"Питер" - читать интересную книгу автора (Врочек Шимун)Глава 4 ГенералСначала они долго шли за дрезиной, что везла их вещи. Старая дрезина уныло скрипела, стирая катки о ржавый металл. Уклон тоннеля здесь был не то, чтобы сильный, но вполне ощутимый. «Адмиралтейская» зелёной линии — самая глубокая станция ленинградского метрополитена. Тоннель шёл под заметным уклоном вниз. Иван понимал, что они спускаются всё глубже под землю, может, даже в самый центр мира. В преисподнюю. Впрочем, никакой нежности к Адмиралтейской он не испытывал. Так что можно и так: в приёмную ада. Воды под ногами становилось всё больше. Чем дальше они заходили, тем глубже сапоги погружались в тёмную, хлюпающую жидкость. Сначала воды стало по щиколотку. Затем по колено. Фонари освещали лишь малую часть пути, конец тоннеля терялся в темноте. Иван оступился на скользкой шпале, скривился. М-мать. Не делай резких движений, вспомнилось Катино напутствие. Это что — мне теперь на всю жизнь такой лозунг? — Болит? — спросил Пашка. Уже второй час они вышагивали по шпалам в темноту тоннеля. Дрезина натужно скрипела, подпрыгивала и дребезжала на неровных, ржавых рельсах. Её несколько раз пришлось переносить на руках — местами дорога совершенно испортилась. Иван попытался помочь, но его отогнали. «Иди, иди, инвалид детства!». В одном месте полотно железной дороги было прорвано — словно из-под земли вылезло нечто, вывернуло шпалы (одна из них лежала в паре метров от разрыва, другая переломилась пополам) и уползло. То ли вниз по туннелю, то ли вообще в потолок. Иван покачал головой. — Не болит? — продолжал допрос Пашка. Станционная контрразведка, ёлки-палки. Иван там, на разрыве полотна, запрокинул голову и подсветил диодом. Какая-то выемка там действительно была, дыра фактически, но это могли сделать и грунтовые воды. — Отвали, Пашка, — сказал Иван устало. — Ты это уже в сотый раз спрашиваешь. Не веди себя, как моя жена, я тебя прошу. Во-первых, я не женат, а во-вторых… — …сам такой! — обиделся Пашка и утопал назад, к замыкающему маленький караван Солохе. Ещё через полчаса василеостровцы дошли до лодочного причала. Здесь стояли «адмиральцы» с калашами — почетный караул, блин. Иван пригляделся. Автоматы были новенькие… ну, или прекрасно сохранившиеся. Блестели радостно. А вот адмиральцы глазели на пришлых без всякого энтузиазма. Спасибо, Сазоныч. Слава о твоих подвигах… н-да. Встречающие были в одинаковых зелёных бушлатах, словно солдаты. Парочка в танковых шлемах. Минус ещё один армейский пост, мысленно отметил Иван. Где он был, интересно? На Английской набережной? В день Катастрофы погибли все, кто остался наверху. А в Питере солдат было прилично — дядя Евпат говорил, тогда целую дивизию загнали на улицы. Хотя что такое дивизия для Питера? Минимум три сотни пулеметов НСВ и «Корд», подсчитал Иван в уме, несколько тысяч калашей — сто третьих и семьдесят четвертых, патроны, сух. пайки (искать в танках и бмп, у которых защита от оружия массового поражения), дозиметры и даже гранаты. Да и вообще много интересного. Только поблизости от станций метро уже всё разграблено диггерами и гнильщиками, продано, перепродано, изношено и съедено. Но один пост, видимо, где-то затерялся. И там, судя по шлемам, был танк. Навстречу Ивану выступил человек в чёрной шинели. — Иван Данилыч, рад видеть, — он протянул руку. — Взаимно, — сказал Иван, откровенно разглядывая незнакомца. Так вот ты какой, каплей Кмициц, про которого говорил Сазон. Приятное волевое лицо, слегка восточные черты, тёмные глаза, русые волосы. — Всё готово. Лодки ждут, — сказал Кмициц. — сколько у вас людей? — У меня пятеро, — Иван хмыкнул. — Диггеры. У Кулагина, — он мотнул головой: там, сзади. — Тридцать один. Кмициц кивнул. — Обернёмся в два захода. Прошу на борт. Лодки прошли по узкому коридору вдоль столбов. Кое-где были привязаны лампы, освещавшие чёрную, словно нефтяную воду. От воды шёл резкий, выворачивающий желудок, запах аммиака. Иван опустил весло в воду и плавно повёл — и раз. И два… блин! Прихватило под ребрами. Стало трудно дышать, и всё вокруг словно отдалилось. Тоннель начал заваливаться набок. — Держи его! Дер… да держи ты его, наконец! — отдаленные голоса. Словно он куда-то бежал. Очнулся Иван от странного ощущения спокойствия. Они плыли по тоннелю между заросших путевых столбов, сделанных, видимо, из станционных шпал. Белёсые пятна грибов на влажном дереве казались неопрятными. Дальше тоннель выходил к платформе. Нижняя Адмиралтейская — недостроенная станция, там даже отделку только-только собирались делать, когда всё началось. Станция закрытого типа, как и Василеостровская. Только размерами побольше. Ну и зарыта на сорок метров глубже. — Миша, — окликнул он Кузнецова, почему-то оказавшегося в одной с ним лодке. — Где все? — Все? — Миша вдруг улыбнулся. Какой-то совершенно чужой, растягивающейся, словно каучук, улыбкой. — Все умерли, командир. Обвал случился в тоннеле, тебя завалило. А все остальные погибли. — И ты? — И я, командир, — согласился Кузнецов. — Ты что-нибудь помнишь? — У нас украли генератор… Чужой, незнакомый Миша засмеялся. Лающий смех, в котором грохотало ржавое железо и падали чёрные птицы, пошёл отражаться от тюбингов, от тёмной воды, улетел вдаль, в обе стороны тоннеля. И где-то вдали, совсем далеко, Иван услышал, как глухо и страшно смеется ещё один чужой Миша. — Нет, командир, — сказал чужой Миша, который сидел рядом. — Это тебе привиделось. — То есть… — Иван помолчал. — Генератор у нас не крали? — Нет. — А Ефиминюк? Чужой Миша покачал головой. — Единственные мёртвые люди здесь — это ты и я, командир. Извини. Карбид на Приморской… помнишь? Иван подался вперёд: — Ацетилена было слишком много? — Нет, — сказал чужой Миша. — Ацетилена было достаточно. Ты уничтожил тварь. Но ты забыл про потолок, командир. Он держался на соплях. Потолок обвалился, и тебя накрыло. Так бывает. Мне очень жаль. Иван обдумал ситуацию. — Я мёртв? — спросил он наконец. — Не совсем. На самом деле ты сейчас лежишь под завалом, но ещё жив. Скоро кислород перестанет поступать к мозгу и ты умрешь окончательно. На самом деле, — чужой Миша улыбнулся. — Он уже перестает. То, что ты сейчас видишь — это умирание твоих мозговых клеток. Меня на самом деле здесь нет. Есть кислородная смерть твоего мозга, командир. Всё это длится доли секунды. — Таня? Что с ней? — С ней всё будет в порядке, — сказал чужой Миша. — Она оплачет тебя и скоро выйдет замуж. — За кого? Чужой Миша поднял брови, посмотрел на Ивана — в тёмных глазах таяли искорки. — Ты действительно хочешь это знать? — Да. — Как хочешь. Нам осталась нано-секунда. Это будет… Что чужой Миша хотел сказать, Иван так и не узнал. Потому что вдруг проснулся по-настоящему. Лежать было удобно. Кто-то подложил ему под голову свернутое одеяло. Пашка? Иван полежал, сердце частило. Спокойно, велел он сердцу. Всё будет хорошо. Всего лишь очередной глупый сон… Они плыли между столбов. Лодки беззвучно резали чернильную, плотную как мокрый асфальт, воду. «Адмиралтейская-2» встретила их деловым гулом и — равнодушием, как ни странно. Ступая по бетонным ступеням, выщербленным, сбитым, затем по коридору — сбойка от нижней станции к верхней, Иван не мог избавиться от мысли, что всё кончено. Мирная золотая пора миновала. Раньше семейное тушёночно-консервное будущее представлялось Ивану скучным до изжоги — мне-то оно зачем? Но теперь, когда беда встала перед носом — очень захотелось обратно. И чтобы опять впереди маячила долгая скучная жизнь… За следующим поворотом оказалась гермодверь, часовой с помповым дробовиком выпрямился. Увидев Кмицица, выпрямился ещё сильнее (хотя и так был как струна) и резко бросил ладонь к виску. — Вольно, — сказал Кмициц. Иван посмотрел на серое одеяние «адмиральца» и промолчал. Интересные у них тут порядки. — Как доехали? — к ним шёл комендант Адмиралтейской, видимо, вызванный тем же часовым. — Гречников, Трофим Петрович, — представился комендант, словно его кто-то не знал. — Представляете, ваши припасы ещё не готовы! Что может быть хуже бардака на войне? Пожали руки. Иван посмотрел в лицо Гречникова и подумал, что видит перед собой несчастного человека. Василеостровцы в общем-то, тоже не блистали жизнерадостностью, но там было понятно, у людей генератор спиздили. А у этого-то что? — Кто у вас за главного? — спросил Гречников. — Я главный, — сказал Иван. Уточнил. — По разведке. А совсем главный… вот он. — кивком показал на Олега Кулагина. Формально старшим всё равно оставался Кулагин, но боевыми операциями командовать будет Иван — это было оговорено заранее… Комендант кивнул. Василеостровцы, и это было частью тайного соглашения, отправили на войну почти всех мужчин. Призывной возраст, тоскливо шутил Постышев, глядя на сборы. Четырнадцать-пятнадцать — это уже не дети. Это стратегический резерв станции. — Добро пожаловать на Адмиралтейскую! — сказал Гречников. Четыре человека. Скромная толпа встречающих. Визиты к соседям обычно напоминали праздники — гуляют все. И подарки, выпивка и общее застолье и танцы. Но какие сейчас танцы? Иван огляделся. — Пожрать у вас где можно? Гречников отмахнулся. — Накормим. Не беспокойтесь. Пока располагайте людей на отдых, я распоряжусь… Адмиралтейская поражала воображение. Иван думал, что уже привык — не раз ведь здесь бывал, но оказалось, что — не совсем. Всё равно поразился, словно впервые приехал. Во-первых, станция длиннее, чем Василеостровская, примерно метров на пятьдесят. Во-вторых — пилонная, а не горизонтальный лифт. То есть, вместо проёмов в стенах и железных дверей — высокие открытые арки. И это сразу вызывало ощущение невероятной лёгкости, пространства и широты. Высокая и светлая, отделана золотистым мрамором. Колонны из чёрного мрамора вдоль центральной платформы, светильники за карнизом, позолота. Вдалеке, в южном торце, виднелось тёмное пятно. Чёрное мозаичное панно, изображающее Петра Первого в окружении шведов. Или соратников? Иван не помнил. Вообще, на Адмиралтейской всё поражало достатком и роскошью. Даже рыночек на платформе казался каким-то очень цивилизованным и не выглядел барахолкой, как подобные ему на других станциях. Василеостровцы разбрелись кто куда. Иван своим диггерам дал втык — не убегать, ходить скопом. Время дорого. Вдруг отправят на Невский уже в ближайшие часы? Диггеры всегда передовой отряд. Куда денешься. Базу василеостровцы разбили в мгновение ока. На самом деле не база, одно название — вещи свалили в кучу и разбежались. Туристы, блин. Иван огляделся. Диггеры аккуратно сложили скарб отдельно и поставили часовым Солоху — зная местный народ, предосторожность не лишняя… впрочем, народ везде одинаков. Тем более Адмиралтейская играла роль перевалочного пункта для караванов с фиолетовой линии, здесь народ всякий попадался. На станции стоял такой гул, что Иван с непривычки сразу устал. Покормить их обещали в скором времени — но это «скоро» всё не наступало. Адмиральцы, подумал Иван с презрением. Даже их крутой генерал не изменил этого. Неорганизованные, скользкие… Когда обещанной кормежки не было и через час, народ заворчал. В животах уже гудело не хуже, чем в трансформаторах под напряжением. — Консервы не трогать! — ходил и орал Кулагин. Иван покачал головой. Его диггеры привычные, а у остальных обед по расписанию — вот и мучаются. — Все в сборе? — Иван оглядел своих. Заметил Водяника, расчесывающего пятерней свою косматую чёрную бороду. — Профессор, вы с нами? Тот кивнул. — Ну всё. Двинулись. Если ты не ищешь приключений, приключения сами найдут тебя. В данный момент приключения стояли перед ними в образе рыжеватого мужика в длинном, до колен, пуховике. Пуховик был тщательно заклеен скотчем. Иван с трудом подавил желание достать дозиметр и проверить уровень. — Здорова, лоси! — сказал мужик. — Почему лоси? — Пашка от удивления даже забыл обидеться. — Потому что ваш Васильевский остров — он ещё и Лосиный, — охотно пояснил адмиралец. — Кто вы тогда? Правильно! Клан Лося, получается. Так что сопите в трубочку, лоси. Иван прямо залюбовался. До чего же наглый народ пошёл на Адмиралтейской! А всего-то и нужно было: пару раз удачно разгромить мародеров, что засели в тоннелях за Университетской. Ходили упорные слухи, что адмиральцы погребают под себя и саму станцию — по-тихоньку. — За лося ответишь, — предупредил Сазонов с усмешкой. Его эта ситуация тоже забавляла. Картина запредельная, конечно — один гражданский наезжает на команду диггеров. — Лось хорошее животное, — вмешался профессор Водяник. Миротворец хренов. — Умное, сильное… — С рогами! — поддакнул адмиралец. Бум. Иван посмотрел на распростертое тело, затем на пожилого диггера. Вздохнул. — Вот вечно ты торопишься, Гладыш. — Да я чо? Я ничо, — отрекся тот, смущенно потер кулак. — Я вообще мимо шёл, а оно уже тут лежало. К ним уже бежал патруль… Конечно, им не поверили. Глядя на небритую морду Гладыша, вообще трудно сохранить веру в человечество. Иван выпрямился. Ну всё, начинается. — Мои любимые конфеты, — сказал он. — Всем приготовиться… Бато-ончики! …В кабинете начальника СБ Адмиралтейской (язык не поворачивался назвать это каморкой) едва слышно гудел настольный вентилятор. Когда он поворачивался, лопасти его начинали стрекотать, словно ленточки на Трубном дереве… Прохладная струя задела Ивана. Он вздохнул, перенес вес с ноги на ногу, переступил, поднялся на носках, чтобы разогнать кровь. Опустился на пятки. Всегда так. Что-нибудь не вовремя вспомнишь и прощай спокойствие. «Ты не вернешься. Никогда». — Что же это вы, Иван Данилыч? — Орлов, глава Службы Безопасности Адмиралтейской, смотрел на него с мягким укором. Иван дёрнул щекой. — Нельзя же так, — продолжал Орлов. — Устроили драку, сломали прилавок… — Насчет прилавка, это случайно получилось, — сказал Иван хрипло. — А с дракой да… признаю. Этот урод… — У этого урода, как вы его называете, сломана челюсть, — Орлов покачал головой, словно журил непослушного сына. Нашалил, с кем не бывает. — И сотрясение мозга. — Бывает, — сказал Иван. Орлов кивнул: понимаю, понимаю. Скучная повседневная жизнь диггеров… — Допустим, гражданин Альянса Щетинник В.Л. сам виноват, хотя это ещё как поглядеть… только не надо протыкать меня взглядом, Иван Данилыч, умоляю!.. но патруль, скажите мне, в чем патруль-то перед вами, господа диггеры, провинился? Иван молчал. — Или с патрулем тоже случайно получилось? — Случайно, — сказал Иван. — Мы их сразу предупредили… — О чём, если не секрет? Что окажете сопротивление законной власти? Понимаю, как тут не понять. Только вы, совершенно случайно, не забыли, где находитесь? Какая это станция — по вашему, по-диггерски? Век бы не бывать на вашей Адмиралтейской, подумал Иван в сердцах. Даром не надо. Плечо и рука всё ещё болели. Зря он, конечно, лично врезал тому адмиралтейцу — но что поделаешь. Если ты командир патруля, это ещё не значит, что можно хамить. Иван поморщился. А вообще, конечно, некрасиво получилось… Гладыш, твою мать! Ну ты меня втянул в историю. Дай только отсюда выбраться, я с тобой переговорю по-свойски. — Виноват, — сказал Иван. — Готов понести наказание… — Ой, да перестаньте, Иван Данилыч, — поморщился Орлов. — Смешно уже, ей богу. У нас война на носу, что мне вас теперь, расстреливать прикажете? По закону военного времени? — А что, война уже официально объявлена? Орлов смотрел на Ивана без улыбки. Потом взял со стола простой карандаш, повертел в пальцах. Такими сейчас всё метро пользуется. Чёрно-зелёные грани… — Могу я задать вопрос? — спросил Орлов наконец. Иван с недоумением уставился на безопасника, пожал плечами. — Почему нет? — Во что вы верите? — Что-о? Орлов вздохнул. Взял карандаш двумя руками. — В этом и проблема с вашим поколением. Понимаете, нет? Это вопрос, который неизменно ставит любого из вас в тупик. Во что вы верите, Иван Данилыч — в справедливость, может быть? В воздаяние? В зелёных человечков? В жизнь после смерти? В бога? Да чёрт побери, хотя бы во что-нибудь вы верите? Молчание. Стрекот вентилятора в тишине. Иван с новым чувством смотрел на безопасника. Орлова он видел и раньше, даже общался, но сегодня день открытий. Совершенно другой человек. Не обманывай себя, спохватился Иван, это может быть просто игра. Разве ты видел Орлова при исполнении прямых обязанностей? Щас, держи карман шире, а то патроны не влезут. — Я верю в себя. И в своих друзей. — А в будущее Альянса? — Орлов подался вперёд. — В будущее верите? — Что вы хотите? — Мне нужны люди… Тут Иван наконец понял, чего от него добиваются. Вербует, гад. — В стукачи мне как-то не с руки, — сказал Иван. — Сегодня астрологический прогноз не рекомендует. Утром специально проверял. Карандаш в пальцах Орлова с треском сломался. Пальцы побелели. — А если без клоунады? — Если без клоунады… Идите к чёрту, любезный. С минуту Орлов смотрел на него, не мигая. Наконец сказал: — Значит, так? — Значит, — согласился Иван. — Неудобный вы человек, Иван Данилович. — А что, должен быть удобный? — Иван жестко повёл плечом, точно собираясь драться. Он теперь стоял, слегка ссутулившись, расслабив руки, и смотрел на контрразведчика в упор. — Ничего вы не должны, Иван Данилович, — произнес Орлов мягко, как в начале разговора. Оно снова взял себя в руки. — Совершенно. Мне — точно. Только ведь у вас много других долгов. К чему он клонит, Иван пока не понимал, но тон главы службы безопасности ему совершенно не нравился. — Я свои долги отдаю, — сказал он медленно. Ловись, рыбка, большая и маленькая. — Не сомневаюсь, Иван Данилович, — Орлов мягко улыбнулся. — Не сомневаюсь. Допустим, в вашем тёмном прошлом… — Что? — Иван поднял голову. — Я ведь про вас много знаю, — сказал Орлов. — Вы уж простите великодушно, работа такая. Вот скажем, вы ведь не местный? Не с Альянса? — Это что, преступление? — Боже упаси! Банальный интерес и всё. Штампик-то у вас в паспорте не Василеостровский. А сейчас такое время, что даже штампик станционный много чего о человеке рассказать может. Например… — Не говорите так быстро, я за вами не успеваю. Орлов вскинул голову, уставился на Ивана: — Опять юмор, значит. — он шевельнул белёсыми бровями. — Понятно. Вы со своим юмором мне уже знаете где, остряки? — он показал ребром ладони себе по сонной артерии. — Вот здесь сидите. Клоуны большого цирка, вашу мать… Патроны ему всё-таки вернули. И оружие. Попробовали бы не вернуть. Иван стиснул зубы, скулы затвердели. Спокойно, Иван. Расслабься. Иван полчаса лаялся, просил, уговаривал, обегал всю станцию, добиваясь, чтобы его людей освободили. Адмиральцы смотрели недобро, на контакт не шли. Плюнув, Иван нашёл Кмицица, тот выслушал, кивнул «посмотрим, что можно сделать». Видно было, что капитан не испытывает особых иллюзий… И как-то на удивление быстро разобрался. Н-да. Один приличный человек на всю станцию и тот заместитель Орлова. Закончив с делами, Иван вышел пройтись. И почти сразу обнаружил то, что они искали, прежде чем столкнутся лбами с адмиральцами. Небольшой металлический киоск с надписью крупными буквами «Ш А В Е Р М А». Вовремя, называется. Нет бы до той стычки — глядишь, и обошлось бы… — Почем шаверма? — спросил Иван, разглядывая прилавок с выставленным товаром. А неплохой выбор, надо признать. Десяток видов салата, соленые грибы, тушёные водоросли, маринованный чеснок, даже вареная картошка (правда, по цене как за пулемет). — Двэ, — продавец показал растопыренные пальцы. Два патрона, значит. — Давай. Ещё возьму салат из морской капусты, — сказал Иван. — И азу тоже… нет, азу, не надо. — Могу ещё прэдлажить мясо по-французскы. Будэте? Да? Иван повернул голову, посмотрел на продавца с интересом. — Француз хоть свежий был? — спросил с иронией. — Обижаешь, дарагой! Вах! Свежайший, как поцелуй прэкрасной дэвушки. — Даже так? И что там? — Свинына, лук, сыр, майонез — сам дэлал. Пальчыки облыжешь. Насчет сыра Иван сомневался. Разве что из старых запасов в вакуумной упаковке. Или в консервной банке. Насчет майонеза тоже сомнительно… и всё же. — Свининка чья? Не с длинным голым хвостом бегала? — Абыдно, да, гаваришь, — продавец разволновался. — Самый лучший свинынка. С Васы приэхал. Дэлыкатес! С Василеостровской, что ли? Привет, Борис, — подумал Иван. — Как сам? Смешно. — Уговорил, языкастый, — сказал он. — Давай свой «дэликатэс»… Через полчаса василеостровцы выступили с Адмиралтейской — сытые и с песнями. Вслед за ними пошёл первый отряд адмиральцев. Война продолжала набирать обороты. Гостинка показалась Ивану гораздо приятней Адмиралтейской. Ещё бы. Почти как дома: родной тип станции — «горизонтальный лифт», родной светлый мрамор, родные железные двери по обе стороны платформы — только станция шире и намного длинней, чем Василеостровская. Двери в тоннели открыты. Чего им тут боятся? Разве что… Иван огляделся. Так и есть. У входа мелькнул знакомый солдатский бушлат. И здесь адмиральцы на каждом углу. Они что, размножаются делением? Василеостровцев уже встречали — деловито, спокойно, без лишней суеты. Здесь, на Гостинке, Иван снова начал чувствовать себя полноправным гражданином Альянса. Пожилой мужик в синей, древней, как Исход евреев из Египта, форме машиниста протянул руку, кивнул. — Время плохое, — сказал он, — но гости хорошие. Дай бог, если Хозяин Тоннелей будет не против, вернём ваш дизель. Освещение на станции было традиционным: натриевые лампы за световым карнизом из алюминия, кое-где на шнурах свисали обычные витые, энергосберегающие. В последние годы перед Судным Днём, рассказывал Водяник, на такие полстраны перешло. Электричество здесь, в отличие от Адмиралтейской, экономили. Освещена платформа была не то, чтобы скудно, но без лишнего выпендрежа. На станции царил уютный полумрак. Только дальше, в северном конце платформы, из перехода на Невский лился чистый белый свет — там, Иван помнил, были лампы дневного света под потолком. А под ними по всему длинному переходу — овощные плантации и детские площадки. Дети получали полезное ультрафиолетовое облучение, заодно помогая обеспечить станцию зеленью. Диггеры вышли на платформу. Гладышев присвистнул. Пашка, задрав голову и открыв рот, пялился на построенный до потолка жилой блок — в четыре этажа. Там кипела жизнь. Женщины развешивали белье — протянуты веревки над платформой, на них сушились рубашки и трусы, простыни и пелёнки. Капала вода. Дети играли и бегали, целая стайка замерла на третьем этаже, разглядывая василеостровцев. Жилой блок занимал примерно треть станции, от ора и детских криков звенело в ушах. Где-то наверху плакал младенец. Дальше за блоком — рынок, ещё дальше гостевые палатки для приезжих и кафешки. Всё, как у людей. Поехать сюда, что ли, на медовый месяц? Интересно, Тане бы здесь понравилось? Громко только очень. — Давайте за мной, — сказал машинист. Повёл их за собой через всю платформу. Когда шли, Иван разглядывал спуски в подземный переход до Невского проспекта. Офигеть, какого размера станция. В футбол играть можно. Навстречу Ивану с компанией прошли две девушки — одеты по-местному, в цветных косынках (одна в жёлтой, другая в красной), ноги от ушей, стройные. — Ты смотри, — Сазонов остановился. — Да мы в раю, пацаны! Девушки заулыбались. Та, что в жёлтой, бросила на Сазонова заинтересованный взгляд. А что, парень видный, красивый. Ивану на мгновение стало жаль, что не на него так смотрят. И тут в красной косынке посмотрела на него, опустила глаза… снова посмотрела. Как обожгла. Ивану сразу стало весело. А всего-то и нужно мужчине… Именно. По слухам, на Гостинке и Невском обитали самые красивые девушки во всем метро. — Представляешь, — сказал Пашка оживленно. — Тут до Катастрофы на поверхности были торговые центры для самых богатых. И персонал подбирали так, чтобы сердце покупателя радовалось, глядючи. Только настоящих красавиц. А потом все эти красавицы оказались внизу. На станции. Вот повезло кому-то! — Н-да? — Иван поднял брови. Пашка смутился. — Ну, я так слышал. И смотри — не врали же! Есть на что посмотреть. — Ты смотри-смотри, а рот не разевай сильно, — заметил Сазонов. — Здесь, говорят, за изнасилование самое жестокое наказание во всем метро. Тут такое творилось после Катастрофы, что… сам понимаешь. — Да я вроде не планировал, — растерялся Пашка. — Смотри у меня. — Помните, учёные говорили: после ядерной войны на земле выживут только крысы и тараканы? Помните? Вот и я помню. Ну и где те тараканы? Ты хоть одного в метро видел, а? И я не видел. Вот я и говорю: как этим учёным вообще верить? — Ну, с крысами же они не ошиблись… — сказал Кузнецов. Молодой мент неплохо вписался в компанию местной молодежи. — А я слышал, — вмешался до того молчавший худой парень из невских. — На Фрунзенской крысы исчезли. Совсем. — Гонишь, нет? Почему исчезли? Невский усмехнулся. — В том-то и штука, мужики. Не знает никто. Просто взяли и исчезли. Говорят, их жрет кто-то… Иван кивнул Кузнецову, тот помедлил и кивнул в ответ. Иван глазами показал: иди сюда. Тот наконец сообразил. Встал и направился к разведчику в обход костра. За его спиной — Иван наблюдал — принесли гитару, всю в наклейках и надписях, передали лысоватому мужичку. Тот провёл пальцем по струнам. Тин-тин-тин — и начал настраивать. — Командир? — Кузнецов стоял, вытянувшись. — Вольно, Миша. Есть минута? У костра продолжали болтать: — Если бы я жил на Лизе, у веганцев, я бы на месте крыс давно сбежал. Вы хоть знаете, что они едят?.. То-то! А вы говорите: крысы… И не договорил. Зазвучали первые аккорды. Иван поморщился — гитару настроили неточно, — у него прямо зубы заныли. — Отойдем подальше, Миша. — Крысиный король, — долетело от костра. — Нет… то крысиный волк! Крыса, которая жрет одних крыс. Я тебе говорю… нет, крысиный король, это когда они хвостами срослись. Кстати, мне рассказывали, что на Пушкинской такой завелся… Голос перекрыла новая волна аккордов. — В общем так, Миша, — сказал Иван. — У меня для тебя ответственное задание… Иван наклонил голову к правому плечу, хмыкнул. Какая-то уж очень знакомая спина. — Сашка! — крикнул он. Здоровяк оглянулся. — Ван! Обнялись, похлопали друг друга по плечам. Иван уже лет сто не был на Невском, где обитал Шакилов с семейством. Огромного роста, сильный, Сашка тоже частенько «диггил». Характерный нарастающий треск счетчика Гейгера. — Вот муть, — возмутился Шакилов. — Что-то он сегодня совсем с ума сошел. Только и воет. — А что это? — такой фиговины Иван ещё не видел. Серый обрезиненный корпус, как у петцелевского фонаря, небольшое табло с жк-экраном. — Армейский радиометр. Натовский, само собой, не наш. Мы там ещё целый ящик такого добра натырили. А он, сволочь, шкалит на обычном нашем фоне, представляешь? Хочешь, кстати, подкину парочку? — Шакилов почесал коротко стриженный затылок, посмотрел на Ивана, словно впервые увидел. — А ты чего здесь? — А ты не знаешь? Война у нас. Шакилов прицокнул языком. — Понятно. А я-то думаю, чего нас с утра пораньше гонять начали. Иван огляделся. Всё-таки хороший узел Гостинка-Невский. Если бы я где и хотел жить, кроме Василеостровской, так это здесь. — А монстров вы своих где прячете? — Но-но, — Шакилов насупился. — Поаккуратней с выражениями! В подземном переходе от Гостиного двора к станции Невский проспект раньше были железные двери в стене. То есть, даже не двери, а забутовка каких-то очень секретных помещений. Бродили слухи, что до Катастрофы там в секретных биологических лабораториях выводили людей-монстров, суперсолдат — сначала для советской, а потом для российской армии. Мол, прислонившись к железным панелям в переходе, можно услышать, как эти жертвы запрещенных экспериментов бродят там, в темноте. — А что они ещё делают? — спросил тогда Иван у рассказчика, — Да, ничего. Просто бродят, — признался рассказчик. Подумал и добавил: — И знаешь, от этого как-то ещё страшнее. Вот это шлёп, шлёп, шлёп. И тишина. А потом снова: шлёп, шлёп. Словно у них ноги мокрые. И ходят. Иван отловил за рукав спешащего куда-то Водяника. — Профессор, а что тут раньше было? — Раньше, это когда? — уточнил Водяник. Через плечо у него было переброшено полотенце, в руке газета. — Ну… до войны. — Институт радия имени Хлопова, — профессор пожал плечами. — Подземная лаборатория, изолированная от всевозможного постороннего излучения. Говорят, там искали скрытую массу Вселенной. А что? Иван с Шакилом переглянулись. — Да так, — сказал Иван. — Ерунда одна. Не берите в голову. Когда профессор убежал по своим делам, Шакилов помялся, переступил с ноги на ногу, как плюшевый мишка. Посмотрел на Ивана с хитрым прищуром: — Думаешь о том же, о чём и я? — Не знаю, Саш. Хотелось бы сделать залаз, но… — Иван снова увидел адмиральца и замолчал. Шакилов проследил за его взглядом, вздохнул. Негромко пояснил: — Караул вчера сняли. Сегодня сменные заступили — пополам наши и эти. Патруль прошёл по краю платформы, начал спускаться на пути. Трое в зелёном, трое в чём придётся — это местные, понятно. Адмиральцы чувствуют себя как дома здесь, ты смотри… Иван поднял голову, прищурился. Спросил небрежно: — Вчера сняли, говоришь? Шакилов взглянул на Ивана. Почесал круглый затылок. — Не доверяешь адмиральцам? — Не доверяю. А ты? После таких фокусов? Шакил почесал круглый затылок, наморщил лоб. — Знаешь, ты прав. Как-то с вашим дизелем некрасиво вышло. Я тоже им ни фига не доверяю. А Сазон твой молодца. Хорошо выступил. Так ему и передай… — Смотри, какие красавцы, — сказал Шакил. Иван повернул голову. — Кто это? — он прищурился. — Экофашисты. — Кто-кто? — Империя Веган. Иван проводил их взглядом. Веганцы были в ладной зелёной форме, в блестящих перчатках и в сапогах. Даже стеки у них в руках, такой своеобразный офицерский шик. Ничего себе. По сравнению с ними даже адмиральцы казались выходцами с какой-то захудалой провинциальной станции. Экофашисты, значит? — У них прибор ночного видения, — заметил Шакил, разглядывая веганцев. — Хорошая штука, однако. Я всё хочу себе раздобыть, да никак не срастается. Вон у того, видишь? Иван кивнул. От такой приблуды он бы и сам не отказался. — Ага, вижу. Прибор ночного видения. Жизнь в зелёном свете. — Что они тут делают? — Поверишь, вообще не в курсе, — Шакил пожал плечами. — может, посольство какое? — Форма у них красивая, — Иван разглядывал веганцев без всякого стеснения. Чем-то они его раздражали, чем-то, к чему он никак не мог подобрать нужного слова. — Какая-то фигня в них нездоровая, по-моему. То есть, я вот на них смотрю… и у меня холодок по спине. Шакил кивнул. К чужой интуиции диггеры привыкли относится с уважением. — Я про них много чего слышал, — Шакил пожал плечами. — Мол, они пленных сразу на удобрения пускают. Ну, в метро много баек ходит. Что теперь, всему верить? — Нет, конечно. — хотя про эту байку Иван мог сказать, что это чистая правда. — Ещё я слышал, — упрямо продолжал Шакил, глядя на офицера, остановившегося у прилавка. Веганец рассматривал товар. Иван видел только его надменный четкий профиль. — Что они делают человеку в черепе дырку, а туда сажают специальный гриб. Гриб вырабатывает псилоцибин, это галлюциноген такой. Почти «кислота», если не лучше. Он там хорошо растет, на мозгах, весь из себя галлюциногенный. Которому череп вскрыли, тоже галлюны всё время поступают, он и ходит, счастливый. А как гриб разрастется, веганы гриб срезают и употребляют. Человеку, правда, после этого кирдык. Ломка и кранты. Впрочем, к тому времени от мозга уже мало что остается. Питательная среда для грибницы. — Ты в это веришь? — Иван перевёл взгляд на Шакилова. Тот пожал плечами. — Кто его знает. Я вот с ними пообщался малехо — и, знаешь, есть такие подозрения. Иван кивнул. — Понимаю тебя. А знаешь что, — он прищурился. — Бери выше, Саша. Это не ПНВ. Это тепловизор. Шакилов присвистнул. Явился Кузнецов с докладом. — Появились тут одни, командир. Недавно. Ребята Уберфюрера — командира их так называют. Гы, — Миша расплылся в глуповатой улыбке. — Уберфюрер — прямо как в старых фильмах… На Василеостровской кино показывали раз в неделю. Целое представление. Вся станция сидит рядами перед телевизором и смотрит. Иван в последний раз видел «Два бойца» — чёрно-белый, про войну. Хороший. Там всё было как в метро: темно и с песнями. Только на улицу выходили без противогазов. Вот и вся разница… Рассудком Иван понимал, что та война была намного раньше Катастрофы и не имеет к сегодняшнему дню никакого отношения… Но всё равно казалось, что — имеет. В фильме после титров наши отступили в метро, а чёрные с короткими автоматами захватили поверхность. И всё живое там истребили. Глупость, конечно. — Это кто вообще? — спросил Иван, чтобы выкинуть из головы «чёрных». — Люди, — Кузнецов пожал плечами. — Их Кмициц привел, говорит, они за нас будут воевать. Тьфу, то есть, вместе с нами — против бордюрщиков. — А им-то зачем? А! — Иван прищурился. — Наемники? — Что-то вроде. Фашисты, похоже. Иван помедлил и кивнул. Даже если так — выбирать союзников ему сейчас не приходится. Сойдут и фашисты. Чем они хуже кришнаитов, например? Тоже лысые. — Так где, говоришь, твои фашисты? — …Антон, Кузма, — представил спутников Уберфюрер. — А это Седой. — Седой? — удивился Кузнецов наивно. — Так он же лысый? — Одно другому не мешает. Скинхед погладил себя по сверкающей, отполированной, как костяной шар, макушке. Усмехнулся. — Ага, — сказал он. — Не мешает. Скинов было восемь человек. Для дигг-команды многовато. Но Уберфюрер — выбритый налысо тип неопределимого на взгляд возраста, ему могло быть и двадцать шесть, как Ивану, и сорок пять — Ивану даже понравился. По крайней мере — заинтересовал точно. — Знаешь, почему негры в метро не живут? — спросил Уберфюрер вместо приветствия. — Потому что вы им не даёте? — догадался Иван. — Почти, — Уберфюрер хмыкнул. — На самом деле мы тут люди посторонние, здесь если кто и виноват, так это Дарвин. — Дарвин? А это кто? — сыграл простачка Иван. — Он что, тоже из ваших? Седой скин заржал. Уберфюрер терпеливо улыбнулся. — Дарвин не из наших, как ты говоришь, но он создал теорию эволюции. Я разные книжки читал, меня не обманешь. Мол, мы произошли от обезьян. То есть, кто от обезьян, выяснить как раз проще простого. Мы — арии. То есть, произошли от какой-то арийской праобезьяны, — заключил Уберфюрер. — Она, похоже, тоже много о себе воображала. А фишка с неграми простая. Солнечного света здесь нет, верно? А без солнечного света в коже не вырабатывается витамин Д. То есть, даже у нас, у белых, почти не вырабатывается, даже под лампами дневного света, как на Площади Восстания или на Садовой. А у негров так совсем. Они же, бедолаги, под южное солнце Африки заточены, под родные слоновьи джунгли. И вот, — сказал он, словно это всё объясняло. — Что вот? — Знаешь, для чего нужен витамин Д? Иван пожал плечами. — Он, братишка, отвечает за ориентацию в пространстве. Бедные наши негры в метро стали теряться. Совсем бедолаги заблудились. Дорогу простую найти не могут. Вот и поумирали к чёртовой матери. Синдром Сусанина, блин. Значит, всё-таки Кузнецов не ошибся, подумал Иван. Но мне отчаянно нужны хоть какие-то союзники. Цель оправдывает средства. А для этого нужно сделать один финт ушами… Точнее, даже два. Так сказать, расставить точки на «ё». — Я не люблю фашистов, — сказал Иван обыденным тоном. — Отмороженные дебилы, вот они кто. Так я считаю. Уберфюрер изменился в лице. Тут Иван решил, что ему сейчас будут бить морду — и приготовился. Вместо этого Уберфюрер стал хохотать. Это было… неожиданно. Особенно, когда вслед за вожаком начали ржать остальные скины. Стадо здоровенных морсвинов, елки. Ещё бы посвистывали… — Испугался? — спросил Уберфюрер. Усмехнулся. — Не бойся. Иван поднял брови. В чём-то я ошибся. Не та реакция. — Я сказал что-то смешное? — Видишь, в чём штука, брат. Мы ведь фашистов тоже не любим. Евреи, ненавидящие евреев? — подумал Иван. Н-да. — Мы другие, — сказал Уберфюрер. — Другие? — Иван огляделся, скинов было восемь человек, все лысые и наглые. — Что-то не похоже. Убер хмыкнул. — Мы правильные скины. Красные. Смотри, брат, — Уберфюрер закатал рукав, обнажилось жилистое предплечье с татуировкой — серп и молот в окружении лаврового венка. — Видишь? Мы не какое-нибудь нацисткое дерьмо… Имя Че Гевара тебе о чём-нибудь говорит? Хаста сьемпре команданте. До вечности, брат. Да-а. Вот это был человек! Скин — это «кожа» по-анлийски. А в чём назначение кожи, знаешь? Защищать мясо от всякой малой херни и предупреждать, даже болью, если херня подступает большая. Вот, скажем, подносишь ты огонёк зажигалки к ладони… ага, понял? Иван кивнул. — Если есть боль, значит, ты ещё жив, брат, — сказал Уберфюрер. — Такие дела. Кожа погибает первой. Мы и есть «кожа» метро. Если бы не мы, вас бы уже сожрали. Или сидели бы вы на своих толстых капиталистических задницах и ждали, когда, наконец, вымрете совсем. А мы заставим вас шевелиться. Хотите вы этого или нет. Мы — плохие, да? Ублюдки, да? Отмороженные дебилы, говоришь?! Пусть так. Зато мы не сдаемся. Иван помолчал. — И как это называется? Эта ваша… миссия? — А он не такой дурак, — сказал Уберфюрер седому скину. Повернулся к Ивану. — Бремя белого человека — вот как называется наша миссия. Киплинг, брат. Ничего не поделаешь. Так и живем… Он стоит на вершине гигантского полуразрушенного здания. Высота огромная. Вокруг простирается колоссальная, звенящая, необъятная пустота. Дует ветер — от каждого порыва гигантская конструкция гудит и качается. Уууугу. Иван переводит взгляд вниз. Он стоит на краю наклонной смотровой площадки. Низкие серые облака обхватывают здание несколькими этажами ниже. Подножия здания не видно. Кажется, отсюда долго лететь вниз. Иван смотрит вперёд, зацепляется за водную гладь и скользит взглядом вдоль реки. Это Нева, молчаливая и чернильно-чёрная, каменные берега заросли серой растительностью. Местами облицовка набережной пробита деревьями… Если их можно назвать деревьями. Мясистые серые стволы, скрюченные листья… Мост. Ещё мост, теперь разрушенный. Вдалеке видны здания. Знакомый шпиль адмиралтейства. Дальше Иван видит почти круглое поле развалин, там прошла ударная волна, сровняв здания с землей. Профессор Водяник бы, наверное, сказал, что здесь был высотный ядерный взрыв. Нейтронная бомба. Разрушений не так много, а вот заражение местности на пятьдесят лет вперёд. Наконец, сориентировавшись, Иван понимает, где он сейчас. Это «свечка» Газпрома. Охта-центр. Фаллический символ, прорвавший небесную линию города. В здании под ногами есть нечто жуткое, не передаваемое словами. Безжизненное мёртвое строение под ногами гудит и воет, раскачивается в воздухе. Амплитуда: несколько метров туда, несколько обратно. Иван помнит, что полностью здание доделать не успели, построили только пустую коробку. Окна успели сделать, но их выбило взрывной волной. Внутри здания всё мёртво. В час «П» здесь не было людей — кроме строителей, быть может? Иван переводит взгляд и видит на другом берегу Невы блекло-голубое здание Смольного собора. Некогда изящные башенки выцвели, части нет совсем. Одна сохранилось, но чёрная от времени. С высоты Охта-центра всё это кажется мелким и игрушечным. Бамм. Кажется, в здании что-то есть. Какая-то жизнь. Иван поворачивает голову и видит глаз. Чёрный, круглый глаз смотрит на него сквозь перекрестье ржавых балок, сквозь провал в смотровой площадке. Иван чувствует, как мороз пробегает по коже. Не птичий. Клекот. Длинная зубастая пасть высовывается сквозь лифтовую шахту. Дёргается, бьётся. Длинная вытянутая шея покрыта серым пухом. Зубы треугольные и мелкие. Иван отшатывается. Клацанье клюва и недовольный скрежещущий голос твари. Порыв ветра толкает его в спину. Иван чудом сохраняет равновесие, вцепляется в металлическую станину, ведущую вертикально вверх. Здание медленно раскачивается. Холодный мокрый металл под пальцами. Скользкая ржавчина. Иван вцепляется что есть силы, но пальцы соскальзывают. Один палец отрывается от балки. Другой… Страха нет. Есть странное оцепенение, словно происходящее его, Ивана, не касается. Он держится на двух пальцах. Они белые он напряжения. В следующее мгновение Иван свободной рукой вынимает нож — замах — блеск лезвия — удар. Дамц. Клинок перерубает пальцы чуть ниже второй фаланги. Иван молча смотрит, как брызжет… нет, крови нет. Совсем. Пальцы медленно отделяются от кисти. Щель между ними и основаниями становится всё больше, больше. Превращается из тонкого канала в широкое русло Невы. Иван отпускает нож. Тот кувыркаясь, летит вниз и исчезает в тумане. Иван видит белый ровный срез с точками костей… И начинает падать. Ветер свистит в ушах. В животе нарастает провал. Мелькают этажи. Башня стоит под наклоном, поэтому они всё дальше. В следующее мгновение Иван влетает в серый мокрый туман. Внезапная слепота. Пропасть в животе. Удар. — Ван, слышишь? — голос Солохи. — Тут какая-то фигня происходит. Он открыл глаза, сдвинул вязаную шапку на лоб. Обычно он надевал её под каску и для тепла, а сейчас натянул до носа — чтобы подремать при свете ламп. Лучше бы и не пробовал. Снится всякая хрень… — Драка! — заорали неподалеку. Народ на станции заволновался. Словно в воду бросили огромный булыжник и пошли круги. Вернулся Пашка: — А-атас полный. Опять невские с адмиральцами чего-то не поделили… Ща резаться будут! Иван вскочил, охнул от внезапной боли в боку. Твою мать… Оно вроде и не его дело, но там свои. Когда он добежал, на платформе уже собралась толпа, и знакомый голос разруливал ситуацию. — Предлагаю решить дело миром, — сказал Шакилов. — Это как? Шакил улыбнулся, став вдруг добродушным, как плюшевый мишка. Только с автоматом и разбитой мордой. — Переведём разговор в другую плоскость, приятель. — Короче, — крепыш набычился. Под глазом у него багровел фингал. — Что предлагаешь-то? — Футбол. Команды собрали быстро. Найти мяч, освободить место, сделать ворота, разметку — ерунда. Полчаса и готово. Дольше всего спорили о названии команд. И те и другие хотели называться «Зенит». Ну ещё бы. Долго обсуждали, кто-то предложил назваться Зенит-1 и Зенит-2. Сначала это решение поддержали почти все, но тут начались споры, какая из команд будет «вторым» Зенитом. Потом перекинулись на другие названия. — Петротрест! — Сам ты «Петротрест»… скажи ещё «Алые паруса»! Лучше уж «Динамо»… Шакилов забрал своих на совещание, вернулся и сообщил, что они всё-таки «Зенит». — Тогда мы Манчестер Юнайтед, — решил крепыш. — Всё, поехали. — Футбол, что ли? — спросил Иван. — Нет, фигурное катание… футбол, конечно. Свисток. Сосед толкнул Ивана локтем — смотри, смотри. Диггера перекосило от боли. Судья в чёрном резво перегнал игрока с мячом и ушёл в отрыв. Ни фига себе. Молодые парни по сравнению с ним казались медлительными, как улитки. Сосед повернулся — лицо раскраснелось, глаза горят. Фанатичный, лихорадочный блеск глаз. Пьяный, наверное, решил Иван. Или обкуренный. — Видел?! — спросил сосед. — Видел, — сказал Иван. Дать ему в рожу или не стоит? Ребра пылали. — Э-э, друг, — сказал сосед. — До войны тебе такое и не снилось. Знаешь кто у нас судья? Знаменитый Гайфулин! — А кто это? — Иван, на миг забыв про больные ребра, покрутил головой. Но знаменитым Гайфулин как-то не выглядел. Вполне обычный пожилой дядька в чёрных трусах и со свистком в свистком. Он бегал по расчищенной платформе и сдержанно матерился. Единственное, бегал быстро. Куда быстрее футболистов. — Вот его бы нападающим, — сказал Иван, решив, что по морде всегда успеется, а поболтать интересно. И не ошибся. — Ну ты даешь, парень! — присвистнул сосед. — Неужели не узнал? Это же сам Джохар Гайфулин, судья международной категории! Представляешь? Он Чемпионат Мира судил в две тысячи десятом. Италия-Бразилия, веришь, нет? Тебе такое и не снилось. Представь, поле длиной в три таких станции. Зелёное, красивое, ровное. Да там одного народу на трибунах было за сто тысяч. И сотни миллионов смотрели по телевизору. Миллиарды людей! А теперь он судит любительский матч… Хлюп. Иван перевёл взгляд. — Что с вами, профессор? — Мы сейчас все профессионалы, — сказал Водяник дрогнувшим голосом. Глаза у него были странные. Проф вздёрнул бороду, поднялся и стал, неловко извиняясь, пробираться к выходу. Иван посмотрел ему вслед. Какая-то неправильная спина у Профа. Он что, подумал Иван, плачет? Иван подумал, сунул соседу-болельщику пакет с жареными водорослями, и полез следом за Водяником… Сосед глазел на поле, открыв рот. Иван нашёл профессора позади колонны в дальнем конце Гостинки. Тот стоял у края платформы, у открытой двери, спина вздрагивала. Внизу, на рельсах, с матами разгружали грузовую дрезину. — Что с вами, Григорий Михалыч? — А я ведь не люблю футбол, — сказал Водяник неожиданно. Голос дрожал и прерывался. — Когда в чегэка играл, никогда футбольные вопросы не брал. Не моё это. А тут смотрю и дыхание вот здесь застревает. Представляешь, Иван? Особенно когда… — профессор смущенно закашлялся. — Да ну, не слушай меня… Прости, сейчас пройдет… Иди, Вань, я подойду… Иван вернулся как раз вовремя, чтобы увидеть, как Манчестер-Юнайтед закатал мяч в ворота Зенита. Толпа ревела и выла. Шакилов, красный и огромный, вышел на сближение с голкипером Манчестера… Удар. Нарушение. Сосед аж подскочил. Рухнул на сиденье. — Не было! — крикнул он в отчаянии, хотя даже Иван, не особый болельщик, четко видел, что «было». «Знаменитый Гайфулин» решил иначе, чем сосед. Красная карточка! Зрители охнули. — Судью на мыло! — крикнули вдруг из рядов болельщиков. Судья вдруг замер и повернулся. С лицом у него творилось что-то неладное. Да быть того не может, подумал Иван. Да ну, фигня… Судья плакал. Иван видел дорожки от слёз у него на щеках. — Судью на мыло! — крикнул кто-то ещё. «Знаменитый Гайфулин» поднял голову. Оглядел зрителей. Впервые вижу настолько счастливого человека, подумал Иван невольно. Гайфулин поднял красную карточку и неторопливо побежал по кругу, вдоль зрительского ряда. Словно он опять судит матч Бразилия-Италия. Круг. Ещё круг. …Матч закончился со счетом два два. Ничья. — Видели?! — Молодой мент чуть не подпрыгивал от возбуждения. — Судья-то что отмолчил, а? Иван кивнул. — Да Водяник тоже, — сказал он. — Что-то припекло Профа совсем… — Старики вечно плачут, — сказал Кузнецов. — Правда, командир? Иван посмотрел на этого молодого зазнайку и сказал: — Неправда, Миша. Иван нашёл Кулагина в складских помещениях, расположены они были под платформой станции. — Мы теряем время, — сказал он. — Олег! — Ван, не мельтеши, без тебя полный завал. Что ты мне сыплешь?! — заорал Олег на лысого кладовщика. — Что ты сыплешь?! Я тебе русским, блин, языком сказал: «пятерку» давай! А ты мне что принес? Иван заглянул товарищу через плечо и увидел в картонной коробке патроны для двенадцатого калибра. М-да. — Понаехали тут, — заворчал кладовщик. Кулагин вызверился окончательно. — Ты что-то сказал?! Не, я не понял, ты что мне тут вякаешь? — Олежка, спокойней, — сказал Иван. Посмотрел на кладовщика. — Видишь ли, товарищ завсклада перепутал нас с адмиральцами. А мы на самом деле с Василеостровской. А мой друг… — Иван хлопнул Олега по плечу. — Вообще с Примы. Её когда оставили, он у нас остался… Ты извини, друг, что мы тут шумим, у нас просто фигня полная с этим дизелем. Понимаешь? Лицо кладовщика изменилось. Угадал, понял Иван. — Что вы сразу не сказали? — проворчал он. — Я-то думал, приехал тут адмиралец и раскомандовался… Сейчас, будет вам «пятерка»… Иван с Олегом посмотрели друг на друга. Иван развел руками — что поделаешь. Дипломатия. Только закончили с патронами, появился Кмициц, хмурый и помятый. Глаза красные от усталости. — Я вас везде ищу… Вас приглашают на военный совет. Первое, что Иван увидел — это белый шрам на виске. Затем — серый мундир по фигуре. Потом… Небольшого роста, коренастый, короткая стрижка-ёжик. Человек шагнул вперёд, разом подавив своей харизмой всех присутствующих. Установилось молчание. — Для тех, кто меня не знает. Я — Мемов. Генерал, генерал, генерал, — прошелестело по рядам. Иван с любопытством уставился на легендарного генерала Адмиралтейской. «Так вот ты какой, северный олень». Это выражение дяди Евпата, но как-то очень к месту сейчас пришлось. — Теперь коротко. Рядовым бойцам разойтись по своим отрядам и подразделениям, быть в полной готовности. Приказы получите в течении часа. — Командиры — ко мне! Отпустив лишних, Мемов оглядел многочисленное войско в лице немногочисленных командиров. — Итак, — сказал он. — Господа-товарищи. Что будем делать? Какие мысли по поводу Маяковской-Площади Восстания? — пауза. — Никаких? — генерал оглядел собравшихся. Усмехнулся. — Тогда слушай мою команду… |
||
|