(оперативная)

«Поскорей возвращайтесь назад! И друзей приводите!»,

кричали аборигены Колумбу, еще не зная, что следом приедут Кортес и Писарро

Картина акварельными красками: явление Святого Подарка народу. Мы с Эквитеем стоим на полуразрушенной площади перед моим фамильным замком. Нас окружают бесчисленные орды полицейских. Высоко в небе за этим безобразием наблюдает первая луна, Серебряная Амальгама. Чуть пониже плещется бесформенное пятно розового цвета. В нем, периодически скрываясь за сеткой помех, парит здоровенная рожа моего бывшего начальника.

– Андрей, – говорит Вельзевулон Петрович. Его оглушительный бас настолько громкий, будто с километровой высоты в металлическую бочку вдруг насыпали полтонны камней. И хорошенько потрясли. – Андрей, сложи оружие и сдайся. Вас препроводят в следственный изолятор.

– В тюрьму не пойду! – запрокидываю голову и с видом строптивого сына взираю на Чердеговского. – Лучше смерть!

– Тогда можешь возвращаться на свою башню, – серчает Вельзевулон. – И прыгай, на здоровье. Только потом не возвращайся из Дальних Кругов. И не умоляй взять тебя обратно в Управление.

Вздыхаю. Честно говоря, возвращаться в ГУпНИКИС мне не очень-то и хочется. Но пересчитывать несколько тысяч ступенек опять? Да еще для того, чтобы сверзиться вниз, на холодные камни?

Мне кажется, что где-то рядом лопается череп, хрустят позвонки. Примерно с таким же звуком мог бы сломаться мой позвоночник. Брр… Не вернусь на башню.

– Долго в тюрьме сидеть? – интересуюсь у хват-генерала, раболепно помигивая.

– Нет, – коротко отвечает он.

Изображение демонической хари бледнеет. Серебристые лучи ночного светила рассеивают видение. Туман магической проекции медленно рассасывается. Вельзевулон ушел, оставив меня на съедение своим мерзейшим шавкам.

Некоторое время размышляю о том, что сам я – тоже из рядов «мерзейших шавок». Поворачиваюсь к унтер-демону в звании хват-полковника.

Адъютант Чердеговского смотрит вызывающе. Весь подбоченился, собрался. По физиономии вижу, что он имеет желание еще раз съездить мне по уху. Мое бедное ушко, надо отметить, горит невыносимой болью.

– Теперь Вельзевулона Петровича нету, – говорю с угрозой. Слегка наклоняю голову, сдвигаю брови. Эта мина у меня называется «праведный гнев». Не один преступник дрожал мелкой дрожью, завидев меня нахмуренным на допросе. – А раз он ушел, сейчас ты ответишь, рогатая дрянь, за этот удар.

Демон некоторое время, не больше мига, размышляет. Затем приходит к какому-то решению. Семенят кривые ножки, стучат форменные ботинки по твердым булыжникам мостовой.

– Это тебе за то, что сбежал из тюрьмы!

С этими словами он засандаливает мне пяткой в лоб. Немало удивленный таким разворотом мизансцены, я едва не падаю. Хорошо, что сзади меня подпирает король.

Выпрямляюсь, поправляю на себе одежду. Снимаю пылинки с плечиков боевого комбинезона.

Демон благосклонно взирает на мои приготовления. Вероятно, думает, что я не посмею ответить подобным образом. Ведь все на виду огромной толпы полицейских.

С громадным удивлением, широко вытаращив глаза, унтер-демон уносится вон. Это после сочного удара в челюсть, направленного моей праведной рукой.

– А это тебе за то, что раньше не сказал о помиловании! – отказываюсь от мысли преследовать адъютанта. Потираю изрядно ноющую руку – вложил в этот удар все свое негодование.

В этот момент на меня набрасывают силовое лассо. Страшный рывок бросает меня спиной назад. Бьюсь затылком о камни и на некоторое время выхожу из строя. Краем глаза замечаю, что рядом валится Эквитей. С ним обошлись попроще, магию не использовали. Просто пнули слегка пониже спины. Вот монарх и хлопнулся, совершенно не королевским образом – лицом в землю.

Сверху пикируют полицейские дельтапланы. Темные эльфы мягко приземляются на замковых плитах. Пробегают несколько шагов по инерции. Отстегивают ремни безопасности и стремятся к нам.

Тем временем меня обезоруживают. Семейные «Каратели» безжалостно выдираются из силовых ножен. С пояса снимают магранаты, отсоединяют баллончик паралитического газа с кончика хвоста. Виски ласкает холодком – пропал мой боевой шлем. Фамильный демон им под хвост, а также в ноздри! Они даже нашли однозарядный огневик, припрятанный в левой штанине. Чтоб им пусто было, оперативникам.

Не могу поверить, сейчас в моей голове гнездятся те же мысли, что и у десятков пойманных мною преступников. Что ж, не буду уподобляться этой шушере. Лучше промолчу, крепко стиснув клыки. Вот только ругнусь напоследок.

Хорошо, мозгомпьютер на руке оставили. Не посчитали опасной такую мелкую магмашинку. А ведь в кожаном браслете у меня кое-что припрятано!

Подобная мысль согревает душу. Даже позволяю себе улыбнуться и подмигнуть одному из темных эльфов.

Тьмэльфы бережно поднимают меня с земли. С королем не церемонятся – он не гражданин Валибура. Эквитей сочно грохается виском об острый угол дельтаплана. Монарх сдавленно выкрикивает невнятные оскорбления. Но затихает сразу, как только его начинают молотить дубинками.

Возношусь в воздух и с прискорбием смотрю на обвалившиеся стены. Фамильный замок выглядит настолько жалко, что слезы на глаза наворачиваются. Эх, пусть только все закончится. Я мигом воспользуюсь подарком Эквитея и отстрою все заново. Кроме того установлю мощнейшие охранные системы на базе боевой магии. Например, систему «Темная цитадель». В ней, если верить рекламе, кроме серьезных щитов и ловушек предусмотрен легион служебных мертвецов. Пусть тогда попробуют взять мой замок штурмом. Эх…

Меня зашвыривают в узкое пространство транспортировочного гроба. Мягкая обивка шуршит, гостеприимно принимая мои избитые мощи. Да, забыл сказать, что перед непосредственным арестом нас с королем изрядно «обработали» дубинками. В итоге болит каждая косточка, стреляет в позвоночнике. Ну а печень и почки – излюбленные места полицейских – не просто отдают болью, а кажется, взрываются при каждом движении.

Захлопывается тяжелая крышка. В нос ударяет острый запах вампирьей мочи и других не слишком приятных испражнений. Смердит мертвечиной, свежей кровью и чем-то еще. Стараюсь не думать о плохом.

Приподнимаю голову и прижимаюсь носом к мелким вентиляционным отверстиям. Глоток воздуха, посвежее, совершенно не помешает моему избитому организму.

Гроб покачивается – начальник отряда взбирается в крепления. Ничего не вижу, но предполагаю. Сейчас тьмэльф развешивается между сложными ремнями-замочками, хватается за рулевой треугольник, повисает в воздухе. Трое подчиненный, крепко держась за тот же руль, разбегаются, низко пригнувшись к земле.

За толстыми стенками гроба слышится троекратное кряхтение. Дельтаплан очень лениво, словно не желая покидать территорию фамильного замка, приходит в движение. Топот ног, командирский посвист. И вот мы отдаляемся от каменных плит. Мгновение невесомости сменяется ощущением полета.

Где-то невдалеке, сквозь мягкий шелест воздуха, пробивается хрипловатый голос Эквитея.

– Будь проклят тот день, – орет король, – когда я послушал старую идиотку и перенесся в этот долбанный мир!

Философски улыбаюсь и пожимаю плечами, насколько позволяют узкое пространство гроба. Монарха сюда никто не тянул. К тому же он и сам мог догадаться, что мир, в котором проживают оборотни и демоны – не самое безопасное место во вселенной.

Длинный прямой коридор не удивляет интерьером. Серые стены, едва освещенные желтоватыми плафонами магического света. Серый же потолок и пол, купающиеся под дымкой полумрака.

Ни одного окна – не поймешь, день уже, или по-прежнему ночь. Мимо проносятся однотипные двери, без единой таблички и опознавательных знаков. На каждой створке, примерно на уровне лица среднестатистического оборотня, имеется небольшое окошко с засовом.

Догадываюсь, что нас пригласили на невольную экскурсию по валибурской тюрьме. Или это камеры предварительного заключения? Не знаю, никогда здесь не был. Мое знакомство с тюремными заведениями всегда заканчивалось на контрольно-пропускном пункте. Приволок преступника – пожалуйста, распишитесь. Незачем боевому оборотню-оперативнику шастать по всяким полутемным пенатам.

– Я тебя убью! – грозно обещает Эквитей.

Выглядит он не слишком счастливым. Корону и горностаевую мантию отобрали, борода и шевелюра скомкались, приобрели грязноватый оттенок после путешествия в гробу. Королевские доспехи сняли, посчитав, что сидеть в тюрьме, облаченным в железо, Эквитею будет неудобно. В общем, если бы я встретил его сегодня впервые, никогда бы не подумал, что передо мной настоящий правитель большого государства. Правда, во многих варварских мирах некоторые монархи выглядят еще похуже.

– Тебя никто не приглашал, – огрызаюсь. – Никто за хвост не тащил сюда, на поимку несчастного мужа своей дочери. Впрочем, у тебя и хвоста-то нету.

– Все равно убью, – повторяется он. – Никогда еще представитель правящей династии Преогара не попадал в тюрьму.

– Все бывает впервые, – хмыкаю в ответ. – Радуйся, что тебе голову, например, не отрубили. А то ведь в нашем мире всякое бывает.

– Стой! – командует один из конвоиров. – Лицом к стене!

– Мне лицом к стене? – тоном махрового идиота спрашиваю тюремщика. – Или ему?

– Оба! – рявкает конвоир и дарит удар волшебной дубинкой по печени.

– Надо было сказать «обоим», – хриплю от боли и тычусь носом в холодную штукатурку. – Чему вас только учат, болваны?

Охранники безмолвно открывают дверь. Подстрекаемая активными пинками, наша с Эквитеем парочка влетает в камеру. Позади грохочет тяжелая сворка, с хрустом опускается засов.

Воняет здесь куда похуже транспортировочного гроба. Кроме пота, мочи, экскрементов, блевотины, прелых вшей, заскорузлых лобков, присохших соплей и прочих неприятных «благовоний», всюду царит кошмарный запах безнадеги. Под низким заплеванным потолком, окружая едва мерцающий плафон желтого цвета, витает тяжелый дух заключения.

Вид у камеры не лучше запаха. Ободранные стены непонятного цвета. Каждая стена изрисована вертикальными черточками, по десять штук. Все они перечеркнуты, кроме одной, гнездящейся в самом крайнем уголке над дверью, под низким потолком.

Пол заплеван и усеян всяческими окурками. Видимо, здесь убирают довольно редко.

Вдоль стен расположены двухъярусные не то кровати, не то скамьи. Постель состоит из тонкой фанерки, устланной ветхим одеялом казенного серого цвета. На каждом одеяле, ровно как и на маленьких подушках, тускнеют темно-зеленые инвентарные номера.

Камера забита до отказа. На скамьях, будто гнилые зубы во рту бастарка, сидят два десятка заключенных. Выглядят они один хуже другого. Большинство может похвастать угловатыми формами, все невероятно худы и совершенно лысы.

– Кого там еще оборотень прислал? – ругательным тоном вопрошает седой старик. Он единственный среди здешних обитателей, кто может похвастать шевелюрой.

– Мир вашей хате, – здороваюсь со всеми.

Эквитей хранит гордое молчание. Он незнаком с тюремными обычаями. К тому же считает ниже своего достоинства общение с преступными элементами.

– По какой статье ходка? – спрашивает тонкий, словно тростинка ледяного бамбука, темный эльф. – Ежели первый раз загремел, то спать тебе на полу.

– Сам в окурках спи, вонища, – неуважительно обращаюсь к тьмэльфу. – У меня тут полный набор: убийство, сопротивление при аресте и преступление государственного уровня.

Народ уважительно присвистывает и подвигается на скамьях.

Я не слишком приглядываюсь к обитателям. Все они почти на одно лицо. А лицо у них очень неприятное. Уголовные, хищные черты, нагловатый блеск в неприветливо прищуренных глазах, кривые ухмылки.

Здесь сидят и вампиры, и некроманты, и парочка вурдалаков. Кроме того в наличии мужик с вытатуированный эмблемой Высшего Мага. Это не считая нескольких темных эльфов, гоблина, троицы орков и мерзейшего вида скунсоборотня. На верхних нарах сидят двое куроборотней. «Куры» выглядят получше остальных. Хотя бы потому, что их губы блестят густым слоем не то гигиенической помады, не то вазелина. Они кокетливо моргают обведенными синей тушью глазенками.

– А вы, петушары, – рявкаю на куроборотней, – чтобы даже не думали хвостом помахать тут. Мигом сожру и не подавлюсь.

– Ты эта, – говорит какой-то гремлин. – Эта, к моей жене не сквернословь! Иначе заточку в печень схватишь.

– Что за воинственный настрой? – интересуюсь миролюбиво. – Неужели добрый человек не имеет права загрохотать в тюрьму? Неужели ему мало такого позора, что даже какой-то грязный гном-переросток будет ему перечить.

– Со своим уставом в чужой батальон не суйся, – наставляет меня седой старик. – Не успел еще в хату войти, как свою методичку вытащил и давай всех учить…

– Ты кто будешь? – прищурившись, смотрю на него.

– Смотрящий здесь, – кивает мне дедуля. – Смотрю за порядком, не даю случиться беспределу.

– Крысы есть? – деловито рассматриваю остальных заключенных.

– Есть, – старик почему-то хихикает. Миг, и камера заливается счастливым смехом множества голосов.

– Плакать надо, если крысы на наличии, – говорю сурово. – Они ведь и настучат могут…

Дед вытирает счастливые слезы. Откидывает свое одеяло, и я вижу под его скамьей бесформенную гору одежды. Из-под нее выглядывает синяя нога какого-то мужчины.

– Никто уже стучать не будет, – сообщает старик. – Убили его вчера, за то, что картофелину у невидимки слямзил.

– Уважительно, – киваю собеседнику. – Крысятничество никогда не доводило до хорошего.

– Еще бы, – посмеивается дед. Остальные заключенные тоже смеются.

В камере наступает короткое мгновение мужской дружбы и доброжелательности. Впрочем, его тотчас портит Эквитей.

Осознавая, что находится в закрытом помещении рядышком со свежим трупом, король мгновенно исторгает остатки ужина. Тошнота долго не проходит, ему приходится склониться на дверь и отдышаться.

– Чувствую, обманул нас Вельзевулон, – вздыхаю, когда мы с монархом сидим на нарах. – Думается, он специально появился и наврал с три короба, чтобы я не поубивал его сотрудников.

– Тебе виднее, – отвечает Эквитей. Он бледен и напоминает годовалого зомби. Синие мешки под глазами, дрожащие пальцы; залысины на темени напоминают трупные пятна. – Ой!

– Что такое? – пугаюсь, когда он внезапно вскрикивает.

– Меня кто-то толкнул!

– Не удивительно, – пожимаю плечами. – Мы же в камере, где толпа народу.

Король указывает на пустое место рядом с собой.

– Ой! – на этот раз Эквитей подскакивает и, словно угорелый, отбегает к двери.

– Да что с тобой? – мне кажется, будто у монарха из-за тюремной жизни поехали мозги.

– Меня поцеловали! – визжит он диким голосом. И тыкает пальцем в бородатую щеку, на которой расплывается небольшое пятнышко слюны.

– А, – радуется смотрящий камеры. – Вот где он спрятался. А то нам надоело уже искать!

– Кто? – не понимаю ровным счетом ничего.

– Невидимка, – будничным тоном отвечает старик. – Он постоянно прячется от нас.

– И где же этот невидимый целователь? – верчу головой, но по-прежнему никого не замечаю. При словах о «целователе» Эквитей хрустит твердо сжатыми кулаками.

– Убью! – верещит он и бросается вперед.

Какое-то время мне кажется, что он несется на меня. Но король поворачивает чуть левее, слышится глухой удар. Монарх хватает воздух за невидимое горло и с упоением начинает его душить.

– Отпусти, – хрипит кто-то.

Внезапно прямо передо мной появляются два налитых кровью глаза. Они далеко выпучены и, кажется, сейчас вылезут из невидимых орбит. В воздухе колеблются неуловимые очертания худого тельца. Оно издалека напоминает младшего демона из Тринадцати Кругов.

– Да хватит, – просит смотрящий. – Зашвырни его к петухам.

– К кому? – Эквитей разжимает левую руку и чешет ею затылок.

– Вот к этим двоим, – дед указывает на куроборотней. Те кокетливо выпячивают груди, один из них призывно хлопает себя по бедру. – У них семья из трех однополых особей.

– Тьфу! – сплевывает король.

Изо всей мочи он пинает невидимку. Воздух рябит, когда наверх проносится хлипкое тело неосязаемого демона. «Куры» хватают его в объятия и скрываются на нарах. Оттуда доносится тихое поскуливание и успокаивающая речь.

– Эх, такое дело испортили… – тяжело вздыхает мужик с татуировкой Высшего Мага. – А теперь еще инструмент испортился…

– А что так? – спрашиваю для проформы. Честно говоря, мне плевать на проблемы заключенных. Но появление серьезного волшебника из наивысшей колдовской касты в тюрьме – явление неординарное.

– Надо было одну штуку спереть, – еще более грустно поясняет колдун. – Вот я и сделал этого… – кивает в сторону куроборотней, – демона полностью невидимым. А этот придурок на тот момент никак не мог с полом определиться. Кого мне любить, говорил? Мол, не знает, кто ему больше нравится – девочки или парни. Молодой демоненок – огненные ветры в голове рогатой, что поделать… В общем, пробрался он в ГосуХраМ, стянул необходимый артефакт и возвращался. И тут какой-то фамильный демон дернул его поцеловать охранника. В общем, поймали дурака, избили. А потом и за мной пришли, как соучастника загребли. Под пытками этот засранец все рассказал. Они ведь, нетрадемоналы, лица нетрадиционной демонской ориентации, ужас как боли не выносят…

– Соболезную, – бормочу под нос. – Надо было кого-нибудь гетеродемонального брать – безотказный вариант.

– А если бы охранники были женщинами? – предполагает Эквитей.

Вся камера погружается в раздумья. Заключенные любят подумать, построить гипотезы. В тюрьме заниматься больше нечем.

– А ведь я тебя знаю, – говорит вдруг какой-то вампир.

Заключенный поворачивает ко мне вытянутое бледное лицо. Над нижней губой топорщатся желтые клыки. По левому зубу стекает мутная градина слюны.

– Зато я тебя не знаю, – грубо обрываю его. – Сидишь себе – сиди. И не мешай другим сидеть.

– Это не ты Дашаушелию арестовал? – угрожающе спрашивает вампир. – Очень рожа знакомая.

– Нет, не я, – украдкой показываю парню кулак с оттопыренным средним пальцем. На пальце удлиняется коготь. Мол, еще одно слово, и раздеру тебя, как профессиональный критик – бульварный роман.

Кровосос благоразумно затыкается. Но зерно недоверия уже брошено в землю. И оно, будь неладное, пускает густые побеги.

– А ну-ка поподробнее, – требует смотрящий. – Тут некоторых обвиняют в связях с полицией.

Передо мной появляется призрачный фантом убиенного крысоборотня. Мне кажется, что он вылезает из-под нар и тянется к моему горлу посиневшими пальцами.

– Меня кто-нибудь обвиняет? – добавляю к голосу хищный рык.

Вампир отрицательно мотает головой. И кто тебя, идиотину, тащил за черный язык?

– Я обвиняю, – пищит кто-то с крайней скамьи у окна.

Поворачиваюсь и вижу тощего уткоборотя. На противной роже у него искрится удовольствие. Улыбочка настолько гадкая, что ею можно вызывать рвотные рефлексы.

– Хорошенько подумай, – говорю ему, – а потом еще раз повтори. У тебя ведь на харе написано, что ты – подсадной.

– Он действительно подсадная утка, – сообщает старик. – Но после некоторого времени избиений и тюремных нравоучений, этот доблестный муж перешел на сторону заключенных. Он больше не стучит, аки дятел-переросток, тюремной охранке. Ведь правда?

Утка преданно кивает и смотрит на меня недобрым прищуром. Затем открывает свой поганый рот и пищит во всеуслышание.

– Это хват-майор Андреиласкасс харр Зубарев, начальник Департамента по Отлову Лидеров Организованной Геройской Преступности и Отбившихся от Рядовой Общественности Героев. Та еще сволочь!

Вопреки моим слабым надеждам, что в зоне не уважают героев, заключенные оживляются. Еще бы, ведь нечасто в камеру сажают настоящего полицейского. Пусть он даже не занимается отловом преступников, а кардинально наоборот. Раз ты одет в форму, то дорога в камере для тебя одна.

– Смерть ему! – вопят десятки голосов.

Тощая лысая братия кидается в атаку. Эквитей рывком встает, но тут же падает обратно на нары. На него наваливается целая куча заключенных.

Я прижимаюсь спиной к стене и пытаюсь отбиться. Сперва мне удается одновременно уложить парочку вурдалаков. Следом за ними, кажется с пробитым черепом (угораздило удариться о край скамьи), валится подсадной уткоборотень. Дальше дело складывается не наилучшим образом.

Какой-то вампир заезжает мне пяткой в живот. Хриплю и наклоняюсь как раз в момент, когда над головой пролетает остро заточенная оловянная ложка. Это смотрящий так старается. Не удивлюсь, если кровь бедняги крысоборотня – на его когтях.

Слева на меня сыплются удары коротышки-гремлина. Справа получаю хлесткий удар по уху от некроманта. На спину мне выпрыгивает один из куроборотней. Он истошно орет и пытается оторвать мне скальп.

Эквитей с трудом поднимается. Его оставили в покое: кто его знает, ведь полицейский-то – я. И это дает королю возможность слегка помочь мне в драке.

Нечеловеческим усилием правитель Преогара выдирает нары из стены. И обрушивает на головы заключенных. Раздаются утробные вопли, зеки выплевывают выбитые зубы. Некоторые разворачиваются к монарху. Тот вовсю орудует тяжелой скамьей, не позволяя преступникам приблизиться и войти в рукопашное сражение.

Сдираю «кура» со спины. Хватаю его за тонкую шею и бросаю в нападающих. Враги на несколько секунд мешкают и оглушительно матерятся – нормальному заключенному считается невероятным грехом, дотронуться до «петуха».

В ноги мне бросается кто-то невидимый. Вопреки его надеждам, не теряю равновесия. И от всей души обрушиваю ногу в никуда. Под каблуком трещат невидимые ребра. Из воздуха выплескивается кровавый каскад.

Гремлин, собиравшийся было выколоть мне глаза, поскальзывается в луже крови и грохается спиной на пол. Двое вампиров перецепляются через него и тоже падают.

Я устрашающе завываю и бросаюсь вперед. Расшвыриваю нескольких гоблинов-дистрофиков. Бью смотрящего в носяру. Дед захлебывается кровью, зажимает переломанный нос. Из его руки выпадает «заточка», которой он хотел уколоть Эквитея.

Внезапно шум драки перекрывается переливающейся трелью свистка. Дверь камеры с треском открывается и ударяется о стену. Внутрь вбегают тяжеловооруженные стражники. Прозрачными магипластиковыми щитами они прижимают нас к стенам.

– Руки за спину! Ноги расставить!

Увесистые дубинки бьют куда попало. Заключенные стонут, получая то по голове, то по заднице. Я весело смеюсь с облегчением. Впрочем, недолго.

Тяжелый дубец опускается мне на затылок. Продолжая счастливо улыбаться, закатываю глаза и валюсь на заплеванный пол. Теряю сознание с надеждой на лучшее. Надеюсь, теперь меня посадят в одиночную камеру.

– Не обманул-таки твой Вельзевулон, – довольный голос прорывается сквозь теплую перину забвения.

– Что? – я со стоном открываю глаза и морщусь от слепящего дневного света.

– Не обманул, – на припухшем от ударов лице Эквитея расплывается широкая улыбка. Такая широкая, словно Главный Речной Проспект в центре Валибура. – Нас везут к твоему начальнику.

– Замечательно, – едва шевелю распухшими и растрескавшимися губами. – Вот только пошел бы он…

Добавляю длинную тираду насчет замечательных мест, где желаю побывать Вельзевулону Петровичу.

– А потом пусть его бабка наденет кеды и побежит за ним следом в… – заканчиваю предложение красочным эпитетом.

Монарх кивает и слегка краснеет. Но, по задумчивым глазам короля понимаю – он все запоминает на будущее. Думается мне, в ближайшее время услышу подобные высказывания из его уст.

– Где мы? – поднимаюсь и замечаю, что прикован к длинной горизонтальной трубе. Ясное дело, привязан наручниками.

Мы находимся в прямоугольном кузове какой-то машины. В крыше проделаны маленькие решетчатые окошки, в них прорываются веселые солнечные лучи. Впереди ревет мощный фитильдвигатель, остро благоухает чесночным спрэдом. По всей видимости, нас перевозят в тюремном фургоне.

Магмашину частенько заносит на поворотах. Видимо, шофер очень спешит. Еще бы, если хват-генерал Чердеговский приказал доставить нас незамедлительно – так и будет. Ослушаться Вельзевулона боятся даже самые матерые преступники и герои. Этот демон высшего порядка – легендарная личность. Если начну рассказывать о его подвигах и многочисленных массовых убийствах преступных элементов, целой книги не хватит.

– Откуда ты знаешь, что нам к шефу? – пытаюсь подняться, но кандалы не пускают. Придется сидеть здесь до времени, пока нас не выпустят из машины.

– Один из тюремщиков сообщил, – отвечает монарх. – При этом он выглядел так, точно отправляет нас на каторгу.

– Так и есть, примерно, – не вдаюсь в подробности и храню молчание до тех пор, пока машина не останавливается.

Визжат тормоза, фитильфургон тормозит настолько резко, словно врезается в каменную глыбу. Эквитей ругается, а меня подбрасывает сила инерции. Ударяюсь головой о металлическую стену и некоторое время ничего не вижу. Перед глазами разливается темная бессознательность.

Хрипит проржавелая дверца. Кто-то возится с ключами, позванивают кандалы.

Нас с королем приковывают друг к другу. Рывком вытаскивают наши дрожащие тела на свет прохладного утра.

Мы находимся на широкой площади перед Управлением. Прямо перед нами высится громада центральной Башни. Ее непропорциональные стены, выгнутые на все стороны, многочисленные балкончики, окна, окошки, окнища, двери в шершавом колдетоне, все это действует удручающе. Острый шпиль верхушки пронзает редкие тучи.

Сверху на нас взирает первое дневное светило. Синие тона первоутренних лучей окутывают Управление в сказочное марево. Если быть безнадежным романтиком, можно предположить, что находишься перед мифическим замком какого-нибудь богатейшего короля. Постучишься в ворота, назовешься прекрасным принцем и будет всю жизнь купаться в роскоши, приобнимая за тонкую талию очаровательную золотоволосую принцессу.

Сказка тут же испаряется, как только дергают за кандалы. Цепь звенит, подрагивает каждое звено. Скольжу усталым взглядом по серой металлической змее кандалов и вижу, что нас приковали к средних размеров бастарку.

Бастарки – страшные животные, практически не прирученные. Они обладают некоторой каплей интеллекта и самыми простыми рефлексами. Все, что знает рядовой бастарк – пожрать, поспать и спариваться. Приманить и приставить к работе этого зверя непросто. Надо долгое время морить его голодом, а потом ненавязчиво предложить еду. Если эта глыба из серой шерсти, восьми сотен клыков, четырех пар изогнутых рогов, сетчатых глаз и здоровенных ушей на шестнадцати когтистых лапах, примет пищу из ваших рук, – считайте, что вы счастливчик. Ибо животное на всю жизнь привяжется только к вам. И больше никого не послушается. Когда вы умрете, бедный бастарк не сможет кушать вообще. Тогда он уйдет на Дальние Круги вместе с вами.

Конвой из парочки тьмэльфов и бастарка – очень почетная вещь. Если отбросить темных эльфов, конечно. Так сопровождают только особо важных персон и очень опасных преступников. Сорокатонное животное знает только две команды: «взять-разорвать» и «защищать – не трогать». Потому оно будет либо ревностно охранять своих спутников, либо тотчас ими отобедает.

Убегать от смертельного бастарка не рекомендуется. Неужели вам мало того, что у него одна нога будет подлиннее вашего роста? Если мало, тогда добавлю, что у данного хищника также имеется очень длинный извилистый язык. Он «выстреливает» на дальность до сорока метров. Так что далеко не убежишь.

– Хорошая у тебя конторка, – уважительно говорит Эквитей.

– Да уж… – бормочу про себя.

Мои уши и щеки горят пламенным румянцем. А все потому, что мы приближаемся ко входу в Управление.

Рядом с высокими створками ворот выстроились оборотни-оперативники. Их здесь несколько тысяч – вся первоутренняя смена, чтоб она сгорела. И каждый из этих тысяч с осуждением смотрит мне в спину.

Некоторые совершенно нелестно рассказывают о моих многочисленных «злодеяниях». Кое-кто, помоложе, сплевывает на магасфальт и шепчет проклятиями мне вслед.

Да, я и раньше не пользовался особенной популярностью в ГУпНИКИСЕ. Но сейчас мне обидно и очень жаль себя.

Ну почему хорошие парни вроде меня постоянно попадают впросак? За что мне такие мучения? Что же я такого плохого сделал, а?

Хорошо относился к работе, никогда не имел больше десятка выговоров и штрафных санкций за год. Раскрываемость преступлений в моем разделе поставила нас на третье место в графе рейтингов. Все было так хорошо! Даже обещали звание хват-подполковника, лет через сто-двести. А в результате – ни звания, ни повышенного оклада. К тому же фактически разрушен фамильный замок.

Это так теперь осчастливливают героев, пекущихся о благоустройстве родной страны? Да будь же проклят тот день, когда я пошел на службу в Управление!

Скрипят исполинские створки. Нас проводят через парадный вход, по залитому дневным светом длинному вестибюлю.

Рядом с конторкой в регистратуре бастарка отвязывают. За цепи хватаются хват-рядовые гоблины. Позади нас конвоирует мускулистый каменный тролль. Он периодически щелкает зубами и похрустывает леденцами. Несмотря на его борьбу с неприятным запахом изо рта, вонь от этого не улучшается. Всем известно, что тролли долгое время борются с зубными паразитами. До сих пор безуспешно. Но из-за невыносимого «амбре», возникающего от их дыхания, всех троллей называют «потномордыми».

Медленно возносимся по спирали главного коридора. Мимо мелькает отдел за отделом. Узкие тоннели гномьих котельных сменяются извилистыми коридорами архивов, в которых работают гноллы. Белоснежные анфилады Отлова Зла скрываются за поворотом. Появляются коричневые стены Департамента Общественного Беспорядка. На шестом этаже проходим мимо Полиции Нравов. Оттуда доносятся привычные визг и вопли куртизанок и зомбабочек.

Восьмой этаж приводит меня в исступление. Я дрожу, как металлический лист перед мощным магамагнитом. Это мой Департамент! Родной ДОЛОГПОРОГ, в котором мне пришлось проработать начальником почти три сотни лет. И вот прохожу мимо, позванивая кандалами.

Подчиненные выстроились вдоль длинной выпуклой стены. Они хранят молчание, но смотрят добродушно. Среди десятка улыбающихся взглядов виднеются и насмешливые, восторженные. Впрочем, это ведь нормально. Всем подчиненным не угодишь – это нонсенс.

Когда прохожу мимо своих ребят, поднимается шелест одежды. Гоблины напрягаются, тролль перестает громыхать тяжелыми челюстями. Но затем они пожимают плечами и следуют дальше.

У меня на глазах выступают горячие слезы. Я прохожу мимо своего отдела, а бывшие подчиненные отдают мне честь.

Чтобы скрыть смятение, прочищаю горло.

– Бесстыднев! – кричу одному из макакоборотней. – Бесстыднев, бабушку твою к фамильному демону! Почему честь отдаешь с неприкрытой головой?!

Хват-рядовой дергается и стремительно исчезает за дверью Департамента. Остальные смеются, в их глазах искрится сочувствие и сострадание.

– Вы вернетесь, – шепчет мне вдогонку маленькая лисичка-перевертыш.

Мне приходится кивнуть и подарить ей подбодряющую улыбку. Пусть знает, что «папка» хват-майор никогда не покинет своих «детишек».

Поднимаюсь по лестнице вверх и чувствую приятную теплоту в груди. Еще бы не радоваться – у маленькой Таи имеется небольшой дар предвиденья. Так что все может быть. Вдруг, да и отпустит меня Чердеговский? Возможно, даже вернет на старую должность?

Окрыленный надеждами, даже не замечаю, как оказываюсь в коридорчике перед Двойным

Отделом.

Здесь все по-прежнему, если не обращать внимания на круглые дырки от пуль в белоснежных стенах. Тихо переругиваются статуи добряков и злыдней. Эквитей с интересом рассматривает колдетонные скульптуры великих представителей Добра и Зла.

Слева находится ряд бледнокожих парней и девиц. Все они одеты довольно легкомысленно: коротенькие кольчужные юбочки и лифчики, тонкие сапожки или сандалии, на одной вообще красуются полупрозрачные трусики. На головах короны, диадемы, банданы и разнообразные шлемы. У большинства девушек неестественно большие груди и надутые губы. Парни могут похвастаться внушительными мускулами, которые даже издалека выглядят не хуже горных склонов. В общем, все статуи мальчиков-девочек мощны и симпатичны как на подбор. Это добряки – пойманные герои, одинаково красивые и ослепительно доблестные дураки, мечтающие спасти миры от Зла.

Правую стену подпирают иссиня-черные скульптуры злыдней. Эти, наоборот, не желают знать Добра и вечно думают о порабощении вселенных. Выглядят они куда красочнее добряков. Бесформенные туши, множество клыков, щупалец, когтей и буркал. Одежда практически отсутствует, вместо нее имеется шершавая кожа в пупырышках.

В конце коридорчика находятся две канцелярские конторки. Слева, ясное дело, восседает сногсшибательная девица в шифоновом костюме. Она невероятно красива и богата. Богатство так и выпирает на груди. Так, что кофточка потрескивает.

– Желаю приятнейшего дня и чудесного второго восхода, уважаемая, – здороваюсь с адъютанткой Архианны Павловны Светлоликой, начальницы Отлова Зла.

Даже будучи в плену, а также несвободным мужчиной, я не оставляю попыток подбивать к этой красавице клинья.

Ангелица недружелюбно кивает и возвращается к монотонному полированию когтей.

Конвой поворачивает направо и останавливается перед конторкой унтер-демона.

– Наконец-то, – недовольным тоном бубнит адъютант Чердеговского. – Вас только за смертью посылать.

– Простите, – извиняется один из гоблинов. Золотые погоны и нашивки на его мундире тюремщика виновато позванивают. – Бастарк очень медленно шел через площадь.

– Освободите пленных, – приказывает демон.

Адъютант поднимается из-за стола, и я узнаю его. Передо мной тот самый парень, который брал участие в разгроме моего замка.

Угрожающе рычу, но он даже не смотрит в мою сторону. Чуть позже он слегка поворачивается, и я с восторгом замечаю на его щеке цветастый синяк – след моего удара. Это поднимает мне настроение до невероятных высот.

Кандалы с грохотом падают на пол, и мы с Эквитеем проходим в широкую дверь.

Король изумленно ахает, едва ступив на мягкий ковер. Не понимаю, чего он так испугался?

Кабинет, как кабинет, обыкновенная контора могущественного начальника Двойного Отдела. Чего тут впечатляющего?

Овальный дубовый стол, громадные шкафы, стулья, несколько магиартин, высокие порталы окон. Все колеблется в густом сигарном дыму. Сизые волны ударяются о краешки мягких диванов, медленно отползают куда-то за магический экран для конференций.

– Оно такое… – Эквитей беззвучно хлопает ртом. При этом он высоко задрал голову и смотрит на Вельзевулона Петровича.

Понятное дело, что его так поразило. Хват-генерал Чердеговский – исполинский демон высшего порядка, размерами с двухэтажный дом. Он необычайно жирен и много работает. Трудоголизм привел его к непоправимым последствиям. А именно – Вельзевулон намертво врос в стены своего кабинета.

Пол под ногами едва ощутимо пульсирует. Под ним что-то утробно громыхает и плещется. Понимаю, что Чердеговский еще не завтракал.

Мы стоим на ковре, вернее на животе у моего шефа. Сверху на нас взирают большие, не меньше среднестатистического ведра, глазищи. Шесть зрачков, по три на каждое око, яростно смотрят то на меня, то на монарха. Треугольный рот с шипением заглатывает воздух. В уголке крепко сжатых губ покачивается тлеющий окурок сигары. Бездонные ноздри выдыхают густые клубы седого дыма. Вонючий туман от дорогих сигар обволакивает нас.

– Андрей, – рокочет эта махина. – Тебе конец!

Хрустят изогнутые когти, простираясь над моей головой.

Я понимаю, что очень крепко влип.