ГЛАВА 11

По всей видимости, Бен не полностью пришёл в себя после того припадка, что Томас наблюдал в Берлоге. На нём ничего не было, кроме шорт; из-под белой, как саван, кожи выпирали кости; по всему телу змеились выпуклые зелёные верёвки вен, впрочем, уже не такие рельефные, как ещё сутки назад. Налитые кровью глаза смотрели на Томаса так, будто их обладатель намеревался его сожрать.

Бен присел на полусогнутых ногах, словно опять собираясь кинуться в атаку. В правой руке он сжимал неизвестно откуда взявшийся нож. Объятому ужасом Томасу всё происходящее казалось чем-то нереальным.

— Бен!

Томас глянул туда, откуда послышался этот возглас и, к своему удивлению, обнаружил Алби: в тусклом свете на краю кладбища виднелась его призрачная, неясная фигура. Томас вздохнул с облегчением: Алби держал в руках большой лук — тетива натянута и смертоносная стрела нацелена на Бена.

— Бен, — повторил Алби, — немедленно прекрати или до завтра не доживёшь!

Томас вновь взглянул на Бена. Безумец стоял, приоткрыв рот и облизывая языком пересохшие губы, его горящие глаза злобно сверлили Алби. «Что с ним произошло?» — задался вопросом Томас. Обычный мальчик превратился в монстра. Почему?

— Если ты убьёшь меня, — крикнул Бен, забрызгав Томасу лицо слюной, — то кокнешь не того, кого надо! — Он направил горящий взгляд на Томаса, в голосе явственно звучало безумие: — Вот кого тебе надо прикончить!

— Кончай дурить, Бен, — спокойно проговорил Алби, продолжая, однако, держать того на прицеле. — Томас только что прибыл сюда, так что не гони волну. Это тебя всё ещё колбасит после Превращения. Не надо было тебе так рано вставать с постели.

— Он не такой, как мы! — заорал Бен. — Я видел его! Он... он гад, негодяй! Мы должны избавиться от него! Дай мне прикончить его!

Томас невольно сделал шаг назад. Услышанное привело его в ужас. Что Бен имел в виду, говоря, что «видел» его? И почему считает его негодяем?

Оружие Алби не сдвинулось и на дюйм.

— Предоставь мне и Стражам решать это, ряха паршивая. — Алби продолжал держать Бена на прицеле, рука его даже не дрожала, словно он опирался на какую-нибудь ветку. — Немедленно двигай свою костлявую задницу обратно в Берлогу! Живо!

— Он хочет вернуть нас домой, — молвил Бен. — Он хочет вывести нас из Лабиринта. Да лучше нам всем броситься с Обрыва! Лучше выпустить на фиг друг другу кишки!

— О чём ты говоришь?.. — начал было Томас.

— Заткнись! — завопил Бен. — Заткни свою поганую пасть, предатель!

— Бен, — спокойно проговорил Алби, — считаю до трёх.

— Он гад, он гад, он гад... — шептал теперь Бен, словно твердил мантру. Он раскачивался взад-вперёд, перебрасывая нож из руки в руку и не отрывая глаз от Томаса.

— Раз.

— Гад, гад, гад, гад... — Бен улыбался, и в бледном, зеленоватом свете казалось, будто его зубы тускло светятся.

Томасу это зрелище было не по нутру, хотелось убраться отсюда подальше. Но он не мог пошевельнуть ни рукой, ни ногой — впал в ступор от пережитого волнения и ужаса.

— Два. — Голос Алби, полный угрозы, звучал теперь громче.

— Бен, — начал Томас, пытаясь понять, что происходит. — Я не... Я даже не знаю, о чём...

Бен издал полный безумия вопль и кинулся на Томаса, яростно размахивая ножом.

— Три! — рявкнул Алби.

Послышался звук щёлкнувшей тетивы, стрела со свистом рассекла воздух и с мокрым, чавкающим звуком нашла свою цель.

Голова Бена дёрнулась влево, увлекая за собой всё тело, он, крутанувшись, тяжело упал ничком, и теперь лежал ногами к Томасу, неподвижный и безмолвный.

Томас вскочил и кинулся к Бену. У того из щеки торчала стрела, и из раны струйкой — хотя и гораздо меньше, чем можно было ожидать — вытекала кровь, в темноте казавшаяся чёрной, как нефть. Парень был недвижен, только один палец на правой руке конвульсивно дёргался. Томаса затошнило. Неужели это его вина, что Бен умер?

— Ладно, пошли, — буркнул Алби. — Завтра им займутся Таскуны.

«Что за чертовщина здесь сейчас произошла? — потерянно думал Томас, глядя на безжизненное тело. Его мир летел в тартарары. — Что я сделал этому парню?»

Он поднял глаза, собираясь услышать ответы на свои вопросы, но Алби уже след простыл, лишь дрожащая ветка указывала, что ещё недавно он был здесь.

Выйдя из леса под ослепительные лучи солнца, Томас прижмурился. Он прихрамывал, щиколотка сильно болела и ныла, причём из его памяти полностью выпало, как и когда он поранил её. Одной рукой он прикрывал то место, куда его укусил Бен, другую прижимал к животу, как бы пытаясь унять тошноту. Перед его глазами так и стояла ужасная картина: голова Бена вывернута под неестественным углом, по стреле струится кровь и, собираясь на наконечнике, стекает на землю...

Этот образ стал последней каплей.

Он упал на колени у одного из корявых деревьев на опушке, и его вывернуло. Он извергал и извергал всю кислоту, всю отвратительную жёлчь, накопившуюся в желудке, и этому, казалось, не будет конца.

И наконец, словно его собственный мозг издевался над ним, у него возникла некая мысль.

Он находился в Приюте чуть больше двадцати четырёх часов. Одни полные сутки. Всего лишь. И посмотри только, сколько ужасных событий успело за это время произойти. Хуже быть не может.

Значит, теперь жизнь просто обязана повернуться к лучшему.

Вечером Томас лежал, уставившись в искрящееся небо, и раздумывал, сможет ли вообще когда-нибудь заснуть. Каждый раз, когда он закрывал глаза, чудовищная картина вставала перед мысленным взором юноши: Бен, с перекошенным, безумным лицом, кидается на него. С закрытыми ли глазами, с открытыми — Томас мог поклясться, что слышит мокрый звук вонзающейся в щеку Бена стрелы.

Нет, ему никогда не удастся забыть этих недолгих, но ужасных минут на кладбище.

— Ну расскажи! — канючил Чак — в пятый раз с той поры, как они забрались в свои спальные мешки.

И в пятый раз Томас отрезал:

— Нет.

— Да ладно, все и так в курсе, что стряслось. Такое уже было раз или два — у ужаленного гриверами шенка мозги съезжают набекрень, и он кидается на первого встречного. Ничего особенного, не воображай о себе много.

Впервые за всё время Томасу подумалось, что если Чак раньше вызывал только небольшое раздражение, то теперь он просто невыносим.

— Чак, скажи спасибо, что я не держу сейчас в руках лука, из которого Алби стрелял!

— Да я хотел только...

— Заткнись и спи, Чак! — Ещё немного — и Томас взорвался бы.

По счастью, его «товарищ» действительно заснул, и судя по доносящемуся отовсюду храпу, то же самое сделали остальные приютели.

Несколькими часами позже, в глубокой ночи, Томас оставался единственным, кто не сомкнул глаз. Ему хотелось плакать, но он сдерживался. Ему хотелось кричать, плеваться, кого-нибудь избить, а потом открыть Ящик и спрыгнуть в чёрную яму. Но он сдерживался.

Он закрыл глаза, постарался изгнать из головы ужасные мысли и тёмные образы, и через некоторое время это удалось — он уснул.

Наутро Чаку пришлось силком вытаскивать Томаса из спального мешка, силком тащить его в душ и опять же силком тянуть в раздевалку. Томас чувствовал себя совершенно разбитым и ко всему безразличным; голова раскалывалась, и хотелось только одного — спать. Завтрак прошёл как в тумане, и часом позже Томас уже не мог вспомнить, что, собственно, ел. Он так устал, а его мозг... Казалось, что кто-то вошёл к нему в голову и гвоздями приколотил мозги ко внутренности черепа по крайней мере в дюжине мест. Сердце отчаянно ныло.

Но насколько он понимал, на бездельников и полусонных разгильдяев в хорошо отлаженном хозяйстве Приюта смотрели косо.

Они с Ньютом стояли перед хлевом. Сегодня для Томаса начнётся период испытаний с различными Стражами, и первым будет Живодёрня. Несмотря на не очень хорошо начавшееся утро, Томасу не терпелось узнать что-то новое, к тому же работа отвлекла бы его мысли от Бена и происшествия на кладбище. Вокруг мычали коровы, блеяли овцы, визжали свиньи. Где-то рядом залаяла собака, и Томас понадеялся, что Котелок не привнёс новый смысл в выражение «хот дог» («горячая собака»). «Хот дог? — пришло ему в голову. — Когда в последний раз я ел хот дог? И вместе с кем?»

— Томми, ты, вообще, слушаешь меня, а?

Томас очнулся и сосредоточился на словах Ньюта — тот уже битый час что-то втолковывал ему, но у Томаса в одно ухо влетало, в другое вылетало.

— Ах да, извини. Я плохо спал ночью.

Ньют сделал жалкую попытку улыбнуться.

— Да ладно, я же понимаю. Не повезло тебе нарваться на придурка. Наверно, думаешь, что я просто тупоголовый козёл, раз пытаюсь заставить тебя вкалывать сегодня, сразу же после этакой хреновины.

Томас пожал плечами.

— Работа, пожалуй, сейчас для меня самое лучшее. Только бы не думать об этом.

Ньют кивнул, и его улыбка стала куда более искренней.

— Правильно соображаешь, Томми. Это одна из причин, почему мы работаем не покладая рук. Будешь лениться — впадёшь в тоску. Потом потеряешь вкус к жизни. И всё, конец, пришёл песец.

Томас кивнул и с отсутствующим видом пнул камешек — тот поскакал по пыльному, растрескавшемуся полу Приюта.

— Что слышно нового о вчерашней девушке? — Если сегодняшним тоскливым утром что-то и занимало его вялотекущие мысли, то это была новоприбывшая. Ему было необходимо узнать о ней побольше, понять природу ощущаемой им странной связи между собой и новенькой.

— По-прежнему в коме, спит. Медяки кормят её Котелковыми помоями с ложечки, следят, как она себя чувствует, и всё такое. Похоже, с ней всё путём, только пока она в полной отключке.

— Вот хрень... — Если бы не происшествие на кладбище, то наверняка прошлой ночью девушка занимала бы все мысли Томаса. Тогда, наверное, он тоже лишился бы сна, но совсем по другой причине. Ему не терпелось узнать, кто она такая, был ли он действительно с нею знаком и если да, то откуда он её знает.

— Ага, — согласился Ньют. — Хрень, точнее не скажешь.

Томас решил отвлечься от мыслей о новоприбывшей и взглянул через плечо Ньюта на просторный, покрытый поблекшей красной краской хлев.

— Ну, с чего начнём? Будем доить коров или, может, резать глотки свинкам?

Ньют засмеялся. Томасу пришло в голову, что с самого своего прибытия сюда ему не часто приходилось слышать настоящий, весёлый смех.

— Мы всегда первым делом посылаем новеньких к чёртовым Мясникам. Не бойся, совершать заклания в честь Котелка тебе вот так сразу не придётся. Просто мы так называем всех, кто имеет дело со зверушками — Мясники.

— Жаль, что я не помню своей прежней жизни. Может, я как раз обожаю пускать зверушкам кровь. — Это была попытка пошутить, но, похоже, Ньют шутки не понял. Он кивнул на хлев.

— Не волнуйся, на закате ты уже точно будешь это знать. Пошли, познакомишься с Уинстоном — он здесь Страж.

Уинстон был невысоким, но мускулистым парнем с прыщавым лицом. Томасу показалось, что он несколько чересчур любит свою работу. «Может, его послали сюда, потому что он серийный убийца», — саркастически подумал он.

Весь первый час Уинстон водил Томаса по ферме, показывая ему загоны со скотом, курятник с индейками и курами — словом, разъясняя, что и как. Пёс, привязчивый чёрный лабрадор по имени Лай, проникся к Томасу тёплыми чувствами и всё время экскурсии ходил за ним по пятам. Интересно, откуда у них взялась собака? Томас задал этот вопрос Уинстону, и тот пожал плечами: пёс всегда был здесь. К счастью, похоже, кличку ему дали в шутку: Лай отличался молчаливостью.

А вот второй час был заполнен работой. Томас ухаживал за скотом: кормил, чистил, чинил загородки, убирал плюк... Плюк. Томас поймал себя на том, что всё больше и больше пользуется сленгом приютелей.

Третий час стал для Томаса самым тяжёлым: ему пришлось наблюдать, как Уинстон режет свинью и разделывает тушу на части. Идя на ланч, Томас поклялся себе в двух вещах: во-первых, его будущая карьера ни в коем случае не будет связана со скотом; во-вторых, он никогда в жизни больше в рот не возьмёт ничего, имеющего отношение к свиньям.

Уинстон не пошёл с ним, ему надо было ещё кое-что уладить на Живодёрне. Томас не стал настаивать. Идя к Восточной двери, он не мог отрешиться от картины, так и маячившей перед его мысленным взором: Уинстон в тёмном углу хлева грызёт сырую свиную ногу... Брр, этот парень вызывал у Томаса озноб.

Он как раз миновал Ящик, когда, к его удивлению, увидел, что кто-то вбегает в Приют из Лабиринта слева от него, через Западную дверь. Это был юноша азиатской наружности, с сильными, мускулистыми руками и короткими чёрными волосами, на вид ему было столько же лет, сколько Томасу. Бегун остановился в трёх шагах от Дверного проёма, наклонился и, тяжело, прерывисто дыша, уперся ладонями в колени. Похоже было, что он только что пробежал миль двадцать, не меньше: лицо покраснело, лоб мокрый, одежда насквозь пропиталась потом.

Томас смотрел на него, не отрываясь, не в силах одолеть любопытства: наконец он видел Бегуна вблизи и даже мог поговорить с ним. К тому же, тот вернулся домой на несколько часов раньше, чем обычно. Томас шагнул вперёд, собираясь приступить к расспросам.

Но прежде чем он успел сказать хоть слово, Бегун рухнул на землю.