"По нехоженой земле" - читать интересную книгу автора (Ушаков Георгий Алексеевич)

Ночной бросок на Северную Землю

Во второй половине ноября появилась молодая луна. Сначала всходила она поздно, робко пытаясь рассеять мрак полярной ночи, и, как бы смущенная своим бессилием, скоро пряталась за горизонтом. Но с каждым днем она поднималась выше и выше, дольше оставалась на небосводе и полнее наливалась светом. К декабрю — самому темному месяцу за Северным полярным кругом — луна была полной, не заходила за горизонт и круглые сутки оставалась на небе.

В первых числах декабря установилась ясная, тихая морозная погода. Теперь в полночь стало светлее, чем в полдень, так как ночью луна стояла выше над горизонтом. Льды, залитые лунным светом, заблестели. От отдельных вздыбленных льдин и снежных застругов легли пепельно-серые тени. Весь мир, окружающий нас, окрасился только в две краски — в блестяще-белую и пепельно-серую. Они отделялись друг от друга резкими линиями. Никаких переходов, никаких полутеней не было, точно на четкой фотографии лунной поверхности. Наш домик, склад, мачты и весь остров, покрытые ожеледью и полузасыпанные снегом, никогда не были так красивы, как теперь. Они казались отлитыми из старого потускневшего серебра. Почти ежедневно над ними и днем и ночью горели полярные сияния. Ничем не нарушаемая тишина и полная неподвижность пейзажа делали его необычным, словно мы видели его в какой-то навеки заснувшей стране.

Мы давно ждали этого времени. Призрачный свет луны, дававший пепельные тени, достаточно освещает льды, чтобы можно было по ним передвигаться, не натыкаясь на торчащие льдины, заструги и снежные холмы. Мы ждали появления незаходящей луны, чтобы начать заброску продовольствия на Северную Землю. Надо было использовать полярную ночь и сократить работу, приходящуюся на раннюю весну, когда время будет дорого.

А работа нам предстояла большая. Весной мы надеялись охватить полевыми исследованиями весь северный и центральный районы Земли, то есть от залива (может быть, пролива) Шокальского, лежащего на 79° с. ш., и до северной оконечности Земли, лежащей неизвестно где. Насколько далеко простирается Земля к северу, никто еще не знал. Установить это предстояло нам. Во всяком случае, по нашим расчетам, Земля вряд ли могла простираться на север далее 82°, как не могла она оканчиваться и южнее 81°; именно почти до этой широты были прослежены ее восточные берега Гидрографической экспедицией. Следовательно, в плане надо было предусматривать поход примерно до широты 81°30'. Западных берегов Земли также никто не видел. Но, судя по дошедшим до нас сообщениям, экспедиция на «Седове» после нашей высадки, так и не увидев Земли, прошла дальше на север примерно по 89-му меридиану. Значит, здесь 90-й меридиан мог быть границей планируемых нами маршрутов.

Эти данные, а также предположение, что Земля представляет собой крупный массив с мало расчлененной береговой линией, позволяли надеяться, что намечаемые на весну маршруты не превысят в общей сложности 1500—1600 километров. Для прохождения такого расстояния с топографическими работами в условиях полярной весны мы должны были затратить не менее семидесяти пяти — восьмидесяти суток. Желание обеспечить себя страховым резервом времени на случай непредвиденных задержек подсказывало нам необходимость увеличить планируемое на проведение весенних работ время до девяноста суток. Естественно, что мы не могли весной взять с собой продовольствия для себя, корма для собак и топлива сразу на девяносто суток и двинуться в поход. Загрузка научной аппаратурой и экспедиционным снаряжением позволяла нам взять продовольствие, топливо и корм для собак максимально на полтора месяца.

Располагай мы большим количеством людей и несколькими лишними упряжками собак, можно было бы организовать вспомогательные продовольственные партии, как это обычно делали другие полярные экспедиции. Это значительно упростило бы наше положение и облегчило работу. Но наш план исследования Земли тем и отличался от других, что предусматривал проведение всей работы силами нескольких человек при резко ограниченном количестве собак, а следовательно, требовал минимальных затрат. Благодаря этому план был быстро принят и утвержден.

Каждый опытный полярный исследователь согласится с тем, что появление света после полярной ночи еще не означает наступления полевых работ. Вести их, конечно, можно, но точность наблюдений, полученных в самый суровый период полярной зимы, будет сомнительной. А таким периодом и являются первые месяц-полтора после появления солнца. Наш проект имел в виду частичное использование полярной ночи и неблагоприятного периода зимы для заброски продовольствия и организации складов на будущих маршрутах экспедиции. Приближенный подсчет показывал, что при этих подготовительных работах надо будет пройти примерно тоже 1500 километров, причем в самых суровых условиях. От заблаговременной переброски продовольствия полностью зависел весь успех нашей экспедиции.

К первой ночной поездке мы были готовы. При нормальном движении она могла занять четыре-пять суток. Это нас не устраивало. Рассчитывать на пять суток хорошей погоды было трудно. Луна могла скрыться за тучами, могла налететь многосуточная метель. А что значит метель в темноте, мы хорошо себе представляли. Поэтому решили нажимать на быстроту переходов, чтобы потом отдыхать дома.

Обувь, одежда и спальные мешки были просушены; продовольствие упаковано, сани проверены, сбруя упряжек в исправности. Оставалось только... побриться.

Перед всякой поездкой в холодное время года мы тщательно брились. Эта традиция и позднее всегда была обязательной при подготовке к дальним поездкам. Отросшая борода причиняет в Арктике много неприятностей. Выйдет бородач в зимний санный поход, и можно быть уверенным, что уже через несколько суток он готов последовать примеру эскимосов, выщипывающих по одному волоску и без того редкую растительность на своем лице. Даже в тихую погоду борода обмерзает от влаги, выделяемой человеком при дыхании, а во время метелей превращается буквально в ледяные клещи, стискивающие лицо. И если мы мало обращали внимания на свои бороды в теплое время года и иногда в достаточной степени обрастали, то в холодный период тщательно брились перед каждой поездкой, а выходя на долгий срок, обычно брали ножницы, чтобы в дороге как можно лучше выстригать усы и бороду.

4 декабря, в 19 часов 30 минут, мы с Журавлевым, напутствуемые добрыми пожеланиями товарищей, пустились в путь. Не прошло и десяти минут, как мы уже потеряли из виду наш домик.

Дул еле заметный, часто переходящий в штиль юго-восточный ветерок. Термометр показывал только 25° ниже нуля. Луна, точно играя в прятки, то показывалась, то скрывалась за быстро бегущими облаками. Наши упряжки то погружались во тьму, то вылетали на площадки, освещенные луной и блестевшие, как полированный металл.

Через час приблизились к северо-западной оконечности Среднего острова. Сюда еще месяц назад мы завезли пеммикан. Догрузив им сани, мы взяли курс на Северную Землю. Теперь движение несколько замедлилось. На моих санях, включая мой собственный вес, было четыреста килограммов. В упряжке шло шестнадцать собак, на каждую собаку приходилось двадцать пять килограммов груза. В упряжке Журавлева было двенадцать собак, а на санях соответствен но меньший груз. К весне мы надеялись приучить собак к нагрузке до сорока пяти — пятидесяти килограммов. Сейчас же и этого было довольно. Снег лежал сухой, сыпучий, не каткий. Собакам то и дело приходилось делать усилия, чтобы выдернуть груженые сани на вершину заструга или очередной снежный бугор. Все же продвигались мы достаточно быстро, делая в среднем шесть километров в час.

Вскоре погода начала было нас беспокоить. Небо сплошь покрылось облаками. Два часа мы шли в полной темноте. Один раз я потерял товарища. На мой оклик из мрака не донеслось ответа. Я выстрелил из карабина. Через минуту глухо донесся ответный выстрел. Но определить точно, откуда он исходил, было невозможно. Тогда я зажег магневый факел. Ослепительный свет выхватил из темноты мою упряжку, но еще больше сгустил мрак вокруг нее. Через четверть часа послышался скрип полозьев, голос Журавлева, и, наконец, показалась его упряжка. Дальше уже старались не отрываться друг от друга.

После полуночи вновь показалась луна. Облачка начали рваться, и через час небо очистилось. Мороз заметно усилился. Теперь луна заливала своим серебристым светом снежные поля. Поверхность их блестела и искрилась. Однако свет был обманчивый. Хорошо различались только ближайшие неровности. Наш горизонт был очень маленьким. Это создавало впечатление, что снежные поля поднимались со всех сторон от нас. Казалось, что мы находимся на дне невиданно огромной серебряной чаши. Собаки старательно карабкались по ее вогнутому боку, но безрезультатно. Край блестевшей чаши все время отодвигался и оставался недосягаемым. Это было очень красиво и первое время забавно, но потом начало сильно утомлять, точно бесцельное топтание на одном месте. Время тянулось бесконечно медленно. Таким же казался и путь.

Только счетчик одометра, не останавливаясь, отмечал каждый шаг пройденного пути. В четыре часа (5 декабря) он показывал, что мы прошли от базы 45 километров. Это хороший перегон.

Пора было дать передышку собакам. Они пока не сбавляли бега и последний час шли с такой же скоростью, как и раньше. Но небольшой отдых все же не мог помешать.

Решили остановиться только часа на четыре. Собакам дали по небольшой порции пеммикана. Если их накормить досыта — надо простоять не менее восьми — десяти часов, иначе пища не пойдет впрок, да и работать они будут хуже, чем полуголодные. А терять драгоценные часы нам было нельзя. Сколько могла продержаться ясная и тихая погода, мы не знали. По небу опять уже летели облака.

В 9 часов двинулись дальше. Обстановка опять изменилась. Небо сплошь покрылось облаками. Непроглядный мрак окутал нас. Собаки виднелись только как силуэты. Идти в такой темноте было еще утомительнее. Время тянулось еще медленнее. Все вокруг было обманчиво. Показывающиеся из темноты снежные заструги высотой всего лишь в 20—30 сантиметров казались скалистыми берегами; мелкие, изредка попадающиеся на пути обломки айсбергов выглядели гигантскими вершинами, а маленькие снежные бугры — высокими горами. Когда собаки взбегали на неровности или огибали их, становилось понятным, что перед глазами нет ни гор, ни скал. Это так утомляло внимание и надоедало, что мы старались не смотреть вокруг себя. Тогда невольно закрывались глаза. Мерный бег собак, поскрипывание снега под полозьями и покачивание саней начинали действовать на утомляющийся организм как хорошее снотворное. Надо было делать над собой усилие, чтобы -не смыкались веки. Подстегивали мысли: «спать нельзя, надо идти вперед; как бы не налетела метель; не сбиться бы с курса».

А выдержать курс было действительно нелегко. Приходилось часто останавливаться и вглядываться в компас. Сани были снабжены стальными подполозками, среди багажа лежал карабин и другие предметы, которые могли оказать влияние на показание магнитной стрелки. Поэтому в каждом случае проверки курса надо было отойти от саней и осветить компас. Но так как никаких ориентиров вокруг не было, даже воздух как бы застыл, то все же в темноте мы незаметно могли свернуть с курса и зайти неизвестно куда. Уже через десять минут после остановки нельзя было быть уверенным, что идешь по правильному курсу. Наконец мы нашли выход. В одну из очередных остановок я положил компас на снег и, осветив его, заметил, что стрелка остановилась под определенным углом к ближайшему застругу. Вот он, ориентир! Заструги — невысокие снежные борозды, почти сплошь покрывающие с середины зимы снежные поля. Господствующие ветры делают их строго направленными. Я заметил угол, под которым заструги лежали к направлению нашего пути, и после небольшой тренировки уже мог в полной темноте проверять этот угол с достаточной точностью, чтобы выдержать наш курс. После этого не было необходимости в частых сверках с компасом, мы останавливались не чаще двух раз в течение часа и довольно быстро продвигались вперед.

А темнота продолжала сгущаться. К полудню надвинулся туман. Стало так темно, что, по меткому выражению моего спутника, отпала какая бы то ни было необходимость в глазах. К 14 часам одометр отсчитал 27 километров, пройденных нами после отдыха, и 72 — от дома.

Где-то очень близко лежала Северная Земля. Но где? Нам надо было найти не только Землю, но и мыс Серпа и Молота, ведь на нем был наш продовольственный склад, заложенный в октябре. Но как отыскать мыс в такой темноте? Хоть глаз коли — ничего не видно. Уж не отклонились ли мы от курса? Судя по пройденному расстоянию, мы должны были бы упереться в мыс Серпа и Молота. Хоть бы на минуту выглянула луна!..

Собаки сильно устали. Они заметно сбавили ход. Искать в непроглядной тьме мыс и склад означало только еще больше мучить их. Решили остановиться, как следует накормить собак и дать им настоящий отдых. Надежда на то, что за это время выглянет луна и осветит нам нашу цель, подкрепила решение.

Разбили лагерь. Собаки съели заслуженную ими двойную порцию пеммикана и быстро успокоились, свернувшись в ряд шерстяных клубков. В палатке было сравнительно тепло, так как с наступлением облачности вообще заметно потеплело. Термометр показывал только —26°. Через час был готов суп, и мы поели. Что это было — завтрак, обед или ужин, мы и сами не знали. Было 16 часов. Судя по времени, мы обедали, но как-то думалось, что все-таки это был ужин. Так казалось потому, что нам очень хотелось спать и мы торопились поскорее забраться в спальные мешки.

К 23 часам мы уже свернули лагерь, увязали сани, запрягли собак и готовы были к дальнейшему пути. Туман рассеялся, стало как будто немного светлее, но все же вокруг ничего не было видно. Обсз7ждая дальнейший путь, мы уже совсем было поверили, что уклонились от курса, и решали только вопрос о том, насколько нам надо взять вправо или влево, чтобы попасть на мыс Серпа и Молота. В это время в облаках начали появляться просветы. Кое-где заблестели звезды. Это вселило надежду на появление луны. Не двигаясь с места, мы сидели на нагруженных санях и наблюдали за бегущими облаками. Прошло полчаса, час... Собаки сначала беспокойно крутились в лямках, потом, убедившись, что мы не собираемся двигаться с места, успокоились. Разрывы между облаками становились все шире. Наконец, в один из просветов хлынул лунный свет, и мы прямо на своем прежнем курсе увидели на фоне неба знакомый силуэт мыса Серпа и Молота.

Отдохнувшие собаки бойко тронулись с места. Через час мы разыскали продовольственный склад. Продукты, оставленные здесь осенью, были в целости. Нетронутой осталась даже буханка хлеба, лежавшая поверх банок с пеммиканом. Сюда не заходил ни один медведь, не забегал ни один песец, не было видно ни одного следа.

К нашему выходу на мыс небо совершенно очистилось от туч. А ведь только три часа назад не было ни одного просвета, господствовала полная тьма. Сейчас не было и следа облачка. Ярко светила луна. Трепетали бесчисленные звезды. Пейзаж снова казался отлитым из серебра. Воздух был недвижим. Погода как-то совсем выправилась. Но частая и резкая смена облачности, трепет звезд не обещали ничего хорошего. В атмосфере было неспокойно. Там что-то происходило. Это тревожило нас. Мы совсем не хотели, чтобы ветер, так быстро очистивший над нами небосвод, забушевал и в нижних слоях атмосферы. Это сулило бы жестокую метель. Беспокойство заставляло поторапливаться.

Не устанавливая палатки, мы разогрели консервы, позавтракали на вольном воздухе, угостили собак галетами и в 4 часа 30 минут (6 декабря) снялись в обратный путь. Предполагали, если удержится погода, пройти километров двадцать пять к дому и тогда уже остановиться на настоящий отдых.

Через двадцать километров, пройденных в юго-западном направлении, случайно напали на свой вчерашний след. Обычно в таких случаях собаки сразу прибавляют скорость и несутся по следу. Сейчас ничего похожего не случилось. Это являлось верным признаком утомления собак. Особенно оно было видно по моей упряжке. Мои четвероногие помощники были меньше натренированы, чем у спутника, который последние полтора месяца часто гонял своих собак по островам Седова для осмотра расставленных там капканов на песцов. Его собаки уже втянулись в работу. Лапы их огрубели.

Возле самой земли простиралась полоса льдов шириной около десяти километров, с которой ветры снесли снежный покров. Пройдя ее в двух направлениях, мои собаки изранили лапы о колючую поверхность льда, образовавшуюся еще летом. В общем все говорило за то, что нужно было остановиться на отдых. Но стоило лишь оглянуться назад, как отпадала всякая мысль о возможности остановки.

Часа через полтора-два после того, как мы оставили Северную Землю, в спину нам потянул ветерок. Он постепенно усиливался, свежел и делал чувствительным 28-градусный мороз. По-прежнему ярко светила луна. В ее свете на фоне неба мы долго видели силуэт мыса Серпа и Молота и заметили, как он закрылся белой пеленой. Нам не надо было рассказывать, что это такое. Мы знали, что там уже ревет метель. Остановимся на отдых — значит, дождемся метели; продолжим путь — возможно, уйдем от нее.

Метель — самое мощное, захватывающее и самое опасное для путешественника проявление природы Арктики. Нередко метель продолжается беспрерывно несколько суток, неделю, а иногда и больше. Но и одних суток достаточно, чтобы погубить путника, если ему негде укрыться и переждать погоду или же он не сумеет этого сделать. При сильной встречной метели продвижение на собаках почти невозможно, но и попутная вьюга для неопытного человека не менее опасна. Сани и собаки в этом случае несутся вместе с ветром. Движение головокружительное, оно захватывает неискушенного ездока; ему кажется, что он не едет, а летит к своей цели. Он радуется и готов благодарить метель за помощь. Час за часом продолжается такая скачка, пока, совершенно неожиданно, не упадет мертвой одна из собак, а испуганный путник не убедится, что остальных должна постигнуть такая же участь.

Сильный попутный ветер заворачивает шерсть собак и набивает снежную пыль вплотную к коже. Здесь снег начинает подтаивать, потом превращается во все более и более утолщающуюся ледяную корку на теле животного. Если вовремя не заметить этого и не остановиться, собака погибнет. Лучшее и самое верное средство против метели при любых условиях — переждать ее. Укрыться в палатке, сугробе или где бы то ни было и по возможности найти защиту для собак. Даже без всякого укрытия любая метель не так страшна собакам на свободе, как в лямке.

Сколько может продолжаться непогода, мы не могли предугадать, а чем она угрожает в темноте полярной ночи — хорошо знали. Если мы не сможем дождаться ее окончания и будем вынуждены продолжать путь, для собак это может быть хуже, чем пробежать сейчас последние 40 километров. Поэтому, несмотря на усталость, мы отказались от отдыха. Каждый час приближал нас к дому. Следом двигалась и росла в лунном свете сплошная белая стена.

До дому оставалось уже менее 20 километров, когда усиливающийся ветер начал соединять отдельные курящиеся ручейки поземки в сплошную несущуюся массу и поднимать ее над снежными полями. Собаки начали отказываться от работы. Особенно плохо дело было у Гиены. Это была маленькая, трудолюбивая, но малосильная собака. Свою кличку она получила за постоянно ощетиненную, короткую и жесткую шерсть. Это было у нее совсем не от злости или трусости, свойственных гиене, наоборот, она отличалась прекрасным характером, всегда была веселой, ласковой и добродушной. Ее маленькие глаза горели умом, а работала она с упоением. Ей всегда казалось, что другие бегут тихо, и время от времени она подзадоривала их визгом. Во время недолгих остановок в пути она редко ложилась: крутилась, рвала лямку, повизгивала и нетерпеливо ждала минуты подъема. Поэтому она и уставала раньше других. А сейчас, при такой работе, бедняга еще ободрала себе лапы. От усталости она начала падать. Я вытащил ее из лямки и посадил рядом с собой на сани. Пес прижался ко мне, и, когда я гладил его, он лизал мне руки.

Мороз на ветру стал сильно чувствоваться. Снежная пыль то поднималась, то прижималась ко льду. Мы влезли в совики. Собаки выдыхались с каждым часом. На моих санях, рядом с Гиеной, уже сидел Штурман. Луна по-прежнему лила свой свет. В его серебристом потоке мы, наконец, увидели впереди барьер Среднего острова. Бой был выигран. Отсюда мы могли выйти к нашему домику в любую метель. Это позволило нам, несмотря на усиливающуюся метель, сделать часовую остановку и скормить собакам остатки галет. После остановки связали общим ремнем обе упряжки, чтобы не потерять друг друга в поднявшейся снежной пыли, и, сделав последнее усилие, в 3 часа 30 минут (7 декабря) подошли к базе.

Этот рейс буквально был вырван у полярной ночи. Всего мы находились в пути пятьдесят шесть часов, спали за это время только семь часов, а за последние двадцать три часа прошли 98 километров. Пока мы распрягали и кормили собак, а потом сами, засыпая за столом, ели яичницу, метель уже разыгралась по-настоящему. За стенками домика, будто злясь, что упустил свои жертвы, выл и метался ветер. Нам он теперь был уже не страшен, собакам тоже.