"Записки пинчраннера" - читать интересную книгу автора (Оэ Кэндзабуро)

ГЛАВА V ЧУВСТВУЮ, ЧТО ЗАГОВОРЩИКИ ЧУЖДАЮТСЯ МЕНЯ

1

Будущая киносценаристка проявила истинную доброту к телу и душе превратившегося, но эта доброта была чересчур демократичной и проявлялась не только по отношению ко мне.

— Если ребят арестовали, нужно немедленно организовать их спасение, — скомандовала она себе.

Я хочу, чтобы спасали только меня. Продолжай спасать меня, превратившегося! И никакой организации не нужно, делай это одна! — готов был я крикнуть ей в ответ. Полиция сюда даже не поднялась, разве это не означает, что происшедшей здесь потасовке не придается большого значения? Наверно, построились, вышли и уехали.

Выходит, полицейские не стали здесь искать, потому что у них металлические доспехи и они боятся, что их ударит током, сам же это говорил.

… Разве опасность может помешать им? Конечно, если бы они действительно хотели арестовать зачинщиков…

Значит, по-твоему, они должны были, чтобы не ударило током, раздеться догола? Хотя, следуя твоей логике, и такое предположение вполне возможно. Нет, заняв зал, они сразу же арестовали тех, кого наметили заранее. Нужно не мешкая начать их спасение!

Но кого власти взяли на заметку? И потом, к какой группе принадлежат арестованные — к вашей или же к нападавшим?

Если руководители контрреволюционной группировки, совершившей нападение, и арестованы по сговору с властями, почему мы должны заниматься их спасением?

… В таком случае, кто же из устроителей сегодняшнего митинга интересовал полицию, если сама руководительница группы Ооно спокойно прячется здесь?

С точки зрения политических группировок я ничего не значу. Ни наши друзья, ни наши враги, ни служба безопасности не считают меня важной персоной.

Не могу в это поверить, я всегда был убежден, что не только твоя группа, но даже Корпус лососей и тот находится под твоим руководством.

Ну к чему провоцировать меня? Зачем говорить чушь, не понимая сути нашего движения?

… В таком случае тебе придется самой организовывать спасение, ведь схватили-то твоих ребят. Я давно наблюдаю за твоей группой и до сих пор не считал тебя марионеточным руководителем. Но когда на митинге произошла потасовка, я слышал выкрики Корпуса лососей. А ведь Корпус лососей является боевым формированием революционной группы, в которую входите и вы? О Корпусе лососей я впервые услышал лет десять назад…

Ну и что из того? Даже если моя группа и имеет отношение к Корпусу лососей… Сколько можно повторять эту чепуху? Я немедленно приступаю к спасению ребят. И потом, с меня довольно.

Действительно, в глубине души я взывал: О-о, не разрушай своими словами прекрасное воспоминание о том, что было между нами, даже если и не хочешь спасти бедного мальчишку, который сейчас перед тобой. Хоть и с запозданием, я неожиданно перешел в контрнаступление. Для чего я это сделал? Наверно, таков уж характер впечатлительного юнца.

С меня тоже довольно. Просто я постеснялся сказать тебе такое, ха-ха!

Ну ладно, пошли. Что бы там ни было, мне сейчас не до шуток.

Втайне я надеялся, что электрик запер нас снаружи, но стоило мне повернуть ручку, как дверь открылась. А как мне хотелось побыть здесь вдвоем с Ооно до завтра! — с сожалением прокричал во мне голос восемнадцатилетнего, ха-ха.

— Рядом с распределительным щитом, по-моему, должен быть фонарь на случай аварии. — И точно в подтверждение профессионального опыта киносценаристки, рядом с рамкой из красных лампочек висел фонарь, длинный, как палка. Когда я включил его, свет попал на дверь, из которой мы только что вышли, — там был изображен череп и кости и написано: ВХОД ВОСПРЕЩЕН, ТОК ВЫСОКОГО НАПРЯЖЕНИЯ! Не удивительно, что ни полицейские, ни электрик не вошли в эту комнату. А мы, ничего не ведая, проникли сюда и занимались любовью, касаясь голыми телами проводов, по которым шел ток в десятки тысяч вольт. Может быть, благодаря току высокого напряжения все было чудесно, как никогда? Ха-ха.

Глянув на предостерегающую надпись, киносценаристка воскликнула: «Ой!» — и прижалась ко мне обессилевшим телом. И я, нежно обняв не раздражавшую меня женщину, которая, поднаторев в телевизионных дискуссиях, разбила меня в нашем споре, а очаровательную партнершу любовных утех, стал спускаться с ней по винтовой лестнице, ха-ха. И, пока она не пришла еще в себя от потрясения, я, делая оборот за оборотом, точно шурупом, накрепко привинчивал ее к себе. Я шагал уверенно, как юноша, которому впервые в жизни исполнилось восемнадцать лет, чувствуя, что теперь каждый, наверно, признает мои права восемнадцатилетнего, ха-ха!

Вы сомневаетесь в моих словах? В изящной словесности я действительно не специалист, но, даже если вы и сомневаетесь, пишите так, чтобы ваш собственный голос сомнений был заглушён моим голосом самоутверждения, каким я веду рассказ. Разумеется, в примечаниях писателя-невидимки совсем не обязательно писать: «Но я в этом сомневаюсь».

Вы послушно записываете слова, которыми я веду рассказ. Я хочу, чтобы бесконечному числу третьих лиц, которые будут читать их, передались динамические отношения между двумя лицами — мной, ведущим рассказ, и вами, записывающим его повествование. Для третьих лиц я живу только в этих отношениях противостояния — меня, ведущего рассказ, и вас (сомневающегося, но тем не менее послушно записывающего мои слова), — вот в чем дело. Если я внезапно исчезну из этого мира, то записанные вами слова — единственный шанс воскресить меня, вновь заставить существовать в реальном времени. Третьим лицам, которые будут читать записки, я не собираюсь рассказывать небылицы о превращении. Я хочу, чтобы мое существование, существование такого человека, как я, всколыхнуло силу их воображения. Я начинаю использовать вашу специальную лексику, ха-ха. Только тогда я буду существовать как реальный дух. Для этого необходимо, чтобы слова, которыми я веду р а с с к а з, и ваше молчаливое сомнение, напряженно противоборствуя друг другу, отражались в ваших записках. Потому что тогда у третьих лиц, читателей, возникает интерес — и с этой секунды, как бы борясь с вашим сомнением, они перейдут на мою сторону. Ваши сомнения будут тем толчком, который положит начало динамичным отношениям между мной, вед у щ и м рассказ, и третьими лицами, читающими записки.

Вот первые шаги в той области, где я специалист, ха-ха. Вы, писатели, видимо, тоже используете механизм слова, чтобы пробудить у третьих лиц силу воображения? А разве механизм не работает в соответствии с законами механики? Раньше для меня, исследователя и специалиста атомной электростанции, слова в конце концов превращались в бесполезный мусор. Например, слова о возможности коррозии атомного реактора и выхода его из строя ничего не будут стоить, если соответствующие специалисты предпримут меры, сводящие такую опасность к нулю. Необходимость в моих словах просто-напросто отпадет.

Что же касается вас, писателей, написанные вами слова всегда должны быть тем механизмом, который пробуждает силу воображения, верно? Видимо, нет на свете такого специалиста, который мог бы превратить ваши слова в ненужный мусор. Вот почему предложенный мной механизм окажется, как я думаю, эффективным, он поможет превратить слова, которыми пользуется, ведя рассказ, бывший исследователь и специалист, в детонатор, способный взорвать силу воображения третьих лиц. Однако я снова повторяю: если вы не верите тому, что я говорю, то не делайте вид, что верите.

2

Стараясь не поскользнуться на льду, замерзшем грязном месиве — словно всклокоченная шерсть бездомной собаки, — мы вышли из боковых ворот и направились к входу в здание, стоявшее в конце тупика. Без всяких на то оснований я был твердо убежден, что Мори, превратившийся во взрослого человека, со студенткой ли, без нее ли, но сейчас, глубокой ночью, ждет меня на этой улице. Поскольку моторизованный отряд полиции оцепил весь район, ждать меня рядом со зданием, в котором проходил митинг, опасно, и он, найдя такое же укромное место, как тогда, на платформе экспресса «Кодама», несомненно, ждет меня на этой улице, раскаиваясь, что отверг мои призывы.

Я думал о Мори, но, ощущая себя защитником будущей киносценаристки, которая совсем ослабла, потрясенная тем, как близко она находилась от тока высокого напряжения, внимал ее жалобному голосу, такому тихому, что казалось, ей было больно говорить:

… Гражданские организации, которые до сих пор вели совместную с нами борьбу, не понимают того, что их отвергает определенная часть революционной группы. Но если бы сегодня мы не подверглись нападению контрреволюционного хулиганья — сволочи, фашисты! — митинг прошел бы успешно и моей группе удалось бы повлиять на общественное мнение. Это объективный факт. Тем не менее мои теперешние ребята совсем не похожи на тех, которые были у меня семь-восемь лет назад, и даже н*а тех, кто входил в группу года три-четыре назад. Они всегда с энтузиазмом носятся по городу, распространяя листовки, а когда я, бывает, простужаюсь, до утра, не сомкнув глаз, дежурят у моей постели и, не выспавшись, отправляются на работу. Но при этом я не удивлюсь, если узнаю, что они втайне от меня изготовляют бомбу. Может быть, они и некоторые другие, которые к нам приходят, изготовляют не простую бомбу с часовым механизмом, а атомную. Вырыв где-нибудь подземное укрытие…

Что значит «вырыв подземное укрытие»? Если они всерьез собираются изготовлять атомную бомбу, нужно подземное укрытие по меньшей мере величиной с теннисный корт, а разве без специальной техники его выроешь?

…Послушные, очаровательные ребята. Если считать эти их достоинства чем-то обыкновенным, то действительно самые обыкновенные ребята. И в своей борьбе, и в своей обычной, повседневной жизни они не выходят за рамки дозволенного, но, как знать, собираясь в своем кругу, они вполне могут тайком изготовлять атомную бомбу. Эти ребята держат меня в неведении. Я чувствую это, а потому не могу сказать им: а вдруг в один прекрасный день вы изготовите атомную бомбу, да еще меня в это дело впутаете!

Мы подошли к входу в здание — Мори нигде не было видно! У меня возникло ощущение, будто во мне разорвался снаряд! Вы подумаете, что я был во власти отчаяния, как и день назад, когда Мори, еще до превращения, потерялся на Токийском вокзале? Ничего подобного! Мне показалось, что внутри у меня образовалась пустота и заполнилась чем-то горячим. Ревность — вот что это было! Ревность к студентке, которая увела Мори неизвестно куда, к Мори, который отверг меня и предпочел постороннего человека!

— Что с тобой? Тебе как-то не по себе?

Под уличным фонарем будущая киносценаристка внимательно посмотрела на меня, превратившегося, и, поняв мое состояние, стала трогательно утешать, хотя сама еще не оправилась после пережитого потрясения.

Куда подевался Мори, не знаю; я думал, он где-то здесь ждет меня! Это уже не тот Мори, который потерялся вчера, а Мори превратившийся, Мори, который в противоположность мне повзрослел, став двадцативосьмилетним… Когда я в последний раз видел его в зале, он шел к выходу, поддерживая студентку…

Я не совсем понимаю, что все это означает, но, если Мори, как ты говоришь, двадцать восемь лет и если он ушел со студенткой, может быть, их забрала полиция? Если мы начнем спасать остальных ребят, несомненно, узнаем и о том, что случилось с Мори.

Нет, мне с тобой не по пути! Для тебя Мори — один из многих, а для меня Мори — единственный. Я сам займусь его поисками!

Для меня каждый из этих ребят единственный, — печально сказала Ооно, к ней вернулись практичность и находчивость общественной деятельницы. — Садись вон в то такси и поезжай. Нужно объехать все места, где может быть Мори. А я приступлю к спасению ребят и, если получу сведения о Мори, позвоню тебе домой в любое время, даже ночью.

Эмоционально я регрессировал, превратился почти в младенца. Хотя, бессмысленно отказавшись от предложения Ооно, я заявил, что буду искать Мори в одиночку, шоферу такси, повернувшемуся ко мне с бесстрастным видом, я назвал адрес своего дома.

— Вы газом не будете пользоваться? Слезоточивым. А то студенты-террористы, спасаясь от преследования, пользуются слезоточивым газом. У пассажиров потом щиплет глаза, и они ругаются.

Мне было неприятно слушать это, но я молчал. По возрасту я действительно превратился в студента, способного на самые безрассудные поступки, после потасовки на митинге вид у меня был плачевный. Но проучить водителя я не мог, так как под пиджаком железного ломика у меня не было, и мне не оставалось ничего другого, как сидеть тихо и помалкивать.

— Уж не больны ли вы? Не сопите так возмущенно, а то мне страшно, — поддразнивал меня шофер. Может быть, это он так шутил?

А мне сейчас, как тогда Ооно, было не до шуток. Мной овладели печальные мысли. Превращение произошло по моей собственной воле. Меня, ставшего после превращения восемнадцатилетним, отверг превратившийся Мори и убежал с неизвестной студенткой. Я хочу вернуться к тому, что было до превращения! Превращение — сон. Я хочу снова стать средних лет мужчиной, которому жена порезала щеку, а потом бросила]

…Я был погружен в эти мысли, когда вылезал из машины и у дверей доставал из кармана ключ. Я было стал вставлять ключ в замочную скважину, но на ее месте зияла дыра с неровными краями, такая огромная, что в нее мог бы войти чуть ли не кулак!

— Ого! — проворчал я, в страхе отступив от двери.

Некая революционная группа с помощью дрели и механического резца взломала дверь тайного укрытия вражеской группировки. Подобные сообщения можно встретить в газетах почти ежедневно. Где бы я мог спастись от неминуемой опасности в этом огромном ночном городе — совершенно не представляю себе. А ведь к тому же я должен был отыскать пропавшего Мори. Я стоял, не находя в себе силы переступить порог дома, застыв в нерешительности на дорожке, выложенной кирпичом; и вдруг в дыре, зиявшей вместо выломанного замка, мелькнул свет лампы, дверь открылась изнутри! Открылась передо мной, восемнадцатилетним, у которого от страха сердце подскочило к горлу. Представляете, в прихожей стоял Мори, страшно усталый Мори, у которого щеки и подбородок были покрыты щетиной, отросшей после превращения! Подобно тому как у меня все явственнее проступали черты восемнадцатилетнего мальчишки, так и Мори все больше становился похожим на зрелого мужчину.

Не говоря ни слова стоявшему передо мной спокойному, рассудительному Мори, я вошел в дом и закрыл за собой дверь, но не знал, как ее запереть, и растерялся. Ведь фанерная доска вокруг замочной скважины была вырезана вместе с замком. Но тут рядом с Мори, взиравшим на мою растерянную физиономию, появилась та самая студентка и стала ловко закреплять дверь. Она присела на корточки — ноги босые, несмотря на холод, ну точно собачонка, ха-ха, — протянула в дырку от замка веревку, намотанную на рукоятку ледоруба, конец ее привязала к дверной ручке, раз, другой — дверь была закреплена как следует. Будто мне впервые в жизни исполнилось восемнадцать лет, я, весь трепеща перед студенткой, которая игнорировала меня как юнца, хотя я, теперь всего года на два-три моложе ее, был потрясен тем, как ловко управлялась девчонка со всеми предметами, какую сноровку проявляла. Но откуда взялись в моем доме ледоруб и веревка? Наверно, принесла с собой девчонка, так наглядно продемонстрировавшая, что привыкла обращаться с ними. Хоть и с опозданием, но мой неопытный мозг восемнадцатилетнего разобрался в обстановке.

Сколько нужно храбрости, чтобы сломать ледорубом дверь! Ворваться в дом с помощью ледоруба, перебить сопротивляющихся, связать веревкой — такова, наверно, тактика группы, в которую входит эта девица? Значит, мой дом захвачен хорошо обученной профессиональной активисткой?

Не было другого выхода — дверь пришлось ломать. Ключ-то у вас, вы и теперь держите его в руке!

Мори молчал, доверив студентке ответить за него. Взрослый Мори полностью освободился от некоторых прежних странностей, вызванных необходимостью ни на минуту не забывать о том, что он должен как-то предохранять поврежденный череп, и теперь его облик наконец соответствовал тому, что было заложено генами. Моя жена бывшая жена, была угрюмой женщиной, небольшого роста, а ее брат — крупного телосложения, с большим открытым лицом, настоящий великан среди своих низкорослых соотечественников. Гены, казалось, перескочив через жену, бывшую жену, передались Мори. Кровь превратившегося Мори четко проявила это.

— Надеюсь, эта уважаемая девушка не будет возражать, если я войду, а, Мори? Все-таки этот дом и принадлежит вашему покорному слуге, — сказал я церемонно, но в моем голосе слышались визгливые нотки возмущения тем, как вел себя теперь уже взрослый человек, которого мое возвращение и не обрадовало, и не смутило.

Сдержанно улыбаясь, Мори посмотрел на меня с любопытством и, кажется, немного растерялся. Девушка, высунувшая из-за его спины голову, опять заговорила со мной. Буравя меня острым взглядом, оскалив передние зубы — не то чтобы некрасивые, но слишком большие, — она заявила:

— Что вы заладили, как мелкобуржуазный собственник: мой дом, мой дом. Оставьте эти ваши разговоры, лучше входите и поешьте. Мы признаем право детей на равных разговаривать с отцом, но все же…

Что все это значит? Ведь отец — я, а Мори — сын?! Правда, после превращения старший и младший поменялись местами. Но неужели сын занял место отца, и наоборот? Это нелогично, наконец просто нелепо! — хотел я крикнуть в ответ, но, не зная, поймет ли девушка наше превращение, решил не делать необдуманных заявлений. Ощущая боль во всем теле, я медленно наклонился, снял ботинки и вслед за Мори вошел в гостиную. Нападавшая на меня девушка, видимо, была не из тех, которые, не удовлетворившись победой, продолжают преследовать противника — она уже трудилась на кухне. Разумеется, это была та самая студентка, которая во время потасовки в зале вверила себя Мори. Сейчас на ней не было, как тогда, длинного джинсового платья. Она была в свитере и в скромной, но в то же время яркой, напоминавшей испанскую, юбке. Но когда она повернулась ко мне спиной, стыд заставил меня отвести глаза. Нижняя часть тела была совершенно голой, и лишь, как передник, прикрывало ее мое купальное полотенце — его-то я и принял за юбку. Каждое ее резкое движение, когда она, наклонившись, вынимала посуду из мойки, с того места, где я сидел, позволяло увидеть ее оголенный зад. Эмоции, теперь уже не имевшие ничего общего с возмущением, которое мгновенно улетучилось, кружили голову, заставляли колотиться сердце, я не мог заставить себя снова взглянуть в ее сторону. Мори сидел на своем обычном месте, где ребенком слушал музыку, — там, где она звучала лучше, чем во всех остальных местах комнаты, стараясь преодолеть скованность своего выросшего тела, но весь его вид говорил о том, что душа его никакой скованности не испытывает. Желая как-то вернуть утраченный отцовский авторитет, я посмотрел на него: мол, что это за развлечение такое? Холодная вода моего взгляда вернулась ко мне горячим паром — Мори проявлял независимость. До превращения Мори был чрезвычайно чуток к малейшим сигналам, не содержавшимся непосредственно в словах, — к тому, как я себя вел по отношению к нему, к моим интонациям.

— Жаль, что я не смогла оставить эту свинину на ночь вымачиваться, — оправдывалась студентка, внося поджаренную гречневую лапшу с кусками свинины, приготовленной, похоже, в духовке. Мори сказал, что вкуснее этой свинины он ничего в своей жизни не ел.

Говорил ли он когда-нибудь такое, даже после превращения? Неужели она вкуснее подрумяненной жареной свинины, которую я покупал, когда под Новый год ездил с ним в Иокогаму? — хотел я спросить его ехидно, но в эту минуту пустой желудок, пустой желудок, не подвластный контролю восемнадцатилетнего тела, заставил меня вперить взор в поставленную передо мной миску свинины с луком и овощами и желтоватой лапшой.

Я вас прошу впредь не называть меня «уважаемой девушкой», мне противен мужской шовинизм. Меня зовут Саёко. Договорились?.. Ну ладно, что вы будете пить? Воду? Пиво? Маленькие бутылки пива в холодильнике — ваши, так что не стесняйтесь, — и решен вопрос собственности, который так вас волнует.

Дайте пива, Саёко-сан, — попросил я, радуясь, что подобная услуга не будет рассматриваться ею как поощрение мужского шовинизма.

Саёко отнеслась к моей просьбе вполне нейтрально и, вставая, чтобы принести пива, завела левую руку за спину и придержала расходящиеся концы купального полотенца. Увидев это, я пришел в замешательство — неужели она почувствовала мой взгляд? Ха-ха.

Жареная лапша? О, это было вкусно! Нужно, конечно, сделать оговорку, оценивал еду голодный юноша. Я ел так, как любой восемнадцатилетний, — быстро выбрал все мясо, и тут чувствительная защитница прав женщин проявила на практике свою сноровку и добросердечие. Она принесла на кухонной доске всю оставшуюся свинину, зажаренную до янтарного блеска, и нарезала. Глядя на нее, я сделал еще одно открытие. До превращения, даже достигнув среднего возраста, я все еще считал, что тонкие длинные куски жареной свинины — это мышечные волокна, но оказалось, что это плечевая часть, нарезанная в форме гадальных палочек Человек учится в самое неожиданное время, правда? Ха-ха. Желая похвалить жареную лапшу, я, немного преувеличивая, как это свойственно восемнадцатилетним, ну и, конечно, слегка захмелев от выпитого пива, произнес, если вдуматься, полную бессмыслицу!

— Саёко-сан, наверно, вы и ваши товарищи, изучая идеи Мао Цзэдуна, одновременно проходите курс поджаривания свинины?

Словно собрав в своих глазах весь разлитый в комнате свет, она пронзила меня этим острым лучом. Но не раскрыла рта до тех пор, пока не собрала все силы, сконцентрировав владевший ею гнев. Она сдерживала себя, не давая пересохшим губам, прикрывающим поблескивающие крупные зубы, сразу же излить на меня переполнявшую ее злость. Почему свою злость она преодолевала внутренне? Может быть, откровенно презирала примитивного юнца, к тому же еще и моложе ее?

Я бы не стала на вашем месте дискриминировать тех, для кого приготовление жареной свинины — профессия. И нельзя проводить параллели между изучением идей Мао Цзэдуна. и китайской кухней. Кстати, какие вообще идеи Мао Цзэдуна вам известны?

Хм-хм. То, что мне известно, — это научные идеи Мао Цзэдуна. Опираясь на них, китайский народ создал атомную бомбу. Я тщательно изучал их документальный фильм о ядерных испытаниях, и у меня не создалось впечатления, что участники испытаний хоть сколько-нибудь заботились о мерах по предотвращению опасности радиоактивного облучения.

Вы уклоняетесь от предмета нашего спора. Хорошо, давайте поговорим о документальном фильме о ядерных испытаниях в Китае. Вы сопоставляли увиденное в кинофильме с медицинскими данными? Скорее всего, вы очень невнимательно смотрели кинофильм, демонстрировавшийся для иностранных журналистов, и не сравнивали его с тем, что происходило во время испытаний, проводившихся американскими исследователями в Неваде? Китайцы опираются на собственные силы, и они опередили всех настолько, что для них нет необходимости сравнивать себя с кем-либо. Слышали вы о китайцах, страдающих лучевой болезнью, видели вы их?

Но ведь в Китае существует контроль над средствами информации, Саёко-сан.

Только потому, что Китай не может не считать себя в состоянии войны с контрреволюцией, от кого бы она ни исходила — от стран Юга или Севера. Однако контроль над средствами информации не имеет никакого отношения к тому, есть в Китае пострадавшие от ядерных испытаний или нет их. Разве нельзя утверждать, что контроль существует, а пострадавших нет?

Хм-хм. Я молюсь о том, чтобы наш народ не пострадал от радиации в случае, если вашей группе или группировке ваших противников, которые, кажется, следуют мао-цзэдуновскому курсу опоры на собственные силы, удастся, разумеется собственными руками, создать атомную бомбу и провести ее испытание.

А нужно ли вообще испытание? Если истинно революционная группа получит ядерное оружие и объявит в Токио о том, что она располагает атомной бомбой, присовокупив научные данные и фотографии, одного этого будет достаточно, чтобы создалась революционная ситуация. И, поскольку такова основная задача революции, контрреволюционные бандитские организации стараются не допустить, чтобы мы первыми создали атомную бомбу. Исходя из того же принципа, революционная группа, придерживающаяся верного курса, должна получить в свои руки ядерное оружие до того, как власти создадут свое, верно?

Если речь идет просто о создании ядерного оружия, то, действительно, изготовить одну атомную бомбу вполне возможно при наличии достаточно крупной организации, в которую войдут ученые и специалисты. Но это будет лишь первым шагом в создании системы ядерного вооружения. Взять хотя бы проблему средствgt; доставки атомной бомбы — как она будет решаться? Той же революционной группой, придерживающейся верного курса?

Никакие средства доставки и не потребуются. Вполне достаточно в освобожденном районе Токио поместить атомную бомбу или хотя бы атомное устройство.

И, грозя взорвать ее, добиться нестабильной ситуации в Токио и его окрестностях, да? Народные массы Токио склоняют голову, и революционная группа без боя овладевает городом. Такой вариант устроил бы и нападающих: им тоже выгодней, чтобы освободительная армия, не предпринимая боевых действий, просто охраняла атомную бомбу. Хм-хм.

Для чего эти ваши «хм-хм»? Чтобы представить нас в невыгодном свете?.. Мол, смотрите сами, а мое дело сторона. Это отвратительно…

Не утверждайте, будто мне все равно! Просто я предсказываю — план осуществления революции с помощью ядерного оружия, какая бы группа ни вынашивала его, в конце концов приведет в тупик. Давным-давно я читал о том, какой была реакция на выступление по Би-би-си вдовы Рузвельта, в котором она говорила, что, по мнению большинства американских граждан, лучше уничтожить весь мир, чем позволить Америке стать красной. Я думаю, атомная бомба действительно создаст в Токио нестабильную ситуацию. Но не будет ли это вашим поражением, если массы домохозяек из новой группы «Голос лишенных голоса» во всеуслышание заявят: чем революция, лучше погибнуть от атомной бомбы? В таком случае вы не сможете использовать свое атомное устройство! Знайте, ядерная война не способна подавить войну народную!

При чем тут массы домохозяек? Вы до мозга костей заражены мужским шовинизмом — все желторотые юнцы таковы!

Что из этого вышло, если взглянуть объективно? Моя логика в конце концов заставила, наверно, студентку сдаться. Если вспомнить сражение с будущей киносценаристкой, получалось, что я одержал одну победу и потерпел одно поражение, так что в нынешней моей дискуссии с женщинами — ничья. Только вот третий — Мори, — не становясь явно ни на чью сторону в моем споре с Саёко, иронически сведя брови и улыбаясь, наблюдал со стороны за словопрением «молодежи». Неожиданно я повернулся к Мори, решив наконец излить на него переполнявшую меня агрессивность…

Ну как настроение, Мори? Хорошо позабавился с Саёко? Ты умиротворен и смотришь теперь на меня как на мальчишку? Еще в то время, когда я не мог выгнать жену — естественно, это было до превращения, — я думал о том дне, когда у тебя наступит половая зрелость, и предлагал жене все тебе объяснить. Но жена посмотрела на меня как на сумасшедшего. Ну что ж, теперь, после превращения, когда перед тобой встали половые проблемы, хорошо, что все уладилось само собой.

Даже ненормальный не ведет себя так, омерзительный мальчишка, — сказала девушка тоном, оскорбившим мои чувства восемнадцатилетнего. — Мори, скажи этому пьяному мальчишке, чтобы шел спать. Голодные, мы ждали его возвращения, и в благодарность за это он напился как свинья.

Я не мог забыть, как во время потасовки в зале взгляд Мори оттолкнул меня, и поэтому, нападая на него, не осмеливался посмотреть ему прямо в глаза, а, опустив голову, разглядывал свою чуть покрасневшую ладонь. И, будто на ней проступили огненные иероглифы, я прочел поступившее от Мори телепатическое сообщение: Если немедленно не отправишься спать и будешь продолжать напиваться, разрушишь свой организм и не сможешь выполнить миссию превратившегося, ясно? Это сообщение точно ударило меня по лбу, я вскочил, но пошатнулся и стукнулся головой о стену. Мори и студентка даже не засмеялись. Я вспомнил, что в то время, когда мне первый раз исполнилось восемнадцать лет, я и полстакана пива не мог выпить. Добравшись до кровати, я, не зажигая света, повалился на нее — простыня, в том месте, где лежала моя щека, затвердела от крови, пролитой мной до превращения, а сквозь штаны я ощутил влагу, сохранившуюся еще с тех пор, как Мори, до превращения, обмочил простыню. К этому времени я уже наполовину спал. Реальный мир, простиравшийся за стенами нашего дома, до самых мельчайших своих частей взаимосвязан, и лишь я и Мори, претерпев превращение, как физическое, так и духовное, оказались абсолютно не связанными между собой.

3

До сих пор я вел подробный рассказ, но неожиданно обнаружил, что сила моих слов весьма проблематична… Я говорю так потому, что почувствовал: мои слова, которыми я описывал Мори после превращения, бедны и плоски. Рассказывая, я испытывал грусть, желание плакать. Когда я говорил о Мори до превращения, со мной такого не случалось. Я с самого начала был твердо убежден, что дети, подобные нашим детям, достойны сочувствия хотя бы потому, что они умственно отсталые. Когда моя старушка мать засветила лампадку перед божеством Сукунахикона-но-микото, чтобы поведать о ненормальности Мори от рождения и его печальном будущем, ответ в предсказании был обнадеживающим.

Однако если мои слова о превращении Мори не смогут описать обыкновенного взрослого человека, то, как мне кажется, третьи лица, проявившие интерес к превращению, будут разочарованы. Неужели мне все еще не удалось понять подлинный характер Мори после превращения? До сих пор я много раз непринужденно говорил о себе, неопытном восемнадцатилетнем после превращения. Но на самом деле некоторые вещи не укладывались в моем сознании, потому что я действительно стал неопытным восемнадцатилетним мальчишкой и оказался неспособным понять всю притягательность Мори после превращения. Может быть, это была проблема способности одного человека коснуться души другого?

И тем не менее я буду продолжать рассказ. Потому что сам субъект моих рассказов после превращения живет, полный сил, в реальном мире. На следующее утро, а говоря точнее, после полудня, я проснулся на простыне, затвердевшей от моей крови и вонявшей высохшей мочой Мори, но, несмотря на то что накануне, во время потасовки, меня били, пинали ногами, валили на пол, а к тому же была еще и изнурительная забава с Ооно, я проснулся полный бодрости. Хотя мышцы у меня и болели, меня воодушевляла мысль, что все это скоро пройдет. Прекрасно, решил я, приоткрыв один глаз, нужно взорвать мой молодой организм. Подумайте только, сейчас из всех восемнадцатилетних на Земле мой восемнадцатилетний организм самый молодой. Ведь фактически я родился на двадцать лет раньше, чем обычный восемнадцатилетний, и следовательно, я восемнадцатилетний, родившийся, когда человечество не было таким постаревшим, как сейчас, ха-ха!

Вновь возродившимся указателем того, что мой проснувшийся организм полон бодрости, было утреннее возбуждение — не стоит подробно говорить об этом, чтобы не повторяться, ха-ха. Но не хотелось бы проходить и мимо биологически связанного с этим напряжения мочевого пузыря. Передо мной встала новая проблема. Что делать, если по дороге в уборную я вдруг наткнусь на девчонку? Вчера вечером я напился и злословил по поводу того, что она спала с Мори. Вдруг она неверно истолкует мое состояние? Неужели вы, отец, испытываете влечение к возлюбленной своего сына? Противный мальчишка! Вот что она, наверно, скажет мне. Или наоборот: неужели вы, сын, испытываете влечение к возлюбленной своего отца? Так тоже она может сказать. Но вывод будет один — противный мальчишка! Скорее всего. Но пузырь все раздувается, и уже нет времени страдать от возникшей проблемы. Я сполз с кровати и стал носиться по комнате.

И тут я увидел лежащую на спине мексиканскую фарфоровую лягушку с открытым ртом.

Я даже вскрикнул от удивления — она оказалась очень вместительной! Возможно, это был ночной горшок инков? Ха-ха.

Почувствовав облегчение, я стал размышлять о душевных силах, которые позволили бы мне держать Мори после превращения в своих руках, — я уже говорил об этом. Исчезли ли у меня, превратившегося в восемнадцатилетнего мальчишку, силы воздействия на чужую душу, которыми я обладал до превращения благодаря своему жизненному опыту? Терзаемый сомнениями, я свернулся калачиком на кровати. Если в результате превращения я утратил способность воздействовать на душу Мори, какой смысл будет тогда иметь для меня превращение? Разумеется, превращение нелогично, но именно благодаря своей нелогичности оно, видимо, и таит в себе возможность способствовать справедливому решению конфликтов между людьми.

…Брошенный всеми, я лежал одинокий и беспомощный, как вдруг мне явилось знамение. Пусть я чувствую себя ни на что не годным мальчишкой, но все равно не следует сомневаться в том, что превращение Мори во взрослого мужчину имеет смысл — таким было знамение. Даже в том, что имеет смысл превращение Мори, облеченного особой миссией! Не это ли телепатически передал мне Мори вчера ночью? И мое превращение нужно лишь для того, чтобы я присутствовал при выполнении им своей миссии. Тела и души всех людей на Земле —.- не более чем отражения, проецируемые с НЛО, и тем не менее из трех миллиардов пятисот миллионов этих отражений выбрано отражение одного Мори, на которого и возложена миссия, и, поскольку он стремится выполнить ее, я, тоже превратившийся, должен во имя этого, не ленясь, наблюдать происходящее, засвидетельствовать все, что увижу…

Думая обо всем этом, я неожиданно расплакался и, широко открыв рот, часто задышал, чтобы слезы не перешли в громкие рыдания… Вот что произошло — ничтожный восемнадцатилетний, лишенный опыта, необходимого, чтобы обладать силой, которая позволила бы ощущать душу другого человека, с помощью обильно лившихся слез пытался проникнуть в суть явлений. Продолжая лить слезы, я мечтал о том, чтобы спуститься вниз и поплакаться Мори. Мори, Мори (а поскольку произошло наше превращение — папочка Мори!), открой мне, в чем состоит твоя миссия! Ради чего ты превратился? Не хочешь поведать мне тайну возложенной на тебя миссии — не надо. Я лягу костьми, чтобы выполнить любой твой приказ. Мори, Мори, папочка Мори! Ты меня слышишь?

Стараясь унять припадок фанатизма и сентиментальности, я не мог усидеть на кровати. Подобное стремление к движению — по-французски это звучит «une force quiva» — толкало меня на необдуманные действия, я просто места себе не находил. Неужели, достигнув и впервые в жизни половой зрелости, я точно так же перебарывал себя? Я думаю, это была подготовка к предстоящим жизненным экзаменам. Может быть, в свои первые восемнадцать лет я как человек был совершеннее, чем во вторые? Значит, нынешний я ниже качеством? Ха-ха.

Кончилось все это тем, что я по привычке, оставшейся с тех пор, когда превращение еще не произошло, стремительно сбежал вниз — в гостиной Мори и студентка с грустными лицами просматривали разложенные на полу газеты.

— Читаете утренние выпуски? Думаю, в них еще не успели поместить сообщения о вчерашних событиях, — сказал я с видом знатока, нарушая их уединение.

— Вечерние! — отрезала девушка.

Мори, чисто выбритый, отчего он выглядел уверенно и в то же время привлекательно — его лицо было совсем не похоже, как мне вспоминается, на мое, и в зрелом возрасте напоминавшее детское, — без улыбки, даже, скорее, печально, протянул мне одну из газет. Следовало признать, что в отличие от студентки Мори проявил объективное беспристрастие. Чуть не закричав: «Покажи, покажи!» — я подбежал к Мори и Саёко.

4

Я увидел четыре разные газеты — хотя было уже далеко за полдень, для вечернего выпуска еще рано. Кроме того, мы получали всего лишь одну газету. Значит, не дожидаясь, пока ее принесут, они сходили в газетный киоск к железнодорожной станции. Мори и Саёко в соответствии со своим восприятием происходящего, переоценив происшедший вчера вечером инцидент, наверно, были убеждены, что все газеты будут полны им. Ха-ха, смешно!

Я предполагал, что можно рассчитывать лишь на небольшую заметку. Но не стал высмеивать серьезность, с какой они анализировали все сообщения — зачем им знать мое мнение? Сообщения были трех видов, и напечатаны они были очень убористо. Чтобы продемонстрировать характер этих статей, достаточно привести один из заголовков: МЕЖДОУСОБИЦА НА МИТИНГЕ ПРОТИВ СТРОИТЕЛЬСТВА АТОМНЫХ ЭЛЕКТРОСТАНЦИЙ. ВВОД ОТРЯДА МОТОРИЗОВАННОЙ ПОЛИЦИИ. Лишь в одной газете текст был взят в рамку, как специальное сообщение: МЕЖДОУСОБНАЯ БОРЬБА ВРАЖДУЮЩИХ ГРУПП; РУКОВОДСТВО ОБЕИХ СЕКТ ХРАНИТ МОЛЧАНИЕ; СПАСЕНИЕ АРЕСТОВАННЫХ. В чем причина вражды? Хотя в потасовке участвовало человек триста, в отличие от наблюдавшихся в последнее время междоусобиц между сектами не было убитых и тяжелораненых. Легко раненные и те появились, только когда моторизованный отряд полиции стал наводить порядок. Это утверждала в беседе с корреспондентом Ооно Сакурао, которая высмеивалась в статье как одна из тех, кто занялся спасением арестованных. Значит, она сразу же приступила к спасению ребят, неужели нисколько не отдохнула? — закричал я про себя срывающимся голосом влюбленного восемнадцатилетнего.

Тридцать пять человек, участвовавших в потасовке, были арестованы, но среди всех этих юношей и девушек, хранивших упорное молчание, не оказалось ни одного из тех, кто был внесен полицией в список активистов. Когда в прошлом случались междоусобицы, руководители и нападавших, и оборонявшихся немедленно выступали с заявлениями, на этот же раз они словно воды в рот набрали. Неужели это действительно была междоусобица враждующих революционных групп? Чем объяснить то, что в этой междоусобице ни те, ни другие не использовали своего обычного оружия — металлических ломиков и труб? Может быть, это была междоусобица, призванная, как это ни парадоксально, найти пути к объединению обеих группировок?.. А вот о Корпусе лососей ни в одной статье не было сказано ни слова.

В качестве представителей группы спасения на вопросы корреспондентов ответили лишь двое. Первая из них — Ооно — начала с критики мер по наведению порядка, принятых моторизованным отрядом полиции: мы, сказала она, проводили гражданский митинг, на который не оказывала непосредственного влияния какая-либо революционная группа, и целью его было отобрать ядерную энергию у властей и передать ее в руки народа. А те, кто пришел сорвать гражданский митинг, не только фашисты и хулиганы, но и прихвостни властей, обладающих ядерной мощью, со свойственной ей определенностью подвела она итог. Вторая беседа привлекла мое внимание в первую очередь благодаря тому, что собеседник корреспондента назвал себя Добровольным арбитром. Это, конечно, смахивало на оригинальничанье, но звучало выразительно: Добровольный арбитр. Корреспондент, чтобы у читателей тоже сложилось аналогичное впечатление, описал все его действия во время инцидента. Находясь снаружи, Добровольный арбитр, учуяв, что вспыхнула потасовка, сразу же попытался проникнуть в зал, но был отброшен полицией. Антиполиция, силы которой были рассеяны, тоже ничего не могла поделать, ха-ха. Тогда он стал ждать на улице развития событий и, когда вывели арестованных, протестовал против действий полиции настойчиво, но в то же время осторожно, опасаясь, что его самого схватят за попытку препятствовать официальным лицам исполнять свои обязанности. После того как большая полицейская машина с полицейскими и арестованными уехала, Добровольный арбитр сделал корреспонденту заявление. Добровольный арбитр говорил следующее: «На разогнанном только что митинге — и среди устроителей, и среди тех, кто проник на него и учинил потасовку, — есть молодые люди, так сказать, сегодняшнее издание молодых крестоносцев, которые голыми руками, не располагая реальной силой, пытаются оказывать противодействие возрастанию ядерной угрозы в мире. А вот их стремление уничтожить друг друга наносит страшный ущерб общему делу. Я хочу выступить арбитром в их споре».

Молодые крестоносцы? В таком случае по исторической аналогии их уничтожение предрешено, верно? — Я не мог удержаться, чтобы не пуститься в объяснения по старой привычке учить Мори, которая сохранилась у меня с прежних времен, когда еще не произошло нашего превращения.

Как можно утверждать, что существование молодых крестоносцев лишено всякого смысла? Ведь эти крестоносцы из сегодняшнего дня шагнут в завтрашний. Я, разумеется, против того, чтобы ставить в один ряд революционную группу и контрреволюционные бандитские организации. Но критиковать революционную группу — ее оценка, данная Добровольным арбитром, верна! — я считаю необходимым.

Ах, значит, вот это кто… тот самый мужчина, которому ты пожал руку, да, Мори? Чудак, который вчера выступал у зала, где проводился митинг, и не замолчал даже после того, как его несколько раз ткнули в сугроб!

Никакой он не чудак, этот Добровольный арбитр. Выводы, к которым он приходит, я отвергаю, но, думаю, с некоторыми его оценками нашей деятельности следует согласиться; выступления Добровольного арбитра я слышала уже раз десять. Я сделалась активным членом группы немногим более года назад, а слушать его выступления начала уже давно — еще когда просто так ходила на митинги, не будучи членом группы.

Где же тут логика, если ты выступаешь против выводов, как можно соглашаться с его оценкой вашей деятельности? Как мне представляется, точка зрения Добровольного арбитра состоит в следующем: обе ваши группы в своей деятельности выполняют роль молодых крестоносцев — осознав это, вы должны прекратить междоусобицу. Может быть, полная путаница в твоей голове и привела тебя в группу? Ха-ха.

Как вы можете говорить о моей группе, если ничего о ней не знаете? Вчера вы впервые несколько минут слушали выступление Добровольного арбитра — вот и все. Хотя Мори и пожал ему руку. Вы должны сейчас заняться самокритикой: «Не делай заявлений без проверки».

Мао Цзэдун!

Это каждому известно. Правда, Мори? Говоря, что с некоторыми положениями Добровольного арбитра в оценке нашей деятельности можно согласиться, я исхожу из опыта. Хотя в теории Мао Цзэдуна мне не все понятно, его мысли воодушевили меня на то, чтобы стать членом революционной группы.

Молодые крестоносцы, и ты — одна из них!

…Если человек на что-то решился, внешнее воздействие существенно поколебать его решение не может. Человек — система закрытая.

Это структурализм, вернее, лжеструктурализм!

…Я уверена, что неверные выводы того человека проистекают из убеждения, что нападки одной группировки на другую лишены всякого смысла. Однако для тех, кто активно работает в истинно революционной группе, весьма важны их собственные решения, поскольку человек — система закрытая. Любому человеку вначале трудно разобраться в теории и анализе существующего положения, и поэтому он не сразу начинает активную деятельность. Добровольный арбитр неверно толкует сущность борьбы с контрреволюцией, во времена междоусобиц, но говорит: преодолевайте расхождения, ибо их причина — заблуждения. В своих выступлениях он приводит цитаты из классики: «Даже Хонэн[16] не все проясняет».

— Это Синран![17]

— …Мори, почему этот мальчишка все время суетится? Добровольный арбитр еще говорил: «Если, не веруя, окропиться святой водой и прослушать мессу, превратишься не в верующего, а в глупца». Правда, эта мысль отдает законченной реакционностью.

— Паскаль!

— Этот мальчишка суетится как одержимый. Что он хочет сказать в конце концов? А, Мори? Добровольный арбитр привел эту цитату, чтобы показать смысл нашей деятельности, устремленной вперед. Если это помогает достичь истины, то можно слепо верить вождю. Пусть красные охранники ничего и не понимали, но верили и шли правильным курсом Мао, значит, все было в порядке, правильно? Для истории лучше действовать с верой, чем быть аполитичным.

— Это уже какой-то диалектический Паскаль!

— Вздор! — не сдержавшись, закричала студентка, а потом, снова став по-девичьи кроткой, заявила — Послушай, Мори, я думаю, ты действительно веришь в свои слова, в слова о превращении, и я тоже действительно в это верю. Ты же с самого начала говорил: Если космической воли — неважно, в каком виде она проявляется, — не существует, зачем бы мы тогда превратились?..

Ее слова прозвучали как гром среди ясного неба. Слова Мори, произнесенные устами студентки, потрясли тело и душу злившегося и дерзившего восемнадцатилетнего мальчишки. Они были созвучны оставшимся в его памяти словам Ооно. О, какая жалость! Почему это случилось? О, какая жалость! Почему это случилось? Оказывается, пока я тратил время на грустные размышления о нашем с Мори превращении, лил печальные слезы, предавался унынию, полагая, что мне явилось знамение, злился и дерзил, Мори, превратившийся, так же как и я, попусту растрачивал свои физические и духовные силы лишь на то, чтобы развлекаться со студенткой. Он тоже все время пребывал в глубокой задумчивости, испытывал душевные муки — впервые познавая женщину, он рассказал ей о превращении. Может быть, то, что он неожиданно утратил ощущение прочности и незыблемости, свойственное сумеречному сознанию неполноценного ребенка, и приобрел вдруг способность мыслить и высказывать свои мысли, и ввергло его в пучину горькой задумчивости?

Выходит, что эти слова, пронзившие, точно электрический разряд, мозг двадцативосьмилетнего Мори, погруженного в свои мысли, испытавшего душевные муки, превратившегося Мори, и слова Ооно, вызывающие ответную нежность, эмоциональный подъем, гармонически сочетаются. Выходит, что я, оказавшийся способным услышать обоих, как человек, который, повинуясь превратившемуся Мори, выполняет возложенную на него миссию, именно сейчас получил сигнал от космической воли?

Если космической воли — не важно, в каком виде она проявляется, — не существует, зачем бы мы тогда превратились? О, какая жалость? Почему это случилось? О, какая жалость! Почему это случилось?

— Все, кончаем бесплодную дискуссию и переходим к делу! Но сначала поедим. Ты же сам говорил, Мори, что если превращение было призвано сделать из тебя пинчраннера для тех, кто не способен бежать, не знает, что необходимо бежать, то нужно немедленно начать бег. Так давай же начнем бег. Я хочу, чтобы ты взял меня с собой и мы включились в спасение ребят. Мы обязаны восполнить то, что упустили вчера и сегодня!

Я отчетливо услыхал подбадривающие меня крики ЛИ… ЛИ… ЛИ… Эти раздававшиеся во мне крики пробуждали в моем теле и душе страстное желание бежать вперед, но вместе с тем пробуждали страх, и это в свою очередь вновь вызывало жажду бежать вперед, преодолевая страх, неразрывно связывая меня с движением, начавшимся в теле и душе превратившегося Мори. Сколько раз до превращения я рассказывал Мори об испытаниях, выпадающих на долю пинчраннера! Наверно, мои рассказы подсознательно сделались основой его существования. Это проявилось у Мори после превращения!


Студентка, точно приступая к первому этапу спасения, стремительно направилась на кухню, а Мори и я молча ждали еду, прислушиваясь к раздающимся в наших телах и душах крикам воодушевления и угрозы:

ЛИ… ЛИ… ЛИ… ЛИ… ЛИ… ЛИ… ЛИ… ЛИ… ЛИ… ЛИ… ЛИ… ЛИ… ЛИ…

5

Возникла проблема денег. Нашу с Мори жизнь после превращения мы направили, как нам казалось, по верному пути, но, сколь бы странной, сколь бы переменчивой ни была наша жизнь, она неизбежно влекла за собой проблему денег… Говоря так, я хочу предварить слова, с которыми вы собираетесь обратиться ко мне. Превращение? Прекрасно, какой бы странной выдумкой, какой бы сумасшедшей мечтой это ни было, но, поскольку я утверждаю, что именно оно есть единственная реальность, которую я пережил, переживаю и, видимо, буду переживать, пусть это слово будет записано. Но все же как быть с деньгами? Превращение произошло, однако жить, питаясь туманом, невозможно. Как бытье деньгами? — не понимая существа этого вопроса, невозможно правдиво рассказать о том, что представляла собой наша жизнь.

Поэтому главное место в моем рассказе будет занимать проблема денег. Случай, поставивший меня перед этой проблемой, как это ни прискорбно, произошел не по моей вине, виновником был высокий мужчина в полевой форме американской армии! Мори и Саёко отправились спасать своих товарищей, и, когда они уходили, я спросил у студентки, нападала или оборонялась вчера их группа, но та пропустила мой вопрос мимо ушей. Может быть, она почувствовала, что с помощью такого вопроса я пытаюсь доказать сходство ее группы с другими? И я, восемнадцатилетний слабак, не осмелившийся больше преследовать девушку своими вопросами, остался дома, сознавая унизительность своего положения и надеясь на звонок от будущей киносценаристки. Студентка, видимо, направлялась в штаб-квартиру своей революционной группы или в какое-то другое место, связанное с ней, и я не мог надеяться на то, что она возьмет меня с собой.

Оставшись один, я стал прикидывать, не удастся ли мне починить входную дверь, которую студентка сломала ледорубом. Когда Мори со студенткой ушли, мной, как всяким восемнадцатилетним мальчишкой, овладел страх — что теперь со мной будет; я боялся, что стану жертвой «ошибочной бомбардировки», и молодчики из группировки, враждебной революционной группе Саёко, смогут беспрепятственно проникнуть в дом через незапертую прихожую! Еще в те времена, когда я работал на атомной электростанции, у меня были золотые руки. Вынув из книжного шкафа несколько пустых полок, я сколотил их вместе, так как они были слишком тонкими, и отпилил кусок по размеру дыры, проделанной в двери. Потом стал приделывать к доске висячий замок, который был у нас в доме, — не знаю, для какой надобности я его когда-то купил.

Вдруг у меня за спиной раздался мужской голос:

— Эй!

«Ошибочная бомбардировка?!» — подумал я с ужасом. Стоя на коленях спиной к улице и прижав к полу доску — мог ли я в таком положении помышлять об обороне? Посетитель тоже, поскольку у меня под рукой были пила и долото, окликнул меня опасливо, не переступая порога. И все-таки, что это еще за «эй!»? Я взял себя в руки, поднялся, прихватив долото, и повернулся к высокому мужчине в военной форме, испещренной маскировочными зелеными пятнами. Он был коротко стрижен, с унылым выражением лица. Видимо, это он и кричал «эй!». Буравившие меня узкие, налитые кровью глаза были точь-в-точь как у моей жены, бывшей жены, — ко мне явился один из ее многочисленных братьев. Поняв это, я испытал новый прилив растерянности и замешательства, даже^мурашки по спине побежали. Но и у посетителя секундой позже в узких слезящихся глазах тоже появились растерянность и замешательство.

— Ты кто такой? Тот…

Все в порядке, я превратился — эта мысль сразу же освободила меня от растерянности и замешательства. Я успокоился — неплохо он получил за свое «эй!».

Все нормально! Я племянник того сумасшедшего, отравленного плутонием.

…Ну что ж, дядя дома?

Он действительно ненормальный, и жена ему порезала щеку, вот он и прятался где-то. Я сторожу дом.

Что же делать?! Когда он обещал вернуться?.. Неужели и больного ребенка с собой взял?

— На первый вопрос отвечу — не знаю! На второй — да!

Что же мне делать, что же мне делать?! — задумчиво повторял высокий мужчина в военной форме, с мрачным выражением лица, на котором печаль была смешана с жестокостью, — да, с таким встретиться один на один не особенно приятно. Несколько смущенно, что совсем не вязалось с его тяжелым дыханием, он заговорил просительным тоном:

Послушай. Ты не знаешь, где лежит дядина личная печатка? Я пришел взять ее по поручению твоей тети. Я ее родной брат. Если бы дядя был дома, он бы, конечно, отдал мне ее. Уходя, тетя взяла с собой чековую книжку. А печатки перепутала. Может, поищешь?

Выходит, вы надели военную форму и пришли сюда, чтобы вырвать печатку из рук отравленного плутонием ненормального, если бы он оказался дома?

Что? — взорвался шурин, бывший шурин. Однако этот крупного телосложения человек сравнительно легко справился со вспышкой гнева. Кроме того, он был преисполнен желания выполнить поручение старшей сестры, к которой питал большое уважение. Этот тип служил в рекламной фирме, занимался торговой рекламой и был в приятельских отношениях с тем самым режиссером. Видимо, посовещавшись втроем, они направили сюда его, потому-то он и чувствовал ответственность за порученное дело. — Затевать ссору я не собираюсь. Коль скоро тебе поручено охранять дом, значит, ты, наверно, знаешь, что дядя и тетя разъехались. И следовательно, дядя обязан обеспечить тетю средствами к существованию — таков закон.

У дяди разрезана щека, впредь он будет сам воспитывать своего больного сына, так что нужно еще подождать, что скажет суд во время бракоразводного процесса. К тому же, насколько мне известно, тетя уехала из дому вместе с режиссером в темных очках. Наверно, и вы об этом слышали? Одну щеку дяде разрезала тетя, по другой щеке ему съездил режиссер. Может быть, он — чуждый непротивлению христианин атакующего плана?

— Что?.. Интересные вещи ты говоришь, однако. Ну ладно, закончим на этом разговор, найди и принеси печатку. Между дядей и тетей на этот счет существует полная договоренность. И дяде будет гораздо приятнее передать печатку через меня, нежели вынуждать приехать за ней тетю.

Конечно, приятнее, чем дрожать от страха, что она и другую щеку ему раскроит!.. Но если у нее в руках окажется чековая книжка и печатка, на какие деньги он будет содержать больного сына? Ведь пособие от атомной электростанции выплачивается через банк.

Тебе известны даже такие подробности? Значит, ты наверняка знаешь, где печатка? Принеси сейчас же. Сам подумай, на что будет жить тетя, если ты не принесешь ее.

Конечно, я же не ребенок, — рассмеялся я.

Меня тоже не ребенок прислал!.. Если я расскажу обо всем его товарищам по движению или корреспонденту какой-нибудь газеты, он не только печатку — что угодно отдаст. Тем более что о вчерашней междоусобной стычке уже написано в газетах. И по телевизору передавали со ссылкой на Могущественного господина А. Ну как?

Ого! — растерялся я на секунду.

Пятясь шаг за шагом, я отступил в дом, потом вернулся назад — в моей правой руке все еще было зажато долото, левой протянул мужчине личную печатку. Люди, находящиеся под влиянием моей жены, бывшей жены, имеют, кажется, дурную привычку: нападать на любого, кто стоит у них на пути, — необходимо быть внимательным, предостерег я себя.

Я скажу дяде, что вы силой отняли у меня его печатку.

Твое дело, говори что хочешь. Эй! Мальчишка насмехается над взрослым человеком — где это видано? Ты это брось!

…Не прошло и двадцати минут, как раздался телефонный звонок, я снял трубку — не поздоровавшись, будущая киносценаристка вылила мне на голову ушат холодной воды.

— В штаб спасения арестованных поступил анонимный телефонный звонок о том, что вы передали Могущественному господину А. информацию, связанную с ядерными делами. И вчера, переодевшись, проникли в зал, отчего, возможно, и произошла потасовка. Уже давно ходили слухи, что контрреволюционное хулиганье, совершившее вчерашнее нападение, получает деньги От Могущественного господина А… Вы хотите, чтобы вас считали человеком, передавшим информацию Могущественному господину А.?

— Только что я имел дело с братом жены, или, может быть, лучше сказать, бывшей жены, в общем, с братом этой женщины, который пришел, чтобы взять у меня печатку. Он намекал на то же самое, и, когда печатка оказалась в его руках, он решил оклеветать меня — это я вполне допускаю.

— Значит, вы хотите сказать, что не связаны с Могущественным господином А.? Или, может быть, все же связаны?.. Через три часа я буду в том отеле. Прежде всего нам нужно обсудить этот вопрос вдвоем! Сидеть дома, ничего не предпринимая, для вас сейчас небезопасно.

Я тут же решил принять ее предложение. Она сказала «в том отеле» — это был тот самый отель, в котором я до превращения так неудачно переспал с будущей киносценаристкой. Размышляя об угрозе шурина, бывшего шурина, и сопоставляя ее с информацией Ооно, я вновь приступил к починке замка на входной двери, но шурупы выпадали из моих взмокших пальцев. Обобранный до нитки восемнадцатилетний мальчишка, которого на каждом шагу подстерегают опасности, — мне ничего не оставалось, как, пошатываясь, выйти на улицу, уже не рассчитывая на помощь взрослого, здорового Мори! «Ошибочная бомбардировка» теперь мне не угрожает — я стал мишенью настоящей бомбардировки!