"По нехоженой земле" - читать интересную книгу автора (Ушаков Георгий Алексеевич)

Улыбка Арктики

«Весь день горели яркие звезды...» Так однажды вечером я качал очередную запись в дневнике. Начал и остановился. Перечитал фразу. Она звучала так же необычно, как если бы кто-нибудь сказал: всю ночь светило яркое солнце.

Только необычность страны, в которой мы находились, позволяла говорить о звездах, мерцающих днем. Это отвечало действительности. И если сейчас я мог написать о полуденных звездах, то через полгода, не отступая от истины, напишу: «Солнце светило всю ночь». Мы находились в Арктике. Она перевертывает привычные понятия, раскрывает необычные картины.

Мои мысли прервал стремительно влетевший с улицы Вася Ходов. Одного взгляда было достаточно, чтобы убедиться — юноша возбужден. Это было необычно. Наш Вася отличался уравновешенным, спокойным, несколько флегматичным характером. А сейчас даже распахнутый полушубок свидетельствовал о волнении Васи.

Скорей на улицу! Все горит!

Что горит, где?

Небо горит... все небо! Сияние! Да скорей же, Георгий Алексеевич, а то кончится.

Я схватил кухлянку. За мною поднялся Урванцев. На пороге услышали голос Журавлева:

— Подумаешь, сияние! Да у нас на Новой Земле...

Голос умолк. Оглянувшись, я увидел, что охотник влезает в свою длиннополую малицу.

...Небо пылало. Бесконечная прозрачная вуаль покрывала весь небосвод. Какая-то невидимая сила колебала ее. Вся она горела нежным лиловым светом. Кое-где показывались яркие вспышки и тут же бледнели, как будто лишь на мгновение рождались и рассеивались облака, сотканные из одного света. Сквозь вуаль ярко светились звезды. Вдруг вуаль исчезла. В нескольких местах еще раз вспыхнули лиловые облака. Какую-то долю секунды казалось, что сияние погасло. Но вот длинные лучи, местами собранные в яркие пучки, затрепетали над нами бледно-зеленым светом. Вот они сорвались с места и со всех сторон, быстрые, как молнии, метнулись к зениту. На мгновение замерли в вышине, образовали огромный сплошной венец, затрепетали и потухли.

Ух! — выдохнул Вася Ходов.

Никто из нас не заметил, когда и как на юге появился огромный широкий занавес. Крупные, четкие складки украшали его. Он был соткан из неисчислимой массы плотно сомкнутых лучей. Волны то красного, то зеленого света, чередуясь, проносились по нему от одного края до другого. Невозможно было разобраться, где они возникают, откуда бегут и где умирают. Отдельные полотнища занавеса ярко вспыхивали и тут же бледнели. Казалось, что занавес плавно колеблется.

На западе опять появились длинные лучи. Потом вновь малиновые облака закрыли полнеба. Снова нарастал световой хаос. Еще раз лучи устремились к зениту.

Картина менялась каждое мгновение. Время бежало незаметно. Уже час мы любовались сиянием. Наконец, Журавлев заявил, что на Новой Земле сияние бывает еще красивее, и ушел спать. Потом вернулся в домик Урванцев.

Вася с поднятой головой сидел на полузанесенной снегом шлюпке. Он словно застыл. Юноша впервые видел такую картину. Она захватила его.

Мне было понятно волнение юного друга.

...Двадцати пяти лет я попал в Арктику. Помню, с каким нетерпением ждал я ее «улыбки». Когда однажды мне сообщили о начавшемся сиянии, я выскочил из домика.

Резкий ветер ударил в лицо, инстинктивно обращенное к северу. Но там только звезды ярко блестели на темном небе.

Зато на западе я увидел два гигантских луча, поднимавшихся из-за горизонта и занимавших четверть небосвода. У основания цвет их был молочно-белый и резко выделялся на темном небосклоне. По мере удаления от горизонта свет постепенно бледнел и наконец рассеивался совершенно. Форма гигантских лучей напоминала старинные двуручные мечи. Сквозь них просвечивали звезды, и казалось, что какой-то искусный мастер затейливо украсил эти дорогие мечи алмазами. Как завороженный, наблюдал я за фантастическими мечами. Время от времени они то сближались, то вновь удалялись друг от друга, словно какой-то великан, скрывшийся за горизонтом, держал их в руках и сравнивал — который лучше...

Скоро мне показалось, что вокруг меня стало значительно светлее. Прямо на востоке, между темными облаками, ярким желтым светом горела узкая щель. Не успел я задержать здесь взгляда, как из-за облака, немного выше этой щели, неведомая сила выбросила целый сноп лучей, похожих на полураскрытый веер. Нежнейшие оттенки цветов — красного, малинового, желтого и зеленого — раскрашивали его. Лучи каждое мгновение тоже меняли свою окраску. Один какую-то долю секунды был малиновым, потом стал пурпуровым, вдруг окрасился в нежно-желтый цвет, сейчас же перешедший в фосфорически-зеленый. Уследить за сменой окраски было невозможно. Около четверти часа продолжалась эта непередаваемая по красоте игра света. Лучи много раз вытягивались, доходили почти до зенита, затем падали и снова росли. Наконец расцветка их стала бледнеть. Они приблизились друг к другу. Небесный веер закрылся и вдруг превратился в огромное белое страусовое перо, круто завернутое к югу. Вслед за этим из основания того же пера выросло еще одно такое же пышное перо и легло параллельно первому. Оба они слегка колебались, удлинялись и снова сокращались, но в течение получаса сохраняли свою форму.

В это время на западе мечи оторвались от горизонта и образовали три узкие бледные полосы, которые неподвижно повисли на небосклоне. Яркие краски, только что фантастически украшавшие небо, померкли. От прежней феерической картины остались лишь блеклые мазки.

Только тогда я почувствовал, что свежий норд насквозь пронизывает плотную суконную куртку. Продрогший, но радостный и возбужденный я вернулся в дом.

Но уютная комната теперь казалась скучной, тесной и душной. Раскрытые книги не тянули; самые захватывающие страницы я не мог сравнить с тем, что видел на небе. Как только прошел озноб, я, одевшись теплее, опять выбежал на улицу.

Новая картина развернулась передо мною. С востока на запад легла широкая светлая дуга. Она охватывала почти четверть горизонта. Концы дуги, не достигая горизонта, не то рассеивались, не то скрывались за облаками. В глубине дуги можно было заметить какое-то мерцание, словно проносилась тончайшая пелена светящегося тумана.

Но вот небо снова преобразилось. Теперь заиграл красками север. Сначала там, из-за горизонта, выплыло небольшое светлое облачко. Оно поднялось градусов на 25—30 и застыло. Прошла минута, две... пять, облачко оставалось без изменения, только иногда оно вспыхивало лиловым светом. И вдруг оно, сильно вытянувшись, покрылось яркими, трепещущими лучами и превратилось в широкую ленту, захватившую почти весь северный сектор неба. Лента извивалась, точно змея, и наконец приняла форму вытянутой, горизонтально лежащей буквы S. Новая перемена: дальний конец буквы вспыхнул ярким малиновым светом. Свет пробежал по всей букве. Вслед за ним родились и пронеслись пурпурные, зеленые, желтые волны. Они исчезали и появлялись вновь.

Буква развернулась, мгновенно обросла бахромой и превратилась в грандиозный занавес. Он торжественно колебался. Мягкие складки то увеличивались, то уменьшались. Весь занавес горел, искрился, переливался, трепетал...

В то же время дуга, лежавшая на юге, сгустилась, слегка зарумянилась и, превратившись в широкую полосу, двинулась к занавесу. В какой-то момент своего движения она ярко вспыхнула и тоже развернулась в еще более эффектный занавес.

И вдруг в одно мгновение оба занавеса рассыпались на тысячи тысяч лучей. Лучи устремились к зениту, образовали корону и потухли; но тут же на их месте засияли другие. Корона горела, сверкала... И вот все исчезло. На темном небе вновь остались только яркие звезды.

Время летело. Взглянув на часы, я напомнил Ходову, что наступает час работы станции. Мы вместе вошли в домик. Через несколько минут я зашел в радиорубку. Ходов привычно взглянул на часы, сел на стул, надел наушники, уверенно включил ток и сейчас же невольным движением сдвинул наушники. Он попытался отрегулировать приемник, но безрезультатно. Помехи были настолько сильны и часты, что из телефона раздавался только сплошной треск. Выделить что-либо не было никакой возможности. Ходов был убежден, что помехи вызваны сиянием. Вася сдержанно чертыхался. Но и это средство не помогло. Работать было невозможно.

Мы вышли из домика посмотреть, не слабеет ли сияние. Но оно горело еще ярче. Вася, опять захваченный красотой развернувшейся картины, не мог оторвать зачарованного взгляда от полыхающего неба.

А Арктика, будто чувствуя, что сегодня приобрела нового ценителя ее красоты, все шире раскрывала свое лицо, озаренное полярным сиянием. Видевший «улыбку» Арктики, завороженный, будет любить ее лицо и тогда, когда оно хмурится в полярном тумане, и когда оно гневно во время метели, и когда оно сияет тихой радостью в лучах незаходящего полуночного солнца.

Полярное сияние — одно из самых красивых, самых захватывающих явлений природы. Люди никогда не устанут любоваться сказочной игрой его света, как никогда не перестанут складывать сказки и песни.

Естественно, что человек всегда пытался объяснить сущность и происхождение сияний. Вероятно, еще на заре человечества люди, видя над собой пылающее небо, задавали себе вопрос: что это такое? И ответ целиком зависел от уровня развития человеческого общества. Старики эскимосы и теперь еще говорят, что это «танцуют души усопших».

Но и наука не сразу правильно объяснила природу северных сияний. Так, по Декарту, сияния были «отраженным блеском полярных ледяных масс». А у Галлея — «магнитным истечением у Северного полюса».

Гениальный русский ученый Михаил Васильевич Ломоносов первым высказал мысль об электромагнитной природе полярных сияний. Еще мальчиком, в родной Денисовке, Ломоносов не мог не задумываться над загадкой горевших над его головой «сполохов». Став выдающимся ученым и занявшись с 1743 года изучением электрических явлений, Ломоносов внимательно наблюдал, зарисовывал и описывал полярные сияния и измерял их высоту. В результате своих исследований Ломоносов пришел к выводу, что «северные сияния рождаются от происшедшей на воздухе электрической силы». На некоторых опытах он показал происхождение полярных сияний и обосновал свои взгляды на их электрическую природу.

Несколько лет спустя современник Ломоносова В. Франклин первым из иностранцев также пришел к мысли об электрической природе полярных сияний, но не обосновал достаточно своих мыслей. Ломоносов писал по этому поводу:

«Франклинова догадка о северном сиянии, которого он в тех же письмах несколькими словами касается, от моей теории весьма разнится. Ибо он материю электрическую для произведения северного сияния от жаркого пояса привлечь старается; я довольную нахожу в самом том месте, то есть эфир везде присутствующий. Он места ее не определяет; я выше атмосферы полагаю. Он не объявляет, каким она способом производится; я изъясняю понятным образом. Он никакими не утверждает доводами; я сверх того истолкованием явлений подтверждаю».

Современная теория полярных сияний разделяет взгляд Ломоносова на электрическую природу полярных сияний и объясняет их происхождение проникновением в верхние слои газовой оболочки Земли электрически заряженных частичек, исходящих от солнца. Под влиянием магнитного поля Земли эти частички отклоняются от своего пути и вы­зывают свечение разреженных газов.

Ломоносов первый измерил высоту полярных сияний, и позднее его данные подтвердились. Его измерения 16 октября 1753 года дали «величину верхнего края дуги около 420 верст». Многочисленные современные измерения показывают, что полярные сияния в виде дуг, подобные измеренным Ломоносовым, происходят в среднем на высоте 400— 500 километров и иногда на высотах, достигающих 700 километров. Только лучистые сияния наблюдаются в среднем на высоте 100 километров, а иногда и значительно ниже.

Полярные сияния присущи не только Арктике. Одинаково они наблюдаются и в Антарктиде. Изредка их можно наблюдать далеко от полярных стран. Известны случаи полярных сияний в тропических областях. Даже в самих полярных странах сияния не всюду наблюдаются одинаково часто. База нашей экспедиции лежала близко к зоне наибольшей повторяемости полярных сияний или, возможно, в самой зоне, поскольку она определена только приближенно. Поэтому в зимний период, при ясном небе, у нас редко проходил день, чтобы мы не видели полярного сияния.

Сколько мы видели полярных сияний — подсчитать невозможно. Как правило, в один и тот же день, даже в одно и то же мгновение, на небе вспыхивало сразу несколько сияний, различных по форме, по окраске и по высоте, чтобы в следующее мгновение замениться другими. Они наблюдались нами весь период полярной ночи, а также весной и осенью, когда чередуются дни и ночи.

В ясную погоду у нас были периоды, когда все небо горело беспрерывно на протяжении нескольких суток «днем» и ночью. Чего только мы не насмотрелись! Каких форм сияния не видели! Здесь были и дуги — то неподвижные, то медленно сжимающиеся, то растягивающиеся; были и спокойные светящиеся полосы, напоминающие Млечный Путь; возникали и грандиозные, торжественно колеблющиеся занавесы, охватывающие сразу половику небосвода; вспыхивали тысячи и тысячи лучей, напоминающих по форме копья; они то загорались и гасли, то быстрыми молниями летели к какой-то одной точке около зенита, то шарили по небу, словно щупальца прожекторов; видели мы и неуловимые по форме световые облака, и несущиеся по небу волны света.

Неисчислимые, горевшие сказочным светом сияния полыхали на небе, влекли к себе взгляд.