"Утерянные победы Красной Армии" - читать интересную книгу автора (Ивановский Артем Л.)

Утерянные возможности

Основу советской военной доктрины составляла разработанная заместителем начальника штаба РККА В.К. Триандафилловым теория глубокой наступательной операции. В мемуарах всех маршалов Советского Союза этой теории уделяется самое пристальное внимание. До войны все командиры Красной Армии воспитывались на идеях стремительного наступления, которые выражались известным четверостишием:

Г.К. Жуков вспоминал: «Военная стратегия строилась главным образом на правильном утверждении, что только наступательными действиями можно разгромить агрессора. В то же время другие варианты борьбы — встречные сражения, вынужденные отступательные действия, бои в условиях окружения — рассматривались недостаточно основательно»[29]. Именно поэтому в первые дни войны никто, начиная от начальника Генштаба и заканчивая командирами на местах, оказались не в состоянии отказаться от того, что внушалось им два десятка лет подряд на курсах усовершенствования командного состава, с кафедр военных академий и Академии Генерального штаба, со страниц книг ведущих военных теоретиков, в передовицах «Красной звезды» и журнала «Большевик», в фильмах вроде «Если завтра война», на партийных конференциях и всеармейских совещаниях. Даже Сталин совершенно сжился с идеей о том, что в будущей войне Красная Армия не станет топтаться на месте, а сразу пойдет вперед. Именно этим объясняются директивы № 2 и № 3.

Вот таким образом белостокский выступ стал могилой для 3-й и 10-й армий, которые, увы, без всякой пользы сгинули в окружении. В подобной обстановке исключительно остро встает вопрос о командовании. Грамотный, хладнокровный, решительный командир в условиях окружения — это спасение десятков тысяч солдатских жизней и ценной боевой техники. Но совсем худо, если зажатая со всех сторон противником воинская часть не имеет централизованного управления и раздирается изнутри хаосом в командовании. Если на голову командиру садится сначала представитель штаба фронта, затем представитель главнокомандования. И каждый со своими инструкциями. Тогда — пиши пропало!

Весьма убедительно высказывал свое мнение по этому поводу Адмирал флота Советского Союза Николай Герасимович Кузнецов: «Почему же все-таки столь трудно складывалось управление боевыми действиями на фронтах в начале войны?

Мне думается, потому, что не было четкой регламентации прав и обязанностей среди высоких начальников и высших должностных лиц страны. А между тем именно они должны были знать свое место и границы ответственности за судьбу государства. Ведь в ту пору мы были уже уверены, что в предстоящей войне боевые операции начнутся с первых же ее часов и даже минут.

Мне думается, неправильной была просуществовавшая всю войну система выездов на фронты представителей и уполномоченных Ставки. Обычно их посылали на тот или иной фронт перед крупными операциями, и там они нередко подменяли собой командующих. Тем самым словно бы подчеркивалось недоверие к организации дела на фронтах»[30]. Подкрепляет свое утверждение Н.Г. Кузнецов конкретным примером — страшным разгромом советских войск на Керченском полуострове в апреле 1942 года, который привел к огромным и совершенно неоправданным жертвам. Эта трагедия произошла потому, что представитель Ставки Л.3. Мехлис подменил собой командующего Крымским фронтом Д.Г. Козлова. А ведь помимо Мехлиса Ставка направила туда еще и маршала С.М. Буденного, что порядка явно не прибавило.

Но годом раньше такой трагический случай имел место на Западном фронте. 22 июня Сталин направил туда двух своих представителей. «Рулить» войсками в белостокском выступе взялся маршал Г.И. Кулик, известный своим твердолобым исполнением сталинских инструкций от буквы до буквы. Приказ Сталина гласил — наступать! И хотя вроде бы всем было очевидно, что в силу крайне невыгодной оперативной конфигурации в сложившейся обстановке выступ являлся ловушкой, войска все равно бросались в бессмысленные контрнаступления. Что совершенно не мешало танкистам Гота и Гудериана сжимать смертельные клещи у них за спиной. Что, в свою очередь, привело к срыву развертывания армий второго эшелона и позволило немцам с ходу ворваться в Смоленск. Как отмечал в воспоминаниях генерал Гот: «От одной заботы, которая волновала нас перед войной, немецкое командование было избавлено: противник и не помышлял об отходе в бескрайние русские просторы»[31].

Интересно проследить дальнейшую карьеру маршала Г.И. Кулика: «В начале войны он оказался в окружении, кое-как выбрался из него. Потом его послали представителем Ставки на юг. За то, что он подписал какие-то необдуманные приказы, его судили и снизили в звании. Но, насколько я знаю, и это мало образумило его»[32]. Впрочем, Кулика с лихвой заменяли другие представители Ставки ВГК до самого конца войны.

27 июня в 10 часов 05 минут начальник Генштаба Г.К. Жуков передал по «Бодо» приказ Ставки Главного Командования начальнику штаба Западного фронта В.Е. Климовских вывести войска из белостокского выступа. К тому времени 3-я и 10-я армии были обескровлены, потеряли большую часть техники, а немцы создали вокруг них два кольца — внутреннее в районе Слонима и внешнее в районе Молодечно — Столбцы. От указанных Ставкой пунктов вывода за Полоцким и Минским УРами окруженные войска отделяло более 300 километров, в то время как ни о каком снабжении горючим, боеприпасами, продовольствием, медикаментами для совершения такого прорыва не могло быть и речи. Немцы же продолжали энергично нажимать на восток. Вот и получилось то, о чем писал A.M. Василевский: «В конце июня Главное Командование попыталось использовать выдвигаемые из глубины страны стратегические резервы для развертывания их на рубежах рек Западная Двина и Днепр. Однако подвижные крупные группировки врага опередили нас»[33].

А теперь попробуем проанализировать ситуацию, которая сложилась бы на Западном фронте в случае своевременного принятия всех необходимых мер.

В воспоминаниях Гудериана есть один очень интересный эпизод: «Мы не знали о том, что Гитлер в тот день[34]поддался страху, что русские войска вырвутся их окружения, и хотел остановить продвижение танковых частей и направить их в район Белостока. К счастью, в этом случае военному командованию удалось настоять на своем праве придерживаться изначального плана и завершить окружение противника броском в направлении Минска»[35]. К ведь в тот день ни о каком прорыве из окружения в советских штабах еще никто не думал. Но Гитлер в панике. Понятно, почему — как-никак в выступе было две с половиной тысячи русских танков. Не дай бог, если вся эта силища попрет на восток! Одними пехотными дивизиями фон Клюге ее не остановишь.

Очень боялся мощи 3-й и 10-й армий и фельдмаршал фон Клюге, в подчинении которого находилась 2-я танковая группа. Гейнц Гудериан вспоминал: «По границам белостокского котла шли ожесточенные бои. За период с 26 по 30 июня только 71-й полк 29-й мотопехотной дивизии взял 36 000 пленных, что позволяло судить о том, какими силами располагали русские. На командование 4-й армии этот факт произвел сильное впечатление и вызвал пожелания, чтобы окружение котла осуществлялось по возможности большим числом войск. В связи с этим фельдмаршал фон Клюге отменил мой приказ об отправлении 17-й танковой на Борисов, несмотря на то, что 18-я танковая уже достигла этого города и установила на Березине предмостные укрепления, а также на то, что от соединения двух дивизий в районе этих укреплений в большой степени зависело дальнейшее продвижение 47-го мотокорпуса к Днепру»[36]. Лихой танкист все же нашел лазейку для того, чтобы не выполнять этот глупый приказ. За что фельдмаршал фон Клюге чуть было не отдал его под суд. Но свою правоту Гудериан подтвердил новыми блестящими победами.

Могли бы аналогичным образом поступить генералы Голубев и Кузнецов? Да, могли. 22 июня у Ставки связи с 3-й и 10-й армиями не было. Кулик и Болдин добрались до выступа только утром 23-го. Никто не мог помешать командирам бросить свои войска даже не в прорыв, а, скорее, в рейд по вражеским тылам. Противник ничего не сумел бы с этим поделать. «10-я армия, не испытывая сильного давления противника, все еще дралась, опираясь на Осовецкий укрепленный район», — констатирует Г.К. Жуков[37]. Генерал Голубев мог просто оставить в УРе одну, максимум две стрелковые дивизии и всей мощью своих механизированных и кавалерийских корпусов обрушиться на фланги или тылы Гудериана. В этом случае тот был бы просто вынужден разворачивать свои танки и никакого стремительного броска на Минск не произошло бы. Возможно, 10-я армия все равно бы погибла. Но в данной обстановке она своей гибелью на несколько дней задержала бы главные силы противника, позволила бы Главному Командованию выиграть время для развертывания 13-й армии в Минском и Слуцком УРах и для развертывания армий второго эшелона на линии рек Западная Двина и Днепр. При таком развитии событий немцы в принципе не смогли бы захватить Смоленск с ходу.

Примерно так же мог действовать и командующий 3-й армией. Да, на него с фронта жали пехотные дивизии немецкой 9-й армии. Но это было тоже не смертельно. Генерал Кузнецов мог поставить в оборону две-три стрелковые дивизии, а силами своего мехкорпуса нанести удар по танковой группировке Гота. Конечно, 11-й мехкорпус по мощи уступал мехкорпусам армии Голубева. Но за час-два Гот в любом случае не сумел бы его разгромить. Бои продолжались бы сутки, двое, может быть трое. Вот и подошли бы танки Гота к Молодечно тогда, когда на их пути была бы организована прочная оборона.

Рассмотрим иной вариант. И 23 июня, и 24-го 3-я и 10-я армии во исполнение приказов Ставки и ее представителя гоняли бы свои мехкорпуса за немецкой пехотой. Но в критической обстановке случается, что принцип целесообразности берет верх над принципом субординации. В условиях, когда на горле затягивается наброшенная врагом петля, становится не до поклонения гению товарища Сталина. Могли бы находившиеся в выступе десять генералов договориться о совместных действиях в обход одного маршала Кулика? Могли бы. Когда смерть в глазах, еще и не такое можно сделать. А сделать надо было всего три вещи. Во-первых, прекратить дальнейшее нанесение бессмысленных контрударов по пехоте противника. Во-вторых, собрать оставшиеся войска в один кулак. В-третьих, ударить этим кулаком по немецкому кольцу.

Даже если бы от всех войск осталась только половина, даже если бы на их сбор ушли сутки, то все равно прорыв мог бы получиться. В ночь с 25-го на 26-е июня это еще было возможно. Потому что внутреннее кольцо в районе Слонима 4-я и 9-я немецкие армии замкнули только 27 июня. А в Минск танки Гота ворвались 28-го. Но в случае реальной угрозы русского прорыва всполошившийся Гитлер настоял бы на своем приказе остановить танки и повернуть их в сторону Белостока. Так что, даже если бы при таком обороте дела Гот вошел бы в Минск, то оставить там он смог бы только часть сил и у советского командования тем самым появлялась удобная возможность выбить его из города.

Обратимся снова к воспоминаниям Гудериана: «Следующую фазу операции я представлял себе так: для уничтожения русских войск в белостокском котле надо выделить лишь минимально необходимые силы моей танковой группы, возложив основную тяжесть задачи на следовавшие за нами пехотные армии, чтобы высвободить наши быстро перемещающиеся моторизованные части для броска вперед и захвата первой оперативной цели за всю кампанию — области Смоленск — Ельня — Рославль. Все мои действия последующих нескольких дней определялись данными представлениями, которые вполне соответствовали изначально отданным приказам. Я считал принципиально важным для успешного исхода кампании в целом придерживаться изначального плана, несмотря ни на какие непредвиденные обстоятельства и обороты дела. Я хорошо понимал, что это в какой-то степени рискованный план»[38]. О том же говорил своему подчиненному фельдмаршал фон Клюге: «Ваши операции всегда висят на волоске».

Весьма интересен в этом смысле следующий отрывок из упоминавшегося выше телеграфного разговора Жукова и Климовских 27 июня: «…Иметь в виду, что первый механизированный эшелон противника очень далеко оторвался от своей пехоты, в этом сейчас слабость противника, как оторвавшегося от эшелона, так и самой пехоты, двигающейся без танков. Если только подчиненные вам командиры смогут взять в руки части, особенно танковые, можно нанести уничтожающий удар и для разгрома первого эшелона, и для разгрома пехоты, двигающейся без танков. Если удастся, организуйте сначала мощный удар по тылу первого мехэшелона противника, двигающегося на Минск и на Бобруйск, после чего можно с успехом повернуться против пехоты.

Такое смелое действие принесло бы славу войскам Западного фронта. Особенно большой успех получится, если сумеете организовать ночное нападение на мехчасти»[39].

Вот если бы такой приказ был бы отдан тремя-четырьмя днями раньше, то цены бы ему не было. А Гудериану пришлось бы волей-неволей отложить свой бросок к первой оперативной цели до лучших времен.

Каким образом развивались бы дальнейшие боевые действия на Западном фронте? Конечно, 3-я и 10-я армии не уцелели бы даже в случае своевременного принятия решения об их прорыве из выступа. Но они сделали бы главное: заставили бы противника отвлечь значительные силы на борьбу с ними, что означало серьезное ослабление его ударов на главном стратегическом направлении. Частям выдвигавшейся в Минский и Слуцкий УРы 13-й армии в этом случае противостояли бы более скромные силы немцев. Таким образом, появлялась возможность либо сдержать их на подступах к Минску, либо контрударом той же 1-й Московской мотострелковой дивизии выбить их города. Как бы там ни было, но на какое-то время немцы неизбежно завязли бы в районе Минска, что позволило бы осуществить самое важное мероприятие: произвести развертывание армий второго эшелона на сильном в естественном отношении рубеже и организовать там прочную оборону.

Допустим, что, управившись с белостокским котлом, немцы подтянули бы свои главные силы и смогли прорвать оборону по линии Западной Двины и Днепра. Следует помнить, что по природным условиям — масса болот, лесов, ограниченное количество дорог — белорусский театр военных действий весьма схож с финским. Опыт финской войны Красной Армией был изучен досконально. Следовало на немногочисленных дорогах выставить заслоны и действовать по схеме сдерживания противника, которую успешно применил командир 1-й Московской мотострелковой дивизии Я.Г. Крейзер. В лесах можно было оставить специальные диверсионные отряды с задачей наносить удары по вражеским коммуникациям, будоражить тылы противника. Генерал Блюментрит свидетельствовал: «Наши моторизованные войска вели бои вдоль дорог или вблизи их, а там, где дорог не было, русские в большинстве случаев оставались недосягаемы»[40]. А пока немцы прорывали бы оборону на Днепре и преодолевали заслоны, был уже подготовлен новый рубеж на линии Селижарово — Смоленск — Рославль. Дальше оставалось бы только ждать, пока противник выдохнется.

Такие планы действительно рассматривались. Г.К. Жуков писал: «В своих предположениях мы исходили из главной задачи — создать на путях к Москве глубоко эшелонированную оборону, измотать противника и, остановив его на одном из оборонительных рубежей, организовать контрнаступление, собрав для этого необходимые силы… Где будет остановлен противник, что взять за выгодный исходный рубеж для контрнаступления, какие будут собраны для этого силы, мы тогда еще не знали»[41].

Добавим, что если бы вместо нанесения бессмысленных в сложившейся обстановке контрударов принимались бы отвечавшие действительному положению дел решения о своевременной организации обороны, то немецкое наступление на Москву могло бы провалиться гораздо раньше, чем это произошло на самом деле.