Глава III

— Каким ветром тебя занесло, юноша? — ехидно осведомился маленький остроносый старикашка, едва я уселся в глубокое кожаное кресло напротив стола и попытался изобразить на своей физиономии величайшую радость от встречи и неописуемое уважение к хозяину этого стола, а заодно и всего, что обоих их окружало.

— О дядя! — с преувеличенным пафосом воскликнул я, но старикашка меня оборвал:

— Если память не изменяет, последний раз мы виделись, когда моя разлюбезная сестрица безуспешно пыталась согнать тебя с горшка, — лет эдак двадцать семь или восемь тому назад. Похоже, это ей наконец удалось — раз ты здесь и не на горшке, да?

— Но дядя! — бурно запротестовал я. — То был не последний раз, мы виделись и позже. Если потрудитесь вспомнить…

— Да помню, помню… — буркнул старик и снисходительно махнул худой рукой, давая этим жестом понять, что я вроде как допущен к телу. — Ну, выкладывай, что там у тебя стряслось.

(Думаю, здесь необходимо краткое пояснение. Из всей моей, немногочисленной, впрочем, родни дядя считался самым… как бы это выразиться покорректнее, оригинальным родственником и человеком, потому что с безоблачной юности им как овладела, так до сей поры и не отпускает одна, но неистребимая страсть — к занятиям всяческой хиромантией (этот околонаучный термин я толкую гораздо шире, нежели он того заслуживает). Нет-нет, дядя женился — потому что среди людей это, в общем-то, принято. У него даже родился и вырос сын, мой двоюродный брат, избравший карьеру военного. А дядя, поскольку острой необходимости зарабатывать деньги, благодаря собственному, давным-давно покойному папаше (по совместительству — моему деду), у него не было, — так их всю жизнь и не зарабатывал: он занимался одной лишь своей хиромантией — опять же, разумеется, в широком смысле этого слова. Вот почему я и избрал его — естественно, покамест заочно — своим главным тренером и консультантом в этом любопытном, непонятном и одновременно жутковатом, как оказалось, деле.)

— Ну, выкладывай: что стряслось? — повторил дядя.

И я выложил. Выложил все, что узнал из рукописи, плюс печальные итоги посещения ее бедного автора, а под конец выложил на заваленный бумагами стол и саму рукопись.

Наверное, с минуту дядюшка задумчиво молчал. Потом хмыкнул, водрузил на крючковатый нос очки и принялся листать ее. Некоторые страницы он пробрасывал почти не глядя (очевидно, пейзажные зарисовки, размышления, переживания и прочую лирику), на некоторых задерживался подольше, а иные внимательно читал, сделав даже несколько кратких пометок карандашом на полях.

Через четверть часа я заскучал: принялся ерзать в кресле, преувеличенно громко и тяжело вздыхать, надсадно кашлять и пару раз умышленно широко зевнул, пытаясь привлечь к себе интерес мэтра.

Но дядя, не прерывая своего увлекательного занятия, лаконично приказал:

— Закройся! Не можешь хотя бы минуту посидеть спокойно?

Однако когда число этих спокойных минут перевалило за шестьдесят, терпение мое лопнуло.

— Отдайте рукопись! — потребовал я.

— Зачем?! — удивился, спускаясь с небес (или же вылезая из-под земли), старик.

— Затем! — отрезал я. — Отдавайте, и я пойду.

— И куда же? — поинтересовался он. — В тюрьму?

Теперь удивился я:

— Почему — в тюрьму?! Домой.

— Сиди тихо, — ласково посоветовал дядюшка. — Иначе тюрьма станет скоро вторым твоим домом. Ты, чувствую, здорово там наследил. Да?

— Да… но…

— Но речь пока не об этом, — усмехнулся старик. — А теперь дозволь-ка, милый, спросить: что все-таки тебе от меня надо?

— Как — что?! — возмутился я. — Ну… тэк скэ-эть…

— Ты явился не зван и не прошен, — сообщил дядя таким тоном, будто сам я этого без него не знал. — Зачем? Ежели только поинтересоваться, возможно ли то, о чем здесь написано, то отвечаю: возможно. И между прочим, кое-что об этих событиях мне известно — правда, в самых общих чертах.

Короче, племянничек, рукопись я покуда оставляю у себя, а тебе на прощанье могу пожелать всего доброго, и главное — не оказаться в ближайшие дни за решеткой, о чем я, пожалуй что, позабочусь.

— То есть? — осторожно уточнил я. — Вы собираетесь посадить меня в тюрьму или наоборот?

Он скривился:

— Кем ты служишь в своем издательстве? Грузчиком? Для редактора что-то туповат. Ну посуди сам: зачем мне родственник-уголовник? Это ж позор всей семье, да и сестру жалко… Так что иди, иди, дорогой, а я еще пару часиков поработаю.

— Да послушайте! — уже не на шутку рассердился я. — Мне-то что теперь делать?

— А ты собирался что-то делать?! — удивился старик. — Извини, но зачем?

Я опешил:

— Зачем?.. А вы разве не понимаете? Покойный доверил мне рукопись, доверил некую тайну…

Дядя поморщился:

— Он дал маху. Такому молокососу… Как будто в этом городе нет воистину серьезных, вдумчивых и действительно знающих людей. Ну хорошо, хорошо, не сердись, молокососа забираю обратно — но шутки в сторону: чего все-таки от тебя добивался этот несчастный?

Я развел руками:

— Сам толком не понимаю. Он заставил меня прочесть рукопись, сказал, что дома у него есть конверт, оставленный М., и кольцо, которое якобы принес какой-то странный волосатый и хромой мальчишка…

— Конверт, — протянув тощую руку, перебил дядя.

Я секунду поколебался, потом достал из кармана сложенный вдвое конверт и положил на стол.

Старик молча открыл его, молча прочел написанное на листке. Поднял голову:

— Это всё?

Я пожал плечами:

— Всё. Не знаю, может, раньше там было что-то еще — конверт, как видите, не заклеивали.

— Вижу, — кивнул он. — И думаю, что там и впрямь было что-то еще. — Он посопел носом и снова протянул руку: — Кольцо…

Но то был миг уже моего маленького триумфа и мести.

— Дудки! — твердо сказал я. — Узнав, к кому я иду, оно предпочло остаться дома.

Какое-то время старик испытующе смотрел мне прямо в глаза, и точно такое же время я мужественно смотрел прямо в глаза ему.

— Не верю, — проскрипел наконец он.

— Придется поверить, — лицемерно вздохнул я. — Я же, дядюшка, в самом деле знал, куда собираюсь. Да, кстати, вы уже наложили лапу за этот листок?

Он покачал головой:

— Можешь его забрать. — И задумчиво прошептал: — "КОЛЬЦО ИЗОКАРОНА"… Надеюсь, у меня еще достанет мозгов это запомнить. Но вот рукопись… Рукопись я, наверное, временно конфискую: нужно уточнить кое-какие детали.

— А вы, сударь, не могли бы уточнить их прямо сейчас? — великодушно предложил я. — Валяйте, не стесняйтесь, а я подожду — мне торопиться некуда.

— Ты будешь мешать плавному течению моей научной мысли, — важно возразил старик. — Лучше сходи на какое-нибудь свое очередное или даже внеочередное свидание. Ей-богу, и пользы и толку будет больше.

— В данном контексте слова "польза" и "толк" — синонимы, — назидательным тоном проговорил я. — Могли бы сказать что-то одно, я бы все равно понял. — И пообещал: — Ладно, схожу. Но вы хотя бы намекните, что это была за собака и что это вообще такое — Кольцо Изокарона?

Старик нахмурился:

— Насчет собаки, племянник, не скажу пока ничего определенного. Но вот что касается кольца… — Он повернулся к шкафу, после недолгих раздумий снял с полки какую-то старинную книгу и, полистав и откашлявшись, начал читать:

— "В делах колдовских немалую роль играют волшебные перстни и кольца, с помощью коих можно совершать воистину самые настоящие чудеса. Их заколдовывают — то есть сообщают им волшебные свойства посредством заклинаний, произнесения над ними, с разными видами обрядностей, особых, заговорных слов. С этой целью порою в них вставляются магические камни, заделываются зелья и т. д. Например, на всем Востоке пользуется величайшею славою так называемый Соломонов перстень…" Ну, Восток мы, пожалуй, оставим в покое, — пробормотал дядюшка и принялся листать книгу дальше. — Ага, вот, нашел, слушай: "Магические кольца употребляются во время важных магических церемоний для сношений с высшими светлыми астральными планами Вселенной и наоборот — темными, демоническими силами Зла либо же для конкретного их использования и применения в тех или других целях.

Ритуальные кольца за некоторым исключением соответствуют знакам Мирового Зодиака. Имя кольца должно быть написано на чистом пергаменте (или обрывке савана) и окроплено кровью принесенного в жертву голубя (черного петуха).

Крошечный клочок пергамента (савана) с надписью кладется в оправу кольца под камень. Каждый раз, когда маг желает вызвать магические свойства кольца, он должен громко произнести название — "имя" кольца. Это имя он не должен произносить перед непосвященными…"

Пару примеров? — Дядя вопросительно посмотрел поверх очков.

— Не возражаю, — кивнул я, и он продолжил:

— "Овен. Изготовить во время первого положения Луны кольцо из золота. Вставить бриллиант или кусок отшлифованного горного хрусталя. Выгравировать на камне изображение…" Ну, картинки посмотришь потом. "Освятить и окурить амброй. Магическое свойство кольца — приобретение милости великих мира сего. Слово кольца — ИЛЮЗАБИО. Гении кольца — Асикан, Сенашер, Ацентасер…

Бык. Изготовить во время второго положения Луны кольцо из серебра. Вставить горный хрусталь. Выгравировать изображение… Освятить и окурить деревом алоэ. Магические свойства кольца — защита от враждебных духов. Слово кольца — ГАБРИАШ. Гении-покровители кольца — Ороазоер, Аетиро, Тепизатрас…

Водолей. Изготовить во время девятого положения Луны кольцо из олова. Вставить яшму. Гравировать на камне следующее изображение… Освятить и окурить беленой. Магическое свойство кольца — защита от болезней. Слово кольца — АСМАЛИОР. Гении кольца — Азикат, Вироазо, Агарп…"

— Послушайте, — перебил я старика. — Все это, конечно, ужас как интересно, но извините, кажется, из несколько другой оперы.

— Угу, — кивнул дядя. — Точно, из другой. А вот то, что нам нужно сейчас… — Он снова принялся листать книгу. — По-моему, где-то здесь… Да, здесь, нашел! Слушай.

"Изготовить во время четвертого положения Луны кольцо из черного железа. Вставить темный изумруд. Выгравировать на камне следующее изображение… Окропить раствором золы и серы и окурить сожженными волосами. Магические свойства (внимание, племянник!) — способность превращаться в зверей, птиц и гадов, положив кольцо в рот, и неуязвимость для меча, ножа и копья. Магическое слово: ИЗОКАРОН. Адепты кольца — Синбук, Дагон, Антессер…"

Он поднял голову:

— Ну как, юноша, уже теплее?

Я поморщился:

— Пожалуй, даже горячевато! Однако что за субъект этот Изокарон?

Дядя сунул книгу на место и достал взамен с полки другую. Снова полистал, поправил очки.

— Слушай! "В 1626 году в Лудене был основан монастырь урсулинок…"

Я поднял руку:

— Погодите, если вы про Урбена Грандье, то в общих чертах мне сей казус известен. Этот шустрый малый решил соблазнить нескольких монашек — и таки соблазнил. А беднягу за это потом долго мучали и в финале сожгли на костре. Но какое отношение имеет та давняя история к нашему делу?

Дядя насупился.

— Я отправлял тебя домой? Ты остался — так сиди и помалкивай! Верно, Урбен Грандье надумал соблазнить сестер-урсулинок, но каким образом это ему удалось? Короче, слушай и не перебивай. "Волшебный прием, к которому прибегнул Грандье ради исполнения своих коварных планов, был очень прост: он подбросил монахиням н а у з у, то есть, заговоренную вещь. А точнее, подойдя незамеченным к ограде монастыря, перекинул в сад розовую ветку с красивыми яркими цветами и преспокойно ушел.

Сестры, гуляя по саду, подняли ветку и с наслажденьем нюхали прекрасные благовонные цветы. Но в розах этих уже сидели бесы! Эти бесы и вселились в тех несчастных, кто, ничего не подозревая, нюхал цветы…

Прежде других почувствовала в себе присутствие злых духов сама мать игуменья Анна Дезанж. Вслед за нею порча обнаружилась у двух сестер Ногаре и г-жи Сазильи, весьма знатной дамы, родственницы всесильного министра — кардинала Ришелье. Потом та же участь постигла сестру Сен-Аньес, дочь маркиза Делямотт-Борасэ, и двух ее послушниц. И скоро уже в обители не осталось и пяти монашек (из семнадцати), свободных от чар.

В чем это выражалось? Все одержимые вдруг прониклись пламенною любовною страстью к Урбену Грандье, и всем им он стал являться во сне и в видениях, нашептывая самые скабрезные речи и совращая в смертный грех.

Разумеется, бедные монашки отчаянно боролись против одолевавшего их соблазна, и, как было установлено во время экзорцизмов, когда сами демоны отвечали на вопросы заклинателей, ни одному из них, невзирая ни на какие ухищрения, не удалось ввести свою жертву в действительный грех…

Игуменья монастыря Анна Дезанж была одержима семью дьяволами: Асмодеем, Амоном, Грезилем, Левиафаном, Бегемотом, Баламом и… — Племянник, снова внимание! — Изокароном.

Асмодей (из чина Престолов) обычно являлся ей в виде голого человека с тремя головами: бараньею слева, человеческою посередине и бычьею справа. На человеческой голове у него сидела корона, ноги были утиные или гусиные, обыкновенного демонского фасона. Он являлся верхом на чудовище, похожем на медведя, но с львиною гривою и длинным, толстым, как у крокодила, хвостом. Асмодея удалось заклинаниями выгнать из игуменьи раньше других бесов, которых заклинатели заставляли, покидая тело жертвы, обозначать свой выход какими-нибудь внешними знаками. Так, Асмодей при выходе из одержимой игуменьи оставил отверстие у нее в боку.

Вслед за Асмодеем вышел Амон. Этот бес являлся в виде чудища с мордой, похожей на тюленью, и так же похожим телом, однако с извитым кольцами не то змеиным, не то крокодильим хвостом. Глаза у него были большие и круглые, как у филина; он имел всего две лапы с длинными острыми когтями. Амон объявил себя принадлежащим к чину Властей. Знаком исхождения его из тела также стало отверстие в боку игуменьи.

Третий демон, Грезиль, из чина Престолов, тоже вышел из Анны Дезанж через бок…

Четвертый был Левиафан, происходивший из Серафимов. У него была громадная рыбья голова с зубастою пастью, а по бокам головы возвышались два тонких бычьих рога. Левиафан был одет в чудной костюм, напоминавший старинный адмиральский мундир. На поясе у него болталась шпага, а в левой руке он держал Нептунов трезубец. Левиафан обозначил свою квартиру в теле одержимой: он сидел у нее во лбу и, выступая из нее, оставил на самой середине лба след своего выхода в виде кровавого креста.

Пятый бес, Бегемот, был из чина Престолов. Этот бес явился в облике монстра со слоновьей головой, хоботом и клыками. Огромный живот, коротенький хвостик и толстые задние лапы напоминали о звере, носящем его имя. Руки Бегемота были человеческого фасона. Пребывал он во чреве игуменьи, а в знак своего выхода подбросил ее тело аж на аршин вверх.

Шестой демон, Балам из чина Властей, находился под вторым ребром правого бока Анны Дезанж. Исход Балама из тела обозначился тем, что на левой руке игуменьи появилось начертание его имени, которое, по собственному предсказанию беса, должно было остаться у ней неизгладимой надписью на всю жизнь…

И наконец (о терпение! терпение, любезный племянник!) — последний демон — Изокарон. Сладить с Изокароном оказалось труднее всего…

Между прочим, дьяволы далеко не всегда бывали все вместе; напротив, чаще других в одержимой сидел, по выражению главного экзорциста преподобного Сюрена, "дежурил", один из них — и этим "дежурным" почти постоянно бывал не кто иной, как Изокарон.

И у них с заклинателем шла самая настоящая, упорная борьба. "Мы говорили друг другу сотни вещей, — писал позже Сюрен, — и бросили друг другу вызов, и объявили бой без всякой пощады". Само собой разумеется, что хитрый демон вещал устами несчастной Анны Дезанж. "Я не щадил его, — говорит Сюрен. — Но и он тоже не щадил меня!" При этом Сюрен откровенно сознается, что и сам порой испытывал на себе некоторые признаки одержимости, а впоследствии с ним даже начались припадки, вроде тех, которые бывали у бедной игуменьи…

Итак, как мы уже отмечали, Изокарон был демон весьма упрямый. В течение экзорцизмов он бурно корчил тело одержимой, приобретая над ней чрезвычайную и почти неограниченную власть. Отсюда преподобный Сюрен заключил, что этот прилив власти бесов над одержимыми явно неспроста, и спросил у Изокарона, в чем тут дело.

И демон объяснил, в чем штука. Трое верных колдунов — один в Париже и двое в Лудене — за неделю до описываемых событий, во время причащения скрыли во рту облатки и унесли их с собою, чтобы передать демонам. Эти-то облатки и придавали такую силу чертям. Однако сами они с великою неохотой брали их в руки и потому все время передавали облатки то одному, то другому из колдунов. В минуту, когда шел этот разговор, облатки хранились у парижского колдуна; а еще Изокарон добавил, что всех троих в самом скором времени изловят и сожгут, но это не важно — облатки останутся в надежном месте и будут продолжать свое черное дело.

Тогда преподобный Сюрен распалился благочестием и ревностию во что бы то ни было добыть эти облатки, дабы вовремя вырвать их из рук нечестивцев. И он повелел Изокарону немедля отправиться в Париж и принять на себя все заботы о том, чтобы облатки остались в полной сохранности. "Трудно поверить, — восклицает по этому поводу благочестивый Сюрен, — до каких пределов простирается власть заклинателя, действующего во имя Церкви на диавола!" По крайней мере, в описываемом случае Изокарон никак не мог уклониться от данного ему поручения и волею-неволею должен был мчаться в Париж вызволять святые облатки…

А между тем Сюрен вновь приступил к экзорцизмам: хотя шестеро демонов были им до того уже изгнаны, по требованию отправившегося к парижскому колдуну Изокарона вместо него в Анну Дезанж вновь вернулся — временно "подежурить" — демон Бегемот.

Через несколько часов Изокарон прибыл — в страшном бешенстве, которое выразилось в том, что он подверг тело несчастной ужасной тряске. "Появился он и на лице одержимой", — как выражается Сюрен.

Сюрен тотчас же спросил, нашел ли Изокарон облатки. Тот отвечал утвердительно, сказал, что принес их с собою, добавив при том, что ему никогда еще не случалось носить столь тяжкого груза. Нашел же он облатки в каком-то заброшенном доме, под грязным и рваным тюфяком, куда их засунула знакомая колдуна — старая ведьма.

Сюрен спросил, куда он девал облатки. Бес долго упрямился, но наконец вынужден был сознаться, что положил их на алтарь. Тогда Сюрен приказал Изокарону в точности обозначить место, и в тот же миг рука Анны Дезанж, задрожав, приподнялась и протянулась к дарохранительнице (алтарь стоял около одержимой), затем опустилась к нижней ее части и здесь взяла свернутую бумажку, которую, трепеща, подала заклинателю.

Преподобный Сюрен преклонил колена и с неописуемым благоговением принял из руки игуменьи этот сверточек. Развернув бумажку, он нашел в ней все три облатки, о которых говорил демон. Упоенный великой победой, Сюрен приказал Изокарону склониться пред святым причастием, и тот вынужден был это исполнить. Само собою разумеется, за него это сделала одержимая, и сделала с таким благочестивым видом, что все присутствовавшие были тронуты до слез…

И тогда преподобный Сюрен повелел бесу: "Изыди!" — и Изокарон, из чина Властей, сидевший в правом боку под последним ребром игуменьи, покинул тело несчастной, оставив при исходе свой знак в виде глубокой царапины на большом пальце левой руки Анны Дезанж, сделанной его железным кольцом…"

Достаточно. — Дядя захлопнул книгу и поставил обратно в шкаф. — Для общего развития хватит; добавлю только, что изо всех бесов Изокарон и еще, пожалуй, Асмодей числятся первыми специалистами и виртуозами по части совращения и одурачивания людей. — Старик помолчал, а потом покачал головой: — М-да-а, юноша, я тебе не завидую…

— Это почему же? — вяло запротестовал я, хотя в душе давно уже сам себе не только не завидовал, а просто-таки клял наипоследнейшими словами за то, что вляпался как осел в эту, хотя вроде бы и невероятную, но тем не менее довольно мерзко пахнущую историю.

— Господи, дядя! — преувеличенно картинно всплеснул я и без того трясущимися руками. — Да стоит ли вообще ломать над этим голову? Сейчас я приду домой, выкину чертово кольцо — и пропади оно пропадом!..

Но старик невесело усмехнулся:

— Прости за неприятную откровенность, племянник, но ты на крючке. Если выбросишь кольцо, оно все равно в е р н е т с я, но уже с куда большими… гм… осложнениями. Нет, как ни крути — выход один.

— И какой же? — не слишком браво поинтересовался я ("не слишком" — это еще мягко сказано).

— Кольцо было адресовано М., - словно не слыша вопроса, задумчиво проговорил дядя. — Но М. к тому времени исчез, и оно случайно, а может, и нет, попало в руки несчастного, которого М. пригласил ознакомиться с содержимым конверта, после его смерти, видимо, потерянным для нас навсегда. Покойный, должно быть, не чувствовал в себе сил к тому, чтобы исполнить… Не знаю, что, но то, что, очевидно, нужно было исполнить, следуя вероятным инструкциям М., если, конечно, именно они и находились в конверте.

Да, он только самым подробнейшим образом записал рассказ М., невольно включив в него и завязку следующей истории. Какой? Понятия не имею, могу лишь предположить, что он, поступив, быть может, не слишком порядочно, попытался выйти из игры, подставив тебя. Но он не знал, что из подобных игр так просто не выходят…

И вот он мертв — а ты… ты в ловушке, и путь из нее, как ни парадоксально, один: в пасть льва. Да, я знаю, там смерть, однако — там и спасение, которое отныне целиком и полностью будет зависеть от тебя самого.

— И где же, по-вашему, находится эта… пасть? — подавленно пробормотал я.

Старик пожал худыми плечами:

— Затрудняюсь ответить наверняка, но… скорее всего, где-то в окрестностях Волчьего замка…

Мог бы и не затрудняться! Как говорит один мой знакомый, нечто в этом роде я и предполагал.