"Что происходит с Россией? Куда нас ведут? Куда нас приведут?" - читать интересную книгу автора (Кара-Мурза Сергей Георгиевич)

Часть вторая. Как это делается?

— Но как же удалось убедить людей "сломать свою цивилизацию"? Ведь нешуточное дело.

— Россия уже в начале века показала свою хрупкость, даже беззащитность перед интеллигенцией. А реформаторы применили теорию революции Антонио Грамши. Суть ее — разрушение культурного ядра общества силами интеллигенции. Если эта "молекулярная агрессия" в сознание удается, изменить политические и социальные структуры нетрудно. Надо только отключить от здравого смысла. Недаром, кстати, трудам Грамши в США посвящается масса диссертаций. Его теория "молекулярной агрессии" в сознание — основа рекламы. Задачи-то похожи: убедить граждан России разрушить экономику своей страны (ибо в США лучше) — или убедить человека выбросить исправный холодильник, залезть в долги и купить новый другого дизайна.

— В чем же заключалось это культурное ядро?

— Суть его, пережившая и большевиков-модернизаторов, и духовную коррупцию брежневского режима, была в том соединении рациональности (ума) и единой этики (сердца), которое наблюдается у человека традиционного общества, обладающего религиозным органом — способностью видеть священный смысл в том, что "человеку экономическому" кажется обыденным.

— И в этом Россия отличается от Запада?

— Да, современное общество Запада вытравило этот "орган" в ходе Реформации и череды революций. Но этого не произошло в России. Став поверхностно атеистическим, население СССР в подавляющем большинстве своем продолжало ощущать глубокий смысл явлений бытия и испытывать влияние авторитета священных символов — Родины, Государства, Армии. Пресса зря убеждала, что культурные устои русского народа были заменены марксизмом. И русские, и западные философы первой половины века показали, что марксизм был лишь "скорлупой". Ортега-и-Гассет пишет в 1930 г.: "Москва прикрывается тонкой пленкой европейских идей — марксизмом, созданным в Европе применительно к европейским делам и проблемам. Под этой пленкой — народ, который отличается от Европы не только этнически, но, что еще важнее, по возрасту; народ еще не перебродивший, молодой. Россия настолько же марксистская, насколько германцы Священной Римской империи были римлянами".

— Это все тонкие материи. А как конкретно размывалось это "культурное ядро"?

— Была запущена целая серия мифов. Вот пример: "Необходимо ликвидировать план и приватизировать заводы, ибо государство не может содержать убыточные предприятия, из-за них огромный дефицит бюджета". Реальность же такова: за весь 1990 г. убытки нерентабельных заводов СССР составили всего 2,5 млрд. руб! В I полугодии 1991 г. в промышленности, строительстве, транспорте и коммунальном хозяйстве все убытки составили 5,5 млрд руб. А дефицит бюджета в 1991 г. составил около 1000 млрд руб.

— Так что, все у нас было в порядке?

— Да не о том речь. Я не говорю, что экономика СССР была устроена хорошо или что надо вернуться к прежней системе. Это и невозможно, и не нужно. Сами принципы планирования на определенном этапе сложности экономики исчерпали себя и стали тормозом. Многие функции частные и кооперативные структуры в принципе выполняют гораздо лучше. Устранение разнообразия вообще — путь к смерти системы. Перемены были необходимы, но мы могли и должны были реформировать экономику на собственном фундаменте, а не взрывать его. Когда-то историки определят, из каких соображений номенклатура решила этот фундамент взорвать. Сегодня мы еще можем переломить ход событий и даже использовать разрушения и травмы для обновления страны. Но если кровавое колесо покатится по России, вновь переживем и 1919 год, и Сталина.

— Но не в одной же промышленности дело — все прогнило.

— Идеологическая обработка шла по всему фронту. Вот, убедили, что у нас очень плохое здравоохранение. И ведь ни один писака не сказал то, что был обязан при этом сказать: в США 35 млн. человек вообще не имеют доступа ни к какой медицинской помощи. То есть, даже если бы мы по волшебству стали столь же богаты, как США, и тогда масса людей была бы выброшена из нормальной жизни. Ведь отлучение от врача — колоссальный удар. Но так богаты, как США, мы при Гайдаре не станем. Да и убожество нашей медицины — миф. При тех средствах, которыми она располагала, она берегла наше здоровье несравненно лучше, чем это смогла бы сделать западная медицина. Да что теперь об этом говорить! В 1988 г. было введено в действие 43,3 тыс. больничных коек, а в 1992 — 8,1 тыс. И главное, что какие-то невидимые плановые органы предвидят наше вымирание: если до реформы за год вводилось около 3 тыс. мест в роддомах, то в 1992 г. — 47 мест. Сорок семь!

— Ну, и что страшного? У нас теперь будет платная медицина. А если ты такой лодырь, что заработать себе на операцию не можешь, то и освободи место на земле более работящему. Естественный отбор.

— Давайте дарвинизм пока не приплетать. Лучше снимите розовые очки. Демонтаж советской системы вовсе не ведет к возникновению иной. Что за странная уверенность овладела нашими демократами: стоит, мол, разрушить что-то советское, плохое, как само собой на этом месте возникнет хорошее. Да ликвидация советской системы неизбежно сопровождается подрывом и тех "рыночных" структур, которые на ней росли. В 1988 г. у нас на человека в среднем оказывалось платных медицинских услуг на 2 рубля. А в 1992 году — на 36 руб. А цены возросли минимум в сто раз. Значит, рынок услуг сократился в 8-10 раз. И так везде.

— Ну, это пока мы временно обеднели. Зато разбогатеем — все будем у профессоров лечиться. Вернемся к разговору. Чем же еще, по-вашему, нас "в соблазн ввели"?

— Да, пожалуй, ни одной стороны жизни нет, где бы нам какую-нибудь разрушительную идею не подсунули. Вот, нас убеждали и академики, и поэты, что наша экономика абсурдна, ибо производит тракторов больше, чем в США, а нам надо в 3-4 раза меньше. А что на деле? У нас нагрузка на один трактор 94 га пашни (это по статистике, реально треть тракторов уже не ходит), а в Западной Европе 11. И что же мы видим сегодня? Производство тракторов быстро свертывается, а по цене они становятся российскому селу недоступны. Ведь с 1985 по 1992 год выпуск тракторов в России упал в 2 раза, а зерноуборочных комбайнов в 3 раза. А 1993 год уже столь катастрофичен, что даже цифр не приводится. В сентябре в докладе правительства сказано только: "На предприятиях машиностроительного комплекса в 1993 г., как и в 1992 г., продолжается спад производства. Наибольшее снижение производства имеет место в тракторном и сельскохозяйственном машиностроении". Но я не о спаде хочу сказать, а о том, что ему предшествовало промывание мозгов: "Нам тракторов столько не надо!".

— Так, может, это и хорошо? Говорят, трактор только землю уминает, а главное, чтобы она плодородие не теряла.

— Вперед, к сохе! Не удивлюсь, если демократы скоро будут ходить на демонстрации с такими лозунгами. А насчет плодородия почвы, то всякие работы по его повышению прекращены. С большим трудом в СССР создали мощную промышленность удобрений — сегодня она свернута наполовину, никому не известное количество отправляется за рубеж. В результате в 1992 г. в России на 1 га посевов было внесено с удобрениями всего 43 кг питательных веществ (да 30 кг с навозом), а вынос с урожаем составил 126 кг/га. Такой дефицит — это быстрая деградация российской нивы, и никакой демократией дело не поправить. В 1993 г., по оценкам, внесено 33 кг туков. А в 1987 г. на 1 га вносилось 122 кг! Вот так "возвращение в цивилизацию", о котором мечтал Черниченко с его ссылками на Голландию (там в 1987 году удобрений вносилоь 800 кг/га).

— Давайте не будем о навозе — тут целые империи рушатся. Как же это удалось достигнуть?

— Объектом атаки стало национальное самосознание русского народа, который был системообразующим ядром СССР. Эти атаки велись всеми "родами оружия". Мощный удар по был нанесен уже Декларациями о суверенитете. Пpинятие Деклараций и означало ликвидацию СССР. По своей "технологии" это был типичный "бархатный" переворот, причем даже большинство депутатов, не говоря уже о населении, не поняли, какой документ они приняли. Был декларирован раздел ранее общенародного достояния, единого ресурсного, экономического и интеллектуального целого. Это не отвечало ни праву, ни морали, ни здравому смыслу. Быстро возникли острые конфликты в связи с дележом. "Суверенизация" вела к созданию множества "Кувейтов" и внезапно обедневших соседних регионов — "Ираков" (из которого Кувейт был выделен умными "западными друзьями").

Союз с русским народом обеспечил выживание множества народов — несмотря на неизбежные трения и обиды. Декларации означали отказ от такого союза и от будущей общей судьбы. Быть может, таджикские демократы и не предполагали, что это означает в реальности — но их советники знали прекрасно. Что произошло, когда скрепляющие СССР "стержни" были внезапно выдернуты, а гарнизоны стали, соблюдая нейтралитет, безучастно взирать на уничтожение детей и стариков? Целые области оказались выброшенными из цивилизации и поставлены на грань уничтожения. Дом, реально еще не разделенный, загорелся.

Сейчас реформаторы разыгрывают удивление, мол, как это все взорвалось? Говорят: СССР рухнул под грузом межнациональных противоречий. Они всему причина, а перестройка лишь освободила их из под гнета режима, и это хорошо! По этой логике, дом сгорает потому, что деревянный, а не потому, что какой-то негодяй плеснул керосина и подпалил. Поджигатель, мол, лишь освободил свойство дерева гореть. Демократия "раскрепостила" прежде всего именно поджигателей. Они провели серию пробных акций и поняли, что поджог разрешен, поскольку полезен для разрушения империи. В итоге кропотливых усилий (а не потому, что дом был деревянный) мы имеем разрушенную страну с разгорающимся во всех углах пламенем межнациональных войн, потоки беженцев и скольжение к целому букету диктатур.

Сопоставьте потери с самым большим гипотетическим выигрышем (кроме появления слоя миллионеров в этом выигрыше трудно даже что-нибудь назвать) и представьте, что это у ваших родных содрали кожу. Каждое ваше проклятье по адресу ненавистной "советской империи" приближало вашу семью или семью вашего неизвестного соотечественника к этой грани.

— Опять нагнетаете? Никто этого специально не желал. Но ведь как-то раскачать империю надо было. Зато теперь русский народ идет к духовному возрождению.

— Через тернии к звездам? А мне видится целенаправленный подрыв духовных основ именно русского народа. Сейчас становится яснее то, что лишь поражало пять лет назад — то, как заставляли тележурналисты детей говорить гадости о своих учителях или как ставился под сомнение полет Юрия Гагарина. Равнодушны были эти журналисты и к бедам школы, и не сомневались они в полете русского космонавта — все это были элементы разработанной психологами программы по разрушению тех символов и образов, которые скрепляли всю ткань национального самосознания. А ткань эта — целостная система, строение которой нам неизвестно. И достаточно бывает выбить из нее один скрепляющий узел, как вся она может рассыпаться.

— Конечно, науськивать детей на учителей нехорошо. Но ведь надо же "выдавливать раба по капле". Из стариков ничего не выдавишь — взялись за детей. Но это все же мелочь.

— А как телевидение внедряет в подсознание мысль, что русские — недочеловеки, что их кровь по своей ценности ни в какое сравнение не идет с кровью цивилизованного человека. За одни сутки в Бендерах убили триста человек, отстаивающих свое право жить с Россией. Но двум немецким заложникам в Ливане российское телевидение посвятило в десять раз больше эфирного времени, чем этому "инциденту". И не из садизма дали непосредственно после показа растерзанных трупов детей и женщин рекламу "салон-шампуня и кондиционера Видаль Саcун в одном флаконе"! Ведь этим русскому человеку было сказано: если надо будет, всех вас так уничтожим — и мир не поморщится.

— Да ведь таких вещей с русскими больше не делают. А историческую память поощряют — храмы ремонтируют.

— Храм у человека в душе. А для русской души дороги образы двух отечественных войн. Оба они целенаправленно подтачиваются. К чему вся кампания по дискредитации маршала Жукова, канонизированного в народном сознании (а ведь уже мазнули и по Кутузову с Суворовым)? Идут попытки разрушения самого образа Великой отечественной — Е.Евтушенко назвал ее "столкновения двух мусорных ветров", а В.Некрасов в присланных из Иерусалима заметках заявил, что "наше дело было неправое". И уже буквально нашептывают, будто Россия напала и на наполеоновскую Францию, и на гитлеровскую Германию (как уже уверены в этом студенты США). А пока что все большая часть демократов сожалеет, что зря мы разозлили цивилизованных немцев своим сопротивлением.

— Да вы клевещете на демократию!

— Ну что вы, демократия, как жена Цезаря, вне подозрений. А вот любимый анекдот демократов: подходит ветеран-инвалид к пивному ларьку (дело было в начале перестройки, и пиво еще было инвалиду по карману). Спрашивает у ожидающих: какое пиво завезли? А ему в ответ: "Ты, дед, хорошо на фронте воевал?". "Хорошо," — говорит и показывает медали. "Ну и дурак! Если бы похуже воевал, сейчас бы мы баварское пили".

— Ну разве это не остроумно? И потом, какое это имеет отношение к слому цивилизации? Ну, сочинил кто-то анекдот. Мы со смехом изживаем из памяти войну. И немцы нам подают пример — зла не помнят, прислали нашим ветеранам гуманитарную помощь. И как аккуратно все упаковали.

— Давайте о немецкой аккуратности не будем. Поговорим об аккуратности наших "цивилизаторов". Что речь шла о сознательном разрушении "культурного ядра", показывает выбор объектов. Почему, например, такая атака была предпринята именно против образа Зои Космодемьянской (а, например, не Александра Матросова)? Зоя должна была стать жертвой наших идеологов потому, что она погибла, не успев ничего совершить как боец и не имея в момент смерти даже этого утешения. Она стала мученицей, а именно мучеников, а не успешных героев, склонно выбирать народное сознание для стихийной канонизации в качестве святого образа. Возник священный символ, вошедший в национальное сознание. Идеологи знали, что разрушают.

— У вас получается, что человек только и имеет подсознание — все образы да символы. Мы же все-таки "мыслящий тростник".

— Вот в этом все больше приходится усомниться. Ведь чем абсурднее и афористичнее были лозунги и аргументы идеологов, тем легче в них верили. Вспомним красочную метафору радикальных рыночников: "нельзя быть немножко беременной". Мол, надо полностью разрушить плановую систему и перейти к стихии рынка. Но ведь никакого подобия между беременностью и экономикой нет. Более того, реальная экономика и не признает "или — или", она, если хотите, по определению "немножко беременна" многими хозяйственными укладами.

И подготовленная таким образом публика спокойно воспринимает даже в августе 1992 г. уверения Ельцина, что с осени "начнется наполнение потребительского рынка товарами". Хотя всем известно, каков спад производства и насколько меньше товаров (на 40 проц.) поступает в розничную сеть в 1992 г. (после того как этот показатель уже в 1991 г. упал вдвое по сравнению с застойным временем). О каком наполнении может идти речь, если товарооборот резко упал. Не без иронии говорит Гайдар о стабилизации рынка — это стабилизация паралитика, а рынок должен быть системой динамичной. А ключевое слово перестройки дефицит! Оно означает нехватку — и все его вроде бы так и понимают. И в то же время демократ уверен, что во времена Брежнева "мы задыхались от дефицита", а сегодня никакого дефицита нет. Но пусть бы он объяснил "тупому совку", как может образоваться изобилие при катастрофическом спаде производства и массовом вывозе товаров. Ведь это — шизофренизация сознания. И она стала важным инструментом слома нашей цивилизации.

— Вы все говорите о разрушении, о расщеплении. Представляете демократов прямо некрофилами какими-то. Ведь есть у них и великие идеи. И не только разрушают они культурное ядро, но и "замещают" какие-то его заржавевшие части на новые.

— Вы правы, я, наверное, перегибаю палку, а этого мне вовсе не хочется. Но надо заметить, что тот пафос и даже элегантность, которые были присущи демократам ранней перестроечной поры, куда-то подевались. Вспомните, какие были страстные песни, какой был рок — хотя бы "Наутилус Помпилиус". А сегодня — "эстетика безобразного", адвокат Макаров. Телевидение бравирует культурной патологией. Я думаю, это от ощущения полной философской несостоятельности всего их проекта. Им сегодня нечего спеть и сказать. Сегодня их творческое кредо — Хазанов.

— Но ведь идеи свободы и демократии — это не хвост собачий. Или вы против русской соборности их ни во что не ставите?

— Не сердитесь. Я думаю, не было бы у честных демократов такой тоски, если бы они не обманулись именно в великих идеях. Но не было другой такой идеи в истории, в которой бы обманулось столько людей, как в идее свободы. Николай Гумилев недаром сказал:

Но наша интеллигенция просто отмахнулась от предупреждений философов, переживших опыт первых революций в России. Идеологи, выкинув знамя свободы и демократии, ушли от обсуждения этих понятий. А ведь смысл их сложен, определяется всей культурой. Разве одно и то же — свобода Разина или Джефферсона (он умер крупным рабовладельцем)? Бороться за какую свободу присягали наши м.н.с.? За свободу от чего? Ведь абсолютной свободы не существует, в любом обществе человек ограничен определенными структурами, культурными нормами — просто они в разных культурах различны. Но эти вопросы не вставали — интеллигенция мечтала о "свободе червяка", не ограниченного никаким скелетом. В статье "Патология цивилизации и свобода культуры" (1974) Конрад Лоренц писал: "Функция всех структур — сохранять форму и служить опорой — требует в известной мере пожертвовать свободой. Червяк может согнуть свое тело в любом месте, где пожелает, а мы, люди, можем совершать движения только в суставах. Но мы можем выпрямиться, встав на ноги — а червяк не может".

— Что вы, как Хасбулатов, червяками обзываете? Думаете, люди не понимали, какой свободы они хотят?

— Думаю, не просто не понимали, а даже искусственно "отключали разум" — боялись понять. И убеждали себя, что все будет так же, как при социализме, только лучше. А ведь любая революция (они все под лозунгом свободы) лишь изменяет структуру несвободы и перераспределяет ее тяготы в обществе. Знали реформаторы, какова будет эта новая структура? В первые годы очень популярной была "шведская модель". Но кто-нибудь удосужился прочесть хотя бы книгу премьер-министра Улофа Пальме с таким названием? А он там пишет: "Бедность — это цепи для человека. Сегодня подавляющее большинство людей считает, что свобода от нищеты и голода гоpаздо важнее многих дpугих пpав. Свобода пpедполагает чувство увеpенности. Стpах пеpед будущим, пеpед насущными экономическими пpоблемами, пеpед болезнями и безpаботицей пpевpащает свободу в бессмысленную абстpакцию". Почему же этого не хотели услышать? Почему с таким энтузиазмом прославляли грядущую безработицу и ликвидацию "уравниловки", бесплатного образования и всего того, что всей массе наших людей давало очень важные элементы свободы? Неужели интеллигент может представить себе страдания других, лишь испытав их на своей шкуре?

— Вы слишком жестоки к интеллигенции, ей и самой не сладко. Но ей было невыносимо при советском режиме. Ведь не было даже свободы мысли.

— Да не нужна никакая свобода мысли тому, кто думает, что его этой свободы кто-то может лишить. Ему нужно вознаграждение за мысли. Лосев писал, что никогда он так свободно и раскованно не мыслил, как в лагере. А если говорить начистоту, то для тех, кто нуждался в свободе, ее в СССР было гораздо больше, чем на Западе. Наш режим устанавливал вроде бы "жесткие" правила игры, но правила внешние. А в душу совершенно не лез, у него для этого и средств технических не было. На Западе же человек бредет как в духовных кандалах. Будь ты хоть консерватор, хоть левый террорист (эти несущественные различия допускаются), твои мозги промыты до основания. Это прекрасно знают те, кому приходилось преподавать в советском и в западном университете.

Но это так, к слову. А то, что обнаружилось сегодня с очевидностью, так это суть всей кампании в пользу свободы. Меньшинство населения ради некоторых, отнюдь не фундаментальных видов свободы (и именно для себя) хладнокровно пошло на то, чтобы с помощью тоталитарных рычагов власти — КПСС, прессы, КГБ, а теперь и Таманской дивизии — лишить большинство сограждан фундаментальных и даже жизненно важных видов свободы. Поэтому говорить о какой-то демократии стало просто непристойно.

— Ишь, как заговорили. А я, обратите внимание, не хватаю телефонную трубку и не звоню куда следует. Разве это не демократия?

— Сдаюсь, сдаюсь. Вижу, мне повезло, что у вас хорошее настроение. И все таки еще одно, безобидное замечание.

Попытка втиснуть человека традиционного общества в структуры либерального государства приводит к деградации самых основных сторон жизни. Это — банальная истина. Вспомним, почему крестьяне требовали или общинного землевладения, или национализации земли. Они знали, что "свобода" (частная собственность на землю) быстро оставит их без надела. Потому-то общинное право запрещало закладывать землю и отдавать ее за долги (свободы пропить землю не было). А сегодня в Мюнхене обещают расплачиваться землями за долги, сделанные Горбачевым и Гайдаром — свобода! Закон о всеобщем обязательном образовании, конечно, ущемлял свободу — но зато все дети учились в школе. Новый закон поощряет "самостоятельное обучение детей в семье" и даже обещает выплату родителям средних затрат на школьное образование. Многие соблазнятся этими "отступными", и мы увидим в России быстрый рост неграмотности.

— Что же, по-вашему, народ — дурак? Вы ведь сами "железной рукой" хотели бы не пустить его в капитализм, хотя он явно за него голосует. А на левую интеллигенцию шипите.

— Какая же у меня "железная рука"? Разве буду я нанимать танк, чтобы он в вас выстрелил, раз вы хотите отведать капитализма?

— Небось, у вас просто долларов достаточно нет, чтобы танк нанять. Ну ладно, ладно, не обижайтесь. Я шучу. Я вижу, вы и сами не поощряете кровавых убийц из ГКЧП. Но ведь, даже если принять вашу основную мысль, российскую цивилизацию разрушают именно в ее социалистической форме. Ведь, как вы выражаетесь, "народ", и пальцем не пошевельнул, чтобы защитить сытый социализм брежневского образца. Как же вы это объясняете?

— Это — самый сложный вопрос, а ответить на него необходимо. Поразительно, что вся наша общественная мысль, от Сахарова до Жванецкого, избегала его затрагивать. Вместо действительной критики социалистического проекта России несли всякую чушь насчет ужаса брежневских репрессий и аморальности льгот. Ведь даже миф о провале плановой экономики, в который люди поверили — дешевая фальшивка.

Вопрос требует отдельного разговора, а сейчас выскажу только две-три мысли. Но сначала уговоримся не употреблять пугало "заговора" — им уводят от системного видения общества. А общество — такая система, что очень маленький его компонент, правильно поняв психологию масс и получив средства воздействия на них, может увлечь их любой утопией — абсурдной и даже самоубийственной. Причем даже такую разумную массу, как немецкий народ. Почитайте бредовые речи фюрера и объясните, как в них могли поверить 60 млн. немцев. Это — не аналогия, а блок против вульгарного марксизма: все, мол, движут классовые интересы. А сегодня мы видим похожий феномен на всем Западе — с безумной идеей Нового Мирового Порядка. Видим, как голодающие дети-скелетики в Сомали из последних сил бросают камни в американские грузовики, которые везут им пищу. Не хлебом единым жив сомалийский человек, даже ребенок.

Как вовлекли русских в утопию 1917 года — на это ответили наши философы начала века. Их труды — признание людей, ужаснувшихся делу рук своих и предупреждающих нас. Кстати, среди нынешних либералов таких людей не видно (что-то кричат Юрий Власов и Говорухин, но туманно). Так вот, их вывод в том, что в силу "свято-звериного" характера русской души разбудить в народе зверя революции можно было лишь убедив его, что он жил неправедно. А без этого никакие "объективные предпосылки" вроде низкого уровня потребления мяса были недостаточны (хотя и без них нельзя). По той же схеме, но с несравненно более мощными средствами тоталитарной власти действовали перестройщики — и тоже убедили. Но была и предпосылка — смутная, но все более острая неудовлетворенность людей "казарменным социализмом". И она возникла именно в благополучное время, а в трудные периоды (голод, индустриализация, война) человек жил полной жизнью. Суть в том, что не удовлетворялась одна из основных, даже биологическая, потребность человека — в проявлении инициативы, в приключении, в преодолении препятствий. Большой массе людей, и, прежде всего, молодежи, стало скучно. И даже полной кормушкой это устранить было нельзя. Тут — дефект всего проекта.

— А как же Запад? Ведь там-то кормушка, вроде, полна.

— Как устроился Запад — прекрасно сказано у Достоевского в "Легенде о Великом Инквизиторе", хотя проблема скуки обостряется и там. Но пока действуют такие инструменты: треть людей содержится в бедности, они борются за жизнь и им не скучно. Треть — предприниматели, пусть маленькие. А это такие джунгли, что там не соскучишься — старушка, имеющая десяток акций, потеет от волнения, наблюдая по телевизору панику на бирже. Остальные увлечены спектаклем политических баталий, потребительством и грехом (под мягким контролем полиции и врача). И все равно понадобилась мощная индустрия приключений. И там не хлебом единым жив человек.

— Давайте поговорим о хлебе — материя все же первична. Что у нас творится в экономике?