"Победители чудовищ" - читать интересную книгу автора (Страуд Джонатан)

Глава 12

Коль Убийца Родича творил немало жестокостей по всей долине. Он был известен как опытный боец. Он не принадлежал ни к одному из Домов и собрал шайку, в которой было много закаленных изгоев. После того как шайка Коля напала на владения Геста в верхней долине, они отправились на восток через земли Свейна. Там, близ Глубокого дола, стояла усадьба, где жили двоюродные братья Свейна. Однажды Свейн увидел, что над горой вздымается черный дым. Он поехал туда, чтобы разведать, что случилось, и увидел, что усадьбу сожгли, а братьев его посадили на кол. Свейн так разгневался, что его товарищи разбежались кто куда. Успокоившись, он огляделся и увидел следы разбойников, уходящие в чащу.

Свейн сказал своим людям:

— Поезжайте домой. А я отправляюсь на охоту.

Эхо раскатилось меж колонн по полночному чертогу. Рагнар с Хордом застыли.

— Отец… — прошептал Рагнар.

— Это вон там, у тех бочек, — сказал Хорд. — Ступай и погляди.

Послышался скрип отодвигаемого стула.

Халли в своей бочке съежился, стараясь сделаться как можно меньше и незаметнее. Он чувствовал над собой открытое пространство; ночной воздух щекотал ему затылок.

— Эй, парень! — небрежно окликнул Хорд. — На вот, нож захвати!

Скрежет металла; послышались приближающиеся шаги Рагнара. Халли нащупал в темноте свой собственный нож и крепко стиснул рукоятку.

— Это тут, да, папа? — Голос Рагнара звучал не очень уверенно.

— Клянусь кровью Хакона! — взревел Хорд. — Возьми да посмотри, олух!

Осторожные движения, стук: Рагнар одну за другой открывал бочки и отбрасывал крышки в сторону.

Теперь Халли стало слышно частое дыхание Рагнара. Он был совсем рядом… Халли напрягся, готовясь к броску.

— Ага! Вот оно что! — крикнул Рагнар и рассмеялся.

Халли, который рванулся было вверх, понял, что спешить не стоит. Что-то ударилось о стену. Сапоги Рагнара быстро протопали прочь. Он снова воскликнул:

— Вот она, зараза! Это крысы!

Хорд издал тяжкий вздох.

Рагнар уже возвращался к столу.

— Такая жирная, папа, такая здоровущая! Я ее чуть не пришиб крышкой. Если бы попал, пополам бы разрубил!

— Да о твоих подвигах только баллады слагать! Иди сюда, парень, послушай меня.

Хорд поднес к губам кубок и принялся огорченно потягивать вино сквозь зубы.

— Крысы! — сказал он. — Тоже мне, достойный сын Хакона! Ладно, вот последнее. Я сегодня поговорил со старшим кузнецом. У них, считай, все готово. Ты меня понял?

— Да, отец.

— Вполне вероятно, что в деле Бродира Совет будет не на нашей стороне. Они издавна привыкли руководствоваться политическими соображениями, а не справедливостью. Они хотят, чтобы в долине царило «равновесие», и не желают, чтобы один из Домов сделался намного влиятельнее прочих. Это все хорошо известно.

— Да, отец.

— Так вот, великий Хакон этого бы не потерпел, и мы этого не потерпим! Если все обернется так, как я рассчитываю, к будущему году мы получим возможность взять дело в свои руки. Как именно — об этом пока говорить рано, но мы будем упражняться всю зиму. Я хочу, чтобы и ты тоже упражнялся.

— Хорошо, отец.

— Ну и отлично. А теперь ступай баиньки, а не то свалишься от переутомления. Не хватало еще, чтобы ты тоже заболел!

— А как ты думаешь, — спросил Рагнар, — Олав умрет?

— С чего бы это?

— Ну как же, проклятие троввов…

— У него лихорадка, только и всего. Не будь таким суеверным дураком.

— Но его коснулась тень кургана! Я сам видел!

— Ну да, он подъехал слишком близко, и что? Его лошадь жива-здорова, а ведь тень упала и на нее тоже!

Хорд поставил кубок на стол и встал.

— Настоящий мужчина не обращает внимания на бабьи сказки о троввах и проклятиях! У Олава уже бывала лихорадка; он тогда выздоровел, выздоровеет и теперь. Ладно, ступай спать, рохля! А то свалишься, того гляди.

Оба взяли по свече со стола. Они поднялись по лестнице на галерею и разошлись. Захлопнулись две двери. В чертоге воцарилась тишина.

С минуту ничего не происходило.

Потом из бочки, морщась и кривясь, поднялся Халли. Он вывалился на пол и некоторое время корчился там, шипя от боли, пока не прошли судороги в затекших ногах.

Наконец он смог встать. Он дохромал до столов, нашел кружку с пивом и осушил ее. Потом утер губы, забросил мешок на плечи и снова достал нож.

Пора за дело. Сейчас самое подходящее время. Он прошел через чертог. Длинная черная тень волочилась за ним, точно призрак, перекрывая красные отблески пламени на полу. Нож мягко поблескивал у него в руке.

Он принялся медленно подниматься по лестнице. Ни одна ступенька не скрипнула. Мальчик не сводил глаз с галереи.

Халли не спешил и не медлил. Он пересек небольшую площадку и направился дальше. Должно быть, именно так Свейн преследовал в чаще Коля Убийцу Родича или огромного вепря из Глубокого дола…

Поднявшись на галерею, он подошел к двери, куда, как он видел, днем входил Рагнар.

Он поколебался, прислушался… Во всем Доме не было слышно ни звука.

Никем не замеченный, он отворил дверь, вошел внутрь и быстро закрыл ее за собой.

Халли стоял в темноте, но где-то впереди ярко сиял одинокий источник света. Трудно было сказать, на каком он расстоянии, потому что огонек дрожал и расплывался у него в глазах, как живой, и Халли не мог смотреть на него прямо. Мальчик прикрыл глаза и принялся медленно считать про себя, заставляя глаза привыкнуть к свету и невольно морща нос: в комнате было душно и пахло болезнью.

Наконец он снова открыл глаза. Да, так лучше: свет приобрел отчетливые очертания. В центре его висел белый огонек, пляшущий на фитиле свечки; огонек распространял вокруг себя мягкий золотистый ореол, в центре очень яркий, по краям тускнеющий, еле касающийся поверхности тьмы. Освещенный круг был невелик. Он висел на неопределенном расстоянии, бесплотный и колеблющийся, точно отражение луны в зимнем озере.

В круге было лицо.

Халли невольно отшатнулся назад, к двери, чувствуя ползущий по спине холодок. Перед ним был жуткий призрак, вышедший прямиком из сказок Катлы, бесплотный ужас, светящаяся голова, парящая в воздухе…

Мальчик яростно встряхнулся. Не будь таким идиотом! Это же Олав! Это всего лишь человек. Больной человек, лежащий на подушке.

Глаза Олава были закрыты, рот полураскрыт, острый нос смотрел в потолок. Кожа у него сделалась полупрозрачной и туго обтягивала лицо: скулы, хрящи носа и подбородок так выпирали наружу, что казалось, будто они вот-вот прорвут кожу. Волоски бороды торчали, точно терновник вокруг валуна.

Халли изо всех сил прислушивался, но дыхания так и не услышал.

Он стоял в темноте у двери, глядя на лицо спящего. И не двигался с места.

Халли старательно вспоминал во всех подробностях тот момент в конюшне: падающее тело Бродира, взмах руки Олава, неумолимая решимость на этом самом лице в миг, когда нож вонзился в тело…

Халли зажмурился и протер глаза свободной рукой.

Он рассчитывал, что, увидев врага, ощутит гнев, прилив ярости, необходимый для осуществления мести. Чего он никак не ожидал, так это накатившего приступа тошноты. Колени у него дрожали; он чувствовал себя точно так же, как после смерти дяди: беспомощным, убитым, больным…

Нет, конечно, герою такое не к лицу! Мальчик тихо выдохнул, кляня себя за слабость.

Всего несколько шагов, один-единственный удар, и его путешествие будет окончено! Дядя будет отомщен, убийца — убит. Проще простого. Ему нужно было только сойти с места.

Неверной, тяжелой походкой лунатика Халли двинулся в сторону круга света. Огонек свечи отражался в лезвии длинного ножа. Нож внезапно сделался тяжелым и тянул руку вниз.

Халли миновал одежный ларь, раскрытый, с грудой тонкого белья внутри; стул с невысокой спинкой, украшенный замысловатыми узорами; столик с кубком, хлебом и мясом; потухший камин с кочергой, лежащей в углях…

И все. Он сам не заметил, как дошел до кровати.

Худое тело Олава Хаконссона вытянулось под толстым меховым одеялом, которое наполовину сползло на пол. Раскинутые руки лежали ладонями вверх, будто Олав молил о пощаде. Теперь Халли разглядел жилку, пульсирующую на тощей шее, и слабо вздымающуюся грудь под одеялом.

Одного удара будет достаточно. Куда бить, в грудь или в горло? Конечно, правильней было бы ударить в сердце, так же, как Олав убил Бродира. Но в горло проще… Губы у Халли пересохли, руки и ноги отчего-то сделались как ватные, перед глазами все плыло. На самом деле ему бы надо было поесть и отдохнуть хорошенько, прежде чем браться за дело. Может, стоит вернуться в чертог, подкрепиться, а потом уж…

Халли беззвучно зарычал в темноте. Хватит тянуть! Теперь или никогда! Другого такого случая больше не будет.

Халли перехватил нож так, чтобы острие смотрело вниз. Он взялся за рукоять обеими руками, подступил вплотную, склонился над кроватью, занес нож над обнаженным горлом.

Он сделал глубокий вдох, на миг замер…

Из ниоткуда к нему пришло воспоминание. Тогда, в ущелье, силуэт купца Бьерна, его занесенная рука, готовящаяся нанести удар… Ужас, который испытал тогда Халли в ожидании удара, совпал с тем ужасом, который он испытывал теперь, сам готовясь нанести точно такой же удар. Это был тот же самый ужас.

Руки у Халли затряслись, он едва не выронил нож. На глазах у него выступили слезы. Сдерживая желание всхлипнуть вслух, он отступил на шаг, опустил руки и, чувствуя себя ужасно несчастным, вытер лицо рукавом.

Когда он снова посмотрел на кровать, глаза у Олава Хаконссона были открыты и смотрели на него.

На плечи Халли навалилась страшная тяжесть; он застыл на месте, не в силах шевельнуться. У него было такое ощущение, как будто он вот-вот провалится на месте.

Он смотрел на человека, лежащего на постели, так, будто увидел перед собой тровва.

Губы Олава Хаконссона еле заметно шевельнулись. Он чуть слышным шепотом осведомился:

— Не выходит, а?

Язык у Халли присох к зубам. Ответить он не мог.

Шепот раздался снова:

— И почему же?

Халли молча потряс головой. Веки моргнули; желтоватые глаза сделались как у совы.

— Ну так? Говори!

Колоссальным усилием воли Халли выдавил:

— Не знаю. Не оттого, что я тебя мало ненавижу, это точно!

Из раскрытых губ вырвалось слабое, прерывистое шипение; видимо, больной смеялся.

— Да уж, конечно! Это-то ясно, иначе бы тебя здесь не было…

Шепот прервался, глаза закрылись.

— Скажи мне, что, ворота Дома заперты и двери в чертог закрыты на засов?

— Да.

— И все люди Дома Хакона внизу, в своих комнатах?

— Да.

— А за этой стенкой спит мой брат?

— Думаю, что да.

Глаза Олава остались закрыты; его бормотание сделалось почти что уважительным.

— И тем не менее, несмотря на все это, ты сумел-таки добраться до меня… точно злобный призрак, восставший из своего кургана. Ничего себе. Ты отважный и находчивый малый.

Халли ничего не ответил.

— У меня только один вопрос.

— И какой же?

— Кто ты такой, троввы тебя забери?

Халли изумленно отступил на шаг.

— Как? Ты меня не узнаешь?!

Глаза Олава Хаконссона уставились на Халли. В них блеснул тусклый огонек.

— А что, должен был узнать?

— Конечно!

— Ну, извини.

— Но… но как же ты меня не узнаешь?

Олав выдержал паузу.

— Никак.

— Всего месяц назад ты убил моего дядю у меня на глазах, и ты не помнишь, кто я такой? Не верю!

Халли подступил ближе.

— Что, неужто для тебя это такой пустяк? Вот, взгляни хорошенько!

Рука, лежавшая на кровати, бессильно шевельнулась.

— Все, можешь не говорить. Я вспомнил.

— Ну наконец-то!

— Ты племянник того плутоватого крестьянина, которого мы повесили на Дальней отмели! Ты в него пошел. Это была самая короткая виселица, какую мне доводилось сколачивать.

Халли издал нечленораздельный возглас.

— Нет! Нет, ты ошибся.

— Ну как же! У него амбары были набиты зерном, а десятину он платить и не думал. Он был мошенник и плут, а ты — слепой, если этого не видел. Но отчего сюда явился ты? Ты ведь ему даже не сын! Отстаивать честь умершего — это дело сына!

Халли охватил гнев; он шагнул вперед, приподняв нож.

— Молчи! Я не из арендаторов, с которыми вы обходитесь так гнусно, я человек благородного рода!

Шепот с кровати звучал хрипло и насмешливо.

— Ну да, как же! Ты — мальчишка, который пытается зарезать во сне больного. Это не совсем одно и то же!

— Ну я же не знал, что ты болен, когда…

Халли осекся. Голова у него шла кругом. Свечка плясала перед глазами; со всех сторон наваливалась тьма. Он шевельнул ножом, поднеся его вплотную к горлу Олава.

— Тебе, видно, память отказывает от лихорадки. Что ж, дозволь тебе напомнить! Я Халли Свейнссон, сын Арнкеля, племянник отважного Бродира, которого ты убил не далее как четыре недели назад! Я видел, как ты его убил, когда он был беспомощен, точно барана, приведенного на заклание, хотя он тебе ничего не сделал, всего лишь задел вашу гордость!

Острие ножа уперлось в пожелтевшую кожу.

— Ты худший из убийц, ты убил человека всего лишь за несколько слов, сказанных на пьяную голову! И не говори мне больше о благородстве, ты о нем ничего не знаешь.

Запавшие глаза теперь почти закрылись, только слабый блеск пробивался из-под век. Из полураскрытых губ вылетало слабое-слабое дыхание.

— А-а! — выдохнул Олав.

— Что, узнал теперь?

— Да, узнал. Далекий же путь проделал ты, Халли Свейнссон, чтобы теперь потерпеть неудачу!

Халли осклабился; нож сильнее уперся в шею.

— Отчего же «неудачу»?

— Ну так убей меня.

Халли стоял неподвижно.

— Ну?

Халли невидящим взглядом уставился на острие ножа, на побелевшие костяшки своей собственной руки, на беззащитное горло… Он не шелохнулся. Потом откуда-то изнутри его пробрала дрожь, вытянутая рука затряслась.

Олав Хаконссон поднял руку с одеяла и аккуратно отвел нож в сторону.

— Как по мне, это неудача, разве нет? Стой! Не убегай. Это еще хуже.

Пошатываясь от стыда, сам не понимая, что делает, Халли сделал несколько шагов в темноту. Это была правда. Он не смог. Он предал своего дядю, лежащего в кургане, — он предал бедного Бродира! Он опозорил свой Дом и память Свейна. Что это за мститель, который не сумел убить?

Что это за герой, который дрожит от ужаса? Он, Халли, недостоин носить семейное имя, не говоря уже о серебряном поясе! Пальцы у него разжались; нож выскользнул на пол.

Олав не шевельнул головой; он так и лежал, окутанный светом, глядя в потолок.

— А знаешь, в чем дело? — прошептал он. — Позволь, я угадаю. Ты просто не настолько дорожишь своим дядюшкой, как тебе самому кажется.

— Нет! — хрипло ответил из темноты Халли. — Дело не в этом!

— Ну а в чем же еще? Ты ведь не трус. Я видел это своими глазами, тогда, в конюшне. Но тем не менее ты не сумел за него отомстить. Очевидно, ты его не любишь.

— Нет, люблю! Я его любил!

— Не любишь ты его!

Голова Олава, трясясь и дергаясь, приподнялась с подушки; он согнул плечи, отвел назад локти. Теперь он полулежал, опершись на руки, на краю круга света, невидящими глазами глядя в сторону Халли.

— И я тебе скажу почему! Потому что ты знаешь, кто он был, твой дядюшка. Отнюдь не порядочный человек. Не мирный. Не достойный и добродетельный труженик. Он был пьяница, хвастун, задиристый глупец, позор всей вашей семьи. Человек, склонный к насилию.

— Да ну? — насмешливо переспросил Халли. — Кто бы говорил! Не ты ли…

— Да неужели твои родители тебе ничего не рассказывали?

Кожа, облепившая скулы, внезапно растянулась, глаза Олава вспыхнули весельем.

— Великий Хакон! Я смотрю, тебе и впрямь ничего не говорили!

Он немного подтянулся, сел прямее.

— Халли, мальчик мой, да неужели сам Бродир не рассказывал тебе о своей юности? Может, хоть намекал, нет? Что, он не говорил тебе о том, что сделал однажды ночью, как вышло, что ваш Дом лишился сразу тысячи акров земли?

Он подождал; из тьмы не донеслось ни звука.

— Тебе нет смысла молчать, — сказал Олав, — я ведь знаю, что ты там! Вон, твои глаза горят в углу, как у волчонка. Что, молчишь? Не желаешь со мной разговаривать? А хочешь, я тебе расскажу историю Бродира? Только слушай внимательно, а то у меня голос сел от болезни.

— Я тебе все равно не поверю, ты же знаешь, — буркнул Халли.

— Не поверишь, конечно. Большинству историй я и сам не верю.

Теперь Олав сидел прямо. Одеяло сползло с него. На нем была длинная ночная рубашка, слабо светившаяся на границах круга света; руки и ноги у него совсем исхудали и походили на палки.

— Но в этой истории все-таки есть доля правды.

Он свесил ноги с кровати, поставил их на коврик.

— У-у, холод какой! Не стоило бы мне шевелиться, но я чувствую себя обязанным… — он кашлянул и подтянул ночную рубашку повыше к горлу, — наконец открыть тебе глаза. Что, Бродир тебе не рассказывал, как он убил человека? Нет, не в честном бою, в поединке лицом к лицу, как бывало во дни Хакона, не в пылу битвы, а исподтишка, подло и беспричинно.

Он протянул руку в темноту, нащупал на столике кубок с вином. Сердце у Халли отчаянно колотилось. Ему хотелось зажать уши и выбежать из комнаты, чтобы больше ничего не слышать, но он не мог двинуться с места. Он не шевельнулся и не сказал ни слова.

Олав надолго приложился к кубку, издавая кошмарное бульканье и хрипы. Потом поставил кубок на место.

— Так вот, ты, наверное, не удивишься, узнав, что по молодости твой дядя Бродир много странствовал и побывал почти во всех Домах, иногда по семейным делам, иногда так, от нечего делать. Он и у нас частенько бывал, Халли, — невысокий жилистый горец, темноглазый, очень серьезно относящийся к любым удовольствиям. Мы хорошо его знали — особенно тогда, когда он, бывало, напьется пива. Ты ведь помнишь, каким он всегда становился спьяну… буйным?

— Это еще не преступление! — угрюмо отозвался Халли.

— Это верно. Нормальный образ жизни для захудалых Домов верхней долины вроде вашего. — Олав подался вперед, сидя на кровати, лицо его теперь оказалось в тени. — В те дни у нас с Хордом была младшая сестра. Ее звали Тора. Она могла бы выйти замуж за кого угодно: она была дочь Дома Хакона и очень хороша собой. Многие мужчины пытались посвататься к ней, в том числе и твой дядюшка Бродир. Но Тора им всем отказала. Бродиру это не понравилось. Он донимал ее каждый раз, как появлялся здесь. Несколько раз нам с Хордом приходилось вмешаться, чтобы унять его. Бедняжка Тора! Ей не нравилось его внимание, и к тому же она любила другого.

Олав снова закашлялся, ссутулился, зажав руки между коленями и глядя в пол.

— Она любила парня из нашего Дома, плотника. Красивый был малый, золотоволосый такой, я его и сейчас как наяву вижу, вот только имя его позабыл. Случилось так, юный Халли, что дядюшка твой как-то раз явился сюда во время праздника и до него дошли слухи о Торином плотнике. Это ему не понравилось. Его пьяная гордость пострадала. И знаешь, что он сделал?

— Врешь ты все! — глухо ответил Халли.

— Он подошел к этому парню, когда тот был занят беседой, и без лишних разговоров ударил его так, что тот рухнул наземь. Бедняга ударился головой о камень, и череп у него раскололся, как ракушка. Сделать было уже ничего нельзя, вскоре он умер. Но когда все разошлись и принялись искать убийцу, оказалось, что твой дядюшка исчез.

— Вранье! — прошептал Халли. — Вранье!

— Ничуть не бывало. Спроси у своей матушки.

Воцарилось молчание.

— Совет, — продолжал Олав, — в своей непревзойденной мудрости, стремясь, как всегда, к миру и согласию, решил, что повесить сына вершителя будет нехорошо. Они назвали это убийством по неосторожности и сочли, что это не преступление. Твой дядюшка остался жить.

— Ну, даже если это и правда, — выговорил Халли севшим голосом, — если даже это правда, это ужасная история, но все равно это был несчастный случай. Несчастный случай, — повторил он, — и вы получили за это землю! А ты убил Бродира много лет спустя, чтобы отомстить за человека, которого даже не помнишь по имени!

— Нет, не за него! — прошептал Олав. — Я мстил за сестру. Бедная Тора, она так любила этого парня, что повесилась в ту же ночь, как он умер. Моя сестра умерла из-за Бродира. Твой дядюшка заслужил такую смерть!

Он опустил голову, его голос еле долетал до горящих ушей Халли.

Некоторое время оба молчали. Наконец Халли зашевелился.

— Вы бы все равно не дали ей выйти замуж за плотника!

Олав молча взглянул на него.

— За простого деревенского парня? Ой, вряд ли! Наверняка она была просватана за отпрыска другого Дома. Правда ведь?

Олав чуть заметно пожал плечами.

— Ну разумеется! — продолжал Халли. — Так или иначе, ее сердце оказалось бы разбито.

Он шагнул назад, к двери.

— Но все равно спасибо тебе за эту историю. Я все думал, отчего же я тебя не убил, и теперь, кажется, понял. В этой истории и без того слишком много бесполезных смертей, которые никому не принесли чести. Но теперь, если лихорадка тебя не доконает, я выступлю против тебя на суде и ты потеряешь и землю, и лицо. Тем дело и кончится. До свидания!

Он повернулся, чтобы уйти, но в глубине комнаты царила непроглядная тьма, и он не мог найти двери.

Сзади донесся насмешливый шепот Олава:

— Что ты за странный малый! Тебе не приходило в голову, что без твоего свидетельства все дело развалится? А ведь я тебя отсюда живым не выпущу, верно?

Халли наклонился вперед, пробираясь на ощупь.

— Неплохо сказано, но ты стар и болен!

— Ну как тебе сказать… На самом деле я не так плох, как кажется.

Халли услышал звук движения, легчайший шорох, как будто тюфяк внезапно избавился от ноши и солома в нем расправилась.

Он оглянулся.

Пламя свечи яростно колыхалось, круг света плясал и метался. Кровать была пуста.