Лермонтов Михаил Юрьевич Стихотворения (ПСС-2)

М.Ю.Лермонтов

Стихотворения

ТАМБОВСКАЯ КАЗНАЧЕЙША

Играй, да не отыгрывайся.

Пословица

Посвящение

Пускай слыву я старовером,

Мне все равно - я даже рад:

Пишу Онегина размером;

Пою, друзья, на старый лад.

Прошу послушать эту сказку!

Ее нежданную развязку

Одобрите, быть может, вы

Склоненьем легким головы.

Обычай древний наблюдая,

Мы благодетельным вином

Стихи негладкие запьем,

И пробегут они, хромая,

За мирною своей семьей

К реке забвенья на покой.

Тамбов на карте генеральной

Кружком означен не всегда;

Он прежде город был опальный,

Теперь же, право, хоть куда.

Там есть три улицы прямые,

И фонари, и мостовые,

Там два трактира есть, один

"Московский", а другой "Берлин".

Там есть еще четыре будки,

При них два будочника есть;

По форме отдают вам честь,

И смена им два раза в сутки;

Короче, славный городок.

Но скука, скука, боже правый,

Гостит и там, как над Невой,

Поит вас пресною отравой,

Ласкает черствою рукой.

И там есть чопорные франты,

Неумолимые педанты,

И там нет средства от глупцов

И музыкальных вечеров;

И там есть дамы-просто чудо!

Дианы строгие в чепцах,

С отказом вечным на устах.

При них нельзя подумать худо:

В глазах греховное прочтут

И вас осудят, проклянут.

ш

Вдруг оживился круг дворянский;

Губернских дев нельзя узнать;

Пришло известье: полк уланский

В Тамбове будет зимовать.

Уланы, ах! такие хваты...

Полковник, верно, неженатый

А уж бригадный генерал

Конечно даст блестящий бал.

У матушек сверкнули взоры;

Зато, несносные купцы,

Неумолимые отцы

Пришли в раздумье: сабли, шпоры

Беда для крашеных полов...

Так волновался весь Тамбов.

IV

И вот однажды утром рано,

В час лучший девственного сна,

Когда сквозь пелену тумана

Едва проглядывает Цна,

Когда лишь куполы собора

Роскошно золотит Аврора

И, тишины известный враг,

Еще безмолвствовал кабак,

Уланы справа по шести

Вступили в город; музыканты,

Дремля на лошадях своих,

Играли марш из "Двух слепых".

Услыша ласковое ржанье

Желанных вороных коней,

Чье сердце, полное вниманья,

Тут не запрыгало сильней?

Забыта жаркая перина...

"Малашка, дура, Катерина,

Скорее туфли и платок!

Да где Иван? какой мешок!

Два года ставни отворяют..."

Вот ставни настежь. Целый дом

Трет стекла тусклые сукном

И любопытно пробегают

Глаза опухшие девиц

Ряды суровых, пыльных лиц.

TI

"Ах, посмотри сюда, кузина,

Вот этот!"-"Где? майор?"-"О, нет

Как он хорош, а конь - картина,

Да жаль, он, кажется, корнет...

Как ловко, смело избочился...

Поверишь ли, он мне приснился...

Я после не могла уснуть..."

И тут девическая грудь

Косынку тихо поднимает -.

И разыгравшейся мечтой

Слегка темнится взор живой.

Но полк прошел. За ним мелькает

Толпа мальчишек городских,

Немытых, шумных и босых.

VII

Против гостиницы "Московской?

Притона буйных усачей,

Жил некто господин Бобковской,

Губернский старый казначей.

Давно был дом его построен;

Хотя невзрачен, но спокоен;

Меж двух облупленных колонн

Держался кое-как балкон.

На кровле треснувшие доски

Зеленым мохом поросли;

Зато пред окнами цвели

Четыре стриженых березки

Взамен гардин и пышных стор,

Невинной роскоши убор.

Хозяин был старик угрюмый

С огромной лысой головой.

От юных лет с казенной суммой

Он жил как с собственной казной.

В пучинах сумрачных расчета

Блуждать была ему охота,

И потому он был игрок

(Его единственный порок).

Любил налево и направо

25

Он в зимний вечер прометнуть,

Четвертый куш перечеркнуть,

Рутеркой понтирнуть со славой,

И талью скверную порой

Запить цимлянского струей.

IX

Он был врагом трудов полезных,

Трибун тамбовских удальцов,

Гроза всех матушек уездных

И воспитатель их сынков.

Его крапленые колоды

Не раз невинные доходы

С индеек, масла и овса

Вдруг пожирали в полчаса.

Губернский врач, судья, исправник

Таков его всегдашний круг;

Последний был делец и друг

И за столом такой забавник,

Что казначейша иногда

Сгорит, бывало, от стыда.

Я не поведал вам, читатель,

Что казначей мой был женат.

Благословил его создатель,

Послав ему в супруге клад.

Ее ценил он тысяч во сто,

Хотя держал довольно просто

И не выписывал чепцов

Ей из столичных городов.

Предав ей таинства науки,

Как бросить вздох иль томный взор,

Чтоб легче влюбчивый понтер

Не разглядел проворной штуки,

Меж тем' догадливый старик

С глаз не спускал ее на миг.

26

XI

И впрямь Авдотья Николавна

Была прелакомый кусок.

Идет, бывало, гордо, плавно

Чуть тронет землю башмачок;

В Тамбове не запомнят люди

Такой высокой, полной груди:

Бела как сахар, так нежна,

Что жилка каждая видна.

Казалося, для нежной страсти

Она родилась. А глаза...

Ну что такое бирюза? Что небо?

Впрочем, я отчасти

Поклонник голубых очей

И не гожусь в число судей.

XII

А этот носик! эти губки,

Два свежих розовых листка!

А перламутровые зубки,

А голос сладкий как мечта!

Она картавя говорила,

Нечисто "р" произносила;

Но этот маленький порок

Кто извинить бы в ней не мог?

Любил трепать ее ланиты,

Разнежась, старый казначей.

Как жаль, что не было детей

У них! - - - - - -

Для большей ясности романа

Здесь объявить мне вам пора,

Что страстно влюблена в улана

Была одна ее сестра.

Она, как должно, тайну эту

Открыла Дуне по секрету.

Вам не случалось двух сестер

Замужних слышать разговор?

О чем тут, боже справедливый,

Не судят милые уста!

О русских нравов простота!

Я, право, человек нелживый

А из-за ширмов раза два

Такие слышал я слова...

XI?

Итак, тамбовская красотка

Ценить умела уж усы

Что -ж? знание ее сгубило!

Один улан, повеса милый

(Я вместе часто с ним бывал),

В трактире номер занимал

Окно в окно с ее уборной.

Он был мужчина в тридцать лет;

Штаб-ротмистр, строен как корнет;

Взор пылкий, ус довольно черный:

Короче, идеал девиц,

Одно из славных русских лиц.

XV

Он все отцовское именье

Еще корнетом прокутил;

С тех пор дарами провиденья,

Как птица божия, он жил.

Он спать, лежать привык; не ведать,

Чем будет завтра пообедать.

Шатаясь по Руси кругом,

То на курьерских, то верхом,

То полупьяным ремонтером,

То волокитой отпускным,

Привык он к случаям таким,

Что я бы сам почел их вздором,

Когда бы все его слова

Хоть тень имели хвастовства.

28

XVI

Страстьми земными не смущаем,

Он не терялся никогда.

Бывало, в деле, под картечью

Всех рассмешит надутой речью,

Гримасой, фарсой площадной

Иль неподдельной остротой.

Шутя однажды после спора

Всадил он другу пулю в лоб;

Шутя и сам он лег бы в гроб

Порой незлобен как дитя,

Был добр и честен, но шутя.

XYH

Он не был тем, что волокитой

У нас привыкли называть;

Он не ходил тропой избитой,

Свой путь умея пролагать;

Не делал страстных изъяснений,

Не становился на колени;

А несмотря на то, друзья,

Счастливей был, чем вы и я.

Таков-то был штаб-ротмистр Гарин:

По крайней мере мой портрет

Был схож тому назад пять лет.

хтш

Спешил о редкостях Тамбова

Он у трактирщика узнать.

Узнал немало он смешного

Интриг секретных шесть иль пять,

Узнал, невесты как богаты,

Где свахи водятся иль сваты;

29

Но занял более всего

Мысль беспокойную его

Рассказ о молодой соседке.

"Бедняжка! - думает улан,

Такой безжизненный болван

Имеет право в этой клетке

Тебя стеречь - и я, злодей,

Не тронусь участью твоей?"

XIX

К окну поспешно он садится,

Надев персидский архалук;

В устах его едва дымится

Узорный бисерный чубук.

На кудри мягкие надета

Ермолка вишневого цвета

С каймой и кистью золотой,

Дар молдаванки молодой.

Сидит и смотрит он прилежно...

Вот, промелькнувши как во мгле,

Обрисовался на стекле

Головки милой профиль нежный;

Вот будто стукнуло окно...

Вот отворяется оно.

XX

Еще безмолвен город сонный:

На окнах блещет утра свет;

Еще по улице мощеной

Не раздается стук карет...

Что ж казначейшу молодую

Так рано подняло? Какую

Назвать причину поверней?

Уж не бессонница ль у ней?

На ручку опершись головкой,

Она вздыхает, а в руке

Чулок; но дело не в чулке

Заняться этим нам неловко...

И если правду уж сказать

Ну кстати ль было б ей вязать?

30

XXI

Сначала взор ее прелестный

Бродил по синим небесам,

Потом склонился к поднебесной

И вдруг... какой позор и срам!

Напротив, у окна трактира,

Сидит мужчина без мундира.

Скорей, штаб-ротмистр! ваш сюртук!

И поделом... окошко стук...

И скрылось милое виденье.

Конечно, добрые друзья,

Такая грустная статья

На вас навеяла б смущенье;'

Но я отдам улану честь

Он молвил: "Что ж? начало есть".

ххп

Два дня окно не отворялось.

Он терпелив. На третий день

На стеклах снова показалась

Ее пленительная тень;

Тихонько рама заскрипела.

Она с чулком к окну подсела.

Но опытный заметил взгляд

Ее заботливый наряд.

Своей удачею довольный,

Он встал и вышел со двора

И не вернулся до утра.

Потом, хоть было очень больно,

Собрав запас душевных сил,

Три дня к окну не подходил.

ххш

Но эта маленькая ссора

Имела участь нежных ссор:

Меж них завелся очень скоро

Немой, но внятный разговор.

Язык любви, язык чудесный,

Одной лишь юности известный,

31

Кому, кто раз хоть был любим,

Не стал ты языком родным?

В минуту страстного волненья

Кому хоть раз ты не помог

Близ милых уст, у милых ног?

Кого под игом принужденья,

В толпе завистливой и злой,

Не спас ты, чудный и живой?

XXIV

Скажу короче: в две недели

Наш Гарин твердо мог узнать,

Когда она встает с постели,

Пьет с мужем чай, идет гулять.

Отправится ль она к обедне

Он в церкви, верно, не последний;

К сырой колонне прислонясь,

Стоит все время не крестясь.

Лучом краснеющей лампады

Его лицо озарено:

Как мрачно, холодно оно!

А испытующие взгляды

То вдруг померкнут, то блестят

Проникнуть в грудь ее хотят.

XXV

Давно разрешено сомненье,

Что любопытен нежный пол.

Улан большое впечатленье

На казначейшу произвел

Своею странностью. Конечно,

Не надо было б мысли грешной

Дорогу в сердце пролагать,

Ее бояться и ласкать!

Жизнь без любви такая скверность!

А что, скажите, за предмет

Для страсти муж, который сед?

32

С)

XXVI

Но время шло. "Пора к развязке!

Так говорил любовник мой.

Вздыхают молча только в сказке,

А я не сказочный герой".

Раз входит, кланяясь пренизко,

Лакей. "Что это?"-"Вот-с записка;

Вам барин кланяться велел-с;

Сам не приехал - много дел-с;

Да приказал вас звать к обеду,

А вечерком потанцевать.

Он сам изволил так сказать".

"Ступай скажи, что я приеду".

И в три часа, надев колет,

Летит штаб-ротмистр на обед.

XXVII

Амфитрион был предводитель

И в день рождения жены,

Порядка ревностный блюститель,

Созвал губернские чины

И целый полк. Хотя бригадный

Заставил ждать себя изрядно

И после целый день зевал,

Но праздник в том не потерял.

Он был устроен очень мило:

В огромных вазах по столам

Стояли яблоки для дам;

А для мужчин в буфете было

Еще с утра принесено

В больших трех ящиках вино.

xxvro

Вперед под ручку с генеральшей

Пошел хозяин. Вот за стол

Уселся от мужчин подальше

Прекрасный, но стыдливый пол

И дружно загремел с балкона,

Средь утешительного звона

33

Тарелок, ложек и ножей,

Весь хор уланских трубачей:

Обычай древний, но прекрасный;

Он возбуждает аппетит,

Порою кстати заглушит

Меж двух соседей говор страстный

Но в паше время решено,

Что все старинное смешно.

Родов, обычаев боярских

Теперь и следу не ищи,

И только на пирах гусарских

Гремят, как прежде, трубачи.

О, скоро ль мне придется снова

Сидеть среди кружка родного

С бокалом влаги золотой

При звуках песни, полковой!

И скоро ль ментиков червонных

Приветный блеск увижу я,

В тот серый час, когда заря

На строй гусаров полусонных

И на бивак их у леска

Бросает луч исподтишка!

XXX

С Авдотьей Николавной рядом

Сидел штаб-ротмистр удалой

Впился в нее упрямым взглядом,

Крутя усы одной рукой.

Он видел, как в ней сердце билось.

И вдруг-не знаю, как случилось,

Ноги ее иль башмачка

Коснулся шпорой он слегка.

Тут началися извиненья

И завязался разговор;

Два комплимента, нежный взор

И уж дошло до изъясненья...

Да, да - как честный офицер!

Но казначейша - не пример.

XXXI

Она, в ответ на нежный шепот,

Н-гмой восторг спеша сокрыть,

Невинной дружбы тяжкий опыт

Ему решилась предложить

Таков обычай деревенский!

Помучить - способ самый женский.

Но уж давно известна нам

Любовь друзей и дружба дам!

Какое адское мученье

Сидеть весь вечер tete-a-tete

С красавицей в осьмнадцать лет

XXXII

Вообще я мог в году последнем

В девицах наших городских

Заметить страсть к воздушным бредням

И мистицизму. Бойтесь их!

Такая мудрая супруга,

В часы любовного досуга,

Вам вдруг захочет доказать,

Что два и три совсем не пять;

Иль вместо пламенных лобзаний

Магнетизировать начнет

И счастлив муж, коли заснет!..

Плоды подобных замечаний,

Конечно б, мог не ведать мир,

Но польза, польза мой кумир.

XXXIII

Я бал описывать не стану,

Хоть это был блестящий бал.

Весь вечер моему улану

Амур прилежно помогал.

Увы - - - - -

Не веруют амуру ныне;

35

Забыт любви волшебный царь;

Давно остыл его алтарь!

Но за столичным просвещеньем

Провинциалы не спешат;

XXXIV

И сердце Дуни покорилось;

Его сковал могучий взор...

Ей дома целу ночь все снилось

Бряцанье сабли или шпор.

Поутру, встав часу в девятом,

Садится в шлафоре измятом

Она за вечную канву

Все тот же сон и наяву.

По службе занят муж ревнивый,

Она одна-разгул мечтам!

Вдруг дверью стукнули.

"Кто там? Андрюшка!

Ах, тюлень ленивый!.."

Вот чей-то шаг - и перед ней

Явился... только не Андрей.

хххт

Вы отгадаете, конечно, .

Кто этот гость нежданный был.

Немного, может быть, поспешно

Любовник смелый поступил;

Но, впрочем, взявши в рассмотренье

Его минувшее терпенье

И рассудив, легко поймешь,

Зачем рискует молодежь.

Кивнув легонько головою,

Он к Дуне молча подошел

И на лицо ее навел

Взор, отуманенный тоскою;

Потом стал длинный ус крутить,

Вздохнул и начал говорить:

36

XXXVI

"Я вижу, вы меня не ждали

Прочесть легко из ваших глаз;

Ах, вы еще не испытали,

Что в страсти значит день, что час!

Среди сердечного волненья

Нет сил, нет власти, нет терпенья!

Я здесь - на все решился я...

Тебе я предан... ты моя!

Ни мелочные толки света,

Ничто, ничто не страшно мне;

Презренье светской болтовне

Иль я умру от пистолета...

О, не пугайся, не дрожи;

Ведь я любим - скажи, скажи!.."

XXXVII

И взор его притворно скромный,

Склоняясь к ней, то угасал,

То, разгораясь страстью томной,

Огнем сверкающим пылал.

Бледна, в смущенье оставалась

Она пред ним... Ему казалось,

Что чрез минуту для него

Любви наступит торжество...

Как вдруг внезапный и невольный

Стыд овладел ее душой

И, вспыхнув вся, она рукой

Толкнула прочь его: "Довольно,

Молчите - слышать не хочу!

Оставите ль? я закричу!.."

XXXV Ш

Он смотрит: это не притворство,.

Не штуки - как ни говори,

А просто женское упорство,

Капризы - черт их побери!

И вот-о, верх всех унижений!

Штаб-ротмистр преклонил колени

37

И молит жалобно; как вдруг

Дверь настежь - ив дверях супруг,

Красотка: "Ах!" Они взглянули

Друг другу сумрачно в глаза;

Но молча разнеслась гроза,

И Гарин вышел. Дома пули

И пистолеты снарядил,

Присел - и трубку закурил.

XXXIX

И через час ему приносит

Записку грязную лакей.

Что это? чудо! Нынче просит

К себе на вистик казначей,

Он именинник - будут гости...

От удивления и злости

Чуть не задохся наш герой.

Уж не обман ли тут какой?

Весь день проводит он в волненье.

Настал и вечер наконец.

Глядит в окно: каков хитрец

Дом полон, что за освещенье!

А все засунуть - или нет?

В карман на случай пистолет.

XL

Он входит в дом. Его встречает

Она сама, потупя взор.

Вздох полновесный прерывает .

Едва начатый разговор.

О сцене утренней ни слова.

Они друг другу чужды снова.

Он о погоде говорит;

Она "да-с, нет-с" - и замолчит.

Измучен тайною досадой,

Идет он дальше в кабинет...

Но здесь спешить нам нужды нет,

Притом спешить нигде не надо.

Итак, позвольте отдохнуть,

А там докончим как-нибудь.

38

XLI

Я жить спешил в былые годы,

Искал волнений и тревог,

Законы мудрые природы

Я безрассудно пренебрег.

Что ж вышло? Право, смех и жалость!

Сковала душу мне усталость,

А сожаленье день и ночь

Твердит о прошлом. Чем помочь?

Назад не возвратят усилья.

Так в клетке молодой орел,

Глядя на горы и на дол,

Напрасно не подъемлет крылья

Кровавой пищи не клюет,

Сидит, молчит и смерти ждет.

хьп

Ужель исчез ты, возраст милый,

Когда все сердце говорит,

И бьется сердце с дивной силой,

И мысль восторгами кипит?

Не все ж томиться бесполезно

Орлу за клеткою железной:

Он свой воздушный прежний путь

Еще найдет когда-нибудь, .

Туда, где снегом и туманом

Одеты темные скалы,

Где гнезда вьют одни орлы,

Где тучи бродят караваном!

Там можно крылья развернуть

На вольный и роскошный путь!

XLIII

Но есть всему конец на свете,

И даже выспренним мечтам.

Ну, к делу. Гарин в кабинете.

О чудеса! Хозяин сам

Его встречает с восхищеньем,

Сажает, потчует вареньем,

39

Несет шампанского стакан.

"Иуда!"-мыслит мой улан.

Толпа гостей теснилась шумно

Вокруг зеленого стола;

Игра уж дельная была,

И банк притом благоразумный.

Его держал сам казначей

Для облегчения друзей.

И так как господин Бобковский

Великим делом занят сам,

То здесь блестящий круг тамбовский

Позвольте мне представить вам.

Во-первых, господин советник,

Блюститель нравов, мирный сплетник,

А вот уездный предводитель,

Весь спрятан в галстук, фрак до пят,

Дискант, усы и мутный взгляд.

А вот, спокойствия рачитель,

Сидит и сам исправник - но

Об нем уж я сказал давно.

XLT

Вот, в полуфрачке, раздушенный,

Времен новейших Митрофан,

Нетесаный, недоученный,

А уж безнравственный болван.

Доверье полное имея

К игре- и знанью казначея,

Он понтирует, как велят,

И этой чести очень рад.

Еще тут были....но довольно,

Читатель милый, будет с вас.

И так несвязный мой рассказ,

Перу покорствуя невольно

И своенравию чернил,

Бог знает чем я испестрил.

40

XJLYI

Пошла игра. Один, бледнея,

Рвал карты, вскрикивал; другой,

Поверить проигрыш не смея,

Сидел с поникшей головой.

Иные, при удачной талье,

Стаканы шумно наливали

И чокались. Но банкомет

Был нем и мрачен. Хладный пот

По гладкой лысине струился.

Он все проигрывал дотла.

В ушах его "дана", "взяла"

Так и звучали. Он взбесился

И проиграл свой старый дом

И все, что в нем или при нем.

XLYII

Он проиграл коляску, дрожки,

Трех лошадей, два хомута,

Всю мебель, женины сережки,

Короче - все, все дочиста.

Отчаянья и злости полный,

Сидел он бледный и безмолвный.

Уж было за полночь. Треща,

Одна погасла уж свеча.

Свет утра синевато-бледный

Вдоль по туманным небесам

Скользил. Уж многим игрокам

Сон прогулять казалось вредно,

Как вдруг, очнувшись, казначей

Вниманья просит у гостей.

Х1ЛШ

И просит важно позволенья

Лишь талью прометнуть одну,

Но с тем, чтоб отыграть именье

Иль "проиграть уж и жену".

О страх! о ужас! о злодейство!

И как доныне казначейство

41

Еще терпеть его могло!

Всех будто варом обожгло.

Улан один прехладнокровно

К нему подходит. "Очень рад,

Он говорит, - пускай шумят;

Мы дело кончим полюбовно,

Но только чур не плутовать

Иначе вам несдобровать!"

XLSX

Теперь кружок понтеров праздных

Вообразить прошу я вас,

Цвета их лиц разнообразных,

Блистанье их очков и глаз,

Потом усастого героя,

Который понтирует стоя;

Против него меж двух свечей

Огромный лоб, седых кудрей

Покрытый редкими клочками,

Улыбкой вытянутый рот

И две руки с колодой - вот

И вся картина перед вами,

Когда прибавим вдалеке

Жену на креслах в уголке.

Что в ней тогда происходило

Я не берусь вам объяснить:

Ее лицо изобразило

Так много мук, что, может быть,

Когда бы вы их разгадали,

Вы поневоле б зарыдали.

Но пусть участия слеза

Не отуманит вам глаза:

Смешно участье в человеке,

Который жил и знает свет.

Рассказы вымышленных бед

В чувствительном прошедшем веке

Не мало проливали слез...

Кто ж в этом выиграл - вопрос?

42

и

Недолго битва продолжалась;

Улан отчаянно играл;

Над стариком судьба смеялась

И жребий выпал... час настал...

Тогда Авдотья Николавна,

Встав с кресел, медленно и плавно

К столу в молчанье подошла

Но только цвет ее чела

Был страшно бледен; обомлела

Толпа, - все ждут чего-нибудь

Упреков, жалоб, слез - ничуть!

Она на мужа посмотрела

И бросила ему в лицо

Свое венчальное кольцо

ьп

И в обморок. Ее в охапку

Схватив - с добычей дорогой,

Забыв расчеты, саблю, шапку,

Улан отправился домой.

Поутру вестию забавной

Смущен был город благонравный.

Неделю целую спустя,

Кто очень важно, кто шутя,

Об этом все распространялись;

Старик защитников нашел;

Улана проклял милый пол

За что, мы, право, не дознались.

Не зависть ли!.. Но нет, нет, нет;

Ух! я не выношу клевет!..

И вот конец печальной были;

Иль сказки - выражусь прямей.

Признайтесь, вы меня бранили?

Вы ждали действия? страстей?

Повсюду нынче ищут драмы,

Все просят крови - даже дамы.

43

А я, как робкий ученик,

Остановился в лучший миг;

Простым нервическим припадком

Неловко сцену заключил,

Соперников не помирил

И не поссорил их порядком...

Что ж делать! Вот вам мой рассказ,

Друзья; покамест будет с вас.

БЕГЛЕЦ

Горская легенда

Гарун бежал быстрее лани,

Быстрей, чем заяц от орла;

Бежал он в страхе с поля брани,

Где кровь черкесская текла;

Отец и два родные брата

За честь и вольность там легли,

И под пятой у супостата

Лежат их головы в пыли.

Их кровь течет и просит мщенья,

Гарун забыл свой долг и стыд;

Он растерял в пылу сраженья

Винтовку, шашку - и бежит!

И скрылся день; клубясь, туманы

Одели темные поляны

Широкой белой пеленой;

Пахнуло холодом с востока,

И над пустынею пророка

Встал тихо месяц золотой!..

Усталый, жаждою томимый,

С лица стирая кровь и пот,

Гарун меж скал аул родимый

При лунном свете узнает;

45

Подкрался он никем не зримый...

Кругом молчанье и покой,

С кровавой битвы невредимый

Лишь он один пришел домой;

И к сакле он спешит знакомой,

Там блещет свет, хозяин дома;

Скрепясь душой как только мог,

Гарун ступил через порог;

Селима звал он прежде другом,

Селим пришельца не узнал;

На ложе мучимый недугом,

Один, - он молча умирал...

"Велик аллах! от злой отравы

Он светлым ангелам своим

Велел беречь тебя для славы!"

"Что нового?" - спросил Селим,

Подняв слабеющие вежды,

И взор блеснул огнем надежды!..

И он привстал, и кровь бойца

Вновь разыгралась в час конца.

"Два дня мы билися в теснине;

Отец мой пал, и братья с ним;

И скрылся я один в пустыне,

Как зверь, преследуем, гоним,

С окровавленными ногами

От острых камней и кустов,

Я шел безвестными тропами

По следу вепрей и волков;

Черкесы гибнут - враг повсюду.

Прими меня, мой старый друг;

И вот пророк! твоих услуг

Я до могилы не забуду!.."

И умирающий в ответ:

"Ступай - достоин ты презренья.

Ни крова, ни благословенья

Здесь у меня для труса нет!.."

Стыда и тайной муки полный,

Без гнева вытерпев упрек,

Ступил опять Гарун безмолвный

За неприветливый порог,

46

И саклю новую минуя,

На миг остановился он,

И прежних дней летучий сон .

Вдруг обдал жаром поцелуя

Его холодное чело.

И стало сладко и светло

Его душе; во мраке ночи,

Казалось, пламенные очи

Блеснули ласково пред ним,

И он подумал: я любим,.

Она лишь мной живет и дышит...

И хочет он взойти - и слышит,

И слышит песню старины...

И стал Гарун бледней луны:

Месяц плывет

Тих и спокоен,

А юноша воин

На битву идет.

Ружье заряжает джигит,

А дева ему говорит:

Мой милый, смелее

Вверяйся ты року,

Молися востоку,

Будь верен пророку,

Будь славе вернее.

Своим изменивший

Изменой кровавой,

Врага не сразивши,

Погибнет без славы,

Дожди его ран не обмоют,

И звери костей не зароют. .

Месяц плывет

И тих и спокоен,

А юноша воин

На битву идет.

Главой поникнув, с быстротою

Гарун свой продолжает путь,

И крупная слеза порою

С ресницы падает на грудь...

47

Но вот от бури наклоненный

Пред ним родной белеет дом;

Надеждой снова ободренный,

Гарун стучится под окном.

Там, верно, теплые молитвы

Восходят к небу за него,

Старуха мать ждет сына с битвы,

Но ждет его не одного!..

"Мать, отвори! я странник бедн

Я твой Гарун! твой младший сын;

Сквозь пули русские безвредно

Пришел к тебе!" "Один?" "Один!.."

"А где отец и братья?" "Пали!

Пророк их смерть благословил,

И ангелы их души взяли".

"Ты отомстил?" "Не отомстил...

Но я стрелой пустился в горы, .

Оставил меч в чужом краю,

Чтобы твои утешить взоры

И утереть слезу твою..."

"Молчи, молчи! гяур лукавой,

Ты умереть не мог со славой,

Так удались, живи один.

Твоим стыдом, беглец свободы,

Не омрачу я стары годы,

Ты раб и трус-и мне не сын!.."

Умолкло слово отверженья,

И все кругом объято сном.

Проклятья, стоны и моленья

Звучали долго под окном;

И наконец удар кинжала

Пресек несчастного позор...

И мать поутру увидала...

И хладно отвернула взор.

И труп, от праведных изгнанный,

Никто к кладбищу не отнес,

4S

И кровь с его глубокой раны

Лизал, рыча, домашний пес;

Ребята малые ругались

Над хладным телом мертвеца,

В преданьях вольности остались

Позор и гибель беглеца.

Душа его от глаз пророка

Со страхом удалилась прочь;

И тень его в горах востока

Поныне бродит в темну ночь,

И под окном поутру рано

Он в сакли просится, стуча,

Но, внемля громкий стих корана,

Лежит опять под сень тумана,

Как прежде бегал от меча.

СКАЗКА ДЛЯ ДЕТЕЙ

Умчался век эпических поэм,

И повести в стихах пришли в упадок;

Поэты в том виновны не совсем

(Хотя у многих стих не вовсе гладок)

И публика не права между тем;

Кто виноват, кто прав - уж я не знаю,

А сам стихов давно я не читаю

Не потому, чтоб не любил стихов,

А так: смешно ж терять для звучных

строф Златое время... в нашем веке зрелом,

Известно вам, все заняты мы делом.

Стихов я не читаю - но люблю

Марать шутя бумаги лист летучий;

Свой стих за хвост отважно я ловлю;

Я без ума от тройственных созвучий

И влажных рифм - как, например, на ю.

Вот почему пишу я эту сказку.

Ее волшебно темную завязку

Не стану я подробно объяснять,

71

Чтоб кой-каких допросов избежать;

Зато конец не будет без морали,

Чтобы ее хоть дети прочитали.

Герой известен, и не .нов предмет;

Тем лучше: устарело все, что ново!

Кипя огнем и силой юных лет,

Я прежде пел про демона иного:

То был безумный, страстный, детский бред.

Бог знает где заветная тетрадка?

Касается ль душистая перчатка

Ее листов-и слышно: c'est joli?.. '

Иль мышь над ней старается в пыли?..

Но этот черт совсем иного сорта

Аристократ и не похож на черта.

Перенестись теперь прошу сейчас

За мною в спальню - розовые шторы

Опущены - с трудом лишь может глаз

Следить ковра восточные узоры.

Приятный трепет вдруг объемлет вас,

И, девственным дыханьем напоенный,

Огнем в лицо вам пышет воздух сонный;

Вот ручка, вот плечо, и возле них

На кисее подушек кружевных

Рисуется младой, но строгий профиль...

И на него взирает Мефистофель.

То был ли сам великий Сатана,

Иль мелкий бес из самых нечиновных,

Которых дружба людям так нужна

Для тайных дел, семейных и любовных?

Не знаю. Если б им была дана

*это мило?.. (франц.)

Земная форма, по рогам и платью

Я мог бы сволочь различить со знатью;

Но дух - известно, что такое дух:

Жизнь, сила, чувство, зренье, голос, слух

И мысль - без тела - часто в видах разных;

(Бесов вобще рисуют безобразных).

Но я не так всегда воображал

Врага святых и чистых побуждений.

Мой юный ум, бывало, возмущал

Могучий образ. Меж иных видений,

Как царь, немой и гордый, он сиял

Такой волшебно сладкой красотою,

Что было страшно... и душа тоскою

Сжималася - и этот дикий бред

Преследовал мой разум много лет...

Но я, расставшись с прочими мечтами,

И от него отделался - стихами.

Оружие отличное - врагам

Кидаете в лицо вы эпиграммой...

Вам насолить захочется ль друзьям?

Пустите в них поэмой или драмой!

Но полно, к делу. Я сказал уж вам,

Что в спальне той таился хитрый демон.

Невинным сном был тронут не совсем он.

Не мудрено-кипела в нем не кровь,

И понимал иначе он любовь;

И речь его коварных искушений

Была полна - ведь он недаром гений.

"Не знаешь ты, кто я, но уж давно

Читаю я в душе твоей, незримо,

Неслышно; говорю с тобою - но

Слова мои как тень проходят мимо

73

Ребяческого сердца - и оно

Дивится им спокойно и в молчанье.

Пускай. Зачем тебе мое названье?

Ты с ужасом отвергнула б мою

Безумную любовь - но я люблю

По-своему... терпеть и ждать могу я,

Не надо мне ни ласк, ни поцелуя.

Когда ты спишь, о ангел мой земной,

И шибко бьется девственною кровью

Младая грудь под грезою ночной,

Знай, это я, склонившись к изголовью,

Любуюся - и говорю с тобой.

И в тишине, наставник твой случайный,

Чудесные рассказываю тайны...

А много было взору моему

Доступно и понятно, потому

Что узами земными я не связан,

И вечностью и знанием наказан...

Тому назад еще немного лет

Я пролетал над сонною столицей.

Кидала ночь свой странный полусвет,

Румяный запад с новою денницей

На севере сливались, как привет

Свидания с молением разлуки;

Над городом таинственные звуки,

Как грешных снов нескромные слова,

Неясно раздавались - и Нева,

Меж кораблей сверкая на просторе,

Журча, с волной их уносила в море.

Задумчиво столбы дворцов немых

По берегам тесннлися как тени,

И в пене вод гранитных крылец их

74

Купалися широкие ступени;

Минувших лет событий роковых

Волна следы смывала роковые;

И улыбались звезды голубые,

Глядя с высот на гордый прах земли,

Как будто мир достоин их любви,

Как будто им земля небес дороже...

И я тогда - я улыбнулся тоже.

И я кругом глубокий кинул взгляд

И увидал с невольною отрадой

Преступный сон под сению палат,

Корыстный труд пред тощею лампадой,

И страшных тайн везде печальный ряд;

Я стал ловить блуждающие звуки,

Веселый смех-и крик последней муки:

То ликовал иль мучился порок!

В молитвах я подслушивал упрек,

В бреду любви - бесстыдное желанье!

Везде обман, безумство иль страданье.

Но близ Невы один старинный дом

Казался полн священной тишиною;

Все важностью наследственною в нем

И роскошью дышало вековою;

Украшен был он княжеским гербом;

Из мрамора волнистого колонны

Кругом теснились чинно, и балконы

Чугунные воздушною семьей

Меж них гордились дивною резьбой;

И окон ряд, всегда прозрачно-темных,

Манил, пугая, взор очей нескромных.

Пора была, боярская пора!

Теснилась знать в роскошные покои

Былая знать минувшего двора,

75

Забытых дел померкшие герои!

Музыкой тут гремели вечера,

В Неве дробился блеск высоких окон;

Напудренный мелькал и вился локон,

И часто ножка с красным каблучком

Давала знак условный под столом;

И старики в звездах и бриллиантах

Судили резко о тогдашних франтах...

15

Тот век прошел, и люди те прошли;

Сменили их другие; род старинный

Перевелся; в готической пыли

Портреты гордых бар, краса гостиной,

Забытые, тускнели; поросли

Дворы травой, и блеск сменив бывалый,

Сырая мгла и сумрак длинной залой

Спокойно завладели... тихий дом

Казался пуст; но жил хозяин в нем,

Старик худой и с виду величавый,

Озлобленный на новый век и нравы;

Он ростом был двенадцати вершков,

С домашними был строг неумолимо,

Всегда молчал; ходил до двух часов,

Обедал, спал... да иногда, томимый

Бессонницей, собранье острых слов

Перебирал или читал Вольтера;

Как быть? Сильна к преданьям в людях вера

Имел он дочь четырнадцати лет,

Но с ней видался редко; за обед

Она являлась в фартучке, с мадамой;

Сидела чинно и держалась прямо.

Всегда одна, запугана отцом

И англичанки строгостью небрежной,

Она росла, - как ландыш за стеклом

76

Или скорей как бледный цвет подснежный.

Она была стройна, но с каждым днем

С ее лица сбегали жизни краски,

Задумчивей большие стали глазки;

Покинув книжку скучную, она

Охотнее садилась у окна,

И вдалеке мечты ее блуждали,

Пока ее играть не посылали.

18

Тогда она сходила в длинный зал,

По бегать в нем ей как-то страшно было;

И как-то странно детский шаг звучал

Между колонн. Разрытою могилой

Над юной жизнью воздух там дышал.

И в зеркалах являлися предметы

Длиннее и бесцветнее, одеты

Какой-то мертвой дымкою; и вдруг

Неясный шорох слышался вокруг:

То загремит, то снова тише, тише

(То были тени предков-или мыши).

19

И что ж? - она привыкла толковать

По-своему развалин говор странный,

И стала мысль горячая летать

Над бледною головкой и туманный,

Воздушный рой видений навевать.

Я с ней не разлучался. Детский лепет

Подслушивать, невинной груди трепет

Следить, ее дыханием с немой,

Мучительной и жадною тоской

Как жизнью упиваться... это было

Смешно! - но мне так ново и так мило!

20

Влюбился я. И точно хороша

Была не в шутку маленькая Нина.

Нет, никогда свинец карандаша

Рафаэля иль кисти Перуджина

77

Не начертали, пламенем дыша,

Подобный профиль... все ее движенья

Особого казались выраженья

Исполнены - но с самых детских дней

Ее глаза не изменяли ей,

Тая равно надежду, радость, горе,

И было темно в них, как в синем море.

21

Я понял, что душа ее была

Из тех, которым рано все понятно.

Для мук и счастья, для добра и зла

В них пищи много - только невозвратно

Они идут, куда их повела

Случайность, без раскаянья, упреков

И жалобы - им в жизни нет уроков:

Их чувствам повторяться не дано...

Такие души я любил давно

Отыскивать по свету на свободе:

Я сам ведь был немножко в этом роде.

22

Ее смущали странные мечты;

Порой она среди пустого зала

Сиянье, роскошь, музыку, цветы,

Толпу гостей и шум воображала;

Кипела кровь от душной тесноты,

На платьице чудесные узоры

Виднелись ей - и вот гремели шпоры,

К ней кавалер незримый подходил

И в мнимый вальс с собою уносил.

И вот она кружилась в вихре бала

И, утомясь, на кресла упадала...

23

И тут она, склонив лукавый взор

И выставив едва приметно ножку,

Двусмысленный и темный разговор

С ним завести старалась понемножку;

Сначала был он весел и остер,

А иногда и чересчур небрежен;

Ко под конец зато как мил и нежен...

Что делать ей? - притворно строгий взгляд

Его как гром отталкивал назад...

А сердце билось в ней так шибко, шибко,

И по устам змеилася улыбка.

24

Пред зеркалом, бывало, целый час

То волосы пригладит, то красивый

Цветок пришпилит к ним; движенью глаз,

Головке наклоненной вид ленивый

Придав, стоит... и учится; не раз

Хотелось мне совет ей дать лукавый,

По ум ее, и сметливый и здравый,

Отгадывал все мигом сам собой;

Так годы шли безмолвной чередой;

И вот настал тот возраст, о котором

Так полны ваши книги всяким вздором.

25

То был великий день: семнадцать лет!

Все, что досель таилось за решеткой,

Теперь надменно явится на свет!

Старик отец послал за старой теткой,

И съехались родные на совет;

Их затруднил удачный выбор бала:

Что, будет двор иль нет? Иных пугала

Застенчивость дикарки молодой,

Но очень тонко замечал другой,

Что это вид ей даст оригинальный;

Потом наряд осматривали бальный.

26

Но вот настал и вечер роковой.

Она с утра была как в лихорадке;

Поплакала немножко, золотой

Браслет сломала, в суетах перчатки

Разорвала... со страхом и тоской

Она в карету села и дорогой

Была полна мучительной тревогой

И, выходя, споткнулась на крыльце...

И с бледностью печальной на лице

Вступила в залу... Странный шепот встретил

Ее явленье - свет ее заметил.

Кипел, сиял уж в полном блеске бал;

Тут было все, что называют светом;

Не я ему названье это дал;

Хоть смысл глубокий есть в названье этом;

Моих друзей я тут бы не узнал;

Улыбки, лица лгали так искусно,

Что даже мне чуть-чуть не стало грустно;

Прислушаться хотел я - но едва

Ловил мой слух летучие слова,

Отрывки безыменных чуств и мнений

Эпиграфы неведомых творении!.."

ЧЕРКЕСЫ

Подобно племени Батыя,

Изменит прадедам Кавказ:

Забудет брани вещий глас,

Оставит стрелы боевые... ..

И к тем скалам, где крылись вы,

Подъедет путник без боязни,

И возвестят о вашей казни

Преданья темные молвы!..

А. Пушкин.

Уж в горах солнце исчезает,

В долинах всюду мертвый сон,

Заря, блистая, угасает,

Вдали гудит протяжный звон,

Покрыто мглой туманно поле,

Зарница блещет в небесах,

В долинах стад не видно боле,

Лишь серны скачут на холмах.

И серый волк бежит чрез горы;

Его свирепо блещут взоры.

В тени развесистых дубов

Влезает он в свою берлогу.

За ним бежит через дорогу

С ружьем охотник, пара псов

На сворах рвутся с нетерпенья;

Все тихо; и в глуши лесов

115

Не слышно жалобного пенья

Пустынной иволги; лишь там

Весенний ветерок играет,

Перелетая по кустам;

В глуши кукушка занывает;

И на дупле как тень сидит

Полночный ворон и кричит.

Меж диких скал крутит, сверкает

Подале Терек за горой;

Высокий берег подмывает,

Крутяся, пеною седой.

ii

Одето небо черной мглою,

В тумане месяц чуть блестит;

Лишь на сухих скалах травою

Полночный ветер шевелит.

На холмах маяки блистают;

Там стражи русские стоят;

Их копья острые блестят;

Друг друга громко окликают:

"Не спи, казак, во тьме ночной;

Чеченцы ходят за рекой!"

Но вот они стрелу пускают,

Взвилась! - и падает казак

С окровавленного кургана;

В очах его смертельный мрак:

Ему не зреть родного Дона,

Ни милых сердцу, ни семью:

Он жизнь окончил здесь свою.

ш

В густом лесу видна поляна,

Чуть освещенная луной,

Мелькают, будто из тумана,

Огни на крепости большой.

Вдруг слышен шорох за кустами,

Въезжают несколько людей;

Обкинув все кругом очами,

116

Они слезают с лошадей. На каждом шашка, за плечами Ружье заряжено висит, Два пистолета, борзы кони;

По бурке на седле лежит. Огонь черкесы зажигают, И все садятся тут кругом;

Привязанные к деревам В лесу кони траву щипают, Клубится дым, огонь трещит, Кругом поляна вся блестит.

IT

Один черкес одет в кольчугу,

Из серебра его наряд,

Уздени вкруг него сидят;

Другие ж все лежат по лугу.

Иные чистят шашки остры

Иль навостряют стрелы быстры.

Кругом все тихо, все молчит.

Восстал вдруг князь и говорит:

"Черкесы, мой народ военный,

Готовы будьте всякий час,

На жертву смерти - смерти славной

Не всяк достоин здесь из вас.

Взгляните: в крепости высокой

В цепях, в тюрьме, мой брат сидит,

В печали, в скорби, одинокой,

Его спасу иль мне не жить.

Вчера я спал под хладной мглой

И вдруг увидел будто брата,

Что он стоял передо мной

И мне сказал: "Минуты трата,

И я погиб, - спаси меня";

Но призрак легкий вдруг сокрылся;

С сырой земли поднялся я;

Его спасти я устремился;

117

И вот ищу и ночь и день;

И призрак легкий не являлся

С тех пор, как брата бледна тень Меня звала, и я старался Его избавить от оков;

И я на смерть всегда готов!

Теперь, клянуся Магометом,

Клянусь, клянуся целым светом!..

Настал неизбежимый час,

Для русских смерть или мученье

Иль мне взглянуть в последний раз

На ярко солнце восхожденье". У молкнул князь.

И все трикратно Повторили его слова:

"Погибнуть русским невозвратно

Иль с тела свалится глава".

Восток, алея, пламенеет,

И день заботливый светлеет.

Уже в селах кричит петух;

Уж месяц в облаке потух.

Денница, тихо поднимаясь,

Златит холмы и тихий бор;

И юный луч, со тьмой сражаясь,

Вдруг показался из-за гор.

Колосья в поле под серпами

Ложатся желтыми рядами.

Все утром дышит; ветерок

Играет в Тереке на волнах,

Вздымает зыблемый песок.

Свод неба синий тих и чист;

Прохлада с речки повевает,

Прелестный запах юный лист

С весенней свежестью сливает.

Везде, кругом сгустился лес,

Повсюду тихое молчанье;

Струей, сквозь темный свод древес

П

Прокравшись, дневное сиянье

Верхи и корни золотит.

118

Лишь ветра тихим дуновеньем

Сорван листок летит, блестит,

Смущая тишину паденьем.

Но вот, приметя свет дневной,

Черкесы на коней садятся,

Быстрее стрел по лесу мчатся,

Как пчел неутомимый рой,

Сокрылися в тени густой.

О, если б ты, прекрасный день,

Гнал так же горесть, страх, смятенья,

Как гонишь ты ночную тень

И снов обманчивых виденья!

Заутрень в граде дальний звон

По роще ветром разнесен;

И на горе стоит высокой

Прекрасный град, там слышен громкий

Стук барабанов, и войска,

Закинув ружья на плеча,

Стоят на площади. И в параде

Народ весь в праздничном наряде

Идет из церкви. Стук карет,

Колясок, дрожек раздается;

На небе стая галок вьется;

Всяк в дом свой завтракать идет;

Там -тихо ставни растворяют;

Там по улице гуляют

Иль идут войско посмотреть

В большую крепость. Но чернеть

Уж стали тучи за горами,

И только яркими лучами

Блистало солнце с высоты;

И ветр бежал через кусты.

тш

Уж войско хочет расходиться ,

В большую крепость на горе;

Но топот слышен в тишине.

119

Вдали густая пыль клубится.

И видят, кто-то на коне

С оглядкой боязливой мчится.

Но вот он здесь уж, вот слезает;

К начальнику он подбегает

И говорит: "Погибель нам!

Вели готовиться войскам;

Черкесы мчатся за горами,

Нас было двое, и за нами

Они пустились на конях.

Меня объял внезапный страх;

Насилу я от них умчался;

Да конь хорош, а то б попался".

IX

Начальник всем полкам велел

Сбираться к бою, зазвенел

Набатный колокол; толпятся,

Мятутся, строятся, делятся;

Вороты крепости сперлись.

Иные вихрем понеслись

Остановить черкесску силу

Иль с славою вкусить могилу.

И видно зарево кругом;

Черкесы поле покрывают,

Ряды, как львы, перебегают;

Со звоном сшибся меч с мечом;

И разом храброго не стало.

Ядро во мраке прожужжало,

И целый ряд бесстрашных пал;

Но все смешались в дыме черном.

Здесь бурный конь с копьем вонзенным,

Вскочивши на дыбы, заржал,

Сквозь русские ряды несется,

Упал на землю, сильно рвется,

Покрывши всадника собой,

Повсюду слышен стон и вой.

120

Пушек гром везде грохочет;

А здесь изрубленный герой

Воззвать к дружине верной хочет;

И голос замер на устах.

Другой бежит на поле ратном;

Бежит, глотая пыль и прах;

Трикрат сверкнул мечом булатным,

И в воздухе недвижим меч;

Звеня, падет кольчуга с плеч;

Копье рамена прободает,

И хлещет кровь из них рекой.

Несчастный раны зажимает

Холодной, трепетной рукой.

Еще ружье свое он ищет;

Повсюду стук, и пули свищут;

Повсюду, слышен пушек вой;

Повсюду смерть и ужас мещет

В горах, и в долах, и в лесах;

Во граде жители трепещут;

И гул несется в небесах.

Иный черкеса поражает;

Бесплодно меч его сверкает.

Махнул еще; его рука,

Подъята вверх, окостенела.

Бежать хотел. Его нога

Дрожит недвижима, замлела;

Встает и пал. Но вот несется

На лошади черкес лихой

Сквозь ряд штыков; он сильно рвется

И держит меч над головой;

Он с казаком вступает в бой;

Их сабли остры ярко блещут;

Уж лук звенит, стрела трепещет;

Удар несется роковой.

Стрела блестит, свистит, мелькает

И вмиг казака убивает.

Но вдруг, толпою окружен,

Копьями острыми пронзен,

Князь сам от раны издыхает;

121

Падет с коня - и все бегут

И бранно поле оставляют.

Лишь ядры русские ревут

Над их, ужасно, головой.

Помалу тихнет шумный бои.

Лишь под горами пыль клубится.

Черкесы побежденны мчатся,

Преследоваемы толпой

Сынов неустрашимых Дона,

Которых Рейн, Лоар и Рона

Видали на своих брегах,

Несут за ними смерть и страх.

XI

Утихло все: лишь изредка

Услышишь выстрел за горою;

Редко видно казака,

Несущегося прямо к бою,

И в стане русском уж покой.

Спасен и град,, и над рекой

Маяк блестит, и сторож бродит,

В окружность быстрым оком смотрит

И на плече ружье несет.

Лишь только слышно: "Кто идет",

Лишь громко "слушай" раздается;

Лишь только редко пронесется

Лихой казак чрез русский стан.

Лишь редко крикнет черный вран

Голодный, трупы пожирая;

Лишь изредка мелькнет, блистая,

Огонь в палатке у солдат.

И редко чуть блеснет булат,

Заржавый от крови в сраженье,

Иль крикнет вдруг в уединенье

Близ стана русский часовой;

Везде господствует покой.

ПРЕСТУПНИК

Повесть

"Скажи нам, атаман честной,

Как жил ты в стороне родной,

Чай, прежний жар в тебе и ныне

Не остывает от годов.

Здесь под дубочком ты в пустыне

Потешишь добрых молодцов!"

"Отец мой, век свой доживая,

Был на второй жене женат;

Она красотка молодая,

Он был и знатен и богат...

Перетерпевши лет удары,

Когда захочет сокол старый

Подругу молодую взять,

Так он не думает, не чует,

Что после будет проклинать.

Он все голубит, все милует;

К нему ласкается она,

Его хранит в минуту сна.

Но вдруг увидела другого,

Не старого, а молодого.

Лишь первая приходит ночь,

Она без всякого зазренья

154

Клевком лишит супруга зренья

И от гнезда уж мчится прочь!

Пиры, веселья забывая,

И златострунное вино,

И дом, где, чашу наполняя,

Палило кровь мою оно,

Как часто я чело покоил

В коленах мачехи моей

И с нею вместе козни строил

Против отца, среди ночей.

Ее пронзительных лобзаний

Огонь впивал я в грудь свою.

Я помню ночь страстей, желаний,

Мольбы, угроз и заклинаний,

По слезы злобы только лью!..

Бог весть: меня она любила,

Иль это был притворный жар?

И мысль печально утаила,

Чтобы верней свершить удар?

Иль мнила, что она любима,

Порочной страстию дыша?

Кто знает: женская душа,

Как океан, неисследима!..

И дни летели. Час настал!

Уж греховодник в дни младые,

Я, как пред казнию, дрожал.

Гремят проклятья роковые.

Я принужден, как некий тать,

Из дому отчего бежать.

О, сколько мук! потеря чести!

Любовь, и стыд, и нищета!

Вражда непримиримой мести

И гнев отца!.. за ворота

Бежал ^яgt; сирый, одинокий,

И, обратившись, бросил взор

С проклятием на дом высокий,

На тот пустой, унылый двор,

На пруд заглохший, сад широкий!.

155

В безумье мрачном и немом

Желал, чтоб сжег небесный гром

И стол,- за коим я с друзьями

Пил чашу радости и нег,

И речки безыменной брег,

Всегда покрытый табунами,

Где принял он удар свинца,

И возвышенные стремнины,

И те коварные седины

Неумолимого отца;

И очи, очи неземные,

И грудь, и плечи молодые.,

И сладость тайную отрад,

И уст неизлечимый яд;

И ту зеленую аллею,

Где я в лобзаньях утопал;

И ложе то, где я... и с нею,

И с этой мачехой лежал!..

В лесах, изгнанник своевольный,

Двумя жидами принят я:

Один властями недовольный,

Купец, обманщик и судья;

Другой служитель Аарона,

Ревнитель древнего закона;

Алмазы прежде продавал,

Как я, изгнанник, беден стал.

Как я, искал по миру счастья,

Бродяга пасмурный, скупой

На деньги, на удар лихой,

На поцелуи сладострастья.

Но скрытен, недоверчив, глух

Для всяких просьб, как адский дух!..

Придет ли ночи мрак печальный,

Идем к дороге столбовой;

Там из страны проезжий дальный

Летит на тройке почтовой.

Раздастся выстрел. С быстротой

Свинец промчался непомерной.

Удар губительный и верный!..

156

С обезображенным лицом

Упал ямщик! Помчались кони!..

И редко лишь удар погони

Их не застигнет за леском.

Раз - подозрительна, бледна,

Катилась на небе луна.

Вблизи дороги, перед нами,

Лежал застреленный прошлец;

О, как ужасен был мертвец,

С окровавленными глазами!

Смотрю... лицо знакомо мне

Кого ж при трепетной луне

Я узнаю?.. Великий боже!

Я узнаю его... кого же?

Кто сей погубленный прошлец?

Кому же роется могила?

На чьих сединах кровь застыла? О!.. други!..

Это мой отец!.. Я ослабел, упал на землю;

Когда ж потом очнулся, внемлю:

Стучат... Жидовский разговор.

Гляжу: сырой еще бугор,

Над ним лежит топор с лопатой,

И конь привязан под дубком,

И два жида считают злато

Перед разложенным костром!..

Промчались дни. На дно речное

Один товарищ мой нырнул.

С тех пор, как этот утонул,

Пошло житье-бытье плохое:

Приему не было в корчмах,

Жить было негде. Отовсюду

Гоняли наглого Иуду.

В далеких дебрях и лесах

Мы укрывалися. Без страха

Не мог я спать, мечтались мне:

157

Остроги, пытки в черном сне,

То петля гладная, то плаха!..

Исчезли средства прокормленья,

Одно осталось: зажигать

Дома господские, селенья

И в суматохе пировать.

В заре снедающих пожаров

И дом родимый запылал;

Я весь горел и трепетал,

Как в шуме громовых ударов!

Вдруг вижу, раздраженный жид

Младую женщину тащит.

Ее ланиты обгорели

И шелк каштановых волос;

И очи полны, полны слез

На похитителя смотрели.

Я не слыхал его угроз,

Я не слыхал ее молений;

И уж в груди ее торчал

Кинжал, друзья мои, кинжал!..

Увы! дрожат ее колени,

Она бледнее стала тени,

И перси кровью облились,

И недосказанные пени

С уст посинелых пронеслись.

Пришло Иуде наказанье:

Он в ту же самую весну

Повешен мною на сосну,

На пищу вранам. Состраданья

Последний год меня лишил.

Когда ж я снова посетил

Родные, мрачные стремнины,

Леса, и речки, и долины,

Столь крепко ведомые мне,

То я увидел на сосне:

Висит скелет полуистлевший,

Из глаз посыпался песок,

И коршун, тут же отлетевший,

Тащил руки его кусок...

158

Бегут года, умчалась младость

Остыли чувства, сердца радость

Прошла. Молчит в груди моей

Порыв болезненных страстей.

Одни холодные остатки:

Несчастной жизни отпечатки,

Любовь к свободе золотой,

Мне сохранил мой жребий чудный.

Старик преступный, безрассудный,

Я всем далек, я всем чужой.

Но жар подавленный очнется,

Когда за волюшку мою

В кругу удалых приведется,

Что чашу полную налью,

Поминки юности забвенной

Прославлю я и шум крамол;

И нож мой, нож окровавленный

Воткну, смеясь, в дубовый стол!.."

ДВЕ НЕВОЛЬНИЦЫ

Beware, my Lord, of jealousy

"Othello". W. Shakespeare '

"Люблю тебя, моя Заира!

Гречанка нежная моя!

У ног твоих богатства мира

И правоверная земля.

Когда глазами голубыми

Ты водишь медленно кругом,

Я молча следую за ними,

Как раб с мечтами неземными

За неземным своим вождем.

Пусть пляшет бойкая Гюльнара,

Пускай под белою рукой

Звенит испанская гитара:

О, не завидуй, ангел мой!

Все песни пламенной Гюльнары,

Все звуки трепетной гитары,

Всех роз восточных аромат,

Топазы, жемчуг и рубины

Избави, боже, от ревности.

*"Отелло". В. Шекспир '.англ.).

160

Султан Ахмет оставить рад

За поцелуя, звук единый

И за один твой страстный взгляд!"

"Султан! Я в дикой, бедной доле,

Но с гордым духом рождена;

И в униженье и в неволе

Я презирать тебя вольна!

Старик, забудь свои желанья:

Другой уж пил мои лобзанья

И первой страсти я верна!

Конечно, грозному султану

Сопротивляться я не стану;

Но знай: ни пыткой, ни мольбой

Любви из сердца ледяного

Ты не исторгнешь: я готова!

Скажи, палач готов ли твой?"

Тиха, душиста и светла Настала ночь.

Она была Роскошнее, чем ночь эдема.

Заснул обширный Цареград,

Лишь волны дальные шумят

У стен крутых. Окно гарема

Отворено, и свет луны,

Скользя, мелькает вдоль стены;

И блещут стекла расписные

Холодным, радужным огнем;

И блещут стены парчевые,

И блещут кисти золотые,

Диваны мягкие кругом.

Дыша прохладою ночною,

Сложивши ноги под собою,

Облокотившись на окно,

Сидела смуглая Гюльнара.

В молчанье все погружено,

Из белых рук ее гитара

Упала тихо на диван;

И взор чрез шумный океан

Летит: туда ль, где в кущах мира

161

Она ловила жизни сон?

Где зреет персик и лимон

На берегу Гвадалкивнра?

Нет! Он боязненно склонен

К подножью стен, где пена дремлет!

Едва дыша, испанка внемлет,

И светит ей в лицо луна:

Не оттого ль она бледна?

Чу! томный крик... волной плеснуло...

И на кристалле той волны

Заколебалась тень стены...

И что-то белое мелькнуло

И скрылось! Снова тишина.

Гюльнары нет уж у окна;

С улыбкой гордости ревнивой

Она гитару вновь берет

И песнь Испании счастливой

С какой-то дикостью поет;

И часто, часто слово "мщенье"

Звучит за томною струной,

И злобной радости волненье

Во взорах девы молодой!

ПОСЛЕДНИЙ СЫН ВОЛЬНОСТИ

(Повесть)

Посвящается (Н. С. Шеншину)

Бывало, для забавы я писал,

Тревожимый младенческой мечтой;

Бывало, я любовию страдал,

И, с бурною пылающей душой,

Я в ветреных стихах изображал

Таинственных видений милый рой.

Но дни надежд ко мне не придут вновь,

Но изменила первая любовь!..

И я один, один был брошен в свет,

Искал друзей - и не нашел людей;

Но ты явился: нежный твой привет

Завязку снял с обманутых очей.

Прими ж, товарищ, дружеский обет,

Прими же песню родины моей,

Хоть эта песнь, быть может, милый друг,

Оборванной струны последний звук!..

178

When shall such hero live again?

"The Oiaour." В^гиа1.

Приходит осень, золотит Венцы дубов.

Трава полей От продолжительных дождей

К земле прижалась; и бежит

Ловец напрасно по холмам:

Ему не встретить зверя там.

А если даже он найдет,

То ветер стрелы разнесет.

На льдинах ветер тот рожден,

Порывисто качает он

Сухой шиповник на брегах Ильменя.

В сизых облаках

Станицы белых журавлей

Летят на юг до лучших дней;

И чайки озера кричат

Им вслед и вьются над водой,

И звезды ночью не блестят,

Одетые сырою мглой.

Приходит осень! уж стада

Бегут в гостеприимну сень;

Краснея, догорает день

В тумане. Пусть он никогда

Не озарит лучом своим

Густой новогородский дым,

Пусть не надуется вовек

Дыханьем -теплым ветерка

Летучий парус рыбака

Над волнами славянских рек!

Увы! пред властию чужой

Склонилась гордая страна,

И песня вольности святой

(Какая б ни была она)

Уже забвенью предана.

Свершилось! дерзостный варяг

* Когда такой героя родится снова?

"Гяур". Ба-щюн. (аке^г.).

12*

179

Богов славянских победил;

Один неосторожный шаг

Свободный край поработил!

Но есть поныне горсть людей,

В дичи лесов, в дичи степей;

Они, увидев падший гром,

Не перестали помышлять

В изгнанье дальнем и глухом,

Как вольность пробудить опять;

Отчизны верные сыны

Еще надеждою полны:

Так, меж грядами темных туч,

Сквозь слезы бури, солнца луч

Увеселяет утром взор

И золотит туманы гор.

На небо дым валит столбом!

Откуда он? Там, где шумит

Поток сердитый, над холмом,

Треща, большой огонь горит,

Пестреет частый лес кругом.

На волчьих кожах, без щитов,

Сидят недвижно у огня,

Молчанье мрачное храня,

Как тени грусти семь бойцов:

Шесть юношей - один старик.

Они славяне! - бранный клик

Своих дружин им не слыхать,

И долго, долго не видать

Им милых ближних... но они

Простились с озером родным,

Чтоб не промчалися их дни

Под самовластием чужим,

Чтоб не склоняться вечно в прах,

Чтоб тени предков, из земли

Восстав, с упреком на устах,

Тревожить сон их не пришли!..

О! если б только Чернобог

Удару мщения помог!..

Неравная была борьба...

И вот война! и вот судьба!..

180

"Зачем я меч свой вынимал,

И душу веселила кровь?

Один из юношей сказал.

Победы мы не встретим вновь,

И наши имена покрыть

Должно забвенье, может быть;

И несвершенный подвиг наш

Изгладится в умах людей:

Так недостроенный шалаш

Разносит буйный вихрь степей!"

"О! горе нам, - сказал другой,

Велик, ужасен гнев богов!

Но пусть и на главу врагов

Спадет он гибельной звездой,

Пусть в битве страх обымет их,

Пускай падут от стрел своих!"

Так говорили меж собой Изгнанники.

Вот встал один... С руками, сжатыми крестом,

И с бледным пасмурным челом

На мглу волнистую долин

Он посмотрел, и, наконец,

Так молвил старику боец:

"Подобно ласке женских рук,

Смягчает горе песни звук.

Так спой же, добрый Ингелот,

О чем-нибудь! о чем-нибудь

Ты спой, чтоб облегчилась грудь,

Которую тоска гнетет.

Пой для других! моя же месть

Их детской жалобы .сильней:

Что было, будет и что есть,

Все упадает перед ней!"

"Вадим! - старик ему в ответ,

Зачем не для тебя?.. иль нет!

Не надо! что ты вверил мне,

Уснет в сердечной глубине!

Другую песню я спою:

Садись и слушай песнь мою!"

181

И в белых кудрях старика

Играли крылья ветерка,

И вдохновенный взор блеснул,

И песня громко раздалась.

Прерывисто она неслась,

Как битвы отдаленный гул.

Поток, вблизи холма катясь,

Срывая мох с камней и пней,

Согласовал свой ропот с ней,

И даже призраки бойцов,

Склонясь из дымных облаков,

Внимали с высоты порой

Сей песни дикой и простой?

ПЕСНЬ ИИГЕЛОТД

Собралися люди мудрые

Вкруг постели Гостомысловой.

Смерть над ним летает коршуном!

Но махнувши слабою рукой,

Говорит он речь друзьям своим:

"Ах, вы люди новгородские!

Между вас змея-раздор шипит.

Призовите князя чуждого,

Чтоб владел он краем родины!"

Так сказал и умер Гостомысл.

Кривичи, славяне, весь и чудь

Шлют послов за море синее,

Чтобы звать князей варяжских стран.

"Край наш славен - но порядка нет!"

Говорят послы князьям чужим.

182

Рурик, Трувор и Синав клялись:

Не вести дружины за собой;

Но с зарей блеснуло множество

Острых копий, белых парусов

Сквозь синеющий туман морской!..

Обманулись вы, сыны славян!

Чей белеет стан под городом?

Завтра, завтра дерзостный варяг

Будет князем Новагорода,

Завтра будете рабами вы!..

Тридцать юношей сбираются,

Месть в душе, в глазах отчаянье.

Ночи мгла спустилась на холмы,

Полный месяц встал, и юноши

В спящий стан врагов являются!

На щиты склонясь, варяги спят,

Луч луны играет по кудрям.

Вот струею потекла их кровь,

Гибнет враг - но что за громкий звук?

Чье копье ударилось о щит?

И вскочили пробужденные,

Злоба в крике и движениях!

Долго защищались юноши.

Много пало... только шесть осталось..

Мир костям убитых в поле том!

Княжит Рурик в Новегороде,

В диких дебрях бродят юноши;

183

С ними есть один старик седой

Он поет о родине святой,

Он поет о милой вольности!

"Ужель мы только будем петь

Иль с безнадежием немым

На стыд отечества глядеть,

Друзья мои? - спросил Вадим.

Клянусь, великий Чернобог,

И в первый и в последний раз:

Не буду у варяжских ног.

Иль он, иль я: один из нас

Падет! в пример другим падет!..

Молва об нем из рода в род

Пускай передает рассказ;

Но до конца вражда!" - Сказал,

И на колена он упал,

И руки сжал, и поднял взор.

И страшно взгляд его блестел,

И темно-красный метеор

Из тучи в тучу пролетел!

И встали и пошли они

Пустынной узкою тропой.

Курился долго дым густой

На том холме, и долго пни

Трещали в медленном огне,

Маня беспечных пастухов,

Пугая кроликов и сов

И ласточек на вышине!..

Скользнув между вечерних туч,

На море лег кровавый луч;

И солнце пламенным щитом

Нисходит в свой подводный дом.

Одни варяжские струи, .

Поднявши головы свои,

Любуясь на его закат,

Теснятся, шепчут и шумят;

И серна на крутой скале,

184

Чернея в отдаленной мгле,

Как дух недвижима, глядит

Туда, где небосклон горит.

Сегодня с этих берегов

В ладью ступило семь бойцов:

Один старик, шесть молодых!

Вадим отважный был меж них.

И белый парус понесло

Порывом ветра, и весло

Ударилось о синий вал.

И в той ладье Вадим стоял

Между изгнанников-друзей,

Подобный призраку морей!

Что думал он, о чем грустил,

Он даже старцу не открыл.

В прощальном, мутном взоре том

Изобразилось то, о чем

Пересказать почти нельзя.

Так удалялася ладья,

Оставя пены белый след;

Все мрачен в ней стоял Вадим;

Воспоминаньем прежних лет,

Быть может, витязь был томим...

В какой далекий край они

Отправились, чего искать?

Кто может .это рассказать?

Их нет. Бегут толпою дни!..

На вышине скалы крутой

Растет порой цветок младой:

Ив сердце грозного бойца

Любви есть место.

До конца Он верен чувству одному,

Как верен слову своему.

Вадим любил. Кто не любил?

Кто, вечно следуя уму,

Врожденный голос заглушил?

Как моря вид, как вид степей,

Любовь дика в стране моей...

185

Прекрасна Леда, как звезда

На небе утреннем. Она

Свежа, как южная весна,

И, как пустынный цвет, горда.

Как песня юности, жива,

Как птица вольности, резва,

Как вспоминание детей,

Мила и грустию своей

Младая Леда. И Вадим Любил.

Но был ли он любим?..

Нет! равнодушный Леды взор

Презренья холод оковал:

Отвергнут витязь; но с тех пор

Он все любил, он все страдал.

До униженья, до мольбы

Он не хотел себя склонить;

Мог презирать удар судьбы

И мог об нем не говорить.

Желал он на другой предмет

Излить огонь страстей своих;

Но память, слезы многих лет!..

Кто устоит противу них?

И рана, легкая сперва,

Была все глубже день со днем,

И утешения слова

Встречал он с пасмурным челом.

Свобода, мщенье и любовь

Все вдруг в нем волновало кровь;

Старался часто Ингелот

Тревожить пыл его страстей

И полагал, что в них найдет

Он пользу родины своей.

Я не виню тебя, старик!

Ты славянин: суров и дик,

Но и под этой пеленой

Ты воспитал огонь святой!..

Когда на челноке Вадим

Помчался по волнам морским,

То показал во взоре он

Души глубокую тоску,

Но ни один прощальный стон

186

Он не поверил ветерку,

И ни единая слеза

Не отуманила глаза.

И он покинул край родной,

Где игры детства, как могли,

Ему веселье принесли

И где лукавою толпой

Его надежды обошли,

И в мире может только месть

Опять назад его привесть.

Зима сребристой пеленой

Одела горы и луга.

Князь Рурик с силой боевой

Пошел недавно на врага.

Глубоки ранние снега;

На сучьях яней. Звучный лед

Сковал поверхность гладких вод.

Стадами волки по ночам

Подходят к тихим деревням:

Трещит мороз. Шумит метель:

Вершиною качает ель.

С полнеба день на степь глядит

И за туман уйти спешит,

И путник посреди полей

Неверный тщетно ищет путь;

Ему не зреть своих друзей,

Ему холодным сном заснуть,

И должен сгнить в чужих снегах

Его непогребенный прах!..

Откуда зарево блестит?

Не град враждебный ли горит?

Тот город Руриком зажжен.

Но скоро ль возвратится он

С богатой данью? скоро ль меч

Князь вложит в мирные ножны?

И не пора ль ему пресечь

Зловещий, буйный клик войны?

187

Ночь. Темен зимний небосклон.

В Новгороде глубокий сон,

И все объято тишиной;

Лишь лай домашних псов порой

Набегом ветра принесен.

И только в хижине одной

Лучина поздняя горит;

И Леда перед ней сидит

Одна; немолчное давно

Прядет, гудет веретено

В ее руке. Старуха мать

Над снегом вышла погадать.

И, наконец, она вошла:

Морщины бледного чела

И скорый, хитрый взгляд очей

Все ужасом дышало в ней.

В движенье судорожном рук

Видна душевная борьба.

Ужель бедой грозит судьба?

Ужели ряд жестоких мук

Искусством тайным эту ночь

В грядущем видела она?

Трепещет и не смеет дочь

Спросить. Волшебница мрачна,

Сама в себя погружена.

Пока петух не прокричал,

Старухи бред и чудный стон

Дремоту Леды прерывал,

И краткий сон ей был не в сон!..

И поутру перед окном

Приметили широкий круг,

И снег был весь истоптан в нем

И долго в городе о том

Ходил тогда недобрый слух.

Шесть раз менялася луна;

Давно окончена война.

Князь Рурик и его вожди

Спокойно ждут, когда весна

Свое дыханье и дожди

188

Пошлет на белые снега,

Когда печальные луга

Покроют пестрые цветы,

Когда над озером кусты

Позеленеют, и струи

Заблещут пеной молодой,

И в роще Лады в час ночной

Затянут песню соловьи.

Тогда опять поднимут меч,

И кровь соседей станет течь,

И зарево, как метеор,

На тучах испугает взор.

Надеждою обольщена,

Вотще душа славян ждала

Возврата вольности: весна

Пришла, но вольность не пришла.

Их заговоры, их слова

Варяг-властитель презирал;

Все их законы, все права,

Казалось, он пренебрегал.

Своей дружиной окружен,

Перед народ являлся он;

Свои победы исчислял,

Лукавой речью убеждал!

Рука искусного льстеца

Играла глупою толпой;

И благородные сердца

Томились тайною тоской...

И праздник Лады настает:

Повсюду радость! как весной

Из улья мчится шумный рой,

Так в рощу близкую народ

Из Новагорода идет. Пришли.

Из ветвей и цветов

Видны венки на головах,

И звучно песни в честь богов

Уж раздались на берегах

Ильменя синего. Любовь

189

Под тенью липовых ветвей

Скрывается от глаз людей.

С досадою, нахмуря бровь,

На игры юношей глядеть

Старик не смеет. Седина

Ему не запрещает петь

Про Диди-Ладо. Вот луна

Явилась, будто шар златой,

Над рощей темной и густой;

Она была тиха, ясна,

Как сердце Леды в этот час...

Но отчего в четвертый раз

Князь Рурик, к липе прислонен,

С нее не сводит светлых глаз?

Какою думой занят он?

Зачем лишь этот хоровод

Его внимание влечет?..

Страшись, невинная душа!

Страшися! Пылкий этот взор,

Желаньем, страстию дыша,

Тебя погубит; и позор

Подавит голову твою;

Страшись, как гибели своей,

Чтобы не молвил он: "Люблю!"

Опасен яд его речей.

Нет сожаленья у князей:

Их ненависть, как их любовь,

Бедою вечною грозит;

Насытит первую лишь кровь,

Вторую лишь девичий стыд.

У закоптелого окна

Сидит волшебница одна

И ждет молоденькую дочь.

Но Леды нет. Как быть? Уж ночь;

Сияет в облаках луна!..

Толпа проходит за толпой

Перед окном. Недвижный взгляд

Старухи полон тишиной,

И беспокойства не горят

190

На ледяных ее чертах;

Но тайны чудной налегло

Клеймо на бледное чело,

И вид ее вселяет страх.

Она с луны не сводит глаз.

Бежит за часом скучный час!..

И вот у двери слышен стук,

И быстро Леда входит вдруг

И падает к ее ногам:

Власы катятся по плечам,

Испугом взор ее блестит.

"Погибла! - дева говорит,

Он вырвал у меня любовь;

Блаженства не найду я вновь...

Проклятье на него! злодей...

Наш князь!.. Мои мольбы, мой стон

Презрительно отвергнул он!

О! ты о мне хоть пожалей,

Мать! мать!.. убей меня!.. убей!.."

"Закон судьбы несокрушим;

Мы все ничтожны перед ним",

Старуха отвечает ей.

И встала бедная, и тих

Отчаянный казался взор,

И удалилась. И с тех пор

Не вылетал из уст младых

Печальный ропот иль укор.

Всегда с поникшей головой,

Стыдом томима и тоской,

На. отуманенный Ильмень

Смотрела Леда целый день

С береговых высоких скал.

Никто ее не узнавал:

Надеждой не дышала грудь,

Улыбки гордой больше нет,

На щеки страшно и взглянуть:

Бледны, как утра первый свет.

Она увяла в цвете лет!..

191

С жестокой радостью детей

Смеются девушки над ней,

И мать сердито гонит прочь;

Она одна и день и ночь.

Так колос на поле пустом,

Забыт неопытным жнецом,

Стоит под бурей одинок,

И буря гнет мой колосок!..

И раз в туманный, серый день

Пропала дева. Ночи тень

Прошла; еще заря пришла

Но что ж? заря не привела

Домой красавицу мою.

Никто не знал во всем краю,

Куда сокрылася она;

И смерть, как жизнь ее, тедша!..

Жалели юноши об ней,

Проклятья тайные неслись

К властителю; ах! не нашлись

В их душах чувства прежних днеи,

Когда за отнятую честь

Мечом бойца платила месть.

Но на земле еще была

Одна рука, чтоб отомстить,

И было сердце, где убить

Любви чужбина не могла!..

Пока надежды слабый свет

Не вовсе тучами одет,

Пока невольная слеза

Еще пытается глаза

Коварной влагой омочить,

Пока мы можем позабыть

Хоть вполовину, хоть на миг

Измены, страсти лет былых,

Как мы любили в те года,

Как сердце билося тогда,

Пока мы можем как-нибудь

От страшной цели отвернуть

192

Не вовсе углубленный ум,

Как много ядовитых дум

Боятся потревожить нас!

Но есть неизбежимый час...

И поздно или рано он

Разрушит жизни сладкий сон,

Завесу с прошлого стащит

И все в грядущем отравит;

Осветит бездну пустоты,

И нас (хоть будет тяжело)

Презреть заставит нам назло

Правдоподобные мечты;

И с этих пор иной обман

Душевных не излечит ран!

Высокий дуб, краса холмов,

Перед явлением снегов

Роняет лист, но вновь весной

Покрыт короной листовой,

И, зеленея в жаркий день,

Прохладную он стелет тень,

И буря вкруг него шумит,

Но великана не свалит;

Когда же пламень громовой

Могучий корень опалит,

То листьев свежею толпой

Он не оденется вовек...

Ему подобен человек!..

Светает - побелел восход

И озарил вершины гор,

И стал синеть безмолвный бор.

На зеркало недвижных вод

Ложится тень от берегов;

И над болотом, меж кустов,

Огни блудящие спешат

Укрыться от дневных огней;

И птицы озера шумят

Между приютных камышей.

Летит в пустыню черный вран,

И в чащу кроется теперь

193

С каким-то страхом дикий зверь.

Грядой волнистою туман

Встает между зубчатых скал,

Куда никто не проникал,

Где камни темной пеленой

Уныло кроет мох сырой!..

Взошла заря - зачем? зачем?

Она одно осветит всем:

Она осветит бездну тьмы,

Где гибнем невозвратно мы;

Потери новые людей

Она лукаво озарит,

И сердце каждое лишит

Всех удовольствий прежних дней,

И сожаленья не возьмет,

И вспоминанья не убьет!..

Два путника лесной тропой

Идут под утреннею мглой

К ущелиям славянских гор:

Заря их привлекает взор,

Играя меж ветвей густых

Берез и сосен вековых.

Один еще во цвете лет,

Другой, старик, и худ и сед.

На них одежды чуждых стран.

На младшем с стрелами колчан

И лук, и ржавчиной покрыт

Его шишак, и меч звенит

На нем, тяжелых мук бразды

И битв давнишние следы

Хранит его чело, но взгляд

И все движенья говорят,

Что не погас огонь святой

Под сей кольчугой боевой...

Их вид суров, и шаг их скор,

И полон грусти разговор:

"Прошу тебя, не уменьшай

Восторг души моей! Опять

Я здесь, опять родимый край

19-1

Сужден изгнанника принять;

Опять, как алая заря,

Надежда веселит меня;

И я увижу милый кров,

Где длился пир моих отцов,

Где я мечом играть любил,

Хоть меч был свыше детских сил.

Там вырос я, там защищал

Своих богов, свои права,

Там за свободу я бы встал,

Когда бы не твои слова.

Старик! где ж замыслы твои?

Ты зрел ли, как легли в крови

Сыны свободные славян

На берегу далеких стран?

Чужой народ нам не помог,

Он принял правду за предлог,

Гостей врагами почитал.

Старик! старик! кто б отгадал,

Что прах друзей моих уснет

В земле безвестной и чужой,

Что под небесной синевой

Один Вадим да Ингелот

На сердце будут сохранять

Старинной вольности любовь,

Что им одням лишь увидать

Дано свою отчизну вновь?..

Но что ж?.. быть может, наша весть

Не извлечет слезы из глаз,

Которые увидят нас,

Быть может, праведную месть

Судьба обманет в третий раз!.."

Так юный воин говорил,

И влажный взор его бродил

По диким соснам и камням

И по туманным небесам.

"Пусть так! - старик ему в ответ,

Но через много, много лет

Все будет славиться Вадим;

И грозным именем твоим

13* 195

Народы устрашат князей,

Как тенью вольности своей.

И скажут: он за милый край,

Не размышляя, пролил кровь,

Он презрел счастье и любовь...

Дивдоь ему - и подражай!"

С улыбкой горькою боец

Спешил от старца отвернуть

Свои глаза: младую грудь

Печаль давила, как свинец;

Он вспомнил о любви своей,

Невольно сердце потряслось,

И все волнение страстей

Из бледных уст бы излилось,

Когда бы не боялся он,

Что вместо речи только стон

Молчанье возмутит кругом;

И он, поникнувши челом,

Шаги приметно ускорял

И спутнику не отвечал.

Идут - и видят вдруг курган

Сквозь синий утренний туман;

Шиповник и репей кругом,

И что-то белое на нем

Недвижимо в траве лежит.

И дикий коршун тут сидит,

Как дух лесов, на пне большом

То отлетит, то подлетит;

И вдруг, приметив меж дерев

Вдали нежданных пришлецов,

Он приподнялся на ногах,

Махнул крылом и полетел

И, уменьшаясь в облаках,

Как лодка на море, чернел!..

На том холме в траве густой

Бездушный, хладный труп лежал,

Одетый белой пеленой;

Пустыни ветр ее срывал,

Кудрями длинными играл

196

И даже не боялся дуть

На эту девственную грудь,

Которая была белей,

Была нежней и холодней, :

Чем снег зимы. Закрытый взгляд,

Жестокой смертию объят,

И несравненная рука

Уж посинела и жестка...

И к мертвой подошел Вадим...

Но что за перемена с ним?

Затрясся, побледнел, упал...

И раздался меж ближних скал

Какой-то длинный крик иль стон..

Похож был на последний он1

И кто бы крик сей услыхал,

Наверно б сам в себе сказал,

Что сердца лучшая струна

В минуту эту порвана!..

О! если бы одна любовь

В душе у витязя жила,

То он бы не очнулся вновь;

Но месть любовь превозмогла.

Он долго на земле лежал

И странные слова шептал,

И только мог понять старик,

Что то родной его язык

И, наконец, страдалец встал.

"Не все ль я вынес? - он сказал,

О Ингелот! любил ли ты? .

Взгляни на бледные черты

Умершей Леды... посмотри

Скажи... иль нет! не говори...

Свершилось! я на месть иду,

Я в мире ничего не жду:

Здесь я нашел, здесь погубил

Все, что искал, все, что любил!.."

И меч спешит он обнажить

И начал им могилу рыть.

Старик невольно испустил

Тяжелый сожаленья вздох

,197

И безнадежному помог.

Готов уж смерти тесный дом,

И дерн готов, и камень тут;

И бедной Леды труп кладут

В сырую яму... И потом

Ее засыпали землей,

И дерн покрыл ее сырой.

И камень положен над ним.

Без дум, без трепета, без слез

Последний долг свершил Вадим,

И этот день, как легкий дым,

Надежду и любовь унес.

Он стал на свете сирота.

Душа его была пуста.

Он сел на камень гробовой

И по челу провел рукой;

Но грусть - ужасный властелин:

С чела не сгладил он морщин!

Но сердце билося опять

И он не мог его унять!..

"Девица! мир твоим костям!

Промолвил тихо Ингелот,

Одна лишь цель богами нам

Дана - и каждый к ней придет;

И жалок и безумец тот,

Кто ропщет на закон судьбы:

К чему? - мы все его рабы!"

И оба встали и пошли

И скрылись в голубой дали!..

Горит на небе ясный день,

Бегут златые облака,

Синеет быстрая река,

И ровен, как стекло,

Ильмень. Из Новагорода народ,

Тесняся, на берег идет.

Там есть возвышенный курган;

На нем священный истукан,

198

Изображая бога битв, Белеет издали.

Предмет Благодарений и молитв,

Стоит он здесь уж много лет;

Но лишь недавно князь пред ним

Склонен почтением немым.

Толпой варягов окружен,

На жертву предлагает он

Добычу счастливой войны.

Песнь раздалася в честь богов;

И груды пышные даров

На холм святой положены!..

Рассыпались толпы людей;

Зажглися пни, и пир шумит,

И Рурик весело сидит

Между седых своих вождей!..

Но что за крик? откуда он?

Кто этот воин молодой?

Кто Рурика зовет на бой?

Кто для погибели рожден?..

В своем заржавом шишаке

Предстал Вадим - булат в руке,

Как змеи, кудри на плечах,

Отчаянье и месть в очах.

"Варяг! - сказал он, - выходи!

Свободное в моей груди

Трепещет сердце... испытай,

Сверши злодейство до конца;

Паденье одного бойца

Не может погубить мой край:

И так уж он у ног чужих,

Забыв победы дней былых!..

Новогородцы! обо мне

Не плачьте... я родной стране

И жизнь и счастие принес...

Не требует свобода слез!"

И он мечом своим взмахнул

И меч как молния сверкнул;

И речь все души потрясла,

199

Но пробудить их не могла!..

Вскочил надменный буйный князь

И мрачно также вынул меч,

Известный в буре грозных сеч;

Вскочил - и битва началась.

Кипя, с оружием своим,

На князя кинулся Вадим;

Так над пучиной бурных вод

На легкий челн бежит волна

И сразу лодку разобьет

Или сама раздроблена.

И долго билися они,

И долго ожиданья страх

Блестел у зрителей в глазах,

Но витязя младого дни

Уж сочтены на небесах!..

Дружины радостно шумят

И бросил князь довольный взгляд:

Над непреклонной головой

Удар спустился роковой.

Вадим на землю тихо пал,

Не посмотрел, не простонал.

Он пал в крови, и пал один

Последний вольный славянин!

Когда росистой ночи мгла

На холмы темные легла,

Когда на небе чередой

Являлись звезды и луной

Сребрилась в озере струя,

Через туманные поля

Охотник поздний проходил

И вот что после говорил,

Сидя с женой, между друзей,

Перед лачугою своей:

"Мне чудилось, что за холмом,

Согнувшись, человек стоял,

С трудом кого-то поднимал:

Власы белели над челом;

200

И, что-то на плеча взвалив,

Пошел - и показалось мне,

Что труп чернелся на спине' '

У старика. Поворотив

С своей дороги, при луне

Я видел: в недалекий лес

Спешил с своею ношей он,

И, наконец, совсем исчез,

Как перед утром лживый сон!.."

Над озером видал ли ты,

Жилец простой окрестных сел,

Скалу огромной высоты,

У ног ее зеленый дол?

Уныло желтые цветы

Да можжевельника кусты,

Забыты ветрами, растут

В тени сырой. Два камня тут,

Увязши в землю, из травы

Являют серые главы:

Под ними спит последним сном, С

своим мечом, с своим щитом,

Забыт славянскою страной,

Свободы, витязь молодой.

A tale of the times of old!.. The deeds of days of other years!.

Сказание седых времен!.. Деянья прежних лет и дней!.. (Англ.)

КАЛЛЫ *

Черкесская повесть

'Т is the clime of the East: 't is the

land of the Sun - Can he smile on such deeds as his children have done? Oh! wild as .the accents of lovers' farewell

Are the hearts which they bear, and the tales which they teil.

"The Bride of Auydos". Byron '.

"Теперь настал урочный час,

И тайну я тебе открою.

Мои советы - божий глас;

Клянись им следовать душою.

Узнай: ты чудом сохранен

От рук убийц окровавленных,

Чтоб неба оправдать закон

*По-черкесски: убийца. (Прим. Лермонтова.)

Вот край Востока: вот страна Солнца

Может ли оно улыбаться деяниям своих детей?

О! неистовы, как возгласы любовников при расставании,

Сердца у них в груди и их рассказы.

*"Абидосская .невеста" Байрон (англ.}.

202

И отомстить за побежденных;

И не тебе принадлежат

Твои часы, твои мгновенья;

Ты на земле орудье мщенья,

Палач, - а жертва Акбулат!

Отец твой, мать твоя и брат,

От рук злодея погибая,

Молили небо об одном:

Чтоб хоть одна рука родная

За них разведалась с врагом!

Старайся быть суров и мрачен,

Забудь о жалости пустой;

На грозный подвиг ты назначен

Законом, клятвой и судьбой.

За все минувшие злодейства

Из обреченного семейства

Ты никого не пощади;

Ударил час их истребленья!

Возьми ж мои благословенья,

Кинжал булатный - и поди!"

Так говорил мулла жестокий,

И кабардинец черноокий

Безмолвно, чистя свой кинжал,

Уроку мщения внимал.

Он молод сердцем и годами,

Но, чуждый страха, он готов

Обьщай дедов и отцов

Исполнить свято над врагами;

Он поклялся - своей рукой

Их погубить во тьме ночной.

п

Уж день погас. Угрюмо бродит

Аджи вкруг сакли... и давно

В горах все тихо и темно;

Луна как желтое пятно

Из тучки в тучку переходит,

И ветер свищет и гудет.

Как призрак, юноша идет

203

Теперь к заветному порогу:

Кинжал из кожаных. ножон

Уж вынимает понемногу...

И вдруг дыханье слышит он!

Аджи не долго рассуждает:

Врагу заснувшему он в грудь

Кинжал без промаха вонзает

И в ней спешит перевернуть.

Кому убийцей быть судьбина

Велит-тот будь им до конца;

Один погиб; но с кровью сына

Смешать он должен кровь отца.

Пред ним старик: власы седые!

Черты открытого лица

Спокойны, и усы большие

Уста закрыли бахромой!

И для молитвы сжаты руки!

Зачем ты взор потупил свой, Аджи?

Ты мщенья слышишь звуки!

Ты слышишь!.. то отец родной!

И с ложа вниз, окровавленный,

Свалился медленно старик,

И стал ужасен бледный лик,

Лобзаньем смерти искаженный;

Взглянул убийца молодой...

И жертвы ищет он другой!

Обшарил стены он, чуть дышит,

Но не встречаетgt; ничего

И только сердца своего

Биенье трепетное слышит.

Ужели все погибли? нет!

Ведь дочь была у Акбулата!

И ждет ее в семнадцать лет

Судьба отца и участь брата...

И вот луны дрожащий свет

Проникнул в саклю, озаряя

Два трупа на полу сыром

И ложе, где роскошным сном

Спала девица молодая.

204

ш

Мила, как сонный херувим,

Перед убийцею своим

Она, раскинувшись небрежно, .

Лежала: только сон мятежный,

Волнуя девственную грудь,

Мешал свободно ей вздохнуть.

Однажды, полные томленья,

Открылись черные глаза,

И, тайный признак упоенья,

Блистала ярко в них слеза;

Но испугавшись мрака ночи,

Мгновенно вновь закрылись очи...

Увы! их радость и любовь

И слезы не откроют вновь!

И он смотрел. И в думах тонет

Его душа. Проходит час.

Чей это стон? Кто так простонет,

И не последний в жизни раз?

Кто, услыхав такие звуки,

До гроба может их забыть?

О, как не трудно различить

От крика смерти - голос муки!

IV

Сидит мулла среди ковров,

Добытых в Персии счастливой;

В дыму табачных облаков

Кальян свой курит он лениво;

Вдруг слышен быстрый шум шагов,

В крови, с зловещими очами,

Аджи вбегает молодой;

В одной руке кинжал, в другой...

Зачем он с женскими власами

Пришел? И что тебе, мулла,

Подарок с женского чела?

"О, как верны мои удары!

Ужасным голосом сказал

Аджи, - смотри! узнал ли, старый?"

"Ну что же?" - "Вот что!" - и кинжал

В груди бесчувственной торчал...

205

На вышине горы священной, Вечерним солнцем озаренной, Как одинокий часовой Белеет памятник простой:

Какой-то столбик округленный!

Чалмы подобие на нем;

Шиповник стелется кругом;

Оттуда синие пустыни

И гребни самых дальних гор

Свободы вечные твердыни

Пришельца открывает взор.

Забывши мир, и им забытый,

Рукою дружеской зарытый,

Под этим камнем спит мулла,

И вместе с ним его дела.

Другого любит без боязни

Его любимая жена,

И не боится тайной казни

От злобной ревности она!..

VI

И в это время слух промчался

(Гласит преданье), что в горах

Безвестный странник показался,

Опасный в мире и боях;

Как дикий зверь, людей чуждался;

И женщин он ласкать не мог!

Хранил он вечное молчанье,

Но не затем, чтоб подстрекнуть

Толпы болтливое вниманье;

И он лишь знает, почему

К.аллы ужасное прозванье

В горах осталося ему.

gt;

(АЗРАИЛ)

Речка, кругом широкие долины, курган, на берегу издохший копь лежит близ кургана, и вороны летают над ним. Все дико.

А з р а и л (сидит на кургане)

Дождуся здесь; мне не жестка

Земля кургана. Ветер дует,

Серебряный ковыль волнует

И быстро гонит облака.

Кругом все дико и бесплодно.

Издохший конь передо мной

Лежит, и коршуны свободно

Добычу делят меж собой.

Уж хладные белеют кости,

И скоро пир кровавый свой

Незваные оставят гости.

Так точно и в душе моей:

Все пусто, лишь одно мученье

Грызет ее с давнишних дней

И гонит прочь отдохновенье;

Но никогда не устает

Его отчаянная злоба,

И в темной, темной келье гроба

Оно вовеки не уснет.

Все умирает, все проходит.

Гляжу, за веком век уводит

207

Толпы народов и миров

И с ними вместе исчезает.

Но дух мой гибели не знает;

Живу один средь мертвецов,

Законом общим позабытый,

С своими чувствами в борьбе,

С душой, страданьями облитой,

Не зная равного себе.

Полуземной, полунебесный,

Гонимый участью чудесной,

Я все мгновенное люблю,

Утрата мучит грудь мою.

И я бессмертен, и за что же!

Чем, чем возможно заслужить

Такую пытку? Боже, боже!

Хотя бы мог я не любить!

Она придет сюда, я обниму

Красавицу и грудь к груди прижму,

У сердца сердце будет горячей;

Уста к устам чем ближе, тем сильной

Немая речь любви. Я расскажу

Ей все и мир и вечность покажу;

Она слезу уронит надо мной,

Смягчит творца молитвой молодой,

Поймет меня, поймет мои мечты

И скажет: "Как велик, как жалок ты".

Сей речи звук мне будет жизни звук,

И этот час последний долгих мук.

Клянусь воспоминание об нем

Глубоко в сердце схоронить моем,

Хотя бы на меня восстал весь ад.

Тот угол, где я спрячу этот клад,

Не осквернит ни ропот, ни упрек,

Ни месть, ни зависть; пусть свирепый рок

Сбирает тучи, пусть моя звезда

В тумане вечном тонет навсегда,

Я не боюсь; есть сердце у меня,

Надменное и полное огня,

Есть в нем любви ее святой залог,

Последнего ж не отнимает бог.

208

Но слышен звук шагов, она, она.

Но для чего печальна и бледна?

Венок пестреет над ее челом,

Играет солнце медленным лучом

На белых персях, на ее кудрях

Идет. Ужель меня тревожит страх?

Дева входит, цветы в руках и на голове, в белом платье, крест на груди у нее.

Дева

Ветер гудет,

Месяц плывет,

Девушка плачет,

Милый в чужбину скачет.

Ни дева, ни ветер

Не замолкнут;

Месяц погаснет,

Милый изменит.

Прочь печальная песня.

Я опоздала, Азранл.

Так ли тебя зовут, мой друг? (Садится рядом.)

А з р а и л. Что до названья? Зови меня твоим любезным, пускай твоя любовь заменит мне имя, я никогда не желал бы иметь другого. Зови как хочешь смерть - уничтожением, гибелью, покоем, тлением, сном, - она все равно поглотит свои жертвы.

Дева. Полно с такими черными мыслями.

А з р а и л. Так, моя любовь чиста, как голубь, но она хранится в мрачном месте, которое темнеет с вечностью.

Дева. Кто ты?

А з р а и л. Изгнанник, существо сильное и побежденное. Зачем ты хочешь знать?

Дева. Что с тобою? Ты побледнел приметно, дрожь пробежала по твоим членам, твои веки опустились к земле. Милый, ты становишься страшен.

А з р а и л. Не бойся, все опять прошло.

Дева. О, я тебя люблю, люблю больше блаженства. Ты помнишь, когда мы встретились, я покраснела; ты прижал меня к себе, мне было так хорошо,

так тепло у груди твоей. С тех пор моя душа с твоей одно. Ты несчастлив, вверь мне свою печаль, кто ты? откуда? ангел? демон?

А з р а и л. Ни то, ни другое.

Дева. Расскажи мне твою повесть; если ты потребуешь слез, у меня они есть; если потребуешь ласки, то я удушу тебя моими; если потребуешь помощи, о возьми все, что я имею, возьми мое сердце и приложи его к язве, терзающей свою душу; моя любовь сожжет этого червя, который гнездится в ней. Расскажи мне твою повесть!

А з р а и л. Слушай, не ужасайся, склонись к моему плечу, сбрось эти цветы, твои губы душистее. Пускай эти гвоздики, фиалки унесет ближний поток, как некогда время унесет твою собственную красоту. Как, ужели эта мысль ужасна, ужели в столько столетий люди не могли к ней привыкнуть, ужели никто не может пользоваться всею опытностью предшественников? О люди! Вы жалки, но со всем тем я сменял бы мое вечное существованье на мгновенную искру жизни человеческой, чтобы чувствовать хотя все то же, что теперь чувствую, но иметь надежду когда-нибудь позабыть, что я жил и мыслил. Слушай же мою повесть.

Рассказ Азраила

Когда еще ряды. светил

Земли не знали меж собой,

В те годы я уж в мире был,

Смотрел очами и душой,

Молился, действовал, любил.

И не один я сотворен,

Нас было много; чудный край

Мы населяли, только он,

Как ваш давно забытый рай,

Был преступленьем осквернен.

Я власть великую имел,

Летал, как мысль, куда хотел,

Мог звезды навещать порой

210

И любоваться их красой

Вблизи, не утомляя взор,

Как перелетный метеор,

Я мог исчезнуть и блеснуть.

Везде мне был свободный путь.

Я часто ангелов видал

И громким песням их внимал,

Когда в багряных облаках

Они, качаясь на крылах,

Все вместе славили творца,

И не было хвалам конца.

Я им завидовал: они

Беспечно проводили дни,

Не знали тайных беспокойств,

Душевных болей и расстройств,

Волнения враждебных дум

И горьких слез; их светлый ум

Безвестной цели не искал,

Любовью грешной не страдал,

Не знал пристрастия к вещам,

Он весь был отдан небесам.

Но я, блуждая много лет,

Искал - чего, быть может, нет:

Творенье, сходное со мной

Хотя бы мукою одной.

И начал громко я роптать,

Мое рожденье проклинать

И говорил: всесильный бог,

Ты знать про будущее мог,

Зачем же сотворил меня?

Желанье глупое храня,

Везде искать мне суждено

Призрак, видение одно.

Ужели мил тебе мой стон?

И если я уж сотворен,

Чтобы игрушкою служить,

Душой, бессмертной может быть,

Зачем меня ты одарил?

Зачем я верил и любил?

14*

211

И наказание в ответ

Упало на главу мою.

О, не скажу какое, нет!

Твою беспечность не убью,

Не дам понятия о том,

Что лишь с возвышенным умом

И с непреклонною душой

Изведать ведено судьбой.

Чем дольше мука тяготит,

Тем глубже рана от нее;

Обливши смертью бытие,

Она опять его живит.

И эта жизнь пуста, мрачна,

Как. пропасть,' где не знают дна:

Глотая все, добро и зло,

Не наполняется она.

Взгляни на бледное чело,

Приметь морщин печальный ряд,

Неровный ход моих речей,

Мой горький смех, мой дикий взгляд

При вспоминанье прошлых дней,

И если тотчас не прочтешь

Ты ясно всех моих страстей,

То вечно, вечно не поймешь

Того, кто за безумный сон,

За миг столетьями казнен.

Я пережил звезду свою;

Как дым рассыпалась она,

Рукой творца раздроблена;

Но смерти верной на краю,

Взирая на погибший мир,

Я жил один, забыт и сир.

По беспредельности небес

Блуждал я много, много лет

И зрел, как старый мир исчез

И как родился новый свет;

И страсти первые людей

Не скрылись от моих очей.

И ныне я живу меж вас,

Бессмертный, смертную люблю

212

И с трепетом свиданья час,

Как пылкий юноша, ловлю.

Когда же род людей пройдет

И землю вечность разобьет,

Услышав грозную трубу,

Я в новый удалюся мир

И стану там, как прежде сир,

Свою оплакивать судьбу.

Вот повесть чудная моя;

Поверь иль нет, мне все разно

Доверчивое сердце я

Привык не находить давно;

Однако ж я молю: поверь

И тем тоску мою умерь.

Никто не мог тебя любить

Так пламенно, как я теперь.

Что сердце попусту язвить,

Зачем вдвойне его казнить?

Но нет, ты плачешь. Я любим,

Хоть только существом одним,

Хоть в первый и последний раз.

Мой ум светлей отныне стал,

И, признаюсь, лишь в этот час

Я умереть бы не желал.

Дева. Я тебя не понимаю,

Азраил, ты говоришь так темно. Ты видел другой мир, где ж он?

В нашем законе ничего не сказано о людях, живших прежде нас.

Азраил. Потому что закон Моисея не существовал прежде земли.

Дева. Полно, ты меня хочешь только испугать.

Азраил бледнеет.

Я пришла сюда, чтобы с тобой проститься, мой милый. Моя мать говорит, что покамест это должно, я иду

213

замуж. Мой жених славный воин, его шлем блестит как жар, и меч его опаснее молнии.

А з р а и л. Вот женщина! Она обнимает одного и отдает свое сердце другому!

Дева. Что сказал ты? О, не сердись.

А з ра и л. Я не сержусь, (горько) и за что сердиться?

АНГЕЛ СМЕРТИ

Посвящается А. М. В.........и

Тебе - тебе мой дар смиренный,

Мой труд безвестный и простой,

Но пламенный, но вдохновенный

Воспоминаньем и - тобой!

Я дни мои влачу, тоскуя

И в сердце образ твой храня,

Но об одном тебя прошу я:

Будь ангел смерти для меня.

Явись мне в грозный час страданья

, И поцелуй пусть будет твой

Залогом близкого свиданья

В стране любви, в стране другой! .

Златой Восток, страна чудес,

Страна любви и сладострастья,

Где блещет роза-.дочь небес,

Где все обильно, кроме счастья;

Где чище катится река,

Вольнее' мчатся облака,

Пышнее вечер догорает

И мир всю прелесть сохраняет

Тех дней, когда печатью зла

Душа людей, по воле рока,

Не обесславлена была,

215

Люблю тебя, страна Востока!

Кто знал тебя, тот забывал

Свою отчизну; кто видал

Твоих красавиц, не забудет

Надменный пламень их очей

И без сомненья верить будет

Печальной повести моей.

Есть ангел смерти; в грозный час

Последних мук и расставанья

Он крепко обнимает нас,

Но холодны его лобзанья,

И страшен вид его для глаз

Бессильной жертвы; и невольно

Он заставляет трепетать,

И часто сердцу больно, больно

Последний вздох ему отдать.

Но прежде людям эти встречи

Казались-сладостный удел.

Он знал таинственные речи,

Он взором утешать умел,

И бурные смирял он страсти,

И. было у него во власти

Больную душу как-нибудь

На миг надеждой обмануть!

Равно во все края вселенной

Являлся ангел молодой;

На .все, что только прах земной,

Глядел с презрением нетленный;

Его приход благословенный

Дышал небесной тишиной;

Лучами тихими блистая,

Как полуночная звезда,

Манил он смертных иногда,

И провожал он к дверям рая

Толпы освобожденных душ,

И сам был счастлив. Почему ж

Теперь томит его объятье,

И поцелуй его - проклятье?

216

Недалеко от берегов

И волн ревущих океана,

Под жарким небом Индостана

Синеет длинный ряд холмов.

Последний холм высок и страшен,

Скалами серыми украшен

И вдался в море; и на нем

Орлы да коршуны гнездятся,

И рыбаки к нему боятся

Подъехать в сумраке ночном.

Прикрыта дикими кустами,

На нем пещера есть одна

Жилище змей - хладна, темна,

Как ум, обманутый мечтами,

Как жизнь, которой цели нет,

Как не досказанный очами

Убийцы хитрого привет.

Ее лампада - месяц полный,

С ней говорят морские волны,

И у отверстия стоят

Сторожевые пальмы в ряд.

Давным-давно в ней жил изгнанник,

Пришелец, юный Зораим.

Он на земле был только странник,

Людьми и небом был гоним,

Он мог быть счастлив, но блаженства

Искал в забавах он пустых,

Искал он в людях совершенства,

А сам - сам не был лучше их;

Искал великого в ничтожном,

Страшась надеяться, жалел

О том, что было счастьем ложным,

И, став без пользы осторожным,

Поверить никому не смел.

Любил он ночь, свободу, горы,

И все в природе - и людей,

Но избегал их. С ранних дней

К презренью приучил он взоры,

Но сердца пылкого не мог

аставить так же охладиться:

217

Любовь насильства не боится,

Она - хоть презренна - все бог.

Одно сокровище - святыню

Имел под небесами он;

С ним раем почитал пустыню...

Но что ж? всегда ли верен сон?..

На гордых высотах Ливана

Растет могильный кипарис,

И ветви плюща обвились

Вокруг его прямого стана;

Пусть вихорь мчится и шумит

И сломит кипарис высокой,

Вкруг кипариса плющ обвит:

Он не погибнет одиноко!..

Так, миру чуждый, Зораим

Не вовсе беден - Ада с ним!

Она резва, как лань степная,

Мила, как цвет душистый рая;

Все страстно в ней: и грудь и стан,

Глаза - два солнца южных стран.

И деве было все забавой,

Покуда не явился ей

Изгнанник бледный, величавый,

С холодной дерзостью очей;

И ей пришло тогда желанье

Огонь в очах его родить

И в мертвом сердце возбудить

Любви безумное .страданье,

И удалось ей. Зораим

Любил - с тех пор, как был любим;

Судьбина их соединила,

А разлучит-одна могила!

На синих небесах луна

С звездами дальными сияет,

Лучом в пещеру ударяет;

И беспокойная волна,

Ночной прохладою полна,

Утес, белея, обнимает.

Я помню - в этот самый час

218

Обыкновенно нежный глас,

Сопровождаемый игрою,

Звучал, теряясь за горою:

Он из пещеры выходил.

Какой же демон эти звуки

Волшебной властью усыпил?..

Почти без чувств, без дум, без сил,

Лежит на ложе смертной муки

Младая Ада. Ветерок

Не освежит ее ланиты,

И томный взор, полуоткрытый,

Напрасно смотрит на восток,

И утра ждет она напрасно:

Ей не видать зари прекрасной,

Она до утра будет там,

Где солнца уж не нужно нам.

У изголовья, пораженный

Боязнью тайной, Зораим

Стоит - коленопреклоненный,

Тоской отчаянья томим.

В руке изгнанника белеет

Девицы хладная рука,

И жизни жар ее не греет.

"Но смерть,-он мыслит,-не близка!

Рука - не жизнь; болезнь простая

Все не кончина роковая!"

Так иногда надежды свет

Являет то, чего уж нет;

И нам хотя не остается

Для утешенья ничего,

Она над сердцем все смеется,

Не исчезая из него.

В то время смерти ангел нежный

Летел чрез южный небосклон;

Вдруг слышит ропот он мятежный,

И плач любви - и слабый стон,

И, быстрый как полет мгновенья,

К пещере подлетает он.

Тоску последнего мученья

219

Дух смерти усладить хотел,

И на устах покорной Ады

Свой поцелуи напечатлел:

Он дать не мог другой отрады!

Или, быть может, Зораим Е

ще замечен не был им...

Но скоро при огне лампады

Недвижный, мутный встретив взор,

Он в нем прочел себе укор;

И ангел смерти сожаленье

В душе почувствовал святой.

Скажу ли? - даже в преступленье

Он обвинял себя порой.

Он отнял все у Зораима:

Одна была лишь им любима,

Его любовь была сильней

Всех дум и всех других страстей.

И он не плакал, - но понятно

По цвету бледному чела,

Что мука смерть превозмогла,

Хоть потерял он невозвратно.

И ангел знал, - и как не знать?

Что безнадежности печать

В спокойном холоде молчанья,

Что легче плакать, чем страдать

Без всяких признаков страданья.

И ангел мыслью поражен,

Достойною небес: желает

Вознаградить страдальца он.

Ужель создатель запрещает

Несчастных утешать людей?

И девы труп он оживляет

Душою ангельской своей.

И, чудо! кровь в груди остылой

Опять волнуется, кипит;

И взор, волшебной полон силой,

В тени ресниц ее горит.

Так ангел смерти съединился

Со всем, чем только жизнь мила;

Но ум границам подчинился,

220

И власть - не та уж, как была,

И только в памяти туманной

Хранит он думы прежних лет;

Их появленье Аде странно,

Как ночью метеора свет,

И ей смешна ее беспечность

И ей грядущее темно,

И чувства, вечные как вечность,

Соединились все в одно.

Желаньям друга посвятила

Она все радости свои,

Как будто смерть и не гасила

В невинном сердце жар любви!..

Однажды на скале прибрежной,

Внимая плеск волны морской,

Задумчив, рядом с Адой нежной,

Сидел изгнанник молодой.

Лучи вечерние златили

Широкий синий океан,

И видно было сквозь туман,

Как паруса вдали бродили.

Большие черные глаза

На друга дева устремляла,'

Но в диком сердце бушевала,

Казалось, тайная гроза.

Порой рассеянные взгляды

На красный запад он кидал

И вдруг, взяв тихо руку Ады

И обратившись к ней, сказал:

"Нет! не могу в пустыне доле

Однообразно дни влачить;

Я волен - но душа в неволе:

Ей должно цепи раздробить...

Что жизнь?-давай мне чашу славы,

Хотя бы в ней был смертный яд,

Я не вздрогну - я выпить рад:

Не все ль блаженства-лишь отравы?

Когда-нибудь все должен я

Оставить ношу бытия...

Скажи, ужель одна могила

221

Ничтожный в мире будет след

Того, чье сердце столько лет

Мысль о ничтожестве томила?

И мне покойну быть - о нет!..

Взгляни: за этими горами

С могучим войском под шатрами

Стоят два грозные царя;

И завтра, только что заря

Успеет в облаках проснуться,

Труба войны и звук мечей

В пустыне нашей раздадутся.

И к одному из тех царей

Идти как воин я решился,

Но ты не жди, чтоб возвратился

Я побежденным. Нет, скорей

Волна, гонимая волнами

По- бесконечности морей,

В приют родимых камышей

Воротится. Но если с нами

Победа будет, я принесть

Клянусь тебе жемчуг и злато,

Себе одну оставлю честь...

И буду счастлив, и тогда-то

Мы заживем с тобой богато...

Я знаю: никогда любовь

Геройский меч не презирала,

Но если б даже ты желала...

Мой друг, я должен видеть кровь!

Верь: для меня ничто угрозы

Судьбы коварной и слепой.

Как? ты бледнеешь?.. слезы? слезы?.

Об чем же плакать, ангел мой?"

И ангел-дева отвечает:

"Видал ли ты, как отражает

Ручей склонившийся цветок?

Когда вода не шевелится, 1

Он неподвижно в ней глядится,

Но если свежий ветерок

Волну зеленую встревожит

И всколебается волна,

Ужели тень цветочка может

222

Не колебаться, как она?

Мою судьбу с твоей судьбою

Соединил так точно рок,

Волна - твой образ, мой - цветок.

Ты грустен, - я грустна с тобою.

Как знать? - быть может, этот час

Последний счастливый для нас!.."

Зачем в долине сокровенной

От миртов дышит аромат? Зачем?..

Властители вселенной,

Природу люди осквернят.

Цветок измятый обагрится

Их кровью, и стрела промчится

На место птицы в небесах,

И солнце отуманит прах.

Крик победивших, стон сраженных

Принудят мирных соловьев

Искать в пределах отдаленных

Иных долин, других кустов,

Где красный день, как ночь, спокоен,

Где их царицу, их любовь,

Не стопчет розу мрачный воин

И обагрить не может кровь.

Чу!.. топот... пыль клубится тучей,

И вот звучит труба войны,

И первый свист стрелы летучей

Раздался в каждой стороне!

Новорожденное светило

С лазурной неба вышины

Кровавым .блеском озарило

Доспехи ратные бойцов.

Меж тем войска еще сходились

Все ближе, ближе-и сразились;

И треску копий и щитов,

Казалось, сами удивились.

Но мщенье - царь в душах людей

И удивления сильней.

223

Была ужасна эта встреча,

Подобно встрече двух громов

В грозу меж дымных облаков.

С успехом равным длилась сеча,

И все теснилось. Кровь рекой

Лилась везде, мечи блистали,

Как тени знамена блуждали

Над каждой темною толпой,

И с криком смерти роковой

На трупы трупы упадали...

Но отступает, наконец,

Одна толпа; и побежденный

Уж не противится боец;

И по траве окровавленной

Скользит испуганный беглец.

Один лишь воин, окруженный

Враждебным войском, не хотел

Еще бежать. Из мертвых тел

Вокруг него была ограда...

И тут остался он один.

Он не был царь иль царский сын,

Хоть одарен был силой взгляда

И гордой важностью чела.

Но вдруг коварная стрела

Пронзила витязя младого,

И шумно навзничь он упал,

И кровь струилась... и ни слова

Он, упадая, не сказал,

Когда победный крик раздался,

Как погребальный крик, над ним,

И мимо смелый враг промчался,

Огнем пылая боевым.

На битву издали взирая

С горы кремнистой и крутой,

Стояла Ада молодая

Одна, волнуема тоской,

Высоко перси подымая,

Боязнью сердце билось в ней,

Всечасно слезы набегали

На очи, полные печали...

224

О боже! - Для таких очей

Кто не пожертвовал бы славой?

Но Зораиму был милей

Девичьей ласки путь кровавый!

Безумец! ты цены не знал

Всему, всему, чем обладал,

Не ведал ты, что ангел нежный

Оставил рай свой безмятежный,

Чтоб сердце Ады оживить;

Что многих он лишил отрады

В последний миг, чтоб усладить

Твое страданье. Бедной Ады

Мольбу отвергнул хладно' ты;

Возможно ль? ангел красоты

Тебе, изгнанник, не дороже

Надменной и пустой мечты?..

Она глядит и ждет... но что же?

Давно уж в поле тишина,

Враги умчались за врагами,

Лишь искаженными телами

Долина битвы устлана...

Увы! где ангел утешенья?

Где вестник рая молодой?

Он мучим страстию земной

И не услышит их моленья...

Уж солнце низко-Ада ждет...

Все тихо вкруг... он все нейдет!..

Она спускается в долину

И видит страшную картину.

Идет меж трупов чуть дыша;

Как у невинного пред казнью,

Надеждой, смешанной с боязнью,

Ее волнуется душа.

Она предчувствовать страшится,

И с каждым шагом воротиться

Она желала б; но любовь

Превозмогла в ней ужас вновь;

Бледны ланиты девы милой,

На грудь склонилась голова...

И вот недвижна! Такова

225

Была б лилея над могилой!

Где Зораим? Что, если он

Убит? - но чей раздался стон?

Кто этот раненный стрелою

У ног красавицы? Чей глас

Так сильно душу в ней потряс?

Он мертвых окружен грядою,

Но час кончины и над ним...

Кто ж он?-Свершилось!-Зораим.

"Ты здесь? теперь? - и ты ли, Ада?

Ах, твой приход мне не отрада!

Зачем? - Для ужасов войны

Твои глаза не созданы,

Смерть не должна быть их предметом;

Тебя излишняя любовь

Вела сюда - что пользы в этом?..

Лишь я хотел увидеть кровь

И вижу... и приход мгновенья,

Когда усну, без сновиденья.

Никто-я сам тому виной...

Я гибну! Первою звездой

Нам возвестит судьба разлуку.

Не бойся крови, дай мне руку:

Я виноват перед тобой...

Прости! Ты будешь сиротой,

Ты не найдешь родных, ни крова,

И даже-на груди другого

Не будешь счастлива опять:

Кто может дважды счастье знать?

Мой друг! к чему твои лобзанья

Теперь столь полные огня?

Они не оживят меня

И увеличат лишь страданья,

Напомнив, как я счастлив был;

О, если б, если б я забыл,

Что в мире есть воспоминанья!

Я чувствую, к груди моей

Все ближе, ближе смертный холод.

О, кто б подумал, как я молод!

226

Как много я провел бы дней

С тобою, в тишине глубокой,

Под тенью пальм береговых,

Когда б сегодня рок жестокой

Не обманул надежд моих!.. .

Еще в стране моей родимой

Гадатель мудрый, всеми чтимый,

Мне предсказал, что час придет

И громкий подвиг совершу я,

И глас молвы произнесет

Мое названье, торжествуя,

Но..." Тут, как арфы дальней звон,

Его слова невнятны стали,

Глаза всю яркость потеряли

И ослабел приметно он...

Страдальцу Ада не внимала,

Лишь молча крепко обнимала,

Забыв, что у нее уж нет

Чудесной власти прежних лет;

Что поцелуй ее бессильный,

Ничтожный, как ничтожный звук,

Не озаряет тьмы могильной,

Не облегчит последних мук.

Меж тем на своде отдаленном

Одна алмазная звезда

Явилась в блеске неизменном,

Чиста, прекрасна как всегда,

И мнилось: луч ее не знает,

Что на земле он озаряет:

Так он игриво нисходил

На жертву тленья и могил.

И Зораим хотел напрасно

Последним ласкам отвечать;

Все, все,, что может он сказать

Уныло, мрачно, - но не страстно!

Уж пламень слез ее не жжет

Ланиты хладные как лед,

Уж тихо каплет кровь из раны;

И с. криком, точно дух ночной,

Над ослабевшей головой

15* 227

Летает коршун, гость незваный.

И грустно юноша взглянул

На отдаленное светило,

Взглянул он в очи деве милой,

Привстал - и вздрогнул - и вздохнул

И умер. С синими губами

И с побелевшими глазами,

Лик - прежде нежный - был страшней

Всего, что страшно для людей.

Чья тень прозрачной мглой одета,

Как заблудившийся луч света,

С земли возносится туда,

Где блещет первая звезда?

Венец играет серебристый

Над -тихим, радостным челом,

И долго виден след огнистый

За нею в сумраке ночном...

То ангел смерти, смертью тленной

От уз земных освобожденный!..

Он тело девы бросил в прах:

Его отчизна в небесах. .

Там все, что он. любил земного,

Он встретит и полюбит снова!..

Все. тот же он, и власть его

Не изменилась ничего;

Прошло печали в нем волненье,

Как улетает призрак сна,

И только хладное презренье

К земле оставила она:

За гибель друга в нем осталось

Желанье миру мстить всему;

И ненависть к другим, казалось,

Была любовию к нему.

Все тот же он - и бесконечность,

Как мысль, он может пролетать

И может взором измерять

Лета, века и даже вечность.

Но ангел смерти молодой

Простился с прежней добротой;

228

Людей узнал он: "Состраданья

Они не могут заслужить;

Не награжденье-наказанье

Последний миг их должен быть.

Они коварны и жестоки,

Их добродетели-пороки,

И жизнь им в тягость с юных лет..."

Так думал он - зачем же нет?..

Его неизбежимой встречи

Боится каждый с этих пор;

Как меч - его пронзает взор;

Его приветственные речи

Тревожат нас, как злой укор,

И льда хладней его объятье,

И поцелуй его-проклятье!..

МОРЯК

Отрывок

O'er the glad waters of the dark

blue sea, Our thoughts as boundless, and

our souls as free, Far as the breeze can bear, the

billows foam, Survey our empire, and behold

our home.

"The Corsair", i. Byron'.

В семье безвестной я родился

Под небом северной страны,

И рано, рано приучился

Смирять усилия волны!

О детстве говорить не стану.

Я подарен был океану,

Как лишний в мире, в те года

Беспечной смелости, когда

Над радостными волнами синего моря

Наши мысли так же безграничны, а души так же свободны, как оно;

Куда бы ни занес нас ветер и где бы ни пенились

волны - Там наши владения, там наша родина.

*"Корсар". Лорд Байрон (англ.).

Нам все равно, земля иль море,

Родимый или чуждый дом;

Когда без радости поем,

И, как раба, мы топчем горе,

Когда мы ради все отдать,

Чтоб вольным воздухом дышать.

Я волен был в моей темнице,

В полуживой тюрьме моей;

Я все имел, что надо птице:

Гнездо на мачте меж снастей!

Как я могущ себе казался,

Когда на воздухе качался,

Держась упругою рукой За па

рус иль канат сырой;

Я был меж небом и волнами,

На облака и вниз глядел,

И не смущался, не робел,

И, все окинувши очами,

Я мчался выше - о! тогда

Я счастлив был, да, счастлив, да!

Найдите счастье мне другое!

Родными был оставлен я;

Мои кров стал - небо голубое,

Корабль стал-родина моя:

Я с ним тогда не расставался,

Я, как цепей, земли боялся;

Не ведал счету я друзьям:

Они всегда теснились к нам,

Катились следом, забегали,

Шумя, толкаяся, вперед,

И нам нестись по лону вод,

Казалось, запретить желали;

Но это шутка лишь была,

Они не делали нам зла.

Я их угадывал движенья,

Я понимал их разговор,

Живой и полный выраженья;

238

В нем были ласки и укор,

И был звучней тот звук чудесный,

Чем ветра вой и шум древесный!

И каждый вечер предо мной

Они в одежде парчевой,

Как люди, гордые являлись;

Обворожен, я начал им

Молиться, как богам морским,

И чувства прежние умчались

С непостижимой быстротой

Пред этой новою мечтой!..

Мир обольстительный и странный,

Мир небывалый, но живой,

Блестящий вместе и туманный,

Тогда открылся предо мной;

Все оживилось: без значенья

Меж тучек не было движенья,

И в море каждая волна

Была душой одарена;

Безумны были эти лета!

Но что ж? ужели был смешней

Я тех неопытных людей,

Которые, в пустыне света

Блуждая, думают найти

Любовь и душу на пути?

Все чувства тайной мукой полны;

И всякий плакал, кто любил:

Любил ли он морские волны,

Иль сердце женщинам дарил!

Покрывшись пеною рядами,

Как серебром и жемчугами,

Несется гордая волна,

Толпою слуг окружена;

Так точно дева молодая

Идет, гордясь, между рабов,

Их скромных просьб, их нежных слов

Не слушая, не понимая!

Но вянут девы в тишине,

А волны, волны все одне.

239

Я обожатель их свободы!

Как я в душе любил всегда

Их бесконечные походы

Бог весть откуда и куда;

И в час заката молчаливый

Их раззолоченные гривы,

И бесполезный этот шум,

И эту жизнь без дел и дум,

Без родины и без могилы,

Без наслажденья и без мук;

Однообразный этот звук,

И, наконец, все эти силы,

Употребленные на то,

Чтоб малость обращать в ничто!

Как я люблю их дерзкий шепот

Перед летучим кораблем;

Их дикий плеск, упрямый ропот,

Когда утес, склонись челом,

Все их усилья презирает,

Не им грозит, не им внимает;

Люблю их рев, и тишину,

И эту вечную войну

С другой стихией, с облаками,

С дождем и вихрем! Сколько раз

На корабле, в опасный час,

Когда летала смерть над нами,

Я в ужасе творца молил,

Чтоб океан мой победил!

Измаил-Бей Восточная повесть

Опять явилось вдохновенье

Душе безжизненной моей

И превращает в песнопенье

Тоску, развалину страстей.

Так, посреди чужих степей,.

Подруг внимательных не зная,

Прекрасный путник, птичка рая

Сидит на дереве сухом,

Блестя лазоревым крылом;

Пускай ревет, бушует вьюга...

Она поет лишь об одном,

Она поет о солнце юга!..

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

So moved on earth Circassia's daughter The loveliest bird of Franguestan!

"The Olacur". Byron '.

1

Приветствую тебя, Кавказ седой!

Твоим горам я путник не чужой:

Они меня в младенчестве носили

Так шествовала по земле дочь

Черкесии, Прелестнейшая птица 'Франгистана

"Гяур". 5 пирон (англ.).

241

И к небесам пустыни приучили.

И долго мне мечталось с этих пор

Все небо юга да утесы гор.

Прекрасен ты, суровый край свободы,

И вы, престолы вечные природы,

Когда, как дым синея, облака

Под вечер к вам летят издалека,

Над вами вьются, шепчутся как тени,

Как над главой огромных привидений

Колеблемые перья, - и луна

По синим сводам странствует одна.

Как я любил, Кавказ мой величавый,

Твоих сынов воинственные нравы,

Твоих небес прозрачную лазурь

И чудный вой мгновенных, громких бурь,

Когда пещеры и холмы крутые

Как стражи окликаются ночные;

И вдруг проглянет солнце, и поток

Озолотится, и степной цветок,

Душистую головку поднимая,

Блистает, как цветы небес и рая...

В вечерний час дождливых облаков

Я наблюдал разодранный покров;

Лиловые, с багряными краями,

Одни еще грозят, и над скалами

Волшебный замок, чудо древних дней,

Растет в минуту; но еще скорей

Его рассеет ветра дуновенье!

Так прерывает резкий звук цепей

Преступного страдальца сновиденье,

Когда он зрит холмы своих полей...

Меж тем белей, чем горы снеговые,

Идут на запад облака другие

И, проводивши день, теснятся в ряд,

Друг через друга светлые глядят

Так весело, так пышно и беспечно,

Как будто жить и нравиться им вечно!..

242

И дики тех ущелий племена,

Им бог-свобода, их закон-война,

Они растут среди разбоев тайных,

Жестоких дел и дел необычайных;

Там в колыбели пеови матерей

Пугают русским именем детей;

Там поразить врага не преступленье;

Верна там дружба, но вернее мщенье;

Там за добро - добро, и кровь - за кровь,

И ненависть безмерна, как любовь.

Темны преданья их. Старик чеченец,

Хребтов Казбека бедный уроженец,

Когда меня чрез горы провожал,

Про старину мне повесть рассказал.

Хвалил людей минувшего он века,

Водил меня под камень Росламбека,

Повисший над извилистым путем,

Как будто бы удержанный аллою

На воздухе в падении своем,

Он весь оброс зеленою травою;

И не боясь, что камень упадет,

В его тени, храним от непогод,

Пленительней, чем голубые очи

У нежных дев ледяной полуночи,

Склоняясь в жар на длинный стебелек,

Растет воспоминания цветок!..

И под столетней мшистою скалою

Сидел чечен однажды предо мною; .

Как серая скала, седой старик, ;

Задумавшись, главой своей поник...

Быть может, он о родине молился!

И, странник чуждый, я прервать

страшился Его молчанье и молчанье скал:

Я их в тот час почти не различал!

243

Его рассказ, то буйный, то печальный,

Я вздумал перенесть на север дальный:

Пусть будет странен в нашем он краю,

Как слышал, так его передаю!

Я не хочу, незнаемый толпою,

Чтобы как тайна он погиб со мною;

Пускай ему не внемлют, до конца

Я доскажу! Кто с гордою душою

Родился, тот не требует венца;

Любовь и песни-вот вся жизнь певца;

Без них она пуста, бедна, уныла,

Как небеса без туч и без светила!..

Давным-давно, у чистых вод,

Где по кремням Подкумок мчится,

Где за Машуком день встает ',

А за крутым Бешту садится 2,

Близ рубежа.чужой земли

Аулы мирные цвели,

Гордились дружбою взаимной;

Там каждый путник находил

Ночлег и пир гостеприимный;

Черкес счастлив и .волен был.

Красою чудной за горами

Известны были девы их,

И старцы с белыми власами

Судили распри молодых,

Весельем песни их дышали!

Они тогда еще не знали

Ни золота, ни русской стали!

Не вое судьба голубит 'нас

Всему свой день, всему свой час.

Однажды, - солнце закатилось,

Туман белел уж под горой,

], 2 Две главные горы. (Прим. Лермонтова.) 244

Но в эту ночь аулы, мнилось,

Не знали тишины ночной.

Стада теснились и шумели,

Арбы тяжелые скрыпели,

Трепеща, жены близ мужей

Держали плачущих детей,

Отцы их, бурками одеты,

Садились молча на коней,

И заряжали пистолеты,

И на костре высоком жгли,

Что взять с собою не могли!

Когда же день новорожденный

Заветный озарил курган,

И мокрый утренний туман

Рассеял ветер пробужденный,

Он обнажил подошвы гор,

Пустой аул, пустое поле,

Едва дымящийся костер

И свежий след колес - не боле.

Но что могло заставить их

Покинуть прах отцов своих

И добровольное изгнанье

Искать среди пустынь чужих?

Гнев Магомета? Прорицанье?

О нет! Примчалась как-то весть,

Что к ним подходит враг опасный,

Неумолимый и ужасный,

Что все громам его подвластно,

Что сил его нельзя и счесть.

Черкес удалый в битве правой

Умеет умереть со славой,

И у жены его младой

Спаситель есть - кинжал двойной;

И страх насильства и могилы

Не мог бы из родных степей

Их удалить: позор цепей

Несли к ним вражеские силы!

Мила черкесу тишина,

Мила родная сторона,

245

Но вольность, вольность для героя

Милей отчизны и покоя.

"В насмешку русским и в укор

Оставим мы утесы .гор;

Пусть на тебя, Бешту суровый, .

Попробуют надеть оковы",

Так думал каждый; и Бешту

Теперь их мысли понимает,

На русских злобно юн взирает,

Иль облаками одевает

Вершин кудрявых красоту.

Меж тем летят за годом годы,

Готовят мщение народы,

И пятый год уж настает,

А кровь джяуров не течет.

В необитаемой пустыне

Черкес бродящий отдохнул,

Построен новый был аул

(Его следов не видно ныне).

Старик и воин молодой

Кипят отвагой и враждой.

Уж Росламбек с брегов.

Кубани Князей союзных поджидал;

Лезгинец, слыша голос брани,

Готовит стрелы и кинжал;

Скопилась месть их роковая

В тиши над дремлющим -врагом:

Так летом глыба снеговая,

Цветами радуги блистая,

Висит, прохладу обещая,

Над беззаботным табуном...

В тот самый год, осенним днем,

Между Железной ' и Змеиной2, *

Где чуть приметный путь лежал,

*Две горы, находящиеся рядом с Бешту. {Прим. Лермонтова.)

Цветущей, узкою долиной

Тихонько всадник проезжал.

Кругом, налево и направо,

Как бы остатки пирамид,

Подъемлясь к небу величаво,

Гора из-за горы глядит;

И дале царь их пятиглавый,

Туманный, сизо-голубой,

Пугает чудной вышиной.

Еще небесное светило

Росистый луг не обсушило.

Со скал гранитных над путем

Склонился дикий виноградник,

Его серебряным дождем

Осыпан часто конь и всадник.

Но вот остановился он.

Как новой мыслью поражен,

Смущенный взгляд кругом обводит,

Чего-то, мнится, не находит;

То пустит он коня стремглав,

То остановит и, пристав

На стремена, дрожит, пылает.

Все пусто! Он с коня слезает,

К земле сырой главу склоняет

И слышит только шелест трав.

Все одичало, онемело.

Тоскою грудь его полна...

Скажу ль? За кровлю сакли белой

За близкий топот табуна

Тогда он мир бы отдал целый!..:

12

Кто ж этот путник? русский? нет.

На нем чекмень, простой бешмет,

Чело под шапкою косматой;

Ножны кинжала, пистолет

247

Блестят насечкой небогатой;

И перетянут он ремнем,

И шашка чуть звенит на нем;

Ружье, мотаясь за плечами,"

Белеет в шерстяном чехле;

И как же горца на седле

Не различить мне с казаками?

Я не ошибся - он черкес!

Но смуглый цвет почти исчез

С его ланит; снега и вьюга

И холод северных небес,

Конечно, смыли краску юга,

Но видно все, что он черкес!

Густые брови, взгляд орлиный,

Ресницы длинны и черны, ' "

Движенья быстры и вольны;

Отвергнул он обряд чужбины,

Не сбрил бородки и усов,

И блещет белый ряд зубов,

Как брызги пены у брегов;

Он, сколько мог, привычек, правил

Своей отчизны не оставил...

Но горе, горе, если он,

Храня людей суровых мненья,

Развратом, ядом просвещенья

В Европе душной заражен!

Старик для чувств и наслажденья,

Без седины между волос,

Зачем в страну, где все так живо,

Так неспокойно, так игриво,

Он сердце мертвое принес?..

18

Как наши юноши, он молол.

И хладен блеск его очей.

Поверхность темную морей

Так покрывает ранний холод

Корой ледяною своей

До первой бури. Чувства, страсти,

В очах навеки догорев,

248

Таятся, как в пещере лев,

Глубоко в сердце; но их власти

Оно никак не избежит.

Пусть будет это сердце камень

Их пробужденный адский пламень

И камень углем раскалит!

и

И все прошедшее явилось,

Как тень умершего, ему;

Все с этих пор переменилось,

Бог весть и как и почему!

Он в поле выехал пустое,

Вдруг слышит выстрел - что такое?

Как будто на смех, звук один,.

Жилец ущелий и стремнин,

Трикраты отзыв повторяет.

Кинжал свой путник вынимает,

И вот, с винтовкой без штыка

В кустах он видит казака;

Пред ним фазан окровавленный,

Росою с листьев окропленный,

Блистая радужным хвостом,

Лежал в тразе пробит свинцом.

И ближе путник подъезжает

И чистым русским языком:

"Казак, скажи мне, - вопрошает,

Давно ли пусто здесь кругом?"

"С тех пор, как русских устрашился

Неустрашимый твой народ!

В чужих горах от нас он скрылся.

Тому сегодня пятый год".

Казак умолк, но что с тобою,

Черкес? зачем твоя рука

Подъята с шашкой роковою?

Прости улыбку казака!

Увы! свершилось наказанье...

249

В крови, без чувства, без дыханья,

Лежит насмешливый казак.

Черкес глядит на лик холодный,

В нем пробудился дух природный

Он пощадить не мог никак,

Он удержать не мог удара.

Как в тучах зарево пожара,

Как лава Этны по полям,

Больной румянец по щекам

Его разлился; и блистали

Как лезвее кровавой стали

Глаза его, и в этот миг

Душа и ад - все было в них.

Оборотясь, с улыбкой злобной

Черкес на север кинул взгляд;

Ничто, ничто смертельный яд

Перед улыбкою подобной!

Волною, поднялася грудь,

Хотел он и не мог вздохнуть,

Холодный пот с чела крутого .

Катился,-но из уст ни слова!

is

И вдруг очнулся он, вздрогнул,

К луке припал, коня толкнул.

Одно мгновенье на кургане

Он черной птицею мелькнул,

И скоро скрылся весь в тумане.

Чрез камни конь его несет,

Он не глядит и не боится;

Так быстро скачет только тот,

За кем раскаяние мчится!..

Куда черкес направил путь?

Где отдохнет младая грудь,

И усмирится дум волненье?

Черкес не хочет отдохнуть

Ужели отдыхает мщенье?

Аул, где детство он провел,

Мечети, кровы мирных сел

Все уничтожил русский воин.

Нет, нет, не будет он спокоен,

Пока из белых их костей

Векам грядущим в поученье

Он не воздвигнет мавзолей

И так отметит за униженье

Любезной родины своей.

"Я знаю вас,-.он шепчет,-знаю,

И вы узнаете меня;

Давно уж вас я презираю;

Но вашу кровь пролить желаю

Я только с нынешнего дня!"

Он бьет и дергает коня,

И конь летит, как ветер степи;

Надулись ноздри, блещет взор,

И уж в виду зубчаты цепи

Кремнистых бесконечных гор,

И Шат. подъемлется за ними

С двумя главами снеговыми,

И путник мнит: "Недалеко,

В час прискачу я к ним легко!"

Пред ним, с оттенкой голубою,

Полувоздушною стеною

Нагие тянутся хребты;

Неверны, странны как мечты,

То разойдутся - то сольются...

Уж час прошел, и двух уж нет!

Они над путником смеются,

Они едва меняют цвет!

Бледнеет путник от досады,

Конь непривычный устает;

Уж солнце к западу идет,

И больше в воздухе прохлады,

А все пустынные громады,

Хотя и выше и темней,

Еще загадка для очей.

251

Но вот его, подобно туче,

Встречает крайняя гора;

Пестрей восточного ковра

Холмы кругом, все выше, круче;

Покрытый пеной до ушей,

Здесь начал конь дышать вольней.

И детских лет воспоминанья

Перед черкесом пронеслись,

В груди проснулися желанья,

Во взорах слезы родились.

Погасла ненависть на время,

И дум неотразимых бремя

От сердца, мнилось, отлегло;

Он поднял светлое чело,

Смотрел и внутренне гордился,

Что он черкес, что здесь родился

Меж скал незыблемых один,

Забыл он жизни скоротечность,

Он, в мыслях мира властелин,

Присвоить бы желал их вечность.

Забыл он все, что испытал,

Друзей, врагов, тоску изгнанья

И, как невесту в час свиданья,

Душой природу обнимал!..

го

Краснеют сизые вершины, Лучом зари освещены;

Давно расселины темны;

Катясь чрез узкие долины, Туманы сонные легли, И только топот лошадиный, Звуча, теряется вдали. Погас, бледнея, день осенний;

Свернув душистые листы, Вкушают со'н без сновидений Полузавядшие цветы;

И в час урочный молчаливо

252

Из-под камней ползет змея, Играет, нежится лениво, И серебрится чешуя Над перегибистой спиною:

Так сталь кольчуги иль копья (Когда забыты после бою Они на поле роковом), В кустах найденная луною, Блистает в сумраке ночном.

si

Уж поздно, путник одинокой Оделся буркою широкой. За дубом низким и густым Дорога скрылась, ветер дует;

Конь спотыкается под ним, Храпит, как будто гибель чует, И встал!.. Дивится, слез седок И видит пропасть пред собою, А там, на дне ее, поток Во мраке бешеной волною Шумит. (Слыхал я этот шум, В пустыне ветром разнесенный, И много пробуждал он дум В груди, тоской опустошенной.) В недоуменье над скалой Остался странник утомленный;

Вдруг видит он, в дали пустой Трепещет огонек, и снова Садится на коня лихого;

И через силу скачет конь Туда, где светится огонь.

22

Пе дух коварства и обмана Манил трепещущим огнем, Не очи злобного шайтана Светилися в ущелье том:

Две сакли белые, простые,

253

Таятся мирно за холмом, .Чернеют крыши земляные, С краев ряды травы густой Висят зеленой бахромой, А ветер осени сырой Поет им песни неземные;

Широкий окружает двор Из кольев и ветвей забор, Уже нагнутый, обветшалый;

Все в мертвый сон погружено -'

Одно лишь светится окно!..

Заржал черкеса конь усталый,

Ударил о землю ногой,

И отвечал ему другой...

Из сакли кто-то выбегает,

Идет - великий Магомет

К нам гостя, верно, посылает.

"Кто здесь?" - "Я странник!" - был ответ"

И больше спрашивать не хочет,

Обычай прадедов храня,

Хозяин скромный. Вкруг коня

Он сам заботится, хлопочет,

Он сам снимает весь прибор

И сам ведет его на двор.

Меж тем приветно в сакле дымной Приезжий встречен стариком;

Сажая гостя пред огнем, Он руку жмет гостеприимно. Блистает по стенам кругом Богатство горца: ружья, стрелы, Кинжалы с набожным стихом, В углу башльж убийцы белый И плеть меж буркой и седлом. Они заводят речь - о воле, О прежних днях, о бранном поле;

Кипит, кипит беседа их, И носятся в мечтах живых Они к грядущему, к былому;

254

Проходит неприметно час - Они сидят! и в первый раз, Внимая странника рассказ, Старик дивится молодому.

24

Он сам лезгинец; уж давно (Так было' небом суждено) Не зрел отечества. Три сына И дочь младая с ним живут. При них молчит еще кручина, И бедный мил ему приют. . Когда горят ночные звезды, Тогда пускаются в разъезды Его лихие сыновья:

Живет добычей вся семья! Они повсюду страх приносят:' Украсть, отнять им все равно;

Чихирь и мед кинжалом просят

И пулей платят за пшено,

Из табуна ли, из станицы

Любого уведут коня;

Они боятся только дня,

И их владеньям нет границы!

Сегодня дома лишь один

Его любимый старший сын.

Но слов хозяина не слышит

Пришелец! он почти не дышит,

Остановился быстрый взор,

Как в миг паденья метеор:

Пред ним, под видом девы гор,

Создание земли и рая,

Стояла пери молодая!

25

И кто. б, ее увидев, молвил: нет!

Кто прелести небес иль даже след

Небесного, рассеянный лучами

В улыбке уст, в движенье черных глаз,

255

Все, что так дружно с первыми мечтами,

Все, что встречаем в жизни только раз,

Не отличит от красоты ничтожной,

От красоты земной, нередко ложной?

И кто, кто скажет, совесть заглуша:

Прелестный лик, но хладная душа!

Когда он вдруг увидит пред собою

То, что сперва почел бы он душою,

Освобожденной от земных цепей,

Слетевшей в мир, чтоб утешать людей!

Пусть, подойдя, лезгинку он узнает;

В ее чертах земная жизнь играет,

Восточная видна в ланитах кровь;

Но только удалился образ милый

Он станет сомневаться в том, что было.

И заблужденью он поверит вновь!

Нежна - как пери молодая,

Создание земли и рая,

Мила - как нам в краю чужом

Меж звуков языка чужого

Знакомый звук, родных два слова!

Так утешительно мила,

Как древле узнику была

На сумрачном окне темницы

Простая песня вольной птицы,

Стояла Зара у огня!

Чело немножко на клоня,

Она стояла гордо, ловко;

В ее наряде простота

Но также вкус! Ее головка

Платком прилежно обвита;

Из-под него до груди нежной

Две косы темные небрежно

Бегут; уж, верно, час она

Их расплетала, заплетала!

Она понравиться желала:

Как в этом женщина видна!

256

?7

Рукой дрожащей, торопливой

Она поставила стыдливо

Смиренный ужин пред отцом

И улыбнулась; и потом

Уйти хотела; и не знала,

Идти ли? Грудь ее порой

Покров приметно поднимала;

Она послушать бы желала,

Что скажет путник молодой.

Но он молчит, блуждают взоры:

Их привлекает лезвее

Кинжала, ратные уборы;

Но взгляд последний на нее

Был устремлен! смутилась дева,

Но, не боясь отцова гнева,

Она осталась, - и опять

Решилась путнику внимать...

И что-то ум его тревожит;

Своих неконченых речей

Он оторвать от уст не может,

Смеется - но больших очей

Давно не обращает к ней;

Смеется, шутит он, - но хладный,.

Печальный смех нейдет к нему.

Замолкнет он - ей вновь досадно"

Сама не знает почему.

Черкес ловил сначала жадно

Движенье глаз ее живых;

И, наконец, остановились

Глаза, которые резвились,

Ответа ждут, к нему склонились,

А он забыл, забыл о них!

Довольно! этого удара

Вторично дева не снесет:

Ему мешает, видно, Зара?

Она уйдет! Она уйдет!..

257

Кто много странствовал по свету,

Кто наблюдать его привык,

Кто затвердил страстей примету,

Кому известен их язык,

Кто рано брошен был судьбою

Меж образованных людей

И, как они, с своей рукою

Не отдавал души своей,

Тот пылкой женщины пристрастье '

Не почитает уж за. счастье,

Тот с сердцем диким и простым

И с чувством некогда святым

Шутить боится. Он улыбкой

Слезу старается встречать,

Улыбке хладно отвечать;

Коль обласкает - так ошибкой!

Притворством вечным утомлен,

Уж и себе не верит он;

Душе высокой не. довольно

Остатков юности своей.

Вообразить еще ей больно,

Что для огня нет пищи в ней.

Такие люди в жизни светской

Почти всегда причина зла,

Какой-то робостию детской

Их отзываются дела:

И обольстить они не смеют

И вовсе кинуть не умеют!

И часто думают они,

Что их излечит край далекий,

Пустыня, вид горы высокой

Иль тень долины одинокой,

Где юности промчались дни;

Но ожиданье их напрасно:

Душе все внешнее подвластно!

29

Уж милой Зары в сакле нет.

Черкес глядит ей долго вслед

И мыслит: "Нежное созданье!

258

Едва из детских вышла лет,

А есть уж слезы и желанья!

Бессильный, светлый луч зари,

На темной туче не гори:

На ней твой блеск лишь помрачится,,

Ей ждать нельзя, она умчится!

Еще не знаешь ты, кто я. Утешься!

Нет, не мирной доле,

Но битвам, родине и воле

Обречена судьба моя.

Я б мог нежнейшею любовью

Тебя любить; но над тобой

Хранитель, верно, неземной:

Рука, обрызганная кровью,

Должна твою ли руку жать?

Тебя ли греть моим объятьям?

Тебя ли станут целовать

Уста, привыкшие к проклятьям?"

В1

Пора! Яснеет уж восток,

Черкес проснулся, в путь готовый.

На пепелище огонек Еще синел.

Старик суровый Его раздул, пшено сварил,

Сказал, где лучшая дорога,

И сам до ветхого порога

Радушно гостя проводил.

И странник медленно выходит,

Печалью тайной угнетен;

О юной деве мыслит он...

И кто ж коня ему подводит?

83

Уныло Зара перед ним

Коня походного держала

И тихим голосом своим,

17"" 259

Подняв глаза к нему, сказала:

"Твой конь готов! моей рукой

Надета бранная уздечка,

И серебристой чешуей

Блестит кубанская насечка,

И бурку черную ремнем

Я привязала за седлом;

Мне это дело ведь не ново;

Любезный странник, все готово!

Твой конь прекрасен; не страшна

Ему утесов крутизна,

Хоть вырос он в краю далеком;

В нем дикость гордая видна,

И лоснится его спина,

Как камень, сглаженный потоком;

Как уголь, взор его блестит,

Лишь наклонись - он полетит;

Его я гладила, ласкала,

Чтобы тебя он,' путник, спас

От вражей шашки и кинжала

В степи глухой, в недобрый час!

Но погоди в стальное стремя

Ступать поспешною ногой;

Послушай, странник молодой,

Как знать? быть может, будет время,

И ты на милой стороне

Случайно вспомнишь обо мне;

И если чаша пированья

Кипит, блестит в руке твоей,

То не ласкай воспоминанья,

Гони от сердца поскорей;

Но если эта мысль родится,

Но если образ мой приснится

Тебе в страдальческую ночь:

Услышь, услышь мое моленье!

Не презирай то сновиденье,

Не отгоняй те мысли прочь!

260

8t

Приют наш мал, зато спокоен;

Его не тронет русский воин,

И что им взять? - пять-шесть коней

Да наши грубые одежды?

Поверь ты скромности моей,

Откройся мне: куда надежды

Тебя коварные влекут?

Чего искать? - останься тут,

Останься с нами, добрый странник!

Я вижу ясно - ты изгнанник,

Ты от земли своей отвык,

Ты позабыл ее язык.

Зачем спешишь к родному краю,

И что там ждет тебя? - не знаю.

Пусть мой отец твердит порой,

Что без . малейшей укоризны

Должны мы жертвовать собой

Для непризкательной отчизны:

По мне отчизна только там,

Где любят нас, где верят нам1

88

Еще туман белеет в поле,

Опасен ранний хлад вершин...

Хоть день один, хоть час один,

Послушай, час один, не боле,

Пробудь, жестокий, близ меня?

Я покормлю еще коня,

Моя рука его отвяжет,

Он отдохнет, напьется, ляжет,

А ты у сакли здесь, в тени,

Главу мне на руку склони:

Твоих речей услышать звуки

Еще желала б я хоть раз:

Не удержу ведь счастья час,

Не прогоню ведь час разлуки?..."

И Зара с трепетом в ответ

Ждала напрасно два-три слова:

261

Скрывать печали силы нет,

Слеза с ресниц упасть готова,

Увы! молчание храня,

Садится путник на коня.

Уж ехать он приготовлялся,

Но обернулся - испугался,

И, состраданьем увлечен,

Хотел ее утешить он:

"Не-обвиняй меня так строго!

Скажи, чего ты хочешь? - слез?

Я их имел когда-то много:

Их мир из зависти унес!

Но не решусь судьбы мятежной

Я разделять с душою нежной;

Свободный, раб иль властелин,

Пускай погибну я один.

Все, что меня хоть малость любят,

За мною вслед увлечено;

Мое дыханье радость губит,

Щадить - мне власти не дано!

И не простого человека

(Хотя в одежде я простой),

Утешься! Зара! пред собой

Ты видишь брата Росламбека!

Я в жертву счастье должен принести...

О! не жалей о том! - прости, прости!.."

87

Сказал, махнул рукой, и звук подков

Раздался, в отдаленье умирая.

Едва дыша, без слез, без дум, без слов

Она стоит, бесчувственно внимая,

Как будто этот дальний звук подков

Всю будущность ее унес с собою.

Зара, Зара! краткою мечтою

Ты дорожила; где ж твоя мечта?

262

Как очи полны, как душа пуста!

Одно мгновенье тяжелей другого,

Все, что прошло, ты оживляешь снова!..

По целым дням она глядит туда,

Где скрылася любви ее звезда,

Везде, везде она его находит:

В вечерних тучах милый образ бродит;

Услышав ночью топот, с ложа сна

Вскочив, дрожит и ждет его она,

И, постепенно ветром разносимый,

Все ближе, ближе топот-и все мимо!

Так метеор порой летит на нас,

И ждешь-и близок он-и вдруг погас!,

* ЧАСТЬ ВТОРАЯ *

High minds, of native pride and force,

Most deeply feel thy pangs, Remorse!

Fear, for their scourge, mean villains have,

Thou art "the torturer of the brave!

"Marmion". S. Walier-Scott*'.

Шумит Аргуна мутною волной;

Она коры не знает ледяной,

Цепей зимы и хлада не боится;

Серебряной покрыта пеленой,

Она сама между снегов родится,

И там, где даже серна не промчится,

Дитя природы, с детской простотой,

Она, резвясь, играет и катится!

Порою, как согнутое стекло,

Меж длинных трав прозрачно и светло

По гладким камням в бездну ниспадая,

I Высокие души, по природной гордости и силе,

Глубже всех чувствуют твои угрызения, Совесть!

Страх, словно бич, повелевает низкой чернью,

Ты же - истязатель смелого!

*"Мармион". С. Вальтер Скотт (англ,). 263

Теряется во мраке, и над ней

С прощальным воркованьем вьется стая

Пугливых сизых вольных голубей...

Зеленым можжевельником покрыты,

Над мрачной бездной гробовые плиты

Висят и ждут, когда замолкнет вой,

Чтобы упасть и все покрыть собой.

Напрасно ждут они! волна не дремлет.

Пусть темнота кругом ее объемлет,

Прорвет Аргуна землю где-нибудь

И снова полетит в далекий путь!

На берегу ее кипучих вод

Недавно новый изгнанный народ

Аул.построил свой - и ждал мгновенье,

Когда свершить придуманное мщечье;

Черкес готовил дерзостный набег,

Союзники сбирались потаенно,

И умный князь, лукавый Росламбек,

Склонялся перед русскими смиренно,

А между тем с отважною толпой

Станицы разорял во тьме ночной;

И, возвратясь в аул, на пир кровавый

Он пленников дрожащих приводил,

И уверял их в дружбе, и шутил,

И головы рубил им для забавы.

Легко народом править, если он

Одною общей страстью увлечен;

Не должно только слишком завлекаться,

Пред ним гордиться или с ним равняться;

Не должно мыслей открывать своих

Иль спрашивать у подданных совета,

И забывать, что лучше гор златых

Иному ласка и слова привета!

Старайся первым быть везде, всегда;

Не забывайся, будь в пирах умерен,

264

Не трогай суеверий никогда

И сам с толпой умей быть суеверен;

Страшись сначала много успевать,

Страшись- народ к победам приучать,

Чтоб в слабости своей он признавался,

Чтоб каждый миг в спасителе нуждался,

Чтоб он тебя не сравнивал ни с кем

И почитал нуждою-принужденья;

Умей отважно пользоваться всем

И не проси никак вознатражденья!

Народ-ребенок: он не хочет дать,

Не покушайся вырвать - но украдь!

У Росламбека брат когда-то был:

О нем жалеют шайки удалые:

Отцом в Россию послан Измаил,

И их надежду отняла Россия.

Четырнадцати лет оставил он

Края, где был воспитан и рожден,

Чтоб знать законы и права чужие!

Не под персидским шелковым ковром

Родился Измаил; не песнью нежной

Он усыплен был в сумраке ночном:

Его баюкал бури вой мятежный!

Когда он в первый раз открыл глаза,

Его улыбку встретила гроза!

В пещере темной, где, гонимый братом,

Убийцею коварным, Бей-Булатом,

Его отец таился много лет,

Изгнанник новый, он увидел свет!

Как лишний меж людьми, своим рожденьем

Он душу не обрадовал ничью,

И, хоть невинный, начал жизнь свою,

Как многие кончают, преступленьем.

Он материнской ласки не знавал:

265

Не у груди, под буркою согретый,

Один провел младенческие леты;

И ветер колыбель его качал,

И месяц полуночи с ним играл!

Он вырос меж землей и небесами,

Не зная. принужденья и забот;

Привык он тучи видеть под ногами,

А над собой оди.н лазурный свод;

И лишь орлы да скалы величавы

С ним разделяли юные забавы.

Он для великих создан был страстей,

Он обладал' пылающей душою,

И бури юга отразились в ней

Со всей своей ужасной красотою!..

Но к русским послан он своим отцом,

И с той поры известья нет об нем...

Горой от солнца заслоненный,

Приют изгнанников смиренный,

Между кизиловых дерев

Аул рассыпан над рекою;

Стоит отдельно каждый кров,

В тени под дымной пеленою.

Здесь в летний день, в полдневный жар,

Когда с камней восходит пар,

Толпа детей в траве играет,

Черкес усталый отдыхает;

Меж тем сидит его жена

С работой в сакле одиноко,

И песню грустную она

Поет о родине далекой:

И облака родных небес

В мечтаньях видит уж черкес!

Там луг душистей, день светлее!

Роса перловая свежее;

Там разноцветною дугой,

Развеселясь, нередко дивы

На тучах строят мост красивый,

266

Чтоб от одной скалы к другой

Пройти воздушною тропой;

Там в первый раз, еще несмелый,

На лук накладывал он стрелы...

Дни.мчатся. Начался байран,

Везде веселье, ликованья;

Мулла оставил алкоран,

И не слыхать его призванья;

Мечеть кругом освещена;

Всю ночь над хладными скала?,

Огни краснеют за огнями,

Как над земными облаками

Земные звезды; но луна,

Когда на землю взор наводит,

Себе соперниц не находит,

И, одинокая, она

По небесам в сиянье бродит!

Уж скачка кончена давно;

Стрельба затихнула: темно.

Вокруг огня, певцу внимая,

Столпилась юность удалая,

И старики седые в. ряд

С немым вниманием стоят.

На сером камне, безоружен,

Сидит неведомый пришлец.

Наряд войны ему не нужен;

Он горд и беден - он певец!

Дитя степей, любимец неба,

Без злата он, но не без хлеба.

Вот начинает: три струны

Уж забренчали под рукою,

И, живо, с дикой простотою

Запел он песню старины.

267

ЧЕРКЕССКАЯ ПЕСНЯ

Много дев у нас в горах;

Ночь и звезды в их очах;

С ними жить завидна доля,

Но еще милее воля!

Не женися, молодец,

Слушайся меня:

На те деньги, молодец,

Ты купи коня!

Кто жениться захотел,

Тот худой избрал удел,

С русским в бой он не поскачет;

Отчего? - жена заплачет!

Не женися, молодец,

Слушайся меня:

На те деньги, молодец,

Ты купи коня!

Не изменит добрый конь:

С ним - и в воду и в огонь;

Он как вихрь в степи широкой,

С ним - все близко, что далеко.

Не женися, молодец,

Слушайся меня:

На те деньги, молодец,

Ты купи коня!

10

Откуда шум? Кто эти двое?

Толпа в молчанье раздалась.

Нахмурив бровь, подходит князь,

И рядом с ним лицо чужое.

Три узденя за ними вслед.

"Велик Алла и Магомет!

258

Воскликнул князь.-Сама могила

Покорна им! в стране чужой

Мой брат храним был их рукой:

Вы узнаете ль Измаила?

Между врагами он возрос,

Но не признал он их святыни,

И в наши синие пустыни

Одну лишь ненависть принес!"

И' по долине восклицанья

Восторга дикого гремят;

Благословляя час свиданья,

Вкруг Измаила стар и млад

Теснятся, шепчут; поднимая

На плечи маленьких ребят,

Их жены смуглые, зевая,

На князя нового глядят.

Где ж Росламбек, кумир народа?

Где тот, кем славится свобода?

Один, забыт, перед огнем,

Поодаль, с пасмурным челом,

Стоял он, жертва злой досады.

Давно ли привлекал он сам

Все помышления, все взгляды?

Давно ли по его следам

Вся эта чернь, шумя, бежала?

Давно ль, дивясь его делам,

Их мать ребенку повторяла?

И что же вышло? - Измаил,

Врагов отечества служитель,

Всю эту славу погубил

Своим приездом?-и властитель,

Вчерашний гордый полубог,

Вниманья черни бестолковой

К себе привлечь уже не мог!

Ей все пленительно, что ново!

"Простынет!" - мыслит Росламбек.

Но если злобный человек

Узнал уж зависть, то не может

269

Совсем забыть ее никак;

Ее насмешливый призрак

И днем и ночью дух тревожит.

12

Война!.. Знакомый людям звук

С тех пор, как брат от братних рук

Пред алтарем погиб невинно...

Гремя, через Кавказ пустынный

Промчался клик: война! война!

И пробудились племена.

На смерть идут они охотно.

Умолк аул, где беззаботно

Недавно слушали певца;

Оружья звон, движенье стана:

Вот ныне песни молодца,

Вот удовольствия байрана!..

"Смотри, как всякий биться рад

За дело чести и свободы!..

Так точно было в наши годы.

Когда нас вел Ахмат-Булат!"

С улыбкой гордою шептали

Между собою старики,

Когда дорогой наблюдали

Отважных юношей полки;

Пора! кипят они досадой:

Что русских нет? - им крови надо!

18

Зима проходит; облака

Светлей летят по дальним сводам,

В реке глядятся мимоходом;

Но с гордым бешенством река,

Крутясь, как змей, не отвечает

Улыбке неба своего

И белых путников его

Меж тем упорно обгоняет.

И ровны, прямы, как стена,

По берегам темнеют .горы;

270

Их крутизна, их вышина

Пленяют ум, пугают взоры.

К вершинам их прицеплена

Нагими красными корнями,

Кой-где кудрявая сосна

Стоит печальна и одн-а,

И часто мрачными мечтами

Тревожит сердце: так порой

Властитель, полубог земной,

На пышном троне, окруженный

Льстецов толпою униженной,

Грустит о том, что одному

На свете равных нет ему!

14

Завоевателю преграда

Положена в долине той;

Из камней и дерев громада

Аргуну давит под собой.

К аулу нет пути иного;

И мыслят горцы: "Враг лихой!

Тебе могила уж готова!"

Но прямо враг идет на них,

И блеск орудий громовых

Далеко сквозь туман играет.

И Росламбек совет сзывает;

Он говорит: "В тиши ночной

Мы нападем на их отряды,

Как упадают водопады

В долину сонную весной...

Погибнут молча наши гости,

И их разбросанные кости,

Добыча вранов и волков,

Сгниют, лишенные гробов.

Меж тем с боязнию лукавой

Начнем о мире договор

И втайне местию кровавой

Омоем долгий наш позор".

271

16

Согласны все на подвиг ратный,

Но не согласен Измаил.

Взмахнул он шашкою булатной, '

И шумно .с места он вскочил;

Окинул вмиг летучим взглядом

Он узденей, сидевших рядом,

И, опустивши свой булат,

Так отвечает брату брат:

"Я не разбойник потаенный;

Я видеть, видеть кровь люблю;

Хочу, чтоб мною пораженный

Знал руку грозную мою!

Как ты, я русских ненавижу,

И даже более, чем ты;

Но под покровом темноты

Я чести князя не унижу!

Иную месть родной стране,

Иную славу надо мне!.."

И поединка ожидали

Меж братьев молча уздени;

Не смели тронуться они.

Он вышел-все еще молчали!..

Ужасна ты, гора Шайтан,

Пустыни старый великан;

Тебя злой дух, гласит преданье

Построил дерзостной рукой,

Чтоб хоть на миг свое изгнанье

Забыть меж небом и землей.

Здесь три столетья очарован,

Он тяжкой цепью был прикован,

Когда надменный с новых скал

Стрелой пророку угрожал.

Как буркой, ельником покрыта,

Соседних гор она черней.

Тропинка желтая прорыта

Слезой отчаянья по ней;

272

Она ни мохом, ни кустами

Не зарастает никогда;

Пестрея чудными следами,

Она ведет... бог весть куда?

Олень с ветвистыми рогами,

Между высокими цветами,

Одетый хмелем и плющом,

Лежит полуобъятый сном;

И вдруг знакомый лай он слышит

И чует близкого врага:

Поднявши медленно рога,

Минуту свежестью подышит,

Росу с могучих плеч стряхнет

И вдруг одним прыжком махнет

Через утес; и вот он мчится,

Тернов колючих не боится

И хмель коварный грудью рвет:

Но, вольный путь пересекая,

Пред ним тропинка роковая...

Никем не зримая рука

Царя лесов остановляет,

И он, как гибель ни близка,

Свой прежний путь не продолжает!..

Кто ж под ужасною горой

Зажег огонь сторожевой?

Треща, краснея и сверкая,

Кусты вокруг он озарил.

На камень голову склоняя,

Лежит поодаль Измаил:

Его приверженцы хотели

Идти за ним - но не посмели!

18

Вот что ему родной готовил край?

Сбылись мечты! увидел он свой рай,

Где мир так юн, природа так богата,

273

Но люди, люди... что природа им?

Едва успел обнять изгнанник брата,

Уж клевета и зависть-все над ним!

Друзей улыбка, нежное свиданье,

За что б другой творца благодарил,

Все то ему дается в наказанье;

Но для терпенья ль создан Измаил?

Бывают люди: чувства - им страданья;

Причуда злой судьбы - их бытие;

Чтоб самовластье показать свое,

Она порой кидает их меж нами;

Так, древле, в море кинул царь алмаз,

Но гордый камень в свой урочный час

Ему обратно отдан был волнами!

И детям рока места в мире нет;

Они его пугают жизнью новой,

Они блеснут - и сгладится их след,

Как в темной туче след стрелы громовой.

Толпа дивится часто их уму,

Но чаще обвиняет, потому,

Что в море бед, как вихри их ни носят,

Они пособий от рабов не просят;

Хотят их превзойти в добре и зле,

И власти знак на гордом их челе.

18

"Бессмысленный! зачем отвергнул ты

Слова любви, моленья красоты?

Зачем, когда так долго с ней сражался,

Своей судьбы ты детски испугался?

Все прежнее, незнаемый молвой,

Ты б мог забыть близ Зары молодой,

Забыть людей близ ангела в пустыне,

Ты б мог любить, но не хотел! - и ныне

Картины счастья живо пред тобой

Проходят укоряющей толпой;

Ты жмешь ей руку, грудь ее иgt; плечи

Целуешь в упоенье; ласки, речи,

Исполненные счастья и любви,

274

Ты чувствуешь, ты слышишь; образ милый,

Волшебный взор - все пред тобой, как было

Еще недавно; все мечты твои

Так вероятны, что душа боится,

Не веря им, вторично ошибиться!

А чем ты это счастье заменил?"

Перед огнем так думал Измаил.

Вдруг выстрел, два и много! - он вскочил

И слушает, но все утихло снова.

И говорит он: "Это сон больного!"

20

Души волненьем утомлен,

Опять на землю князь ложится;

Трещит огонь, и дым клубится,

И что же? - призрак видит он!

Перед огнем стоит спокоен,

На саблю опершись рукой,

В фуражке белой русский воин,

Печальный, бледный и худой.

Спросить хотелось Измаилу,

Зачем оставил он могилу!

И свет дрожащего огня,

Упав на смуглые ланиты,

Черкесу придал вид сердитый:

"Чего ты хочешь от меня?"

"Гостеприимства и защиты!

Пришлец бесстрашно отвечал,

Свой путь в горах я потерял,

Черкесы вслед за мной спешили

И казаков моих убили,

И верный конь под мною пал!

Спасти, убить врага ночного

Равно ты можешь! не боюсь

Я смерти: грудь моя готова.

Твоей я чести предаюсь!"

"Ты прав; на честь мою надейся!

Вот мой огонь: садись и грейся",

275

21

Тиха, прозрачна ночь была,

Светила на небе блистали,

Луна за облаком спала,

Но люди ей не подражали.

Перед огнем враги сидят,

Хранят молчанье и не спят.

Черты пришельца возбуждали

У князя новые мечты,

Они ему напоминали

Давно знакомые черты;

То не игра воображенья. Он должен разрешить сомненья.. И так пришельцу говорил Нетерпеливый Измаил:

"Ты молод, вижу я! за славой Привыкнув гнаться, ты забыл, Что славы нет в войне кровавой С необразованной толпой! За что завистливой рукой Вы возмутили нашу долю? За то, что бедны мы и волю И степь свою не отдадим За злато роскоши нарядной;

За то, что мы боготворим, Что презираете вы хладно! Не бойся, говори смелей:

Зачем ты нас возненавидел, Какою грубостью своей Простой народ тебя обидел?"

22

"Ты ошибаешься, черкес! - С улыбкой русский отвечает. - Поверь: меня, как вас, пленяет И водопад и темный лес;

С восторгом ваши льды я вижу, Встречая пышную зарю, И ваше племя я люблю:

276

Но одного я ненавижу! Черкес он родом, не душой, Ни в чем, ни в чем не схож с тобой! Себе иль князю Измаилу Клялся я здесь найти могилу... К чему опять ты мрачный взор Мохнатой шапкой закрываешь? Твое молчанье мне укор;

Но выслушай, ты все узнаешь... И сам досадой запылаешь...

28

Ты знаешь, верно, что служил

В российском войске Измаил;

Но, образованный, меж нами

Родными бредил он полями,

И все черкес в нем виден был.

В пирах и битвах отличался

Он перед всеми! томный взгляд

Восточной дегой отзывался:

Для наших женщин он был яд!

Воспламенив их вображенье,

Повелевал он без труда,

И за проступок наслажденье

Не почитал он никогда;

Не знаю - было то презренье

К законам стороны чужой

Или испорченные чувства!..

Любовью женщин, их тоской

Он веселился как игрой;

Но избежать его искусства

Не удалося ни одной.

21

Черкес! видал я здесь прекрасных

Свободы нежных дочерей, Но не сравню их взоров страстных С приветом северных очей. Ты не любил! - ни слов опасных,

277

Ни уст волшебных не знавал:

Кудрями девы золотыми Ты в упоенье не играл, Ты клятвам страсти не внимал, И не был ты обманут ими! 1-1о я любил! Судьба меня Блестящей радугой манила, Невольно к бездне подводила... И ждал я счастливого дня! Своей невестой дорогою Я смел уж ангела назвать, Невинным ласкам отвечать И с райской девой забывать, Что рая нет уж под луною. И вдруг ударил страшный час, Причина долголетней муки;

Призыв войны, отчизны глас, Раздался вестником разлуки. Как дым рассеялись мечты! Тот день я буду помнить вечно... Черкес! черкес! ни с кем, конечно, Ни с кем не расставался ты!

25

В то время Измаил случайно

Невесту увидал мою

И страстью запылал он тайно!

Меж тем как в дальнем я краю

Искал в боях конца иль славы,

Сластолюбивый и лукавый,

Он сердце девы молодой

Опутал сетью роковой.

Как он умел слезой притворной

К себе доверенность вселять!

Насмешкой - скромность побеждать

И, побеждая, вид покорный

Хранить; иль весь огонь страстей

Мгновенно открывать пред ней!

Он очертил волшебным кругом

Ее желанья; ведал он,

278

Что быть не мог ее супругом,

Что разделял их наш закон,

И обольщенная упала

На грудь убийцы своего!

Кроме любви, она не знала,

Она не знала ничего...

26

Но скоро скуку пресыщенья

Постиг виновный Измаил!

Таиться не было терпенья,

Когда погас минутный пыл.

Оставил жертву обольститель

И удалился в край родной,

Забыв, что есть на небе мститель,

А на земле еще другой!

Моя рука его отыщет

В толпе, в лесах, в степи пустой,

И казни грозной меч просвищет

Над непреклонной головой;

Пусть лик одежда изменяет:

Не взор - душа врага узнает!

27

Черкес, ты понял, вижу я,

Как справедлива месть моя!

Уж на устах твоих проклятья!

Ты, внемля, вздрагивал не раз...

О, если б мог пересказать я,

Изобразить ужасный час,

Когда прелестное созданье

Я в униженье увидал

И безотчетное страданье

В глазах увядших прочитал!

Она рассудок потеряла;

Рядилась, пела ^иgt; плясала

Иль, сидя молча у окна,

По целым дням, как бы не зная,

Что изменил он ей, вздыхая,

279

Ждала изменника она.

Вся жизнь погибшей девы милей

Остановилась на былом;

Ее безумье даже было

Любовь к нему и мысль об нем...

Какой душе не знал он цену!.."

И долго русский говорил

Про месть, про счастье, про измену:

Его не слушал Измаил.

Лишь знает он да бог единый,

Что под спокойною личиной

Тогда происходило в нем.

Стеснив дыханье, вверх лицом

(Хоть сердце гордое и взгляды

Не ждали от небес отрады)

Лежал он на земле сырой,

Как та земля, и мрачный и немой?

2S

Видали ль вы, как хищные и злые

К оставленному трупу в тихий дол

Слетаются наследники земные

Могильный ворон, коршун и орел?

Так есть мгновенья, краткие мгновенья.

Когда, столпись, все адские мученья

Слетаются на сердце - и грызут!

Века печали стоят тех минут.

Лишь дунет вихрь - и сломится лился,

Таков с душой кто слабою рожден,

Не вынесет минут подобных он:

Но мощный ум, крепясь и каменея,

Их превращает в пытку Прометея!

Не сгладит время их глубокий след:

Все в мире есть - забвенья только нет!

?9

Светает. Горы снеговые

На небосклоне голубом

Зубцы подъемлют золотые;

280

Слилися с утренним лучом

Края волнистого тумана,

И на верху горы Шайтана

Огонь, стыдясь перед зарей,

Бледнеет - тихо приподнялся,

Как перед смертию больной,

Угрюмый князь с земли сырой.

Казалось, вспомнить он старался

Рассказ ужасный и желал

Себя уверить он, что спал;

Желал бы счесть он все мечтою...

И по челу провел рукою;

Но грусть - жестокий властелин!

С чела не сгладил он морщин.

39

Он встал, он хочет непременно

Пришельцу быть проводником.

Не зная думать что о нем,

Согласен юноша смущенный.

Идут они глухим путем,

Но их тревожит все: то птица

Из-под ноги у них вспорхнет,

То краснобокая лисица

В кусты цветущие нырнет.

Они все ниже, ниже сходят

И рук от сабель не отводят.

Через опасный переход

Спешат, нагнувшись, без оглядки;

И вновь на холм крутой взошли,

И цепью русские палатки,

Как на ночлеге журавли,

Белеют смутно уж вдали!

Тогда черкес остановился,

За руку путника схватил

И - кто бы, кто не удивился?

По-русски с ним заговорил.

28!

"Прощай! ты можешь безопасно

Теперь идти в шатры свои;

Но, если веришь мне, напрасно

Ты хочешь потопить в крови

Свою печаль! страшись, быть может,

Раскаянье прибавишь к ней,

Болезни этой не поможет

Ни кровь врага, ни речь друзей!

Напрасно здесь, в краю далеком,

Ты губишь прелесть юных дней;

Нет, ,не достать вражде твоей

Главы, постигнутой уж роком!

Он палачам судей земных

Не уступает жертв своих!

Твоя б рука не устрашила

Того, кто борется с судьбой:

Ты худо знаешь Измаила;

Смотри ж, он здесь перед тобой!"

И с видом гордого презренья

Ответа князь не ожидал;

Он скрылся меж уступов скал

И долго русский без движенья

Один как вкопанный стоял,

Меж тем, перед горой Шайтаном

Расположась военным станом,

Толпа черкесов удалых

Сидела вкруг огней своих;

Они любили Измаила,

С ним вместе слава иль могила,

Им все равно! лишь только б с ним!

Но не могла б судьба одним

И нежным чувством меж собою

Сковать людей с умом простым

И с беспокойною душою:

Их всех обидел Росламбек!

(Таков повсюду человек.)

282

83

Сидят наездники беспечно,

Курят турецкий свой табак

И князя ждут они. "Конечно,

Когда исчезнет ночи мрак,

Он к нам сойдет; и взор орлиный

Смирит враждебные дружины,

И вздрогнут перед ним они,

Как Росламбек и уздени!"

Так, песню воли напевая,

Шептала шайка удалая.

81

Безмолвно, грустно, в стороне,

Подняв глаза свои к луне,

Подруге дум любви мятежной,

Прекрасный юноша стоял,

Цветок, для смерти слишком нежный!

Он также Измаила ждал,

Но не беспечно. Трепет тайный

Порывам сердца изменял,

И вздох тяжелый, не случайный,

Не раз из груди вылетал;

И он явился к Измаилу,

Чтоб разделить с ним-хоть могилу!

Увы! такая ли рука

В куски изрубит казака?

Такой ли взор, стыдливый, скромный,

Глядит на мир, чтоб видеть кровь?

Зачем он здесь, и ночью темной,

Лицом прелестный, как любовь,

Один в кругу черкесов праздных,

Жестоких, буйных, безобразных?

Хотя страшился он сказать,

Нетрудно было б отгадать,

Когда б... но сердце, чем моложе

Тем боязливее, тем строже

Хранит причину от людей

Своих надежд, своих страстей.

283

И тайна юного Селима,

Чуждаясь уст, ланит, очей,

От любопытных, как от змей,

В груди сокрылась невредима!

Ч1СТЬ ТРЕТЬЯ

She told nor whence, nor why she left behind Her all for one whoseem'd but little kind. Why did she love him? Curious fool!

be still-Is human love the growth of human will?..

"Lara". L. Hyron '.

Какие степи, горы и моря

Оружию славян сопротивлялись?

И где веленью русского царя

Измена и вражда не покорялись?

Смирись, черкес! и запад и восток,

Быть может, скоро твой разделят рок.

Настанет час-и скажешь сам надменно:

Пускай я раб, но раб царя вселенной!

Настанет час-и новый грозный Рим

Украсит Север Августом другим!

Горят аулы; нет у них защиты,

Врагом сыны отечества разбиты,

И зарево, как вечный метеор,

Играя в облаках, пугает взор.

Как хищный зверь, в смиренную обитель

Врывается штыками победитель;

Он убивает старцев и детей,

Она не сказала, ни откуда она, ни почему оставила

Все ради того, кто не был, казалось, даже ласков с нею.

За что она любила его? Пытливый глупец! Молчи:

Разве по воле человека рождается Человеческая любовь?..

"Лара".-Лорд Байрон {англ ).

284

Невинных дев и юных матерей

Ласкает он кровавою рукою,

Но жены гор не с женскою душою!

За поцелуем вслед звучит кинжал,

Отпрянул русский-захрипел-и пал!

"Отмети, товарищ!"-и в одно мгновенье

(Достойное за смерть убийцы мщенье!)

Простая сакля, веселя их взор,

Горит-черкесской вольности костер!..

В ауле дальнем Росламбек угрюмый

Сокрылся вновь, не ужасом объят;

Но у него коварные есть думы,

Им помешать теперь не может брат.

Где ж Измаил? - безвестными горами

Блуждает он, дерется с казаками,

И, заманив полки их за собой,

Пустыню усыпает их костями,

И манит новых по дороге той.

За ним устали русские гоняться,

На крепости природные взбираться;

Но отдохнуть черкесы не дают;

То скроются, то снова нападут.

Они, как тень, как дымное виденье,

И далеко и близко в то ж мгновенье.

Но в бурях битв не думал Измаил

Сыскать самозабвенья и покоя.

Не за отчизну, за друзей он мстил

И не пленялся именем героя;

Он ведал цену почестей и слов,

Изобретенных только для глупцов!

Недолгий жар погас! душой усталый,

Его бы не желал он воскресить;

И не родной аул-родные скалы

Решился он от русских защитить!

235

Садится день, одетый мглою,

Как за прозрачной пеленою...

Ни ветра на земле, ни туч

На бледном своде! чуть приметно

Орла на вышине бесцветной;

Меж скал блуждая, желтый луч

В пещеру дикую прокрался

И гладкий череп озарил,

И сам на жителе могил

Перед кончиной разыгрался,

И по разбросанным костям,

Травой поросшим, здесь и там

Скользнул огнистой полосою,

Дивясь их вечному покою.

Но прежде встретил он двоих

Недвижных также, но живых...

И, как немые жертвы гроба,

Они беспечны были оба!

Один... так точно! - Измаил!

Безвестной думой угнетаем,

Он солнце тусклое следил,

Как мы нередко провождаем

Гостей докучливых; на нем

Черкесский панцирь и шелом,

И пятна крови омрачали

Местами блеск военной стали.

Младую голову Селим

Вождю склоняет на колени;

Он всюду следует за ним,

Хранительной подобно тени;

Никто ни ропота, ни пени

Не слышал на его устах...

Боится он или устанет,

На Измаила только взглянет

И весел труд ему и страх!

286

Он спит - и длинные ресницы

Закрыли очи под собой;

В ланитах кровь, как у девицы,

Играет розовой струей;

И на кольчуге боевой

Ему не жестко. С сожаленьем

На эти нежные черты

Взирает витязь, и мечты

Его исполнены мученьем:

"Так светлой каплею роса,

Оставя край свой, небеса,

На лист увядший упадает;

Блистая райским жемчугом,

Она покоится на нем,

И, беззаботная, не знает,

Что скоро лист увядший тот

Пожнет коса иль конь сомнет!"

С полуоткрытыми устами,

Прохладой вечера дыша,

Он спит; но мирная душа

Взволнована! полусловами

Он с кем-то говорит во сне!

Услышал князь и удивился;

К устам Селима в тишине

Прилежным ухом он склонился:

Быть может, через этот сон

Его судьбу узнает он...

"Ты мог забыть? - любви не нужно

Одной лишь нежности наружной...

Оставь же!" - сонный говорил.

"Кого оставить?"-князь спросил.

Селим умолк, но на мгновенье;

Он продолжал: "К чему сомненье?

На всем лежит его презренье...

Увы! что значат перед ним

Простая дева иль Селим?

287

Так будет вечно между нами...

Зачем бесценными устами

Он это имя освятил?"

"Не я ль?" - подумал Измаил.

И, погодя, он слышит снова:

"Ужасно, боже! для детей

Проклятие отца родного,

Когда на склоне поздних дней

Оставлен ими... но страшней

Его слеза!.." Еще два слова

Селим сказал, и слабый стон

Вдруг поднял грудь, как стон прощанья,

И улетел. Из состраданья

Князь прерывает тяжкий сон.

И вздрогнув, юноша проснулся,

Взглянул вокруг и улыбнулся,

Когда он ясно увидал,

Что на коленях друга спал.

Но, покрасневши, сновиденье

Пересказать стыдился он,

Как будто бы лукавый сон

Имел с судьбой его сношенье.

Не отвечая на вопрос

(Примета явная печали),

Щипал он листья диких роз,

И, наконец, две капли слез

В очах склоненных заблистали;

И, с быстротой отворотясь,

Он слезы осушил рукою...

Все примечал, все видел князь;

Но не смутился он душою,

И приписал он простоте,

Затеям детским слезы те.

Конечно, сам давно не знал он

Печалей сладостных любви?

И сам давно не предавал он

Слезам страдания свои?

288

10

Не знаю!.. по в других он чувства

Судить отвык уж по своим.

Не раз личиною искусства,

Слезой и сердцем ледяным,

Когда обманов сам чуждался,

Обманут был он; и боялся

Он верить, только потому,

Что верил некогда всему!

И презирал он этот мир ничтожный,

Где жизнь - измен взаимных вечный ряд,

Где радость и печаль-все призрак ложный

Где память о добре и зле-все яд!

Где льстит нам зло, но более тревожит;

Где сердца утешать добро не может;

И где они, покорствуя страстям,

Раскаянье одно приносят нам...

и

Селим встает, на гору всходит.

Сребристый стелется ковыль

Вокруг пещеры; сумрак бродит

Вдали... вот топот! вот и пыль,

Желтея, поднялась в лощине!

И крик черкесов по заре

Гудит, теряяся в пустыне!

Селим все слышал на горе;

Стремглав в пещеру он вбегает:

"Они! они!" - он восклицает,

И князя нежною рукой

Влечет он быстро за собой.

Вот первый всадник показался,

Он, мнилось, из земли рождался,

Когда въезжал на холм крутой;

За ним другой, еще другой,

И вереницею тянулись

Они по узкому пути:

289

Там, если б два коня столкнулись,

Назад бы оба не вернулись

И не могли б вперед идти.

12

Толпа джигитов ' удалая,

Перед горой остановись,

С коней измученных слезая,

Шумит. Но к ним подходит князь,

И все утихло! уваженье

В их выразительных чертах;

Но уважение - не страх;

Не власть его основа - мненье!

"Какие вести?" - "Русский стан

Пришел к Оссаевскому полю,

Им льстит и бедность наших стран!

Их много!" - "Кто не любит волю?"

Молчат. "Так дайте ж отдохнуть

Своим коням; с зарею в путь.

В бою мы ради лечь костями;

Чего жеgt; лучшего нам ждать?

Но в цвете жизни умирать...

Селим, ты не поедешь с нами!.."

13

Бледнеет юноша, и взор

Понятно выразил укор.

"Нет, - говорит он, - я повсюду,

В изгнанье, в битве спутник твой;

Нет, клятвы я не позабуду

Угаснуть или жить с тобой!

Нe робок я под свистом пули,

Ты видел это, Измаил;

Меня враги не ужаснули,

Когда ты, князь, со мною был! И с твоего чела не я ли

*наездники, (Прим, Лермонтова.) 290

Смывал так часто пыль и кровь?

Когда друзья твои бежали,

Чьи речи, ласки прогоняли

Суровый мрак твоей печали?

Мои слова! моя любовь!

Возьми, возьми меня с собою!

Ты знаешь, я владеть стрелою

Могу... И что мне смерть?-о нет!

Красой и счастьем юных лет

Моя душа не дорожила;

Все, все оставлю, жизнь и свет,

Но не оставлю Измаила!"

и

Взглянул на небо молча князь,

И наконец, отворотясь,

Он протянул Селиму руку;

И крепко тот ее пожал

За то, что смерть, а не разлуку

Печальный знак сей обещал!

И долго витязь так стоял;

И под нависшими бровями

Блеснуло что-то; и слезами

Я мог бы этот блеск назвать,

Когда б не скрылся он опять!..

15

По косогору ходят кони;

Колчаны, ружья, седла, брони

В пещеру на ночь снесены;

Огни у входа зажжены;

На князе яркая кольчуга

Блестит, краснея; погружен

В мечтанье горестное он;

И от страстей, как от недуга,

Бежит спокойствие и сон.

И говорит Селим: "Наверно,

Тебя терзает дух пещерный!

291

Дан песню я тебе спою;

Нередко дева молодая

Ее поет в моем краю,

На битву друга отпуская!

Она печальна; но другой

Я не слыхал в стране родной.

Ее певала мать родная

Над колыбелию моей,

Ты, слушая, забудешь муки,

И на глаза навеют звуки

Все сновиденья детских дней!"

Селим запел, п ночь кругом внимает,

И песню ей пустыня повторяет.

ПЕСНЯ СЕЛИМА .

Месяц плывет

И тих и спокоен:

А юноша-воин

На битву идет.

Ружье заряжает джигит,

И дева ему говорит.

"Мой милый, смелее

Вверяйся ты року,

Молися востоку,

Будь верен пророку,

Любви будь вернее!

Всегда награжден,

Кто любит до гроба,

Ни зависть, ни злоба

Ему не закон;

Пускай его смерть и погубит;

Один не погибнет, кто любиг!

Любви изменивший

Изменой кровавой.

Врага не сразивши,

292

Погибнет без славы;

Дожди его ран не обмоют,

И звери костей нс зароют!"

Месяц плывет И тих и спокоен;

А юноша-воин На битву идет!

"Прочь эту песню! - как безумный

Воскликнул князь, - зачем упрек?..

Тебя ль послушает пророк?..

Там, облит кровью, в битве шумной

Твои слова я заглушу

И разорву ее оковы...

И память в сердце удушу!..

Вставайте! - как? - вы не готовы!' .

Прочь песни! - крови мне!.. пора'..

Друзья! коней!.. вы не слыхали...

Удары, топот, визг ядра,

И крик, и треск разбитой стали? .

Я слышал!.. О, не пой, не пой!

Тронь сердце, как дрожит, и что же?

Ты недовольна?.. боже! боже!..

Зачем казнить ее рукой?.."

Так речь его оторвалася

От бледных уст и пронеслася

Невнятно, как далекий гром.

Неровным, трепетным огнем

До половины освещенный,

Ужасен, с шашкой обнаженной

Стоял недвижим Измаил,

Как призрак злой, от сна могил

Волшебным словом пробужденный;

Он взор всей силой устремил

В пустую степь, грозил рукою,

Чему-то страшному грозил:

Иначе, как бы Измаил

Смутиться твердой мог душою?

И понял, наконец, Селим,

Что витязь говорил не с ним!

293

Неосторожный! он коснулся

Душевных струн, - и звук проснулся,

Расторгнув хладную тюрьму...

И сам искусству своему

Селим невольно ужаснулся!

Толпа садится на коней;

При свете гаснущих огней

Мелькают сумрачные лица.

Так опоздавшая станица

Пустынных белых журавлей

Вдруг поднимается с полей...

Смех, клики, ропот, стук и ржанье!

Все дышит буйством и войной!

Во всем приличия незнанье,

Отвага дерзости слепой.

17

Светлеет небо полосами;

Заря меж синими рядами

Ревнивых туч уж занялась.

Вдоль по лощине едет князь,

За ним черкесы цепью длинной.

Признаться: конь по седоку!

Бежит, и будто ветр пустынный,

Скользящий шумно по песку,

Крутится, вьется на скаку;

Он бел, как снег: во мраке ночи

Его заметить могут очи.

С колчаном звонким за спиной,

Отягощен своим нарядом,

Селим проворный едет рядом

На кобылице вороной.

Так белый облак, в полдень знойный,

Плывет отважно и спокойно,

И вдруг по тверди голубой

Отрывок тучи громовой,

Грозы дыханием гонимый,

294

Как черный лоскут мчится мимо;

Но как ни бейся, в вышине

Он с тем не станет наравне!

18

Уж близко роковое поле.

Кому-то пасть решит судьба?

Вдруг им послышалась стрельба;

И каждый миг все боле, боле,

И пушки голос громовой

Раздался скоро за горой.

И вспыхнул князь, махнул рукою.

"Вперед! - воскликнул он, - за мною!"

Сказал и бросил повода.

Нет! так прекрасен никогда

Он не казался! Повелитель,

Герой по взорам и речам,

Летел к опасным он врагам,

Летел, как ангел-истребитель;"

И в этот миг, скажи, Селим,

Кто б не последовал за ним?

19

Меж тем с беспечною отвагой

Отряд могучих казаков

Гнался за малою ватагой

Неустрашимых удальцов;

Всю эту ночь они блуждали

Вкруг неприязненных шатров;

Их часовые увидали,

И пушка грянула по ним,

И казаки спешат навстречу!

Едва с отчаяньем немым

Они поддерживали сечу,

Стыдясь и в бегстве показать,

Что смерть их может испугать.

Их круг тесней уж становился;

Один под саблею свалился,

Другой, пробитый в грудь свинцом,

Был в поле унесен конем,

295

И, мертвый, на седле все. бился!..

Оружье брось, надежды нет.

Черкес! читай свои молитвы!

В крови твой шелковый бешмет,

Тебе другой не видеть битвы!

Вдруг пыль! и крик! -он им знаком:

То крик родной, не бесполезный!

Глядят и видят: над холмом

Стоит их князь в броне железной!..

20

Недолго Измаил стоял:

Вздохнуть коню он только дал,

Взглянул, и ринулся, и смял

Врагов, и путь за ним кровавый

Меж их рядами виден стал!

Везде, налево и направо,

Чертя по воздуху круги,

Удары шашки упадают;

Не видят блеск ее враги

И беззащитно умирают!

Как юный лев, разгорячась,

В средину их врубился князь;

Кругом свистят и реют пули;

Но что ж? его хранит пророк!

Шелом удары не согнули,

И худо метится стрелок.

За ним, погибель рассыпая,

Вломилась шайка удалая,

И чрез минуту шумный бои

Рассыпался в долине той...

Далеко от сраженья, меж кустов,

Питомец смелый трамских табунов,

Расседланный, хладея постепенно,

Лежал издохший конь; и перед ним,

Участием исполненный живым,

Стоял черкес, соратника лишенный;

296

Крестом сжав руки и кидая взгляд

Завистливый туда, на поле боя,

Он проклинать судьбу свою был рад,

Его печаль была печаль героя!

И весь в поту, усталостью томим,

К нему в испуге подскакал Селим

(Он лук не напрягал еще, и стрелы

Все до одной в колчане были целы).

22

"Беда!-сказал он,-кпязя не видать!

Куда он скрылся?" - "Если хочешь знать.

Взгляни туда, где бранный дым краснее,

Где гуще пыль и смерти крик сильнее,

Где кровью облит мертвый и живой,

Где в бегстве нет надежды никакой:

Он там!-смотри: летит как с неба пламя;

Его шишак и конь-вот наше знамя!

Он там! - как дух, разит и невредим,

И все бежит иль падает пред ним!"

Так отвечал Селиму сын природы

А лесть была чужда степей свободы!..

Кто этот русский? с саблею в руке,

В фуражке белой? страха он не знает!

Он между всех отличен вдалеке,

И казаков примером ободряет;

Он ищет Измаила - и нашел,

И вынул пистолет свой, и навел,

И выстрелил! - напрасно! - обманулся

Его свинец! - но выстрел роковой

Услышал князь, и мигом обернулся,

И задрожал. "Ты вновь передо мной!

Свидетель бог: не я тому виной!.."

Воскликнул он, и шашка зазвенела,

И, отделясь от трепетного тела,

Как зрелый плод от ветки молодой,

Скатилась голова; и конь ретивый,

297

Встав на дыбы, заржал, мотая гриве'!'

И скоро обезглавленный седок

Свалился на растоптанный песок.

Не долго это сердце увядало,

И мир ему! - в единый миг оно

Любить и ненавидеть перестало:

Не всем такое счастье суждено1.

24

Все жарче бой; главы валятся

Под взмахом княжеской руки;

Спасая дни свои, теснятся,

Бегут в расстройстве казаки!

Как злые духи, горцы мчатся

С победным воем им вослед,

И никому пощады нет!

Но что ж! победа изменила!

Раздался вдруг нежданный гром,

Все в дыме скрылося густом,

И пред глазами Измаила

На землю с бешеных коней

Кровавой грудою костей

Свалился ряд его друзей.

Как град посыпалась картеча;

Пальбу услышав издалеча,

Направя синие штыки,

Спешат ширванские полки.

Навстречу гибельному строю

Один, с отчаянной душою,

Хотел пуститься Измаил;

Но за повод коня схватил

Черкес и в горы за собою,

Как ни противился седок,

Коня могучего увлек.

И ни малейшего движенья

Среди всеобщего смятенья

Не упустил младой Селим;

Он бегство князя примечает!

Удар судьбы благословляет

И быстро следует за ним.

298

Не стыд - но горькая досада

Героя медленно грызет:

Жизнь побежденным не награда!

Он на друзей не кинул взгляда

И, мнится, их не узнает.

?5

Чем реже нас балует счастье

Тем слаще предаваться нам

Предположеньям и мечтам.

Родится ль тайное пристрастье

К другому миру, хоть и там

Судьбы приметно самовластье

Мы все свободнее дарим

Ему надежды и желанья;

И украшаем, как хотим,

Свои воздушные созданья!

Когда забота и печаль

Покой душевный возмущают,

Мы забываем свет, и вдаль

Душа и мысли улетают,

И ловят сны, в которых нет

Следов и теней прежних лет.

Но ум, сомненьем охлажденный

И спорить с роком приученный,

Не усладить, не позабыть

Свои страдания желает;

И если иногда мечтает,

То он мечтает победить!

И, зная собственную силу,

Пока не сбросит прах в могилу,

Он не оставит гордых дум...

Такой непобедимый ум

Природой дан был Измаилу!

26

Он ранен, кровь его течет;

А он не чувствует, не слышит;

В опасный путь его несет

299

Ретивый конь, храпит и пышет!

Один Селим не отстает.

За гриву ухватясь руками,

Едва сидит он на седле;

Боязни бледность на челе;

Он очи, полные слезами,

Порой кидает на того,

Кто все на свете для него,

Кому надежду жизни милой

Готов он в жертву принести,

И чье последнее "прости"

Его бы с жизнью разлучило!

Будь перед миром он злодей,

Что для любви слова людей?

Что ей небес определенье?

Нет! охладить любовь гоненье

Еще ни разу не. могло;

Она сама свое добро и зло!

Умолк докучный крик погони;

Дымясь и в пене скачут кони

Между провалом и горой,

Кремнистой, тесною тропой;

Они дорогу знают сами

И презирают седока,

И бесполезная рука

Уж не владеет поводами.

Направо темные кусты

Висят, за шапки задевая

И с неприступной высоты

На новых путников взирая;

Чернеет серна молодая;

Налево-пропасть; по краям

Ряд красных камней, здесь и там

Всегда обрушиться готовый.

Никем не ведомый поток

Внизу, свиреп и одинок,

300

Как тигр Америки суровой,

Бежит гремучею волной;

То блещет бахромой перловой,

То изумрудною каймой;

Как две семьи - враждебный гений,

Два гребня разделяет он.

Вдали на синий небосклон

Нагих, бесплодных гор ступени

Ведут желание и взгляд

Сквозь облака, которых тени

По ним мелькают и спешат;

Сменяя в зависти друг друга,

Они бегут вперед, назад,

И мнится, что под солнцем юга

В них страсти южные кипят!

28

Уж полдень. Измаил слабеет;

Пылает солнце высоко.

Но есть надежда! дым синеет,

Родной аул недалеко...

Там, где кустарником покрыты,

Встают красивые граниты

Каким-то пасмурным венцом,

Есть поворот и путь, прорытый

Арбы скрипучим колесом.

Оттуда кровы земляные,

Мечеть, белеющий забор,

Аргуны воды голубые,

Как под ногами, встретит взор!

Достигнут поворот желанный;

Вот и венец горы туманной;

Вот слышен речки рев глухой;

И белый конь сильней рванулся...

Но вдруг переднею ногой

Он оступился, спотыкнулся

И на скаку, между камней,

Упал всей тягостью своей.

301

И всадник, кровью истекая,

Лежал без чувства на земле;

В устах недвижность гробовая,

И бледность муки на челе;

Казалось, час его кончины

Ждал знак условный в небесах,

Чтобы слететь, и в миг единый

Из человека сделать - прах!

Ужель степная лишь могила

Ничтожный в мире будет след

Того, чье сердце столько лет

Мысль о ничтожестве томила?

Нет! нет! ведь здесь еще Селим...

Склонясь в отчаянье над ним,

Как в бурю ива молодая

Над падшим гнется алтарем,

Снимал он панцирь и шелом;

Но сердце к сердцу прижимая,

Не слышит жизни ни в одном!

И если б страшное мгновенье

Все мысли не убило в нем,

Судиться стал бы он с творцом

И проклинал бы провиденье!..

80

Встает, глядит кругом Селим:

Все неподвижно перед ним!

Зовет - и тучка дождевая

Летит на зов его одна,

По ветру крылья простирая,

Как смерть, темна и холодна.

Вот, наконец, сырым покровом

Одела путников она,

И юноша в испуге новом!

Прижавшись к другу с быстротой:.

"О, пощади его!.. постой!

Воскликнул он, - я вижу ясно,

Что ты пришла меня лишить

302

Того, кого люблю так страстно,

Кого слабей нельзя любить! Ступай!

Ищи других по свету...

Все жертвы бога твоего!

Ужель меня несчастней нету?

И нет виновнее его?"

81

Меж тем, подобно дымной тени,

Хотя не понял он молений,

Угрюмый облак пролетел.

Когда ж Селим взглянуть посмел,

Он был далеко! Освеженный

Его прохладою мгновенной,

Очнулся бледный Измаил,

Вздохнул, потом глаза открыл.

Он слаб: другую ищет руку

Его дрожащая рука;

И каждому внимая звуку,

Он пьет дыханье ветерка,

И все, что близко, отдаленно,

Пред ним яснеет постепенно...

Где ж друг последний? Где Селим?

Глядит! - и что же перед ним?

Глядит - уста оледенели,

И мысли зреньем овладели...

Не мог бы описать подобный миг

Ни ангельский, ни демонский язык!

S3

Селим... и кто теперь не отгадает?

На нем мохнатой шапки больше нет,

Раскрылась грудь; на шелковый бешмет

Волна кудрей, чернея, ниспадает,

В печали женщин лучший их убор!

Молитва стихла на устах!.. а взор...

О небо! небо! есть ли в кущах рая

Глаза, где слезы, робость и печаль

Оставить страшно, уничтожить жаль?

303

Скажи мне, есть ли Зара молодая

Меж дев твоих? и плачет ли она,

И любит ли? но понял я молчанье!

Не встретить мне подобное созданье:

На небе неуместно подражанье,

А Зара на земле была одна.

811

Узнал, узнал он образ позабытый

Среди душевных бурь и бурь войны;

Поцеловал он нежные ланиты

И краски жизни им возвращены.

Она чело на грудь ему склонила,

Смущают Зару ласки Измаила,

Но сердцу как ума не соблазнить?

И как любви стыда не победить?

Их речи - пламень! вечная пустыня

Восторгом и блаженством их полна.

Любовь для неба и земли святыня,

И только для людей порок она!

Во всей природе дышит сладострастье;

И только люди покупают счастье!

Прошло два года, все кипит война;

Бесплодного Кавказа племена

Питаются разбоем и обманом,

И в знойный день и под ночным туманом

Отважность их для русского страшна.

Казалося, двух братьев помирила

лепая месть и к родине любовь;

Везде, где враг бежит и льется кровь,

Видна рука и шашка Измаила.

Но отчего ни Зара, ни Селим

Теперь уже не следуют за ним?

Куда лезгинка нежная сокрылась?

Какой удар ту грудь оледенил,

Где для любви такое сердце билось,

Каким владеть он не достоин был?

304

Измена ли причина их разлуки?

Жива ль она, иль спит последним сном?

Родные ль в гроб ее сложили руки?

Последнее "прости" с слезами муки

Сказали ль ей на языке родном?

И если смерть щадит ее поныне

Между каких людей, в какой пустыне?

Кто б Измаила смел спросить о том?

Однажды, в час, когда лучи заката

По облакам кидали искры злата,

Задумчив на кургане Измаил

Сидел: еще ребенком он любил

Природы дикой пышные картины,

Разлив зари и льдистые вершины,

Блестящие на небе голубом;

Не изменилось только это в нем!

Четыре горца близ него стояли

И мысли по лицу узнать желали:

Но кто проникнет в глубину морей

И в сердце, где тоска, - но нет страстей?

О чем бы он ни думал,-запад дальный

Не привлекал мечты его печальной;

Другие вспоминанья и другой,

Другой предмет владел его душой.

Но что за выстрел? - дым взвился,

белея. Верна рука, и верен глаз злодея!

С свинцом в груди, простертый на земле,

С печатью смерти на крутом челе,

Друзьями окружен, любимец брани

Лежал, навеки нем для их призваний!

Последний луч зари еще играл

На пасмурных чертах и придавал

Его лицу румянец; и казалось,

Что в нем от жизни что-то оставалось,

Что мысль, которой угнетен был ум,

Последняя его тяжелых дум,

Когда душа отторгнулась от тела,

Его лица оставить не успела!

305

Небесный суд да будет над тобой,

Жестокий брат, завистник вероломный!

Ты сам наметил выстрел роковой,

Ты не нашел в горах руки наемной!

Гремучий ключ катился невдали.

К его струям черкесы принесли

Кровавый труп; расстегнут их рукою

Чекмень, пробитый пулей роковою;

И грудь обмыть они уже хотят...

Но почему их омрачился взгляд?

Чего они так явно ужаснулись?

Зачем, вскочив, так хладно отвернулись?

Зачем?-какой-то локон золотой

(Конечно, талисман земли чужой),

Под грубою одеждою измятой,

И белый крест на ленте полосатой

Блистали на груди у мертвеца!..

"И кто бы отгадал? Джяур проклятый!

Нет, ты не стоил лучшего конца;

Нет, мусульманин, верный Измаилу,

Отступнику не выроет могилу!

Того, кто презирал людей и рок,

Кто смертию играл так своенравно,

Лишь ты низвергнуть смел, святой пророк!

Пусть, не оплакан, он сгниет бесславно,

Пусть кончит жизнь, как начал - одинок".

ЛНТВИНКА

Повесть

Чей старый терем, на горе крутой

Рисуется с зубчатою стеной?

Бессменный царь синеющих нолей,

Кого хранит он твердостью своей?

Кто темным сводам поверять, привык

Молитвы шепот и веселья клик?

Его владельца назову я вам:

Под именем Арсения друзьям

И недругам своим он был знаком

И не мечтал об имени другом.

Его права оспоривать не смел

Еще никто; он больше не хотел!

Не ведал он владыки и суда,

Не посещал соседей никогда;

Богатый в мире, славный па войне,

Когда к нему являлися оне,

Он убегал доверчивых бесед,

Презрением дышал его привет;

Он даже лаской гостя унижал,

Хотя, быть может, сам того не знал;

lie потому ль, что. слишком рано он

Повелевать толпе был приучен?

На ложе наслажденья и в бою

Провел Арсений молодость свою.

Когда звучал удар его меча

И красная являлась епанча,

Бежал татарин, и бежал литвин;

И часто стоил войска он один!

Вся в ранах грудь отважного была;

И посреди морщин его чела,

Приличнейший наряд для всяких лет,

Краснел рубец, литовской сабли след!

И возвратись домой с полей войны,

Он не прижал к устам уста жены,

Он не привез парчи ей дорогой,

Отбитой у татарки кочевой;

И даже для подарка не сберег

Ни жемчугов, ни золотых серег.

И возвратясь в забытый старый дом,

Он не спросил о сыне молодом;

О подвигах своих в чужой стране

Он не хотел рассказывать жене;

И в час свиданья радости слеза

Хоть озарила нежные глаза,

Но прежде чем упасть она могла

Страдания слезою уж была.

Он изменил ей! Что святой обряд

Тому, кто ищет лишь земных наград?

Как путники небесны, облака,

Свободно сердце, и любовь легка...

Два дня прошло,-н юная жена

Исчезла; и старуха лишь одна

Изгнанье разделить решилась с ней

В монастыре, далеко от людей

(И потому не ближе к небесам).

308

Их жизнь - одна молитва будет там!

Но женщины обманутой душа,

Для света умертвясь и им дыша,

Могла ль забыть того, кто столько лет

Один был для нее и жизнь и свет?

Он изменил! увы! но потому

Ужель ей должно изменить ему?

Печаль несчастной жертвы и закон,

Все презирал для новой страсти он,

Для пленницы, литвинки молодой,

Для гордой девы из земли чужой.

В угодность ей, за пару сладких слов

Из хитрых уст, Арсений был готов

На жертву принести жену, детей,

Отчизну, душу, все-в угодность ей!

Светило дня, краснея сквозь туман,

Садится горделиво за курган,

И, отделив ряды дождливых туч,

Вдоль по земле скользит прощальный луч

Так сладостно, так тихо и светло,

Как будто мира мрачное чело

Его любви достойно! Наконец

Оставил он долину и, венец

Горы высокой, терем озарил

И пламень свой негреющий разлил

По стеклам расписным светлицы той,

Где так недавно с радостью живой,

Облокотясь на столик, у окна,

Ждала супруга верная жена;

Где с детскою досадой сын ее

Чуть поднимал отцовское копье;

Теперь... где сын и мать? На месте их

Сидит литвинка, дочь степей чужих.

Безмолвная подруга лучших дней,

Расстроенная лютня перед ней;

И, по струне оборванной скользя,

Блестит зари последняя струя.

Устала Клара от душевных бурь...

309

И очи голубые, как лазурь,

Она сидит, на запад устремив;

Но не зари пленял ее разлив:

Там родина! Певец и воин там

Не раз к ее склонялися ногам!

Там вольны девы! Там никто бы ей

Не смел сказать: хочу любви твоей!..

Она должна с покорностью немой

Любить того, кто грозною войной

Опустошил поля ее отцов;

Она должна приветы нежных слов

Затверживать и ненависть, тоску

Учить любви святому языку;

Младую грудь к волненью принуждать

И страстью небывалой объяснять

Летучий вздох и влажный пламень глаз;

Она должна... но мщенью будет час!

Вечерний пир готов; рабы шумят.

В покоях пышных блещет свет лампад;

В серебряном ковше кипит вино;

К его парам привыкнувший давно,

Арсений пьет янтарную струю,

Чтоб этим совесть потопить свою!

И пленница, его встречая взор,

Читает в нем к веселью приговор,

И ложная улыбка, громкий смех,

Кроме ее, обманывают всех.

И веря той улыбке, восхищен

Арсений; и литвинку обнял он;

И кудри золотых ее волос,

Нежнее шелка и душистей роз,

Скатилися прозрачной пеленой

На грубый лик, отмеченный войной.

Лукаво посмотрев, принявши вид

Невольной грусти, Клара говорит:

310

"Ты любишь ли меня?" - "Какой вопрос?

Воскликнул он. - Кто ж больше перенес

И для тебя. так много погубил,

Как я? - и твой Арсений не любил?

И,-человек,-я б мог обнять тебя,

Не трепеща душою, не любя?

О, шутками меня не искушай!

Мой ад среди людских забот - мой рай

У ног твоих!-и если я не тут,

И если рук моих твои не жмут,

Дворец и плаха для меня равны,

Досадой дни мои отравлены!

Я непорочен у груди твоей:

Суров и дик между других людей!

Тебе в колена голову склонив,

Я, как дитя, беспечен и счастлив,

И теплое дыханье уст твоих

Приятней мне курений дорогих!

Ты рождена, чтобы повелевать:

Моя любовь то может доказать.

Пусть я твой раб -но лишь не раб судьбы!

Достойны ли тебя ее рабы?

Поверь, когда б меня не создал бог,

Он ниспослать бы в мир тебя не мог".

"О, если б точно ты любил меня!

Сказала Клара, голову склоня,

Я не жила бы в тереме твоем.

Ты говоришь: он мой! - а что мне в нем?

Богатством дивным, гордой высотой

Очам он мил, - но сердцу он чужой.

Здесь в роще воды чистые текут

Но речку ту не Вилией зовут;

И ветер, здесь колеблющий траву,

Мне не приносит песни про Литву!

Нет! русский, я не верую любви!

Без милой воли что дары твои?"

И отвернулась Клара, и укор

Изобразил презренья хладный взор.

311

Недвижим был Арсений близ нее,

И, кроме воли, отдал бы он все,

Чтоб получить один, один лишь взгляд

Из тех, которых все блаженство - яд.

Но что за гость является ночной?

Стучит в ворота сильною рукой,

И сторож, быстро пробудись от сна,

Кричит: "Кто там?" - "Впустите! Ночь темна!

В долине буря свищет и ревет,

Как дикий зверь, и тмит небесный свод;

Впустите обогреться хоть на час,

А завтра, завтра мы оставим вас,

Но никогда в молениях своих

Гостеприимный кров степей чужих

Мы не забудем!" Страж не отвечал;

Но ключ в замке упрямом завизжал,

Об доски тяжкий загремел затвор, .

Расхлопнулись ворота - и на двор

Два странника въезжают. Фонарем

Озарены, идут в господский дом.

Широкий плащ на каждом, и порой

Звенит и блещет что-то под полой.

10

Арсений приглашает их за стол

И с ними речь приветную завел;

Но странники, хоть им владелец рад,

Не много пьют и меньше говорят.

Один из них еще во цвете лет,

Другой, согбенный жизнью, худ и сед,

И по речам заметно, что привык

Употреблять не русский он язык.

И младший гость по виду был смелей:

Он не сводил пронзительных очей

С литвинки молодой, и взор его

Для многих бы не значил ничего...

Но видно, ей когда-то был знаком

312

Тот дикий взор с возвышенным челом!

Иль что-нибудь он ей о прошлых днях

Напоминал! как знать? - не женский страх

Ее заставил вздрогнуть, и вздохнуть,

И голову поспешно отвернуть,

И белою рукой закрыть глаза,

Чтоб изменить не смела ей слеза!..

и

"Ты побледнела, Клара?" - "Я больна!"

И в комнату свою спешит она.

Окно открывши, села перед ним,

Чтоб освежиться воздухом ночным.

Туман в широком поле, огонек

Блестит вдали, забыт и одинок;

И ветер, нарушитель тишины,

Шумит, скользя во мраке вдоль стены;

То лай собак, то колокола звон

Его дыханьем в поле разнесен.

И Клара внемлет. О, как много дум

Вмещал в себе беспечный, резвый ум;

О! если б кто-нибудь увидеть мог

Хоть половину всех ее тревог,

/ Он на себя, не смея измерять,

Всю тягость их решился бы принять,

Чтобы чело, где радость и любовь

Сменялись прежде, прояснилось вновь,

Чтоб заиграл румянец на щеках

Как радуга в вечерних облаках...

И что могло так деву взволновать?

Не пришлецы ль? Но где и как узнать?

Чем для души страдания сильней,

Тем вечный след их глубже тонет в ней,

Покуда все, что небом ей дано,

Не превратят в страдание одно.

12

Раздвинул тучи месяц золотой,

Как херувим духов враждебных рой,

Как упованья сладостный привет

313

От сердца гонит память прошлых бед.

Свидетель равнодушный тайн и дел,

Которых день узнать бы не хотел,

А тьма укрыть, он странствует один,

Небесной степи бледный властелин.

Обрисовав литвинки юный лик,

В окно светлицы луч его проник,

И, придавая чудный блеск стеклу,

Беспечно разыгрался на полу,

И озарил персидский он ковер,

Высоких стен единственный убор.

Но что за звук раздался за стеной?

Протяжный стон, исторгнутый тоской,

Подобный звуку песни... если б он

Неведомым певцом был повторен...

Но вот опять! Так точно... кто ж поет?

Ты, пленница, узнала! верно, тот,

Чей взор туманный, с пасмурным челом,

Тебя смутил, тебе давно знаком!

Несбыточным мечтаньям предана,

К окну склонившись, думает она:

В одной Литве так сладко лишь поют!

Туда, туда меня они зовут,

И им отозвался в груди моей

Такой же звук, залог счастливых дней!

18

Минувшее дышало в песни той,

Как вольность-вольной, как она- простой;

И все, чем сердцу родина мила,

В родимой песни пленница нашла.

И в этом наслажденье был упрек;

И все, что женской гордости лишь мог

Внушить позор, явилось перед ней,

Хладней презренья, мщения страшней.

Она схватила лютню, и струна

Звенит, звенит... и вдруг пробуждена

Восторгом и надеждою, в ответ

Запела дева!.. этой песни нет

Нигде. Она мгновенна лишь была,

314

И в чьей груди родилась - умерла.

И понял, кто внимал! Не мудрено:

Понятье о небесном нам дано,

Но слишком для земли нас создал бог,

Чтоб кто-нибудь ее запомнить мог.

и

Взошла заря, и отделился лес

Стеной зубчатой на краю небес.

Но отчего же сторож у ворот

Молчит и в доску медную не бьет?

Что терем не обходит он кругом?

Ужель он спит? Он спит - но вечным сном!

Тяжелый кинут на землю затвор;

И близ него старик: закрытый взор,

Уста и руки сжаты навсегда,

И вся в крови седая борода.

Сбежалась куча боязливых слуг;

С бездействием отчаянья вокруг

Убитого, при первом свете дня,

Они стояли, головы склоня;

И каждый состраданием пылал,

Но что начать, никто из них не знал.

И где ночной убийца? Чья рука

Не дрогнула над сердцем старика?

Кто растворил высокое окно

И узкое оттуда полотно

Спустил на двор? Чей пояс голубой

В песке затоптан маленькой ногой?

Где странники? К воротам виден след...

Понятно все... их нет! - и Клары нет!

15

И долго неожиданную весть

Никто не смел Арсению принесть.

Но, наконец, решились: он внимал,

Хотел вскочить, и неподвижен стал,

Как мраморный кумир, как бы мертвец,

С открытым взором встретивший конец!

И этот взор, не зря, смотрел вперед,

315

Блестя огнем, был холоден как лед,

Рука, сомкнувшись, кверху поднялась,

И речь от синих губ оторвалась:

На клятву походила речь его,

Но в ней никто не понял ничего;

Она была на языке родном

Но глухо пронеслась, как дальний гром!..

is

Бежали дни, Арсений стал опять,

Как прежде, видеть, слышать, понимать,

Но сердце, пораженное тоской,

Уж было мертво, - хоть в груди живой.

Умел изгнать он из него любовь;

Но что прошло, небывшим сделать вновь

Кто под луной умеет? Кто мечтам

Назначит круг заветный, как словам?

И от души какая может власть .

Отсечь ее мучительную часть?

Бежали дни, ничем уж не был он

Отныне опечален, удивлен;

Над ним висеть, чернеть гроза могла,

Не изменив обычный цвет чела;

Но если он, не зная отвести,

Удар судьбы умел перенести,

Но если показать он не желал,

Что мог страдать, как некогда страдал,

То язва, им презренная, потом

Все становилась глубже,-день за днем!

Он Клару не умел бы пережить,

Когда бы только смерть... но изменить?

И прежде презирал уж он людей:

Отныне из безумца - стал злодей.

И чем же мог он сделаться другим,

С его умом и сердцем огневым?.

17

Есть сумерки души, несчастья след,

Когда ни мрака в ней, ни света нет.

Она сама собою стеснена,

316

Жизнь ненавистна ей и смерть страшна;

И небо обвинить нельзя ни в чем,

И как назло все весело кругом!

В прекрасном мире - жертва тайных мук,

В созвучии вселенной-ложный звук,

Она встречает блеск природы всей,

Как встретил бы улыбку палачей

Приговоренный к казни! И назад

Она кидает беспокойный взгляд,

Но след волны потерян в бездне вод,

И лист отпавший вновь не зацветет!

Есть демон, сокрушитель благ земных,

Он радость нам дарит на краткий миг,

Чтобы удар судьбы сразил скорей.

Враг истины, враг неба и людей,

Наш слабый дух ожесточает он,

Пока страданья не умчат как сон

Все, что мы в жизни ценим только

раз, Все, что ему еще завидно в нас!..

18

Против Литвы пошел великий князь.

Его дружины, местью воспалясь,

Грозят полям и рощам той страны,

Где загорится пламенник войны.

Желая защищать свои права,

Дрожит за вольность гордая Литва,

И клевы хищных птиц, и зуб волков

Скользят уж по костям ее сынов.

19

И в русский стан, осенним, серым днем,

Явился раз, один, без слуг, пешком,

Боец, известный храбростью своей,

И сделался предметом всех речей.

Давно не поднимал он щит и шлем,

Заржавленный покоем! И зачем

Явился он? Не честь страны родной

317

Он защищать хотел своей рукой;

И между многих вражеских сердец

Одно лишь поразить хотел боец.

20

Вдоль по реке с бегущею волной

Разносит ветер бранный шум и вой1

В широком поле цвет своих дружин

Свели сегодня русский и литвин.

Чертой багряной серый небосклон

От голубых полей уж отделен,

Темнеют облака на небесах,

И вихрь несет в глаза песок и прах:

Все бой кипит; и гнется русский строй,

И, окружен отчаянной толпой,

Хотел бежать... но чей знакомый глас

Все души чудной силою потряс?

Явился воин: красный плащ на нем,

Он без щита, он уронил шелом;

Вооружен секирою стальной,

Предстал - и враг валится, и другой,

С запекшеюся кровью на устах,

Упал с ним рядом. Обнял тайный страх

Сьшов Литвы: ослушные кони

Браздам не верят! тщетно бы они

Хотели вновь победу удержать:

Их гонят, бьют, они должны бежать!

Но даже в бегстве, обратясь назад,

Они ударов тяжких сыплют град,

21

Арсений был чудесный тот боец.

Он кровию решился, наконец,

Огонь в груди проснувшийся залить.

Он ненавидит мир, чтоб не любить

Одно созданье! Кучи мертвецов

Кругом него простерты без щитов,

И радостью блистает этот взор,

Которым месть владеет с давних пор.

Арсений шел, опередив своих,

318

Как метеор меж облаков ночных;

Когда ж заметил он, что был один

Среди жестоких, вражеских дружин,

То было поздно! "Вижу, час настал!"

Подумал он, и меч его искал

Своей последней жертвы. "Это он!"

За ним воскликнул кто-то. Поражен,

Арсений обернулся, - и хотел

Проклятье произнесть, но не умел:

Как ангел брани, в легком шишаке,

Стояла Клара, с саблею в руке;

И юноши теснилися за ней,

И словом и движением очей

Распоряжая пылкою толпой,

Она была, казалось, их судьбой.

И, встретивши Арсения, она

Не вздрогнула, не сделалась бледна,

И тверд был голос девы молодой,

Когда, взмахнувши белою рукой,

Она сказала: "Воины! вперед!

Надежды нет, покуда не падет

Надменный этот русский! Перед ним

Они бегут - но мы не побежим.

Кто первый мне его покажет кровь,

Тому моя рука, моя любовь!"

Арсений отвернул надменный взор,

Когда он услыхал свой приговор.

"И ты против меня!" - воскликнул он;

Но эта речь была скорее стон,

Как будто сердца лучшая струна

В тот самый миг была оборвана.

С презреньем меч свой бросил он потом

И обернулся медленно плащом,

Чтобы из них никто сказать не смел,

Что в час конца Арсений побледнел.

И три копья пронзили эту грудь,

Которой так хотелось отдохнуть,

Где столько лет с добром боролось зло,

319

И наконец оно превозмогло.

Как царь дубравы, гордо он упал,

Не вздрогнул, не взглянул, не закричал.

Хотя б молитву или злой упрек

Он произнес! Но нет! он был далек

От этих чувств: он век счастливый свой

Опередил неверящей душой;

Он кончил жизнь с досадой на челе,

Жалея, мысля об одной земле,

Свой ад и рай он здесь умел сыскать.

Других не знал, и не хотел он знать!..

28

И опустел его высокий дом,

И странников не угощают в нем;

И двор зарос зеленою травой,

И пыль покрыла серой пеленой

Святые образа, дубовый стол

И пестрые ковры! и гладкий пол

Не скрыпнет уж под легкою ногой

Красавицы лукавой и младой.

Ни острый меч в серебряных ножнах,

Ни шлем стальной не блещут на стенах;

Они забыты в поле роковом,

Где он погиб! В покое лишь одном

Все, все как прежде: лютня у окна,

И вкруг нее обвитая струна;

И две одежды женские лежат

На мягком ложе, будто бы назад

Тому лишь день, как дева стран чужих

Сюда небрежно положила их.

И, раздувая полог парчевой,

Скользит по ним прохладный ветр ночно?

Когда сквозь тонкий занавес окна

Глядит луна - нескромная луна!

Есть монастырь, и там в неделю раз

За упокой молящих слышен глас,

И с честью перед набожной толпой

320

\\

Арсений поминается порой.

И блещет в церкви длинный ряд гробов,

Украшенный гербом его отцов;

, Но никогда меж них не будет тот,

С которым славный кончился их род.

Ни свежий дерн, ни пышный мавзолей

Не тяготит сырых его костей;

Никто об нем не плакал... лишь одна,

Монахиня!.. Бог знает, кто она?

Бог знает, что пришло на мысли ей

Жалеть о том, кто не жалел об ней!.

Увы! Он не любил, он не жалел,

Он даже быть любимым не хотел,

И для нее одной был он жесток:

Но разве лучше поступил с ним рок?

И как не плакать вечно ей о том,

Кто так обманут был, с таким умом,

Кто на земле с ней разлучен судьбой

И к счастью не воскреснет в жизни той?..

В печальном только сердце может страсть

Иметь неограниченную власть:

Так в трещине развалин иногда

Береза вырастает: молода

И зелена - и взоры веселит,

И украшает сумрачный гранит!

И часто отдыхающий пришлец

Грустит об ней, и мыслит: наконец

Порывам бурь и зною предана,

Увянет преждевременно она!..

Но что ж! - усилья вихря и дождей

Не могут обнажить ее корней,

И пыльный лист, встречая жар дневной,

Трепещет все на ветке молодой!..

АУЛ БАСТУНДЖИ

Тебе, Кавказ - суровый царь земли,

Я снова посвящаю стих небрежный:

Как сына ты его благослови

И осени вершиной белоснежной!

От ранних лет кипит в моей крови

Твой жар и бурь твоих порыв мятежный;

На севере, в стране тебе чужой,

Я сердцем твой, - всегда и всюду твой!..

Твоих вершин зубчатые хребты

Меня носили в царстве урагана,

И принимал меня, лелея, ты

В объятия из синего тумана.

И я глядел в восторге с высоты,

И подо мной, как остов великана,

В степи обросший мохом и травой,

Лежали горы грудой вековой.

322

Над детской головой моей венцом

Свивались облака твои седые;

Когда по ним, гремя, катался гром,

И, пробудясь от сна, как часовые,

Пещеры откликалися кругом,

Я понимал их звуки роковые,

Я в край надзвездный пылкою душой

Летал на колеснице громовой!..

Моей души не понял мир.

Ему Души не надо. Мрак ее глубокий,

Как вечности таинственную тьму,

Ничье живое не проникнет око.

И в ней-то недоступные уму

Живут воспоминанья о далекой

Святой земле... ни свет, ни шум земной

Их не убьет... я твой! я всюду твой!..

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Между Машуком и Бешту, назад

Тому лет тридцать, был аул, горами

Закрыт от бурь и вольностью богат.

Его уж нет. Кудрявыми кустами

Покрыто поле: дикий виноград,

Цепляясь, вьется длинными хвостами

Вокруг камней, покрытых сединой,

С вершин соседних, сброшенных грозой!..

Ни бранный шум, ни песня молодой

Черкешенки уж там не слышны боле;

И в знойный летний день табун степной

Без стражи ходит там, один, по воле;

И без оглядки с пикой за спиной

323

Донской казак въезжает в это поле;

И безопасно в небесах орел,

Чертя круги, глядит на тихий дол.

И там, когда вечерняя заря

Бледнеющим румянцем одевает

Вершины гор, - пустынная змея

Из-под камней, резвяся, выползает;

На ней рябая блещет чешуя

Серебряным отливом, как блистает

Разбитый меч, оставленный бойцом

В густой траве на поле роковом.

IT

Сгорел аул - и слух об нем исчез.

Его сыны рассыпаны в чужбине...

Лишь пред огнем, в туманный день, черкес

Порой об нем рассказывает ныне

При малых детях. И чужих небес

Питомец, проезжая по пустыне,

Напрасно молвит казаку: "Скажи,

Не знаешь ли аула Бастунджи?"

В ауле том без ближних и друзей

Когда-то жили два родные брата,

И в Пятигорье не было грозней

И не было отважней Акбулата.

Меньшой был слаб и нежен с юных дней,

Как цвет весенний под лучом заката!

Чуждался битв и крови он и зла,

Но искра в нем таилась... и ждала...

VI

Отец их был убит в чужом краю.

А мать Селим убил своим рожденьем,

И, хоть невинный, начал жизнь свою,

324

Как многие кончают, преступленьем!

Он душу не обрадовал ничью,

Он никому не мог быть утешеньем;

Когда он в первый раз открыл глаза,

Его улыбку встретила гроза!...

vn

Он рос один... по воле, без забот,

Как птичка, меж землей и небесами!

Блуждая с детства средь родных высот,

Привык он тучи видеть под ногами,

А над собой один безбрежный свод;

Порой, в степи застигнутый мечтами,

Один сидел до поздней ночи он,

И вкруг него летал чудесный сон.

тш

И земляки-зачем? то знает бог

Чуждались их беседы; особливо

Паслись их кони... и за их порог

Переступали люди боязливо;

И даже молодой Селим не мог,

Свой тонкий стан, высокий и красивый,

В бешмет шелковый праздничный одев,

Привлечь одной улыбки гордых дев.

Сбиралась ли ватага удальцов

Отбить табун, иль бранною забавой

Потешиться... оставя бедный кров,

Им вслед, с усмешкой горькой и лукавой,

Смотрели братья, сумрачны, без слов,

Как смотрит облак иногда двуглавый,

Засев меж скал, на светлый бег луны,

Один, исполнен грозной тишины.

325

Дивились все взаимной их любви,

И не любил никто, их... оттого ли,

Что никому они дела свои

Не поверяли и надменной воли

Склонить пред чуждой волей не могли?

Не знаю, - тайна их угрюмой доли

Темнее строк, начертанных рукой

Прохожего на плите гробовой...

XI

Была их сакля меньше всех других,

И с плоской кровли мох висел зеленый.

Рядком блистали на стенах простых

Аркан, седло с насечкой вороненой,

Два башлыка, две шашки боевых

Да два ружья, которых ствол граненый,

Едва прикрытый шерстяным чехлом,

Был закопчен в дыму пороховом,

XII

Однажды... Акбулата ждал Селим

С охоты. Было поздно. На долину

Туман ложился, как прозрачный дым;

И сквозь него, прорезав половину

Косматых скал, как буркою, густым

Одетых мраком, дикую картину

Родной земли и неба красоту

Обозревал задумчивый Бешту.

хш

Вдали тянулись розовой стеной,

Прощаясь с солнцем, горы снеговые;'

Машук, склоняся лысой головой,

Через струи Подкумка голубые,

Казалось, думал тяжкою стопой .

Перешагнуть в поместия чужие.

323

С мечети слез мулла; аул дремал...

Лишь в крайней сакле огонек блистал.

XIV

И ждет Селим - сидит он час и два,

Гуляя в поле, горный ветер плачет,

И под окном колышется трава.

Но чу! далекий топот... кто-то скачет...

Примчался; фыркнул конь, заржал... Сперва

Спрыгнул один, потом другой... что это значит?

То не сайгак, не волк, не зверь лесной!

Он прискакал с добычею иной.

И в саклю молча входит Акбулат,

Самодовольно взорами сверкая.

Селим к нему: "Ты загулялся, брат!

Я чай, с тобой не дичь одна лесная".

И любопытно он взглянул назад,

И видит он: черкешенка младая

Стоит в дверях, мила как херувим;

И побледнел невольно мой Селим.

XTI

И в нем, как будто пробудясь от сна,

Зашевелилось сладостное, что-то.

"Люби ее! она моя жена!

Сказал тогда Селиму брат.

Охотой Родной аул покинула она.

Наш бедный дом храним ее заботой

Отныне будет. Зара! вот моя

Отчизна, все богатство, вся семья!.."

хта

И Зара улыбнулась, и уста

Хотели вымолвить слова привета,.

Но замерли. Вдоль по челу мечта

327

Промчалась тенью. По словам поэта,

Казалось, вся она была слита,

Как гурии, из сумрака и света;

Белей и чище ранних облаков

Являлась грудь, поднявшая покров;

Черны глаза у серны молодой,

Но у нее глаза чернее были;

Сквозь тень ресниц, исполнены душой,

Они блаженством сердцу говорили!

Высокий стан искусною рукой

Был стройно перетянут без усилий;

Сквозь черный шелк витого кушака

Блистало серебро исподтишка.

XIX

Змеились косы на плечах младых,

Оплетены тесьмою золотою;

И мрамор плеч, белея из-под них,

Был разрисован жилкой голубою.

Она была прекрасна в этот миг,

Прекрасна вольной дикой простотою,

Как южный плод румяный, золотой,

Обрызганный душистою росой.

Селим смотрел. Высоко билось в нем

Встревоженное сердце чем-то новым.

Как сладко, страстно пламенным челом

Прилег бы он к грудям ее перловым!

Он вздрогнул, вышел... сумрачен лицом,

Кинжал рукою стиснув. На шелковом

Ковре лениво Акбулат лежал,

Курил и думал... О! когда б он знал!..

XXI

Промчался день, другой... и много дней;

Они живут, как прежде, нелюдимо.

Но раз... шумела буря. Все черней

328

Утесы становились. С воем мимо,

Подобно стае скачущих зверей,

Толпою резвых жадных псов гонимой,

Неслися друг за другом облака,

Косматые, как перья шишака.

XXII

Очами Акбулат их провожал

Задумчиво с порога сакли бедной.

Вдруг шорох: он глядит... пред ним стоял

Селим, без шапки, пасмурный и бледный;

На поясе, звеня, висел кинжал,

Рука блуждала по оправе медной;

Слова кипели смутно на устах,

Как бьется пена в тесных берегах.

ххш

И юноше с участием живым

Он молвил: "Что с тобой? - не понимаю!

Скажи!" - "Я гибну! - отвечал Селим,

Сверкая мутным взором, - я страдаю!..

Одною думой день и ночь томим!

Я гибну!.. ты ревнив, ты вспыльчив: знаю!

Безумца не захочешь ты спасти...

Так, я виновен... но, прости!.. прости!.."

XXIV

"Скажи, тебя обидел кто-нибудь?

Обиду злобы кровью смыть могу я!

Иль кань пропал? Забудь об нем, забудь,

В горах коня красивее найду я!..

Иль от любви твоя пылает грудь?

И чуждой девы хочешь поцелуя?..

Ее увезть легко во тьме ночной,

Она твоя!.. но молви: что с тобой?"

XXV

"Легко спросить... но тяжко рассказать

И чувствовать!.. Молился я пророку,

Чтоб ангелам велел он ниспослать

329

Хоть каплю влаги пламенному оку!..

Ты видишь: есть ли слезы?.. О! не трать

Молитв напрасных... к яркому востоку

И западу взывал я... но в моей

Душе все шевелится грусть, как змей!..

XXTI

Я проклял небо-оседлал коня;

Пустился в степь. Без цели мы блуждали,

Не различал ни ночи я, ни дня...

Но вслед за мной мечты мои скакали!

Я гибну, брат!.. пойми, спаси меня!

Твоя душа не крепче бранной стали;

Когда я был ребенком, ты любил

Ребенка... помнишь это? иль забыл?..

ххтп

Послушай!.. бурно молодость во мне

Кипит, как. жаркий ключ в скалах

Машука! Но ты, --в твоей суровой седине

Видна усталость жизни, лень и. скука.

Пускай летать ты можешь на коне,

Звенящую стрелу бросать из лука,

Догнать оленя и врага, сразить...

Но... так, как я, не можешь ты любить!..

ххтш

Не можешь ты безмолвно, целый час

Смотреть на, взор живой, но безответный,

И утопать в сиянье милых глаз,

Тая в груди, как месть, огонь ааветный!

Обнявши Зару,, я видал не раз,

Как ты томился, скукою приметной...

Я б отдал жизнь за поцелуй такой,

И... если б мог, не пожалел другой!,."

XXIX

Как облака, висящие над ним,

Стал мрачен лик суровый Акбулата;

Дрожь пробежала по усам седым,

330

Взор покраснел, как зарево заката.

"Что произнесть решился ты, Селим!"

Воскликнул он. Селим не слушал брата. Как бедный раб, он пал к его ногам И волю дал страданью и мольбам.

XXX

"Ты видишь: я погиб!.. спасенья нет...

Отчаянье, любовь... везде! повсюду!..

О! ради прежней дружбы... прежних лет...

Отдай мне Зару!.. уступи!.. я буду

Твоим рабом... послушай: сжалься!.. нет,

Нет!.. ты меня как ветхую посуду

С презреньем гордым кинешь за порог...

Но, видишь: вот кинжал! - а там: есть бог!.

XXXI

Когда б хотел, я б мог давно, поверь,

Упиться счастьем, презреть все святое!

Но я подумал: нет! как лютый зверь,

Он растерзает сердце молодое!

И вот пришло раскаянье теперь,

Пришло-но поздно! я ошибся вдвое,

Я, как глупец, остался на земли,

Один, один... без дружбы и любви!..

хххп

Что медлить: я готов-не размышляй!

Один удар - и мы спокойны оба.

Увы! минута с ней - небесный рай!

Жизнь без нее - скучней, страшнее гроба!

Я здесь, у ног твоих... решись иль знай:

Любовь хитрей, чем ревность или злоба;

Я вырву Зару из твоих когтей,

Она моя-и быть должна моей!"

ХХХП1

Умолк. Бледней снегов был нежный лик,

В очах дрожали слезы исступленья;

Меж губ слова слились в невнятный крик,

331

Мучительный, ужасный... сожаленье

Угрюмый брат почувствовал .на миг.

"Пройдет,-сказал он,-время заблужденья!

Есть много звезд: одна другой светлей;

Красавиц много без жены моей!..

Что дал мне бог, того не уступлю;

А что сказал я, то исполню свято.

Пророк зрит мысль и слышит речь мою!

Меня не тронут ни мольбы, ни злато!..

Прощай... но если! если..." - "Я люблю,

Люблю ее! - сказал Селим, объятый

Тоской и злобой, - я просил, скорбел...

Ты не хотел!.. так помни ж: не хотел!"

XXXV

Его уста скривил холодный смех;

Он продолжал: "Все кончено отныне!

Нет для меня ни дружбы, ни утех!..

Благодарю тебя!.. ты, как об сыне,

Об юности моей пекся: сказать не грех...

По воле нежил ты цветок в пустыне,

По воле оборвал его листы...

Я буду помнить - помни только ты!.."

XXXVI

Он отвернулся и исчез как тень.

Стоял недвижим Акбулат смущенный,

Мрачней, чем громом опаленный пень.

Шумела буря. Ветром наклоненный,

Скрипел полуразрушенный плетень;

Да иногда, грозою заглушенный,

Из бедной сакли раздавался вдруг

Беспечной, нежной, вольной песни звук!..

332

xxxvn

Так, иногда, одна в степи чужой

Залетная певица, птичка юга,

Поет на ветке дикой и сухой,

Когда вокруг шумит, бушует вьюга.

И путник внемлет с тайною тоской

И думает: то, верно, голос друга!

Его душа, живущая в раю,

Сошла печаль приветствовать мою!..

ХХХУШ

Селим седлает верного коня,

Гребенкой медной гриву разбирая;

Кубанскою оправою звеня,

Уздечка блещет; крепко обвивая

Седло с конем, сцепились два ремня.

Стремена ровны; плетка шелковая

На арчаге мотается. Храпит,

Косится конь... Пора, садись, джигит.

XXXIX

Горяч и статен конь твой вороной!

Как красный угль, его сверкает око!

Нога стройна, косматый хвост трубой;

И лоснится хребет его высокой,

Как черный камень, сглаженный волной!

Как саранча, легко в степи широкой

Порхает он под легким седоком,

И голос твой давно ему знаком!..

хь

И молча на коня вскочил Селим;

Нагайкою махнул, привстал немного

На стременах... затрепетал под ним

И захрапел товарищ быстроногой!

Скачок, другой.. ноздрями пар как дым...

333

И полетел знакомою дорогой,

Как пыльный лист, оторванный грозой,

Летит крутясь по степи голубой!..

хи

Размашисто скакал он, и' кремни,

Как брызги рассыпайся, трещали

Под звонкими копытами. Они

Сырую землю мерно поражали;

И долго вслед ущелия одни

Друг другу этот звук передавали,

Пока вдали, мгновенный, как Симун,

Не скрылся всадник и его скакун...

SLII

Как дух изгнанья, быстро он исчез

За пеленой волнистого тумана!..

У табуна сторожевой черкес,

Дивяся, долго вслед ему с кургана

Смотрел и думал: "Много есть чудес!..

Велик аллах!.. ужасна власть шайтана!

Кто скажет мне, что этого коня

Хозяин мрачный - сын земли, как я?"

ГЛАВА ВТОРАЯ

Меж виноградных лоз нагорный ключ

От мирного аула недалеко

Бежал по камням, светел и гремуч.

Небес восточных голубое око

Гляделось в нем; и плавал жаркий луч

В его волне студеной и глубокой;

И мелкий дождь серебряных цветов

В него с прибрежных сыпался дерев.

334

Вот мирный час, когда на водопои

Бежит к потоку серн пугливых стая,

Шумя по листьям и траве густой.

Вот час, когда черкешенка младая

Идет купаться тайною тропой.

Нагую ножку в воду погружая,

Она дрожит, смеется... и вокруг

Кидает взгляд, где дышит страсть и юг!

ш

Не бойся, Зара! - всюду тишина;

Присядь на камень, сбрось покров узорный!

Вода в ручье прозрачна, холодна;

Смирит волненье груди непокорной

И освежит твой смуглый стан она.

Но, чу!.. постой!.. чей это шаг проворный

Не в добрый час раздался меж кустов?..

Святой пророк! Скорей, где твой покров?..

IT

Но сильно чья-то жаркая рука

Хватает руку Зары. Страстен, молод

Огонь руки сей!.. Сакля далека...

Что делать? В грудь ее смертельный холод

Проник, как пуля меткого стрелка,

И сердце громко билось в ней, как молот!

"Селим, ты здесь? злой дух тебя принес!

Зачем пришел ты?" - "Я?.. Какой вопрос!"

"Селим!.. о!.. я погибла!.." - "Может быть;

Так что ж!" - "Ужель! ни капли сожаленья!

Чего ты хочешь?" - "Я хочу любить!

Хочу! - ты видишь: краткие мученья

Меня уж изменили... скучно жить,

335

Как зверю, одному... часам терпенья

Настал последний срок!- я снова здесь.

Я твой навек, душой и телом,'-весь!

Т1

Я знал, что ваш пророк-не мой пророк,

Что люди мне - чужие, а не братья;

И странствовал в пустыне одинок

И сумрачен, как див, дитя проклятья!

Без страху я давно б в могилу слег;

Но холодны сырой земли объятья...

Ах! я мечтал хоть миг один заснуть,

Мою главу склонив к тебе на грудь!..

VII

Беги со мной!.. оставь свой бедный дом.

Я молод, свеж; твой муж - старик суровый!

Решись, спеши: мне тайный путь знаком;

Мое ружье верней стрелы громовой;

Кинжал мой блещет гибельным лучом;

Моя рука быстрей, чем взгляд и слово;

И у меня жилище есть в горах,

Где отыскать нас может лишь аллах!

Т1П

Мой дом изрыт в расселинах скалы:

В нем до меня два барса дружно жили.

Узнав пришельца, голодны и злы,

Они, воспрянув, бросились, завыли...

Я их убил - ив тот же день орлы

Кровавые их кости растащили;

И кожи их у входа, по бокам,

Висят, как тени, в страх другим зверям.

IX

Там ложе есть из моха и цветов,

Там есть родник, меж камней иссеченный;

Его питает влага облаков,

336

И брызжет он, журча струею пленной.

Беги со мной!.. никто твоих следов

Не различит в степи, мой друг бесценный!

И только месяц с солнцем золотым

Узнают, как и кто тобой любим!.."

Обнявши стан ее полунагой,

Едва дыша, склонившись к ней устами,

Он ждал ответа с страхом и тоской:

Она молчала - шаткими ветвями

Шумел над ними ветер полевой,

И тени листьев темными рядами

Бродили по челу ее: она,

Как мраморный кумир, была бледна.

XI

"Решись же, Зара: ждать я не могу!..

Ты побледнела?.. что такое?.. слезы?

Но разве здесь ты предана врагу?

Иль речь любви похожа на угрозы?

Иль ты меня не любишь? нет! я лгу...

Твои уста нежней иранской розы:

Они не могут это произнесть!..

Пусть нет в тебе любви... но... жалость есть!

О, как я был бы счастлив, как богат,

Под звездами аллы, один с тобою!..

Скажи: тебя не любит Акбулат?

Он зол, ревнив, он пасмурен душою,

И речь его хладнее, чем 'булат?..

Он для тебя постыл... беги со мною...

Но ты качаешь молча головой...

Не он тобой любим!!, но кто ж другой?

Скорей: откуда? где он? назови

Я вытвержу зловещее названье...

Я обниму как брата - ив крови

Запечатлею братское лобзанье.

Кто ж он, счастливый царь твоей любви?

Пускай придет дразнить мое страданье,

При мне тебя и нежить и ласкать...

Я рад смотреть, клянусь... и рад молчать!.."

И он склонил мятежную главу,

И он закрыл лицо свое руками,

И видно было ей, как на траву

Упали две слезы двумя звездами.

Без смысла и без звука, наяву,

Как бы во сне, он шевелил устами

И, наконец, припал к земле сырой,

Как та земля, и хладный и немой.

XV

Ей стало жаль; она сказала вдруг:

"Не плачь!.. ужасен вид твоей печали!

Отец мой был великий воин: юг,

И север, и восток об нем слыхали.

Он был свирепый враг, но верный друг,

И низкой лжи уста его не знали...

Я дочь его, и честь его храню:

Умру, погибну - но не изменю!..

XVI

Оставь меня! Я счастлива с другим!"

"Неправда!"-"Я люблю его!"-"Конечно!!!

Он мой злодей, мои враг!!" - "Селим! Селим!

Кто ж виноват?"-"Он прав?"-"Ужели вечно

Не примиритесь вы?" - "Мириться? с ним?

Да кто же я, чтоб злобой скоротечной

Дразнить людей и небо!" - "Ты жесток!"

"Как быть? такую душу дал мне рок!

338

xvn

Прощай! уж поздно! Бог рассудит нас!

Но если я с тобой увижусь снова,

То это будет-знай-в последний раз!..-gt;

Он тихо встал, и более ни слова,

И тихо удалился. День угас;

Лишь бледный луч из-за Бешту крутого

Едва светил прощальною струей

На бледный лик черкешенки младой!

ХУШ

Селим не возвращался. Акбулат

Спокоен. Он не .видит, что порою

Его жены доселе ясный взгляд

Туманится невольною слезою.

Вот раз с охоты ехал он назад:

Аул дремал в тени таясь от зною;

С мечети божей лишь мулла седой

Ему, смеясь, кивает головой.

XIX

И говорит: "Куда спешишь, мой сын!

Не лучше ли гулять в широком поле?

Черкес прямой - всегда, везде один,

И служит только родине да воле!

Черкес земле и небу господин,

И чуждый враг ему не страшен боле;

Но, если б он послушался меня,

Жену бы кинул - а купил коня!"

"Молись себе пророку, злой мулла,

И не мешайся так в дела чужие.

Твой верен глаз-моя верней стрела:

За весь табун твой не отдам жены я!"

И тот в ответ: "Я не желаю зла,

22* 339

Но вспомнишь ты слова мои простые!"

Смутился Акбулат-потупил взор

'И скачет он скорей к себе на двор.

XXI

С дрожащим сердцем в саклю входит он,

Глядит: на ложе смятом и разрытом

Кинжал знакомый блещет без ножон.

Любимый конь не ржет, не бьет копытом,

Нейдет навстречу Зара: мертвый сон

Повсюду. Лишь на очаге забытом

Сверкает пламень. Он невзвидел дня:

Нет ни жены! ни лучшего коня!!!

Без сил, без дум, недвижим, как мертвец,

Пронзенный сзади пулею несмелой,

С открытым взором встретивший конец,

Присел он на порог - и что кипело

В его груди, то знает лишь творец!

Часы бежали. Небо потемнело;

С росой на землю пала тишина;

Из туч косматых прянула луна.

Бледней луны сидел он недвижим.

Вдруг слышен топот: все ясней, яснее,

Вот мчится в поле конь. Как легкий дым

Волною грива хлещет вдоль по шее;

И вьется что-то белое над ним

Как покрывало... Конь летит быстрее

Знакомый конь!.. вот близко, прискакал...

Но вдруг затрясся, захрипел - и пал.

XXIT

Издохший конь недвижимо лежит,

На нем колеблясь блещет покрывало:

Черкесской пулей тонкий холст пробит:

Кровь запеклась на нем струею алой!

340

К коню в смущенье Акбулат бежит;

Лицо надеждой снова заблистало:

"Спасибо, друг, не позабыл меня!"

И гладит он издохшего коня.

XXV

И покрывала белого конец

Нетерпеливой поднял он рукою;

Склонился - месяц светит: о творец,

Чей бледный труп он видит пред собою?

Глубоко в грудь, как скорпион, свинец

Впился, насытясь кровью молодою;

Ремень, обвивший нежный стан кругом,

К седлу надежным прикреплен узлом.

XX П

Как ранний снег бела и холодна,

Бесчувственно рука ее лежала,

Обрызганная кровью... и луна

По гладкому челу, скользя, играла.

С бесцветных уст, как слабый призрак сна,

Последняя улыбка исчезала;

И, опустясь, ресницы бахромой

Бездушный взор таили под собой.

Узнал ли ты, несчастный Акбулат,

Свою жену, подругу жизни старой?

Чей сладкий голос, чей веселый взгляд

Был одарен неведомою чарой,

Пленял тебя лишь день тому назад?

Все понял он - стоит над мертвой Зарой;

Терзает грудь и рвет одежды он,

Зовет ее - но крепок мертвых сон!

ХХУШgt;

Да упадет проклятие людей

На жизнь Селима. Пусть в степи палящей

От глаз его сокроется ручей.

341

Пускай булат руке его дрожащей

Изменит в битве; и в кругу друзей

Тоска туманит взор его блестящий;

Пускай один, бродя во тьме ночной,

Он чей-то шаг все слышит за собой.

ХХ1Хgt;

Да упадет проклятие аллы

На голову убийцы молодого;

Пускай умрет не в битве - от стрелы

Неведомой разбойника ночного,

И полумертвый на хребте скалы

Три ночи и три дня лежит без крова;

Пусть зной палит и бьет его гроза

И хищный коршун выклюгт глаза!

хххgt;

Когда придет, покинув выси гор,

Его душа к обещанному раю,

Пускай пророк свой отворотит взор

И грозно молвит: "Я тебя неgt; знаю!"

Тогда, поняв язвительный укор,

Воскликнет он: "Прости мне1 умоляю!.."

И снова скажет грешнику пророк:

"Ты был жесток-и я с тобой жесток!"

ХХХ1gt;

И в ту же ночь за час перед зарей

С мечети грянул вещий звук набата.

Народ сбежался: как маяк ночной,

Пылала ярко сакля Акбулата.

Вокруг нее огонь вился змеей,

Кидая к небу с треском искры злата;

И чей-то смех мучительный и злой

Сквозь дым и пламя вылетал порой.

хххпgt;

И ниц упал испуганный народ.

"Молитесь, дети! это смех шайтана!"

Сказал мулла таинственно - и вот

342

Какой-то темный стих из алкорана

Запел он громко. Но огонь ревет

И мечется сильнее урагана

И, не внимая жалобным мольбам,

Расходится по крышам и стенам.

хххш

И зарево на дальних высотах

Трепещущим румянцем отразилось;

И серна гор, лежавшая в кустах,

Послышав крик, вздрогнула, пробудилась,

Ее невольно обнял тайный страх:

Стряхнув с себя росу, она пустилась,

И спавшие под сению скалы

Взвилися с криком дикие орлы.

XXXIV

Сгорел аул - и слух об нем исчез;'

Его сыны рассыпаны в чужбине.

Лишь иногда в тумяыный день черкес

Об нем, вздохнув, рассказывает ныне

При малых детях. И чужих небес

Питомец, проезжая по пустыне,

Напрасно молвит казаку:

"Скажи, Не знаешь ли аула Баетунджи?.."

ХАДЖИ АБРЕК

Велик, богат аул Джемат,

Он ни кому не платит дани;

Его стена - ручной булат;

Его мечеть - на поле брани.

Его свободные сыны

В огнях войны закалены;

Дела их громки по Кавказу,

В народах дальних и чужих,

И сердца русского ни разу

Не миновала пуля их.

По небу знойный день катится,

От скал горячих пар струится;

Орел, недвижим на крылах,

Едва чернеет в облаках;

Ущелья в сон погружены:

В ауле нет лишь тишины.

Аул встревоженный пустеет,

И под горой, где ветер веет,

Где из утеса бьет поток,

Стоит внимательный кружок.

Об чем ведет переговоры

Совет джематских удальцов?

Хотят ли вновь пуститься в горы

На ловлю чуждых табунов?

Не ждут ли русского отряда,

До крови лакомых гостей?

Нет,-только жалость и досада

344

Видна во взорах узденей.

Покрыт одеждами чужими,

Сидит на камне между ними

Лезгинец дряхлый и седой;

И льется речь его потоком,

И вкруг себя блестящим оком

Печально водит он порой.

Рассказу старого лезгина

Внимали все. Он говорил:

"Три нежных дочери, три сына

Мне бог на старость подарил;

Но бури злые разразились,

И ветви древа обвалились,

И я стою теперь один,

Как голый пень среди долин.

Увы, я стар! Мои седины

Белее снега той вершины.

Но и под снегом иногда

Бежит кипучая вода!..

Сюда, наездники Джемата!.

Откройте удаль мне свою! .

Кто знает князя Бей-Булата? :

Кто возвратит мне дочь мою?

В плену сестры ее увяли,

В бою неровном братья пали;

В чужбине двое, а меньшой

Пронзен штыком передо мной.

Он улыбался, умирая!

Он, верно, зрел, как дева рая

К нему слетела пред концом,

Махая радужным венцом!..

И вот пошел я жить в пустыню

С последней дочерью своей.

Ее хранил я, как святыню;

Все, что имел я, было в ней:

Я взял с собою лишь ее

Да неизменное ружье.

В пещере с ней я поселился,

Родимой хижины лишен:

К беде я скоро приучился,

Давно был к воле приучен.

34.5

Но час ударил неизбежный,

И улетел птенец мой нежный!..

Однажды ночь была глухая,

Я спал... Безмолвно надо мной

Зеленой веткою махая,

Сидел мой ангел молодой.

Вдруг просыпаюсь: слышу, шепот,

И слабый крик, - и конский топот...

Бегу и вижу - под горой

Несется всадник с быстротой,

Схватив ее в свои объятья.

Я с ним послал свои проклятья.

О, для чего, второй гонец,

Настичь не мог их мой свинец!

С кровавым мщеньем, вот здесь скрытым,

Без сил отметить за свой позор,

Влачусь я по горам с тех пор,

Как змей, раздавленный копытом.

И нет покоя для меня

С того мучительного дня...

Сюда, наездники Джемата!

Откройте удаль мне свою!

Кто знает князя Бей-Булата?

Кто привезет мне дочь мою?"

"Я!"-молвил витязь черноокий,

Схватившись за кинжал широкий,

И в изумлении немом

Толпа раздвинулась кругом.

"Я знаю князя! Я решился!..

Две ночи здесь ты жди меня:

Хаджи бесстрашный не садился

Ни разу даром на коня.

Но если я не буду к сроку,

Тогда обет мой позабудь,

И об душе моей пророку

Ты помолись, пускаясь в путь".

Взошла заря. Из-за туманов

На небосклоне голубом

Главы гранитных великанов

346

Встают увенчанные льдом.

В ущелье облако проснулось,

Как парус розовый, надулось

И понеслось по вышине.

Все дышит утром. За оврагом,

По косогору едет шагом

Черкес на борзом скакуне.

Еще ленивое светило

Росы холмов не осушило.

Со скал высоких, над путем,

Склонился дикий виноградник;

Его серебряным дождем

Осыпан часто конь и всадник:

Небрежно бросив повода,

Красивой плеткой он махает

И песню дедов иногда,

Склонись на гриву, запевает.

И дальний отзыв за горой

Уныло вторит песни той.

Есть поворот-и путь, прорытый

Арбы скрипучим колесом,

Там, где красивые граниты

Рубчатым сходятся венцом.

Оттуда он, как под ногами,

Смиренный различит аул,

И пыль, поднятую стадами,

И пробужденья первый гул,

И на краю крутого ската

Отметит саклю Бей-Булата

И, как орел, с вершины гор

Вперит на крышу светлый взор.

В тени прохладной, у порога,

Лезгинка юная сидит.

Пред нею тянется дорога,

Но грустно вдаль она глядит.

Кого ты ждешь, звезда востока,

С заботой нежною такой?

Не друг ли будет издалека?

Не брат ли с битвы роковой?

От зноя утомясь дневного,

347

Твоя головка уж готова

На грудь высокую упасть;

Рука скользнула вдоль колета,

И неги сладостная власть

Плечо исторгнула из плена;

Отяготел твой ясный взор,

Покрывшись влагою жемчужной;

В твоих щеках как метеор

Играет пламя крови южной;

Уста волшебные твои

Зовут лобзание любви.

Немым встревожена желаньем

Обнять ты ищешь что-нибудь,

И перси слабым трепетаньем

Хотят покровы оттолкнуть.

О, где ты, сердца друг бесценный!..

Но вот - и топот отдаленный,

И пыль знакомая взвилась,

И дева шепчет: "Это князь!"

Легко надежда утешает,

Легко обманывает глаз:

Уж близко путник подъезжает...

Увы, она его не знает

И видит только в первый раз!

То странник, в поле запоздалый,

Гостеприимный ищет кров;

Дымится конь его усталый,

И он спрыгнуть уже готов...

Спрыгни же, всадник!.. Что же он

Как будто крова испугался?

Он смотрит! Краткий, грустный стон

От губ сомкнутых оторвался,

Как лист от ветви молодой,

Измятый летнею грозой!

"Что медлишь, путник, у порога?

Слезай с походного коня.

Случайный гость - подарок бога.

Кумыс и мед есть у меня.

348

Ты, вижу, беден; я богата.

Почти же кровлю Бей-Булата!

Когда опять поедешь в путь,

В молитве нас не позабудь!"

Хаджи Абрек

Аллах спаси тебя, Лейла!

Ты гостя лаской подарила;

И от отца тебе поклон

За то привез с собою он.

Лейла

Как! Мой отец? Меня поныне

В разлуке долгой не забыл? Где он живет?

Хаджи Абрек

Где прежде жил:

То в чуждой сакле, то в пустыне.

Лейла

Скажи: он весел, он счастлив?

Скорей ответствуй мне...

Хаджи Абрек

Он жив. Хотя порой дождям и стуже

Открыта голова его... Но ты?

Л е и л а

Я счастлива. Хаджи Абрек (тихо)

Тем хуже! Л е и л а А? что ты молвил?..

Х аджи Абрек

Ничего! 349

Сидит пришелец за столом.

Чпхирь с серебряным пшеном

Пред ним не тронуты доселе

Стоят! Он странен, в самом деле!

Как на челе его крутом

Блуждают, движутся морщины!

Рукою лет или кручины

Проведены они по нем?

Развеселить его желая,

Леила бубен свой берет;

В него перстами ударяя,

Лезгинку пляшет и поет.

Ее глаза как звезды блещут,

И груди полные трепещут;

Восторгом детским, но живым

Душа невинная объята:

Она кружится перед ним,

Как мотылек в лучах заката.

И вдруг звенящий бубен свой

Подъемлет белыми руками;

Вертит его над головой

И тихо черными очами

Поводит, - и, без слов, уста

Хотят сказать улыбкой милой:'

"Развеселись, мой гость унылый!

Судьба и горе - все мечта!"

Хаджи Абрек

Довольно! Перестань, Леила;

На миг веселость позабудь:

Скажи, ужель когда-нибудь

О смерти мысль не приходила

Тебя встревожить? отвечай.

Леила

Нет! Что мне хладная могила?

Я на земле нашла свой рай.

350

Хаджи Абрек

Еще вопрос: ты не грустила

О дальней родине своей,

О светлом небе Дагестана?

Леила

К чему? Мне лучше, веселей

Среди нагорного тумана.

Везде прекрасен божий свет.

Отечества для сердца нет!

Оно насилья не боится,

Как птичка вырвется, умчится.

Поверь мне - счастье только там,

Где любят нас, где верят нам!

Хаджи Абрек

Любовь!.. Но знаешь ли, какое

Блаженство на земле второе

Тому, кто все похоронил,

Чему он верил, что любил!

Блаженство то верней Любови

И только хочет слез да крови.

В нем утешенье для людей,

Когда умрет другое счастье;

В нем преступлений сладострастье,

В нем ад и рай души моей.

Оно при нас всегда, бессменно;

То мучит, то ласкает нас...

Нет, за единый мщенья час,

Клянусь, я не взял бы вселенной!

Ты бледен?

Леила

Хаджи Абрек

Выслушай. Давно

Тому назад имел я брата;

И он, - так было суждено,

Погиб от пули Бей-Булата.

Погиб без славы, не в бою,

Как зверь лесной,- врага не зная;

331

Но месть и ненависть свою

Он завещал мне, умирая.

И я убийцу отыскал:

И занесен был мой кинжал,

Но я подумал: "Это ль мщенье?

Что смерть! Ужель одно мгновенье

Заплатит мне за столько лет

Печали, грусти, мук?.. О нет!

Он что-нибудь да в мире любит:

Найду любви его предмет,

И мой удар его погубит!"

Свершилось наконец. Пора!

Твой час пробил еще вчера.

Смотри, уж блещет луч заката!..

Пора! я слышу голос брата.

Когда сегодня а первый раз

Я увидал твой образ нежный,

Тоскою горькой и мятежной

Душа, как адом, вся зажглась.

Но это чувство улетело...

Баллах! исполню клятву смело!

Как зимний снег в горах, бледна,

Пред ним повергнулась она

На ослабевшие колени;

Мольбы, рыданья, слезы, пени

Перед жестоким излились.

"Ох, ты ужасен с этим взглядом!

Нет, не смотри так! Отвернись!

По мне текут холодным ядом

Слова твои... О, боже мой!

Ужель ты шутишь надо мной?

Ответствуй! ничего не значат

Невинных слезы пред тобой?

О, сжалься!.. Говори-как плачут

В твоей родимой стороне?

Погибнуть рано, рано мне!..

Оставь мне жизнь! оставь мне младость!

Ты знал ли, что такое радость?

Бывал ли ты во цвете лет

Любим, как я?.. О, верно нет!"

352

Хаджи в молчанье роковом

Стоял с нахмуренным челом.

"В твоих глазах ни сожаленья,

Ни слез, жестокий, не видать!..

Ах!.. Боже!.. Ай!.. дай подождать!..

Хоть час один... одно мгновенье!!."

Блеснула шашка. Раз - и два!

И покатилась голова...

И окровавленной рукою

С земли он приподнял ее.

И острой шашки лезвее

Обтер волнистою косою.

Потом, бездушное чело

Одевши буркою косматой,

Он вышел и прыгнул в седло.

Послушный конь его, объятый

Внезапно страхом неземным,

Храпит и пенится под ним:

Щетиной грива, - ржет и пышет,

Грызет стальные удила,

Ни слов, ни повода не слышит

И мчится в горы как стрела.

Заря бледнеет; поздно, поздно,

Сырая ночь недалека!

С вершин Кавказа тихо, грозно

Ползут, как змеи, облака:

Игру бессвязную заводят,

В провалы душные заходят,

Задев колючие кусты,

Бросают жемчуг на листы.

Ручей катится - мутный, серый;

В нем пена бьет из-под травы;

И блещет сквозь туман пещеры,

Как очи мертвой головы.

Скорее, путник одинокой!

Закройся буркою широкой,

353

Ремянный повод натяни,

Ремянной плеткою махни.

Тебе вослед еще не мчится

Ни горный дух, ни дикий зверь,

Но если можешь ты молиться,

То не мешало бы - теперь.

"Скачи, мой конь! Пугливым оком

Зачем глядишь перед собой?

То камень, сглаженный потоком!..

То змей блистает чешуей!..

Твоею гривой в поле брани

Стирал я кровь с могучей длани;

В степи глухой, в недобрый час,

Уже не раз меня ты спас.

Мы отдохнем в краю родном;

Твою уздечку еще боле

Обвешу русским серебром;

И будешь ты в зеленом поле.

Давно ль, давно ль ты изменился,

Скажи, товарищ дорогой?

Что рано пеною покрылся?

Что тяжко дышишь подо мной?

Вот месяц выйдет из тумана,

Верхи дерев осеребрит,

И нам откроется поляна,

Где наш аул во мраке спит;

Заблещут, издали мелькая,

Огни джематских пастухов,

И различим мы, подъезжая,

Глухое ржанье табунов;

И кони вкруг тебя столпятся...

Но стоит мне лишь приподняться;

Они в испуге захрапят,

И все шарахнутся назад:

Они почуют издалека,

Что мы с тобою дети рока!.."

Долины ночь еще объемлет,

Аул Джемат спокойно дремлет;

Один старик лишь в нем не спит.

354

Один, как памятник могильный,

Недвижим, близ дороги пыльной,

На сером камне он сидит.

Его глаза на путь далекой

Устремлены с тоской глубокой.

"Кто этот всадник? Бережливо

Съезжает он с горы крутой;

Его товарищ долгогривый

Поник усталой головой.

В руке, под буркою дорожной,

Он что-то держит осторожно

И бережет как свет очей".

И думает старик согбенный:

"Подарок, верно, драгоценный

От милой дочери моей!"

Уж всадник близок: под горою

Коня он вдруг остановил;

Потом дрожащею рукою

Он бурку темную открыл;

Открыл, - и дар его кровавый

Скатился тихо на траву.

Несчастный видит, - боже правый!

Своей Лейлы голову!..

И он, в безумном восхищенье,

К своим устам ее прижал!

Как будто ей передавал

Свое последнее мученье.

Всю жизнь свою в единый стон,

В одно лобзанье вылил он.

Довольно люди иgt; печали

В нем сердце бедное терзали!

Как нить, истлевшая давно,

Разорвалося вдруг оно,

И неподвижные морщины

Покрылись бледностью кончины.

Душа так быстро отлетела,

Что мысль, которой до конца

Он жил, черты его лица

Совсем оставить не успела.

23* 355

Молчанье мрачное храня,

Хаджи ему не подивился:

Взглянул на шашку, на коня

И быстро в горы удалился.

Промчался год. В глухой теснине

Два трупа смрадные, в пыли,

Блуждая, путники нашли

И схоронили на вершине.

Облиты кровью были оба,

И ярко начертала злоба

Проклятие на их челе.

Обнявшись крепко, на земле

Они лежали, костенея,

Два друга с виду - два злодея!

Быть может, то одна мечта,

Но бедным странникам казалось,

Что их лицо порой менялось,

Что все грозили их уста.

Одежда их была богата,

Башлык их шапки покрывал:

В одном узнали Бей-Булата,

Никто другого не узнал.

С А Ш К А Нравственная поэма

Наш век смешон и жалок, - все пиши

Ему про казни, цепи да изгнанья,

Про темные волнения души,

И только слышишь муки да страданья.

Такие вещи очень хороши

Тому, кто мало спит, кто думать любит,

Кто дни свои в воспоминаньях губит.

Впадал я прежде в эту слабость сам

И видел от нее лишь вред глазам;

Но нынче я не тот уж, как бывало,

Пою, смеюсь. Герой мой добрый малый.

Он был мой друг. С ним я не знал хлопот,

С ним чувствами и деньгами делился;

Он брал на месяц, отдавал чрез год,

Но я за то нимало не сердился

И поступал не лучше в свой черед;

Печален ли, бывало, тотчас скажет,

Когда же весел, счастлив - глаз не кажет

386

Не раз от скуки он свои мечты

Мне поверял и говорил мне "ты";

Хвалил во мне, что прочие хвалили,

И был мой вечный визави в кадрили.

Он был мой друг. Уж нет таких друзей.

Мир сердцу твоему, мой милый Саша!

Пусть спит оно в земле чужих полей,

Не тронуто никем, как дружба наша

В немом кладбище памяти моей.

Ты умер, как и многие, без шума,

Но с твердостью. Таинственная дума

Еще блуждала на челе твоем,

Когда глаза сомкнулись вечным сном;

И то, что ты сказал перед кончиной,

Из слушавших не понял ни единый.

И было ль то привет стране родной,

Названье ли оставленного друга,

Или тоска по жизни молодой,

Иль просто крик последнего недуга

Как разгадать? Что может в час такой

Наполнить сердце, жившее так много

И так недолго с смутною тревогой?

Один лишь друг умел тебя понять

И ныне может, должен рассказать

Твои мечты, дела и приключенья

Глупцам в забаву, мудрым в поученье.

Будь терпелив, читатель милый мой!

Кто б ни был ты: внук Евы иль Адама,

Разумник ли, шалун ли молодой,

Картина будет; это-только рама!

От правил, утвержденных стариной,

387

Не отступлю, - я уважаю строго

Всех стариков, а их теперь так много...

Не правда ль, кто не стар в осьмнадцать лет,

Тот, верно, не видал людей н свет,

О наслажденьях знает лишь по слухам

И предан был учителям да мукам.

Герой наш был москвич, и потому

Я враг Неве и невскому туману.

Там (я весь мир в свидетели возьму)

Веселье вредно русскому карману,

Занятья вредны русскому уму.

Там жизнь грязна, пуста н молчалива,

Как плоский берег финского залива.

Москва - не то: покуда я живу,

Клянусь, друзья, не разлюбить Москву.

Там я впервые в дни надежд и счастья

Был болен от любви и любострастья.

Москва, Москва!.. люблю тебя, как сын,

Как русский, - сильно, пламенно и нежно!

Люблю священный блеск твоих седин

И этот Кремль зубчатый, безмятежный.

Напрасно думал чуждый властелин

С тобой, столетним русским великаном,

Померяться главою и обманом

Тебя низвергнуть. Тщетно поражал

Тебя пришлец: ты вздрогнул - он упал!

Вселенная замолкла... Величавый,

Один ты жив, наследник нашей славы.

Ты жив!.. Ты жив, и каждый камень твой

Заветное преданье поколений.

Бывало, я у башни угловой

Сижу в тени, и солнца луч осенний

388

Играет с мохом в трещине сырой,

И из гнезда, прикрытого карнизом,