Глава 26

… И вот мы в Москве. Слава никак не хотела отпускать меня одного. Она стала строже одеваться и, представляясь, величает себя моей гражданской женой.

Считает, что это почетно, — быть гражданской женой. Теперь ее любимая присказка — "Я как гражданская жена решительно возражаю…" или "Я как гражданская жена полностью согласна…"

Эта новая присказка окончательно похоронила другую — "У меня был миллион двести тысяч мужиков".

— Зачем тебе ехать? — поразилась она, когда я твердо объявил ей о своем решении вернуться. — Ты сошел с ума! Там тебя… я не знаю, что там с тобой сделают! Как твоя гражданская жена я…

— Гражданская жена, это что — титул? Или, может, звание?

— Не обижай меня! Если не хочешь жениться, оставь мне хотя бы это!..

Короче, она увязалась за мной, для получения визы включив весь свой арсенал знакомств и связей. И, представьте, очень быстро получила ее.

В самолете мы летели первым классом, и Слава поражала стюарда своим аппетитом. Он без конца носил ей подносы с едой. И когда он говорил ей положенные ему по штату любезности, казалось, что он ворчит от бессильной злобы и ненависти.

Наконец и я заинтересовался:

— Один мой приятель, человек верующий, страдающий ожирением и потому несчастный, умудряется прибавлять в весе даже во время Великого поста. Ты же ешь, как… Прости, но ты ешь за десятерых, посмотри, как на тебя косится прислуга, ты подчистую выгребла все их запасы, но я совершенно не уверен, что ты выйдешь из самолета, прибавив к своему весу хотя бы грамм. Нет, право, ты удивительная, необыкновенная женщина!

— Наконец-то я от тебя услышала приятные слова! — промурлыкала Слава, обгладывая куриную ножку.

В Шереметьеве мы наняли частника за сто долларов.

— Я не был в Москве больше двух месяцев, — осторожно сказал я водителю.

Поглядывая на меня в зеркальце, водитель после продолжительной паузы произнес:

— Кому — война, кому — мать родна. Пока мало что изменилось. Постреляли немного…

— Убитых много?

— Пока в воздух…

Когда мы вносили вещи в квартиру, явился Лаврентий Павлович и, неодобрительно посмотрев на Славу, сказал:

— Опять вы, Андрей Андреевич, новую привели…

Слава поставила чемодан на пол и повернулась ко мне:

— Это еще кто?

— Это… это… известный оратор.

— Я вижу, кто это. Ты что, живешь в общежитии? Я как твоя гражданская жена…

— Господи, — схватился за голову Берия, — гражданская жена…

— Я требую, чтобы эта лысая образина сейчас же убралась отсюда! Как ты можешь терпеть эту рожу?

— Слава, иди в гостиную, мне надо побеседовать с этим господином.

Слава фыркнула, смерила Берию презрительным взглядом и скрылась за дверью.

— Ну и фурия! — восхищенно воскликнул Берия.

— Не смейте так говорить о моей… жене!

— Когда это вы успели жениться? — подозрительно спросил он. — Мои люди из Парижа мне об этом не докладывали.

— Почему вы не в Кремле?

— Разве мы вас стесняем? — осклабился он. — А почему не в Кремле? Ах, не все так просто, дорогой Андрей Андреевич, — вздохнул он, — не все так просто… Революция — дело тонкое.

— Что, у вас разногласия? Передрались? Не можете на равные части разрезать сладкий пирожок?

— С минуты на минуту должен прибыть Ильич, — поделился со мной новостью Берия и добавил просительным тоном: — Умоляю, не впускайте его в квартиру!

Из гостиной раздался грохот. Похоже, разбилась хрустальная ваза. Это бушевала Слава. Потом опять что-то полетело на пол.

— Веселая у вас женушка, — скривившись, выдавил из себя Берия.

— Это точно, я за нее могу быть спокоен. Она умеет за себя постоять. Смотрите, Берия, если с ее головы упадет хоть волосок… Я вас предупредил…

— Слово коммуниста!.. — он прижал руки к груди.

— Это меня и пугает… Так смотрите же!.. Еще раз напоминаю вам, я знаю ваш секрет…

— Вы не посмеете! Жизнь дается человеку один раз, — он поднял вверх руку, — и нет ничего дороже жизни, она священна, ибо дарована Богом. Вы не можете лишить себя жизни в угоду… в угоду вашим политическим пристрастиям…

— Убирайтесь. Я вас больше не боюсь. Я видел страх в ваших глазах…

— Так вы не откроете двери Владимиру Ильичу?..

— Убирайтесь! И не попадайтесь мне больше на глаза!

Когда я вошел в гостиную, Слава стояла у окна и смотрела во двор.

— Вот она какая, твоя Россия, — сказала она с упреком, будто я был повинен в том, что двор грязен, что по квартире шляются разные мерзкие типы, что…

— Ты ничего не знаешь… — сказал я с досадой.

— Ну, — вздохнула она, — показывай свою берлогу, суженый мой.

Единственным предметом роскоши в моей квартире был рояль. Слава ходила по квартире, заглядывала в углы, качала головой…

— Да, суровый быт, — сказала она, когда узнала, что у меня нет посудомоечной машины.

Она не знала, что кроме посудомоечной машины, у меня еще много чего нет.

— А кто этот отвратный тип? Надеюсь, это не тот твой приятель, который толстеет даже в Великий пост?

— Избави, Боже!

— А куда он делся? Я его нигде не вижу. Он что, испарился?

— Вроде того… Он ушел.

— Надеюсь, совсем?

— Совсем… Надеюсь.

В этот момент раздался звонок в дверь.

— У тебя здесь что — проходной двор? Я думала, у тебя тихо…

— Так и было раньше. Я здесь годами никого не видел и не слышал… Никуда не выходи. Я скоро вернусь…

Я открыл входную дверь. На пороге стоял очень маленький лысый человечек с кепкой в руке и, склонив большую голову слегка набок, ласково смотрел на меня.

— Здесь пгодается славянский шкаф с тумбочкой? — спросил он, грассируя.

— Здесь все продается…

— Здгавствуйте, товаищ! А я вас узнал, — гость прищурился, — вы, - он пребольно ткнул меня пальцем в грудь, — вы Исаак Ройтман из Бунда! Угадал? Что, батенька, переметнулись к нам? Надоело, поди, мацу каждый день трескать? — пошутил Ленин и, запрокинув голову назад, зашелся идиотским смехом.

Потом он оборвал смех и решительно шагнул мимо меня. — А где остальные товарищи? Еще не прибыли? Когда ждать их прибытия? Надеюсь, скоро? Броневик внизу? Как нет?! Срочно организуйте! Сегодня же я должен с него обратиться к восставшему народу с программной речью. Безобразие! Ничего никому нельзя поручить! Беда! Плохо с кадрами, батенька, а ведь кадры решают все! Почта захвачена? А вокзал? Тоже нет? А банки?! Как работать с такими людьми? Надеюсь, хоть члены императорской фамилии расстреляны? Нет?! Какая халатность! Какая возмутительная безответственность! Ну, ладно, показывайте ваше хозяйство…

И он стал бегать по квартире. Я еле поспевал за ним.

Он встал на цыпочки и доверительно зашептал мне на ухо:

— Я даже думаю, что у меня и не стоит из-за этого окаянного морковного чая, будь он трижды проклят! Инесса с Надюшей так расстраиваются, так расстраиваются — вы себе представить не можете!

— Теперь газеты, — он начал рыться в карманах, — вот вам рубль, срочно идите и купите!

Купите все газеты! И левые, и правые! Где Зиновьев и Каменев? Они должны были дать в газеты информацию о дне и часе начала революции, чтобы народ твердо знал, когда надо будет идти грабить продовольственные магазины и винные склады. Все, вы свободны, оставьте меня! Я должен дописать "Государство и революцию": осталась всего страничка… Чего же вы ждете? Идите, идите!

— Так, значит, все?..

— Да, да, все, — выкрикнул он раздраженно, — идите же!..

— Говорите, одна страничка осталась?..

— Все, все! И не теряйте времени даром! Дорога каждая минута. Революция на носу!

— Это кто, артист?.. — наконец прорезалась ошеломленная Слава.

— Я ему сейчас покажу "артист"! — сказал я и принялся сгребать основателя Советского государства в охапку.

— Товарищ, это недоразумение! Вы предаете интересы рабочего класса! — разорялся он, пока я нес его к входной двери. — Трудовое крестьянство предаст вас анафеме!

— Пусть предаст.

— Кто вы? Троцкист? Политическая проститутка? Провокатор? Что вы собираетесь делать со мной?

— Спущу с лестницы! Не бойтесь, у меня это быстро…

— Вы с ума сошли! Я же вождь мирового пролетариата! Народ не простит вам этого!

— Не уверен…

— Как вы можете? Вы же культурный человек!

— Именно поэтому…

Слава услужливо открыла дверь, и… гениальный продолжатель великого дела двух немецких прорицателей с грохотом полетел вниз по лестнице. Пересчитывая сухопарым задом ступеньки, он голосом уличного зазывалы ревел:

— Товарищи!!! Пролетарская революция, о необходимости которой все время говорили большевики, свершилась!

Вышедший из квартиры напротив (перебазировался?..) Лаврентий Павлович Берия, сопровождая захватывающую сцену аплодисментами, вскрикивал:

— Так его, лысенького, так его, плешивенького! Ах, спасибо вам, Андрей Андреевич! Век не забуду! Вот удружил, так удружил! Ведь этот немецкий шпион хотел заменить меня Дзержинским! Одно жалко, что он пришел без него, без Железного Феликса, вот бы грохота было!..

Когда вопли Ильича стихли, я отряхнул руками пиджак и брюки и, закрывая двери, сказал Славе:

— Добро пожаловать в Россию, дорогая!