Андрей Балабуха Цветок соллы

Конечно, Бонк должен был сделать это еще тогда, когда, вытормозившись из аутспайса, «Сегун» на гравитрах протащился последние мегаметры и беззвучно-тяжеловесно опустился на техпозицию Пионерского космодрома. Но сразу же началась разгрузка, за ней — отчет перед комиссией Совета Астрогации, традиционный биоконтроль… Словом, неделя проскочила «на курьерских», как говаривал шеф-пилот, хотя что это значит Бонк представления не имел, а спросить так ни разу и не собрался. Оправданием все это ему, безусловно, не служило. Просто человеку свойственно подыскивать объективные причины, на которые можно сослаться, объясняя, почему не сделал того или иного. Это естественно, когда не хочешь делать; но Бонк-то хотел! Хотел — и не мог собраться с духом. И только когда все обычные процедуры и формальности остались позади, договорился с шеф-пилотом, что на время, пока техслужба будет заниматься профилактикой, отлучится домой. Теперь уже заказывать разговор с Марсом и вовсе не имело смысла.

Плутон подключили к системе телетранспортировки во время их отсутствия, хотя станции начали строить еще два года назад, когда Бонк проходил здесь последнюю стажировку. Приземистое П-образное здание станции ТТП находилось тут же, в комплексе космодрома. В пассажирском крыле он отыскал марсианский сектор, вошел в тесную кабинку и накрутил код Соацеры. У некоторых телетранспортировка вызывает неприятные ощущения — тошноту, морозные мурашки по коже… Из-за этого они почти не пользуются ТТП, прибегая к ней лишь в экстренных случаях. Правда, в большинстве это люди старшего поколения. От сверстников Бонк никогда подобного не слыхал. Может быть, они просто привыкли к ТТП с младых ногтей? Во всяком случае, у Бонка она не вызывала абсолютно никаких ощущений. Едва под потолком мигнул зеленый глазок индикатора биоконтроля, он вышел из кабинки. Хотя станция была точной копией плутоновской, перемещение почувствовалось сразу же — и по изменению тяжести, и по запахам, пропитавшим здешний воздух, и еще по какому-то необъяснимому внутреннему ощущению, древнему инстинкту дома.

На улице Бонк вынул из нагрудного кармана телерад и вызвал Зденку.

— Здравствуй, — сказал он, будто и не было этих трех лет. — Ты свободна сегодня?

Она кивнула.

— После трех, сейчас я уйти не могу. — Это он мог понять и сам.

— После трех — так после трех. В половине четвертого на нашем месте. Ты успеешь? — Что еще можно было сказать так, сразу?

— Успею, — пообещала она и исчезла с экрана.

Времени у него оставалось уйма. Он позавтракал в маленьком кафе на Фонтанной площади, а потом, не зная, куда деваться, зашел в библиотеку. Тут его и осенило. Как и следовало ожидать, «Аэлиты» в фонде не нашлось, пришлось соединиться с центральным Информарием и заказать там. Ждать, пока с микроматрицы спечатают экземпляр, предстояло около часа, и Бонк принялся листать журналы за последний год — в них оказалось немало интересного. Особенно любопытной показалась статья о новых методах решения обратной засечки из аутспайса, подписанная С. Розумом. До него не сразу дошло, что это — Сережка Розум, кончивший Академию Астрогации двумя годами раньше. Ай да Сережка! Правда, применение теоремы Квебера для аутспайс-астрогации показалось Бонку сомнительным, и он решил позже, завтра скорее всего, непременно связаться с Розумом — если тот в Земляндии, разумеется. Тем временем к столу подъехал пюпитр с книгой.

Бонк взял томик в руки. Издан он был превосходно; лакированная суперобложка в стиле эпохи расцвета книгоиздания, красочный форзац, стереопортрет автора на фронтисписе, небольшой карманный формат, изящный, удивительно легкий шрифт… Бонк бегло перелистал книгу, наслаждаясь пергамитовым шорохом страниц, потом сунул в карман. «Аэлиту» он хотел подарить Зденке. Он должен был сделать это.

До условленного времени оставалось еще часа два, но Бонк не мог больше сидеть здесь. Выйдя на улицу, он включил гравитр и, поднявшись во второй горизонт, направился в парк, к «их месту».

Парк был разбит вскоре после завершения проекта «Арестерра», возродившего марсианские атмо- и гидросферу, и теперь ему было уже больше полутора веков. Как всякий достаточно старый парк, он, сохранив все признаки искусственного происхождения, вместе с тем приобрел какую-то естественность, первозданность. Так постепенно обретает индивидуальность серийный кибермозг.

Бонк приземлился на Вересковой Пустоши, пересек ее и по извивающейся дорожке пошел к проблескивающему меж пятнистыми стволами озеру. Легкий ветерок доносил оттуда запах цветущей солпы и тихо шелестел иссиня-зеленой листвой плакучих керий. Дорожка вывела его на берег, резко свернула, огибая озерцо, и тогда Бонк увидел ее.

Озерцо было нешироким, от силы метров сорок-пятьдесят. Как раз напротив места, где он остановился, из воды полого поднималась лестница, верх которой скрывался в густой листве обступивших ее деревьев. Ступени, сложенные из массивных известняковых плит, местами выкрошились; нижние, наиболее близкие к воде, обомшели; в щелях разошедшейся кладки проросла трава.

На середине лестницы стояла девушка в плаще и островерхом колпачке. Она спускалась к воде и остановилась — вдруг, неожиданно, не успев донести до следующей ступени ногу в сверкающей туфельке, остановилась и замерла, устремив взгляд вверх, в небо… Как скульптору удалось передать в тонкой, почти мальчишеской еще фигуре, в повороте головы, во всем существе ее имя: A3 — видимая в последний раз — и ЛИТА свет звезды?..

Здесь, у Аэлиты, Бонк часто встречался со Зденкой — место это находилось в самой удаленной от города, а потому наиболее тихой и безлюдной части парка. Здесь они виделись и в последний раз — тогда, три года назад…

Бонк перешел на шестой курс академии, а Зденка — в восьмой класс школы средней ступени. У обоих кончались каникулы, причем у него — практически уже кончились, так как последний год ему предстояло провести на Плутоне, не включенном еще в систему ТТП, и туда еще нужно было долететь; к тому же оттуда он не смог бы хоть раз в неделю сбегать на Марс, к Зденке, как делал это до сих пор. Словом, это был их прощальный вечер.

Накануне, когда они, по обыкновению, встретились у Аэлиты, Зденка спросила:

— А ты знаешь, Юрик, кто она — Аэлита?

— Что-то из древней мифологии. Греческой, кажется…

Зденка расхохоталась. Потом выудила из кармана курточки книгу:

— На, Юрик, прочти, я сама открыла это совсем-совсем недавно…

Бонк прочел на следующее же утро. Если уж Зденка забрала что-нибудь в голову, то это — напрочно, и потому он ничуть не удивился, когда, круто спикировав на Вересковую Пустошь, она первым долгом спросила:

— Прочел? — а потом уже, легко коснувшись его руки, сказала: — Здравствуй, Юрик!

— Прочел, — передразнил Бонк. — Здравствуй, Зденка!

— Понравилось?

— Кому это может понравиться? Совершенный примитив! Сама посуди: это писалось в тысяча девятьсот двадцать третьем году, а сколько там ошибок, недопустимых даже для того времени, не говоря уже о неверных прогнозах! Ракета летит за счет энергии взрывов бризантного вещества, ультралиддита, достигая при этом чуть ли не субсветовых скоростей, — в ведь написано это уже после многих работ Циолковского, На Марсе герои находят пригодную для дыхания атмосферу; куча всякой мистики в истории Атлантиды — одни ракеты атлантов чего стоят!..

— Да-а… — уважительно протянула Зденка. — А больше ты ничего там не нашел?

— Таких примеров множество. Я, конечно, не запоминал наизусть, но с текстом в руках их можно найти по нескольку на каждой странице. Да и социальная проблематика… — Бонк покачал головой. — Запросто вмешиваться во внутренние дела инопланетной цивилизации, не изучив ее толком, не поняв характерных особенностей — это же просто авантюризм!

— Да, ты прав, конечно, — каким-то скучным голосом сказала Зденка, и Бонк подумал, что ей уже надоела эта тема.

— Но знаешь, одно мне там понравилось: Сын Неба. Космонавт — Сын Неба. Это хорошо. Чуть-чуть напыщенно, может быть, приподнято, но — хорошо.

Потом они бродили по парку. Все было так же, как обычно, только немножко грустно, потому что они расставались почти на год: ведь с Плутона Бонк сможет говорить со Зденкой, видеть ее, но ему никак не почувствовать на лице ее маленькую ладошку.

Подкидыш на Фобос уходил в два сорок ночи, а в четыре оттуда стартовал к Плутону рейсовый планетолет. Когда до посадки осталось десять минут, Зденка вдруг взглянула на него — совсем по-иному, отстранение и строго — и сказала:

— Знаешь, Юрик, ты не вызывай меня больше, хорошо?

— Почему? — задохнулся он.

— Я не хотела говорить тебе этого раньше, чтобы не портить последний вечер. Понимаешь, очень уж мы разные. И спасибо Аэлите! — сегодня я убедилась в этом… Не знаю, может быть, все вы, мужчины, такие, но я так не могу; может быть, так и нужно — аналитично, рассудочно, роботично; может быть, я — только реликт, этакий динозавр. Но как бы то ни было — я хочу не только видеть и осмыслять, но и видеть и чувствовать. Не стану объяснять тебе этого — ты все равно не поймешь, только обидишься больше. Либо ты когда-нибудь почувствуешь это сам, либо…

— Никогда я этого не пойму! — чуть ли не выкрикнул Бонк. — Ты все это придумала! Я люблю тебя, Зденка!

— Да, — кивнула она грустно, — знаю, И я — люблю. Только и любим мы слишком по-разному. Я хочу сказки, волшебства, чуда, таинства — очень, очень многого. А ты? Чего хочешь от любви ты? Каковы ее параметры — твоей любви? Ну, скажи, Сын Неба?

Он ничего не ответил. Он просто повернулся и пошел, потому что уже объявили посадку.

Весь год Бонк не вызывал Зденку, хотя порой ему до крика хотелось этого, ожидая, что она… Он ничего не понимал тогда, совсем ничего.

А потом было распределение, Бонка назначили вторым астрогатором на «Сегун», и он начисто утратил способность думать о чем-либо постороннем, не имеющем отношения к делу, потому что крейсер уже прошел профилактику и готовился к очередному маршруту, до старта оставалось всего десять дней, а второй астрогатор и второй пилот — это вечные «палочки-выручалочки» на Звездном Флоте. Даже уходя в свой первый маршрут, он так и не связался со Зденкой… Тем более, что считал себя обиженным, а это хотя и больно, но порой даже приятно. Бонк ничего не понимал тогда — ни в ней, ни в себе. Наверное, это все же правда, что женщины взрослеют много раньше: он был старше Зденки на шесть с лишним лет, но она была старше него — на сто.

Только на Третьей Мицара-В Бонк начал что-то понимать. Это было полгода назад, когда «Сегун», обойдя все планеты этой кратной звездной системы, на суточной орбите повис над последней из них, и Бонк — во время орбитального полета на борту ему нечего было делать — спустился вниз, чтобы работать в гидрогруппе: в академии он считался неплохим акванавтом. Третья Мицара-В — землеподобная планета. Здесь воздух, которым можно дышать, пусть даже через биофильтры, вода, в которой можно купаться, и голубое небо, в которое можно смотреть. Наверное, со временем Человечество начнет осваивать ее всерьез.

Однажды — на исходе второго месяца — они с Володей Офтиным, гидробиологом, лежали на песке у костра. Разговаривать не хотелось. Бонк смотрел на проступающие в небе звезды и думал о Зденке — он не мог заставить себя не думать о ней совсем, хоть и старался допускать эти мысли как можно реже. Вот тогда-то на него и накатило…

Здесь все было очень земляндское: и море, и небо, и песок, даже — за гранью пляжа — деревья, похожие на плакучие керии Марса. И только звезды казались совсем чужими. Совсем-совсем, как говорит Зденка. Астрогатор должен знать это лучше, чем кто бы то ни было, и Бонк мог составить звездную карту для любой точки маршрута. Но это — знание. А тут он почувствовал, какие они незнакомые и до слез чужие, эти звезды. Шерли, корабельный врач, наверняка объяснил бы это ностальгическим кризом — и также наверняка ошибся бы. Просто в тот вечер Бонк перестал быть мальчишкой, играющим в космопроходца.

И вдруг в памяти всплыла фраза из прочитанной когда-то повести: «Сын Неба, где ты? Сын Неба, где ты?» Она неотрывно звучала в мозгу — звучала голосом Зденки. И заставить ее замолчать было свыше сил.

В судовой библиотеке «Аэлиты» не нашлось, и Бонк стал восстанавливать текст в памяти — ведь прочитанное однажды остается в мозгу вечно, нужно лишь извлечь его из запасников памяти. Аэлита… АЭ — видимая в последний раз; ЛИТА — свет звезды. Свет звезд открыл ее Бонку: не ложные предвидения, не ошибки, рассыпанные на каждой странице, — сказка, прекрасная мечта о любви — вот что такое «Аэлита». Больше чем сказка — трагедия, ибо трагедия — сказка с частицей «не». Спящая красавица просыпается от поцелуя принца — это сказка. Но если она не проснется — это уже трагедия.

«Видимая в последний раз»… Каким он был дураком!..

Теперь Бонк ждал возвращения — так же, как когда-то на Плутоне считал месяцы, дни и часы, оставшиеся до старта. Только утешение он находил теперь не в сухой и четкой формалистике Устава Звездного Флота, а в тревожной и горькой грусти «Аэлиты».

К звездам можно послать кибермозг, и он принесет образцы грунтов, флоры и фауны, мегабиты информации, километры голофильмов и регистрограмм. Но только человек может принести со звезд сказку, без которой всякое знание мертво…

Зденка сидела на камне и смотрела на покрывающие воду цветы соллы. Когда она появилась? Впрочем, она тоже не видела Бонка. Он тихонько подошел к ней сзади.

— Аиу ту ира хасхе, Аэлита? — спросил он, невольно облекая мысль в слова древнего фантаста. «Можно мне побыть с Вами, Аэлита?»

Она кивнула. Бонк взял ее за руку.

— Пойдем, Зденка, — сказал он, — пойдем. Я расскажу тебе сказку — о мире, где небо голубое, как на Земле, а море сине-фиолетовое, как небо Марса; где растут плакучие деревья, похожие на эти старые керии, и где звезды чужие как нигде…

Зденка встала с камня, и они пошли по дорожке, посыпанной оранжевым песком. Но Бонку все еше казалось, что чего-то он не сделал, ье сказал или сказал не тек. А сегодня он не имел права ошибаться.

— Постой, Зденка.

Бонк включил гразитр, подлетел к середине озерца и сорвал самую крупную соллу. Цветок был размером в ладошку Зденки, с толстого, мясистого стебля капала вода. Опустившись на нижнюю ступеньку лестницы, Бонк тихонько, почему-то на цыпочках поднялся вверх и положил соллу к ногам Аэлиты.

— Теперь пойдем.

— Подожди, Юрик. — Зденка приподнялась, закинула руки ему на плечи, и в глазах ее Бонк увидел звезды, совсем незнакомые ему, астрогатору, звезды, но они не были чужими.