"Сидоровы Центурии" - читать интересную книгу автора (Симонов Николай)

ГЛАВА 1 ЕЩЕ ОДИН СТРАННЫЙ СЛУЧАЙ НА ПАТРИАРШИХ ПРУДАХ

Узнав от "ЭП-Мастера", что его интересует состояние здоровья главного героя рассказа, наши друзья засомневались.

— Кардиограмма, это — лишнее! — решили они и предложили программе, которую они между собой фамильярно называли мистер Прог и иногда добавляли: Сэр, — довольствоваться тем, что есть.

Отношение к аппаратно-программным средствам, как к живому существу, для специалистов компьютерных наук — не редкость. Юзеры, ламеры и прочие "чайники" еще более суеверны, так как имеют обыкновение ставить рядом с мониторами своих PC горшки с кактусами, фикусами и прочими домашними растениями и время от времени удалять "лишние" файлы из каталога WINDOWS.

Программа продолжала "крутиться" и через 10 минут выдала сообщение о готовности выполнить команду create.

— 8 часов! Не много ли? — удивился Антон Шлыков.

— В полном соответствии с КЗоТ. Пусть трудится, а мы пойдем домой. Завтра с утра посмотрим на результат, — предложил Геннадий Галыгин.

На следующий день, когда наши друзья пришли на работу, то увидели, что их сетевой принтер мигает, сигнализируя о том, что бумага, которая в него была заправлена, закончилась. Порядка 20 страниц текста уже были отпечатаны. Получив требуемую порцию бумаги формата А-4, принтер снова заработал. Наши друзья, как заведено по утрам у офисных работников серьезных учреждений, попили кофейку, сходили на перекур в специально отведенное место на лестничной площадке и поболтали со своими коллегами из Вычислительного центра на две самые животрепещущие для москвичей темы: дураки во власти и автомобильные пробки.

Когда они вернулись в свой кабинет, телефон на рабочем столе Антона Шлыкова, кажется, вот-вот готов был разорваться от звонков. Антон подбежал к аппарату и снял трубку.

— Антон, что с твоим Асом? — спрашивал его г-н Климов — начальник управления информационных технологий банковского холдинга.

— В каком смысле? — удивился Шлыков.

— Не в смысле твоей задницы, которая меня совершенно не интересует, а в смысле компьютера, который мы тебе на время предоставили, — грубил и сердился г-н Климов.

— AS/400 коннектит, все нормально. Я на нем, пока нет серьезных заданий, одну перспективную программку решил покрутить и протестировать. Вы знаете, она у нас на картах Таро гадает, гороскопы составляет, стишки сочиняет и даже музыку попсовую пишет и исполняет! — попытался успокоить его Шлыков.

— Ух, ты, здорово! Обязательно зайду, чтобы посмотреть. Только вот, программка твоя ведет себя совершенно по-свински, так как постоянно требует дополнительной оперативной памяти и заявляет, что ей не хватает места на диске. Я, конечно, такую возможность тебе скоро предоставлю, но две бутылки французского коньяка, как ты свою программку не крути, останутся на твоей совести, — примирительным тоном сказал г-н Климов и положил трубку.

— Кто звонил? — поинтересовался Галыгин.

— Так, ерунда какая-то. Давайте-ка еще пару экземпляров распечатаем и посмотрим, что нам мистер Прог понаписал, — предложил Шлыков.

И вот, что они прочли.


Ночь упрячет в себя Патриаршьи пруды,


Все пройдет и напрасен урок.


И не скажет спасибо никто за труды,


Не приспел еще, видимо, срок.


Все пройдет, все вернется на круги своя,


И не встретится Мастер с Марго,


И не властна тут сила Его и Твоя,


Ибо это — лишь сказка, всего.


Ибо это — всего лишь, напрасный аванс


Нераспочатой нашей душе,


Ибо не было, даже в помине, тут Вас,


И, наверно, не будет уже…


Николай Старченков


I

Однажды весною, в 14 часов 05 минут, в Москве, на прудах, старое название которых не смогло испариться из памяти коренных москвичей даже на 61-й год существования Советской власти, появились два гражданина. Черная "Волга" с правительственными номерами, из которой они вышли, отъехала в направлении Ермолаевского переулка и остановилась неподалеку от заведения Мособщепита под названием "Чебуречная".

Два гражданина перешли через дорогу в строгом соответствии с Правилами дорожного движения, то есть у светофора. Первый из них, одетый в серый двубортный костюм из кашемира и белую рубашку с галстуком заграничного фасона, был высокого роста, упитан, лыс. Свой объемистый портфель темно-коричневого цвета из натуральной кожи с позолоченной фурнитурой (похожий и сейчас можно увидеть на витрине лондонского магазина Harrods) он нес с достоинством и вальяжностью. Второй — плечистый, светло-русый, вихрастый молодой человек был в потертой замшевой куртке, водолазке цвета топленого молока и новеньких синих джинсах Wrangler. В правой руке он с небрежностью нес не очень увесистый и еще не потертый портфель, типа "дипломат", обтянутый ненатуральной кожей вишневого цвета.

После такой интродукции сразу следовало бы "зарядить" диалог, из которого читатель смог бы извлечь полезную информацию о том, по какой причине Патриарши пруды снова стали местом, по-видимому, очень важной встречи, имеющей для литературного героя (героев) судьбоносное значение. К сожалению, выйдя из машины, "лысый" и "вихрастый" гражданин молчали, погруженные в свои мысли, поэтому незримый Genius loci, а по-русски — Гений места, из уважения к читателю сразу же намекнул писателю на то, что неплохо было бы заполнить паузу.

— Итак, — усмехнулся он, — представим, что, каким-то образом, эти два гражданина, вдруг, решили поменяться верхней одеждой, но оставили при себе свои портфели. Можно ли по содержимому оных определить: Who is who?

— Нельзя! Для досмотра личных вещей нужна санкция прокурора, — робко возразил писатель, быстро перелистав уголовно-процессуальный кодекс в последней редакции.

— А мне можно, раз они ко мне заявились! — зловещим шепотом произнес Genius loci и приступил к натуральному шмону без присутствия понятых.

Порывшись в портфеле лысого гражданина, Genius loci сразу обратил внимание на папки с документами, которые по причине вытесненных на их обложках слов: "ДСП", "СЕКРЕТНО", "НА ПОДПИСЬ", — ему пришлось отложить без прочтения. И это ежу понятно: не у всякого читателя имеется специальный допуск.

Затем он положил глаз на чернильную авторучку Parker с золотым пером, свежий номер газеты "Правда" и фотографию в рамке, на которой владелец портфеля запечатлен (третьим слева) в компании с ныне действующим и, кто знает, будущим генеральным секретарем ЦК КПСС. Из этого он предположил, что фотография сделана совсем недавно, и попала в портфель "лысого" гражданина лишь потому, что еще не все, кому надо, успели на нее полюбоваться. Наличие в портфеле "лысого" гражданина большого красного яблока сорта Джонатан в контексте упомянутых ранее предметов также выглядело вполне уместно, учитывая его, по-видимому, большую занятость, ненормированный рабочий день, а также избыточный вес и весенний авитаминоз.

Завершив осмотр кожаного портфеля, Genius loci взглянул на то, что находится в тоненьком "дипломате" "вихрастого" гражданина. Блокнот и шариковая авторучка — не в счет. В стране всеобщей грамотности этим никого не удивишь. А дальше ужас какой-то! Там вообще отсутствовали предметы, доказывающие принадлежность его владельца к какой-нибудь профессии или роду занятий. Разве можно связку ключей, зубную пасту и щетку, перочинный нож, лосьон после бриться, станок с безопасной бритвой, повесть братьев Стругацких в самодельном мягком переплете, свежий номер "Известий", две пары носков, носовой платок, а также пачку презервативов, пусть даже самых больших и прочных в мире, считать атрибутами какой-либо профессиональной деятельности? Не смешите! Обычно, такие вещи вынужден носить с собой человек совершенно не солидный, не знающий, где сегодня он заночует. То есть либо бомж, либо молодой холостяк.

— Да ты хоть объясни читателю, кто ты такой! — обратился писатель к Genius loci, изо всех сил стараясь сохранить вежливость.

— Охотно, — отозвался он. — Я — нечто среднее между богами и людьми. Мое назначение — передавать богам молитвы и жертвы людей, а людям наказы богов и вознаграждения за жертвы. Благодаря мне возможны всякие прорицания, таинства, пророчества и чародейства. Мой самый знаменитый коллега — гений города Рима. Ему на Капитолийском холме посвящен щит с надписью: "Или мужчине или женщине". Эти слова обусловлены тем, что имя и пол своего гения римляне тщательно скрывают, чтобы его не переманили враги. Нас, Genius loci, очень много, так как каждый город, представляет собой совокупность мест. Лично я курирую булгаковские места Москвы.

— И что же Вы, уважаемый булгаковед, выяснили, копаясь в вещах моих персонажей? — поинтересовался писатель.

— Жаль, конечно, но в полной мере эксперимент не удался, — признался Genius loci.

— И что же мне делать? Звать на помощь милицию, чтобы она проверила у них удостоверения личности? — злился писатель.

— Не обязательно, — сказал, усмехнувшись, Genius loci, — я и сам могу представить непрошеных гостей в соответствии с их tabulae officialis, в просторечье именуемых "корочками". И в этом я не вижу ничего предосудительного, поскольку, как изящно выразился один из героев "Мастера и Маргариты", "сегодня вы лицо официальное, а завтра — неофициальное".

Итак, начнем с "лысого" гражданина. Перед нами — не кто иной, как Валентин Георгиевич Афанасьев — заместитель начальника Главного управления по охране государственных и военных тайн в печати при Совете Министров СССР (сокращенно — Главлит). Что ж, в почтительности замрем на мгновение и заискивающе улыбнемся.

Перейдем к удостоверению личности "вихрастого" гражданина. Перед нами — референт III управления того же ведомства Дмитрий Васильевич Павлов. Что ж, внушает уважение. Но лебезить не обязательно.

— Не торопитесь с поспешными выводами, — запротестовал писатель. — У референта III управления Главлита, согласно моему замыслу, во внутреннем кармане замшевой куртки есть еще одна "корочка", удостоверяющая то, что он — член Союза журналистов СССР. Правда, для коллег по журналистскому цеху и многочисленных читателей Дмитрий Васильевич более известен под псевдонимом Василевич.

— Довольно странно для литературного имени, которое, по идее, если не позволяет родная фамилия, должно звучать как можно более благозвучно, например, Юлиан Семенов, Кир Булычев или Евгений Евтушенко. Вы, хотя бы обращались к нему за разъяснениями по поводу этимологии его псевдонима? — поинтересовался у писателя Genius loci.

— Бесполезно, — вздохнул писатель, — пустая трата времени. Обычно, когда его спрашивают: "Василевич, это — фамилия или отчество?" — он задает встречный вопрос, ставящий большинство в тупик: "Герман из пушкинской "Пиковой дамы", это — имя или фамилия?"

— Что-то я тоже запамятовал, поэтому не обращайте на меня внимание. Продолжайте свой рассказ, но прежде извольте объяснить, мне и читателю, почему эти два, как я полагаю, официальных лица прогуливаются на пленере, вместо того, чтобы в тиши своих кабинетов заниматься охраной военных и государственных тайн в печати в соответствии с должностными обязанностями, — с достоинством произнес Genius loci и замолк.

Обрадовавшись тому, что Гений места более не артачится, писатель продолжил свой рассказ, но уже с учетом сделанного ему замечания:

— В соответствии с должностными обязанностями тов. Афанасьев, как минимум два-три раза в неделю, принимал участие в рабочих совещаниях по вопросам цензуры в различных высоких учреждениях, где ему приходилось не только выступать, но также выслушивать и подробно конспектировать речи выступающих. Иногда ему требовалось срочно, "на колене", составить какой-нибудь документ, быстро получить нужную справку или дельный совет. Обыкновенные большие начальники для подобных случаев обзаводились штатными секретарями-референтами с приятной внешностью, хорошей памятью и разборчивым почерком, а необыкновенные, вроде тов. Афанасьева, старались приобщать к совещательной работе максимальное количество подчиненных из числа ведущих специалистов, чтобы те расширяли свой кругозор и заряжались чувством самоуважения и ответственности.

Итак, незадолго до обеденного перерыва референта III управления Главлита Дмитрия Васильевича Павлова срочно вызвали в приемную тов. Афанасьева, предупредив о возможной поездке вместе с шефом на совещание: то ли в ТАСС, то ли на Старую площадь, а скорее всего — в оба учреждения, но, разумеется, последовательно.

В начальственной приемной вышеупомянутый Павлов застал двух посетителей, на одного из которых он сразу обратил внимание, так как он был в военной форме и имел звание полковника ВВС. В руках у товарища полковника была газета "Красная звезда", которую он с волнением переминал в своих руках и весь вид его свидетельствовал о том, что он явно чем-то расстроен.

Второй посетитель в элегантном летнем костюме, напротив, был невозмутим, так как по всей очевидности, откинувшись на спинку удобного кожаного кресла, дремал. Приглядевшись внимательно, Павлов узнал в пребывающем в полусне посетителе популярного кинорежиссера Эльдара Рязанова, и вопросительно посмотрел на секретаря приемной Ольгу Ивановну Кныш. Секретарша, улыбнувшись, развела руками, и Павлов приготовился к неопределенно долгому ожиданию.

Вообще-то проверку художественных фильмов осуществлял не Главлит, а художественный совет при Госкино, через руки которого проходил весь сценарный портфель. Но дело в том, что тов. Афанасьев в соответствии с партийным поручением входил в состав художественного совета Госкино в качестве представителя "общественности", и от его мнения во многом зависело одобрение и утверждение той или иной киноработы.

Не прошло и двух минут, как из кабинета шефа вышел худощавый седоватый мужчина в сером английском твидовом костюме и быстро окинул посетителей приемной острым сканирующим взглядом. Вслед за ним вышел сам шеф и проводил своего гостя даже не до дверей приемной, а до самого лифта, что по правилам чиновничьего этикета свидетельствовало об очень высоком градусе уважения. Вернувшись в приемную, тов. Афанасьев объявил посетителям, что принять их сегодня уже не сможет и попросил прийти во вторник на следующей неделе в первой половине дня.

Увидел страдающего Павлова, тов. Афанасьев схватил его за локоть, завел с собой в кабинет, и попросил его ровно через 15 минут быть внизу возле его служебной машины.

— Поедешь со мной в ТАСС на совещание. Никаких документов с собой брать не надо. Только блокнот и шариковая ручка. По дороге ненадолго остановимся и погуляем на свежем воздухе. Расскажу кое-что интересное, — быстро сказал он ему, показав при этом указательным пальцем на потолок.

Данный жест означал, что у тов. Афанасьева к Павлову, кроме всего прочего, есть строго конфиденциальный разговор, исключающий возможность потусторонней прослушки.

……………………………………………………………………………………………………………………………………….

Попав в тень зеленеющих лип, тов. Афанасьев демократично предложил своему подчиненному "промочить горло", и повлек его к недавно открывшемуся после обеденного перерыва киоску с надписью "Пиво и воды".

Они заняли очередь. Перед ними стояли, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу, явно, в предвкушении освобождения от похмельного синдрома двое мужчин — один пожилой, другой среднего возраста — в измазанной белилами и краской рабочей одежде. Они заказали себе по две бутылки "Жигулевского", рассчитались и, озираясь по сторонам, быстро удалились в неизвестном направлении.

— Рабочий класс! — ехидно заметил Павлов, когда маляры-штукатуры отошли от киоска.

— Гегемон! — коротко отрезал тов. Афанасьев и обратился к продавщице:

— Нарзан есть?

— Нарзан закончился, — сообщила продавщица и почему-то обиделась.

— Абрикосовая есть? — с трудом сдерживая себя, чтобы не засмеяться, осведомился Павлов.

— Нет абрикосовой, и никогда ее не завозили! — раздраженно ответила продавщица.

— А что есть из минеральных вод? — спросил Афанасьев.

— Боржоми, но только теплая, — вежливо ответила продавщица, заподозрив в солидном мужчине при костюме, галстуке и портфеле большого начальника.

— Тогда две бутылки. Сдачи не надо. Только, пожалуйста, откройте их и дайте настоящие стаканы, а не бумажные, — попросил продавщицу Афанасьев.

— Стаканы верните, — совсем дружелюбно, получив от Афанасьева бумажный рубль, заговорила продавщица, — и с громким хлопком открыла сначала одну, а потом вторую бутылку.

Из-под крышек обильно хлынула белая пена. Дождавшись, когда вода успокоится, коллеги взяли с прилавка бутылки и стаканы, и уселись на скамейке лицом к пруду и спиной к Бронной. Отходя от киоска, они слышали, как продавщица недовольно проворчала:

— То и дело абрикосовую воду спрашивают. А где я возьму ее, если ее не завозят?

Ответственные сотрудники Главлита понимающе переглянулись и улыбнулись. Павлов, которому частенько приходилось стоять в очередях, не выдержал и рассказал тов. Афанасьеву свежий анекдот:


"Улица. Длиннющая очередь. В хвост очереди на всякий случай пристраивается еще один гражданин, и вступает в беседу с крайним:

— Чего дают?

— Говорят, Конан Дойля завезли.

— А это лучше, чем кримплен?

— Не знаю. Думаю, не взять ли на пробу две бутылки?"


Тов. Афанасьев, в очередях стоял редко. Все заботы о домашнем хозяйстве лежали на его супруге Арише. Детей у них не было, внуков тоже. Советских граждан, впавших в состояние потребительского маразма, они оба не любили, и презрительно называли "мешочниками". В подготовленной к защите диссертации на соискание ученой степени доктора философских наук на тему: "Образ мелкобуржуазного хама в творчестве советских писателей", — тов. Афанасьев очень прозорливо заметил, что "стремление некоторых несознательных граждан овладеть престижными вещами и услугами вопреки основному закону социализма: от каждого по способности, каждому — по труду, — равносильно тому, что они становятся не хозяевами, а рабами вещей, приобретаемых любыми средствами".

Анекдот, рассказанный Павловым, тов. Афанасьев оценил, рассмеялся, но и в долгу не остался. Чтобы продемонстрировать знание аутентичного материала, он рассказал Павлову такой опасный и злободневный политический анекдот, от которого с ним едва не случился нервный припадок:


В клубе железнодорожников проходит лекция "О любви". Лектор читает доклад о видах любви:

— Любовь бывает разных видов. Бывает любовь между мужчиной и женщиной.

Из зала выкрик:

— Товарищ лектор, а слайды будут?

Лектор:

— Слайды, товарищи, будут, как и обещано, но в конце лекции. Ну, так я продолжаю. Ещё бывает любовь между мужчиной и мужчиной.

Снова возбужденный выкрик из зала:

— Товарищ лектор, а слайды будут?

— Я же говорю, слайды в конце лекции. Также бывает любовь между женщиной и женщиной.

Снова тот же голос:

— Ну, товарищ лектор, когда же слайды?

Лектор невозмутимо продолжает:

— Но высшей формой любви является любовь советского гражданина к родной Коммунистической партии. А теперь, товарищи, слайды.


Когда боржоми было выпито, Павлов на правах подчиненного забрал стаканы и пустые бутылки, и отправился к киоску, возле которого уже галдело и толкалось разнокалиберное по росту и комплекции подрастающее поколение в парадной школьной форме и красных пионерских галстуках. Освобождать для него проход к прилавку никто не собирался, поэтому Павлову пришлось пустить в работу локти.

— Откуда они набежали? — удивился Павлов, не обратив внимания на стоящий неподалеку на обочине проезжей части Бронной улицы автобус "ПАЗ", оказавшийся в неисправном состоянии. Автобус принадлежал Дому пионеров города Смоленска. На нем в сопровождении растерявшегося в непредвиденной ситуации инструктора обкома комсомола добирались домой с Всесоюзного слета, посвященного какому-то очередному юбилею, юные корреспонденты "Пионерской правды".

Пробравшись к продавщице, Павлов не стал просить законно причитающиеся ему за сданную тару 24 копейки, а просто поставил стаканы и пустые бутылки на прилавок. На обратном пути от прилавка с Павловым произошел досадный инцидент. Его локоть нечаянно соприкоснулся с упругим бюстом школьницы-акселератки, на котором нелепо топорщился символ принадлежности к Всесоюзной пионерской организации имени В.И. Ленина. Девица с лицом, похожим на фотографию юной Анастасии Вертинской, смутилась и покраснела. Не успел Павлов произнести слова извинения, как тут же наткнулся на ловко подставленную кем-то из школяров подножку, и чуть не растянулся на асфальте.

— Вот, уроды! — подумал он, но, не имея времени и желания для выяснения отношений со своими обидчиками, поспешил к своему шефу.

— Ну-с, Дима, ты понял, зачем я дал тебе на ознакомление материал с уфологическими экзерсисами? — возвратил Павлова из рассеянного состояния начальственный голос тов. Афанасьева.

Павлов, встрепенувшись, сразу понял, что шеф имеет в виду подборку материалов центральной и региональной прессы за период 1975–1978 годы, которые шеф направил ему на ознакомление.

Вышеупомянутые документы были собраны в одной пухлой папке в виде аккуратно подшитых и пронумерованных вырезок из газет и журналов, а также листов машинописного текста статей и заметок на тему о всякого рода загадочных явлениях: от шаровой молнии и НЛО до гипноза, пирокинеза, телекинеза и гипотетической машины времени. Все листы с машинописным текстом были помечены штампом "Не утверждено", под которым стояли дата и подпись курирующего цензора. Последнее означало, что статья или заметка "залитована", — проще говоря, не разрешена к печати. На вырезках из газет и журналов сверху текста были приклеены бумажки. На них разборчивым почерком были указаны их выходные данные: название печатного органа, год и номер выпуска, фамилия цензора и фамилия дежурного редактора.

Потратив несколько часов на изучение содержимого папки, Павлов так и не понял, кто и с какой целью ее сформировал. Вряд ли шеф сам, ради интереса, собирал эти статьи и заметки, и затем решил показать своему молодому сотруднику, так сказать, для расширения кругозора. Может, решил проверить его профессиональные навыки? Но никакой существенной разницы между прошедшими и не прошедшими предварительную цензуру материалами Павлов не нашел. Ни в тех, ни и других не было ничего такого крамольного, что подпадало бы под параграфы официального "Перечня сведений, запрещенных к опубликованию в открытой печати".

Может, — подумал он, — авторы запрещенных к опубликованию статей пожаловались в ЦК на некомпетентность цензоров, — в провинции всякое бывает, — а в ЦК провели расследование и для примера подшили к неопубликованным материалам опубликованные? Такое было возможно, но маловероятно.

Оставалась последняя версия — авторы. Их было четверо: доктор физико-математических наук Мерцалов, кандидат биологических наук Фишман, кандидат философских наук Огурцов и кандидат исторических наук Шмидт. Все из Новосибирска. Павлов позвонил знакомому коллеге-цензору из новосибирского областного управления Главлита и поинтересовался, знает ли он таких авторов? На свой вопрос он получил уклончивый ответ, сопровождавшийся характерным покашливанием, которое ему следовало расценивать, как многозначительный намек: они — диссиденты.

— Я навел кое-какие справки, Валентин Георгиевич, и считаю, что этот материал не по нашей кафедре, — осторожно намекнул Павлов.

Реакция шефа на его слова оказалась совершенно для него неожиданной.

— Удивляюсь твоей доверчивости Павлов, а также потерей бдительности, — заговорил с явным раздражением в голосе тов. Афанасьев, перейдя в обращении со своим подчиненным с имени на фамилию. — Мало ли откуда к нам пришел этот материал! Со Старой площади или с Лубянки. Я тебе его дал не для расширения твоей эрудиции, а для проработки.

— Но я, правда, не нашел там ничего такого, что…,- начал оправдываться Павлов.

— Ты не нашел, а вот, органы, от которых, как ты правильно догадался, этот материал поступил, нашли, — продолжал сердиться тов. Афанасьев.

— И что же, например? — робко поинтересовался Павлов.

Голос тов. Афанасьева снизился до заговорщического шепота:

— А то, например, что места наблюдения за так называемыми НЛО, указанные в этих статьях и заметках, полностью совпадают с местами дислокации объектов Министерства среднего машиностроения СССР и расположениями шахтных установок МБР. И это еще не все! Количество НЛО, а они, как ты сам читал, появляются то вдвоем, то втроем, то поодиночке соответствуют проценту выполнения государственного плана на этих объектах или количеству ядерных боеголовок на ракетах.

— Опаньки! Прокололся! — растерялся Павлов, лихорадочно вспоминая, какие материалы, собранные в папке N 1317, относились к теме НЛО.

— Ха-ха-ха-ха! — засмеялся Афанасьев. — А ведь я тебя разыграл! Ничего такого там нет. У тех парней, авторов статей, действительно, есть какие-то проблемы с КГБ. В чем именно они провинились, не знаю, но сам начальник Следственного отдела приезжал сегодня в Главлит с просьбой помочь им с этими парнями разобраться.

— Уж не тот ли это импозантный товарищ, которого шеф провожал до лифта? — подумал Павлов, но вслух спросил совсем про другое: А я тут причем?

— Ты ведь у нас член Союза журналистов. Не правда ли? — неожиданно спросил его Афанасьев.

— Да, в этом году приняли, — не без чувства гордости отвечал Павлов.

— А почему у тебя литературный псевдоним такой странный: "Василевич". Это фамилия или отчество? — сменив гнев на милость, поинтересовался тов. Афанасьев.

И Павлову, волей-неволей, пришлось перелистать перед шефом некоторые страницы своей биографии:

— Понимаете ли, Валентин Георгиевич, меня еще в школе, когда в 8-ом классе комсоргом избрали, кроме как Василич и не называли. Даже молодые учителя и те, посмеиваясь, конечно, иногда так ко мне обращались. То же самое в университете. На первом же курсе избрали старостой группы, хотя мне еще и 18-ти не исполнилось. Были парни постарше, отслужившие в армии или с рабочим стажем, но все равно выбрали меня.

— Уважали, значит, — многозначительно заметил тов. Афанасьев.

— Может быть, — уклончиво ответил Павлов, все еще не понимая, в какую сторону гнет шеф.

— Почему сразу в литературный институт не поступил, а пошел на геологический факультет? Я как в анкету твою посмотрел, глазам не поверил: — геолог, — поинтересовался тов. Афанасьев и тут же, смутившись, заметил: Впрочем, профиль высшего образования для цензора, это — не самое главное. Тут мозги нужны, как у Штирлица.

— В таком случае, Валентин Георгиевич, вы избавляете меня от необходимости отвечать на Ваш вопрос, — сказал Павлов, пытаясь таким образом закрыть не очень приятную для него тему о своем образовании.

— Ну и хитрец же ты, Павлов, то есть Василевич, — сказал со смехом тов. Афанасьев.

Повисла пауза. Тов. Афанасьев посмотрел на свои часы. Совсем не дешевые, между прочим, швейцарские, марки Tissot. Павлов, гордившийся своими часами марки "Восток" (в просторечье также называемые "командирскими"), даже не обратил на них никакого внимания. А зря. Швейцарские часы часто говорят о своем хозяине больше, чем его визитная карточка. До 1917 года фирма Tissot являлась официальным поставщиком Русского императорского двора и изготавливала часы для офицеров и генералов русской армии. Tissot могли носить на своих запястьях генерал Деникин и адмирал Колчак, и даже знаменитый поручик Кольцов, которого Павлов вместе миллионами советских телезрителей видел в телесериале "Адъютант его превосходительства".

Тов. Афанасьев приобрел Tissot на свои кровные во время одной из редких служебных загранкомандировок в Швейцарию, руководствуясь в своем выборе отнюдь не только высочайшим качеством этой марки. Следует заметить, что Валентин Георгиевич, что бы про него не говорили вольнодумствующие завистники, был человеком весьма образованным и начитанным. Он очень умело указывал, общаясь со своими коллегами по работе, модных советских и зарубежных писателей и поэтов. Обнаруживал он солидную эрудицию и по вопросам театра и кинематографа. И даже на выходные вместе со своей супругой Аришей специально ездил в Ленинград, чтобы посмотреть премьерные спектакли БДТ. В кулуарах Главлита даже ходили слухи о том, что он, якобы, неизменно присутствует на всех торжественных богослужениях в Елоховском кафедральном соборе. "Проверяет батюшек, правильно ли псалмы и молитвы читают", — опасно шутили наиболее продвинутые остряки.

Стрелки на циферблате Tissot показывали 14.30. Сверившись с часами, тов. Афанасьев вынул из внутреннего кармана пиджака пачку сигарет марки Marlboro. Вот на заграничные сигареты Павлов сразу обратил внимание. Не только потому, что сам курил, но и потому, что курить дефицитное в СССР Marlboro было очень престижно, особенно, среди студенческой молодежи и художественной богемы.

На самом деле тов. Афанасьев курил не часто. Преимущественно, в двух случаях: когда сильно о чем-то переживал или когда ему требовалось поддержать в компании какого-нибудь курящего высокопоставленного собеседника. В данный момент он волновался. Не в его правилах было подставлять своих сотрудников в отношениях с таким грозным учреждением, как Комитет государственной безопасности СССР.

Вопреки распространенному мнению, Главлит филиалом КГБ никоим образом не являлся. Если бы не было Главлита, вражеские иностранные разведки только по материалам открытой печати без особого труда смогли бы раскрыть все советские военные секреты. Точно так же, как в 1897 г. великий русский ученый Д.И. Менделеев раскрыл секрет только что изобретенного французами бездымного пороха. Для этого ему было достаточно прочитать и проанализировать отчет одной из французских таможен о том, какие виды минерального сырья железнодорожным путем доставляются в город N, где строился тщательно охраняемый французской жандармерией пороховой завод. А ведь многочисленные американские лауреаты нобелевских премий по химии, физике и экономике были не глупее автора периодической системы химических элементов, названной его именем. Каждое ведомство — КГБ и Главлит — выполняло свои исключительные и почти не пересекающиеся функции.

Итак, тов. Афанасьев предложил Павлову угоститься Marlboro. Вслед за сигаретами он вынул из кармана пиджака зажигалку ZIPPO, дал Павлову прикурить и прикурил сам. Он уже собрался с мыслями и морально был готов сказать своему подчиненному то, собственно ради чего он пригласил себя сопровождать:

— Значит, так, Павлов. У меня в ТАСС в 15.00 начнется совещание. Ты, пожалуйста, никуда не уходи. Сиди здесь. К тебе в течение получаса должен подойти товарищ из органов. Кто он такой, я не знаю. Сам представится. Меня лишь попросили организовать вашу встречу, особенно не посвящая в детали предстоящего разговора. Знаю лишь, что это связано с содержимым папки, о которой я попросил тебя составить свое мнение. Возможно, что тебе придется на некоторое время отбыть в командировку в город Новосибирск. Хотя завтра суббота, все необходимое: приказ, командировочное удостоверение, а также суточные, — ты получишь у моего помощника Игоря Ивановича. О твоих проездных документах: туда и обратно, — позаботятся органы. Есть вопросы?

— Есть! Я не сотрудник КГБ и никто, кроме Вас не вправе отдавать мне какие-либо указания о моем смещении, перемещении, увольнении и тому подобное, — негромко, но твердо заявил Павлов.

— А он совсем не прост! — подумал про себя тов. Афанасьев, а вслух сказал: Ты, Павлов, уже не маленький. Сам решай, ехать тебе в командировку или нет. Только имей в виду, что на тебя органы вышли не случайно. В этой жизни вообще не бывает ничего случайного.

После этих слов тов. Афанасьев взял за ручку свой портфель, поднялся со скамейки и сказал:

— Мне пора. На работу сегодня уже можешь не выходить. Только не забудь завтра с утра позвонить моему помощнику Игорю Ивановичу. Он весь день будет в приемной за дежурного.

— Сигареты забыли, Валентин Георгиевич, — напомнил Павлов об оставленной шефом на скамейке почти полной пачке Marlboro.

— Оставь себе. У меня на работе в сейфе есть заначка, — объяснил тов. Афанасьев причину своей щедрости, а потом, словно вспомнив о чем-то еще, поставил свой портфель на скамейку и полез во внутренний карман пиджака. Вынул черный кожаный футляр, достал из него солнцезащитные очки в модной французской оправе и протянул их Павлову со словами: И это тебе тоже. Презент для экипировки. А ну-ка примерь!

Когда же Павлов, немало удивленный подарком, примерил солнцезащитные очки, тов. Афанасьев довольно рассмеялся:

— Бонд! Вылитый Джеймс Бонд!

Павлов поднялся со скамейки, поблагодарил шефа за презент и они на прощание крепко пожали друг другу руку. Павлов остался на месте, а тов. Афанасьев, взглянув на часы, отправился со своим портфелем к своей служебной машине, забыв о том, что собирался пройтись до Тверского бульвара пешком.

Миновав киоск "Пиво и воды", высокопоставленный чиновник заметил появившийся морозильный ларь, в котором работники Мосхладокомбината N8 недавно доставили мороженое. Торговля еще не началась, но возле ларя уже начала выстраиваться очередь.

— Да, хорошо сейчас пионерам страны Советов. Вышли из школы и, пожалуйста, вам мороженое, — подумал тов. Афанасьев, вспомнив свое голодное детство, 1931-й год, маленький украинский городок и площадь железнодорожного вокзала, усеянную трупами крестьян окрестных деревень.

Его догнал смуглый темноволосый паренек в синей куртке и белой рубашке с пионерским галстуком.

— Дяденька! — попросил он его жалобным голосом, — дайте, пожалуйста, 15 копеек на мороженое!

Мелочи в кошельке у тов. Афанасьева не было, но и обижать мальчика отказом ему тоже не хотелось. Он открыл свой портфель, достал яблоко и вручил его пареньку. Тот, конечно, удивился, но яблоко взял, сказал "спасибо" и отстал.

— Где же я об этом уже читал? — подумал тов. Афанасьев, но вспомнить, как не старался, не смог. Заклинило.

В этот момент с ним приключилась некоторая странность. Сердце его стукнуло и на мгновенье куда-то провалилось, потом вернулось, но с тупой иглой, засевшей в нем. В голове его прочно засела дичайшая мысль о том, что он своего подчиненного Павлова больше никогда не увидит. От этой мысли его охватил столь сильный страх, что ему захотелось тотчас покинуть это и впрямь мистическое место.

Тов. Афанасьева заметил его водитель, который, перекусив на скорую руку в чебуречной, собирался отъезжать к зданию ТАСС на пересечении Тверского бульвара и Большой Никитской улицы, но на всякий случай просигналил.

— Хорошо, что хоть трамвайные пути разобрали! — подумал тов. Афанасьев, садясь в свою служебную "Волгу".

— И перестали отпускать подсолнечное масло в разлив! — досыпала ему соль на рану интеллигентная его супруга Ариша, накладывая на голову холодный компресс, после того, как он вечером поведал ей о некоторых обстоятельствах своего внезапного сердечного недомогания.


II


Павлов тоже чувствовал себя неважно. Нет, сердце у него не болело. Только на душе, вдруг, стало так погано и тоскливо, что даже щедрый подарок шефа его, ну, совершенно, не радовал.

Павлов опять уже в который раз стал анализировать события того злосчастного дня, когда он согласился стать сексотом.

Не подумайте хорошее. К слову секс понятие сексот относится, примерно, также как половая норма к половому извращению. Сексотами в Советском Союзе назывались секретные сотрудники органов государственной безопасности. Их вербовали из разных слоев общества, с целью получения информации о политической благонадежности разнообразных социумов граждан (например, группа студентов, коллектив НИИ или цех оборонного предприятия) и отдельных личностей. Их также часто использовали в качестве провокаторов, подставляющих подозреваемых в неблагонадежности, при недостатке прямых улик, под конкретное уголовное дело.

Свою работу сексоты, как правило, выполняли без отрыва от учебы или производства, но не бескорыстно. В условленное время, до или после трудовых будней, они подходили к двери малоприметного кабинета, в котором их поджидал ответственный сотрудник территориального органа государственной безопасности, и негромко стучали. Наверное, поэтому в народе их еще называли "стукачами". Следует при этом отметить, что здоровое чувство отвращения, которое испытывали к сексотам-стукачам большинство советских граждан, коренилось отнюдь не в осознанном неприятии ими Советской власти или коммунистической идеологии, а где-то на уровне подсознания, или, как бы сказал старик Кант — априори.

Сексотом Павлов стал на 3 курсе университета. И не по своей воле. На него надавили, угрожая в противном случае "сшить дело" про убийство по неосторожности.

История же была такова. В начале 70-х годов, с целью поддержания порядка в общежитиях МГУ имени М.В. Ломоносова, в том числе в общежитии Главного здания на Ленинских горах, был сформирован комсомольский оперативный отряд, который сразу начал действовать решительно и с размахом. Павлов членом оперотряда не состоял, сам в общежитии не проживал, но его, как старосту группы и члена бюро комитета комсомола геологического факультета, иногда вызывали в Главное Здание на различные общественные мероприятия.

И вот, однажды, ему сказали, чтобы он в воскресенье, в 8 часов 30 минут утра прибыл в корпус "Б", якобы, для содействия проведению инструктажа по противопожарной безопасности. Он еще удивился, почему так рано, но в назначенное время приехал. На самом деле в тот день оперотряд МГУ проводил операцию по тотальной проверке паспортного режима. Ровно в 8 часов 30 минут все жилые корпуса Главного Здания были оцеплены, одновременно перекрыты все выходы, лестницы, лифты и переходы, и начался планомерный досмотр всех комнат, включавший обыск санузлов, шкафов и прочих укромных мест, где могли бы притаиться нарушители паспортного режима.

Не миновала чаша сия и комнаты на 17-ом этаже корпуса "Б", где проживали студенты-геологи. В одной из них в объятиях своего жениха-мичмана из города-героя Севастополя мирно почивала студентка его группы по имени Марина. Павлов знал о Марининой помолвке, но не знал, что ее жених приехал к ней на свидание.

На стук в дверь и требование: "Откройте, проверка паспортного режима!" — будущие молодожены отреагировали неадекватно. Марина велела своему жениху-мичману забраться на подоконник и спрятаться за плотную штору. Но он так испугался или, наоборот, осмелел, что открыл окно и забрался на карниз. Потом прикрыл окно и затаился.

Павлов вошел в комнату первый. Марина сделала ему знак, дескать, она не одна. Павлов начал убеждать оперотрядников в том, что они эту комнату уже проверяли. Все двери при этом, разумеется, были открыты настежь. После долгого препирательства оперативники, озябшие на сквозняке, отправились дальше по коридору. Павлов прикрыл за собой дверь, намереваясь пойти вслед за ними. И надо же было такому случиться, что он, вдруг, снова открыл дверь в комнату Марины, наверное, чтобы принять ее благодарность. В этот момент Маринин жених выбрался на подоконник. Сильнейший поток воздуха, ворвавшийся в комнату, распахнул окно, которое, в свою очередь, сбило незадачливого мужика с карниза. Какова была сила удара неизвестно. Мичман упал вниз с высоты 60 с лишним метров. Разбился насмерть.

Павлов сильно переживал по поводу этого инцидента и готов был полностью взять на себя всю вину за гибель человека. Он лишь категорически отрицал наличие, как у него, так и у Марины преступного умысла. Дело в том, что, по показаниям свидетелей, он и Марина на первом курсе университета состояли в интимной близости. Подрабатывавший в то время дежурным 17-го этажа корпуса "Б" студент истфака Печенкин дал показания, свидетельствующие о том, что Павлов неоднократно выходил по утрам из ее комнаты.

Следствие продолжалось 3 месяца. Были опрошены десятки свидетелей, проведены два следственных эксперимента. Все это время Павлов находился под подпиской о невыезде. Заболела, а потом и вовсе слегла, признавая свою долю вины в случившемся, его мать Мария Эдгардовна, которая когда-то наотрез отказалась признать в черноглазой и бойкой провинциалке Марине свою будущую невестку, заподозрив ее в меркантильном интересе приобрести посредством ее любимого младшего сына московскую прописку. Ровно через год Мария Эдгардовна Павлова (в девичестве Сперанская) ушла из жизни после сердечного приступа.

За три дня до даты первого судебного заседания Павлова пригласили по повестке в известное здание на площади Дзержинского. Там, особо с ним не церемонясь, прямым текстом сказали: будешь сотрудничать с органами — дело закроют, не будешь — пойдешь под суд. Павлов под суд пойти не захотел и стал секретным сотрудником КГБ. Он продолжал учиться в университете, оставаясь старостой группы. Правда, из бюро комитета комсомола факультета его все-таки вывели. Но он об этом не жалел, так как больше времени оставалось на учебу. А также на сотрудничество с органами, которое, если не вдаваться в подробности, было связано с пресечением сбыта наркотиков и валютных операций.

Марина после закрытия уголовного дела как-то очень скоропалительно написала заявление об отчислении из МГУ, и уехала к своим родителям в Вологду. С тех пор они ни разу не виделись. Письма его оставались без ответа, поэтому всякий раз, когда он слышал по радио или TV: "Где ж ты моя черноглазая, где? В Вологде. Где-где-где. В Вологде-где. В доме, где резной палисад…", — у него начинало щемить сердце.

Вот и сейчас, сидя на скамейке в ожидании встречи с неизвестным товарищем из органов, Павлов услышал эту, наводящую на него меланхолию популярную песню в исполнении белорусского вокально-инструментального ансамбля "Песняры". Песню исторгал из себя транзисторный приемник марки "Океан", который нес патлатый парень в расклешенных по моде того времени брюках. Парень был не один, а в компании с еще двумя молодыми людьми, один из которых имел прическу a la prizivnik. Даже издали было заметно, что ребята в подпитии. Они остановились напротив Павлова, чтобы выбросить в стоящую рядом со скамейкой урну окурки.

Увидев, что рядом с Павловым на скамейке лежит пачка Marlboro, бритоголовый парень тут же спросил его, не угостит ли он их "натовским табачком". Павлову, конечно, было жаль расставаться с тремя дефицитными сигаретами, но и напрашиваться на драку ему тоже не хотелось.

— Только бы они не покушались на скамейку, — подумал Павлов, представляя себя уныло сидящим в компании с тремя нетрезвыми молодыми людьми. Но парни, видно, кроме желания стрельнуть по заграничной сигарете, имели на этот вечер и другие планы, которые побуждали их после того, как они закурили, нетвердым шагом продолжить свое движение по тенистой аллее.

"Город, где резной палисад…", — затухало в городском шуме бельканто солиста "Песняров".

Павлов с облегчение вздохнул и посмотрел на свои "командирские" часы. Они показывали время 14 часов 55 минут. Мимо него прошли две школьницы, в одной из которых он опознал девицу, с которой столкнулся возле киоска. Худощавая спутница ее была на голову выше и заметно сутулилась. Девицы не просто слонялись от нечего делать, а напряженно озирались по сторонам, как будто искали кого-то или что-то.

Будучи наслышан от своей двоюродной сестры Людмилы, работавшей в школе завучем, о дурных нравах и вредных привычках подрастающего поколения, он спрятал пачку заграничных сигарет в карман модной замшевой куртки, а то, вдруг, девицы, приняв его за фарцовщика или интуриста, попросят у него закурить. Затем же, как обычно, начнут клянчить всякую приятную мелочь: жевательные резинки, авторучки, мелкие деньги и так далее.

Проводив школьниц недоверчивым взглядом, Павлов задумался о "залитованной" статье новосибирского историка Рудольфа Германовича Шмидта, из коей советский читатель мог бы впервые узнать о том, как зародилась современная уфология, и какие данные по поводу НЛО содержатся в средневековых хрониках и других исторических источниках. Как известно, днем рождения уфологии считается 24 июня 1947 года — первый запротоколированный по всей форме военного донесения случай "исторического" наблюдения НЛО военным летчиком Кеннетом Арнольдом. Событие именно этого дня по причине зафиксированной бортовыми приборами его самолета физической достоверности события вызвало большой общественный резонанс, хотя НЛО наблюдали и до этого и в еще больших количествах. (4)

Не прошло и 5 минут, как школьницы снова нарисовались возле занятой Павловым скамейки. Они возвращались назад. У него появилось предчувствие, что сейчас они к нему подойдут и чем-то попросят. Так оно и получилось. Жердеобразная девица осталась стоять в сторонке, а ее более смелая подруга — та самая, у которой Павлов нечаянно помял бюст, подошла к нему довольно близко и, сильно смущаясь, спросила.

— Простите, вы не могли бы одолжить 30 копеек? Не хватает на мороженое.

— Сейчас посмотрю, — сказал Павлов, приподнялся и вытащил из правого кармана джинсов свой партомоне. А про себя подумал:

— Ха! Мороженое! Так я и поверил. На пиво или на портвешок, наверное, сшибают.

В партомоне его оказались (единый проездной билет не в счет) следующие дензнаки: бумажная купюра достоинством в 10 рублей, четыре монеты по две копейки для использования в телефоне-автомате и металлический рубль с профилем отца-основателя советского государства В.И. Ленина, отчеканенный в честь его 100-летия. Этой монетой Павлов планировал рассчитаться за комплексный обед из 3-х блюд в главлитовской столовой. Хотя удовольствия от обеда Павлов так и не получил, расставаться с рублем ему было жалко. Поэтому он решил над девицей приколоться, да и заодно отучить от попрошайничества.

— Поздравляю, тебе несказанно повезло. Вместо 30 копеек в моем кошельке завалялся целый рубль. Вот он. Но просто так я тебе его не дам. Выполни условие.

— Какое условие? — спросила девица, заикаясь от волнения.

— А ты подойди поближе, я тебе на ушко скажу, — сообщил он ей с таинственным видом.

Школьница-акселератка с лицом юной Анастасии Вертинской удивленно приподняла брови, подошла еще ближе и наклонила голову.

— Французский поцелуй! — объявил он.

— Целоваться?! По-французски?! Qu'est-ce que c'est? — переспросила она.

— Какая киска?! Дрянь! Малолетка! — не понял Павлов, и для наглядности показал ей кончик языка.

Как он того, собственно говоря, и ожидал, девица отреагировала на его намек очень бурно. Нежный румянец на ее щеках приобрел оттенки багрового цвета, большие карие глаза наполнились слезами.

— Дурак! — сказала она, отпрянув от него, и быстрым шагом пошла по аллее. Жердеобразная ее подруга, в стороне наблюдавшая за результатами переговоров, с перепуганным лицом припустила за ней вслед.

Павлов, ничуть не оскорбившись, сладко зевнул, потянулся и от темы НЛО переключился на приятные воспоминания. О том, как он, будучи девятиклассником, попытался в подражание скабрезных стихов гения русской поэзии А.С. Пушкина, изложить свою точку зрения на половой вопрос в советской средней школе в условиях полного отсутствия какого бы то ни было полового воспитания. Его поэма под названием "Ода подростковому прыщу" пользовалась огромной популярностью среди мужской половины 9-10-х классов (посредством переписывания).

Стихи, конечно, были так себе. Ни на что не претендовавшая и мало что обещавшая ученическая проба пера, которой он, однако, страшно гордился. Но однажды строгий учитель химии и убежденный холостяк Семен Иванович застал его врасплох в процессе творческой переработки вступительной части поэмы, и Павлова вызвали к директору школы. Кроме директора — властного и безжалостного Петра Григорьевича — в кабинете присутствовали упомянутый учитель химии и добрейшая Анна Ивановна, преподававшая в старших классах русский язык и литературу.

От неприятных последствий, вплоть до исключения из школы, Павлова, как он тогда самоуверенно полагал, выручила его находчивость и эрудиция. Несколько лет спустя он по памяти воспроизвел тот разговор в виде драматической сценки, из которой следует, что с учителями ему, как никому другому, просто повезло.


ДИРЕКТОР (строго): Павлов! Мне сказали, что ты порнографические стихи на уроках сочиняешь? И не отпирайся. У тебя Семен Иванович этот листок отобрал? Молчишь? А ну-ка давай, прочитай нам их вслух. Как там, у Грибоедова сказано, Анна Ивановна?

АННА ИВАНОВНА: С чувством, с толком, с расстановкой!

ПАВЛОВ (жалобно): Может не надо?

ДИРЕКТОР (строго): Надо, Павлов! Надо! Чтобы ты понял, насколько все это пошло.

ПАВЛОВ (тяжело вздохнув):


"Богу равным кажется мне по счастью


Человек, который так близко- близко


Пред тобой сидит, твой звучащий нежно


Слушает голос


И прелестный смех. У меня при этом


Перестало бы сердце биться


Лишь тебя увижу, уж я не в силах


Вымолвить слово


Но немеет тотчас язык, под кожей


Быстро легкий жар пробегает, смотрят,


Ничего не видя глаза, в ушах же —


Звон непрерывный


Потом жарким я обливаюсь, дрожью


Члены все охвачены…"

ДИРЕКТОР (растерянно): Стоп! Тут в листке написано совсем иное. Может, это не Павлова листок? Да и почерк какой-то неровный. А у Павлова, я знаю, почерк красивый, разборчивый. Анна Ивановна, взгляните.

АННА ИВАНОВНА (со слезами в глазах): Тут почерк с наклоном вправо, а Павлов пишет с наклоном влево.

ДИРЕКТОР: Семен Иванович, вы свободны! (Семен Иванович с вытянутым лицом уходит)

ДИРЕКТОР: Анна Ивановна, ЧТО ЭТО БЫЛО?!

АННА ИВАНОВНА (рыдая): Это — божественная Сапфо! Третий век до нашей эры. Древнегреческая поэтесса. Я никогда им этого не задавала. Это — сверх всяких программ. А как прочитал! Bravissimo! Ставлю Павлову в журнал пятерку с двумя плюсами!

ДИРЕКТОР: Анна Ивановна, вы свободны! (Растроганная Анна Ивановна уходит)

ДИРЕКТОР (строго): А ну-ка, иди сюда, Барков ты наш, доморощенный! (Хватает Павлова за ухо)

ПАВЛОВ: Я больше не буду! Честное слово!

ДИРЕКТОР: Я тебе покажу: "хочу", "драчу", — еще раз узнаю, мигом из школы исключу! (Выпроваживает Павлова из кабинета легким пинком под зад).


III


Ровно в 15.00 на прудах, случайно оказавшимся местом приватной беседы двух ответственных сотрудников Главлита, появился еще один персонаж. В модном заграничном платье, подчеркивающем стройность фигуры. С прической, неопровержимо свидетельствовавшей о недавно состоявшемся посещении дамского зала парикмахерской. Что касается зеленого цвета глаз, тонких губ, чуть вздернутого носика и подбородка с ямочкой, то подобные детали внешности каждый вправе расценивать на свой вкус, что кому нравится.

Genius loci, приняв облик пожилого пенсионера-москвича, в одиночестве сидел на садовой скамейке, надвинув на глаза серый берет, раздумывая: на кого из прохожих наслать какую-нибудь беду, вещий сон или вдохновение? Заметив проходившую мимо него красивую молодую даму, он с удивлением разглядел в ее дамской сумочке среди французских духов и косметики бесшумный пистолет МСП, принятый в 1972 году на вооружение КГБ и спецназа ГРУ в качестве оружия скрытного применения.

— А это еще кто?! — с удивлением, граничащим с шоком, спросил он подсевшего рядом к нему писателя.

— Перед нами следователь по особо важным делам КГБ СССР Светлана Викторовна Оленина, — объяснил писатель, довольный произведенным эффектом, и продолжил:

— Ее буквально три дня назад ознакомили с материалами расследования, начатого, с целью разоблачения и изоляции от общества не в меру увлекшейся уфологией и парапсихологией группы новосибирских ученых во главе с политически неблагонадежным профессором Мерцаловым. Разумеется, успех мероприятия во многом будет зависеть от того, насколько "по Станиславскому" секретный сотрудник Павлов сыграет роль "наживки" после того, как войдет в доверие к фигурантам будущего уголовного дела.

— А Павлов об этом знает? Вы уверены в том, что он не откажется от роли провокатора? — засомневался Genius loci

Писатель самодовольно улыбнулся и решительно отмел все сомнения:

— О том, что Павлов не согласится на участие в спецоперации, не может быть и речи. Уже хотя бы потому, что он просто идеально соответствует требуемым для провокатора высшего уровня качествам: молод, образован, эрудирован, обаятелен, член Союза журналистов, имеет публикации по истории естествознания и космонавтике. Вместе с тем, готовя спецоперацию, начальник Следственного отдела, поразмыслив, решил усилить состав оперативной группы, включив в нее молодую и красивую сотрудницу, которая бы могла своими женскими чарами влиять на поведение сексота по кличке "Геолог", а при необходимости — ненавязчиво страховать. Тем более что таковая не только существовала по штатному расписанию, но и приходилась начальнику Следственного отдела свояченицей, то есть сестрой жены.

— Резонно, — согласился Genius loci, — и милостиво разрешил: Продолжайте.

………………………………………………………………………………………………………

На место встречи с Павловым Оленина добиралась на служебной "Волге" с номерами, которые, хотя и не являлись правительственными, производили на сотрудников ГАИ даже большее впечатление, чем правительственные. Когда автомобиль выехал на Бронную улицу, она попросила своего водителя Володю притормозить и встать за припаркованным на обочине автобусом "ПАЗ".

Выйдя из машины, молодой сотрудник Следственного отдела внимательно посмотрела по сторонам, как ее учили на занятиях по анализу оперативной обстановки. В первую очередь следовало обратить внимание на детали и обстоятельства, которые вызывают хоть какое-то раздражение. Даже такие мелочи, как дорожные работы или внезапное скопление людей, перегораживающий дорогу грузовик и тому подобное, если заранее их не учесть, иногда могут негативно повлиять на проведение оперативно-следственного мероприятия, пусть даже и такого заурядного, как встреча с сексотом.

Скорее удивление, чем раздражение, вызвали у нее зачем расположившиеся группой возле киоска "Пиво и воды" школьники пионерского возраста. На всякий случай она замедлила шаг и прислушалась, о чем они говорят. В центре группы стояла некрасивая молодая женщина с короткой стрижкой, одетая в синюю юбку провинциального покроя и черную куртку из кожзаменителя. Она уговаривала школьников еще немного потерпеть, так как водитель, по ее словам, скоро вернется с нужной деталью, починит автобус, и они отправятся домой.

Затем Оленина обратила внимание на стоящих в очереди у киоска людей. Никакого подозрения они у нее не вызвали. Она сама была бы не прочь в этот по летнему жаркий майский день выпить стакан холодного нарзана или боржоми, но только после завершения задания. Дмитрия Васильевича Павлова, также известного в ее ведомстве под оперативной кличкой "Геолог", она знала по фотографии, хранившейся в его личном деле.

По предварительной договоренности ее шефа с тов. Афанасьевым, "Геолог" должен был находиться где-то недалеко от киоска на садовой скамейке. Оленина не читала Булгакова, поэтому выбор тов. Афанасьевым места встречи с сексотом ее никак не насторожил.

Между тем, на аллеях возле пруда становилось все оживленнее. Появились молодые мамы с колясками и пожилые мужчины и женщины с собаками на поводке. Мимо нее пробежали две девочки в школьной форме. Глаза у одной из них были зареваны. Оленина любила детей и очень не любила, когда их кто-то обижает. Возможно, в другой ситуации она бы окликнула девочку и спросила, не обидел ли кто ее, и постаралась ей чем-нибудь помочь, но не сейчас. Она находилась при исполнении служебных обязанностей.

В это время Павлов, вытащив из заднего кармана джинсов обычный никелированный портсигар отечественного производства, в котором хранились его любимые папиросы "Беломорканал", намеревался закурить. Тут его внимание переключилось на проходившую мимо него девушку с внешностью стюардессы международных рейсов "Аэрофлота". Или фотомодели с глянцевых обложек заграничных журналов, которые ему иногда мельком удавалось полистать.

— Вот это girl, — встрепенулся Павлов.

Девушка, привлекшая его внимание, была одета в длинное цветастое шелковое платье с открытыми плечами и глубоким вырезом на спине. В цвете платья преобладали весенние (синие и зеленые) тона. На правом плече у нее на длинном тонком ремне висела изящная сумочка явно не советского производства, возможно, даже из крокодиловой кожи. Проводив девушку восхищенным взглядом, Павлов щелкнул зажигалкой Cricket, недавно купленной им за 3 рубля у знакомого фарцовщика, и закурил.

Ему уже ни о чем не хотелось думать, кроме того, как приятно провести вечер в обществе с одной из его "боевых подруг".

— Только кому позвонить, Аньке или Ирке? Вот, в чем вопрос! — подумал он, а потом так размечтался, что совсем забыл, зачем он здесь находится.

Для того чтобы понять причину перемены настроения нашего героя, следует, хотя бы пару слов, сказать о тогдашних его пассиях, которых, в отличие от него, без фамильярности, представим по имени-отчеству:

1) Анна Владиславовна, 30 лет, брюнетка, кандидат экономических наук, разведена, дочь заместителя министра угольной промышленности;

2) Ирина Викторовна, 27 лет, блондинка, разведена, образование высшее, дочь заместителя председателя правления одного из советских заграничных банков.

Задумавшись над естественным в его холостяцком положении вопросом на ком жениться: угольщице или банкирше? — Павлов совершенно упустил из виду тот момент, когда Оленина, пройдя мимо него, как это положено по правилам оперативной работы, снова вернулась назад и остановилась напротив скамейки, к которой его привел и попросил посидеть тов. Афанасьев…

Свежий воздух и хорошая погода возымели на молодого сотрудника органов госбезопасности самое благотворное влияние. С трудом сдерживая себя, чтобы не рассмеяться, Оленина обратилась к Павлову, которого она опознала, сверившись с ксерокопией его фотографии, которая лежала у нее в дамской сумочке из натуральной крокодиловой кожи рядом с компактным пистолетом с двумя патронами в отдельных стволах.

— У вас продается славянский шкаф? — спросила она.

— Что? — растерялся Павлов. И пока он вспоминал, а потом сопоставлял заданный ему вопрос с фразой героя популярного фильма о советских разведчиках, она представилась:

— Старший лейтенант госбезопасности Оленина Светлана Викторовна.

— Павлов. Дмитрий Васильевич Павлов, — сказал он, поднявшись со скамейки.

— Мое удостоверение, — сказала она и на расстоянии показала ему свои "корочки".

— Не ожидал, что это будете именно вы, — растерялся Павлов.

— Разве мы с вами, Дмитрий Васильевич, знакомы? — удивилась она.

— Второй корпус гуманитарных факультетов МГУ. Потом Вы куда-то пропали, — признался Павлов в том, что когда-то положил на нее глаз и искал случая познакомиться.

— Какая у Вас, однако, хорошая зрительная память, — немного кокетничая, заметила она.

— Да уж, какая есть, — сказал он, скромно потупив взор.

— Я продолжила учебу в другом учебном заведении, — сухо сказала она, намекая на Высшую школу КГБ.

— Понятно, в каком. Не спрашиваю, — засопел он, поняв намек.

Оленина скривила тонкие губы и процедила сквозь жемчужно белые зубы:

— Ну, раз вы такой понятливый, то я сразу, без лишних предисловий, перейду к делу, — сказала она, и, посмотрев на пыльную скамейку, предложила: Давайте пройдемся по аллее, и я Вам расскажу, почему именно вам тов. Афанасьев передал для ознакомления папку со статьями Мерцалова, Фишмана, Огурцова и Шмидта. Что по поводу антисоветской деятельности этих, так сказать, доцентов с кандидатами, мы думаем, и какую от Вас ожидаем помощь.

Сказав эту фразу, Оленина взяла Павлова под руку, и они пошли по аллее, как влюбленная парочка. По ходу движения она рассказала ему о главном фигуранте будущего уголовного дела и его сообщниках. По ее словам, еще три года тому назад профессор Мерцалов, будучи на международной научной конференции в городе Харрогейте (Великобритания), предположительно, был завербован ЦРУ, и во время своей недавней поездки в Ленинград пытался через сотрудника американского консульства передать шпионскую информацию.

— К сожалению, — сказала Оленина, — схватить его с поличным тогда не удалось. Не удается это сделать и сейчас, потому что Мерцалов, которого некоторые наши товарищи сравнивают с Вольфом Мессингом, обладает феноменальными гипнотическими способностями. Вместе со своими приятелями: Огурцовым и Шмидтом, — он под видом философского кружка создал в Новосибирске неформальную общественную организацию, в которую сейчас вовлечено уже более 30 человек. Члены организации обсуждают доклады Римского клуба и проблему "конвергенции".

Заметив, что Павлов недоуменно хмыкнул, Оленина перешла к сути:

— Но это еще, куда не шло, поскольку о конвергенции сейчас размышляют все интеллектуалы, как у нас в стране, так и на Западе. В феврале этого года Мерцалов и его коллега Фишман провели научно-практический семинар по регрессивному гипнозу. Это — что-то вроде спиритизма. В результате один из участников семинара попал в больницу в отделение кардиологии, а второй угодил в психушку. У органов возникло подозрение, что на этом, в кавычках, семинаре, для манипуляции сознанием приглашенных применялись наркотические вещества, типа ЛСД. Предположительно, они были распылены в воздухе в виде аэрозоли. Опять же, никаких улик нет.

На прямой вопрос Павлова о том, какая от него требуется помощь, Оленина сообщила, что в настоящее время один из участников преступной группы, а именно — гражданин Фишман — находится в Москве по служебным и семейным делам. Завтра вечерним поездом он отъезжает в Новосибирск. Следственный отдел, по ее словам, решил использовать этот шанс для внедрения в преступную группу своего агента. Он, Павлов, согласно разработанному плану, под видом столичного журналиста, едущего в командировку для сбора материалов для очерка о трудовых буднях Новосибирского государственного университета, окажется в одном купе с Фишманом, поближе с ним познакомится и попросит содействия в установлении контактов с профессором Мерцаловым. Она, Оленина, поедет тем же поездом, но в другом вагоне и по дороге будет давать ему необходимые инструкции, а также обеспечивать его безопасность. Отъезд поезда "Москва-Новосибирск" в 16.30 московского времени с Ярославского вокзала. Билет он получит лично из рук начальника поезда Фролова Георгия Яковлевича, которого он найдет во втором купе второго вагона.

Оленина попросила Павлова повторить, что он запомнил в отношении деталей предстоящей поездки. Удивляясь ее настойчивости, он повторил все, сказанное ею, слово в слово, и они продолжили свою прогулку. Сделав круг, они остановились возле той самой садовой скамейки, возле которой они официально познакомились. В стоящую рядом со скамейкой урну кто-то, видимо, бросил горящую спичку или тлеющий окурок, и от этого скопившийся в ней мусор зачадил.

На скамейке дремал пожилой мужчина в скромном хлопчатобумажном костюме с орденскими планками. На глаза его был надвинут серый берет. Засыпая, он, видимо, разжал руки и уронил на асфальт свой костыль. Павлов нагнулся, поднял костыль и положил его на скамейку. Старик проснулся, и, увидев красивую молодую пару, заулыбался, снял берет и поблагодарил их за то, что они вернули ему "его третью ногу". Ветеран говорил с легким прибалтийским акцентом.

— Помните, молодые люди, загадку, которую Сфинкс задал Эдипу? — спросил он.

— Кажется, припоминаю, — сказал Павлов и посмотрел на Оленину. Та пожала плечами, дескать, не знаю.

— "Кто из живых существ утром ходит на четырех ногах, днем — не двух, а вечером на трех?" — напомнил старик. Затем он надел на голову свой берет и, усмехнувшись, добавил: Но есть еще одна загадка Сфинкса. Вторая. Желаете узнать?

— Извольте, — согласился Павлов и посмотрел на Оленину. Та опять пожала плечами и изобразила на своем лице гримасу, означающую намек на то, что старик, по-видимому, блажит.

— "Путник, если Всевышний Амон (Господь) всемогущ, то может ли Он, во всем всемогуществе своем, сотворить такой камень, который Он сам не в силах был бы поднять?" — сказал старик, зевнул, а потом надвинул себе на глаза берет, как бы давая им понять, что более не намерен отнимать у них драгоценное время.

Пожелав старику доброго здоровья и долгих лет жизни, Павлов и Оленина подошли к киоску "Пиво и воды".

— Что за странную притчу рассказал старик? Я даже не знаю, что и подумать, — призналась Оленина.

— Этот парадокс мне известен, — сказал, улыбаясь, Павлов, — он означает, что если Всевышний Амон не сможет создать такого камня, значит, он не всемогущ. А если создаст, но не сможет поднять, значит, он не всесилен. Ответ на этот вопрос очень прост: Всевышний Амон — не настолько глуп, чтобы морочить себя подобными мыслями.

Оленина рассмеялась и сказала Павлову, что ей пора идти, поблагодарила за приятную беседу, напомнила о предстоящей командировке в Новосибирск и попросила ее не провожать. И даже более того — покинуть это место не раньше, чем через 15 минут после ее ухода. Павлов поинтересовался: зачем такая скрытность? Она в ответ мило улыбнулась и сказала, что так надо по инструкции. И даже не дала поцеловать свою руку.

Вернувшись в служебный автомобиль, Оленина сразу же позвонила по радиотелефону кому надо, кратко доложила о результатах встречи с сексотом по кличке "Геолог" и попросила вплоть до отправления поезда "Москва-Новосибирск" не снимать установленного за ним, наружного наблюдения. Так, на всякий случай. После этого она легко выбросила из головы Павлова, Фишмана Мерцалова и прочих, не относящихся к ее личной жизни людей, и стала мечтать о том, как она через две недели проведет ужин при свечах со своим женихом Максом, который находился в длительной загранкомандировке.


IV


Чтобы скоротать время с пользой и немного расслабиться, Павлов пристроился к очереди в киоск "Пиво и воды". Ровно через 15 минут он добрался до прилавка, попросил у продавщицы 2 бутылки "Жигулевского", рассчитался металлическим рублем и получил 30 копеек сдачи. Так как все ближайшие садовые скамейки были заняты, он зашел за киоск, пролез через колючие кусты акации и оказался на маленькой лужайке с вытоптанной травой и старой полусгнившей деревянной скамейкой. Здесь он решил ненадолго присесть, попить пивка и еще раз "прокачать" сложившуюся ситуацию.

Он открыл обе бутылки пива сразу, сцепив их крышками. Из бутылок полилась пена, и он, отхлебывая то от одной бутылки, то от другой, довел содержание пены до приемлемого уровня. Потом поставил бутылки на землю и закурил. Где-то неподалеку на дороге, скрытый кустами и деревьями, стоял автомобиль с открытыми стеклами и работающим радио. Передавали сводку новостей, которую завершал прогноз погоды. Павлов невольно прислушался:

— "В среду на Солнце произошла мощнейшая пшшш… И вчера вечером облако заряженных частиц, превышающее размер Земли в пшшш раз, достигло нашей планеты. По словам начальника Гидрометцентра пшшш, по интенсивности этой магнитной буре можно смело поставить восемь баллов из девяти".

— Только этого мне и не хватало, — вконец огорчился он и тут же принял решение: Ни в какой Новосибирск он не поедет. Ну, их, к лешему, этих Мерцаловых, Олениных и Фишманов! Пусть сами разбираются между собой. Тем более что завтра у бывшего одноклассника и лучшего друга Кольки-археолога день рождения. Именинник приглашал его к себе на дачу в Софрино на шашлыки. Обещал, что будут классные телки с вечернего отделения истфака и необходимое количество бабоукладчиков: ящик водки, ящик пива и ящик шампанского. Это будет в субботу. В воскресенье он хорошенько опохмелится, а в понедельник приедет в Главлит с заявлением об увольнении по собственному желанию. Вряд ли тов. Афанасьев захочет оставить его на работе. После увольнения он уедет на все лето в Иркутск — к своему другу и бывшему однокурснику Эдику Букачу. Попросит его взять в любой должности к себе в геологическую экспедицию. Отработает у Букача до конца сезона, а там видно будет. Единственная проблема — отец. Как его оставлять одного в 3-х комнатной квартире? Все еще никак не оправившегося после скоропостижной смерти своей любимой жены и его — Павлова — матери.

О том, что ему, вероятно, придется переквалифицироваться из цензоров в геологи, Павлов сожалел меньше всего. На цензора не учили нигде. Цензорами становились химики и физики, географы и археологи, инженеры-транспортники и инженеры-связисты, библиотекари, педагоги и даже дирижеры хоровых коллективов. Прельщали деньги — 130 руб. сразу; 140 — через полгода, когда будет сдана аттестация, когда появятся навыки читать внимательно и быстро. При этом иметь "корочки" члена КПСС не требовалось, хотя было желательно.

Их было не так много, цензоров. Во второй половине 1970-х в системе Главлита трудилось около двух тысяч сотрудников. Но они были в каждой области, в каждом районе, городе, в каждой редакции, издательстве, на радио и телевидении, так как Главлит работал по всем направлениям защиты государственных тайн в средствах массовой информации. Ни одна типография, радиостанция или редакция TV не имела права работать с текстом, который не прошел цензорский контроль.

Павлов проработал в Главлите 1,5 года в должности референта III управления, которое контролировало всю литературу, издававшуюся на периферии, в том числе научную и научно-популярную. До Главлита Павлов 1,5 года проучился в очной аспирантуре геологического факультета МГУ, но добровольно отчислился после того, как на кафедре у него возник конфликт с молодыми преподавателями, которые так его невзлюбили, что чуть ли не в глаза называли графоманом, карьеристом и стукачом. Ему также дважды пришлось сдавать экзамен кандидатского минимума по основной специальности. К этому приложил руку сам заведующий кафедрой, которому почти 5 лет пришлось махать кайлом на одной из северных шахт сталинского Гулага. Попытки курировавшего геологический и географический факультеты МГУ капитана госбезопасности Р. помочь Павлову удержаться в аспирантуре только усугубляли его и без того незавидное положение. Тогда его куратор вызвался оказать протекцию в устройстве на работу в Главлит к своему родному дяде. Нетрудно догадаться, что им был Валентин Георгиевич Афанасьев.

Мысль об отце, засев Павлову в голову, уже не давала ему покоя. Он начал пересматривать принятое им решение об отказе от поездки в Новосибирск и увольнении из Главлита. Может, все-таки съездить, а потом уже уволиться? Или съездить, уволиться и искать работу в Москве, например, в качестве журналиста? От размышлений его отвлекли доносившиеся до него девичьи голоса и шум раздвигаемых кем-то веток акации. Павлов прислушался. Разговаривали двое:

— Ну, блин, Москва! Никаких туалетов на улице. В гостинице — ни горячей, ни холодной воды, а у меня — красные дни календаря. Хоть караул кричи.

— А жрать то, как хочется! J'ai mal a la tete. И денег не копейки. Все промотались. Занять не у кого.

— Лен, а тот парень на скамейке, похожий на Ален Делона, точно тебе рубль обещал, если ты его по-французски поцелуешь?

— Ага! Щас! Разбежался! Народ же кругом!

— А если бы народу не было? Ты не ответила на мой вопрос.

— Честно?!

— Честно.

— Не знаю. Меня к нему, как к магниту потянуло…

Павлов понял, что девицы говорят про него, и одна из них — именно та, над которой он так неловко подшутил. В первый момент ему стало стыдно, и он начал утешать себя тем, что ему отплатили той же монетой, обозвав дураком. Девицы тем временем завершили вынужденную ботаническую экскурсию. Они еще о чем-то говорили, но расслышать их уже было невозможно. Павлов вспомнил, что у него в кошельке есть 30 копеек — как раз та сумма, которую у него спрашивали. И даже подумал, не вручить ли эти деньги девице, если он сегодня ее еще раз увидит, хотя бы за то, что она и ее подруга так лестно отозвалась о его внешности.

Разыскать девицу, которую за сходство с фотографией юной Анастасии Вертинской Павлов уже начал называть про себя не иначе, как Асоль, оказалось совсем не сложно. Он приметил ее неподалеку от киоска "Пиво и воды" в компании таких же, как она, бедолаг, высаженных с неисправного автобуса возле прудов, о которых водитель Гаврилов и сопровождавшая школьников инструктор обкома комсомола Галина Павловна Стручкова слышали, что они называются Пионерскими. По своей провинциальной наивности они подумали, что, наверное, где-то рядом с прудами есть учреждение, в котором их подопечные получат, если не бесплатное горячее питание, то, по крайней мере, хоть какие-то удобства для вынужденного времяпровождения. Никакого пионерского, комсомольского или педагогического учреждения в окрестности Пионерских прудов они, разумеется, не нашли.

Мобильной сотовой связи в то время еще не существовало, и Галине Павловне пришлось взять такси и ехать на Центральный телеграф. Ей удалось дозвониться до работы, объяснить ситуацию, получить неопределенное обещание "порешать вопрос" и перезвонить через 15 минут. Через 15 минут и даже через час дозвониться до родного обкома комсомола она не смогла: то телефон был постоянно занят, то связь неожиданно прерывалась. Тут и рабочий день закончился. Так ни с чем она на Пионерские пруды и вернулась.

Отчаявшийся водитель Гаврилов заявил, что, поскольку сам починить автобус не может, то поедет в Смоленск на любом проходящем поезде, чтобы непосредственно на месте договориться об эвакуации неисправной машины и возвращении школьников. Деньги на билет у него были. Деньги на билет нашлись еще у трех школьников, причем, у одного в зашитом кармане куртки. Поскольку это были мальчики, водитель был готов взять их вместе с собой. Всех остальных ожидала участь провести ночь на Белорусском вокзале, пока водитель не вернется за ними на другом автобусе, или приедет в Москву утром на каком-нибудь скором поезде, но уже с необходимой суммой денег для приобретения билетов.

Вечерело. Воздух посвежел. Небо было еще ясным, но с севера на Москву надвигалась темная туча, доносились отдаленные раскаты грома. На прудах шла обычная для этого времени смена контингента прогуливающихся граждан. Появилось больше, идущих под ручку, молодых пар и бесцельно слоняющихся группами, подвыпивших, молодых людей в джинсах и широких брюках, с гитарами и транзисторными приемниками.

Павлов подошел к потерпевшим в тот самый момент, когда Галина Павловна что-то истерично выговаривала водителю автобуса, который смущенно вертел в руке уже открытую бутылку "Жигулевского". Молодая женщина в черной куртке из кожзаменителя и синей юбке, похожая на персонах из художественного фильма о гражданской войне, показалась Павлову не просто знакомой, а очень-очень и даже очень.

— Опаньки! Ну и дела! Каким ветром ее сюда занесло? — подумал он, разом вспомнив старинный русский город Смоленск, организованное местным обкомом комсомола по случаю 1125-летнего юбилея города зональное совещание корреспондентов молодежной прессы, череду банкетов и заключительное мероприятие в живописном Красном бору с шашлыками и сауной. Потом — комнату отдыха, и его новую знакомую — некрасивую молодую женщину с умным и кротким взглядом. Другой барышни ему не досталось, но, как говорят в этом случае: "Не бывает некрасивых женщин, бывает мало водки".

Улучшив момент, Павлов окликнул ее:

— Галина Павловна! Какими судьбами?

Галина Павловна удивленно оглянулось, увидела его, и лицо ее озарилось радостью.

— Дима Павлов! Какое счастье, что ты здесь оказался! Тебя, верно, Бог послал! — с этими словами она бросилась к нему в объятья. Ее подопечные и только что получивший нагоняй водитель автобуса смотрели на них, разинув рты.

Галина Павловна эмоционально поведала Павлову о том, как они поехали делать покупки и досматривать достопримечательности столицы, как чуть не попали в аварию, как у автобуса забарахлил мотор, и почему они остановились на Пионерских прудах. Христа ради она умоляла его одолжить 60 рублей, чтобы купить билеты, хотя бы в общий вагон поезда, а деньги она обещала ему выслать телеграфным переводом.

Павлов сказал, что у него с собой только 10 рублей, и ему придется ехать за деньгами домой в район Теплого Стана.

— Во сколько по расписанию отходит ближайший поезд? — спросил он ее.

— В 20.30 по московскому времени. Я на нем часто езжу, — сообщила она.

— Я не успею вернуться. Тем более что еще надо купить билеты, — заметил он.

— Следующий поезд идет через час, а потом еще два поезда, — вспомнила она.

— А ты звонила в справочную вокзала, узнавала о наличии свободных мест? — поинтересовался он.

— Нет, — растерялась Галина Павловна, словно впервые узнав о том, что кроме времени отправления поезда через справочную можно получить и другую полезную информацию.

— Тогда надо позвонить. Пойдем. Здесь недалеко телефон-автомат, — предложил он.

Галина Павловна согласилась, и они, перейдя через дорогу, направились к телефонной будке. Павлов дал ей две двухкопеечные монетки, назвал по памяти телефон справочной, а сам закурил, ожидая возле кабины результатов. Когда Галина Павловна, повесив трубку, разрыдалась, Павлов понял, что все билеты на проходящие через Смоленск поезда на сегодняшний день проданы.

— Вот, незадача, — сказала она, немного успокоившись, — придется всю ночь и половину завтрашнего дня провести на вокзале.

— Почему вы сразу поездом не поехали, а взяли автобус?! — спросил Павлов, возмущаясь безответственностью смоленских комсомольских функционеров.

— Так ведь бензин копейки стоит, а за один железнодорожный билет в оба конца надо, как минимум, заплатить червонец! Кто-то из боссов решил на нас сэкономить. Вот и сэкономил!!! — у Галины Павловны снова началась истерика.

Тут Павлова осенило. Недалеко от Пионерских (Патриарших) прудов на улице Красина имела место быть средняя общеобразовательная школа, в которой работала завучем его двоюродная сестра Людмила. Он подумал, почему бы не попросить ее разместить смоленских школьников на ночь, например, где-нибудь в спортзале? Он поделился своими соображениями с Галиной Павловной. Она сказала, что не против, так как на вокзале следить за детьми гораздо сложнее. Павлов тут же позвонил Людмиле, забросив в таксофон двухкопеечную монету.

Ему повезло. Людмила оказалась на месте в своем рабочем кабинете. Но уже собиралась домой. Павлов объяснил ей ситуацию и попросил помочь. Людмила сказала, что, пожалуй, она попросит школьного сторожа Кузьмича, чтобы он открыл им спортзал со стороны заднего двора, так как в основное здание она впускать посторонних после 18.00 не имеет права. И еще она огорчила Павлова, сказав, что, раз он такой доброхот, то ему непосредственно и придется следить за сохранностью спортинвентаря и соблюдением правил противопожарной безопасности.

— Людмила! — чуть не взмолился Павлов, — я завтра уезжаю в командировку в Новосибирск.

— Вот и прекрасно, — ответила его кузина, — за двое суток дороги отоспишься.

Он рассказал Галине Павловне об условиях, которые поставила его родственница, не забыв упомянуть и о том, что ему, скорее всего, придется коротать время вместе с ними. Галина Павловна, сказала, что на данный момент вариант размещения в школе является наилучшим, однако, ей очень неудобно доставлять ему лишние хлопоты, — тем более, что он, наверное, женат. Павлов ответил, что семьей пока не обременен, и что должен действовать в соответствии с известной русской поговоркой: "Назвался груздем — полезай в кузов".

Когда они вернулись в расположение пионерской группы, оказалось, что водитель Гаврилов, а вместе с ним еще трое представителей сильного пола, предварительно выгрузив из автобуса свои вещи, покинули их, отправившись в сторону Белорусского вокзала. В группе остались одни девчата: семь расстроенных учениц среднего школьного возраста.

Галина Павловна, дав волю своим чувствам, разрыдалась. Она не знала, что делать: то ли бежать вслед за водителем Гавриловым на вокзал, то ли воспользоваться любезностью Павлова, то ли броситься в пруд и утопиться. На них стали оборачиваться прохожие. Подошел милиционер в звании старшего сержанта, представился, спросил, что происходит, и попросил Павлова предъявить документы. Павлов достал из внутреннего кармана замшевой куртки свое служебное удостоверение и подал его милиционеру. Изучив документ, милиционер с почтением вернул его владельцу, вытянулся по струнке, отдал честь и спросил, не требуется ли какая-нибудь помощь. Успокоившаяся в этот момент Галина Павловна сказала милиционеру "спасибо" и, указывая на Павлова, добавила:

— Вот — наш спаситель! Он нам поможет!


V


Спортзал школы на улице Красина размещался в пристройке правого крыла трехэтажного здания из красного кирпича. Благообразной внешности школьный сторож почтенного возраста, встретивший их возле ворот чугунной ограды, отделяющей школьный двор от тротуара и проезжей части улицы, без лишних расспросов повел их за собой. Пройдя вдоль фасада здания и миновав калитку деревянного заборчика, перегораживающего проход на задний двор и школьный сад, они дошли до крылечка запасного выхода примыкающей к зданию школы прямоугольной коробки из стекла и бетона.

Сторож открыл дверь и пропустил их в помещение. Потом он объяснил Павлову, как работает освещение, и показал доступные для пользования удобства: туалет и душевую комнату, которые были не заперты потому, что на них отсутствовали замки. Хотя, что замки! Даже простейшие запорные механизмы, типа шпингалет, были кем-то безжалостно сорваны. В спортивный комплекс также входили две раздевалки (мужская и женская) и кабинет учителя физкультуры, но они оказались заперты. Ключи же от них сторож, по его словам, "отродясь не видал".

После осмотра помещения Павлов вместе со сторожем вышли во двор, покурили, поговорили о погоде, магнитной буре и условились встретиться немного попозже в здании школы.

— Кузьмич! Просто Кузьмич, — сказал ему сторож, протягивая руку.

— Василич! Просто Василич, — сказал ему Павлов, протягивая руку в ответ.

— Мы где-то уже виделись? — спросил его Кузьмич после крепкого рукопожатия.

— Вряд ли, — ответил Павлов.

— Как знаешь, — сказал Кузьмич. — А мне кажется, что я тебя уже где-то видел.

Когда подопечные Галины Павловны немного освоились на новом месте, Павлов попросил ее дать ему в помощь двух девчат побойчее, чтобы дойти до ближайшего гастронома и купить какую-нибудь еду. Галина Павловна согласилась с его предложением, сказала, что добавит ему 3 рубля (все, что осталось у нее в кошельке) и подозвала к себе двух его будущих помощниц:

— Водонаева Лена! Петрова Нина! Подойдите сюда! Дело есть!

Одной из подошедших к ним девиц оказалась его Асоль, а второй, как догадался Павлов, ее подруга — та самая, которой приспичило забраться под кусты. Из всех юнкоров она казалась самой старшей по возрасту: высокорослая, полногрудая с румяным лицом. Про таких девиц в народе говорят, что они — кровь с молоком.

— Вот, — подумал Павлов, — встретишь такую Нину на улице, начнешь знакомиться, и даже в голову не придет, что она еще школьница.

Галина Павловна объяснила Лене и Нине, что от них требуется. После короткого замешательства девчата согласились. Тогда Павлов спросил Галину Павловну насчет тары. Выход из положения нашли самый простой. Галина Павловна выложила из своей дорожной сумки все вещи. То же самое сделали и девицы со своими сумками.

Заговорить с Асоль, то есть с Леной Водонаевой, Павлов решился только на обратном пути из гастронома. До этого он старался обращаться с вопросами, если они у него возникали, к ее подруге. На имеющиеся в его распоряжении 13 рублей он купил два килограмма докторской колбасы в натуральной оболочке, 10 еще теплых батонов хлеба, 10 пакетов кефира, а также конфеты, печенье и глазированные сырки. Улучшив момент, когда Лена перекладывала из руки в руку свою сумку, Павлов поинтересовался, не тяжело ли ей и предложил помощь. Лицо у Лены вспыхнуло, как в тот раз, когда он сделал ей неприличное предложение.

— Не надо, как-нибудь сама, — вызывающе ответила она.

— Ты, наверное, на меня сердита? — спросил он, намекая на обстоятельства их первого знакомства.

В это время Нина Петрова ускорила шаг и оторвалась от них ровно настолько, чтобы не мешать их разговору.

— А вы так со всеми девушками знакомитесь или только со мной? — уколола его она.

— Черт попутал! Честное слово! — стал оправдываться Павлов.

— Не верю! Культурные люди отвечают за свои слова! — категорично возразила она.

— Ну, распни меня! Виноват! Однако без черта точно не обошлось! Как раз на той скамейке у пруда когда-то сидел некий гражданин по фамилии Берлиоз. Не композитор. И общался с Дьяволом. А после этого у Берлиоза трамваем отрезало голову. Случай достоверный, описан в литературе, — начал выкручиваться Павлов.

— Стоп! — сказала Лена, остановилась и поставила сумку. — Прошу с этого места поподробнее. Вы хотите сказать, что именно на том пруду, где мы были, начиналось действие романа Михаила Булгакова "Мастер и Маргарита"?

— Именно так, — сказал Павлов, пораженный эрудицией юного корреспондента "Пионерской правды". — Только раньше эти пруды назывались не Пионерские, а Патриарши.

— А я почему-то думала, что Чистые пруды и Патриарши пруды, это — одно и то же. О том, что есть пруды под названием Пионерские, узнало только сегодня, — посетовала она на свое невежество.

— Вы любите Булгакова? — спросил он ее, неожиданно для себя перейдя на "вы".

— Обожаю! Его "Мастера" перечитывала три раза! — восторженно сказала она.

— Тогда вы меня простите, — с облегчением сказал Павлов.

— Прощаю, пойдемте, — сказала Лена и подняла свою сумку.

………………………………………………………………………………………………………

Их ждали с большим нетерпением. Павлов достал из своего дипломата перочинный нож и газету "Известия", расстелил ее на спортивном снаряде под названием "конь" и начал резать докторскую колбасу. Лена и Нина раздали батоны и пакеты с кефиром, и ушли переодеваться в угол спортзала, где находился спортивный снаряд под названием "брусья". Там подопечные Галины Павловны устроили раздевалку — очень удобную для развешивания парадной школьной формы. Сложенные в ряд вдоль стены спортзала под шведской стенкой спортивные матрацы не первой свежести обозначили место предстоящего ночлега.

Ужин начался. Галина Павловна еще раз представила Павлова присутствующим. При этом она назвала его "известным московским журналистом и просто хорошим человеком". Павлов зарделся, и собрался было возразить насчет своей известности, но Галина Павловна сделала ему знак, дескать, так надо.

Юнкоры представились ему сами. Как положено: фамилия, имя, номер школы и класс. После того, как представление закончилось, Галина Павловна сказала, что все девчата учатся только на "хорошо" и "отлично", и очень талантливы, например, Лена Водонаева переводит с французского Франсуа Вийона. А Марина Князева — та вообще мастер спорта и призер чемпионата страны по фигурному катанию. И показала на скромно улыбнувшуюся в ответ черноволосую девушку в дорогом спортивном костюме Adidas.

Обстановка за импровизированным столом была легкой и непринужденной. Батоны и колбаса исчезали с фантастической скоростью, что и не удивительно, поскольку в последний раз юнкоры "Пионерской правды" плотно покушали в 10 часов утра в столовой гостиницы "Спорт", и с тех пор перебивались мороженым, лимонадом и конфетами.

Кто работал в школе, наверное, мог заметить, что у детей и подростков, часто, после пережитого физического и психологического стресса наступает более или менее продолжительный период подъема настроения, сопровождающийся всплеском положительных эмоций. При этом, любой повод, который в обычной обстановке способен вызвать лишь легкую улыбку, в ситуации, когда можно расслабиться, сопровождается неудержимым весельем и взрывами хохота. Вести урок в таких условиях решительно невозможно. Это — как бы истерика наоборот, первая фаза которой наступила у подопечных Галины Павловны, когда они приступили к приему пищи. Вторая фаза веселья началась, когда девушки, установив очередь, приступили к водным процедурам. Необходимые для этого банные принадлежности были ими немедленно извлечены из дорожных сумок и баулов.

— Как бы они школу не залили, — забеспокоился Павлов и попросил Галину Павловну проследить за порядком. Сам же он, немного перекусив, решил наведаться к школьному сторожу, поболтать и сделать нужные телефонные звонки.

Школьного сторожа Павлов застал в таком состоянии, когда про человека нельзя сказать, что он трезв и в то же время, что он — невменяем. Кузьмич адекватно отреагировал на его звонок в дверь, опознал и впустил в холл. Там же находилось и его рабочее место: маленький кожаный диванчик, стол и стул. На столе стояли настольная лампа, графин с водой (а может и не с водой) и обычный телефонный аппарат с диском для набора номера. Над столом на гвоздике висела бумажная иконка со стершимся ликом Иоанна Стратилата — того самого святого, который спасает от воров. Старик брал иконку с собой всякий раз, когда отправлялся на работу. Павлов попросил у него разрешения позвонить по телефону. Сторож не возражал.

Первый звонок Павлов сделал домой, чтобы предупредить отца о том, что он якобы заночует у подруги. Второй звонок Павлов сделал двоюродной сестре Людмиле. Она уже была у себя дома. От имени всех юнкоров "Пионерской правды" он поблагодарил ее за гостеприимство и подтвердил отсутствие угрозы обрушения здания школы и примыкающего к нему спортзала. Третий звонок он сделал в справочную Белорусского вокзала и спросил, на какие поезда завтра с утра есть в продаже свободные плацкартные билеты. Дежурная ответила, что есть билеты на проходящий поезд, отправляющийся по расписанию в 13.00 московского времени. Павлов попросил дежурную помочь ему, в порядке исключения, забронировать 12 билетов на этот поезд на имя Стручковой Галины Павловны. Вкратце объяснил ей ситуацию. Дежурная обещала помочь и попросила перезвонить через 10 минут.

Четвертый звонок он сделал своему старинному приятелю Сереге Домнину, проживавшему на улице Горького и имевшему собственный автомобиль "Жигули" четвертой модели. Он попросил у него одолжить до конца месяца 100 рублей, привезти их ему по указанному им адресу, поскольку он, якобы, вдрызг, проигрался в преферанс. Серега особенно не удивился, поскольку сам частенько проигрывался в карты, но предупредил его, что сразу, немедленно, выехать не сможет. Они договорились о встрече в 22.30 на улице Красина возле известной им школы.

Подождав 5 минут, Павлов снова набрал номер справочной вокзала. Дежурная узнала его по голосу и сказала, что Галина Павловна Стручкова может выкупить забронированные на ее имя билеты в 2-й кассе, которая откроется в 9.00. Павлов искренне поблагодарил девушку и спросил ее имя и фамилию, чтобы при случае презентовать ей коробку шоколадных конфет.

Кузьмич предложил ему остограмиться, но Павлов отказался, сославшись на нездоровье. Старик удивился, но повторять предложение не стал.

На обратном пути, проходя мимо похожей на гараж постройки, примостившейся напротив фасада бетонной коробки спортзала, Павлов замедлил шаг, а потом остановился. Ему показалось, что внутри кто-то есть. Осторожно подойдя к железной двери, он точно услышал чьи-то голоса и сдавленный смех. Присутствие на территории школы в столь позднее время посторонних лиц его совсем не устраивало. Он набрал в легкие воздух, резким рывком открыл дверь и заорал:

— А ну, марш, отсюда!

Его расчет на внезапность оправдал себя даже с большей эффективностью, чем план "Барбаросса". Не оказав ему совершенно никакого сопротивления, из постройки выскочили три подростка мужского пола и бросились бежать в разные стороны. Вслед за ними, поправляя задравшуюся на заднице короткую джинсовую юбку, из двери, пошатываясь, вышла рослая и полногрудая девица с распущенными волосами и густо наложенным на лицо макияжем. И даже попыталась с ним заговорить, дыша ему в лицо перегаром и никотином:

— Ты, что, в натуре, новый учитель, что ли?

— Пошла домой, шалава! — скомандовал Павлов.

Когда девица, немало удивленная такой формой обращения, повернулась, Павлов легонько, кончиком полуботинка под зад, придал ей дополнительное ускорение.

— А по жопе бить нельзя, сейчас не 37-й год! — неожиданно отреагировала девица на его непедагогический прием.

Удостоверившись в том, что нетрезвая школьница, спотыкаясь, идет восвояси, Павлов заглянул внутрь постройки. Весь объем помещения почти до самой крыши был заполнен разного рода макулатурой: книги, газеты, журналы, связанные в кипы и просто в развале. Он нагнулся и вытащил первое, попавшееся под руку, фолио издательства "Политическая литература" в твердом переплете. Им оказалась книга Генерального секретаря ЦК КПСС Л.И. Брежнева "Малая земля".

— Надо же, — удивился Павлов, — вроде еще у власти, не смещен и не помер, а его выдающиеся произведения несознательные граждане уже выбрасывают в утиль!

Следующей, вытащенной наугад книгой, но уже в мягком переплете, оказались "Вопросы ленинизма" И.В. Сталина. С этим автором Павлову, наоборот, было все понятно. Заслужил. "Sic tranzit gloria mundi. Так проходит мирская слава".

— Интересно, от этого макулатурного хлама, собранного на переработку в целлюлозу, есть еще хоть какая- то польза? — подумал он.

И с удивлением обнаружил то, что сразу и не заметил: четыре подобия сидений и что-то вроде лежанки с рваной телогрейкой вместо изголовья. Банка из-под майонеза с окурками, стеариновая свеча в позеленевшем от древности подсвечнике и две пустые бутылки крепленого портвейна емкостью 0,7 литра по цене 1 рубль 75 копеек дополняли скромный интерьер неизвестного столичной милиции молодежного притона.

— Да, — присвистнул Павлов, — в наше время такого не было!

Когда Павлов вернулся в спортзал, у юнкоров начался "тихий час": одна (Петрова) раскладывала на матраце пасьянс, другая (Водонаева) читала, двое — просто болтали, наблюдая за тем, как спортсменка Марина делает пухленькой девушке по имени Валя массаж спины. Девушка в коротеньких шортах с невообразимо красивыми ногами по имени Люда в ожидании своей очереди помыться слонялась с банными принадлежностями по спортзалу, перекатывая по полу баскетбольный мяч.

Галина Павловна сидела на лавке с полотенцем на голове в позе роденовского мыслителя. Увидев его, она вскочила и направилась навстречу. На лице у нее снова появилось выражение тревоги и отчаяния.

Павлов поинтересовался, как дела. Она сказала ему, что с девчатами все в порядке, однако она сильно беспокоится за мальчиков. Уехали ли они? Пояснила, что водитель — человек не очень надежный. По этой причине она решила съездить на Белорусский вокзал и, если мальчики еще не уехали, привезти их в школу.

Павлов сообщил ей, что забронировал на ее имя 12 билетов на поезд, который отправится c Белорусского вокзала в 13.00, а также, что через час-полтора приедет его приятель и привезет 100 рублей. Галина Павловна расчувствовалась, но от своего намерения поехать на Белорусский вокзал не отказалась. Они договорились о том, что Павлов останется караулить девчат, а она постарается обернуться до закрытия метро. Павлов объяснил ей, как быстрее дойти до "Маяковской", отдал ей оставшуюся у него в партомоне мелочь и единый проездной билет.

После короткого напутствия, смысл которого сводился к тому, чтобы девчата вели себя прилично и не досаждали Дмитрия Васильевича, Галина Павловна отправилась в путь. Павлов вызвался проводить ее до улицы. До захода солнца оставалось 20 минут. В воздухе чувствовалось приближение грозы. Когда они завернули за угол бетонной коробки спортзала, Галина Павловна остановились, обняла его, и они начали целоваться.

Внезапный порыв ветра прошелся сквозняками по окрестным строениям, жалобно зазвенело разбившееся стекло оставленного уборщицей по забывчивости открытым окна в учебном кабинете на 3-м этаже. Поднялась и заметалась в воздухе стая ворон. Со скрипом приоткрылась, а потом захлопнулась дверь школьного склада для макулатуры, из которого Павлов недавно изгнал развлекавшихся в нем подростков. Туда-то Павлов и повлек за руку сначала растерявшуюся, а потом смекнувшую, что к чему, Галину Павловну.

В темном помещении, едва освещенном узким окошечком под крышей, еще витал легкий аромат табака и крепленого вина. И брачное ложе, надо сказать, было так себе — не перина. Но Галина Павловна уже не обращала внимания на такие мелочи. Не дожидаясь любовной прелюдии, она сразу стала раздеваться. В самый ответственный момент над ними так громыхнуло, что у нее и Павлова чуть не заложило уши.

— Гневаться изволят! — подумали они оба.

Несмотря на предложение Павлова зажечь свечу и переждать в этом мизерабельном помещении обещанный еще вчера синоптиками грозовой дождь с градом, Галина Павловна все равно рвалась на вокзал. Она чувствовала себя настолько наэлектризованной, что сидение на месте представлялось ей смерти подобным. Кроме того, она хотела хотя бы немного побыть наедине с собой.

— Авось пронесет! — весело сказала она ему, когда они подошли к воротам. Павлов объяснил ей, как они отворяются со стороны улицы: нужно просунуть руку между прутьями, приподнять вверх рычажок и немного нажать. Замок сам сработает.

Они простились ненадолго, причем, Галине Павловне крупно повезло. Всего несколько крупных капель дождя попали в нее. Ливень начался, когда она уже спускалась в метро.

Вернувшись в спортзал, Павлов скромно сел в уголок на лавку, где он оставил свой дипломат, достал из него скандальную повесть братьев Стругацких "Улитка на склоне" и приготовился читать.

С опубликованным в журнале "Байкал" при его неявном попустительстве варианте повести он так и не удосужился ознакомиться. По уши был завален работой, поэтому подписал повторный запрос на публикацию, не прочитав объемистое приложение с выражениями протеста. За это он получил выволочку от тов. Афанасьева, который, в порядке последующей цензуры, повесть прочитал и в своей резолюции написал: "Впечатление отвратное. Почему не посоветовали авторам поменять название произведения на "Мандавошку на члене" и послать рукопись в медицинский журнал?".

В оправдание тов. Афанасьева за такую грубость в качестве аргумента, хотя и слабого, можно привести лишь его плохое настроение. Накануне он получил из Президиума АН СССР письмо неприятного содержания, в связи с протестом известного советского физика на отказ в опубликовании в журнале "Наука и жизнь" его статьи по второму закону термодинамики. Цензор-куратор издания, ссылаясь на устное указание тов. Афанасьева, советовал автору статьи, как ему следует излагать свои мысли:

"Вам можно писать в статьях и книгах только об идеях, понятиях, терминах, коэффициентах и размерностях, утвержденных ГОСТом. Все новое, что вы придумываете, надо вначале ввести в ГОСТ, а затем об этом можно писать и просить акт о не секретности. Мне поручено за этим следить…".

Приобщив эту записку к своему письму в Главлит, вице-президент АН СССР (не будем выдавать его фамилию), задавал тов. Афанасьеву ехидные, с намеками на громкий скандал, вопросы: "Если бы Альберт Эйнштейн являлся гражданином СССР, имел бы он, хоть малейший шанс опубликоваться в советских научно-популярных журналах? И что такое ГОСТ, применительно к науке, предназначение которой и есть поиск неизвестного?"

Но читать ему не дали. Краем глаза он заметил, что Лена, Валя и Нина о чем-то шепчутся. Потом он увидел, как Лена встает с матраца и прямо босиком решительно направляется в его сторону. Подойдя к нему, она, заметно волнуясь, от имени всех девчат и от себя лично попросила его немного рассказать о себе и о профессии журналиста, о которой она и многие из присутствующих тоже начинают подумывать.

— Просим, просим! — закричали с матрацев остальные.

Павлов, нехотя, согласился и Лена, взяв его за руку, повела к месту предстоящего выступления. Извинившись, он снял полуботинки, а потом осторожно присел на спортивный матрац.

Девчата расположились полукругом и приготовились слушать.

— Лектор Всесоюзного общества "Знание" среди молодых доярок колхоза "Заветы Ильича", — посмеялся про себя Павлов, увидев себя как бы со стороны.

У некоторых девушек под футболками и маечками были заметны лифчики. Другим размеры груди пока позволяли обходиться без них, хотя его новой знакомой Нине Петровой бюстгальтер третьего размера точно бы не помешал.

— Есть еще силища в русских селениях! — мысленно облизнулся он, восторгаясь мастерством неведомого Фидия, но тотчас приказал себе на Петрову не смотреть, а для проверки реакции слушателей наблюдать за кем-нибудь, не вызывающим у него никаких эмоций, кроме как негативных. И он выбрал ту самую жердеобразную девицу по имени Тамара, которая сопровождала его Асоль при их первой встрече. Та, почувствовав на себе его взгляд, передернула плечиком, на всякий случай прикрыла рукой свою плоскую грудь и неестественно улыбнулась, показав ему свои крупные и неровные передние зубы. После этого Павлов начал свой рассказ.

Павлов, если кто не знает, был очень хороший рассказчик. Не Ираклий Андроников, конечно, но и не мастер художественного слова, который не способен, ни на йоту, отклониться от заранее заученного текста. Рассказ о своем пути в журналистику Павлов начал с того, как вначале стал геологом:

— Все геологи в душе — писатели и поэты. Помимо того, что их за государственный счет доставляют, куда Макар телят не гонял, и в края не столь отдаленные, они имеют возможность любоваться природой во всех ее проявлениях. Их постоянно очаровывает смена картин, событий, трудов и дней, каждый из которых по емкости впечатлений соответствует многим-многим дням городской жизни. Каждый год их опьяняет весна своим светом, свежестью и неукротимостью летящей солнечной воды, белизной и печальным ароматом скорого увядания черемухи. Лето дарит им тепло, сносный быт и надежду на долгожданный успех. Потом их опаляет пожар осени, особенно прекрасный в хвойно-лиственной сибирской тайге, и, наконец, они переживают бурную радость первого снега, знаменующего завершение сезонных поисковых работ. Работы эти, надо признать, очень трудоемкие. Например, геологу надо отобрать пробу на определение возраста породы. Для этого нужно выдолбить из середины монолитной глыбы килограммов 20–30. Вручную. Кувалдой. Потом донести образцы до лагеря или машины (если есть возможность на ней проехать). Иногда приходится преодолевать с грузом не один километр. Если при отборе пробы допущены ошибки, результат анализа будет недостоверным. Тогда все сначала. И это не трудовые подвиги, а обычные будни.

……………………………………………………………………………………………………..

Юнкоры слушали его, как завороженные. Даже не обратили внимания на прошедший короткий ливень. Но и у самых благодарных слушателей, рано или поздно, возникает усталость. Почувствовав наступление такого момента, Павлов предложил сделать перерыв. А потом, если юнкоры захотят, продолжить свой рассказ. Он встал, надел полуботинки и направился к выходу, чтобы посидеть на крылечке, подышать свежим воздухом и покурить.

Ночь встретила его неприветливо: прохладой и сыростью. Немного погодя на крылечко вышла Лена Водонаева, извинилась за назойливость и спросила, не возражает ли он "составить ей общество". Павлов улыбнулся, заметил, что она одета по погоде, и сказал, что будет рад продолжить их знакомство. И, вот, в ночной тишине зазвенел хрустальный колокольчик ее голоса.

— Вы так интересно рассказывали. Я просто убита. Поражена. Мне никогда не научиться так емко и образно передавать свои впечатления.

— Не берите себе в голову. Вы еще молоды. У вас еще все впереди. Кстати, сколько вам лет?

— Четырнадцать. Как Джульетте. Дорогого Уильяма нашего Шекспира.

— А Ромео у Джульетты уже есть?

— До сегодняшнего дня не было, но скоро будет. Я это уже почувствовала.

— Не советую.

— Почему?

— Нет повести печальнее на свете, чем повесть о беременной Джульетте.

— Ой, насмешили! Надо запомнить. А это вы прямо сейчас придумали? Экспромт?

— Нет, эксперимент. Проводится во всех странах. Результат везде одинаковый.

— А я уже знаю, как надо предохраняться. Только никогда не пробовала.

— Чего вы еще не пробовали?

— Да ну, вас со своими намеками, — сказала она сердито, повернулась и убежала назад в спортзал. Хлопнула дверью.

Павлов посмотрел на свои часы. Через 15 минут к зданию школы должен подъехать на своих "Жигулях" Серега Домнин. Он решил вернуться, чтобы предупредить девчат о том, что ненадолго отлучится по делам, и попросить закрыть за ним дверь на засов.

Первой же, кого он увидел, была Нина Петрова, одетая в брезентовую куртку с капюшоном, в просторечье именуемую "штормовкой", с пачкой сигарет марки "Космос" и коробком спичек в руках. Увидев Павлова, она быстро спрятала за спину компрометирующие ее предметы. Павлов объяснил ей, что надо сделать. Петрова понимающе закивала головой и позвала Нару Агикян. На ее просьбу откликнулась темноволосая смуглая девушка с выражением грусти в глазах и темным пушком над верхней губой. Павлов, невольно, подумал:

— Вот еще одна типичная армяночка. Интересно, почему у них у всех такие печальные глаза, как будто никогда не закончится траур?

Как не хотел Павлов брать с собой на встречу с Домниным какого-либо свидетеля, Петрова все равно увязалась за ним, и ему даже пришлось с ней за компанию перекурить, пока на темной улице не вспыхнули фары Серегиных "Жигулей". Приятель передал ему деньги, вопросительно кивнул головой в сторону стоящей неподалеку Петровой, не дождавшись ответа, понимающе улыбнулся, построил из большого и указательного пальца фигуру в форме кольца и уехал.

Павлов и Петрова пошли в спортзал, продолжая прерванный приездом Сергея Домнина разговор. Вначале — забавный. Петрова спросила Павлова, читает ли он "Пионерскую правду"? На что он ответил: разумеется — нет. Тогда она огорошила его известием о том, что в завтрашнем номере газеты будет опубликован ее фельетон на тему о том, как в одной школе перевыполняли план по сбору макулатуры и металлолома.

— Знаем, как вы перевыполняете план по макулатуре! — рассмеялся Павлов, вспомнив подвыпившую девицу и ее приятелей в макулатурном складе. И рассказал об этом Петровой.

Его сообщение Петрову нисколько не удивило и даже не обескуражило. Она изложила ему свою версию. Павлов с ней не согласился, и между ними разгорелся нешуточный спор.

— А это у кого какой темперамент. Кому любопытно, а кому и надо! — заявила Петрова и, словно нечаянно, взяла его под руку.

— Эх, Петрова, Петрова, ты же — не корова? — пошутил он, догадываясь, что половозрелая фельетонистка увязалась за ним неспроста.

— Так ведь и вы, простите, не ангел. Между прочим, что вы Лене Водонаевой на Пионерских, то есть Патриарших, прудах предложить изволили? — спросила Петрова, норовя прижаться к нему бедром.

— Екэлэмэнэ, опять попал! — подумал про себя Павлов, но в ответ сказал то, что, по его мнению, могло помочь ему как-то выкрутиться:

— Я предложил ей воздушный поцелуй.

— А она решила, что minet.

— Нет!!!

И тут Петрова раскрыла свои карты веером:

— Ладно, я пошутила. Но видите ли, Дмитрий Васильевич, в чем дело. Французы называют то, что вы ей предложили, "поцелуем души". И сделали вы это не где-нибудь, а на весьма примечательном месте. Лена — девочка очень впечатлительная. Меня, лично, вся эта галиматья с Иерушалимом и Понтием Пилатом совершенно не волнует. Но! Вы мне честно скажите, если, конечно, знаете: чем любовь отличается от удовольствия? Или это — одно и то же?

В это время они как раз проходили мимо макулатурного склада, дверь которого прямо на их глазах с противным скрипом медленно распахнулась настежь, а потом с лязгом захлопнулась. Может, днем это было бы не так впечатляюще, но ночью, при свете прибывающей луны, зрелище было не для слабонервных. Даже у Павлова мороз по коже пошел. Не говоря про Петрову, у которой сердце ближе к пяткам провалилось. И они сиганули так, будто за ними погналась стая бешеных собак. Внезапно в спортзале, да и во всей округе отключилось электрическое освещение.


VI


Для того чтобы успокоить перепуганных не на шутку юнкоров, Павлов сам предложил им продолжить беседу о профессии журналиста. На том же месте и в том же составе. В спортзале было темно и немного жутко. Девчата расположились вокруг Павлова полукругом на доступном для зрительного восприятия рассказчика расстоянии вытянутой руки. Петрова та вообще на его плечо стала заваливаться так, что ему пришлось заставить отодвинуть от себя ее горячее тело шутливым замечанием:

— Петрова, ты своими телесами меня скоро совсем задавишь!

После его рассказа начались вопросы, и завязалась свободная дискуссия.

— Дмитрий Васильевич, а вы только в прозе работаете, или в других жанрах тоже?

— Пишу стихи, даже тосты иногда приходится сочинять.

— Ой, тосты! Я знаю: "Однажды, когда все птицы полетели на юг, одна маленькая, но очень гордая птичка захотела полететь на Солнце…"

— Что, птичка, однажды я сочинил тост про кота.

— Про кота? Как интересно! Прочитайте!

— Только этот кот не совсем обычный. Даже более необыкновенный, чем чеширский кот из "Алисы в стране чудес". Вы Льюиса Кэрролла читали?

— Читали! — хором ответили юнкоры.

— Так, вот, имейте в виду, что автор этого произведения — великий математик, который имел о пространстве, в котором мы себя воспринимаем, как трехмерные объекты, весьма оригинальное представление.

— Расскажите! Расскажите! Нам это очень интересно!

— Расскажу, но потом, а в начале, послушайте-ка историю про кота Ганса, который ловил мышей в доме профессора Эрвина Шредингера — известного физика, лауреата Нобелевской премии.

И Павлову пришлось немного напрячься, чтобы в доступной форме объяснить суть мысленного эксперимента, поставленного профессором Шредингером, для демонстрации вероятностного характера событий (состояний), происходящих в наблюдаемом нами мире.

Его тост, написанный им по просьбе его старшего брата Сергея, работавшего в подмосковной Дубне в Международном институте ядерных исследований, для какого-то "капустника" представлял собой пародию на этот мысленный эксперимент, который Павлов немного усовершенствовал.

Закончив вступление, он с выражением прочитал:


Жил да был в Германии профессор Шредингер,


Который для науки кота не пожалел.


Засунул киску в ящик и бомбу подложил.


Взрыватель на фотонах к той бомбе прикрутил.


Зловеще засмеялся: "Ха-ха-ха-ха-ха-ха!


Одной лишь только мыслью могу убить кота!


Подумаю я квантово: фотон дискретно прет,-


Взрыватель вмиг сработает и бомбу подорвет.


Подумаю классически: фотон волной идет,-


Тогда тебе, кисуля, чертовски повезет.


Лежи, лижись, усатый! Щас, крышкой я тебя!


Так, выпьем за здоровье полуживого


иль полумертвого кота!


Потом начались вопросы:

— Так кот все-таки остался жив или нет? — спросил его кто-то.

— Увы, неизвестно, — ответил Павлов. — Все зависит от того, что увидит профессор, когда он откроет крышку ящика. Очень весело становится, когда подумаешь, что не кот, а ты сам и весь окружающий тебя мир — тоже следствие какого-то эксперимента, но уже в масштабе отдельно взятой планеты или Вселенной. Никто из нас не знает, что с ним произойдет, даже через минуту, пока не почувствует результат. (5)

— А у меня есть очень похожее на то, что вы говорите, стихотворение, — Павлов распознал по голосу Лену Водонаеву. — Написала я его после того, как посмотрела по телевизору передачу "Очевидное невероятное". Там Капица с одним американским профессором, фамилию не помню, проблему черных дыр обсуждали. Это такие космические тела, что, если, в поле их притяжения попадет космический корабль, то никогда-никогда не вырвется.

— Лена, прочитай, просим, — раздались голоса.

— И Лена Водонаева громким, звонким и выразительным голосом, нараспев, как Белла Ахмадулина, прочитала:


Сквозь пространство и время летит звездолет,


Отклоняясь от цели, как пуля в излет.


Где же штурман? Он спит? Он не ловит мышей?


Нет. На месте. Колдует над картой своей.


Только карта уж та устарела давно.


Нет ни звезд, ни галактик. Осталось гало


Сверхмассивной, ужасной черной дыры,


Поглотившей с пространством и время. Увы!

— Совсем неплохо, — подумал Павлов, — Только выражение "отклоняясь от цели, как пуля в излет", наверное, не соответствует законам физики? Хотя нет. Все правильно: пассивный участок траектории полета, потеря кинетической энергии, склонение к центру тяжести масс. Почти как в жизни отдельных личностей, например, моей. А черная дыра, понятное дело, символ нашей лицемерной действительности, где, кажется, даже время остановилось.

А тут и свет в спортзале загорелся. Все обрадовались. Девчата занялись своими делами, а Павлов сел на лавочку возле своего дипломата, открыл, и достал из него повесть братьев Стругацких "Улитка на склоне". Но читать ему снова не дали. К нему подошла Лена Водонаева и спросила, какое у него мнение по поводу ее стихотворения. Павлов ответил, что стихотворение ему понравилось, но показалось слишком пессимистичным. Он на ее месте обязательно придумал бы какую-нибудь оптимистическую концовку, хотя, с точки зрения современной науки из объятий черной дыры точно никогда не вырваться. Она даже свет из себя не выпускает.

— А давайте, вы и я, каждый из нас напишет свою концовку стихотворения, а потом обменяемся, и посмотрим, у кого лучше получилось? — предложила она.

Идея Павлову понравилась, он достал из дипломата блокнот, шариковую ручку и попросил Лену записать начало стихотворения. Потом к ним подошла Петрова и ехидно поинтересовалась:

— Уже записочками обмениваетесь? Свидание назначаете?

Лена густо покраснела, вернула Павлову блокнот, взяла Петрову за руку и повела в сторону спортивного снаряда под названием "брусья". Там они остановились и начали о чем-то перешептываться.

— Сплетничают — решил Павлов и открыл "Улитку на склоне" все на той же первой странице.

Он уже прочитал о том, как какой-то Перец сидит на краю высокого обрыва и бросает вниз камни — туда, где раскинулся безбрежный лесной массив с неизвестными науке биологическими формами жизни.

— Ишь ты, на Ньютона намекают! — подумал он, вспомнив прочитанные в журнале "Наука и жизнь" слова великого ученого, сказанные им перед самой смертью. О том, что он, сэр Исаак Ньютон, несмотря на всеобщее признание его механики движения физических тел, все равно чувствует себя ребенком, который бросает камушки в море, не ведая его ширины и глубины.(6)

Но чтение не шло. Он начал беспокоиться, почему так долго не возвращается Галина Павловна. Уже скоро метро закроют, а ее все нет. Снова подошла Петрова и сообщила ему, что девчата устали и хотят спать. И что ему тоже на матраце, возле самой стены, будет выделено спальное место, которое, чтобы он их не стеснялся, они отгородят дорожными сумками. Павлов поблагодарил Петрову за заботу и спросил, не найдется ли у них для него какое-нибудь полотенце, потому что он не прочь был бы принять душ. И еще он, конечно, хотел бы переменить носки. Но Петровой об этом он, разумеется, не сказал.

……………………………………………………………………………………………………………………………………….

— Вот, Лена Водонаева дала свое, — сказала ему Петрова, протягивая ему чуть-чуть влажное белое махровое полотенце с вышитой на ней латинской буквой W, которая в перевертыше означает букву М.

— Мастера, значит, как Маргарита, ждет, — догадался Павлов.

— А это мое, вы им ноги вытрите и в душевой оставьте, все равно выбрасывать, — сказала Петрова и протянула ему коричневого цвета махровое полотенце с едва заметными ржавыми разводами.

Павлов взял оба полотенца, сказал "большое спасибо" и отправился принимать душ. Сначала он включил горячую воду, чтобы повысить в душевой температуру, а потом только разделся, развесив свою одежду на вбитые в бетонную стену железные костыли.

— Вешалки нормальной даже нет — посетовал он.

Потом он отрегулировал температуру и напор воды и приступил к водным процедурам, самой любимой из которых был контрастный душ. После того, как он уже трижды переключился с горячей воды на холодную, в дверь душевой постучали.

— Кто там? — спросил он, первым делом, подумав о вернувшейся с вокзала Галине Павловне.

— Это я, Лена, я вам шампунь принесла, хороший, импортный, — услышал он знакомый голос.

— Спасибо, оставь возле двери, — поблагодарил он ее.

— А я хочу directement sur place, из рук в руки, — сказала она и, чуть приоткрыв лишенную запоров дверь, просунула в нее руку с зажатым в кулаке флаконом шампуня польского производства с ласковым названием "Дося".

Рука была голой, и в этом был либо намек, либо подвох. Потом рука исчезла, и в проеме показалось изящная ступня босой ноги, на которой болтались маленькие кружевные трусики. Если бы не они, то Павлов, наверное, догадался, что его разыгрывают, а так он подумал, что Лена Водонаева пришла к нему на свидание, и теперь уже поздно что-то изменить.

И он поспешил открыть дверь, чтобы впустить ее. О том, что может быть потом, он не отдавал отчета. Завелся. Распахнув же дверь, он обнаружил себя в столь дурацком положении, о котором не мог и помыслить. За дверями душевой стояли Лена Водонаева и Нина Петрова, раскрасневшись от волнения по поводу своей пикантной шутки. В отличие от него они были одетыми. Только у Водонаевой на спортивном костюме рукав был закатан выше локтя, а штанина — выше колена. Мгновение, и он захлопнул дверь, услышав, как девицы, давясь от смеха, убегают.

— Бестии, чуть до инфаркта не довели! — выругался он, но потом все-таки выглянул за дверь, чтобы удостовериться, что за ней еще кто-то не стоит, подобрал с пола флакон с шампунем и продолжил водные процедуры.

В невеселом настроении он вышел из душевой и направился в свой уголок на лавочке. Почему то он вспомнил, что в начале любимого им девятнадцатого века показать свою ножку мужчине считалось для девушки смертельным грехом. Свет в спортзале был притушен до состояния таинственного полумрака. Горели только две люминесцентные лампы: над запасным выходом и к удобствам общего пользования. Девчата в разных позах: на спине, на боку, на животе, — устроившись на спортивных матрацах, подложив себе в изголовье, каждая, что смогла собрать из своего гардероба, готовились попасть в объятия Морфея. Внимательно присмотревшись, Павлов заметил в углу возле стены, вдоль которой были положены матрацы, поставленные в ряд друг за другом три дорожные сумки. Затем он посмотрел на свои часы.

— Уж полночь близится, а Германа все нет! — подумал он, имея в виду сильно запаздывающую. Галину Павловну.

Он еще немного посидел, дав голове просохнуть. Потом достал из карманов джинсов все находившиеся в них предметы, и переложил их в портфель-дипломат. Туда же поместил флакон польского шампуня "Дося". Встал, повесил на шею полотенце Лены Водонаевой и сам себе скомандовал:

— Павлов, к барьеру!

Он действительно чувствовал, что ему надо хотя бы ненадолго прилечь, распрямить спину и дать своему опорно-двигательному аппарату небольшую передышку. Опять же спокойно с мыслями своими разобраться и подумать, если не о завтрашней поездке Новосибирск или о Галине Павловне, то о продолжении обещанного окончания стихотворения Лены Водонаевой. Но, к его разочарованию, на противоположной стороне барьера из сумок приготовилась ко сну не Лена Водонаева и даже не Нина Петрова, а спортсменка Марина. Лена и Нина устроились на ночлег где-то в середине лежбища.

Павлов снял обувь, положил в изголовье дипломат, накрыл его курткой, лег на матрац и наслаждением вытянул ноги. Но спокойно полежать ему не дали.

— Дмитрий Васильевич! — обратилась к нему, приподнявшись из-за барьера, спортсменка Марина: Мы боимся!

— А в чем дело? — заволновался он.

— По крыше спортзала кто-то ходит, я сама слышала. А Валя и Люда утверждают, что видели, будто кто-то заглядывал в окно, — сказала Марина.

— Точно видели! Кто-то смотрел! — подтвердила Валя и Люда.

— Может, это Галина Павловна? — предположил кто-то.

— Ага! Щас она тебе на крышу полезет! С глузду, что ли она съехала! — узнал Павлов по голосу Нину Петрову.

По спортзалу пробежал смешок.

— Либо у девчат воображение разыгралось, либо на самом деле за нами кто-то следит, — подумал Павлов и тут же вспомнил открывшуюся, а потом захлопнувшуюся дверь макулатурного склада, а потом внезапно погасший свет. Все это вместе выглядело довольно странно.

— Может, его "гэбня" пасет, и надо выйти на улицу и посмотреть, или, лучше, как-то помочь девчатам взбодриться, — быстро размышлял он про себя. И принял парадоксальное решение.

— Девчата! — обратился он к коллективу: А вы спойте что-нибудь! Отгоните злых духов и недругов!

— А что, давайте споем! — сразу же откликнулись на его предложение несколько голосов. — Петрова! Нашу любимую!

— Ой, что-то я совсем не в форме, — начала отнекиваться Петрова, но немного погодя попросила: А ну-ка, Лена, дай верхнее ля второй октавы.

— "Над небом голубым есть город золотой", — чистейшим сопрано пропела Лена Водонаева.

— А ты, Люда, дай нижнее до первой октавы, — попросила Петрова другую девушку.

— "С прозрачными воротами и яркою звездой", — пропела альтом девушка по имени Люда.

И Петрова сильным, слегка надтреснутым, но все равно выразительным голосом запела, тогда еще не столь известную и популярную, песню на слова Анри Волхонского и музыку средневекового композитора Франческа де Милано в переработке Владимира Вавилова. В своем изначальном варианте, если кто не знает, песня называлась "Рай".

Девчата подпевали Петровой, разбив голоса на две партии. И столько затаенной страсти и тоски по прекрасной и неведомой обители человеческих душ услышал Павлов в ее голосе, что, накрыв лицо полотенцем, беззвучно заплакал. Ему, почему то, разом, стало стыдно за себя и все неблаговидные поступки, которые он совершил в своей сознательной жизни. Но и исполнение, надо сказать, было таким, что автору стихов и композитору не было бы стыдно за свое произведение.

Затем девчата спели "Светит незнакомая звезда". Солировала распевшаяся Петрова. А потом они стали уговаривать Лену Водонаеву спеть Ave Maria. Может, она бы и спела, если бы Нина Петрова опять не прикололась:

— Дмитрий Васильевич! Это она вас стесняется! Боится, что вам не понравится!

После короткой перебранки с Петровой: "Да замолчи ты, дура" и т. п., - Лена Водонаева запела: "Спят усталые игрушки". Девчата громко засмеялись и хором подхватили. На этом концерт закончился. Гостьи столицы постепенно успокоились и, наконец, в спортзале установилась тишина. Слышно только было, как трещат люминесцентные лампы, да еще где-то далеко звенят отправляющиеся в парк трамваи.

Павлов повернулся на правый бок, лицом к пахнущей касторкой стене, задремал, а потом и вовсе заснул. И приснился ему странный сон. Будто бы он открывает крышку железного ящика, в который профессор Шредингер засунул своего кота Ганса. А кот — живехонек, и усы у него почему-то позолочены, а на шее — белая манишка.

— Так это же Бегемот! — ахнул он. Кот громко мяукнул, вылез наружу, подошел к неведомо откуда появившейся двери и начал требовательно царапать ее когтями.

— В туалет или пожрать захотел, — догадался Павлов и открыл дверь.

Кот прошмыгнул в дверь. Павлов пошел за ним и неожиданно оказался в университетской аудитории.

— Опять ты, Павлов, опаздываешь! — строго сказал ему преподаватель с бородой, как у Михаила Ивановича Калинина, и черного цвета академической шапочкой на голове. На шапочке мелом было написано: "Академия наук СССР". Еще раз внимательнее приглядевшись, Павлов с удивлением обнаружил, что преподаватель почти голый — в одних черных, до колен трусах. А на трусах мелом написано: "Действительный член".

Павлов, бочком-бочком, пробрался на свободное место и огляделся. Аудитория была заполнена до отказа, но не одного знакомого лица он не заметил.

— Двоечник и разгильдяй Коровьев, к доске! — скомандовал преподаватель.

Из последнего ряда вылетел какой-то субъект, в клетчатом костюме и надтреснутом пенсне, и приземлился возле кафедры.

— Докажи, что теорема Пифагора не верна! — потребовал преподаватель.

— При каких коэффициентах искривления пространства, Мессир? — попросил уточнить студент

— Со всеми, какие знаешь, — сказал преподаватель и добавил: А про которые не знаешь, нам Павлов расскажет.

Удивившись такому повороту событий, Павлов, как положено в такой ситуации вести себя застигнутому врасплох студенту, начал вертеть головой, ища того, кто бы ему помог. Но все демонстративно от него отвернулись. Он, конечно, обиделся, но в этот момент к нему подлетела записка. Он обрадовался, развернул ее и прочитал: "Хер тебе на колесиках, стукач, а не подсказка!".

— Так, кто бросил Павлову шпаргалку? — грозно спросил преподаватель. — Молчите? А мне и без вас известно, что это — Изя Фишман. А также и то, что там написано. Кандидат наук Фишман! Вон из аудитории!

Павлов решил, что это не справедливо. Не только потому, что в записке нет ничего по теме семинара. Ему показалось, что форма обращения преподавателя к студенту, имеющему степень кандидата наук, попахивает не только антисемитизмом, но и оскорблением личности. Когда студент по фамилии Фишман в вельветовом пиджаке броского вишневого цвета вышел из аудитории, громко хлопнув дверью, Павлов встал и заявил преподавателю свой протест.

Выслушав его, преподаватель взмахнул рукой и скомандовал:

— Транспортное средство г-ну Павлову — в студию!

Тут же в аудиторию, в один миг превратившуюся в сверкающую юпитерами телевизионную студию, под звуки фанфар и гром аплодисментов, с шумом и грохотом прибывающего поезда въехал огромный фаллос, на котором торжественно восседал Валентин Георгиевич Афанасьев в сером двубортном костюме и накинутым на него кроваво-красным плащом с белым подбоем. В руках тов. Афанасьев держал предмет, отдаленно напоминающий копье.

— Да это же вылитый Понтий Пилат! Всадник Золотое перо! — поразился Павлов, сразу опознав в своем начальнике главного героя романа Михаила Афанасьевича Булгакова "Мастер и Маргарита".

— Пора отсюда сваливать. Щас тут такое начнется! — подумал он и, бочком-бочком, выбрался из аудитории-студии.

В дверях он столкнулся со старшим лейтенантом госбезопасности Светланой Викторовной Олениной, причем совершенно голой и с трупными пятнами на груди и животе.

— Вот, — сказала она, показав ему свое служебное удостоверение и сверкнув фосфорическими глазами, — пришла на пересдачу зачета. Не знаете, кто принимает?

Не ответив на ее вопрос, Павлов бросился со всех ног по длинному коридору, в конце которого он увидел свет.

Приблизившись к концу коридора, он услышал шум морского прибоя и крики чаек. Обрадовавшись тому, что можно искупаться, он выскочил на белый песчаный пляж. Там он с удивлением обнаружил своих знакомых юнкоров, которые лежали в купальниках на спортивных матрацах и принимали солнечные ванны. И только Нина Петрова загорала topless. Он окликнул ее и сделал ей строгое внушение, мотивируя требование надеть купальник вредностью ультрафиолета для молочных желез.

— А мне по барабану, — ответила Петрова, — все равно после того аборта мне никогда не родить. Вы бы лучше Лену Водонаеву научили плавать.

Тут же Лена Водонаева поднялась с матраца и показала ему фигуру из трех пальцев. В этот момент он начал уже просыпаться и даже осознать то, что он лежит не на боку, а на спине, и что кто-то толкает его в бок. Он понимает, что толкают его из-за того, что он храпит, снова переворачивается на правый бок и досматривает сон, в котором видит себя одиноко плывущим в море навстречу восходящему желто-красному солнцу. Плывет, мощно работая хвостовым плавником, а про себя думает:

— Почти всех видел: Бегемота, Воланда, Коровьева, Понтия Пилата, Геллу, а вот Мастера и Маргариту не видел. И кто же я?

В ответ на этот вопрос он услышал голос пьяного сторожа Кузьмича:

— Мудак ты, Павлов, обыкновенный мудак! Старых знакомых не узнаешь. А ведь мы столько лет не виделись, Иуда из Кариафа!

— Опять ты, Левий Матвей, со своими шуточками! — ответил он Кузьмичу и послал его вместе с Понтием Пилатом, куда подальше.

Тут он окончательно проснулся и посмотрел на свои часы. Стрелки циферблата застыли на 0 часов 40 минут. Павлов понял, что забыл завести часовой механизм. Затем он поднялся со своего спортивного мата и пошел в туалет. Все семеро девчат (он их специально пересчитал) находились на своих спальных местах. Возвращаться назад к барьеру ему уже не хотелось. Вроде выспался. А что же сон? Да мало ли, какая чепуха, может присниться усталому и голодному человеку в условиях коронарного солнечного возмущения!

На лавке возле выхода он нашел оставленный кем-то пакет кефира, в котором еще оставалось на стакан полезной не только с похмелья кисломолочной продукции. Выпил. Открыл дверь и вышел на крылечко. Поежился от холода и с удивлением рассмотрел какой-то необычный, клубящийся перед ним туман. Сколько времени неизвестно.

В школьном саду щелкал Luscinia luscinia, или попросту — соловей. Значит, — решил Павлов, — уже не меньше 3-х часов. Он не намного ошибся, так как, судя по нарастающему гулу огромного города — благополучной столицы могучей, еще не выкачавшей до дна Самотлор, великой советской державы, было около 4.00.

Потом он услышал голоса и опознал в вышедших из тумана людей: школьного сторожа Кузьмича, Галину Павловну с большой сумкой в руках и одного из мальчиков, ради которых Галина Павловна уехала на Белорусский вокзал. Двух других, по ее словам, забрал и увез куда-то наряд милиции. Оказывается, вырвавшись из-под ее опеки, и не имея возможности уехать, они связались с привокзальной шпаной. Образцовые пионеры, — какой ужас! — пили портвейн "три семерки" и горланили под гитару неприличные песни Владимира Высоцкого. Водитель Гаврилов вовсе куда-то пропал, как сквозь землю провалился. Может, договорился с проводником поезда и уехал, а может и не уехал.

Кузьмич был совершенно трезв. Он, в свою очередь, рассказал Павлову о том, что вышел на улицу, так как ему показалось, что по двору школы кто-то ходит. А потом он увидел подъехавшее к школе такси и узнал в выбравшейся из автомобиля женщине Галину Павловну.

— Как ты тут, товарищ Сухов, не перевозбудился!? С таким гаремом! — спросила его Галина Павловна после того, как он вкратце доложил ей обстановку.

— С чего бы? — хмуро ответил он, даже не улыбнувшись удачному сравнению его с главным героем фильма "Белое солнце пустыни".

Павлов передал Галине Павловне 100 рублей на билеты и попросил насчет возврата денег не беспокоиться. Убедил ее в том, что с задержанными нарядом милиции мальчиками ничего плохого не случится.

— Нет никаких сомнений, — сказал он, — что они, накормленные и уложенные в чистые постели, находятся сейчас в детском приемнике, из которого их выпустят, когда за ними приедут их родители.

— А с этим что делать? — спросила Галина Павловна, показывая на возвращенного ею в лоно коллектива смуглого темноволосого парня в измятой синей куртке и перепачканной белой рубашке, но уже без пионерского галстука.

Парень сидел на лавке, слегка покачиваясь, и бессмысленно улыбался. Павлов принюхался и, кроме запаха алкоголя, учуял не самый приятный аромат, несомненно, означающий лишь то, что парень обделался. Не стесняясь, он высказал свое предположение Галине Павловне.

— И это сын второго секретаря райкома КПСС! — сказала она таким тоном, что он даже не понял, кого она в этом казусе винит: отца, сына или райком КПСС.

— По чину отца и парфюм, — заметил он, намекая на то, что вторые секретари обкомов отвечают за идеологию и коммунистическое воспитание.

— Как ты можешь такое говорить! — возмутилась она.

— Что нос чует, о том и говорю, — ответил он и предложил ей как-нибудь заставить паренька отправиться в душ.

Полотенце и другие банные принадлежности нашлись у парня в доставленной Галиной Павловной вместе с ним дорожной сумке. Но парень сопротивлялся и никак не хотел идти мыться. Тогда Павлову пришлось заломить ему руку за спину и потащить в душевую. Галина Павловна шла за ними. Стащив с парня куртку, рубашку и брюки, она брезгливо поморщилась и сказала Павлову:

— Иди. Теперь я сама справлюсь.

И он оставил их вдвоем, а сам пошел собирать свои вещи, твердо решив, что ему пора отсюда сматываться. На Тверской (в то время она называлась улицей Горького) он намеревался поймать такси, доехать до дома, оставить водителю в качестве залога дипломат, взять дома деньги, вернуться и расплатиться за поездку. В такой ситуации он уже однажды оказался, когда возвращался с банкета в ресторане "Прага". Вот только что же он не успел сделать? И Павлов вспомнил про свое обещание написать Лене Водонаевой окончание ее стихотворения о попавшем в страшную беду экипаже земного звездолета. Да и шампунь с полотенцем ей бы следовало вернуть.

Он еще раз посмотрел на спящих смоленских красавиц, вздохнул, печально улыбнулся, и в этот момент услышал, что кто-то шепотом его спрашивает.

— Дмитрий Васильевич! Вы уже уходите?

Он узнал Нину Петрову.

— Еще нет, но скоро уйду, — шепотом ответил он ей.

— А я вас во сне видела! — шепотом сказала Лена Водонаева. Она, оказывается, тоже не спала.

— И я! И я тоже видела! — раздались другие голоса.

Павлов понял, что появление Галины Павловны и пополнение коллектива доставленным с вокзала сыном второго секретаря обкома КПСС, прервало сон девчат. Про свой собственный сон ему вспоминать почему-то не хотелось. Он надел куртку, взял в руки дипломат и сказал:

— Спите, еще очень рано. Вам Галина Павловна билеты на поезд забронировала. Впереди у вас трудный день. Вам надо обязательно хорошенько выспаться.

Выходя из спортзала, Павлов услышал, как кто-то из девчат, сладко зевнув, сказала:

— Какой же сон был красивый! Так в нем навсегда бы и осталась!

Павлов сел на крылечко, открыл дипломат, достал блокнот и шариковую авторучку. Задумался. Еще раз перечитал стихотворение Лены Водонаевой. Покурил. Начал быстро писать. И вот, какое у них в соавторстве получилось стихотворение:


Сквозь пространство и время летит звездолет,


Отклоняясь от цели, как пуля в излет.


Где же штурман? Он спит? Он не ловит мышей?


Нет. На месте. Колдует над картой своей.


Только карта уж та устарела давно.


Нет ни звезд, ни галактик. Осталось гало


Сверхмассивной, ужасной черной дыры,


Поглотившей с пространством и время. Увы!


Сквозь пространство и время не летит звездолет.


Уже нечем отсчитывать времени ход.


Люди живы еще. Но их уже нет.


Этот миг — мирозданья загадки ответ.


Сквозь пространство и время полетел звездолет.


Кто-то начал отсчитывать времени ход.


Вот галактики, звезды. Прекрасен их свет!


И всего-то прошел миллиард с лишним лет!

Давая экипажу воображаемого звездолета, попавшего в плен черной дыры, шанс на спасение, Павлов имел в виду, что, рано или поздно, пусть даже через миллиард лет, этот монстр Вселенной испариться (рассосется). И тогда, по закону сохранения энергии и информации, все, что когда-то исчезло за горизонтом событий, обязательно проявится в ином времени и пространстве. И опять все повторится: Москва, весна, Патриарши пруды, вторая скамейка на липовой аллее и его Асоль. Только на этот раз между ними с самого начала не возникнет никакого отчуждения.

Возможно, он был прав. А может, и нет. Как утверждают Кристиан Бемер и Кевин Вандерслоот из Портсмутского университета в Англии, материя, попавшая в черную дыру, не сжимается, а отправляется в необычное путешествие. При этом есть два варианта: либо она попадет в другую Вселенную, либо будет перенесена за сотни и тысячи миллиардов километров (а то и больше) к другой черной дыре (причем, пункт назначения заранее предсказать невозможно).

На крылечко вышла Галина Павловна. Судя по ее хмурому виду, совершенно не в настроении.

— Ну, что, подобрала дерьмо? — поинтересовался он, имея в виду обделавшегося паренька.

— Да я этому гаденышу все бы оторвала! Представляешь, стал ко мне приставать. Тьфу! — возмущенно заговорила она.

— Не бери в голову! Далеко не все они такие. Вот, передай шампунь и полотенце Лене Водонаевой. Она мне это любезно одолжила, когда я вечером ходил в душ, — попросил он.

— Да, Лена очень хорошая девочка. Умная, воспитанная. А как на тебя за ужином смотрела! Я чуть даже не приревновала, — сказала немного повеселевшая Галина Павловна.

— И вот еще. Передай тоже ей, — и Павлов протянул Галине Павловне вдвое сложенный листок бумаги.

— Ой! Никак любовное послание! — рассмеялась Галина Павловна.

— Почти. Только не подумай ничего плохого. Она попросила меня дописать ей ее же собственное стихотворение, — уточнил он.

— Обязательно передам. А ты, что, уже уходишь? — спросила она, а когда поняла, что через минуту-другую они расстанутся, заплакала.

— Я тебе уже говорил, что сегодня уезжаю в командировку. Надо собрать вещи и пообщаться с отцом, — попытался он ее успокоить и даже вручил ей свою визитку, в которой были указаны его домашний телефон и почтовый адрес.

— С девчатами не попрощаешься? — спросила она.

— Нет. Пусть спят. Кстати, сколько сейчас времени? У меня часы встали.

— Ой! И мои часы тоже не идут. Остановились на ноле часов сорок минут. Дай я тебя поцелую!

— Прощай!

— Прощай!

Смахнув слезу, Галина Павловна, почувствовала, что внутри ее что-то оборвалось, а потом стало нарастать и давить какое-то нехорошее предчувствие. И чем мучительнее становилась боль, тем громче и громче раздавалось пение Luscinia luscinia. Это был обыкновенный курский соловей, случайно выбравшийся из клетки и павший ниц из форточки окна на 17-м этаже высотного здания на площади Восстания. И облюбовавший, после 3-х дневного странствия по Москве, куст вирджинской сирени на участке школьного сада на улице Красина для устройства будущего семейного гнезда. Гнездо им было почти построено. Дело оставалось за самым главным событием, которое должно было бы произойти в его пернатой жизни.

Произошел ли в жизни курского соловья жизнерадостный момент или нет, мы не знаем, но, вот, для Галины Павловны, в смысле продолжения рода, все сложилось удачно. Как гласит второй закон Архимеда: "Жидкость, погруженная в тело, через семь лет пойдет в школу". Два месяца спустя после описанных событий Галина Павловна прошла тест на беременность, который дал положительный результат. После этого она взяла отпуск и отбыла по путевке в один из цековских санаториев на Крымском побережье Черного моря. А еще через семь месяцев Галина Павловна родила здорового мальчугана 4,2 кг. весом и назвала его Дмитрием. При оформлении свидетельства о рождении Дим Димыча отцом ребенка, пользуясь своими связями в городском загсе, она записала гражданина СССР Павлова Дмитрия Васильевича. Воспитывала ребенка одна, замуж не выходила. С родственниками отца ребенка, проживающими в Москве, отношений не поддерживала.

А теперь поспешим вслед за Павловым, который, попрощавшись с Галиной Павловной, быстрым шагом двигался по улице Красина. Затем, чтобы спрямить путь, он пошел через знакомые ему дворы, тихо напевая слова, наверное, самого красивого русского романса: "Выхожу один я на дорогу. Сквозь туман кремнистый путь блестит. Ночь тиха. Пустыня внемлет Богу. И звезда с звездою говорит".

Проходя один из дворов, Павлов заметил между деревьями какой-то яркий свет и, не удержавшись, пошел посмотреть, что это такое. Пройдя шагов тридцать, он увидел объект сигарообразной формы, метров 8 длиной, который завис над детской площадкой под углом в 45 градусов. Объект светился ярко-оранжевым светом. Изумленный Павлов направился к нему. Когда между ним и объектом осталось метров 10, он вдруг почувствовал сильнейший удар прямо в солнечное сплетение, и, не удержавшись на ногах, упал на влажную от росы траву. В какой-то момент он услышал гудение, похожее на обыкновенный звон в ушах, и, теряя сознание, прошептал:

— Все! Кина больше не будет!

* * *

Спустя две минуты, после того, как Павлов попрощался с этим миром, объект резко взмыл ввысь на высоту 200 метров, развернулся на 180 градусов и полетел. Это видел таксист Соколов, безуспешно пытавшийся завести внезапно заглохший мотор, и возвращавшийся домой после своего первого в жизни любовного свидания студент-первокурсник Журавлев. Нечто подобное или аналогичное вечером того же дня наблюдали сотни пассажиров и вся бригада скорого поезда "Москва-Новосибирск".

В последний раз в 1978 г., оказавшемуся на редкость урожайным по части встреч с НЛО, похожий по описаниям летательный аппарат обнаружил неподалеку от своей дачи в Люберцах инженер Кусков. Однако, в отличие от Павлова, он не стал к нему приближаться, а наблюдал за ним на почтительном расстоянии. Но с этого места начинается уже другая история.


(Продолжение следует)


Примечания к Предисловию и 1-й главе:

(1) Попытки создания "электронного писателя" в России предпринимались и ранее. В качестве примера можно привести проект пермского медиахудожника Сергея Тетерина под названием "Кибер-Пушкин 1.0 beta". По сути, это — программа для генерации русскоязычных стихов, обученная правилам рифмования и восприятия специфики поэтического лексикона. Автор-разработчик даже пытался обучить ее поэтическому взгляду на мир: забил в базу данных лучшие образцы поэзии Есенина, Мандельштама, Вертинского и Дмитрия Пригова. В издательских кругах уже который год поговаривают о существовании мощной программы-симулятора под названием "PC-Writer 2008", которая способна сочинять не только красивые стихи, но и добротную прозу. На самом деле, это — демонстрационная версия ПК "Доктор Шлаг". Из зарубежных новинок в этой области широкую известность получила программа MEXICA, разработанная Рафаэлем Перес-и-Перес (Rafael Perez y Perez) из Автономного столичного университета (Autonomous Metropolitan University) в Мехико. Его программа обучена созданию литературных сюжетов на основании имеющихся характеристик индивидуальных свойств персонажей и эмоциональных связей между ними

(2) В суперкомпьютерах типа "Эльбрус", или американских Cray, применялось водяное охлаждение рабочих элементов, так что для их работы водопровод был необходим наравне с электропитанием.

(3) О надежности платформы AS/400 и неприхотливости в администрировании ходят легенды. Главный инженер проекта AS/400 — Фрэнк Солтис вспоминает, как один из покупателей, сделав у себя в конторе капитальный ремонт, обнаружил, что компьютер, обслуживающий бэк-офис, как в воду канул. Однако все его функции, как и раньше, прекрасно выполнялись. Сотрудники, проследив, куда идут сетевые кабели, сломали перегородки в здании и… обнаружили машину в глухом простенке, покрытую пылью, заваленную строительным хламом. Все работало.

(4)Особенно много сообщений о таинственных летающих объектах круглой формы содержится в трудах римских историков и писателей: у Юлия Обсекуэнса — 63, у Тита Ливия — 30, у Цицерона — 9, у Плиния Старшего — 26, у Дио Кассия — 14. Аристотель называл их небесными дисками, а Плиний во втором томе своей "Естественной истории" дал следующую классификацию наблюдавшихся тогда светящихся объектов: "дискоиды" — имеющие форму дисков янтарного цвета, с небольшим количеством отходящих от них лучей; "питеи" — бочкообразной или круглой формы; "сератьи" — имеющие форму рога; "лампады" — в виде горящего факела. При описании этих объектов римские авторы сравнивали их обычно с такими известными понятиями, как солнце, луна, круглые щиты, бревна и т. п. В целом анализ 50 трудов римских авторов показывает, что в них описывается появление огней в небе — 39 раз, летающих "щитов" — 11, огненных шаров — 8, двух и более солнц — 12, ночного "солнца" — 5 и неизвестных объектов — 7 раз.


(5) Парадокс шредингеровского кота достаточно широко известен. В закрытом ящике находится кот, а рядом с ним, в том же ящике, — атом радиоактивного изотопа, счётчик продуктов распада и устройство, которое при срабатывании счётчика разбивает ампулу с ядом. Пока атом не распался, с котом всё в порядке, но когда атом распадается, под действием продуктов распада срабатывает счётчик, по его сигналу специальное устройство разбивает ампулу, и кот гибнет от яда. Далее вступает в силу вероятностный характер квантовой механики. Неизвестно, когда атом распадётся, в каждый данный момент имеется лишь определённая вероятность распада. А точнее, в каждый данный момент атом находится в суперпозиции двух состояний: состояния, когда он ещё не распался, и состояния, когда он распался. И в результате возникает парадокс. Подходя к закрытому ящику, наблюдатель должен, согласно законам квантовой механики, считать, что система (атом + кот) находится в суперпозиции двух состояний: нераспавшийся атом + живой кот и распавшийся атом + мёртвый кот. Открыв ящик, он, разумеется, никогда никакой суперпозиции не обнаружит, а увидит либо живого кота (и ещё не распавшийся атом), либо мёртвого кота (и уже распавшийся атом). Таким образом, пока наблюдатель не осознал, какой результат дало измерение, он обязан, следуя законам квантовой механики, описывать состояние системы как сосуществование (суперпозицию) всех возможных альтернатив.

(6) Если быть точным, то сэр Исаак Ньютон написал следующее: "Не знаю, чем я могу казаться миру, но самому себе я кажусь только мальчиком, играющим на берегу моря, развлекающимся тем, что от поры до времени отыскиваю камешек, более цветистый, чем обыкновенно, или красивую ракушку, в то время как великий океан истины расстилается передо мной неисследованным".