НОВОЛУНИЕ

Ночь вторая

Темнело. Нужно было убираться на ночь с мельницы: к жаждущим крови человека звеРрюгам прибавились алчущие мести крыски.

Марк рассудил, что раз теперь подземелье Оленьего Двора свободно от ласок, то можно повторить путь похитителей.

Он предложил Птеке уйти на ночь домой вместе с Фтекой и Гтекой, но Птека наотрез отказался, и увязался за Марком в подвалы, взяв себе в компанию туго набитый едой мешок. Росомаха тоже решил, что останкам рыси нужно протухнуть побольше, и на тот берег не пошёл.

Наложив на кухонную дверь запор изнутри, а комнатную подперев толстым поленом, они отправились в ночное путешествие.

На нужное место зашли со стороны реки, миновали сломанную решётку, берлогу Гиса и углубились в самые недра подземелья. Оно было не просто большим — огромным.

Факел давал неровное пламя, поэтому Марк предпочёл масляный светильник Илсы.

Он шёл, держа зажженный светильник в руке, и осматривал коридоры, гадая, вынесли ли Артефакт этим путём, или он был такой большой, что именно похитители высадили окна в зале с изображением пророка.

Спутники развлекали себя сами. Росомаха кривлялся, превращаясь то в зверя, то в человека. Птека шёл осторожно, стараясь не цокать коготками, пугливо втягивая голову в плечи.

Вскоре росомахе надоело плестись со скоростью Птеки и он умчался вперёд, затерявшись где-то в темноте.

— Я устал, — нарушил подземную тишину Птека. — Давайте сделаем привал.

— К чему привалимся? — поинтересовался кисло Марк. — Предлагаю хоть до какой-нибудь каморки добраться.

— Понимаешь, у меня такое чувство, что мы здесь не одни, — признался Птека. — Я боюсь и есть хочу.

— И правильно делаешь, что боишься, — сипло подтвердил чей-то голос. — Здесь я.

— Кто именно "ты"? — поднял светильник повыше Марк. И добавил. — Можешь не отвечать. Вижу. Чего надо?

В каменном отнорке съёжился грязный ком шерсти. Бывший когда-то предводителем крысок. Его облик застыл на границе между человеком и зверьком, причём у каждого облика были позаимствованы отнюдь не лучшие черты. И он странным образом походил на безумного лиса.

— Ничего не надо, — надменно сказал крыс, почёсываясь. — Я здесь живу отныне и до скончания времени.

— Сумасшедший! — ахнул Птека.

Марк тоже так думал.

— Ты зашёл в мои владения, шестой человек. И должен заплатить за проход. Отдашь спутника — я его съем, — провозгласил крыс.

— А если не отдам? — стало любопытно Марку.

— Тогда я съем вас обоих, — оскалился безумец.

— Логично, — не стал спорить Марк. — Но беда в том, что это — мои владения. А не твои. И за право жить здесь ты должен платить мне. Дань. Не будешь платить — я съем тебя.

Старый крыс задумался.

Потекли мгновения. Светильник подрагивал в руке Марка, хотя страха не было. Чёрные тени метались по стенам. Птека переминался с ноги на ногу. Он устал держать мешок с едой, опустил его на пол.

— Мы ошиблись, — махнул костлявой лапой крыс. — Не надо было убивать выдр. Надо было убить ласок. Здесь хорошо. Я есть хочу.

— Знаю, — подтвердил Марк. — Будешь моим данником?

Он был спокоен и деловит.

Крыс облизнул грязный кривой коготь.

— Какая дань тебе нужна?

— Слова. Еды я тебе дам.

— Вы двое. Это много еды. Но сил мало. Ты дашь поесть, придут силы. Убью вас. Много еды, — забубнил крыс, разглядывая пальцы с когтями. — Хорошо, — поднял он голову. — Бери дань.

Марк и глазом не моргнул.

Он отступил в широкий коридор, поставил светильник на пол.

— Теперь я верю, что наступило самое время для привала. Присаживайтесь, гости дорогие.

Птека понял его слова буквально, оброс длинной меховой жилеткой и сел на каменный пол. Мех надёжно защитил его седалище и спину.

Крыс, сгорбившись, подобрался к светильнику, уставился на огонь.

— Светло, да…

Марк раскрыл птекин мешок, достал припасы, нарезал мясо, разломал лепёшку. Пончики решил пока не доставать. Держа нож в правой руке, левой роздал хлеб и мясо.

Крыс схватил еду жадно, проглотил, не жуя.

— Каких слов ты ждёшь, шестой человек?

— Кто украл Артефакт, конечно же, — ухмыльнулся криво Марк.

— Я не знаю.

— Знаю, что не знаешь. Но если бы ты его украл, предположим, я говорю, если бы ты его украл — зачем бы ты это сделал?

Крыс задумался, заскрёб когтями по полу.

— Чтобы быть самым сильным. Сильнее звеРрей. Сильнее звеРрюг. Чтобы они просили вернуть его. Или беречь.

— Опять тупик, — вздохнул Марк. — Адресат, к которому нужно идти на поклон, по-прежнему неизвестен. Значит, он не жаждал поклонения и просьб о бережливости. Где остальные крыски?

Крыс заскулил. Жалобно и злобно.

— Прогнали, — признался он. — Убью. Вас съем — и убью. Всех. Дай еды.

Марк неторопливо отрезал мяса.

— Ешь, болезный. В вашем доме было изображение пророка? Картина там, мозаика или что-нибудь такое?

Крыс пожал плечами.

— В "Весёлой крыске" есть. В зале для почётных гостей.

— Такой старый трактир? — удивился Марк.

— А как же! — обрадовался крыс. — Ещё до ЗвеРры, в людском городе здесь трактир был. На тракте, которой через город шёл до моста и дальше. "Весёлая крыска" — самое людное место. Пророк свидетель — всех пускали.

Ему было приятно вспоминать прошлое, изменился голос, лицо стало более мягким.

— Не всех! — возмутился Птека. — Тоже мне, широкие души! А землеройки?

— Пускали, не ври.

— А кислые мыши?

— Пускали! — возмутился крыс. — В первый и четвёртый день недели! И вино у нас всегда было хорошим.

— Угу-угу. И не разбавляли никогда, — подтвердил Птека.

Крыс зашипел. Оскалился.

— Это вы залезли ко мне на мельницу? — громко спросил Марк, чтобы прекратить их спор.

— На мельницу? — удивился крыс, забыв про Птеку. — Зачем?

— Это я хотел бы знать, зачем.

— Не мы, — замотал головой крыс. — Мы не стали… Думали, тебя и так медведь съест, — добавил он, обсасывая кость. — Без нашего вмешательства. Мельница — проклятое место.

— Не больше, чем Олений Двор, Могильники и прочее, — рассеянно отпарировал Марк.

Его отвлёкла темнота в коридоре, которая, похоже, жила своей жизнью…

Зачарованный трепетным светом лампады крыс даже и не понял, что жизнь его завершилась.

И завершилась неплохо: он был сыт и не одинок.

Росомаха вернулся обратно. И убил предводителя крысок.

Глядя на холодеющее тело, Марк подумал, что в сущности, крыс умер давным-давно. Именно тогда, когда охваченный страхом организовал убийство выдр. Обезумевшая ЗвеРра сама себе выгрызает внутренности, а он, Марк, как блоха скачет по её вздыбившейся шкуре, не в силах найти волшебную иглу, переломи которую — и всё пойдёт как надо…

Птека осторожно поднял лампу, потрогал Марка за плечо.

— Пойдём дальше, да?

— Пойдём, — потряс головой, избавляясь от наваждений, Марк. — Графч, дорогой, надеюсь, ты его есть не собираешься?

— Не-е, — с негодованием отверг эту мысль росомаха. — Старый. Жёсткий. Вонючий. У меня ещё рысь лежит. Мягонькая.

— Тогда нужно отнести его с прохода. Негоже запинаться о тело.

— Надо наружу, — предложил Птека. — А то гнить начнёт, пахнуть будет.

— И кто понесёт? — поинтересовался Марк. — Здесь холодно, температура ровная. Как в Волчьих Могильниках. Я думаю, ничего страшного не случится, если положим его где-нибудь в уголке. А Гиса, кстати, куда дели?

— Лисы его похоронили с почестями. Всё ж таки свой. И начинал хорошо… — объяснил Птека.

— Угу. Хороший мальчик из приличной семьи. Точнее плохой мальчик из приличной семьи. Ты отдохнул? Привал получился длиннее, чем я рассчитывал.

— Отдохнул, как же, — забурчал Птека. — Чуть не облез от страха. Если так дальше пойдёт, шуба клочкастая станет, буду мёрзнуть.

Росомаха вызвался "припрятать" тело крыса, перекинулся в человека и исчез в темноте.

— А вот интересно, — Марк задумчиво протирал лезвие ножа, который не понадобился. — Способности горожан обрастать по заказу хоть шубой, хоть валенками — это магия или оборотничество?

— Это от холода, — объяснил ему Птека.

— Я понимаю. Но как ты это делаешь?

Птека задумался. Пожал плечами.

— Никак. Само. Хочу — и появляется.

— Вся штука в этом и состоит, — вздохнул Марк. — Поскольку ты понятия не имеешь, как это получается, то и не можешь передать это, научить другого. Точно так же с языками. Умом-то я понимаю, что общаться мы с тобой никак не должны, невозможно это. Ну ладно, телепатия и всё такое. Но письменность? А я легко читаю каракули Гиса, как свои собственные. И Гэндальфа с Кутузовым обсуждаю с тобой. Бред. Или колдовство. Но при этом я вас никогда не пойму.

— Почему? — удивился Птека.

— Потому что никогда не смогу обрасти халатом и тапочками. Или шубой и валенками.

— А вдруг? — не поверил Птека. — Помёрзнешь, помёрзнешь — и начнёшь обрастать потихоньку. Так же удобнее.

Марк посмотрел на меховую кацавейку без рукавов, появившуюся на Птеке, и засмеялся. Смеялся долго, от души, представив, как всё это будет.

Появился росомаха и, глядя то на Марка, то на Птеку, ревниво спросил:

— Чего?

— Птека обновкой хвалится. — Марк, утирая выступившие от смеха слёзы, взял у Птеки лампу и поднял так, чтобы росомахе было лучше видно кацавейку.

Росомаха осмотрел звеРрика, презрительно фыркнул и, в свою очередь, оброс роскошной шубой до пят, тёмной, блестящей, расцвеченной полосами белого меха.

— Ну ты, брат, вообще большой боярин. Горлатной шапки не хватает. Экая тут у нас демонстрация мод. Пойдёмте, други мои, наверх. Я там вами полюбуюсь.

— Шапки не хватает… — повторил росомаха, задумался, — и на голове его возникла огромная, как стог сена шапка.

Она напомнила Марку медвежьи шлемы гвардейцев у Букингемского дворца.

— Так? — требовательно спросил росомаха.

— Практически, — подтвердил, не моргнув глазом, Марк. — Невыносимое великолепие.

Росомаха утешился, зато Птека надулся.

Кацавейка его тоже обернулась шубой до пят. Он молча пошёл по коридору, волоча за собой мешок.

Росомаха, едва не задевающий меховым стогом низкий свод, подобрал полы шубы и обогнал бредущего Птеку, пихнув его, случайно или намеренно.

Марк, застывший как напольный подсвечник, с лампой в руке, высмотрел это представление и в сердцах воззвал к высшим силам:

— Ёлки-палки, ну за что мне это?! Детсад в крематории… Я сойду с ума, ей-ей, сойду с ума. Буду ещё чище крыса с лисом на всех кидаться.

Он догнал чуть не плачущего Птеку. Пошёл рядом с ним.

— Они всегда над нами так, — полувздохнул-полувсхлипнул Птека. — И звеРри, и звеРрюги.

— А вы тонкие и ранимые, — подтвердил Марк, не зная, что и сказать.

— А мы звеРрики… Хуже нас только кислые мыши…

— Но ведь есть кто-то хуже кислых мышей… — улыбнулся Марк.

— Нет, — печально ответил Птека. — Нету.

— Давай устроим сегодня пир, — предложил Марк, пытаясь отвлечь Птеку от грустных размышлений о собственной никчёмности. — Если до мельницы доберёмся. Как наварим, нажарим! Обречённость, разлитая в воздухе, достала уже. Устроим концерт. Хоровое пение под астролябию.

— Это как? — удивился Птека.

— Элементарно, Ватсон! Будем бряцать по ней металлической палочкой.

— Я испеку пирог, — утешился, наконец, Птека. — Я умею печь вкуснющие пироги, а этот задавака Графч не умеет. Никаких.

— Правильно! — поддакнул Марк, радуясь как смене настроения Птеки, так и будущему пиру. — Вот уж действительно жизнь веселее, когда ждёт пирог с пылу, с жару. Лишь бы мельницу не спалили до нашего прихода.

— Это вряд ли, — мудро рассудил Птека. — Скорее подожгут лестницу.

— Почему?

— Нижние этажи — каменная кладка, только жилой деревянный. Это ж подниматься надо, побоятся. Вдруг кто есть? Проще ступеньки и перила запалить, да скрыться.

— Ну ладно, проверим, — усмехнулся Марк. — В случае чего, пироги и у вас дома напечём.

За приятным разговором они миновали большую часть подземелья. Только теперь Марк сообразил, что идут они как по ниточке за росомахой, метущим пол боярским одеянием.

Росомаха вывел их прямо во дворец.

Марк решил для начала обойти его и посмотреть, нет ли изображений пророка, а потом вернуться в зал, где убили хранителей.

И они пошли по этажам. Свет лампы отражался в уцелевших стёклах. Там же отражались давно небритый парень в затёртых джинсах и двое его спутников в роскошных шубах.

Тяжёлый, назойливый запах пряностей остался внизу, а здесь гуляли сквозняки, пахнущие ночью, они лизали ледяными языками ноги Марка. Шубы звеРрюги и звеРрика были сквознякам не по зубам, их они почтительно огибали, лишь оглаживая мех.

Лампа скорее слепила, чем освещала, и Марк больше полагался на уши и нос.

Они прошли пустой Олений Двор, заглядывая в каждую комнату. Пыль, разруха, запустение. Нигде им больше не встретилось изображения пророка. Ни на картинах, ни на фресках, ни на шпалерах. Книг тоже не было.

Марк обнаружил обгорелые книжные останки в каминах, в разных концах дворца. Он был уверен, что это дело рук Гиса, выбиравшегося из своей берлоги на охоту за ласками.

В Зубровом Замке были мраморные статуи могучих мужей — здесь вереницы изящных портретов на картинах и шпалерах. Благородные олени ласково смотрели куда-то в неизвестность. На шпалерах они были вышиты в оленьем обличье, на картинах нарисованы в человечьем.

Королевские венцы рогов, гордые шеи самцов, трепетные ноздри самочек. Тщательно выполненные зелёные кущи и тенистые водопои. И выписанные умелой кистью мягкие каштановые локоны, чистые лбы, гордые профили, бархат камзолов, шёлк платьев, белоснежное кипение кружев в воротниках и манжетах. А глаза там и там оставались одинаковыми: тёмными, влажными, вишневыми…

Марк ярко представил, как злились горожане ЗвеРры, когда олени вот так же ласково смотрели сквозь них при встречах и церемониях, отрешённые и совершенно недоступные, погружённые в свои загадочные ритуалы по охране неизвестно чего.

— У нас тоже такие коврики с оленями любят, — пробурчал Марк, — в деревнях над кроватями вешать. И ещё с тремя охотниками на привале. Всё, спускаемся в подвал, там хоть теплее.

Они вернулись на первый этаж. Широкой парадной лестницей спустились в Зал Церемоний.

Первым ворвался туда росомаха — и вскоре раздались радостные вопли. Он нашёл кладовую с источником благовонного запаха.

— Индийское мыло, — проворчал Марк, но кладовая его заинтересовала.

Подумалось: а не могли ли убийцы подложить чего-нибудь одуряющего в ароматические вещества. Чтобы в день церемонии олени запалили свои курильницы, нюхнули дурману и свалились? И бери их голыми руками, хоть горла режь, хоть хвосты крути.

Марк прошёл в кладовую.

В деревянных, выстланных плотной, промасленной бумагой ящиках лежали ровные стопки палочек благовоний. Здесь же хранились и свечи. Царил просто-таки аптечный порядок.

Марк начал запаливать палочки из разных ящиков, чтобы сравнить запахи.

— Баловство! — осудил его действия суровый Графч и сел прямо в шубе на пол.

— Шапку в помещениях снимают, милорд, — объяснил в ответ Марк, закрепляя палочки в специальных держателях. — Вот тебе задание: нюхай и следи, не станет ли тебе хуже.

Особого разнообразия среди благовоний не наблюдалось… На лучинках, выкрашенных в густой фиолетовый цвет был нанесен более пряный состав, на тоненьких жёлтых — лёгкий, цветочный. Были ещё красные, самые длинные и толстые. И пахло от них резче, чем от жёлтых и фиолетовых.

Марк начал рассуждать вслух:

— Тыкс, господа присяжные заседатели, что мы видим… А видим мы, что…

— Что? — подхватил Птека.

— А видим мы помещения для ритуальных целей. Я думаю, им заведовал кто-то особый. Есть ящики для готовых палочек, а вот — корзина для использованных черешков. Палочка прогорела, — хвостик остался. Его вынимали, ставили новую палочку, а эти огарки сюда.

— Они очень, очень дорогие! — округлив глаза, признался Птека. — В них благодать.

— Кто бы сомневался. Несомненная благодать, — подтвердил Марк. — Графч, ты сиди, нюхай — вдруг одурманишься. А нет — так благодатью напитаешься, тоже хорошо. А мы пойдём, зал осмотрим.

В зале Марк насчитал шесть напольных курильниц. И ещё шесть — на лестнице. Они попарно стояли на первой, третьей и пятой ступенях.

В зале же четыре курильницы замерли по углам, а две — в центре, около постамента, который явно был сердцем зала. Рядом валялись два опрокинутых подсвечника, разумеется, на шесть свечей. Одна курильница в углу тоже лежала на боку.

Марк придирчивым взглядом режиссёра окинул пространство.

— Птека, будь другом, принеси свежих свечей из кладовки. В лампе масло заканчивается.

Птека, наконец-то, решил избавиться от шубы, которая исчезла в один миг. Он сбегал в кладовую, хотел поднять упавшие подсвечники, но Марк его остановил.

— Не торопись. Давай свечи в настенных закрепим.

Птека воткнул свечи в парные подсвечники на стенах и запалил.

Марк тем временем прошёлся по лестнице, постоял у её подножия, осмотрелся.

Вернулся в зал.

— В "ночь икс" Артефакт (будь он неладен) конечно же находился на этой штуковине, — похлопал он ладонью по постаменту. — Представить, что на такой этажерке сидел главный хранитель, я при всей своей фантазии не могу.

— Ага, — подтвердил Птека, — это алтарь для Артефакта.

— Великолепно. Исходя из размеров алтаря, делаем вывод, что был он, Артефакт треклятый, небольшим. Вошли они через ту дверь, — ткнул Марк в левый угол зала, где с потолка до пола свисало тяжёлое полотнище, скрывающее служебный, так сказать, вход. — Графч, ты живой?! — крикнул Марк в сторону кладовой. — Голова в порядке?

— Есть хочу! — отозвался росомаха.

— Всё понятно, благодатью сыт не будешь. Нюхай дальше. Они выломали решётку, попали в Олений Двор. Поймали кого-то из хранителей, прижали, — он рассказал, где в данный момент находится Артефакт. Скорее всего, подтвердив их догадки — где же ему ещё быть в ночь этаких церемоний? Угу. "Вошли без стука, почти без звука, пустили в действие дубинку из бамбука, тюк прямо в темя — и нету Кука"…

— Они горло перегрызали, — уточнил Птека. — Или это опять поэзия?

— Совершенно верно.

Марк вернулся на лестницу, поковырялся в курильницах. Принёс шесть фиолетовых хвостиков, оставшихся от сгоревших палочек. Положил их на постамент.

Обошёл курильницы в зале. Поднял с пола шесть жёлтых хвостиков. Вынул из курильниц шесть красных.

— Всё чудесатее и чудесатее.

— Что? — Птека завороженно следил за Марком.

— Ты видишь то же, что и я? — строго спросил Марк.

— А что ты видишь? — прищурился Птека.

— Первое, что я вижу: курильницы в зале и курильницы на лестнице отличаются. На лестнице они больше.

Птека кивнул.

— Ага. Я это тоже знаю. Подожди, сейчас вспомню.

— Что? — теперь уже с любопытством спросил Марк.

Птека хотел попросить росомаху принести палочек, но не рискнул, сходил сам. Поджёг фиолетовую, затушил, вдохнул струящийся дымок.

— Эта с сандалом. В торжественные дни дымили на лестнице.

Поджёг и затушил красную. Её дым пах куда резче.

— Эта с мускусом — тоже с лестницы. Они дешевле, а горят дольше. Их ставили в обычные дни, тогда в зале курились фиолетовые.

Тонкая жёлтая палочка дала ароматный дымок.

— Ого, прямо как цветы, — одобрил Птека. — Нам, звеРрикам таких нюхать не доводилось.

— А что вы делали в праздничные дни в Зале Церемоний, если понятия не имеете, как выглядит Артефакт? — удивился Марк.

— Нам разрешали смотреть на алтарь, с которого убирали Артефакт за мгновение до нашего прихода… — благоговейно объяснил Птека.

Марк вздохнул и мысленно выругался, но мысли свои озвучивать не стал. А продолжил дедуктивные упражнения.

— Твои слова объясняют, почему в зале курильницы маленькие, а на лестнице большие. Менять ароматные палочки на лестнице приходилось реже — меньше хлопот, меньше беготни. А в зале служка обошёл курильницы, огарки убрал, новые вставил — и порядок. Правда, ведь?

Птека кивнул.

— А в эту ночь порядок нарушился. Почему, спрашивается?

Птека пожал плечами.

Марк мягкой тигриной походкой обошёл зал. У него блестели глаза — клубочек загадок понемногу разматывался.

— Графч, ты живой? — уточнил он ещё раз.

В зале появился взъерошенный росомаха.

— Есть хочу! — рявкнул он.

— Птека, что-нибудь осталось?

Птека нашарил в мешке пончик. Передал Марку.

Росомаха показал ему язык. Выхватил пончик и слопал, не жуя.

— Дурмана в результате опыта на добровольце не обнаружено, — подытожил Марк. — Едем дальше. Глава зубров сказал, что здесь всё так и осталось, как в ночь убийства. Только тела вынесли. Вы не видите ничего странного?

— Еды нет… — пробурчал росомаха, глядя себе под ноги.

Птека осмотрелся.

— Не знаю, — мрачно сказал он. — Надо подумать.

— Подсказываю. На пол опрокинуты два шестисвечника у алтаря и одна курильница в углу. Чувствуешь, горячо?

— Не чувствую, — грустно вздохнул Птека.

— Не расстраивайтесь, Ватсон, — улыбнулся Марк. — Просто в ЗвеРре детективы не в почёте, больше распространены жития и нравоучительные истории. Вот смотри: подсвечники и курильницы у алтаря стоят совсем близко. Явно, что в пылу схватки посшибали и те, и эти. Но курильницы потом подняли. Зачем? И в то же время упала курильница в углу. А почему? Возвращаемся к нападению. Этот зал — идеальная ловушка. Окон нет, два входа. Один для гостей — по лестнице, другой для хозяев. В кладовую попасть можно только из зала. Перекрой ходы — и делай с находящимися в зале всё, что заблагорассудится. Идёт таинственная церемония. Торжественная. На лестнице курятся фиолетовые благовония, в зале — изысканные жёлтые. Ночь. Луна плывёт над ЗвеРрой. В Оленьем Дворе появляются нежданные гости. И врываются в этот зал. Через некоторое время ЗвеРра лишается хранителей. Всех, включая тех, кто меняет ароматные палочки в курильницах. В зале разгром. На лестнице благополучно догорают фиолетовые благовония. Хвостики остаются в курильницах нетронутыми. А в зале похитители Артефакта поднимают упавшие курильницы, выковыривают из них огарки жёлтых палочек, кидают в спешке прямо на пол и вставляют большие, толстые и дешёвые красные благовония. И уходят, оставляя палочки тлеть. Зачем?

— А курильница в углу? — вспомнил бдительный Птека.

— У курильницы в углу ножка с изъяном, пойди глянь, — пояснил Марк. — И когда в неё воткнули палку не по размеру, она упала. Видишь, вот эта почти целая красная — оттуда.

— И зачем всё это сделали?… — тоскливо спросил Птека.

— Когда мы поймём, то Артефакт будет у нас в кармане! — утешил его Марк. — Эй-хо! Во всяком случае, я уверен, — гордо добавил он, довольный собой, — что никто из пяти моих предшественников так далеко в расследованиях не зашёл. Шерлок Холмс мною бы гордился! Всё, здесь нам делать больше нечего!

Они вышли наружу.

Небо над ночной ЗвеРрой вызвездило. Колючие звёзды смотрели на ЗвеРру недружелюбно. Совсем по-другому теперь выглядел Олений Двор. Раньше он был похож на сражённого оленя, в тело которого вгрызались ушлые падальщики, теперь же голый, дочиста обглоданный остов мёртво блестел под звёздным небом. Жизни не осталось, тайн не осталось.

Под обрывом ворчала, кусая прибрежные валуны, ЗвеРра-река.

— Ночи стали не в пример спокойнее… — заметил Марк, глядя на звёзды. — Раньше шага не ступишь, чтоб о звеРрюгу не запнуться.

— Скоро всех съедим. Зачем спешить? — выразил мнение звеРрюг росомаха.

— Оно и верно, — подтвердил Марк. — А звеРрики что думают?

— Луна маленькая. Как прибавится — полезут, — вздохнул Птека.

— Я пожарного зарева не вижу. Может быть наша мельница цела… Пойдём домой?

— Мешок увяжу, и пойдём, — Птека зашуршал завязками.

Марк, расслабившись, мечтательно смотрел на звёздное небо. Ему было хорошо.

Но долго наслаждаться ночной тишиной не получилось: ухо уловило чьи-то тяжёлые шаги. Шагали не так уж и далеко.

Росомаха тоже услышал — перетёк в зверя и мягко метнулся проверить.

Вернулся с плохими новостями:

— Медведь идёт. Сюда.

— Тогда тикаем! — предложил Марк.

— Куда? — пискнул Птека, — нагонит и съест. Медведь быстро бегает, хоть и грузный. Обратно в подвалы?

— К реке! — скомандовал Марк.

Лезть снова в подземелье ему совершенно не хотелось. Хотя бы потому, что никто не запрещал медведю последовать за ними. И столкнуться там со звеРрюгой, в полной темноте, в ограниченном пространстве… Бр-р-р.

Ушли кромкой воды в сторону Волчьих Могильников, оглядываясь, не нагоняет ли медведь. Хрустела мёрзлая галька под ногами. Но Марк надеялся, что река заглушает их шаги.

Не доходя до пещер, поднялись на обрывистый берег. Подождали.

Погони не было. Видимо, звеРрюга занялся Оленьим Двором.

Осторожно пошли спящими улочками к центру города. Марк решил заглянуть в "Весёлую крыску", раз уж не судьба до утра вернуться на мельницу. Заодно и посмотреть, правду ли сказал крыс.

Кабачок стоял раскрытый настежь. Запоры с дверей были сорваны — кто-то из горожан, видать, не поверил, что крыски вынесли оттуда все припасы и проник вовнутрь в поисках горячительного.

Прогулявшись по разграбленному трактиру, нашли комнату для почётных гостей. Крыс не соврал. Масла на дне лампады хватило, чтобы разглядеть: панно на стене есть.

Птека оставил Марка стеречь изображение пророка, росомаху — охранять Марка, а сам отправился гулять по "Весёлой крыске".

Вернулся звеРрик гордый, нежно прижимая к груди объёмистую флягу с вином.

— Вот, крыски спрятали в тайном месте, взломщики не нашли, а я нашёл, — гордо доложил он. — Там и масло есть. Сейчас принесу.

— Ну и силён, — уважительно подтвердил Марк, — но пить мы сейчас не будем. Работа есть работа, так что флягу спрячь в мешок и неси горючее.

Птека сходил за маслом, заправил лампу и Марк принялся срисовывать третий вариант отбытия пророка из города.

Росомаха залёг на пороге кабачка, Птека задумчиво грыз пончик.

Марк набил руку в изображениях пророка не хуже того калеки, что работал на звеРрей, и дело двигалось быстро. Он почти закончил пририсовывать очередному человечку очередной свиток под ногой (со Стрелочкой и Пояснительной Надписью "лист бумаги с буквами"), когда услышал заунывный колокольный звон, разносящийся в ночи.

— Чего звонят? — замер Марк.

— Не знаю… — прислушался Птека.

— А чем звонят? — не на шутку заинтересовался Марк.

— В Лисьих Норах есть башенка. На ней — колокол, он один в городе.

— Странно. Не стало бы потом страшно… Вы знаете, хочется чего-нибудь живого и веселого, а этот звон чем-то похоронным отдаёт… — Марк закончил срисовывать и решил: — А давайте к Илсе заглянем. Давно её не видели. Она же тоже любит безумные ночи. Графч, просыпайся!

Росомаха почесал за ухом.

Колокол замолчал.

Они нашли нужный дом, поднялись к двери Илсы и разбудили хозяйку громким стуком.

Сонная полярная лисичка, похожая на встрепанный ветром одуванчик, открыла дверь.

— Соскучились? — уточнила она, зевая в ладошку.

— Гордись, мы прячемся у тебя, — объяснил Марк. — Скрываемся. Мы разгадали тайну огарков Оленьего Двора — во как! А ещё нашу мельницу хотят сжечь!

— Звучит крайне загадочно… — Илса пригладила волосы. — Ну проходите, рассказывайте, чтобы ненароком не унести страшные тайны вместе с собой в желудок кого-нибудь, охваченного Безумием.

Расположившись у камина, Марк, Птека и даже Графч говорили наперебой, рассказывая про своё расследование. Росомаха жаловался, что дым вонял противно и хочется есть, а пончики невкусные, Птека торопился разъяснить, что именно видели звеРрики по праздничным дням в Оленьем Дворе и каким образом ощущали благодать, исходящую от того места, где был Артефакт. А Марк просто хвастался.

Одинокий колокол зазвонил снова.

— Что это? — повернулась к окну Илса. — Я слышала сквозь сон, но думала — снится.

— Звонят где-то, — любезно объяснил Марк. — Где-то у вас.

— А пойдёмте посмотрим?! — загорелась Илса. — Если это лисий колокол, то тут недалеко.

— Легко! — согласился на волне своего успеха Марк.

В определённых вещах у жителей звеРры было несомненное преимущество: Илсе понадобилось значительно меньше времени на сборы, чем обычной женщине.

В одно мгновение искрящаяся белоснежная курточка окутала её плечи — и задорная полярная лисичка была готова к ночным приключениям.

Марк обратил внимание: на окнах Илсы появились новые, плотные ставни. В дополнение к ажурным.

— Стала плохо спать по ночам… — заметила его взгляд Илса. — Знаешь, раньше было на всё плевать, но ты возродил кое-какие надежды. Хочется сохранить себя живой до конца ЗвеРры, чтобы посмотреть, осуществятся они или нет.

— Переселяйся к нам на мельницу, — предложил от широты души Марк.

— Это на какую же? — фыркнула Илса. — Которую спалили этой ночью, да? Вы ж, как я понимаю, и пришли-то ко мне, как погорельцы.

— Есть предположение, что её не совсем спалили… — заметил Марк. — Огня-то мы не видели. Мы просто ушли от медведя, а потом завернули в "Весёлую крыску", а потом к тебе. Да ещё звон этот…

— Со звоном — разберёмся! — пообещала решительно Илса.

На улице холодный воздух стал обжигающе ледяным. Колокольный звон словно дробил его на тонкие, острые льдинки, вдохни которые — и лёгкие начнут кровоточить от порезов.

Марк привычно позавидовал моментально укутавшимся по глаза в пышные меха спутникам и тоскливо прикрыл куцей вязаной варежкой рот.

— Зима, видать, не за горами, — невнятно пробурчал он.

Шли недолго. Илса жила не в Лисьих Норах, но близко от родственников. Очень скоро она вывела к небольшой площади.

Марк подспудно ожидал увидеть храм. Точнее, бывший храм. Но это оказалась башенка посреди пятачка, замощённого брусчаткой. Башенка с колоколом.

Здания, окружавшие площадь, были выше звонницы. Застыли бастионы лисьего племени, проникнуть в которые было так же просто, как в Волчьи Башни. По привилегии звеРрей двери были заперты накрепко, окна закрыты наглухо.

Колокол продолжал звонить, упрямо и жутко. Дома вокруг были не только слепы, но и глухи.

Колокольный звон ударялся о стены и отражался обратно, не пробиваясь в Лисьи Норы.

— Мы только с виду улыбчивые, — тихонько сказала Илса. — А внутри такие же отгороженные. Я поэтому и не живу в самих Норах. Здесь безопасно, но беспросветно. А у меня небо видно.

Колокольный звон надрывно колотил по ставням, как побирушка, которому и не собираются открывать в приличном доме. Лисьи Норы не замечали беснующийся колокол.

Илса первая пересекла площадь и приблизилась к башне. За ней — Марк, за ним Птека и Графч. Дверь была приоткрыта.

Они вошли и в кромешной тьме, полагаясь только на росомаху, поднялись наверх.

В ушах вибрировало.

Колокол раскачивала мрачная Диса, облачённая в роскошное вечернее платье.

— Тоже бессонница? — участливо спросил Марк, приближаясь.

Диса обернулась, хотя Марк и не надеялся, что она услышит. К облегчению всех, перестала звонить.

— Чего трезвонишь? — полюбопытствовал Марк, как только наступила тишина.

Диса только рукой махнула.

— Чтоб не спали… — хрипло сказала она. — Полмесяца всего прошло со дня гибели Гиса, а они делают вид, что его на свете не было. Вообще. Сволочи. Пусть знают.

Небо над ЗвеРрой понемногу серело, до рассвета осталось недолго.

— Тебя отсюда убрать не пытались? — осторожно спросил Марк, которому очень не понравились ни отрешённый вид, ни хриплый голос чернобурки.

— Пытались… — безучастно подтвердила Диса. — Я их вытолкнула, чтобы не мешали.

Росомаха с любопытством свесил голову за край парапета.

— Ага, лежат! — ликующе подтвердил он.

— И больше не идут, — равнодушно сказала Диса. — Поняли, что мешают.

Все замолчали: явственно запахло Безумием ЗвеРры.

Илса жалобно посмотрела на Марка.

Птека не выдержал, поставил свой волшебный продовольственный мешок на пол. Звякнуло.

— Холодает прям-таки зверрррски…. А давайте напьёмся? — жизнерадостно предложил Марк, поскольку иные рецепты по улучшению жизни у него на исходе ночи выветрились. — То есть, я хочу сказать, помянем Гиса, — торопливо поправился он.

— И поедим, — как всегда мудро добавил Птека. — Пончики ещё остались.

— Тогда надо дверь закрыть, — немного ожила Диса. — А то снова приползут. Там засов. Я не смогла.

Марк с росомахой спустились, общими усилиями задвинули тяжёлый брус.

— Она — как мы, — одобрительно отозвался о Дисе Графч.

— И чем дальше, тем больше, — подтвердил Марк. — Меня это пугает.

Колокол наверху снова зазвонил.

— Опять она за своё!

Марк почти бегом поднялся по ступенькам.

Яростная Диса разливала колокольную ненависть на улицы ЗвеРры.

Илса скорчилась на полу, прикрыв уши ладонями. Вблизи звук колокола не сколько слышался, сколько ощущался, болезненно и неприятно.

Птека прятался за полярной лисичкой, судорожно шаря в мешке, словно пончики там вдруг ожили и стали разбегаться из-под пальцев.

— Девчонки, не грустите! — воззвал Марк что было сил. — Птека, чего копаешься? Доставай, что в руку ляжет! Всё суета сует и всяческая суета! Которая везде суёт! Диса — держи!

Чернобурка прервала колокольные звоны и несколько растерянно взяла кружку.

— Я два дня не ела, — сказала она задумчиво, наморщив лоб. — Странно… Забыла.

— Значит, пей! — обрадовался Марк. В нём затеплилась надежда, что на голодный желудок чернобурку быстрее развезёт. — И пончик бери! И смотри, какой сыр замечательный есть! Наш Птека — просто воплощение домовитости. А Ниса где?

— Вышивает, — объяснила встрепенувшаяся Илса, протягивая руку за своей кружкой. — Панно называется: "Останки мыши весной после схода снега".

— Какой мыши?

— Той, что тебе подарена, дорогая Полярная Звезда.

— А-а…

Диса, глотнув из кружки, о чём-то глубоко задумалась.

Внешне это выражалось в постоянной перемене её нарядов. Декольтированное платье сменилось облегающим кожаным нарядом. Потом снова вернулся шлейф и нежные обнажённые плечи — но их окутал серебристо-чёрный палантин. Потом и он исчез, вечерний туалет скрылся под длинным струящиймся плащом с большим капюшоном.

Марку такие превращения, в принципе, нравились. Особенно те, с обнаженными плечами и голой спиной. Он бы не возражал, если бы обнажения продолжились и дальше. И дольше. Но страшно не нравилась так и не прошедшая отрешённость чернобурки, уж очень она напоминала предвестие скорого взрыва.

— Ты с вечеринки сюда подалась? — подлил он Дисе вина.

— С вечеринки… — рассеянно отозвалась Диса.

— Там кто-то обидел?

— Меня? — удивилась Диса.

— Ну а кого ещё, леди?

Чернобурка фыркнула, как в старое доброе время.

Теперь на ней была длинная серебристая юбка и меховая пелерина.

— Там все разбежались, когда я предложила пойти сюда, — ополовинила кружку Диса. — Некоторые предпочли через окна.

— А ставни? — снова подлил вина Марк.

— Какие ставни?

— Глухие. На окнах.

— Я же и говорю: даже ставни не помешали. Так им не хотелось со мной идти.

Внизу послышался глухой удар в дверь. Потом ещё. И ещё. Засов держал.

— О-о, как мы вовремя! — заметил Марк.

Росомаха, наевшийся до отвала, свесил голову "за борт".

— ЗвеРрюга, — уважительно сказал он. — Крупный.

И стал кидать сверху сырные корки.

Марк глянул — ощетинившийся кабан стоял и, подняв голову, внимательно рассматривал крохотными глазками звонницу. Тот ли это был звеРрюга, что подкараулил его у Кабаньей Канавки в первую ночь, или другой — Марк не понял. Но ощутил острое желание спуститься и на всякий случай проверить крепость засова.

Только ноги, почему-то, не слушались, Марк продолжал сидеть и глядеть на свой кошмар.

Замерший у башни кабан был похож на чёрную корягу. Глазки его смотрели на человека, словно сверлили.

Наконец Марк не выдержал, моргнул и потёр замерзший нос.

Кабан цокнул копытом по булыжнику и с визгом прыгнул на стену, словно собрался взбежать до самого верха и вцепиться человеку в горло жёлтыми клыками.

Марк непроизвольно отпрянул. Плюнул на кабана сверху и разлил по кружкам вино.

Фляга, раздобытая Птекой в "Веселой крыске" была на диво объёмиста. Марк, Птека и лисички сидели под колоколом на брёвнах, оставшихся после недавнего обновления стропил навеса, и пили кружку за кружкой. Счастливый росомаха носился вдоль ограждения и с наслаждением докладывал, кто ещё из звеРрюг пожаловал. Кидал сверху всякий мусор на прибывших.

Марк, похоже, достиг нирваны — ему было всё равно. Глухие удары в дверь не пугали. Рычания, перемежаемые проклятиями, когда снаряды росомахи достигали цели — тоже.

И Дису, наконец-то, развезло. Она поменяла свои вызывающие наряды на неприметное серое платье, тянула вино и хлюпала носом, печалясь о чём-то своём, женском. Изредка слезы капали в кружку. Илса молчала, нахохлившись, как воробышек, зябко куталась в пушистую шубку.

Птека вёл подсчеты. Как только росомаха сообщал о прибытии под стены башни нового звеРрюги, Птека старательно выцарапывал очередную черту на бревне. Скоро число прибывших перевалило за чёртову дюжину.

— Они дерутся, — делился последними новостями росомаха. — Между собой.

— Ну и флаг им, — отмахивался кружкой Марк.

Он ждал рассвета, но солнце где-то застряло.

— А что, девочки, давайте споём, что ли? — предложил Марк. — Хорошо ведь сидим, душевно. "Ой, мороз, мороз!!! Не морозь меня! Не морозь меня, моего коня-а-а-а-а… — завёл он, нимало не стесняясь, что громко и немузыкально.

— Они сидят и слушают, — удивился росомаха.

Птека не поверил, глянул вниз.

— Точно. И не дерутся, — подтвердил он.

— Моего коня!!! Бе-логри-ваго! У меня жена — эх! — эх и ревни-ва-я-аааа… — продолжил выступление польщённый Марк.

Илса слушала, подопря щёку ладонью. Диса перестала плакать, лишь вздыхала.

Марк мало-помалу разошёлся и спел ещё много песен, которые припомнил, потом подключил Птеку с Графчем, научив их на скорую руку орать душещипательно: "Таганка-а-а…, все ночи полные огня… Таганка-а-а-а…, зачем сгубила ты меня!" И рассвет они благополучно пропустили, — как и исчезновение звеРрюг с площади вместе с ночной темнотой.