"Скандинавский детектив. Сборник" - читать интересную книгу автора (Ланг Мария)

РАЗЛАД В ВЫСШИХ СФЕРАХ

Еще несколько дней жизнь в Аброке текла тихо, как рыжая мутная вода в реке Сутар.

Как и каждый вечер, прокурор играл в бридж со своими добрыми приятелями — аптекарем и учителем местной школы. За все время не было сказано ничего достойного внимания. Аптекарь сорвал крупный куш — две кроны сорок эре — и великодушно заявил, что своим необычным успехом обязан лишь тому, что прокурор не в форме и никак не мог сосредоточиться.

Но именно слова аптекаря стронули настоящую лавину. Он повторил их жене инженера, работавшей в аптеке. Та, разумеется, не утаила от своего мужа да еще добавила, что не иначе прокурору доставляют большие проблемы спрятанные деньги Боттмера. Инженер сказал, что это вполне возможно, ибо он знает из надежного источника, что некий сотрудник социальных служб расспрашивал фру Норстрем насчет ее постояльца.

На следующий день заседал комитет по здравоохранению, которому предстояло одобрить некоторые изменения в городских установлениях о поддержании чистоты, неизбежные ввиду предстоящей покупки мусоровоза. В заседании участвовал и инженер, чья жена работала в аптеке. Во время обсуждения он рта не раскрыл, но потом, только чтобы показать, какой он важный, рассказывал всем, что историю Боттмера явно будут расследовать заново. Член совета, кондитер Альготсон сказал, что давно пора. Репортер местной газеты Остлунд, который пришел за копией новых инструкций, сказал, что позвонит прокурору, чтобы тот подтвердил эти сведения.

Доктор Скродерстрем, который как врач тоже входил в комитет, все это слышал и, едва придя домой, позвонил Викторсону. Коммерсант в свою очередь позвонил прокурору Эку.

— Слушай, слуга закона. Это Сельмер. Твой Кеннет разболтал всему городу бог весть что.

— Я ничего не знаю.

— Правда? Зато я знаю. Так или иначе, это очень некстати именно сейчас, когда решается вопрос о покупке мусоровоза.

— Ну и что ты хочешь, чтобы я сделал?

— Сейчас тебе позвонит Остлунд. Скажи ему ясно и недвусмысленно, что расследование истории с Боттмером закрыто.

— Не могу.

— Я не имею в виду сообщение в газете. Предлагаю только дать Остлунду понять, что это пустые слухи.

— Я прекрасно понимаю, что ты предлагаешь. Но это исключено.

— Но, милый Эммерих…

Звонкий щелчок известил коммерсанта, что прокурор положил трубку.

Именно телефонный звонок коммерсанта подтолкнул прокурора Эка к решению, над которым он раздумывал несколько дней. И уже на следующий день он вызвал на допрос продавца из магазина Викторсона.

Этот бедолага никому не сообщил о своей беседе с Паулем Кеннетом. Видимо, его терзали угрызения совести, он боялся, не сказал ли больше, чем нужно, и не знал, не подвел ли хозяина своей откровенностью. Но если его вызвал на допрос прокурор, это совсем другое дело. В таком случае порядочный человек просто обязан все рассказать.

Продавец рассказал о допросе нескольким избранным, среди прочих и секретарше Викторсона. Девица из канцелярии поделилась с несколькими приятелями, в том числе с владельцем грузовика Ларсоном, своим родственником. А он рассказал другим, с которыми пил кофе в «Плазе». Четверо посвященных в тот же день отыскали городского репортера и весьма доверительно сообщили ему, что шнур, на котором повесился Боттмер, был взят из магазина Викторсона. Один даже утверждал, что шнур дал Боттмеру сам коммерсант и посоветовал, как его использовать.

Но в газету это пока не попало. Окружная газета молчала, но тем больше ширились слухи. Говорили, что фру Норстрем приглашали на допрос, что допрашивали Викторсона и его супругу, что врач и нотариус и даже священник тоже подверглись допросу. Дело было так: Боттмер принимал поздно ночью какого-то посетителя, и, поскольку доктор с прочими именно в это время возвращались с вечеринки, прокурор хотел спросить их, не видели ли они крадущуюся темную фигуру. Кто-то говорил, что этой темной фигурой мог быть шофер грузовика из Гётеборга. Другой утверждал, что это был не шофер грузовика, а преступник, с которым Боттмер познакомился в тюрьме, и якобы он узнал это от приятеля некоего человека, который разговаривал с сотрудником социальной службы.

Репортер Остлунд звонил прокурору Эку дважды в день, нет ли у того чего-нибудь нового для газеты. Два дня подряд ответом было сердитое «нет». На третий день ему ответила супруга прокурора.

— Муж уехал, — сообщила она, — к окружному прокурору.

Остлунд тут же позвонил в редакцию и сообщил: вероятно, окружной прокурор начнет новое расследование и потому главных событий следует ожидать в среду. Редактор ему ответил, что теперь шила в мешке не утаить.

Но прошло больше недели, прежде чем все вышло наружу. Расследование продолжалось при полном молчании властей и газеты. В Аброке появился длинноногий старший криминальный ассистент полиции, и любопытные сквозь шторы «Плазы» следили, как он шагал через площадь в участок. Он был весьма любезен, но совершенно неприступен, как только заходила речь о самоубийстве Боттмера. А сержант Стромберг, с которым ассистент сотрудничал, был куда замкнутее, чем хотелось бы жителям Аброки.

И все-таки жизнь в городе шла своим чередом. Жена аптекаря отметила пятидесятилетний юбилей и приготовила роскошный стол с тортом и мадерой. Известный алкоголик за неделю дважды попадал в участок и тем самым повысил число потребителей алкоголя в городе на 11,2%. Созвали новое заседание городского совета, на котором предстояло принять решение о покупке мусоровоза. Кое-кто заметил, что репортер Остлунд из «Окружных вестей» повадился на кофе в «Плазу» чаще обычного.

Остлунд выглядел усталым и измученным.

Свою карьеру он начал деревенским торговцем. Жизнь за стойкой деревенской лавки дает хорошие возможности для развития наблюдательности и изучения людей. Пока он работал так несколько лет, у них в деревне открылся кооперативный магазин. После отчаянной войны с превосходящими силами Остлунд обанкротился. Но вскоре после этого ему предложили место репортера в «Окружных вестях». Предложение он принял и взялся за новую работу покорно, но с насмешкой в прищуренных глазах. Впрочем, в его мыслях было куда меньше смирения, чем казалось.

Когда Остлунд узнал, что участников вечеринки у Викторсона допрашивали, он, естественно, не поверил, что спрашивали их только о том, что они видели по пути домой.

Оставив на минуту заботы о редакции, он обратился к супруге:

— Вот увидишь, их явно подозревают в каких-то фокусах.

— Ну и в чем? — спросила жена, которая как раз зашивала штаны их младшенького. — Неужели в убийстве?

В городских сплетнях слово «убийство» еще не фигурировало. Остлунд повторил его, но оно показалось ему слишком сильным.

— Убийство? Не преувеличивай. Есть и другие способы довести людей до ручки.

— Верю, — убежденно кивнула жена и принялась распутывать иглой затянувшуюся петлю.

— Весь вопрос — почему, — вслух размышлял Остлунд. — Чтобы лишить его жизни, нужен был повод.

— Некоторых толкает на это одна испорченность.

— Ах нет, не настолько же они испорчены.

— Если бы… — заверила жена.

Остлунд не питал никаких иллюзий насчет местных шишек, но все-таки не думал, что они могут довести людей до смерти только ради удовольствия. Он был убежден, что за всем этим должен крыться какой-то мотив. А пока, продолжая молчать и отстукивать городские новости на допотопном «ундервуде», решил, что переберет все мотивы, которые только заслуживают внимания.

Управившись с городскими новостями, он перебрал в уме всех участников вечеринки у Викторсона. Там были Викторсон с женой, пастор с супругой, супруги Эркендорф и доктор Скродерстрем. По его сведениям, больше гостей не было.

Коммерсанта Викторсона он весьма уважал как человека, который сумел пробиться в нелегком мире бизнеса, где сам Остлунд потерпел крах. Но в этом уважении скрывалась и зависть. На таком нелегком пути человека ждут не только розы, особенно если он относительно порядочен. Боттмер был поверенным Викторсона, и по деревенским представлениям Остлунда это значило, что с помощью Боттмера тот оформлял фальшивые счета и обирал людей. Так что тут долго искать мотив не приходится.

Труднее было вообразить в роли убийцы прелестную фру Викторсон. Не то чтобы он разделял всеобще мнение, что мягкость женского характера исключает возможность насилия; он наблюдал за женщинами в деревенской лавке и не раз имел случай убедиться, что нежность для них не главное. Но фру Викторсон, думал Остлунд, не способна ни на что иное, кроме того, для чего Господь по своей доброте создал женщину.

Еще труднее было представить убийцами священника с женой. Правда, несколько лет назад поговаривали, что у пастора возникли проблемы с сохранностью церковных фондов, но все удалось уладить, и больше ничего подобного слышно не было. А жена священника слишком глупа для такого поступка, как убийство. «Впрочем, во всем остальном тоже», — подумал Остлунд.

Уж скорее можно было заподозрить нотариуса Эркендорфа. Конечно, он слуга закона, но имел склонность все усложнять. Мелкие юристы порой сталкиваются с такими проблемами, которые у нормального человека просто никогда не возникают. Однако Остлунд не знал ни о каких проблемах, которые могли бы спровоцировать конфликт Эркендорфа с Боттмером. И он решил, что во всяком случае этим стоит заняться.

Еще легче в этой роли можно было представить фру Эркендорф. Она отличалась сильной волей и была весьма честолюбива. Связываться с ней не стоило. Кроме того, Остлунд знал, что у них с Боттмером были какие-то общие коммерческие дела. А так легко может возникнуть конфликт, особенно если спекуляции приобретают большой размах.

Оставался еще доктор Скродерстрем. Многие считали доктора неудачником, но в глазах Остлунда он выглядел скорее фигурой романтической. Когда Остлунд приехал в Аброку, еще была жива жена врача, страдавшая тяжелой болезнью, которая в конце концов свела ее в могилу. Доктор делал для нее все, что мог, и на ее лечение извел столько денег, что едва не оказался на мели. Но история пришла к неизбежному концу, и для доктора это стало тяжелым ударом. «В нем словно что-то умерло», — подумал Остлунд, мысливший привычными штампами. Он не видел никаких мотивов, почему бы доктор захотел лишить Боттмера жизни. Но в свое время он обещал Паулю Кеннету выяснить обстоятельства внезапной кончины некоей старой девы. Остлунд собирался выполнить свое обещание хотя бы потому, что Кеннета страшно интересовали причины смерти. Впрочем, Остлунд не слишком рассчитывал, что наткнется на сенсацию.

Уже на другой день у него появилась возможность этим заняться. Он отправился собирать рекламные объявления в деревушку в нескольких милях от Аброки. Там местные власти устроили дом для престарелых. Одной из его обитатель ниц стала сестра Ида, которая ухаживала за фрекен Розен бок во время ее последней болезни.

Остлунд выехал рано утром на автобусе. В центре цветущего поместья располагалась народная школа для сельской молодежи. Остлунд встретился с клиентами, принял для газеты объявление о браке и оформил двух новых подписчиков на декабрь. Едва управившись со служебными обязанностями, он отправился в дом для престарелых.

Сестра Ида очень изменилась с тех пор, как вышла на пенсию. Она высохла как щепка и по крохотной квартирке передвигалась с большим трудом. Остлунд недолго донимал ее вопросами. Сестра Ида против них ничего не имела. Мысль о смерти уже стала для нее привычной.

— Да, — согласилась она, — смерть ее многим показалась неожиданной. Фрекен Розенбок очень страдала от ревматизма, но в нем никогда не видят ничего серьезного.

— А умерла она от ревматизма?

— Ах, ну что вы. Умерла она от ангины… воспаления миндалин.

— А от этого умирают?

— Старые люди умирают от чего угодно, — вздохнула сестра Ида.— Просто не выдерживает сердце.

— А как ее лечили?

— Врач велел ей лежать, делать теплые компрессы на горло, принимать натриум салициликум и еще какое-то снотворное на ночь. А почему вы об этом, спрашиваете?

— Никогда не знаешь, что может случиться. Обычно ангина так лечится?

Сестра Ида слегка шевельнула рукой, но жест понять было трудно.

— Я тысячи раз наблюдала такие болезни.

Остлунд вспомнил инструкции Пауля Кеннета: «Выясните, от чего она умерла. Спросите, делал ли врач уколы и какие. Знаете, у меня уже есть опыт с уколами в случаях внезапной смерти».

— Уколов ей не делали? — спросил он.

— Нет.

— Даже от ревматизма?

Сестра Ида слегка улыбнулась.

— Вы боитесь уколов, херр Остлунд, верно? — заметила она. — Как многие другие. Даже крупные и крепкие мужчины.

— Так ей делали уколы?

— Уколы? Откуда, никаких уколов. Но когда ее донимали боли, она принимала таблетки, которые назывались…

Фармацевтические фирмы дают своей продукции названия, не иначе как порожденные болезненной фантазией. Смешивают латинские и греческие термины, будто аптекарь, готовящий микстуру. Остлунд вынужден был остановиться в коридоре у двери сестры Иды, чтобы записать длинное название таблеток.

«Да, не много я узнал, — подумал он. — Полагаю, врач лечил старуху слишком старомодно. Разве нынче не пользуются пенициллином и другими подобными средствами? Но со стариками всегда так». Остлунд достаточно долго жил в деревне, чтобы знать, как бывает. Старикам дают умереть, если им хочется, а потом говорят, что смерть стала для них избавлением. Но если говорить по правде, то он никогда не видел, чтобы врач или кто-то еще хоть соломки подстелил, чтобы помешать подобному избавителю в его деле.

Вернувшись домой, он тут же позвонил Паулю Кеннету и все ему рассказал.

— Жаль, что я вас зря обременял, — вздохнул Пауль,— но внезапные смерти всегда возбуждают мою фантазию. Впрочем, похоже, тут мы ничего не нащупаем. Никаких уколов, ничего. Я, конечно, расспрошу специалистов, для чего нужны такие таблетки…

На другой день Остлунд решил разузнать кое-что о нотариусе Эркендорфе. В повседневную его погоню за новостями входило и посещение ратуши. На этот раз он расширил маршрут, прошелся по всем кабинетам и в каждом осторожненько расспрашивал, смог ли нотариус как следует восстановиться после отпуска. Это было непрямое приглашение посплетничать. И сотрудник финансового отдела наживку заглотнул.

— Со здоровьем у него в порядке, — сообщил чиновник, — но теперь он решил сменить обои.

— Надо же! — удивился Остлунд.

— Ну да, вчера я видел у него на письменном столе образцы. Узор из змей или чего-то подобного.

— Любопытно, — протянул Остлунд. — Змеи означают, что не все в порядке.

— Разумеется, — сердито фыркнул чиновник.

В семье Эркендорфов нередко случались скандалы, хотя от публики они старательно скрывались. Но когда стороны мирились и решали все начать сначала, они всегда азартно пускались перестраивать квартиру. Диван, стол, проигрыватель — все переставляли, а стены оклеивали новыми обоями, чтобы внести в семейную жизнь свежие тона. Когда они начинали менять обои, все вокруг знали, что случилось.

При выходе из ратуши Остлунд встретил городскую кассиршу — пухлую даму, смахивавшую на незамужнюю учительницу. Он вежливо поклонился.

— Снова поругались, — заметил он и кивнул в сторону конторы нотариуса.

— Ну да, — сквозь зубы процедила кассирша и взглянула на него, словно говоря: знал бы ты, что знаю я! Но вытянуть из нее хоть слово было сложно.

— Речь шла о Боттмере? — с надеждой спросил Остлунд.

Впрочем, кассирша уже заперла свой кладезь информации. Но один ее взгляд был достаточно красноречив. Это как-то было связано с Боттмером.

Придя домой, Остлунд обсудил это с супругой.

— Эркендорф поругался с женой.

— Нашел новость,— фыркнула жена, не оборачиваясь от плиты.

— Это как-то было связано с Боттмером.

— Наверняка нет.

— Но почему? Возможно, у них с Боттмером был роман…

— Фи! — По тону фру Остлунд можно было заключить, что она уверена в полной бездарности фру Эркендорф в любовных делах.

— Это все-таки не исключено, — неуверенно настаивал Остлунд.

— Нет, исключено, — заверила жена. — Несешь чушь, потому что ничего не знаешь. В то время Боттмер крутил роман не с фру Эркендорф.

— А с кем?

— С Инессой Викторсон.

— Я об этом никогда ничего не слышал.

— Эти слухи не успели разойтись, потому что обнаружили недостачу и все говорили только про нее.

— А Викторсон об этом знал?

— Супруг узнает такие вещи последним, — многозначительно усмехнулась фру Остлунд. — Никакая сплетница не отважилась бы распустить такую новость до тех пор, пока Боттмера не посадили. Разве сегодня тебе не нужно на заседание?

— В самом деле, совещание по поводу мусоровоза!

— Тогда ешь быстрее. Обед уже готов.

В правоте своей жены Остлунд не сомневался. Ее суждения были циничны, но четки. Ведь и сам он еще помнил, как Боттмер провел последнее лето на свободе. У Викторсона, как всегда, было слишком много дел в городском совете, так что он не мог уделять внимание жене. И заботу о ней взял на себя Боттмер как верный друг дома. Несколько раз она даже выходила с адвокатом в море на его яхте.

Остлунд хорошо знал Викторсона, чтобы представить его реакцию, когда до него наконец дошли слухи о Боттмере и его жене. Это проливало новый свет на последнюю встречу двух мужчин. Боттмер пришел к своему старому приятелю, но встретил ревнивого супруга, который взъярился и запретил ему переступать порог своего дома.

Совещание насчет мусоровоза, которому Остлунд собирался посвятить остаток дня, созвал комитет по здравоохранению. Пригласили некоего инженера, который всю жизнь имел дело с отходами, и его доклад, сопровождаемый показом диапозитивов, стал главным пунктом повестки дня.

Докладчик подробно рассказал об истории отходов и их решающем влиянии на судьбу цивилизации, пропагандировал контейнеры цилиндрической формы и настойчиво призывал всех граждан, сознающих свою ответственность перед обществом, поддержать предложение о механизированной уборке. Когда доклад был закончен, никто не решился раскрыть рот, кроме доктора Скродерстрема, который поблагодарил его от имени комитета по здравоохранению.

Остлунд пришел домой раньше, чем рассчитывал. Там его ожидал телефонный разговор с редактором «Окружных вестей». Тот выжал из окружного прокурора такое заявление: «Расследование по делу вероятного самоубийства юриста Стуре Боттмера, приостановленное некоторое время назад, после совещания с аброкским районным прокурором возобновляется. Уполномоченный окружного прокурора, который ведет расследование, отказался дать по делу какие бы то ни было комментарии».

Редактор буквально фонтанировал словами.

— Это стоило немалых усилий, но теперь это написано черным по белому, ибо слова «вероятное самоубийство» говорят вполне достаточно. Но теперь скелет нужно одеть мясом, и поскорее! Так что садись и пиши! Где тебя носило целый день? Сразу звони — мы тут пробудем до половины двенадцатого — и поторопись, сегодня твой день.

Это было бы нелегкой задачей и для более талантливого журналиста, чем Остлунд. Так что он выгнал семью на кухню, чтобы полностью посвятить себя своему «ундервуду». В порядке подготовки он провел долгий телефонный разговор с Паулем Кеннетом.

— Да, кстати, — заметил Пауль, — я внимательно изучил те таблетки. К сожалению, это обычное средство от ревматизма.

— Значит, так… Но она и принимала их от ревматизма.

— Сильное лекарство, — продолжал Пауль, — и немного рискованное. Профессор, у которого я консультировался, сказал, что это средство может привести к распаду белых кровяных телец. Это может стать опасным при любой инфекции. Старикам подобные лекарства нужно назначать с особой осторожностью, сказал он.

— Наш доктор отнюдь не светило науки, — согласился Остлунд, — но не в том дело. Мы им довольны. Но я хотел бы знать другое. Что мне можно написать о…

Остлунд писал и писал. Редактор вырезал и правил. Статью, присланную из Аброки, он обработал весьма вольно. На другой день «Окружные вести» вышли с кричащим заголовком на первой полосе, который просто оглушил читателей.

«Убийство!»

Когда Викторсон встал из-за стола, свечи замерцали.

— Я вас позвал не для того, чтобы вы мне тут сочувствовали, — строго сказал он.

Он собрал своих ближайших приятелей, тех же, что и в прошлый раз. И они, хотя и сломленные и неуверенные, пришли. На этот раз за столом сидела и Дези. Ужин был подан роскошный, вино наилучшее. Коммерсант поднял бокал с темным сладким шерри.

— «Окружные вести» позволили себе лишнее, — заявил он, — и в следующем номере, в понедельник, они принесут извинения. Но мы должны считаться с тем, что в ближайшие дни публика будет настроена против нас. Так что нам очень важно держаться вместе.

Он испытующе оглядел лица в мерцающем свете свечей. Но видел только робкие взгляды и несмелые улыбки. Викторсон задумался и не стал произносить вслух то, что уже вертелось на языке. Выпил бокал до половины и сел.

Пастор Солин поднял глаза от тарелки, на которой растекалось нетронутое мороженое.

— В действительности речь идет о том, — заметил он, — что виновный должен понести наказание, чтобы невиновные могли вздохнуть спокойно.

— Тут одни невиновные, — раздраженно отозвалась фру Эркендорф.

— Нет, — заявил священник.

Воцарилась мертвая тишина. Никто не спросил, что скрывалось за тайной исповеди. Слышался только стук ложечки по тарелке — Дези доедала мороженое.

Доктор Скродерстрем нарушил тишину озабоченным покашливанием.

— Я не совсем понимаю, — начал он, — но знаю, что если не держаться вместе, предложение купить мусоровоз отвергнут. Я скажу вам, что уже сейчас оно висит на волоске.

Тема заинтересовала лишь жену священника.

— Это правда, что всем придется купить одинаковые круглые мусорные баки? — спросила она.

— Да, — растерянно подтвердил доктор.

— Но если у кого-то совсем новый четырехгранный… Хозяйка сделала нетерпеливый жест.

— Мы будем есть или обсуждать мусорные баки? То и другое вместе не годится.

— Инес права. Дези доверчиво склонилась к нотариусу.— Черт бы побрал эти баки! А как насчет добавки мороженого?

В последние недели Дези с фру Викторсон немного сблизились, с виду без интереса, но напряженно наблюдая друг за другом, как две кошки. Бывали минуты, когда они доверялись друг другу, но это были только эпизоды, после которых опять воцарялось молчание. Открытого недружелюбия Дези больше не проявляла.

— Больше ни слова о мусорных баках, — заявил коммерсант и сурово взглянул на священника. — Но вопрос сам по себе довольно важен. Результат покажет, остаются ли сограждане на нашей стороне.

— Или мы уже утратили все позиции, — добавил доктор Скродерстрем.

Пастор согласно кивнул.

— Прежде всего дело в моральном авторитете, — подчеркнул он.

— Мы по всем статьям можем служить положительным примером, — заявила жена пастора таким тоном, будто выступала в церковном кружке кройки и шитья. — Я согласна, нельзя допустить, чтобы этот ужасный Вармин захватил власть. Знаете, что он недавно сказал Исааку…

Жена священника вдруг замолчала, увидев лицо Дези, на котором улыбка Мадонны сменилась презрением.

Викторсон откинулся на спинку стула и уставился на прекрасный фламандский натюрморт, где продукты, как пышнотелые рубенсовские нимфы, развалились вокруг чаши темно-красного вина. Это был последний подарок Викторсонам от Анны Мари Розенбок.

Эркендорф все еще не высказался. А коммерсант ждал именно его.

Нотариус побледнел и нервно сглотнул.

— Круглые баки для отходов… — начал он.

— Продолжай, — подбодрила его супруга.

На этот раз фру Викторсон ничего не сказала. Ясно было, что круглые мусорные баки действуют нотариусу на нервы.

— Я с этим не согласен, — отчаянно заявил он. — Я не могу одобрить эти изменения в нормах поддержания чистоты. Я уже возражал в комитете по здравоохранению.

— Да, возражал,— подтвердила фру Эркендорф и огляделась вокруг. — Никто не может сказать, что он не возражал.

— А потому,— продолжал Эркендорф в отчаянии,-я отвергну на заседании городского совета изменение инструкций.

— То есть, другими словами, собираешься саботировать? — спокойно спросил коммерсант. — Без изменения инструкций нет смысла покупать мусоровоз, ты же знаешь. Значит, ты уже решился?

Нотариус походил на мышь, с которой играет кошка.

— Я опасен, когда меня разозлят, — пропел он пронзительным писклявым голосом.

— Да плюнь ты, — посоветовал ему Викторсон. — Надеюсь, ты еще передумаешь.

Но всем стало ясно, что правящей партии города пришел конец. Страх нашел свою первую жертву. Нотариусу уступили и тем лишили Викторсона ценного козыря.

Напряженную паузу нарушила фру Викторсон.

— Ну что, Исаак, — спросила она пастора, — выпьем до дна? Потом может прийти час расплаты.

— «Никто не ведает ни день, ни час» — так написано в завтрашней проповеди.

— Как мило! Ну так что?

Дези повернулась к доктору и вполголоса спросила:

Завтра какой-то особый день?

— Какой? Гм… Я забыл посчитать.

Пастор подсказал:

— Начинается Неделя судного дня.