"Площадь павших борцов" - читать интересную книгу автора (Пикуль Валентин Саввич)5. В гостях у ЧуяноваНе хотел удивляться, а придется… БАМ, о котором так много шумели в недавние годы, имеет прямое отношение к Сталинградской битве. Правда, до 1941 года он назывался БАМлаг, а из всего, что НКВД успело создать на костях «врагов народа», уцелела лишь станция Тында, где надобно бы ставить памятник не комсомольцам-добровольцам, а именно им — избитым, голодным, умирающим и пристреленным прямо на шпалах. «Это была страшная сталинская мельница, под жернова которой сплошным потоком сыпались осужденные». Стройка была строжайше засекречена, о ней никто в мире не знал, и нам, читатель, до сей поры не известно, сколько десятков (или сотен) тысяч людей там погибли. Но вот грянула война, и в бухгалтерии НКВД подсчитали — сколько осталось? Выжили только десять тысяч. Рельсы, что были проложены, сняли. И увезли их. Куда? Каторжников запихали в товарные вагоны и тоже повезли. Куда? И увидели они Волгу… Уже осенью началось строительство объездной железной дороги Сталинград — Саратов — Владимировка, «чтобы, — как писал А. С. Чуянов, — обеспечить выход за Волгу». Тогда же и началась Никто из жителей Сталинграда, ни сам секретарь обкома, ни последний попрошайка на вокзале — никто не знал, что в далеком Цоссене решено: Сталинграду пасть не позже чем 25 июля 1942 года. Вернувшись вечером домой, Чуянов говорил жене: — Боже, какие мы нищие! Рельсы черт знает откуда привезли, так шпал нету. Кладут рельсы прямо на землю. Ни лопат, ни тачек — одни конвоиры да лозунги. Привыкли жить, думая, что мы баснословно богаты. А когда нужда приперла, так все аптеки в городе обеги — таблетки аспирина не сыщешь. Вот и крутись как знаешь. А виноватых днем с огнем не найдешь. Тем и кончится, что в конце концов я виноват останусь… Осень в Сталинграде выдалась ранняя, дождливая. В канун битвы под Москвой Чуянов звонил во Владивосток приятелю Г. И. Масленникову и был поражен отличной слышимостью. — У нас тоже пиковое положение, — доносилось с берегов Тихого океана. — Живем, как и флот, в готовности номер один. Сам знаешь, от соседей добра не жди. Надеясь на сообразительность Масленникова, Чуянов отвечал нарочито легкомысленным тоном: — А у нас по-старому. Живем, хлеб жуем. Тебе шлют приветы. — Значит, помнят меня в Сталинграде? А — кто? — Женщины. С чулочной фабрики Крупской, со швейной имени Восьмого марта. Работаем… телогрейки шьем, да ватники. Сам знаешь, что нужно для бойца в первую очередь. — Толстые ватники, — догадался Масленников. — По последней моде — сорок пять миллиметров… Легкие на помине явились женщины. Целая делегация — как раз с тех фабрик, о которых он помянул. Жаловались на необычную дороговизну продуктов, рынок стал безбожно вздувать цены. — И у нас дети Как прокормить? Молока нет. Раньше помидорами свиней кормили, а теперь помидоры на базаре кусаются. — Дорогие мои, — отвечал Чуянов, — я вам не Бог, не царь и не герой. С частниками драться не стану. Это дело их совести. Но вот на колхозную торговлю нажать еще вправе и потому кое-кому влетит от меня по первое число… Воронин из НКВД пришел с бумагами. Пользуясь затемнением города, шпана грабила прохожих. Их судили. Воронин сказал: — А не жалко? Молодые и — под расстрел? — Сейчас телячьи нежности неуместны, — отрезал Чуянов. — А перевоспитывать некогда. Под расстрел не надо. Гони всех в штрафбат — там немцы их не помилуют… Звонил из Москвы Ванников, ведающий вооружением: — Привет. Тут маршал Кулик до меня напортачил. Исправлять все на ходу надо. Он, лопух, вместо автоматов, спихнул на армию серию винтовок СВТ… Брось один раз на землю — и больше из СВТ уже не выстрелишь. Сейчас необходимо как воздух автоматическое оружие… ППШ! Слышал о таком? — Выезжаю в Москву, на месте все и решим, хотя для моих заводов — дело новое. Но освоим, освоим. Обещаю. Ладно. В столице Чуянов пробыл недолго, застав Москву как раз в тот период, когда метро уже не работало; среди жителей возникла паника, удиравших на машинах рабочие сворачивали в кювет вместе с машинами, кому-то били морду. На обратном пути в Сталинград секретарь обкома впервые в жизни угодил под бомбежку, а вернувшись, сразу вызвал Воронина: — Пора отрывать на дворах щели, подвалы очистить под бомбоубежища. Пусть наши бабки не воют — весь хлам из подвалов и чердаков выбросим. Я-то вот в поезде, когда бомбы засвистели, так, народу не стыдясь, под лавку нырнул и кепочкой накрылся… Новое дело: мука есть, а хлеба нету. Мукомольня и хлебопекарням не хватает тока. Не дают электроэнергии. Зубанова было не узнать высох, почернел, вдобавок еще и зубы болят. — СталГРЭС рвут на части! — простонал он. — Каждый день мучаюсь у щита распределения: кому ток важнее? СТЗ или булочным? — Танки нужны, как и хлеб. — О-о-ой, — провыл инженер-энергетик. — Не вой, — сказал Чуянов. — Поезжай в Бекетовку там есть такая дивная краля, Клавдия Терентьева, на Плеханова. Видел? — На кой ляд? До баб ли нам тут? Ой… опять схватило! — Скажи этой красуле, что я велел тебе зубы вырвать. Она дантистка. А потом и думай — что на Т-34, а что на буханки. Зубанова через день встретил — тот чуть не плачет: — Больно было? — посочувствовал ему Чуянов. — Лучше бы ее не видеть! Влюбился, как последний дурак. — В кого влюбился? — Да вот в эту… которая зуб вытащила. — Мое дело сторона. Я тебе не сват. Сам разбирайся… Были первые дни ноября. Вдруг на СТЗ не стало деталей для танков, которые всегда поставлял Тульский завод. Чуянов позвонил Жаворонкову. — А его нету, — отвечали из Тулы. — Он с утра взял автомат и выехал на передовую, чтобы отстреливаться, А у вас какое к нему дело? Чуянов вкратце объяснил. — Мама дорогая! — удивились туляки. — Да у нас тут Гудериан под самым боком. Вот, погодите, отгоним от Тулы и дадим детали. У вас-то тихо? — Тихо, — ответил Чуянов… В день, когда пришло известие, что наши войска оставили Курск, Алексей Семенович выехал на СТЗ, чтобы проследить за отгрузкой танков — для обороны столицы. СТЗ был окружен высоченным забором, вдоль него бегали громадные сторожевые овчарки. Начальник охраны завода предупредил: — Только ближе не подходите — вмиг разорвут. Объект секретный. Тут один тип хотел поживиться, одни пуговицы остались… Чуянов испытывать судьбу и не собирался. Слишком ж страшны были громадные пасти псов с ощеренными клыками, служившие верной порукой тому, что ни один лазутчик не осмелится сигать сюда через забор. Около полудня Чуянова разыскали в цехах, велели скорее бежать в кабинет директора СТЗ. — А кому там я понадобился? — На проводе Чуянова удивило, что Сталин разговаривал спокойно: — Что за пушки вы там конфисковали в свою пользу? Артуправление в Москве не подтверждает наличие этого эшелона в вашем Сталинграде. Чуянов ответил, что триста пушек он уже велел переделать в зенитные орудия, нужные для ПВО на переправах через Волгу. — А разве вас бомбят? — спросил Сталин. — Нет, товарищ Сталин. Но какие-то самолеты летают. — Хорошо, — произнес Сталин. — А с нашими ротозеями из Артуправления, забывшими, где посеяли целый эшелон пушек, я разберусь в Москве уже Чуянов закончил разговор и перевел дух с таким облегчением, с каким, бывало, в юности сваливал мешок на пристани. — По-отечески, — сказал он про себя. — Не завидую я теперь всем тем, кому он отцом доведется. Это уж точно… Утром 7 ноября репродукторы на площади Павших Борцов транслировали из Москвы парад, разнося по всему миру грохот солдатских сапог по брусчатке. Прямо с парада войска уходили на передовую, и это как-то окрыляло, а многие женщины даже плакали, услышав по радио звуки марша «Прощание славянки». Дедушка дома тоже прослезился: — Давно эфтакой музыки не слыхивали, все эти да «нас побить-побить хотели…» Минина да помянули. Чай, от вашего, яти его мать, интырцанала одни ошметки остались. Чего доброго, церкву откроют. Хоть помолиться бы нам, православным, перед смертью дозволили. — В конце ноября Чуянов созвонился с Ростовом, к телефону подошел секретарь Ростовского обкома Двинский: — Рейхенау жмет… танки. Боюсь, не удержаться. — Держитесь. Я еще позвоню… завтра! Слышишь? На следующий день из Ростова звонила уже секретарша. — Помогите… не знаю, что делать! — кричала она. — Никого уже нет, я одна. А тут такое творится. — Где Двинский? Дай его… срочно! — Да все убежали. Одна ведь я! А тут по комнатам немцы шляются. Хохочут. На губных гармошках наши песни играют… С юга — от Ростова — повалили на Сталинград эшелоны — раненые. Врачей не хватало. Медикаменты — на вес золота. Кошмар какой-то! Банно-прачечный комбинат был не в силах обслужить поток исстрадавшихся людей — ампутированных, искалеченных и обожженных. Алексей Семенович распорядился: — Банщикам работать в три смены. — А когда у них было меньше? Вот мыла-то где взять? — Не знаю, — честно признался Чуянов. — Найдите. Средь дня заскочил домой пообедать, опять звонок. — Откуда говорят? — Из зоопарка. — Чего вам от меня понадобилось? — Слониху Нелли кормить надо. — А что слоны едят? — Не знаем, как в странах капитала, — отвечали Чуянову, — а советские слоны едят много. Чуянову хотелось обложить говорившую «дурой»: — Если Нелли все жрет, так все и давайте. — Овощи-то на базар не пойдешь покупать. Дорого! — Господи, да выкручивайтесь как-нибудь… Наплыв беженцев увеличился. Поезда с юга подвозили по восемь тысяч человек в день, а сколько приплывало по Волге — не поддавалось учету. Среди эвакуированных — с севера — появились и ленинградцы. Они уже хлебнули горя, всякого навидались. Рассказывали что рабочий у станка получает 250 граммов хлеба, прочие — 125 граммов . Чуянов зашел в столовую. — Ну-ка, — сказал хлеборезу, — отпили мне сто двадцать пять граммов. Хочу посмотреть, сколько получится. Дома Чуянов включил радиоприемник, и сразу же послышался четкий стук в двери. Жена сильно испугалась. — Не вздрагивай! Это же позывные Би-Би-Си… Призывно и настойчиво постучав в двери радиослушателей, Би-Би-Си сообщило, что 9 декабря японцы совершили вероломное нападение на американскую базу Пёрл-Харбор, расположенную на Гавайских островах. Вслед за тем гитлеровская Германия объявила войну Соединенным Штатам Америки. Конечно, среди сталинградцев сразу пошли разговоры: — Надо же, а! До чего же паразит нахальный. Уже под Москвой получил в зубы, а ему все мало, на войну так и лезет… В один из дней секретарша обкома доложила: — Алексей Семенович, а к вам опять… избиратель! Чуянов даже за виски схватился, простонав: — Господи, когда я от них избавлюсь?.. А принять надо. Вошел старомодный дядечка. Очень опрятный. На костылях. В шляпе. Он держал деревянную коробку. Вежливо объяснил, что учительствует в казачьей станице Алексеевской: — Как учитель физики, на досуге изобретательствую. — Очень приятно. Что изобрели? — Электрический пулемет. («Все у меня есть, — подумал Чуянов, — только вот этой штуки еще не хватало. Ладно, мы и не такое видели. Переживем».) — Мое изобретение имеет большое будущее, — сказал учитель, — и оно способно свершить переворот в войне не только в тактическом, но и в стратегическом аспекте. — Не сомневаюсь. Прошу. Садитесь. — Спасибо. Мы постоим. Можно показывать? Чуянов так уже изнемог от разных эдисонов, что ему было все равно, и он безнадежно махнул рукой: — Чего стесняться в родимом отечестве? Валяйте. Учитель извлек из сундучка странную машинку, внутри которой что-то мяукнуло; от машинки тянулся электрошнур. — Вы не боитесь? — вдруг спросил он Чуянова. — Боюсь. А вы? — Я тоже. Побаиваюсь. За обстановку. — Ничего. Она казенная. Вон там штепсель. Видите? — Вижу. Внимание. Эксперимент. С великим извинением… С этим «великим извинением» он воткнул вилку в розетку, и с этого момента Чуянов перестал понимать, что происходит в этом мире. Сначала — треск! Лампа на столе — вдребезги, люстра — на полу. Штукатурка отделилась от стены. В кабинете не продохнуть от пыли. Разгром полный. Изобретатель сказал: — Знаете, я человек скромный. Вперед, как другие, не лезу. Но коли идет война народная, война священная, а я человек верующий, потому и решил внести священную лепту в дело нашей общей победы над гитлеровскими супостатами. Чуянов долго вытрясал из волос штукатурку. — Поздравляю, — сказал он учителю. — Вы первый изобретатель, в которого я поверил. Поедете в Москву… за счет обкома. Вместе со своим пулеметом. Я не специалист в таких делах, но вижу несомненные задатки таланта… 1 января 1942 года в небе над Сталинградом был сбит первый германский бомбардировщик, и Чуянов тогда же сказал: — Тыловая жизнь кончилась — начинаем воевать… |
|
|