"Выбор Наместницы" - читать интересную книгу автора (Школьникова Вера)

XXXIV

Весна, как обычно, не торопилась в Суэрсен: под конец февраля непогода только сильнее разгулялась, наметая огромные сугробы – уже не горы, но все еще повыше иных холмов. Ветер ударял в оконные стекла, отскакивал, горестно подвывая от бессилия, и даже заядлые охотники не рисковали высунуть нос из дома. Вечера дамы проводили в покоях вдовствующей герцогини: Соэнна – вышивала или вязала, Ивенна сидела, уткнувшись в книгу, или читала матери вслух, а сама леди Сибилла, укутанная в меховое одеяло, полулежала на кушетке, рассеянно выслушивая сплетни фрейлин, или просто рассматривала тени от свечей, покрывавшие стены затейливой паутиной. Последний год Иннуон избегал общества матери, стараясь не оставаться с ней наедине, ведь все разговоры неизменно сводились к одному: Соэнне уже шестнадцать лет, два года прошло, а твоя жена все еще дева, я хочу увидеть внуков перед смертью… Герцог сочувственно кивал, обещал, что исправится, но простыни на ложе молодой герцогини по-прежнему радовали взгляд нетронутой белизной. А теперь, когда измученная бесконечной зимой старая женщина перестала покидать свои покои, Иннуон не скрывал облегчения. Он заходил к матери раз в день, целовал руку, справлялся о здоровье и быстро уходил, не дожидаясь, пока она снова примется за уговоры.

Герцог понимал, что продолжая упрямиться, выставляет себя на посмешище – уже никто не верил в его благородное стремление позаботиться о здоровье молодой супруги, слуги, и те пересмеивались за спиной хозяина, а тесть с каждой почтой присылал гневные письма, угрожая обратиться к наместнице. Этого Иннуон не боялся, чопорный граф Айн сделает все, чтобы избежать нового скандала, но понимал, что со стороны его нежелание исполнить супружеский долг ничем не оправдано. Соэнна за прошедшее время прибавила в росте, ее движения приобрели взрослую степенность, любой счел бы молодую, пышущую здоровьем девушку созревшей для материнства. Иннуону становилось все труднее стоять на своем: если полный ненависти взгляд жены по-прежнему приятно бодрил, то молчаливый укор на лице Ивенны и упреки больной матери вызывали раздражение. Особенно раздражало герцога осуждающее молчание сестры. Иннуон с детства привык к восхищению и безоговорочному одобрению всех своих затей, сестра всегда и во всем была его первой союзницей и помощницей. Теперь же герцог запутался в узах близнецов – его по-прежнему влекло к Ивенне, нравилось разговаривать с нею, играть в четыре руки на старом клавесине, чихать от пыли, уткнувшись носами в старый фолиант, даже просто сидеть на подлокотнике кресла и, не говоря ни слова, перебирать прохладные пряди ее волос. Но стоило ему подойти к Ивенне – и в глазах своего отражения он видел только неприятие и боль, сразу пропадало желание быть рядом. Иннуон понимал, что Ивенна бьется в тех же узах, и тем сильнее проклинал ее за нежелание принимать брата со всеми недостатками и капризами, как было раньше. Теперь он уже не знал, чего хочет сильнее: вернуть прежние отношения или больше никогда не видеть сестру.

Последние месяцы Ивенна редко покидала материнские покои. Ни лекарь, ни фрейлины не нуждались в ее помощи, привычно исполняя все желания больной. Пользы от младшей герцогини не было никакой, но и вреда тоже. Ивенна знала, что мать медленно, но неизбежно уходит, и хотела провести с ней последние дни. Леди Сибилла тоже знала, что умирает – лекарь не стал скрывать, да и не удалось бы, уж на что был привычный успокаивать больных, а под нахмуренным взглядом старой герцогини не смог выкрутиться, признался, что до осени леди не доживет. Мать и дочь почти не разговаривали, казалось, они и не замечают друг друга, но стоило Ивенне выйти по делам – и герцогиня сильнее обычного чувствовала боль в спине.

Соэнна приходила по вечерам, не жаловалась, чтобы не беспокоить свекровь, но по печальному взгляду и так все было понятно – Иннуон по-прежнему не исполняет своих обещаний. Наконец, девушка не выдержала – она понимала, что леди Сибилла тяжело больна, но никто, кроме матери не заставил бы Иннуона подчиниться. На свои женские чары Соэнна давно уже не рассчитывала – окажись она с Иннуоном на необитаемом острове, он, быть может, и поддался бы мужской природе, но в замке не переводились симпатичные служанки, всегда готовые услужить господину. По красоте им было далеко до великолепной Соэнны, но герцог не отличался особой требовательностью, да и потом, утром служаночки торопливо убегали на кухню, путаясь в одёжках, а в темноте особо ничего и не разглядишь. Девушка улучила момент, когда Ивенны не было в комнате, она по-прежнему считала невестку подлинной виновницей всех своих бед, хотя и заметила, что муж стал избегать сестры, и бросилась на колени перед свекровью:

– Леди Сибилла, – плакала молодая герцогиня у постели старой, – нет у меня больше ни сил, ни надежды. Вы все подождать говорите, мол, опомнится, а уже два года прошло! Всех служанок в замке перепробовал, только мною брезгует!

– Не плачь, дитя, подожди еще немного, все изменится.

И тут Соэнна в отчаянии прибегла к последнему козырю, хоть и понимала, как больно будет старой женщине услышать такое о своем единственном сыне:

– Изменится, как же! Он в брачную ночь сказал, что терпеть меня в женах будет, только пока вы живы, а потом прогонит прочь! Для того и не спит со мной, чтобы брак по закону не был совершен! И похоронить вас не успеет, как отправит меня к отцу с позором! – Девушка в ужасе закрыла рот ладонями – последняя фраза вырвалась сама собой.

Леди Сибилла долго молчала, было больно говорить, даже дышать. Вот оно как, не мальчишеское упрямство, а осознанная подлость. Ждет, пока мать умрет, уже два года ждет… и ведь дождется скоро. Она опустила руку на голову Соэнны:

– Успокойся, милая, как я сказала – так и будет. А ты смотри, Иннуон не простит, ни тебе, ни мне. Только мне-то уже будет все равно, а тебе с ним всю жизнь мучаться. Может, не стоит оно того? Вернешься к отцу, все уляжется, найдут тебе другого мужа.

– Нет! Мне другого не надо! – На счастье Соэнны, свекровь не могла прочитать ее мысли. Соэнна не хотела другого мужа, но вовсе не потому, что воспылала к своему супругу горячей любовью. Она по-прежнему ненавидела Иннуона, так же страстно, как и в брачную ночь, но тем сильнее горело в ней желание победить, одолеть этого подлеца, заставить его склониться перед женой, признать свою вину и ничтожество! О, герцог еще приползет к Соэнне на коленях! Но леди Сибилла ничего не знала о жажде мести, сжигавшей девушку, она видела только, что та страдает:

– Хорошо. Иди к себе, дитя. Завтра я поговорю с герцогом.

Придя, как обычно, поздно вечером к матери пожелать спокойной ночи, Иннуон с удивлением обнаружил, что в комнате нет ни одной фрейлины, зато подле герцогини стоит хмурый жрец Келиана в черной робе.

– Матушка? Что-то случилось?

– Подойди ко мне, сын, – сегодня герцогиня сидела в кресле с высокой спинкой, а не лежала на кушетке у камина, – вчера я говорила с твоей женой. Ты все еще не сдержал слова.

– Но я же обещал тебе, что все сделаю.

– Обещал. И уже второй год нарушаешь материнскую волю, ждешь моей смерти.

– Это ложь! Я ведь женился, как ты и хотела!

– Я хотела внуков, а не кольца на твоем пальце! Ты обманул меня и продолжаешь обманывать. Сегодня я покончу с этим.

– Интересно, каким образом? Я правитель этой земли! Если я с уважением отношусь к тебе, это еще не значит, что ты будешь решать, когда мне спасть с собственной женой! – Иннуон забыл и о болезни матери, и о безмолвном жреце, он, наконец-то, давал выход накопившемуся гневу.

– Ты сегодня же проведешь с ней ночь, и завтра утром мне принесут вашу простынь. Иначе…

– Иначе ты поставишь меня в угол или запретишь верховые прогулки?

– Иначе я прокляну тебя перед лицом самой смерти, и по всей империи, во дворцах и храмах, крестьянских лачугах и купеческих лавках будут знать, что последний герцог Суэрсен заслужил материнское проклятье.

Иннуон побледнел. Нет ничего страшнее материнского проклятья, даже проклятье белой ведьмы можно снять, но если мать при смерти проклинает сына – ни один маг, ни один жрец не сможет помочь несчастному. Семеро услышат ее гневные слова и занесут в небесные скрижали, и каждый из богов заберет у нечестивца, посмевшего прогневать давшую ему жизнь, свои дары. Болезни и безумие, бедность и несправедливый суд, одиночество и, завершением земных мучений – смерть, ожидали проклятого. И даже в посмертии не было ему покоя, тень его обращалась в ундара, духа смерти, безликого слугу Келиана. Иннуон не отличался особой религиозностью, но угроза пробрала его до самых костей. Немилость богов он бы еще пережил, а что там в посмертии – мало ли какую чепуху жрецы рассказывают, но материнское проклятье оглашали во всех храмах по империи, вне зависимости от того, кто заслужил немилость: батрак или герцог. После такой «славы» жди бунта, на что в Суэрсене народ своим герцогам верен, а проклятого над собой не потерпит – кому охота такому лорду служить, долю его разделять. Торговых людей в герцогство, и приплатив, не затащишь, жрецы откажутся проводить службы в герцогском замке, и ни один храм не примет его пожертвований, а если родится ребенок – жрец Эарнира откажется дать ему имя. Иннуон понимал – если мать проклянет его, он не удержится у власти.

Жрец молчал, герцогиня, выдохнув ужасную угрозу, ждала, что скажет сын. Герцог признал поражение:

– Хорошо. Я исполню твою волю. – Развернулся, и, не оглядываясь, вышел из комнаты.

Больше леди Сибилла не видела своего сына, он не пришел даже на похороны, два месяца спустя. Лекарь ошибся – старая герцогиня умерла поздней весной.

Ивенна не плакала, слезы закончились, когда она умоляла брата придти к умирающей матери. Иннуон молча вывел рыдающую сестру из своей комнаты и запер дверь. Девушка слушала монотонное пение жреца и понимала, что хоронит сегодня не только мать, но и брата. Иннуон, которого она знала и любила, вторая половина ее души, не мог быть таким жестоким. Всем его былым грехам она находила оправдание, но не проститься с умирающей, не придти хоронить мать – это же каким бездушным чудовищем надо быть! Ведь даже Соэнна, переборов утреннюю тошноту, пришла проводить свекровь.

После похорон брат и сестра перестали разговаривать, словно в пику Ивенне, Иннуон начал проводить больше времени с беременной женой, с удивлением обнаружив, что Соэнна способна быть интересной собеседницей. Разумеется, не сравнить с сестрой, но о сестре он не хотел даже думать, пытаясь вычеркнуть ее из сердца так же, как до того вычеркнул мать. Узы рвались неохотно, до сих пор случайно увидев Ивенну в коридоре, он чувствовал боль, но не собирался отступать. Выход неожиданно подсказала Соэнна, так и не избавившаяся от неприязни к золовке. Супруги сидели в гостиной, Соэнна читала письмо от старшей сестры, Иннуон перелистывал отчет казначея, когда жена отвлекла его внимание:

– Ну надо же, какие чудеса случаются!

Иннуон приподнял бровь – в чудеса он не верил, а чудеса, в свою очередь, оскорбленные подобным к себе отношением, предпочитали случаться подальше от скептически настроенного герцога.

– Что, статуя Хейнара в суремском храме опять сбежала с постамента и принялась охотиться на неверных жен? – Лет пять назад один сообразительный купец, в порыве праведного супружеского гнева задавший трепку своей супруге, сумел убедить суд, что на самом деле это Хейнар внял его молитвам и навел порядок в купеческом семействе – посредством своей статуи.

– Да нет, сестра пишет, что наша тетушка вышла замуж.

– И что тут такого удивительного?

– А то, что ей тридцать два года! Никто и не верил, что найдется такой чудак! – Соэнна, в свои шестнадцать лет не представляла, кого может заинтересовать женщина старше двадцати. Разве что только мужа, тому ведь деваться некуда, так и то – все мужчины заводят молодых любовниц.

– А почему ее в обитель не отдали?

– А кто ее отдаст? Отец, пока жив был, любил очень, а как умер два года назад – она хозяйкой в доме осталась, братьев-то нет.

– Понятно, раз хозяйкой осталась, неудивительно, что муж нашелся. – Как он и предполагал – никаких чудес. С хорошим состоянием можно и в шестьдесят замуж выйти.

– Сестра пишет, что по любви.

Иннуон недоверчиво хмыкнул, а Соэнна продолжала, с ноткой сожаления в голосе:

– Жаль, Ивенна такая домоседка, может, и в нее бы кто влюбился. Ей ведь всего двадцать восемь, и приданое хорошее.

Герцог отложил в сторону бумаги:

– Влюбился, говорите? Без этого можно и обойтись, а вот замуж – это хорошая идея, – он так привык считать сестру частью себя, что мысль о возможном замужестве до сих пор не приходила ему в голову. Он посмотрел на жену – та, сама того не зная, подсказала единственный достойный выход из невыносимой ситуации. Замуж – не в обитель, никто не упрекнет, что герцог избавляется от сестры, хотя что ему до чужих упреков! Иннуон прищурился и снова поднес к глазам лист бумаги: так будет лучше для всех. Ивенне он все равно не нужен, она предала узы, так пусть будет счастлива с другим мужчиной, зла он сестре не желает. А сам он, наконец-то, перестанет мучить себя. Он еще раз повторил:

– Да, сударыня, вы подсказали мне прекрасную мысль.

Соэнна пожала плечами:

– Идея-то хорошая, но где жениха подходящего найдешь? Ведь герцогиню не за всякого отдать можно.

Иннуон довольно улыбнулся:

– Кажется, у меня есть один вариант, – согласившись с самой мыслью о расставании, он теперь хотел как можно быстрее уладить дело, да так, чтобы самые блестящие невесты позавидовали замужеству его сестры. Никто не посмеет сказать, что лорд Аэллин не платит по счетам, даже его родная сестра… особенно его сестра!