрута. Все военное обмундирование для них было пошито в Красноярске. Так, по утвержденной таксе Казенной палаты стоимость одной солдатской шинели составляла 75 копеек, зимних брюк — 50 копеек, ранца — 20 копеек, шерстяных портянок — 5 копеек. Таким образом, за шитье военной одежды местные портные получили 1650 рублей. Более 8 тысяч рублей казна потратила на переезд сибиряков из Красноярска в Петербург. В пути каждому рекруту, кроме обильной пищи, полагалась и одна чарка (120 граммов) вина в день (ГАКК, ф. 160, оп. 3, д. 81, л. 246).

Кроме того, в круг обязанностей красноярских финансистов входили и вопросы, связанные с метрологией. Известно, что только с 1 января 1845 года во всех частях Российской империи были введены в употребление однообразные меры и весы. Копии аршина, фунта, ведра и четверика перед этим были разосланы во все казначейства губерний и волостные управления. В обязанность Казенной палаты входило постоянное наблюдение за сохранением единообразия мер и весов на всей вверенной им территории. В это же время в народе появляется и поговорка: «Неверные весы — мерзость перед Господом, но правильный вес угоден Ему». Однако и с введением новых единиц мер и весов обвес и обсчет в торговле не прекратился. Не случайно Министерство финансов ежегодно высылало служащим Красноярска обновленные инструкции. В них объяснялось, как правильно следить за производством торговли и промыслов (ГАКК, ф. 160, оп. 1, д. 268, л. 44).

В декабре 1846 года в Красноярске открылась местная Пробирная палата. Возглавил ее унтер-офицер в отставке, бывший шихтмейстер Вершин (ГАКК, ф. 160, оп. 3, д. 112, л. 513). Проработало это учреждение ровно сорок лет. 31 декабря 1886 года управляющий Казенной палатой Иван Лаврович Лавров получил обстоятельную бумагу из Министерства финансов, в которой говорилось, что «…по незначительности производства в Енисейской губернии серебряного мастерства и торговли золотыми и другими драгоценными изделиями Красноярское пробирное учреждение необходимо упразднить, освободив городское общество от обязательного взноса в казну на ее содержание» (ГАКК, ф. 160, оп. 1, д. 974, л. 1–4). Все имущество, оставшееся от Пробирной палаты, 24 апреля 1887 года было продано на аукционе, прошедшем в здании Казенной палаты. Пробирные клейма отослали на монетный двор в Санкт-Петербург.

С 1854 года Енисейскую Казенную палату стал возглавлять Александр Александрович Мартен — «вольноопределяющий французской нации» католического вероисповедания. Он получил домашнее образование. В его служебном формуляре, как замечает историк Сибири Н. М. Матханова, всегда отмечалось: «по-русски читать и писать умеет, арифметику, алгебру, логику, психологию, историю, географию и французский язык знает» (Матханова, Н. М. Указ. соч. — С. 92).

Мартен был боевым офицером, храбро сражался против войск Наполеона в 1812 году, участвовал в Русско-турецкой войне. В 1836 году стал адъютантом генерал-губернатора Западной Сибири П. Д. Горчакова. В 1852 году он вышел в отставку, сменив погоны полковника на гражданский мундир действительного статского советника.

В возрасте 57 лет он переезжает в Красноярск, где открывается новая страница в его биографии. На должности председателя Енисейской Казенной палаты Александр Александрович пробыл недолго, всего около двух лет. Многие отмечали, что к этой сложной финансовой работе француз явно не готов. Однако губернатор Падалка этого мнения не разделял. В своих отчетах он всегда лестно отзывался о трудах А. А. Мартена и даже представлял его к награде (Матханова, Н. М. Указ. соч. — С. 93).

Непростые отношения складывались у Александра Александровича Мартена со своими подчиненными — с землемерами. Губернатор Падалка не раз обращался к председателю Казенной палаты с приказом во что бы то ни стало составить планы городов Канска и Ачинска, Енисейска. Ни енисейский землемер Сергеев, ни Ачинский — Быков, ни канский — Пегасьев не торопились исполнять это приказание. Председатель Казенной палаты был вынужден отвечать, что его подчиненные заняты более срочными делами, поэтому к проектированию планов городов еще не приступили. Прошло почти два года, а проекты городов не были закончены. Землемеры такую неспешность объясняли тем, что планы должны быть согласованы с городовыми врачами, с полицейскими управлениями и даже со словесным судом. Если верить архивным документам, то планы вышеназванных городов начали правильно оформляться с 1852 года (ГАКК, ф. 160, оп. 1, д. 172, л. 33–105).

За все дела в губернии отвечал губернатор. Он следил за работой Губернского правления, где был его председателем. Правда, хоть этот орган был коллегиальным, на практике же слово губернатора было решающим. Недаром говорилось, что «губернское правление — это я».

В практике не было случая, чтобы члены Губернского правления когда-нибудь не соглашались с решениями губернатора. Никто из чиновников свое особое мнение в Министерство внутренних дел не отправлял, хотя по закону им это разрешалось.

Губернатор контролировал Казенную палату, следил за финансами и недоимками.

Крымская война не обошла стороной и Красноярск. Она показала, что дальше жить, как прежде, нельзя. Следует отметить, что красноярцы не были сторонними наблюдателями этих событий.

Будучи городским головою, Петр Кузнецов одним из первых подал пример благотворительности. На нужды раненых воинов он пожертвовал 2 тысячи рублей. Его примеру последовали и другие. Купец С. Белов перевел 600 рублей на раненых и 300 рублей на нужды ополчения. П. П. Шипилин внес 300 рублей на помощь инвалидам войны и 100 рублей на военное снаряжение, П. М. Орешников отдал 200 рублей ополченцам. Александр Ефимович Яковлев пожертвовал воинам более 4 тысяч рублей. Но больше всех на военные надобности израсходовал купец Иван Иванович Трегубов: он пожертвовал на военные расходы 10 тысяч рублей. Кроме того, поставил для ратников 2 тысячи пар сапог, 12 тысяч пудов муки для печения сухарей и отправил в Севастополь 18 лошадей. За благотворительную помощь он был представлен к медали в память войны 1853–1856 годов. Такой же награды был удостоен секретарь городской думы Александр Андреевич Черкасов.

В 1857 году штаты Губернского правления были расширены, появился газетный отдел. Стала выходить газета «Енисейские губернские ведомости».

С изданием газеты «Енисейские губернские ведомости» у финансистов Казенной палаты появился необходимый информационный рычаг, с помощью которого она могла излагать сложные законодательные идеи просто, понятно и убедительно «с возможно меньшим умственным усилием».

Используя страницы газеты, она могла заранее оповещать всех жителей губернии о предстоящих торгах на строительство казенных зданий, хлебных запасных магазинов, больниц, складов, казарм, на почтовую гоньбу, на закупку провианта и одежды для ссыльных. Одним словом, все государственные заказы проходили через аукционный зал Казенной палаты. Данная мера, по мнению столичных чиновников, должна была минимизировать различные финансовые злоупотребления на местах. Однако на практике часто бывали сбои. Чиновники так увлекались формой, что порой забывали о содержании дела.

Роль газеты «Енисейские губернские ведомости» в развитии административной, финансовой и хозяйственной деятельности было трудно переоценить. Здесь постоянно публиковались отчеты городских и волостных банков, сводки цен на продукты питания, юридические разъяснения по аренде земель и их межеванию, недвижимой собственности, отчеты дум Ачинска, Енисейска, Минусинска, Красноярска. Но, главное, — все распоряжения и законы, по которым жила Восточная Сибирь и Российская империя.

Красноярск при губернаторе Падалке с каждым годом заметно вырастал. Если в 1835 году в нем проживало 5936 человек, в 1842-м — 6900, то в 1859-м жителей уже было около 9 тысяч. «Но главное, — как отмечает исследователь Н. П. Матханова, — Падалка был незаурядным администратором, явно выделяясь среди восточносибирских губернаторов своими профессиональными качествами».

Честность, энергия, требовательность к подчиненным и работоспособность сближали Падалку с губернатором Муравьевым-Амурским. Они искренне заботились о развитии просвещения, об экономических успехах и благополучии населения губернии.

Управленческий стиль Падалки был явно демократическим. Его доступность подкупала жителей губернии. Это отмечали даже жандармы: «Доступен во всякое время для всех». Как вспоминал Раевский: «В доме его, как у президента Соединенных Штатов, не было ни караула, ни швейцара. К нему без различия входили и чиновники, и купцы, и крестьяне, и поселенцы. Эта доступность облегчала его управление. Он знал все, что делается, и хорошо знал своих чиновников». Сегодня современные исследователи в своих работах непременно подчеркивают, что Падалка был тем редким исключением, когда человек, обличенный высокой властью, заботится не о собственных интересах и благополучии, а о процветании губернии (Матханова, Н. П. Высшая администрация Восточной Сибири в середине XIX века / Н. П. Матханова. — Новосибирск, 2002. — С. 50).

В 1855 году председателем Казенной палаты назначили Всеволода Гавриловича Политковского. Однако в адрес-календарях Российской империи это назначение стали отмечать лишь с 1857 года. Политковский военную службу начал с 1827 года, но через восемь лет ушел в отставку. Служил в столице в комиссариатском департаменте, затем перешел в жандармское ведомство, а в 1842 году уехал на Украину. Был чиновником особых поручений при киевском генерал-губернаторе, а в 1850 году стал волынским вице-губернатором. С этого высокого поста его перевели в Красноярск председателем Казенной палаты. К такому повороту судьбы он и его семья не были готовы. Но здесь, на берегах Енисея, Политковский прижился и почти 8 лет находился у руля финансового управления губернии. Губернатор Падалка отмечал, что Политковский проявляет усердие к службе, беспристрастен. Одним словом, ведет работу Казенной палаты со знанием дела.

Всеволод Гаврилович Политковский, выезжая в Енисейск по казенной надобности, любил часто останавливаться в гостях у Петра Васильевича Шумахера. В 1860-е годы имя этого человека хорошо было известно не только енисейцам. Шумахер первую половину своей жизни находился под покровительством графа Канкрина, который считался крестным отцом этого молодого повесы. Сначала министр финансов пристроил его в коммерческое училище, затем перевел на службу в Военное министерство, а потом взял к себе в Министерство финансов. После отставки Канкрина Петр Васильевич где только не был и где только не служил. В отставку он ушел, находясь в качестве чиновника особых поручений при генерал-губернаторе Восточной Сибири Муравьеве-Амурском.

В северной тайге Шумахер управлял Даниловским прииском по поручению золотопромышленной компании Красильникова. Женат он был на вдове Александре Петровне Прейн, родной внучке известного нижегородского богача Шушляева.

Шумахер, как утверждали современники, изображал из себя барина большой руки, без его разрешения никто не мог заехать на прииски компании Красильникова. Жил он по-барски в резиденции напротив Енисейска на правом берегу реки Енисей, воду для чая и кухни ему доставляли из середины реки на специальной лодке, поскольку береговая вода для него была слишком илистой. В своих воспоминаниях Шумахер писал, что знакомых имел мало, что знакомством с ним гордятся и хвастаются, что его боятся, потому что он любит говорить напрямки (Кытманов, И. Указ. соч. — С. 383).

Проводить время с местной знаменитостью Политковскому было чрезвычайно интересно. Шумахер рассказывал пикантные подробности о своих похождениях, о службе в Министерстве финансов и, конечно, о своем крестном отце Егоре Францевиче Канкрине.

Шумахер обладал редким даром поэта-сатирика. Его стихи звучали в салонах Петербурга, Москвы, Иркутска, Красноярска, Енисейска. Он резко высмеивал бюрократический аппарат как столичной, так и местной региональной власти. На приемах он часто цитировал одно из любимых своих стихотворений:

В хороших отношениях Всеволод Гаврилович находился и с енисейским жандармским полковником католиком Николаем Игнатьевичем Борком, который в своих систематических обзорах о благонадежности высших чиновников Енисейской губернии давал Политковскому весьма лестную характеристику. Он сообщал, что председатель Казенной палаты имеет «хороший ум, светское образование, меткость в наблюдениях». Борк видел в Политковском профессионала, знающего до мелочей свое дело.

Губернатор Замятнин имел о Политковском противоположное суждение. Разногласия, переросшие с течением времени в обыкновенную житейскую свару, произошли у губернатора и председателя Казенной палаты из-за оценки личности купца К. М. Сидорова.

Замятнин считал, что Туруханский край — это белая пустыня, приносящая казне одни убытки. И он был прав, в отчетах чиновники Казенной палаты не раз докладывали губернатору, что по малочисленности населения и слабой промышленности край дает казне одни убытки. К 1861 году они составили 14 945 рублей (Кытманов. Указ. соч. — С. 391), поэтому неслучайно местные купцы просили губернаторов отдать им эту территорию в аренду (см. Приложение № 1).

Сидоров же, наоборот, верил в промышленное освоение Енисейского Севера. В 1862 году на III Всемирной выставке в Лондоне он демонстрировал прекрасный туруханский графит, золотые самородки, железную руду, каменный уголь, образцы хвойных древесных пород, шкурки песцов, горностаев и другие экспонаты.

За свои коллекции Константин Михайлович получил первым из красноярцев признание — три бронзовых выставочных медали. На одном из дипломов англичане начертали: «За предприимчивость при открытии обширного пласта графита на берегу притока Енисея» (Сидоров, К. М. Труды для ознакомления с севером Сибири / К. М. Сидоров. — СПб., 1882. — С. 44).

После этого события имя Сидорова в купеческой среде Сибири стало необыкновенно популярным. К тому же купец в эти годы владел несколькими десятками золотых приисков, был подставным лицом многих высокопоставленных столичных чиновников. Растущая популярность Сидорова раздражала губернатора. Между Сидоровым и Замятниным всегда происходили разные ссоры, стычки, деловые конфликты, связанные с нарезкой участков для добычи золота.

Политковский во многих вопросах полагался на своих подчиненных, которые, зная непростые отношения Сидорова и Замятнина, чаще всего во многих спорных вопросах, симпатизируя купцу, решали дела в его пользу. Это не очень нравилось губернатору, поэтому Замятнин обвинял Политковского в том, что в его палате беспорядок, царит беззаконие и взяточничество.

В 1864 году Политковского сменил Петр Матвеевич Куртуков, коренной сибиряк, один из лучших финансистов середины XIX века. И хотя Куртуков не имел высшего образования, но в Министерстве финансов не могли не учитывать его огромный опыт и многолетнюю четвертьвековую финансовую службу в Енисейской Казенной палате.

Говоря современным языком, он проявлял подлинную заботу о людях. Когда в 1868 году закрылся Ирбинский чугунолитейный завод, Куртуков решил работавших на нем государственных крестьян переселить в села Тесинской волости, оказав при этом каждой семье материальную поддержку. В село Курагино перевели 29 мужчин и 25 женщин, в село Березовку — 120 человек мужского пола и 109 женского. При этом каждая семья получила землю (ГАКК, ф. 160, оп. 1, д. 341, л. 90–101). В краевом архиве даже сохранился именной список крестьян села Курагино, переехавших из упраздненного села Ирбинского (ГАКК, ф. 160, оп. 1, д. 341, л. 1–10).

При Куртукове Казенная палата в усиленном режиме проводила обмен денежных знаков, как в ту пору говорили, «заменяли государственные кредитные билеты прежней формы на билеты нового образца» (ГАКК, ф. 160, оп. 1, д. 405, л. 35). Причин для проведения такой «денежной реформы» оказалось множество. Одной из них стали фальшивомонетчики, которые постоянно занимались этим рисковым «бизнесом».

Уже в 1870 году Куртукову под грифом «секретно» пришло описание фальшивого кредитного билета 5-рублевого достоинства. Бумага без всяких внутренних знаков, фотографическая саксонская, соляная. Подделка всего билета произведена фотографическим способом (ГАКК, ф. 160, оп. 1, д. 405, л. 1 об.).

Петр Матвеевич прекрасно разбирался в сложных лабиринтах российского налогообложения, понимал своих сослуживцев, имел огромный опыт в разбирательстве коммерческих склок, тяжб среди сильных мира сего. Но, главное, знал, куда рулить и как рулить.

На Казенную палату возлагался контроль за производством, продажей и хранением вина. Она обязана была доставлять губернатору сведения о заключенных контрактах, винокуренных и водочных заводах и о тех местах, где производилась продажа питей. Чиновники Казенной палаты вели наблюдения за качеством изготовляемых напитков. Самостоятельность Казенной палаты в вопросах управления питейными сборами не могла не отразиться на отношениях между председателем Казенной палаты и губернатором, поскольку создавала дополнительную конфликтную почву во взаимоотношениях между ними.

В Енисейской губернии вплоть до введения в 1863 году акцизной системы, существовали винные откупа. Что же они из себя представляли? Чтобы подробнее ответить на этот вопрос, перелистаем страницы истории.

В России вплоть до второй половины XVI века право питейной торговли было прерогативой государства, но взимание питейного дохода производилось различно. Первоначальная форма собирания налога состояла в том, что казна выкуривала хлебное вино на собственных заводах и продавала его через выборных: верных голов и целовальников, состоящих под наблюдением московского царя. Затем царские кабаки стали отдавать на откуп: частному лицу предоставлялось монопольное право курить вино и продавать в данной местности за условную плату, которую оно обязывалось вносить в определенные сроки.

В 1806 году были утверждены специальные откупные правила, которые гласили, что откупщик должен внести залог, равный третьей части годового платежа. В случае невыполнения этого обязательства он рисковал всем своим состоянием. В правилах особенно подчеркивалось, что охранение интересов казны в случае несостоятельности откупщика лежало на членах Казенной палаты.

Особо покровительствовал откупной системе государственный казначей А. Ф. Голубцов. Он говорил, что «ни один налог не поступает в казну с такой определенностью, исправностью и удобностью, как откупной, который повсюду, вступая известным числом в каждый месяц, облегчает тем самым выполнение государственных расходов».

Вскоре откупщикам Министерство финансов значительно расширило права. Заготовка вина, которая ранее производилась откупщиками, частично стала производиться казной.

К 1819 году откупная система стала приносить убытки. Министр финансов Гурьев забил тревогу. В аналитических записках он отмечал: «Содержатели откупов, умножая свои прибытки за счет народа и казны, мало-помалу превратились из сборщиков дохода в распорядителей оного в свою пользу. Они предписывали условия, на которых обещали уделять казне такую часть оных, какую желали, хотя в Казенных палатах и производились торги, но по малому соперничеству, весьма в редких случаях открывался действительный доход, какой было можно получать. Не довольствуясь еще сим, они удерживали из условленного в контракте определенного платежа весьма значительные суммы и под разными предлогами накопляли чрезвычайные недоимки… Образ взимания питейных сборов посредством откупов, — констатировал министр финансов, — достиг той степени неустройства, которая делает их более нетерпимыми» (Министерство финансов. — С. 114).

Этот сигнал возымел действие. С 1 января 1819 года в 29 великороссийских губерниях вводилась казенная продажа питей. Финансовые результаты первых двух лет действия казенной продажи были блестящи, но с 1821 года питейный доход начал безостановочно понижаться. Вице-губернаторы, у которых замечался наиболее значительный упадок дохода, сменились, те из них, кто потворствовал мошенничеству, предавались суду, но питейный доход продолжал падать.

Многие журналисты отмечали, что упадок питейного дохода связан со злоупотреблениями чиновников питейного управления, а также со злоупотреблениями виноторговцев, продававших кормчное вино (т. е. тайно выкуренное).

В 1827 году казенную продажу питей, действующую с 1819 года, решили закрыть. Правительство, учтя ошибки прошлых лет, снова возвращалось к винным откупам. Отметим, что в Сибири казенная продажа вина не вводилась. Здесь по-прежнему господствовала откупная система, которая имела все те же недостатки, что были присущи европейским губерниям России. Например, в докладной записке чиновники винного отделения Казенной палаты четко указывали, что с 1823 по 1827 год недоимки по питейной части в Енисейской губернии составили 103 259 рублей 58¹/₈ копейки (ГАКК, ф. 160, оп. 3, д. 70, л. 51). Всего же в 1828 году откуп за продажу вина обязан заплатить в казну 393 639 рублей (там же, л. 52).

Чиновники винного отделения постоянно жаловались на винокура Дмитриева из Каменного завода, который из 9 пудов хлеба выгонял меньше 7 положенных ведер вина. Всего же, по подсчетам чиновников, на Каменном винокуренном заводе близ Енисейска в год выгоняли более 60 тысяч ведер вина.

Наконец в 1862 году Государственный Совет вынужден был признать, что правительство не может и не должно упускать из виду действие откупной системы на нравственный и экономический быт народа… Оставление ее в том или другом виде еще на некоторое время после 1862 года будет для страны иметь негативные последствия. Поэтому терпеть ее далее нельзя, тем более что сам государь император изволил признать откупную систему «пагубною».

С 1 января 1863 года в Сибири начинает действовать новый питейный сбор. Винный откуп уходит в прошлое. Новая акцизная система в первый же год дает замечательные результаты. Если в 1855 году доход от продажи алкоголя в России достигал 77 миллионов рублей, то питейный сбор 1863 года принес в казну 138 миллионов рублей.

В Иркутске образовали акцизное управление Восточной Сибири — его филиалы, так называемые акцизные округа, которые возглавляли окружные надзиратели, открыли в городах Енисейской губернии Красноярске и Ачинске. Бывшие чиновники палаты пошли на службу в новые учреждения винными приставами, помощниками окружного надзирателя. В Красноярске VI питейно-акцизный округ Восточной Сибири возглавлял отставной штабс-капитан Дмитрий Иванович Туров, в Ачинске VII питейно-акцизный округ — коллежский асессор Николай Иванович Нарциссов (Памятная книжка Енисейской губернии на 1865 и 1866 годы. — СПб., 1865. — С. 305–306).

Размер акциза производился с каждой единицы готового продукта. Такой единицей принят был ведерный градус алкоголя. Расчет велся по спиртометру академика Гессе. Первоначально акциз в Сибири составлял 4 копейки с градуса, но уже в 1864 году увеличился до 5 копеек. Следует еще раз напомнить, что под акцизом понимался такой косвенный налог, который взимался с предметов внутреннего производства.

Введение акцизной системы давало возможность каждому жителю свободно вести торговлю вином как оптом, так и «раздробительно», причем любой крепости. Дробная продажа вина (распивочно и на вынос) производилась по вольным ценам. Однако открыть свободную торговлю алкоголем оказалось делом непростым. Помимо средств и желания, необходимо было соблюсти еще и врачебно-полицейские правила.

С введением акцизной системы и соответствующего штата чиновников Казенная палата продолжала контролировать на всей территории губернии акцизные сборы с вина, водок и другой алкогольной продукции.

Решая сложнейшие, глобальные хозяйственно-экономические проблемы, чиновники не забывали обращать внимание и на вопросы наименее сложные — так называемые вопросы второго ряда, от которых, как и от главных, не в меньшей степени зависело повседневное самочувствие населения.

Часть этих мелких функций выполняло хозяйственное отделение Казенной палаты. Оно снабжало жителей паспортами, гербовой бумагой, зверопромышленников — порохом, а местную полицию — оружием. Сохранилось немало архивных документов, из которых явствует, что чиновники этого отделения отправлялись за покупкой пороха и оружия то в Омск, то в Тобольск, а за гербовой бумагой — в Петербург. Отправляя своих сослуживцев в разные города, Казенная палата часто выделяла специальные средства на покупку для них теплой одежды: заячьих тулупов, шапок, валенок, меховых шарфов. Командировки получались длительными и, как правило, проходили зимой, когда Московский тракт был наиболее удобен для проезда. Так, чиновник Казенной палаты Андрей Петрович Панаевский «для доставления гербовой бумаги на 1851 и 1852 годы разного достоинства» отправился из Красноярска 20 октября 1850 года, а вернулся с грузом лишь 21 февраля 1851 года (ГАКК, ф. 160, оп. 1, д. 159, л. 145).

Гербовая бумага в те годы имела четыре основные категории, которые, в свою очередь, подразделялись еще на десятки разрядов. Самой дешевой была простая гербовая бумага, на ней писались прошения, аттестаты, свидетельства, копии. Один лист такой бумаги (современного размера А4) стоил 50 копеек. Лист вексельной бумаги такого же размера обходился от двух до шестидесяти рублей. Очень дорогой была бумага, где писались имущественные акты, торговые договоры, контракты. Ее стоимость колебалась от трех до тысячи рублей за один лист. Весь этот многообразный ассортимент деловой гербовой бумаги можно было в то время без труда приобрести каждому жителю губернии в хозяйственном отделении Енисейской Казенной палаты.

Однако время вносило в финансовую жизнь губернии свои коррективы. Многие функции Казенной палаты отмирали, становились историей. На смену приходили новые люди с новыми идеями, которые решали новые, более актуальные задачи.

Компетенция Енисейской Казенной палаты распространялась и на вопросы обустройства ссыльных. С 1754 года ссылка в Сибирь стала постоянной. Она разделялась на два главных вида: в работу и на поселение. Распределение. Распределение ссыльных по Сибири производилось в тобольске, в приказе о ссыльных, а в Енисейской губернии учредилась для них в Красноярске специальная экспедиция. Назначенные в каторжную работу отсылались в Троицкий солеваренный или на Каменский винный заводы. Осужденные на поселение разделялись на шесть разрядов: временные заводские работники, ремесленники, цеховые, слуги, определенные на поселение и неспособные. Последние или причислялись к прежним деревням, или за счет казны для них заводились новые поселения. Ссыльные неспособные, называемые дряхлыми, поступали в волости на вольное пропитание. Другие ссыльные отправлялись из Красноярска в Енисейск в определенные дни недели с точным расписанием остановок, под конвоем воинских команд.

На тракте между Красноярском и Енисейском устраивались этапы, охраняемые воинскими командами. Так, в 1824 году учредили этап в селе Казачинском, в который перевели из гарнизонного батальона Красноярска унтер-офицера и десять рядовых.

Многие арестанты до своего места назначения не доходили, погибали в пути. Ядринцев писал, что ссыльный проходил в Сибири 1000 верст за 68 дней. Стоимость его пересылки обходилась казне в 650 рублей.

За отмену ссылки в Сибирь всегда выступала местная интеллигенция. Ответы полиции на безобразия ссыльных: «Что же теперь делать, на то и Сибирь! Надо же ворам где-нибудь жить!» — у населения всегда вызывали возмущение.

Впервые резко осудил действия правительства по поводу ссылки в Сибирь красноярский судья Алексей Мартос, племянник известного русского скульптора И. П. Мартоса, создателя памятника Кузьме Минину и Дмитрию Пожарскому в Москве. По этому поводу в первом литературном сборнике красноярцев, «Енисейском альманахе на 1828 год», он писал: «Встречаешь партии каторжных и ссыльных, иных в оковах за крепкою стражею: все это работники на заводы и фабрики, какое же мнение должно возрождаться о самой промышленности? Ежели и можно согласиться о доставляемой пользе, то, конечно, уже нельзя полагать, чтобы польза сия могла иметь приятную наружность. Красота и приятность не для Сибири!».

Через полвека другой сибирский публицист и литератор Николай Михайлович Ядринцев выскажется резче: «Ссыльные здесь становятся во главе промышленных предприятий. Они заменили адвокатов и открыто выступают ходатаями в судах. Они играют видную роль в обществе и являются интеллигенцией. Можно себе представить положение края, где уголовный герой становится руководителем общества. Ссылка поэтому сделала то, что Сибирь стала неудо-бообитаема для образованных сибиряков, и они бегут из нее».

Особняком в этом кратком обзоре о ссыльных стояли поляки. Эти невольные обитатели Сибири оказали на ее культурно-бытовую жизнь огромное влияние. Благодаря им в крае стало процветать парикмахерское искусство, переплетное дело, появились дрожжи. Поляки были не только поварами и хлебопеками, но и музыкантами, учеными.

Здесь нельзя не отметить метеорологическую станцию М. Маркса, самую северную в мире, созданную в 1868 году в городе Енисейске. Ее данные регулярно публиковались не только в русских, но и в американских метеорологических журналах и сборниках. Поляки работали счетоводами и бухгалтерами на многих золотых приисках. Это с их легкой руки в Енисейске стали говорить: «Нужда породила изобретение, изобретение — удобства, удобства — удовольствие, удовольствие — роскошь, роскошь — распущенность и болезнь, распущенность и болезнь породили нужду, нужда — изобретение».

В этом бесконечном жизненном водовороте проходила не только жизнь сибиряков. Из заколдованного круга трех слов: «еда», «работа», «сон» — вырываться удавалось лишь единицам.

Тесную связь Казенная палата поддерживала с четвертым отделением Губернского правления, которое курировало всю финансово-хозяйственную деятельность губернии.

В начале 1837 года из Министерства финансов пришли новые штатные расписания для всех казенных палат Сибири. Новый документ довольно жестко регламентировал все виды расходов, связанных с деловой и хозяйственной деятельностью красноярских финансистов. Возглавлял Енисейскую Казенную палату председатель, получающий 4 тысячи рублей годового жалованья и еще 2 тысячи столовых. Под его непосредственным руководством служило 156 человек. В этот список входили люди различных профессий — начиная от вахтеров, писцов, протоколистов, землемеров, чертежников, приставов и заканчивая бухгалтерами, казначеями, присяжными, асессорами, журналистами, экзекуторами, контролерами, столоначальниками и советниками.

Общее руководство над ними, кроме председателя, осуществляли еще два асессора и секретарь. Казенной палате подчинялся и губернский землемер с чертежниками.

Я, нижеименованный, обещаюсь и клянусь Всемогущим Богом перед Святым Его Евангелием в том, что о всем случившемся при мне во время произведения государственного межевания и снятия планов, также и при спорах, по каким точно местам каждого владельца опубликованный о Государственном размежевании земель в 19-й день сентября 1765 года манифест во владениях застал и как чье до наступления 1765 года владение было и о прочем, о чем только у меня спрашиваемо будет, показывать имею самую истину, так как перед Богом и судом Его Страшным всегда в том ответ дать могу. В заключение же сей моей клятвы целую слова и Крест Спасителя моего. Аминь.

Доверенность

Доброжелатель наш Василий Васильевич.

 Избрали мы тебя быть доверенным при отводе земель как под казенное ведомство, так и при наделе землями крестьян и что учинить законно по оному во всем тебе о том верим. В случае обид, притеснений доверяем тебе куда следует жалобы подавать и где следует вместо нас подписывать, а также журналы, планы и межевые книги подписывать, решения выслушивать и обо всем законно тобою учиненном спорить и прекословить не будем. В чем и подписываемся к подлинной доверенной. Вместо государственных крестьян, избранных от обществ села Балахтинского Дмитрия Спирина, Василья Па-шеннова, деревни Мосиной — Максима Похабова и др.

Всего же в штате Енисейской губернской Казенной палаты к 1837 году числилось 63 человека. (Отметим, что численность аппарата Казенной палаты была практически неизменной до момента ликвидации в январе 1920 года.) Самую многочисленную группу среди всех ее сотрудников составляли писцы 2-го и 3-го разрядов, которых насчитывалось 29 человек. К тому же они имели самое низкое жалованье. Писец второго разряда получал 400 рублей в год, а третьего — 300. Чтобы облегчить и без того их незавидное положение, Министерство финансов дополнительно к жалованью выделяло каждому из них еще 100 рублей «на паек и обмундировку».

Во многом это была вынужденная мера. И власть пошла навстречу многочисленным ходатайствам с мест, в которых звучала горькая правда о жизни низшего слоя чиновничества России. Так, один из высокопоставленных сановников в своей служебной записке отмечал: «Нельзя без соболезнования смотреть на сих людей, сидящих в присутственных местах перед зерцалом законов в рубищах, с печатью нищеты и уныния на лицах. Надобно представить ту бедность, в которой пресмыкаются они, будучи мужьями и отцами семейств, без прочной одежды и обуви и, вероятно, без пищи. Какого же можно ожидать усердия от человека, решившего служить за пять и даже за один рубль (ассигнациями) в месяц. Ни власть, ни строгость законов, ни взыскания не действуют, когда в человеке нет любви к деятельности».

Но отыскать на эту должность грамотных служак с красивым каллиграфическим или хотя бы даже с разборчивым почерком было сложно. Чтобы заполнить существующие вакансии, чиновники вынуждены были командировать в Красноярск писцов из Барнаульской горной конторы.

Отряд красноярских писцов в Енисейской Казенной палате был весьма разнороден. Здесь, кроме сибиряков, можно было встретить выходцев с Украины, средней полосы России, Урала. В основном это были недоучившиеся гимназисты и семинаристы, бросившие учебу по разным семейным обстоятельствам. В Сибирь они ехали с одной целью — улучшить свое материальное положение, подняться вверх по служебной лестнице. Чаще всего это были молодые, амбициозные, тщеславные люди, имевшие разный социальный статус.

Например, Петр Яковлевич Сонин, начинавший свою карьеру писцом Енисейской Казенной палаты, имел в Полтавской губернии 36 крепостных.

Окончив Киевское духовное училище, за счастьем в Красноярск приехал и Иван Иванович Арлянский, где ему положили очень скромное жалованье — 113 рублей 25 копеек в год — и на паек и обмундирование добавили еще 28 рублей 59 копеек. Но благодаря дешевизне сибирских продуктов на эти деньги в конце 1830–1840 годов можно было сносно жить, как тогда говорили, сводить концы с концами.

Забегая вперед, скажем, что в июле 1851 года на службу в Енисейскую Казенную палату поступил отец будущего гениального русского живописца, нашего земляка — Василия Ивановича Сурикова. В краевом архиве сохранился формулярный список отца художника. Вот небольшая выписка из этого ценного документа: «Иван Васильевич Суриков (1809–1859) — из казачьих детей, имеет деревянный дом в Красноярске. Возраст — 41 год, канцелярский чиновник винно-соляного отделения. Жалованье — 113 рублей 25 копеек в год, паек и обмундирование — 26 рублей 59 копеек. Итого — 141 рубль 84 копейки. И далее. После окончания наук в Красноярском уездном училище в 1829 году произведен в канцеляристы, в 1832 году — в губернские секретари, а в 1845 году определен на должность смотрителя красноярских богоугодных заведений, в 1846 году перемещен в штат Красноярского земского суда. Женат вторым браком на Прасковье Федоровне. У них дети: сыновья — Василий, родившийся в 1848 году 11 января, и Николай, родившийся 3 мая… Две дочери, одна от первого брака — Елизавета, родившаяся в 1827 году 22 октября, и другая от второго брака — Екатерина, родившаяся в 1846 году 26 ноября».

История жизни отца Василия Сурикова искусствоведами и краеведами еще изучена слабо. Мы не знаем, как он выглядел, так как ни его портрета, ни фотографии с его изображением не сохранилось. Довольно скудны и архивные материалы о службе отца художника в присутственных местах Красноярска. По воспоминаниям современников, отец Василия Сурикова был живым, веселым человеком. Он обладал прекрасным голосом и абсолютным музыкальным слухом. Губернатор В. М. Копылов часто брал его в качестве чиновника походной канцелярии в поездки по губернии.

Однако покровительство губернатора никак не сказывалось на материальном положении семьи. Отец Сурикова был одним из самых низкооплачиваемых чиновников Енисейской Казенной палаты.

На вопрос, какие же нравы царили среди чиновничества в эти годы, давал ответ современник отца Василия Сурикова — Федор Михайлович Решетников (1841–1871), служивший в это же время в Пермской Казенной палате и сумевший подробно, почти документально показать в своих художественных произведениях быт и внутреннюю жизнь провинциальных канцеляристов.

Вот несколько выдержек из дневника Ф. М. Решетникова, служащего Пермской Казенной палаты: «Наконец мои многолетние желания исполнились, и я с помощью Божею определен в Казенную палату по канцелярии…Один только Бог был моим ходатаем». 10 июня 1861 года.

«Меня посадили в регистратуру. Вся моя работа, не умственная, а машинная, состоит в записывании входящих бумаг, надписках на конвертах, отправляемых из палаты, и печатании их. Эта работа обременительна одному и при получении пяти или шести рублей жалованья кажется вдвойне обременительной. Для ума нет никакой пищи». Июнь 1863 года.

«В палате мы сидим до 4-го часу. Придешь домой, разумеется, после шестичасового сидения устанешь, и, как отобедаешь, невольно клонит тебя ко сну… Живешь не лучше нищего! За квартиру — 1 рубль 50 копеек. На говядину — 90 копеек. Хлеба на 60 копеек и молока на 60 копеек. Буду жить, как Бог велит». Осень 1861 года.

«Служба становится трудная, сижу в палате до 4 часов, обедаю почти в шестом да еще дома занимаюсь палатскими делами. А все за 7 рублей… Впрочем, я доволен тем, что из семи рублей у меня остается два с половиной рубля в месяц. Зато я не ем уже ничего мясного…».

На основании этих записей и родился автобиографический роман «Между людьми», где писатель отмечал: «Много мне говорили хорошего о Казенной палате и ее председателе. Мне и прежде хотелось поступить в эту палату, тем более теперь, когда в ней есть библиотека. Председатель принял меня любезно, долго говорил со мной насчет моей службы в суде и велел заниматься в канцелярии на испытании одну неделю. Через две недели меня зачислили в штат…». И далее: «Большинство служащих в палате при мне состояло из отцов, детей и родственников, так что полпалаты была родня друг другу, все они жили своими домами и на судьбу не жаловались. Молодые люди женились рано и очень выгодно. Они женились и на мещанках, но только в том случае, если у невесты был дом или через них можно было получить в палате должность. Канцелярские чиновники хотя и казались с виду приятелями, но всячески старались обидеть чем-нибудь товарища, наговорить на него начальнику или выслужиться. В палате я работал много, после обеда спал, потом пил чай полчаса и в это время дома занимался палатной работой».

Как и в Пермской Казенной палате, так и в Красноярской большая половина служащих были дети отставных обер-офицеров, канцеляристов и чиновников. Как пишет Решетников, кончивши курс в уездном училище или вовсе нигде не кончивши курса, по примеру своего родителя или родственника поступает очень рано на службу в присутственное место. Он с раннего возраста жил в кругу приказных этого же сорта и постоянно гордился званием своего отца, потому что ему с детства твердили: чиновник — дворянин, что его растят для того только, чтобы сделать из него чиновника. Выучившись мало-мальски писать, он поступает на службу, сначала для того, чтобы набить руку, и целые годы занимается одною только перепискою. Через два месяца ему дают жалованье, и в это время он, постоянно находясь в обществе служащих, понемногу усваивает себе их приемы и манеры. До этого времени он развивался в своем доме и в кругу товарищей, и, конечно, развивался плохо, теперь он развивается под влиянием приказной братии. От них он ничего не может услышать хорошего или нового, ума его они никак не разовьют обыкновенными и пустыми разговорами. Ему дают жалованье 3 или 6 рублей, он старается заниматься прилежнее, усидчивее для того, чтобы ему прибавили жалованья. Он пишет целый день, строчка за строчкой, выводя как можно красивее буквы, и все его внимание сосредоточено в этих буквах да в слухе, который наполняется словами служащих. Он не видит никакой дельной мысли в работе, после нее он чувствует усталость, ест, мало говорит и все свободное время проводит или во сне, или в невинных забавах, как, например, карточной игре.

Жена чиновника, просто-напросто писца, — уже модница, считает себя дворянкой, хотя бы муж получил чин на пятидесятом году своего служебного поприща, считает за необходимость носить шляпки, брезгует нечиновницами, забывая свое прошлое, и терпеть не может, если нечиновница, жена писца, мещанина, солдата, одевается приличнее ее, носит шляпки. Жена столоначальника уже требует, чтобы жены писцов, служащих в столе ее мужа, приходили к ней с визитом, то есть поздравить с Рождеством, Новым годом и Пасхой. Жена начальника принимает уже жен помощников ее мужу, ведет себя с достоинством, требует от них повиновения, капризничает, заставляет ждать себя подолгу, и если женщина чем-нибудь не понравилась ей, она никогда не примет ее в свое общество, как бы та ни добивалась этого».

Главным административным учреждением в губернии считалось Губернское правление, возглавляемое губернатором. Его влияние на местные органы всех ведомств было безграничным. Все решения Губернского правления утверждал губернатор. Они принимались не по большинству голосов, а по единоличному мнению губернатора. Даже в официальных документах, например в «наказе губернаторам» 1837 года, его называли «хозяином губернии».

Однако на практике пределы власти и круг действий губернатора были существенно ограничены. Как исполнитель и оберегатель законов, он не вправе был издавать новые постановления или отступать от существующих, учреждать новые налоги или сборы, изменять приговоры судебных мест. Как главный блюститель порядка в губернии, губернатор должен был защищать притесненных и ускорять ход дел, побуждать к справедливым действиям чиновников, предавать нарушителей долга суду. В то же время губернатор не мог быть судьею и наказывать нерадивых чиновников без суда, как «хозяин губернии», он должен был «способствовать всеми зависящими от него средствами к утверждению и возвышению народного благосостояния».

К сожалению, эти правильные и красивые слова часто существовали только на бумаге. Высокие чиновники отмечали, что Енисейская губерния не была исключением, где царило фактическое безначалие при формальном многословии. Особенно ярко это проявилось во время правления енисейского губернатора Копылова.

О реальной управленческой политике хорошо были осведомлены в Сибирском комитете. Его управляющий делами А. П. Величко в подготовленном им официальном издании «Обозрение главных оснований местного управления Сибири» подчеркивал, что надзор губернатора за действием местных чиновников был номинальным.

Исследователи А. В. Ремнев, Л. М. Дамешек подчеркивают, что формализм, запутанность в компетенции губернских учреждений (Губернского Совета, Губернского правления, Казенной палаты), хронический недостаток средств, замедленность делопроизводства вели к тому, что окружные и волостные управления оказывались фактически без надзора.

Сибирские казаки, которые находились в подчинении местного начальства, вместо военной подготовки использовались на хозяйственных работах или в качестве прислуги.