"Не искушай меня" - читать интересную книгу автора (Дэй Сильвия)

Глава 11

Линетт с трудом дождалась, когда мать вернется после двухчасового отсутствия, и выскользнула из дома.

Виконтесса нередко после ссоры уходила куда-то, и Линетт унаследовала от нее ту же привычку. Она любила побродить в одиночестве, когда испытывала обиду или гнев, так что мать она прекрасно понимала. К несчастью, сегодня ей запретили покидать дом. Она могла лишь без конца мерить шагами комнату и думать о Саймоне. Она верила ему вопреки всему тому, что говорила мать, и хотела с ним встретиться. Она должна была предупредить его о том, что ее семья настроена против него. Она не могла допустить, чтобы он пострадал из-за нее.

Й вот уже довольно поздним вечером, когда вероятность того, что мать захочет с ней поговорить, была близка к нулю, Линетт приступила к осуществлению задуманного плана.

Она взбила подушки и, засунув их под одеяло, с помощью половины кринолина создала нечто, что с порога можно принять за очертание тела на кровати.

Накинув плащ с капюшоном, Линетт потихоньку вышла через черный ход на задний двор, а оттуда на аллею, ведущую к конюшням. Там ее ждал конюх, молодой человек по имени Петр – он уже несколько лет работал на их семью. Она всегда была к нему добра, всегда приносила ему сладости и угощения. Действовала она из расчета. Балуя и одаривая слугу, она обеспечивала себе тылы, когда устраивала всякие шалости. Сегодня он дал ей бриджи, мужской плащ и шляпу. Линетт переоделась на конюшне. Петр ждал ее снаружи.

Он передал ей поводья уже оседланного коня, затем оседлал второго, чтобы сопровождать ее, как он делал всегда. Его научили метко стрелять из пистолета – вся мужская половина прислуги де Гренье была обучена этому. Линетт помнила о том, что ей нельзя встречаться с Лизетт Руссо, и была не настолько беспечна, чтобы пренебрегать опасностью. Для стороннего наблюдателя они с Петром могли сойти за двух молодых людей, решивших прокатиться верхом.

Копыта коней гулко цокали по мостовой, и монотонный ритм убаюкал Линетт. Ночь выдалась темной и беззвездной – небо заволокли тучи. Прохладный ветерок пробирался под плащ, холодил разгоряченную кожу. А вдруг Саймона не окажется дома? Что, если он там не один?

Что сказать, если он развлекает гостей? И как поступить, если он с женщиной?

Линетт сделала глубокий и медленный вдох, стараясь успокоить колотящееся сердце. Она чуть наклонилась в седле, чтобы скрыть лицо, и эта поза лишь усиливала ощущение, что она собралась броситься вниз с высокого утеса. Вообще-то она была не из тех, кто прячет лицо перед кем бы то ни было, но сейчас она испытывала настоящий страх.

Она боялась, что ее увидят, боялась, что Саймона не окажется дома или что ему будет не до нее. Она боялась, что родители никогда не простят ей этот проступок.

Но она не повернула назад. Потребность быть с ним оказалась сильнее всякого страха. Саймон успокоил ее, и в то же время воодушевил, он разбудил в ней ту женщину, которой она была до гибели Лизетт. С ним она снова почувствовала себя самой собой – свободной от предрассудков, решительной. Свободной от необходимости играть роль скромницы.

Но важно не перегнуть палку. Нельзя дать родителям повод сокрушаться из-за того, что судьба отняла у них хорошую и тихую дочь, оставив неуправляемую и вздорную. Линетт остановила коня перед домом. Саймона Куинна. Она сама не знала, как вышло, что сейчас она стояла перед дверью его дома и дышала так, словно пробежала миль пять, У нее кружилась голова и земля уходила из-под ног. И больше чем когда-либо ей нужен был Саймон, чтобы на него опереться, почерпнуть у него силу, которой ей сейчас так не хватало.

Она растерянно заморгала, увидев перед собой дворецкого, крепкого парня, чей парик едва ли мог скрыть его юные годы. Он выдал свое удивление при виде ее в мужской одежде лишь многозначительно поднятой бровью и, не говоря ни слова, отступил, пропуская в дом. Линетт вошла, и дворецкий закрыл за ней дверь.

– Мадемуазель, – сказал он, – позвольте взять ваш плащ и шляпу?

Она отдала ему шляпу, но плащ снимать не стала, а, наоборот, потуже запахнула его, словно шерстяная ткань плаща могла послужить ей щитом.

– Должен вас предупредить, мадемуазель, мистер Куинн сегодня вечером в дурном расположении духа.

– Он один? – прошептала Линетт, осмелев – у дворецкого были добрые глаза.

– У него живет гость, но его сиятельство сейчас занят не с мистером Куинном, – ответил дворецкий и жестом пригласил Линетт пройти в дом. – Могу я проводить вас в гостиную? А тем временем я доложу мистеру Куинну о вашем визите.

– Вы не станете возражать, – с дрожью в голосе спросила Линетт, – если я сама к нему поднимусь?

Она боялась, что Саймон заставит ее уйти, если она останется ждать его внизу.

Но она знала, что случится, если она поднимется наверх.

Дворецкий тоже это знал, если судить по румянцу, вспыхнувшему у него на щеках. Он вежливо поклонился.

– Вторая дверь справа от вас по коридору, – пробормотал он. – Я позабочусь о том, чтобы вашего слугу проводили на кухню.

– Благодарю.

Сжав перила так, что побелели костяшки пальцев, Линетт осторожно начала подниматься по лестнице. Ноги у нее дрожали. Дойдя до верхней лестничной площадки, она остановилась, не решаясь продолжить путь.

Коридор был очень скупо освещен – лишь две конусообразные свечи на довольно большом расстоянии друг от друга горели в закрепленных на стене подсвечниках. Несмотря на то что обстановка этого дома сильно отличалась от обстановки особняка баронессы, эти свечи в металлических подставках на стенах напомнили ей об обстоятельствах пожара. От страха у нее вспотели ладони.

Из под двух дверей, одна слева от нее, другая справа, просачивался свет. Линетт прошла мимо первой, когда вдруг услышала голоса и замерла от ужаса. Нервы ее уже были на пределе. Что, если сейчас кто-то выйдет из комнаты и увидит ее здесь? Она просто сгорит со стыда и умрет на месте.

Страх быть обнаруженной заставил ее замереть. Но разговор за дверью стал более оживленным, и Линетт вздохнула с облегчением – те, кто был там, слишком увлечены беседой, чтобы заметить, что мимо комнаты кто-то прошел. Она уже собиралась пройти дальше, как голоса вдруг умолкли, и явственно послышался скрип кровати. Линетт прикусила губу и остановилась.

Из-за двери донесся хрипловатый смех женщины, потом приглушенный мужской голос.

Судя по интонациям баритона – слов Линетт разобрать не могла, – мужчина уговаривал женщину. Женщина что-то промурлыкала, и мужчина застонал, после чего послышался ритмичный звук, как будто кто-то громко топал. Этому звуку стены не были преградой, звук был громкий, упрямый, нескончаемый. Они заняты любовными играми.

У Линетт перехватило дыхание. Она схватилась рукой за горло. На лбу ее выступил пот.

Не в силах запретить себе слушать, она прижалась к стене. Свободная рука под плащом то сжималась в кулак, то разжималась. Линетт напрягла бедра, чтобы не дрожали ноги, и прикусила нижнюю губу, когда разгоряченные крики наслаждения стали громче и беспрепятственно распространились по всему коридору.

Она не знала, сколько времени стояла там, но поняла лишь, что все ее чувства обострились до предела, кожа горела, во рту пересохло, грудь налилась, и в ней возникло странное невыносимое томление.

Дверь справа широко отворилась, и золотистый свет залил коридор. Линетт напряженно выпрямилась, увидев Саймона, вышедшего из комнаты с перекошенным от злобы лицом. На нем были одни лишь бриджи, да и те расстегнуты, открывая взгляду соблазнительный треугольник загорелой кожи и узкую полоску курчавых волос, уходящую вниз, под бриджи, которые заканчивались как раз над солидной выпуклостью – свидетельством его возбуждения. У Саймона был мускулистый живот, и кулаки его были сжаты, подчеркивая крепость и объем мощных бицепсов. Волосы его черными шелковистыми прядями разметались по плечам.

Линетт никогда еще не видела мужчины прекраснее этого.

И никогда ей ничего не хотелось сильнее, чем оказаться в объятиях этого красавца.

Саймон остановился и уставился на нее, не мигая. Ритм его дыхания изменился, и она мгновенно почувствовала перемену в его состоянии. Гнев в одну секунду обернулся похотью, и Линетт обдало жаром.

– Саймон, – прошептала она и протянула ему руку.

В два шага он преодолел разделявшее их расстояние и заключил ее в объятия, прижал к груди. Она обхватила его за шею, вжалась грудью в его живот и губами прижалась к его горлу.

От него пахло табаком, бренди и мускусом, и этот запах пробудил в ней странное беспокойство. Она была там, где ей должно быть, – в объятиях Саймона. Бескостная, словно марионетка, она позволила ему взять ее на руки и отнести в спальню. Саймон ногой закрыл за собой дверь.

«Ты нужен мне». Она хотела произнести эти слова, но мешал спазм в горле.

Саймон знал об этом и без ее слов. Чувственный голод изменил его черты, сделал их жестче. В глазах его горел огонь ярче множества свечей. Он опустил Линетт на ноги перед массивной кроватью и расстегнул застежку плаща у горла. Плащ упал к ее ногам. Линетт почувствовала себя обнаженной, несмотря на то, что была вполне одета.

– Что, черт возьми, на вас надето? – рявкнул он.

– Это для маскировки.

– Господи! – На скулах его заходили желваки. – Повернитесь.

Нахмурившись, Линетт сделала, как он просил. Она едва не подпрыгнула, когда он накрыл ладонями ее ягодицы и слегка сжал их.

– Вы хоть представляете, что вы со мной делаете, явившись сюда в таком одеянии? Вы словно напрашиваетесь на то, чтобы я вас уложил в постель, – сказал он грубо. – Я и так едва терплю, а тут вы еще себя обтянули так, что каждый изгиб тела напоказ.

Линетт возбуждала такая манера речи. Она поверить не могла, что такое возможно.

– Разве мой вид сравнится с вашим? – спросила она и коснулась его пупка, затем провела кончиком пальца вдоль курчавой дорожки вниз, до того места, где начинались бриджи.

Саймон перехватил ее руку и легонько пожал.

– Зачем вы пришли?

– Я испорчу момент, если скажу, что пришла потому, что захотела?

– Нет.

– Мать считает, что брак меня обуздает. Если она действительно намерена выдать меня замуж, то я хочу получить свое сейчас.

Напряжение его выразилось в том, что на твердой как камень груди его выступил каждый мускул. Линетт подумала, что он красив, но не картинно красив, не так, как античная статуя, где выверена каждая линия тела, а красив, как варвар, как дикарь, как мужчина, который выживает лишь благодаря своей физической силе.

– Она приходила ко мне сегодня, – пробормотал Саймон и, взяв Линетт за бедра, привлек к себе. – Она предложила мне деньги за то, чтобы я уехал.

В голосе его звучали раздражение и горечь. Линетт не знала, чего там было больше.

– И что вы ей сказали?

Он смотрел ей прямо в глаза:

– Я сказал, что рассмотрю ее предложение.

Боль, острая и пронизывающая, прошила ей грудь. Она сделала глубокий вдох, но не отстранилась. Возможно, она была наивной, но она не могла поверить в то, что мужчина может вот так смотреть на нее, когда на самом деле ему на нее совершенно наплевать.

– Почему?

– Мои счета арестовали. Не могу уехать сам, у меня на это просто нет средств.

– А вам надо уехать?

– Ради вас, – он прижался щекой к ее виску, – мне пришлось бы уехать.

– Пришлось бы? – прошептала Линетт.

Пальцы ее, едва касаясь, поглаживали его по спине. Она чувствовала, как под ними играют мускулы, как у норовистого жеребца.

– Теперь мне никуда не надо уезжать. Я лишу вас девственности, и часа не пройдет.

Саймон прикоснулся кончиками пальцев к завязке рубашки у нее на горле и, потянув за тесемку, развязал узел. Лоб Линетт увлажнился от его горячего дыхания, и это ощущение оказалось на удивление возбуждающим.

– К утру, – прошептал он, – от вашей невинности, боюсь, не останется и следа.

Он выследил свою жертву, поймал ее и сейчас готовился проглотить добычу.

Линетт зябко повела плечами. Она была более чем готова к тому, чтобы быть проглоченной хищником. Нет, она жаждала быть проглоченной.

– Я совсем не боюсь.

Он замер. От него исходила особая энергия – грубая энергия хищника. Линетт чувствовала исходящий от него запах вожделения. Она чувствовала его желание по дрожанию его неутомимых пальцев. Вожделение просачивалось сквозь его натужное дыхание.

Линетт откинула голову и подставила ему губы. Саймон завладел ее ртом, губы его скользнули по ее губам, язык проник глубоко в недра ее рта, отчего внизу живота она почувствовала спазм и стала влажной.

Ладони Саймона легли на ее грудь. Между его ладонями и ее грудью был лишь тонкий лен рубашки, и вдруг Саймон подставил ногу под ее колени, сделал движение ногой на себя и она внезапно оказалась у него на руках. Еще мгновение, и он осторожно положил Линетт на кровать.

– Саймон? – испуганно вскрикнула она, внезапно оказавшись под ним.

– Всякий раз, как вы смотрите на меня, вы молите меня о наслаждении. – Встав на колени между ее широко раскинутыми ногами, он начал снимать с нее сапоги. – Вы едва не свели меня с ума. Не говорите ничего, не то я овладею вами, даже не раздев.

Несмотря на отсутствие опыта, Линетт догадывалась, что все обычно происходит несколько в ином порядке.

Мысль о том, что она была с мужчиной с незаурядными аппетитами и незаурядным мастерством, заставляла ее дрожать от предвкушения несравненного блаженства. Она чувствовала, что возбуждена до предела, она подступила к самому краю и вот-вот готова была взорваться от восторга.

Саймон снял с нее сапоги, и по коже ее побежали мурашки. Саймон, должно быть, заметил, что с ней происходит, потому что замер на миг, а потом начал массировать ей икры, успокаивая. Он разминал ей икры, двигаясь сверху вниз, к обтянутым чулками ступням, вдавливая большие пальцы в подъем ступней. От его чувственных прикосновений по телу разлилось тепло и между ног стало жарко, словно не ступни массировал он, а то самое чувствительное место между бедрами.

Линетт застонала от восторга и закрыла глаза.

Саймон поцеловал подъем ее ноги и принялся расстегивать ее бриджи.

Теперь, когда Линетт лежала с закрытыми глазами, потрескивание поленьев в камине и звуки, сопровождающие любовные забавы гостей, слышались ей более отчетливо, и эти звуки образовывали еще один слой в коконе чувственности, что обволакивал ее. Кровать пахла Саймоном, чистым запахом мужественности. Линетт повернула голову, уткнулась носом в простыню и глубоко вдохнула.

– Я хочу почувствовать твой запах у себя на коже, – призналась она, и, не замечая того, цепко сжала в кулаках простыню, потому что Саймон принялся целовать ее живот.

Он слишком сильно дернул за пояс бриджей, и Линетт услышала звук рвущейся ткани и улыбнулась.

– Держись крепче, – приказал он.

Он подсунул под нее руки и приподнял. Она цепко ухватилась за его предплечья, резко втянув в себя воздух от неожиданности. Одним рывком он поставил ее на ноги.

Одно движение, и бриджи ее уже валялись на полу. Рубашка потребовала не намного больше усилий. Он стянул ее через голову, оставив на Линетт одни чулки.

Странно, но она чувствовала себя так, словно на ней слишком много одежды.

Саймон поднял ее на руках.

Линетт откинула голову и удивленно смотрела на него широко открытыми глазами. Мозг ее силился переварить вал накрывших ее ощущений – грудь ее, прижатую к его влажной коже, слегка покалывала жесткая поросль у него на груди, прохладный воздух целовал ее ягодицы, спина ее опиралась на крепкие мужские руки.

Лицо Саймона свела гримаса желания. Возможно, отсутствие нежности в его чертах должно было напугать ее, но в нем ее ничто не могло испугать. Линетт знала, так, как может знать только женщина, что в этот момент все, что имело для него значение, заключалось в ней, и в ней одной.

Саймон вновь уложил ее на кровать. Он стоял над ней и пожирал взглядом. На смену глазам его пришли руки. Саймон нежно провел пальцами по красным следам, оставленным на груди тесным корсетом. To не было прикосновением, призванным соблазнить, то была ласка, призванная утешить ее, без слов сказать, что он находит ее красивой даже и с этими следами на коже.

Линетт боролась с собой, не желая закрывать глаза. Она боролась с ощущением покорности и ранимости. Теперь ее тело больше ей не принадлежало. Оно горело, и сжималось, и вздрагивало для него, и тело ее игнорировало любые попытки мозга взять власть над телом, любые волевые усилия, которые она могла бы предпринять, чтобы привязать Саймона к себе еще сильнее.

– Какая красивая грудь, – пробормотал он и провел ладонями по восставшим соскам. – Такие чудные соски.

Саймон прижал Линетт к матрасу, и черная завеса его шелковистых волос коснулись ее груди. Дыхание его было жарким и влажным над восставшими сосками. Он подул на один.

– Саймон, – прошептала Линетт, любуясь им, словно сама не могла поверить в то, что такое сильное, такое мощное и чувственное существо с такой щедростью дарит ей одной свою страсть. – Прошу…

Он посмотрел на нее слегка озадаченно и очень пристально.

– Прошу тебя!

Он лизнул ее шершавым языком. Она выгнулась и закричала.

– Ты этого хочешь? – низким шепотом спросил он.

Рот его приоткрылся, обнажив белые ровные зубы. Он слегка прикусил нежную плоть перед тем, как обхватить сосок зубами.

– Да, – всхлипывая, простонала Линетт и прогнулась ему навстречу.

Одной рукой он ласкал ее грудь, а другой скользнул вниз, накрыл бедро.

– Лежи смирно, – приказал он и приподнял голову, глядя на нее.

– Ты нужен мне.

От его улыбки низ живота у нее спазматически сжался.

– Я знаю.

Линетт затаила дыхание и не смела вздохнуть, когда рука его легла ей на лоно и пальцы взъерошили светлые кудрявые волоски у скрещения ног. Дерзкий палец его раздвинул влажные складки и провел вверх и вниз. Мучительное наслаждение пронзило ее. Линетт беспомощно раскинула ноги. Теперь она не знала стыда. Стыд остался где-то там, в прошлом.

– Такая горячая и влажная. – Саймон облизнул губы, и Линетт застонала.

Голова ее металась из стороны в сторону, когда он принялся исследовать все закоулки там, внизу. Линетт чувствовала, как пульсирует там, внизу, кровь. Она не знала, что с ней. Слезы лились у нее из глаз, и она не в силах была их сдерживать.

Кончиком пальца он обвел вокруг увлажненного входа. Внутренние мышцы сжались, словно отказывая ему в доступе. Он чуть-чуть протолкнул палец внутрь. Тело ее жадно втянуло в себя его палец, увлекая дальше, в глубину, туда, откуда исходили пульсации.

– Господи, – пробормотал он, – ты такая тугая и жадная.

– Возьми меня, – в отчаянии взмолилась она, терзаемая ощущением пустоты.

Она подняла руку и погрузила ее в густую шелковистую массу его волос, потянула его за волосы к себе.

– Еще рано. – Сейчас в его голосе сильнее ощущался ирландский акцент.

Она обожала этот акцент. Она, кажется, все в нем обожала. Все, кроме этих двух слов.

– Я не могу больше. – Ее сильно трясло, она превратилась в существо, сотканное из острого томительного желания.

– Ты всего меня получишь, тиаска. – Он усмехнулся перед тем, как приникнуть губами к ее груди.

– Тиаска? – повторила она. Глаза ее защипало от восторга, с таким благоговением он произнес это слово. – Тиаска… Что это значит?

– Мое сокровище. – Губы его плотно сомкнулись вокруг отвердевшего соска. Ее охватил невыносимый жар, и Линетт заметалась под Саймоном, изнемогая от наслаждения.

Вот, что ей было нужно, вот чем она не желала поступиться ради своей семьи и того будущего, что было для нее уготовано. За всю ее жизнь только Саймон смог вызвать в ней чувство абсолютного доверия к себе, смог разбудить в ней желание, над которым не властен разум. Если это все, что он мог ей дать, она примет этот дар без страха перед расплатой и будет хранить о нем сокровенную память, как и он сохранит сокровенную память о ней.

Язык его обвил тугой и твердый сосок, прижал его к нёбу. Саймон сильно втягивал сосок в себя, и всякий раз щеки его глубоко западали. Невидимая нить протянулась от ее соска к лону, и лоно ее сжималось в такт его ласке. Палец Саймона, что был у нее между ног, проник глубже, теперь вся фаланга была внутри ее. Кожа ее горела, лоб покрылся испариной.

– Саймон!

Он подвинулся, накрыл губами ее рот. Сейчас он касался большим пальцем чувствительного узелка повыше того места, куда он вошел в нее указательным пальцем. Наслаждение жаркой волной стремительно прокатилось по телу. Не отдавая себе ни в чем отчета, Линетт выгнула спину и громко застонала. Он пил ее стон губами. Лоно ее сжалось, как кулак, затем облегченно разжалось, отпустило. Влага омыла ее тело, и палец его беспрепятственно проник глубже.

Она едва почувствовала боль. Даже не боль – легкое пощипывание. Дискомфорт, вызванный разрывом девственной плевы, едва стоил внимания на фоне того, что творил с ней первый в ее жизни оргазм. Потеря ею девственности, казалось, гораздо сильнее подействовала на Саймона, чем на нее. Его стон был громче, чем ее крик. Его всего крупно затрясло. Поцелуи его стали жарче, короче. Палец его входил и выходил из нее медленно, он словно поглаживал нежные ткани вскрытого им лона.

– Линетт, – срывающимся голосом пробормотал Саймон, – прости меня.

Она обхватила его руками и прижала к себе. Щека ее, вся в слезах, прижалась к его щеке.

– Я хотела этого, любимый. Я хотела получить от тебя столько, сколько ты готов отдать – много это или мало, все равно. Сколько бы это ни продлилось – все мое.

Он лежал на ней, придавив ее своим тяжелым телом; несколько секунд, руки его более не ласкали ее. Затем он сказал хрипло:

– Я должен подвинуть тебя повыше.

Она попыталась помочь ему, прижимаясь к нему плотнее, борясь с истомой, что ослабила ее мышцы. Он приподнял ее, вдавливая колено в матрас, затем пододвинул другое колено, тем самым, передвинув их обоих к изголовью кровати.

Саймон уложил Линетт среди подушек самых разнообразных размеров, текстуры и цветов. Сидя на пятках, уперев ладони в бока, он смотрел на нее. Линетт протянула руки ему навстречу, призывая его к себе.

Саймон встал на колени и потянул за пояс бриджей, привлекая ее внимание к дразнящему треугольнику кожи.

Во рту у Линетт пересохло.

И она увидела наглядное свидетельство его мощной эрекции, вытянувшееся до пупка.

Она знала, что навсегда запомнит его таким – с широко расставленными коленями, с разметавшимися по загорелым плечам темными волосами, с отчетливо проступающей на животе мускулатурой, с твердым и большим пенисом, торчащим вверх. Она смочила слюной пересохшие губы, и из груди его вырвался то ли стон, то ли рык.

Еще мгновение, и бриджи были уже спущены до колен. Саймон перевернулся на спину и сбросил их на пол.

Великолепный в своей наготе, впечатляюще возбужденный, он забрался на нее сверху, щедро демонстрируя выпуклые мышцы под золотистой кожей.

Теперь никакой вялости она больше не ощущала. Она хотела его сейчас так же сильно, как тогда, в галерее. И, как и тогда, он знал об этом. Ласковая улыбка смягчила жесткость его черт. И эта его улыбка, и эта нежность во взгляде – все это было больше, ярче и сильнее того, что было ей по силам.

Бедрами он раздвинул ей ноги. Одной рукой он упирался в матрас возле ее плеча. От физического усилия вздулись бицепсы. Другой он взял в руку увесистый пенис и подвел к скользкому входу в ее лоно.

Линетт, всхлипывая, заметалась под Саймоном. Он оперся о матрас другой рукой и прикоснулся широкой головкой пениса к ней лишь в одной точке, у скрещения ног.

Линетт вцепилась ногтями в его предплечья, когда он качнул бедрами и толкнулся в нее. Она откинула голову и закрыла глаза. Тяжело дыша, она царапала его ногтями. Она думала, что потеряет рассудок под напором лавинообразных ощущений.

Теперь запах его кожи стал сильнее, он окружал ее, наполнял ее при каждом ее вдохе. Жесткие волоски на груди его и ногах щекотали, и это ощущение оказалось на удивление возбуждающим. Они были такие разные: он – воплощенная твердость, она – сама нежность; он – сама сила, она – сама легкость. Она чувствовала себя такой маленькой по сравнению с ним.

– Сладкая моя, – простонал он. – Господи, ты такая сладкая, такая тугая.

– Прошу тебя, Саймон… – Она поднимала бедра ему навстречу, стараясь глубже принять его в себя.

Глубже, быстрее. Он давил на нее своим весом, вынуждая ее приноровиться к его темпу, к этим коротким, яростным толчкам вглубь. Он продвигался вглубь ее постепенно, давая возможность ее телу привыкнуть к тому, что происходило с ней впервые в жизни. Но она не хотела медлить, не хотела терять времени даром. У нее не было лишнего времени. Она думала, что сойдет с ума. Она могла сойти с ума в любую секунду.

– Какая ты красивая, – хрипло шептал он, когда она сжималась вокруг него. Он умело вращал бедрами, проталкиваясь все глубже, в самую ее сердцевину. Саймон взял в ладони ее лицо. – Посмотри на меня.

Линетт заставила себя поднять отяжелевшие веки. Он был само совершенство. Глаза его горели ярко-голубым огнем, на скулах играл румянец, и шелковистая завеса его волос покачивалась при каждом его движении. Она всхлипнула и прижалась к нему.

– Глубже!

– Скоро, – хрипло проговорил он.

– Саймон, я умоляю тебя….

Но он не желал идти у нее на поводу. Он двигался в своем неспешном темпе, не давая ей пощады, до тех пор, пока он не вошел в нее до конца. Она чувствовала каждый удар его сердца, каждую вздувшуюся вену, каждый дюйм его плоти внутри нее. Таково было самое примитивное и самое явственное выражение господства. Он владел ею. Она лежала под Саймоном, наполненная им слишком туго, чтобы пошевельнуться.

– Наконец я там, где я мечтал побывать с того момента, как впервые увидел тебя. – Он убрал руки от ее лица, переплел пальцы с ее пальцами и прижал Линетт к кровати. Затем он вышел из нее, оставив внутри только самый кончик, а потом вошел – медленно и глубоко.

Линетт едва не задохнулась от восторга. Головка его скользила, терлась, будоража нервные окончания, о наличии которых она раньше никогда не догадывалась. Она не могла поверить в то, что оказалась ему впору, или в то, что впору ей оказался он, но, как выяснилось, они были словно скроены друг для друга – Линетт знала об этом, несмотря на то, что этот опыт был для нее первым.

Бедра его приподнялись и опустились вновь, по-прежнему неторопливо. Он действовал уверенно, и опыт его позволял каждый толчок в нее превращать в небесное блаженство. Он смотрел на нее с зоркостью ястреба, он замечал каждый вздох, каждый стон наслаждения, чтобы знать и ласкать ее самые чувствительные места. Он был весь во власти страсти, и при этом он не прекращал следить за ней со всей пристальностью внимательного любовника. Именно поэтому она хотела его, именно поэтому она пришла к нему, зная, какую цену ей придется за это заплатить. Она хотела, чтобы ее ублажали вот так, она хотела оказаться в фокусе внимания столь опытного и умелого любовника, она хотела, чтобы ее пестовал мужчина, которого она обожала.

Саймон неспешно погружался в нее. Он хотел и все делал для того, чтобы в памяти ее накрепко отпечаталось каждое его прикосновение, его запах, все то, что испытывала она, когда он находился в ней. Она навсегда запомнит его. Он понимал, что скоро всему конец, что ночь эта пролетит, и это предчувствие конца возбуждало в нем отчаяние. Пот покрывал ее тело, волосы ее липли ко лбу и щекам мелкими кудряшками. Линетт извивалась и скользила под ним, и голова ее металась из стороны в сторону, а он между тем продолжал трудиться над ней с тщательной неспешностью. Внутрь и наружу. Глубже. Назад, оставив внутри только кончик. С каждым мгновением он наращивал в ней возбуждение, делая ее подъем к вершине, к оргазму, событием долгим, неторопливым, незабываемым.

Линетт обвила ногами его бедра, притягивая его к себе, стараясь ускорить его движения до того бешеного темпа, в котором, как подслушала она за дверью, двигались его гости. Но попытки ее оказались тщетны – она не могла состязаться с ним в силе. Ничто не могло его поколебать. Он просто тихо рассмеялся и, словно хотел подразнить, лизнул ее выпирающие соски горячим языком. И когда, наконец, пришел оргазм, он был ошеломляюще бурным. Столь долго копившееся возбуждение вырвалось наружу, сотрясая ее тело. Внутренние мышцы благодарного лона сократились, высвобождая восторг, и сжали его набухший пенис. Линетт закричала раз, другой. Не в силах остановиться, она раз за разом выкрикивала его имя.

– Да, – шептал ей на ухо Саймон, – расплавься для меня, тиаска, растекись горячим воском, и я слеплю тебя под себя.

Так оно и было. Она чувствовала, как размягчается ее тело, чтобы охватить его еще лучше, еще совершеннее. Он продлевал ее удовольствие, продолжая толкать себя в нее до тех пор, пока она не подступила к самому краю. Она боялась, что сойдет с ума. От восторга у нее перехватило дыхание.

И лишь когда она в изнеможении осела под ним, широко раскинув ноги, он решился получить свою толику наслаждения. После пережитого эти толчки, такие глубокие, такие мощные, в бешеном ритме, казались ей почти непосильным бременем. Он шептал ей на ухо нежности, хвалил ее, подбадривал, он запоминал нежную текстуру ее кожи, упругость тела, запах ее и ее самоотверженность.

– Для тебя, – прошептала она, сжав его пальцы своими пальцами. – Только для тебя.

Он вышел из нее с мучительным стоном, встал над ней на колени и, схватив пенис в кулак, излил семя ей на живот. Утробный крик вырвался из его горла. Для нее было высшей похвалой лицезреть его мощный оргазм.

Это она сотворила с ним такое, это она привела его к бурному концу. Но даже в самый сокровенный момент он продолжал думать о ней, заботиться о ней.

А потом голова его низко опустилась, волосы упали на лицо. Грудь тяжело вздымалась. Саймон был похож на жеребца после долгой отчаянно быстрой скачки.

Линетт сказала бы что-нибудь, если бы во рту не так пересохло. Когда Саймон встал с кровати, она протянула ему руку, и он поцеловал ее пальцы, и глаза его потемнели от переполнявших его эмоций.

Он зашел за ширму в углу. Она слышала звук наливаемой в медный таз воды и треск рвущейся ткани. Когда он вернулся, лицо его было влажным, грудь блестела, походка была неторопливой и расслабленной. Он был совершенно наг и уже с небольшой эрекцией. Он присел на край кровати и улыбнулся, положив ей на живот холодную влажную ткань.

– О! – от неожиданности Линетт вскрикнула – Это нечестно!

Холодное прикосновение к разгоряченной коже несколько ее оживило, а, выпив стакан воды, что он ей протянул, она совсем ожила.

– Спасибо, – пробормотала она, возвращая ему стакан.

Саймон протер влажной тканью липкий живот, смывая с Линетт следы своего семени и успокаивая жжение между ног. Он прикасался к ней очень бережно, а во взгляде было нечто сродни благодарности.

– Ты молчишь, – сказала она, когда он отложил в сторону ткань. – Тебе нечего мне сказать?

Он замер, глубоко дыша. Кадык его дернулся, плечи напряглись. Чем больше проходило времени, тем сильнее она его обожала. Никаких пошлых комплиментов, никаких игр, ничего того, что могло бы превратить этот миг из выдающегося в заурядный.

– Неужели, – сказала она, похлопав себя пальцем по подбородку, – Саймона Куинна, знаменитого любовника, лишила дара речи какая-то девственница?

Он засмеялся – густо, от души, и от этого звука у Линетт захватило дух. Он наклонился и поцеловал ее в кончик носа.

– Колдунья.

Она улыбнулась и утянула его в кровать.