"Ангел Габриеля" - читать интересную книгу автора (Робертс Нора)

Глава 7

Лора размазывала по плинтусу блестящую белую эмалевую краску.

В другой руке она держала жесткий кусок картона, чтобы не запачкать белым уже выкрашенные желтые стены.

На полу в дальнем углу комнаты стоял портативный радиоприемник, настроенный на станцию, передающую энергичный рок. Она приглушила звук чтобы услышать, когда проснется Майкл. Это был тот самый приемник, который стоял на кухне хижины.

Она не могла сказать, что ей нравится больше: то, как преображается детская, или легкость, с которой она нагибается и садится на корточки. Она даже смогла воспользоваться частью своего больничного пособия, чтобы купить две пары слаксов своего прежнего размера. Может быть, они еще немного тесны в талии, но ведь она оптимистка!

Как бы ей хотелось, чтобы все в ее жизни так быстро приходило в порядок.

Гейб все еще сердился на нее. Пожав плечами, Лора снова окунула кисть в банку с краской. У него есть характер, он человек настроения, чего никогда не отрицал и не скрывал. А правда заключалась в том, что сначала она не полностью доверяла ему. Но она объяснила ему. Она не могла допустить, чтобы его непреходящая холодность волновала ее. Но она, конечно, волновала.

Здесь они были чужими, а в маленькой хижине в Колорадо такого никогда не бывало. Дело было не в доме, хотя отчасти все-таки сказывались его размеры и роскошь. Прежде теснота хижины объединяла их, заставляла становиться ближе, зависеть друг от друга. Зависимость стала важной для Лоры, даже если она заключалась в том, чтобы вовремя подать чашку кофе. Теперь же, кроме ответственности за Майкла, у нее почти не было других дел. Они с Гейбом могли провести под одной крышей много часов и ничего не знать друг о друге.

Но дело было не только в стенах, полах и окнах. Просто здесь больше ощущалась разница между ними. Она по-прежнему была Лорой Малоун, вышедшей из низов, менявшей один дом за другим и не имевшей ни малейшего шанса по-настоящему обосноваться там. Женщиной, кочующей из семьи в семью и остающейся для всех чужой.

А он... Лора тихо засмеялась. Он Габриель Брэдли, знающий свое место с самого рождения. Человек, который никогда не думал о том, где он будет завтра.

Именно этого она хотела для Майкла, только этого. Деньги, имя, большой, просторный дом с окнами из витражного стекла и изящными террасами не имеют значения. Важна принадлежность к семье. Лора очень хотела и твердо решила добиться этого для Майкла, а сама она охотно подождет, когда Гейб захочет, чтобы она ему принадлежала.

Майкл — единственный, кто может сплотить их. Она снова скривила губы. Гейб любит ребенка. В этом Лора не сомневалась. Ведь не жалость и не обязанность заставляют его при первом же писке склоняться над колыбелью и носить на руках ребенка в три часа утра. Он человек, способный на великую любовь, и, безусловно, отдает ее Майклу!

Гейб внимателен, нежен и великодушен. Когда дело касается Майкла.

Только когда они остаются один на один, их отношения становятся натянутыми.

Они не касались друг друга, хотя жили в одном доме, спали в одной постели. И все же они не касались друг друга, разве что случайно и мимолетно. Они по-семейному ездили покупать все, что понадобится Майклу: детскую кроватку и другую детскую мебель, одеяла, заводную игрушку, играющую колыбельную музыку, мягких зверьков, которые Майклу еще много месяцев будет не нужны. Было легко, даже восхитительно обсуждать высокие кресла и детские манежи, вместе решать, какой из них подойдет. Лора никогда не надеялась, что сможет так много дать своему сыну.

Но когда они возвращались домой, напряжение возвращалось.

— Какая же я дура! — укоряла себя Лора. — Мне дали дом, защиту и заботу, а самое главное, любящего отца для моего сына! Разве могла я когда-нибудь желать большего?

Но ей хотелось, чтобы Гейб снова улыбался ей, именно ей, а не матери Майкла, не своей модели.

Вероятно, это к лучшему, что они остались вежливыми друзьями с общими интересами. Лора не могла сказать с уверенностью, как она поведет себя, когда Гейб, наконец, увидит в ней женщину. А эта пора настанет, потому что его желание никуда не исчезнет, и он, здоровый, сильный мужчина, не сможет платонически делить с ней постель.

Опыт в искусстве любви подсказывал ей, что мужчина требует, а женщина подчиняется. Ему не нужно любить ее или просто испытывать к ней влечение, чтобы желать ее. Господи, никто лучше ее не знает, как мало привязанности, как мало заботы может быть на брачном ложе! У такого человека, как Гейб, будет много требований, а она будет отдавать ему всю свою любовь. И круг, который ей, наконец, удалось разорвать, начнется вновь.

Гейб наблюдал за ней из дверей. Что-то случилось, и очень нехорошее. Он видел смятение на ее лице, в позе ее плеч. Казалось, чем дольше они жили в этом доме, тем более напряженной она становилась. Она хорошо притворялась, но это было лишь притворство!

Это приводило его в ярость, и чем старательнее он сдерживал свой темперамент, тем больше распалялся. Конечно, с того первого дня в доме он никогда не повышал на нее голос, и все же она, казалось, постоянно была готова к взрыву.

Он предоставил ей столько свободы, сколько возможно, и это его убивало. Он спал рядом с ней, она поворачивалась к нему ночью, ее отделял от него лишь тонкий хлопок ночной рубашки, и от этого у него пропадал сон.

Он работал до глубокой ночи, свободное время проводил в мастерской или в галерее, всюду, где не было искушения захватить то, что принадлежит только ему по закону.

Да и как он мог захватить, когда она была еще так слаба физически и эмоционально? Каким бы эгоистом он ни был всегда, кем бы он ни считал себя, он не мог доставить себе удовольствие за ее счет... или испугать ее, показав, как отчаянно, как сильно он ее хочет!

И все же в ней бушевала страсть, темная, взрывная.

Он видел это и многое другое в ее глазах. Он был нужен ей так же, как и она ему. Гейб не был уверен в том, что они понимают, как далеко может завести их эта потребность друг в друге.

Он мог быть терпеливым. Он понимал, что ее телу нужно время, чтобы исцелиться, и терпеливо ждал. Но у него не было уверенности, что время сумеет исцелить ее душу.

Он хотел подойти к ней, сесть рядом и погладить по волосам. Он хотел подбодрить ее, но понятия не имел, что сказать. Засунув руки в карманы, он спросил:

—Все еще красишь?

Лора испугалась, разбрызгала по руке краску и села на пятках.

Я не слышала, как ты вошел.

Не вставай, — сказал он. — Ну и вид у тебя! — Он вошел в комнату, осмотрел солнечные стены и взглянул на нее. На ней были старые джинсы, явно его. Вместо ремня она подпоясала джинсы веревкой для сушки белья.

Она напялила на себя его старую рубашку, рваный подол которой достигал ее бедра.

Мои?

Я решила, ты не станешь возражать. — Она взяла тряпку и вытерла с руки краску. — Судя по брызгам на них, они уже побывали в деле!

—Вероятно, ты не понимаешь разницы между живописью и... — он указал на стену, — малярной работой!

Она чуть не пролепетала слова извинения, но вовремя поняла, что он шутит. Значит, от его дурного настроения не осталось и следа. Вероятно, они снова друзья.

—Вовсе нет! Я подумала, что твои брюки творчески вдохновят меня!

—Ты могла бы обратиться к источнику!

Она положила кисть на открытую банку с краской. На нее нахлынула волна облегчения. Гейб, сам того не зная, сумел найти для нее слова поддержки.

—Я не могу допустить, чтобы знаменитый Габриель Брэдли растрачивал свой гений на какой-то плинтус!

Как легко с ней, когда она такая раскованная и веселая!

—Ты явно боишься, что я оконфужусь!

Лора несколько неуверенно улыбнулась.

Уже несколько дней Гейб не смотрел на нее так весело. Она встала на колени, а рядом на пол присел Гейб.

—Ах, Гейб, не надо! Ты так чудесно вы глядишь, вдруг измажешься краской!

Он уже держал кисть в руках.

Чудесно?

Да. — Она пыталась отнять у него кисть, но он не уступал. — Ты всегда потрясающе выглядишь, когда идешь в галерею.

О господи! — Ее рассмешила неприязнь, на мгновение мелькнувшая в его смехе.

Ну да. — Она поборола порыв причесать волосы у него на лбу. — Совсем не похож на неотесанного отшельника, каким ты выглядел в Колорадо, хотя и тот был очень симпатичен!

Гейб не знал, улыбнуться или ухмыльнуться.

—Вот именно. Вельветовые брюки и фланелевая рубашка, причесанный и небритый. Полагаю, Джеффри с удовольствием сфотографировал бы тебя с топором!

Лора пристально смотрела на него, узнавая прежнего Гейба и сравнивая, каким он стал сейчас. Вдруг она осознала, что ее рука до сих пор лежит на его руке, сжимающей ручку кисти. Отдернув руку, она изо всех сил старалась вспомнить, о чем они только что говорили.

—Ты же одет не для работы! Поверь, я достаточно долго проработала в модном бизнесе, чтобы определить качество одежды. На тебе превосходные льняные брюки, и ты их испортишь.

Он ясно почувствовал внезапное напряжение в ее пальцах и в ее взгляде, но лишь поднял бровь.

Ты считаешь меня неряхой?

Только когда ты пишешь.

Чья бы корова мычала, — пробормотал Гейб, делая вид, что не замечает, как она вздрогнула, когда он провел пальцем по ее щеке и показал его ей, чтобы доказать свою правоту.

Лора сморщила нос, вдохнув запах белой краски на кончике его пальца, и попыталась не вздрогнуть еще раз.

—Я не художник! — Держа в одной руке тряпку, другой она взяла его за запястье и стерла краску с кончика пальца.

Какие красивые руки, подумала Лора. Она представила себе, как они медленно, плавно гладят ее. Гладят и ласкают так, как может гладить и ласкать мужчина, глубоко любящий женщину, к которой он прикасается.

Предаваясь игре воображения, Лора облизала губы и подняла глаза на Гейба.

Они сидели рядом на коленях на половой тряпке. Лора поразилась, почувствовав его учащенный пульс. В его глазах она увидела то, что он уже много дней скрывал от нее. Желание, чистое и простое. Взволнованная и привлеченная им, Лора потянулась к Гейбу. Тряпка выпала у нее из руки.

И тут раздался плач ребенка.

Оба вскочили, как дети, застигнутые за воровством печенья из буфета.

—Уверена, что он и голодный, и мокрый, — сказала она и начала подниматься.

Гейб поймал ее за руку.

—Пожалуйста, возвращайся сюда после того, как успокоишь Майкла!

Желание и стремление переплелись, смущая ее.

— Хорошо. Не волнуйся из-за беспорядка. Я закончу позже.

Лора провозилась с Майклом больше часа и была слегка разочарована, что к ним не пришел Гейб, чтобы подержать ребенка или поиграть с ним перед тем, как он снова заснет. Он часто это делал, и это были лучшие времена, времена простой семейной идиллии. Подоткнув вокруг сына одеяло, она напомнила себе, что не может ждать от Гейба, чтобы тот посвящал каждую свободную минуту ей и ребенку.

Успокоенная тем, что малыш сухой и довольный, она оставила его и зашла в ванную, чтобы освежиться. Смыв краску с лица, она рассмотрела себя в зеркале над ванной. В мешковатой мужской одежде и с волосами, собранными в конский хвост, она выглядела довольно непривлекательно. Однако же хоть на мгновение, но Гейб в детской проявил к ней интерес!

А хотела ли она этого?

До сих пор Лора не разобралась: чего же она хочет? Приложив пальцы к глазам, она попыталась разобраться в своих чувствах.

Лора явно испытывала смущение, но к нему примешивалось и кое-что еще. На мгновение она представила себе, как они с Гейбом занимаются любовью, но тут же вспомнила, как это бывало раньше, когда любовью и не пахло.

Нельзя постоянно предаваться воспоминаниям! Для этого она слишком разумна, или, по крайней мере, хотела быть такой.

В больнице, где лежал Майкл, она говорила и с адвокатами, и с другими женщинами, оказавшимися в подобной ситуации.

Поскольку Лора приходила только в часы кормления, она не могла завести сколько-нибудь прочных знакомств с остальными женщинами, но они ей помогли. Сознание того, что она не одинока в своей беде, встречи и разговоры с людьми, полностью изменившими свою жизнь, придавали ей новые силы.

Умом она понимала: то, что с ней произошло, — результат безумств Тони и ее собственной неуверенности. Но одно дело понять, а другое — принять и рискнуть вступить в другие отношения.

Лора хотела быть уверенной в себе женщиной и твердо решила стать ею.

Она заметила, что все женщины в больнице, отбрасывая страхи и отвращение к себе, в один голос выражали отчаянную решимость стать уверенными в себе обычными женщинами.

Но этот шаг, огромный, пугающий шаг из прошлого в будущее сделать было невероятно трудно. Но она способна его сделать, решила Лора, продолжая смотреть в собственные глаза. С Гейбом и ее чувством к нему у нее есть шанс!

Если, конечно, она захочет им воспользоваться.

Как она сможет узнать, насколько близки они могут быть, как много они значат друг для друга, если по-прежнему будет избегать интимных отношений?

Чуть прикусив нижнюю губу, Лора повернулась и с удовольствием оглядела роскошную ванную. Сверкающая белизной, она приглашала к неге и наслаждению. Как хорошо залезть в горячую воду и лежать до тех пор, пока кожа не станет мягкой и розовой! У нее еще сохранился флакончик соблазнительных французских духов, которые Джеффри купил ей в Париже. Можно капнуть их на влажную кожу, чтобы аромат пропитал все поры. Затем можно... что?

В ее гардеробе не было ничего красивого или женственного. Единственной одеждой, которую она во время путешествия по всей стране покупала в магазинах поношенных вещей, была одежда для беременных. Две пары слаксов и хлопчатобумажные блузки не в счет.

Но какое это имеет значение, даже будь у нее полный шкаф кружевного белья? Она бы не знала, что в нем делать и что говорить. Она так давно не чувствовала себя женщиной. Вернее, никогда не чувствовала! Поэтому, безусловно, лучше попробовать восстановить дружбу с Гейбом прежде, чем решиться на интимные отношения!

Если это то, чего он хотел. И чего хотела она.

Отвернувшись от зеркала, она пошла искать его.

Удивлению ее не было предела, когда, войдя в детскую, она обнаружила, что окраска завершена, банки запечатаны, а кисти вычищены. Лора уставилась на Гейба, складывающего половую тряпку.

Ты закончил! — только и удалось сказать ей.

Я старался как мог, чтобы ничего не испортить!

Прекрасно! Именно так я себе и представляла. — Она вошла в пустую комнату и начала мысленно расставлять мебель. — Здесь нужно повесить белые занавески, хотя, думаю, кисея с ткаными горошинами слишком женственно для мальчика?

Я в этом ничего не понимаю, но, наверное, ты права. Сейчас довольно тепло, поэтому я оставил окна открытыми. — Он бросил половую тряпку на стремянку. — Нужно хорошенько проветрить комнату, пока не исчезнет запах краски. А только после этого можно перевести сюда Майкла.

Конечно, — рассеянно согласилась она раздумывая, поместится ли кроватка между двумя окнами.

Теперь, хотя сейчас это неуместно, хочу кое-что подарить тебе! Запоздалый подарок ко Дню матери.

Да ты ведь уже подарил мне цветы!

Он вынул из кармана маленькую коробочку.

—У меня не было ни времени, ни возможности для чего-либо большего. Мы жили на чемоданах и все время торчали в больнице. Кроме того, цветы были от Майкла. А это от меня!

Вот это уже нечто совсем иное! Интимное! Она снова почувствовала влечение к нему, но вспомнила, что он ее отталкивает.

—Ты ничего не должен мне дарить!

В его глазах мелькнуло знакомое нетерпение, которое Гейб едва подавил.

—Придется тебе научиться более вежливо принимать подарки!

Он был прав. А с ее стороны было неправильно продолжать сравнивать его с Тони, который всегда так непредсказуемо и щедро осыпал ее подарками.

Но они так мало для нее значили!

—Спасибо. — Она взяла коробочку, открыла ее и оторопела.

На бархатной подушечке лежало кольцо, имеющее вид огненного круга, украшенного бриллиантами, сверкающими на фоне золотой полоски. Она инстинктивно провела по нему кончиком пальца и, как дурочка, удивилась, что оно холодное.

Оно красивое. Необыкновенно красивое. Но...

Оно и должно быть красивым!

Но это кольцо похоже на обручальное, а оно у меня уже есть!

Он взял ее за левую руку и разглядел кольцо.

Меня удивляет, как у тебя от этого кольца не отвалился палец!

В нем нет ничего плохого, — возразила Лора и чуть не отдернула руку.

Ты так сентиментальна, ангел? — Хотя его голос стал мягче, рука крепко сжимала ее руку. Теперь, вероятно, ему удастся получше разузнать, какие чувства она к нему испытывает. — Тебе так нравится этот маленький металлический ободок?

Раньше оно нас обоих устраивало! Мне больше ничего не нужно!

Это была временная мера. Я не прошу тебя выбросить его в окошко, но будь хоть немного практичнее. У тебя уже вошло в привычку постоянно сгибать палец, чтобы оно не упало.

Его можно подогнать по размеру.

Подгони себя! — Гейб снял кольцо у нее с пальца и заменил его бриллиантовым. — Только подумай, у тебя два обручальных кольца! — Когда он протянул ей простенькую полоску, Лора зажала ее в кулаке. — У нового то же назначение.

Оно красивое. — Тем не менее она надела старое кольцо на указательный палец, которому оно оказалось впору.

Спасибо, Гейб.

Раньше мы и не такое делали.

Ей не надо было напоминать. И все же воспоминания нахлынули на нее, когда он обвил ее руками. Эмоции окрасили эти воспоминания в тот момент, когда его твердые теплые губы слегка нетерпеливо скользнули по ее губам. Хотя его руки по-прежнему нежно обнимали ее, а прикосновение было легким и испытующим, она чувствовала, как в нем дымится вулкан.

Словно для того, чтобы погладить его, она подняла руку к его щеке. Понимание. Принятие.

Ее прикосновение вызвало к жизни теплящуюся внутри него потребность, его руки сжались, а губы крепко прижались к ее губам. Она отреагировала стоном, который он едва услышал, и пожатием плеч, которое он вряд ли почувствовал. Напряженный, голодный, он пал жертвой как ее, так и собственных желаний.

Он и раньше хотел женщину, безотчетно и отчаянно. Почему же на этот раз его чувство кажется ему чем-то совершенно новым? Он и раньше обнимал женщин, знал их мягкость, пробовал их сладость. Но он никогда не знал такой мягкости, не чувствовал такой сладости, как с Лорой.

Он медленно, испытующе провел губами по ее лицу, вдоль линии подбородка, вниз по горлу, впитывая. Затем поглощая. Его длинные и гибкие руки скользнули под ее широкую рубашку, затем наверх. Сначала тонкой линии ее спины было достаточно, гладкая кожа и частая дрожь — вот все, что ему требовалось. Затем потребность трогать, обладать стала острее. Когда его губы вновь коснулись ее губ, он требовательно положил руку на ее грудь.

От первого прикосновения у нее перехватило дыхание, она стала быстро ловить воздух. А затем долго и неровно его выдыхать.

Как она могла знать, даже ослепленная любовью и влечением, насколько отчаянно ей необходимо прикосновение его рук?

Это было то, чего она хотела, принадлежать ему полностью. Замешательство, сомнения, страхи улетучились сами собой.

Его прикосновение не навевало на нее никаких воспоминаний. Никакие шепоты прошлого не преследовали ее. Был только он, обещание новой жизни и долгой любви.

У нее дрожали колени, поэтому она прижалась к нему своим напряженным телом, выгнувшись навстречу ему, и он это почувствовал.

В комнате пахло краской, и она была ярко освещена солнцем, проникающим сквозь незанавешенные окна. Здесь было пусто и тихо.

Гейб мог фантазировать, как опустит Лору на пол, как стянет с нее одежду, пока их тела не сольются в экстазе на полированном дереве. Он мог воображать, как овладеет ею в залитой солнцем комнате, пока они оба не выбьются из сил и не пресытятся.

С другой женщиной он бы сделал это, не задумываясь. Но не с Лорой!

Придя в себя, Гейб отстранил ее. Ее глаза были затуманены. Губы полуоткрыты. Проявив выдержку, которой раньше за собой не замечал, Гейб выругался только про себя.

—Меня еще ждет работа.

Она еще парила в любовном тумане, но уже осознала сказанные им слова и начала медленно и неуверенно спускаться на землю.

—Что?

—Меня ждет работа, — повторил он, осторожно отстраняясь от нее. Он ненавидел себя за то, что зашел так далеко, зная, что она физически не способна удовлетворить его желания. — Если я тебе понадоблюсь, то я в студии.

Если он ей понадобится? — смутно думала Лора, прислушиваясь к эху его шагов, раздающихся по коридору. Неужели она еще не показала ему, как он ей нужен? Невозможно, чтобы он не чувствовал этого, чтобы не понимал этого. Выругавшись, она повернулась и подошла к окну. Там она свернулась калачиком на маленьком узком диванчике и принялась смотреть в сад, только начинающий цвести.

Что, спрашивала она себя, заставляет мужчин смотреть на нее как на вещь, которую можно по желанию взять и отбросить? Неужели она кажется такой слабой, такой податливой? Чувствуя, как разочарование разливается по всему ее телу, она сжала кулаки. Она больше не слабая, и прошло очень много времени, может быть, целая жизнь с тех пор, как она была податливой. Она больше не девочка, попавшаяся на сказочную ложь. Она женщина, мать, с ответственностью и амбициями.

Вероятно, она любила, и, вероятно, на этот раз такая любовь, как была раньше, будет неразумна. Но она не позволит себя использовать, не позволит себя игнорировать, не позволит вить из себя веревки!

Разговоры дешевы, думала Лора, уткнувшись подбородком в колени. Дела стоят несколько дороже.

Надо бы прямо сейчас пойти к Гейбу и объясниться. Она бросила взгляд на дверь, затем вернулась к окну. У нее не хватало мужества.

Это всегда было ее проблемой. Она могла знать, что ей следует делать, а чего — нет, но, когда доходило до действия, — отступала. Одно время она верила, что для нее лучше быть пассивной. Это было до того, как ее брак с Тони безнадежно распался. Тогда она пыталась что-то решить, напомнила себе Лора, или начала что-то решать, но потом снова позволила надавить на себя.

Так было всю ее жизнь. В детстве у нее не было выбора. Ей говорили жить здесь или жить там, и она подчинялась. У каждого дома были свои правила и ценности, и ей приходилось с этим считаться. Как одной из тех резиновых кукол, думала она теперь, которую можно согнуть и свернуть в какое угодно положение.

Слишком много от ребенка осталось в женщине, пока женщина носила под сердцем ребенка.

Единственным положительным поступком, который, как чувствовала Лора, она совершила в жизни, было то, что она защитила малыша. И она это сделала, напомнила себе Лора. Это было рискованно, но она не отступила. Не значит ли это, что за многолетней податливостью таилась сила, которую она всегда хотела иметь? Ей хотелось думать, что значит...

Если она любит Гейба, то из этого не следует, что она будет спокойно сидеть и ждать его решений. Пора отстаивать свою независимость!

Поднявшись, она вышла из пустой детской и пошла по коридору. С каждым шагом ее решимость уменьшалась, и ей приходилось вновь подстегивать себя. У двери в студию она снова заколебалась и потерла грудь в том месте, где затаилась боль неуверенности. Глубоко вздохнув, она открыла дверь и вошла.

Гейб стоял у длинной скамьи у окна с кистью в руке, работая над одной из незаконченных картин, привезенных из хижины. Лора ее помнила. На ней был изображен снежный пейзаж, пустынный, безлюдный и почему-то манящий. Белые, холодные голубые и серебристые тона создавали ощущение вызова.

Лора этому радовалась. Именно этого чувства ей сейчас и не хватало.

Гейб настолько был поглощен картиной, что не слышал, как она вошла. Он больше не делал размашистых, дерзких мазков, работая очень деликатно, добавляя детали такие мелкие, такие точные, что она почти слышала зимний ветер.

—Гейб? — Просто поразительно, сколько мужества от нее потребовалось, чтобы произнести это имя.

Он тотчас же остановился и обернулся, на лице у него было написано раздражение. Он не терпел, когда ему мешали. Впрочем, когда он жил один, ему и не приходилось это терпеть.

—В чем дело? — выдавил он из себя, не положив кисти и не отойдя от картины. Было очевидно, что он намеревался продолжить работу в тот же момент, как выставит ее за дверь.

— Мне нужно с тобой поговорить.

—А подождать нельзя?

Она чуть не сказала «да», но быстро осеклась.

—Нет. — Она оставила дверь открытой на тот случай, если заплачет малыш, и прошла в середину комнаты. Внутри у нее все переворачивалось. Она подняла подбородок.

—Если даже и можно, то я не хочу ждать.

Он поднял бровь. Этого тона в ее голосе он не слышал в те недели, когда они были вместе.

—Хорошо, но только быстрее, ладно? Я хочу сегодня это закончить.

Она распалилась так быстро, что даже не успела удивиться.

Что ж, тогда я все выскажу одной фразой. Если я стала твоей женой, я хочу, чтобы ты обращался со мной как с женой!

Прошу прощения?

Она была слишком рассержена, чтобы заметить его ошеломление, и понять, что ее слова шокировали ее саму.

—Нет, не просишь! Ты никогда в жизни ни у кого не просил прощения! Тебе не приходится этого делать. Ты поступаешь так, как считаешь нужным. Если ты хочешь быть добрым, то добрейшего человека я в жизни не встречала. Но если ты хочешь быть высокомерным, то в этом качестве тебе нет равных!

Гейб с нарочитой осторожностью положил кисть.

Никак не пойму, Лора, в чем смысл твоих претензий ко мне?

Ты хочешь меня или нет?

Он, не отрываясь, смотрел на нее. Если она продолжит стоять, освещенная солнечным светом, с вызывающим взглядом потемневших от гнева глаз, раскрасневшаяся, он, возможно, не сдержится.

Это и есть смысл? — спокойно спросил он.

Ты говоришь, что хочешь меня, а потом отталкиваешь меня! Ты целуешь меня, а потом уходишь. — Она провела рукой по волосам. Ее пальцы коснулись банта, стягивающего их, она раздраженно потянула за него. Белокурые мягкие волосы рассыпались по плечам. — Я понимаю, что мы поженились в основном из-за Майкла, но мне хотелось бы знать свое место. Я здесь гостья, которую то удостаивают внимания, то игнорируют, или я твоя жена?

Ты моя жена. — Чувствуя, как сам распаляется, он отодвинул свой табурет. — И я вовсе не игнорирую тебя. Просто у меня полно работы.

Ты не работаешь двадцать четыре часа в сутки. Ночью...

Мужество начало ей изменять.

—Почему ты не хочешь заниматься со мной любовью? — выпалила она.

По счастью, он не уронил кисть, иначе она разломилась бы надвое.

—Ты желаешь, чтобы я это делал по твоему требованию, Лора?

Краска смущения залила ей лицо. Когда-то она сама отдавалась по требованию, и сейчас ей было даже стыдно думать, чего она требует от Гейба.

Нет. Я не думала, что ты так истолкуешь мои слова. Я только считала, что будет лучше, если ты узнаешь о моих чувствах. — Она сделала шаг назад и повернулась, чтобы уйти. — А теперь можешь продолжать работать.

Лора! — Он предпочитал, гораздо больше предпочитал ее гнев унижению, которое увидел. И причиной которого был он сам. — Погоди! — Он пошел вслед за ней.

Не извиняйся!

Все в порядке! — Гейб чувствовал, что она еще кипит. — Давай я все тебе честно объясню!

В этом нет необходимости! — Она снова направилась к двери, но он схватил ее за руку и резко развернул. В ее глазах он увидел мелькнувший страх и выругался...

Черт возьми, не бойся же ты меня! Никогда не смотри на меня со страхом! — Гейб бессознательно сжал пальцами ее руку. Когда Лора поморщилась, он выпустил ее и опустил руки по швам. — Я не могу переделать себя под тебя, Лора! Я буду кричать, когда мне надо кричать, буду бороться, когда мне надо бороться, но я сказал однажды и повторю еще: я никогда не причиняю боли женщинам!

Ее охватил страх, в горле появилась горькая желчь. Это было отвратительно. Лора подождала, когда страх отпустит, и заговорила:

Я и не думала, что причиняешь, но я тоже не могу переделать себя под тебя! Даже если бы могла, я не знаю, чего ты хочешь! Я знаю, что должна быть тебе благодарна.

К черту эту твою благодарность!

Я должна быть благодарна, — спокойно повторила Лора. — И я благодарна, но за прошедший год я кое-что в себе обнаружила. Я больше никогда никому не позволю вытирать об себя ноги! Даже тебе!

Ты считаешь, я именно этого и хочу?

—Я не могу знать, чего ты хочешь, Гейб, пока ты сам этого не узнаешь. — Лора говорила себе, что зашла слишком далеко, но должна довести дело до конца. — Ты с самого начала просил, чтобы я доверилась тебе. Но даже после всего, что мы пережили, тебе все равно не удалось заставить меня довериться тебе. Если мы когда-нибудь сумеем сделать этот брак действительным, тебе придется перестать смотреть на меня как на объект своей благотворительности и увидеть, наконец, во мне человека!

Ты понятия не имеешь, кем я тебя вижу.

Да, вероятно, не имею. — Ей удалось улыбнуться. — Может быть, когда я пойму это, нам обоим станет легче. — Она услышала, как заплакал ребенок, и посмотрела в коридор. — Похоже, он сегодня не успокоится!

—Сейчас я его принесу. Не может же он голодать! Погоди!

Если она честна с ним, подумал Гейб, тогда может и он быть с ней честным. Он положил руку на плечо Лоре, чтобы удержать ее.

Сейчас мы с легкостью разрешим это недоразумение. Я не занимался с тобой любовью не потому, что не хотел, а потому, что еще слишком рано.

Слишком рано?

Для тебя.

Она тряхнула головой. До нее дошел смысл его слов.

Гейб, Майклу уже больше четырех недель!

Я помню, сколько ему недель. Я присутствовал при его рождении. — Он поднял руку прежде, чем она успела заговорить. — Черт возьми, Лора, я видел, через какие страдания ты прошла, как тяжело дались тебе эти роды! Каковы бы ни были мои чувства, для меня просто невозможно потакать им, пока я не узнаю, что ты полностью восстановилась!

У меня ребенок, а не смертельная болезнь! — Она резко выдохнула, но обнаружила, что испытывает не раздражение и даже не удивление, а удовольствие, редкое и потрясающее удовольствие от проявленной заботы о ней. — Я хорошо себя чувствую. Я в порядке. Фактически, мне, может быть, никогда в жизни не было так хорошо.

—Что бы ты ни чувствовала, ты только что родила ребенка. Судя по тому, что я читал...

—Так ты и об этом читал?

Изумление и легкая насмешка в широко открытых глазах вывели его из себя.

— Я не собираюсь прикасаться к тебе, пока не удостоверюсь, что ты полностью восстановилась, — натянуто произнес он.

Тебе нужно свидетельство врача?

Более или менее. — Он хотел дотронуться до ее щеки, но передумал. — Я позабочусь о Майкле.

Он оставил ее стоять в коридоре, не уверенную, сердится она, удивлена или восхищена. Единственное, в чем она была уверена, — это в своих чувствах к Гейбу.