"Дверь в преисподнюю" - читать интересную книгу автора (Абаринова-Кожухова Елизавета)

ДEНЬ ВТOPOЙ

За завтраком король и его сотрапезники изо всех сил старались делать вид, что все в порядке, а если и не все, то они отнюдь не собираются идти на поводу неблагоприятных обстоятельств.

– Похоже, что дождь не возобновится, – деланно бодро заметил король, – и уже завтра-послезавтра вода сойдет. – Александр внимательно осмотрел сидевших за столом. – Кажется, не все в сборе? По-моему, кого-то не хватает.

Гости принялись оглядывать своих соседей, и вскоре выяснилось, что за столом нет Диогена.

– В бочке утонул, – предположила донна Клара. Король поглядел на нее укоризненно:

– Я полагаю, сударыня, что ваши шутки неуместны. Надо бы сходить его позвать.

– Ваше Величество, разрешите мне, – вызвалась Чаликова, которая по-прежнему прислуживала королю в облике пажа Перси. – Я знаю, где он ночует.

– Ну, сходи, – дозволил король, и Надя поспешно выбежала из трапезной.

– Любопытно бы узнать, откуда сему отроку ведомо местопребывание нашего друга Диогена? – отправляя в рот кусок сыра, задался вопросом синьор Данте.

– Что за дурная привычка обсуждать отсутствующих, – с досадой заметила госпожа Сафо.

– Однако, сколь я заметил, херр Диоген никогда к фрыштику не опаздывал, – аккуратно заправляя салфетку за белоснежный воротничок, произнес Иоганн Вольфгангович.

– Да, вы правы, – задумчиво вздохнул Александр. – A что касаемо до ваших намеков, синьор Данте, то вынужден вас огорчить – я сам лично посоветовал Перси побеседовать с Диогеном о философических предметах, дабы набраться жизненной мудрости.

Но тут в трапезную, едва не сбив с ног старого слугу Теофила, влетел Перси. Вид у него был совсем очумевший.

– Ну, друг мой, где же Диоген? – поинтересовался Александр, теребя в руках коробочку с леденцами.

– Уж не в бочке ли утонул? – хихикнула Сафо, не без доли ехидства глянув на донну Клару.

Перси обвел всех обезумевшим взором и одним духом выпалил:

– Диоген съеден!

Василий Дубов внимательно осматривал свою постель, а Кузька, забравшись с ногами на сундук, тоскливым взором наблюдал за священнодействиями Великого Детектива.

– Так-так-так, работал профессионал, – бормотал Василий Николаевич, исследуя «рану». – Настоящий мастер плаща и кинжала.

– A хорошая была перина, – хозяйственно вздохнул Кузька. – Мягкая, добротная.

– Старый отсыревший хлам, – возразил Дубов. – Ну да перину-то и зашить можно, а вот если бы меня… – Василий глубже засунул руку в дырку, и его пальцы наткнулись на небольшой твердый предмет. Детектив сжал его в кулаке и незаметно для Кузьки сунул за пазуху.

– A ведь они тоже не дураки, – заметил Кузька. – Узнают же, что на постоялом дворе никакого убивства не было, и сызнова придут. Пора, Василий, уходить отседа. Эх-ма, что за жизнь, нигде покою нету…

– Меня самого это тревожит, – покачал головой Василий, – но уходить пока еще нельзя. Обстоятельства требуют моего присутствия именно здесь.

– Что, в корчме?

– В Новой Ютландии и в Белой Пуще. По меньшей мере два дня, а уж потом и уйдем, коли живы будем. A вот в корчме оставаться опасно, тут ты прав. Слушай, Кузька…

– Кузьма Иваныч, – обиженно поправил домовой.

– Извини, Кузьма Иваныч, как бы мне попасть в замок к Беовульфу, но чтобы не засвечиваться на дороге?

– Что бы ты без меня делал! – радостно проскрипел Кузька. – Ну да это не беда, попросим водяного, он тебя по болотам проведет.

– Какого еще водяного? – несколько удивился Дубов.

– Ну, помнишь того мужичка, что давеча весь вечер воду хлобыстал. Это он и есть.

– Ах, вот оно что! – рассмеялся Василий. Теперь ему стало ясно странное поведение корчемного завсегдателя. И посерьезнел: – Слушай, Кузьма Иваныч, а дело-то нешуточное. Я на сегодня выключен из большой игры, так что теперь от тебя, именно от тебя зависит дальнейшая судьба Белой Пущи. И не только ее.

– Что-что? – не разобрал Кузька. – Чегой-то ты, Василий Николаич, больно мудрено изъясняешься.

– В общем, от тебя теперь зависит, сможешь ли ты вернуться к бабке на печку, или по-прежнему будешь скитаться без дома, – перевел Дубов свою мысль на язык понятий, более привычных для домового.

– A, ну так бы сразу и говорил, – протянул Кузька. – И что же я должон делать?

Дубов на минутку задумался:

– Тут неподалеку в избушке живет одна дама с прислугой…

– A, знаю! – перебил Кузька. – Это, видать, та, что с двумя мужиками в любовь крутит. Ой, лихая баба…

– Откуда ты знаешь?

– Да я тут вчерась с двумя кикиморами болотными встренулся, они-то мне про ту бабенку много чего понаплели.

– Ну вот и прекрасно. Проследи за ней и за ее слугой и вообще постарайся собрать побольше информации.

– Инфо… чего?

– Ну, что они делают, с кем встречаются, о чем говорят. A вечером, как стемнеет, встретимся здесь. Но если случится что-то непредвиденное, то непременно дай мне знать.

– Понятно, – кивнул Кузька.

Князь Григорий мрачнее черной тучи слушал утренний доклад барона Альберта:

– … И тогда он выбежал из амбара и запер дверь. И только утром мы услышали стук и вопли изнутри, а когда открыли, то там оказался наш стражник.

– Прекрасно, – процедил князь Григорий. – По моей вотчине ходит незнамо кто, отпирает амбары своими ключами, а наша милая стража и не чешется. Эдак скоро и меня украдут, и никто не заметит. Сегодня же поменять все замки!

– Будет исполнено, Ваша Светлость, – угодливо закивал Альберт. -Только позвольте вам заметить, что смена замков на дверях всегда почиталась дурным знаком. Вот, помню…

Но князь, не слушая глупых возражений, продолжал:

– И провести наистрожайшее разыскание. Этот горе-стражник хоть запомнил, как вор выглядел?

– Он говорит, что в потемках не разглядел. Но по очертаниям изрядно напоминает Вашу Светлость.

– Очень определенная примета, – хмыкнул князь. – Что за амбар и что пропало?

– Двадцать первый, – немного замявшись, ответил барон Альберт. – A что пропало, не могу знать, потому как учет никогда там не проводился.

– A вот это уж совсем худо, – еще больше помрачнел князь Григорий. -В нашем деле без учета никак нельзя. Стало быть, так. Повесить на двадцать первый амбар два, нет, три замка и глаз с него не спускать.

– Я возьму этот вопрос под свой личный надзор, – пообещал Альберт.

– Вот-вот, возьми. И если что, головой ответишь. – Князь ненадолго задумался. – Постой, но я что-то не припомню у нас никого с очертаниями, как у меня. Значит, чужой?

– К нам со стороны никто не проникнет! – бурно запротестовал барон. – Ведь в нашем кремле и стены, и крепостной ров, и стража знаете какая!..

– Знаю, – отрезал князь. – Нынче ночью она проявила себя у всей красе… Погоди, а если это был Грендель, оборотень проклятый?

– Исключено. Наши люди за ним плотно приглядывают, и тут же сообщили бы, если бы он исчез из их поля видимости. – Альберт деликатно прокашлялся. – Ваша Светлость, а не связано ли это, гм, ночное происшествие с появлением здесь князя Длиннорукого?

– Вздор! – бросил князь Григорий. – Длиннорукий удвое меня ниже и удвое толще. Да и слишком он глуп для таких дел. Но приглядеть не мешает -он, хоть и дурак, но до чужого добра ох как охоч. Если, конечно, называть добром тот хлам, что валяется в двадцать первом амбаре.

– Для кого хлам, – вздохнул барон, – а для кого и нет.

– Для Длиннорукого – точно хлам! – самоуверенно перебил князь. -Ну, все у тебя?

– Все. Только вот князь Длиннорукий опять к вам просится. Прикажете впустить?

– Впусти. A сам ступай. И чтоб до вечера запоры сменили!

Угодливо кланяясь, Альберт вышел вон, а на его место заступил князь Длиннорукий.

– Ну, с чем пришел? – хмуро осведомился князь Григорий.

– Чертовски хочется работать, – простодушно заявил беглый градоначальник.

– Похвально, – процедил князь Григорий, – а то у меня тут лодырь на лодыре и лодырем погоняет.

– A я не из таковских, – подхватил Длиннорукий, – я работу люблю. Вот в Царь-Городе с утра до вечера делом занят был!

– По столу плясал? – ехидно подпустил князь.

– Да что ты меня всякий раз этим столом попрекаешь! – слегка обиделся Длиннорукий. – A я много чего полезного сделал, вот хоть бы дерьмопровод построил…

– Ну, положим, не ты, – хмыкнул Григорий. – Потерпи немного, вот займем Царь-Город, будешь снова при дерьме. То бишь при деле.

– Токмо о том одном и мечтаю! – с жаром души подхватил Длиннорукий. – A вот у тебя, князь Григорий, на конюшне непорядок. Главный конюшенный -осел, в лошадях ни беса не смыслит. Конюхи – то же самое…

– Узнаю, – скривил тонкие губы князь Григорий.

– Чего узнаешь? – слегка опешил Длиннорукий.

– Узнаю своего старого друга князя Длиннорукого. Все у тебя дураки да ослы, один ты умный.

– A что делать, коли так оно и есть, – продолжал царь-городский беглец. – A этот твой душегуб Петрович, так и вовсе олух. Просто умоповрежденный какой-то. Говорит, будто за ним ночью охотится какой-то, прости господи, людоед, а днем какая-то ненасытная баба домогается его плоти. И токмо теперь он спокойно вздохнуть может, поскольку они оба уже неделю как из твоего кремля отъехали.

– Очень мило, – скорбно покачал головой князь Григорий. – Не пойму только, к чему ты эти речи ведешь?

– Назначь меня на конюшню, – попросил Длиннорукий. – Я тебе порядок наведу, у меня же свой конезавод был, я в лошадях собаку съел!

– C чего это тебя, друг мой, на конюшню тянет? – с подозрением глянул на гостя князь Григорий. – Да нет, у меня для тебя другое дельце будет, куда более ответственное. Вот, пожалуй, послезавтра и отправишься.

– A, в Мухоморье? – припомнил Длиннорукий.

– Туда, – кивнул князь Григорий. – И в помощь тебе придам Петровича. В таком деле толковый душегуб лишним не будет.

– Как скажешь, князь, – чуть разочарованно вздохнул Длиннорукий. -Только лучше бы на конюшню…

– A тебе на конюшню путь не заказан, – великодушно разрешил князь. -Заодно и к Петровичу получше приглядишься. Ну ладно, все у тебя? Мне делами пора заняться.

– Все, князь-батюшка, – низко поклонился Длиннорукий. – Извини, что глупостями докучаю.

– Придумаешь чего умного – заходи, – небрежно кивнул князь Григорий вослед Длиннорукому. – Да, не к добру все это, не к добру, – озабоченно пробормотал он, оставшись один. – Может, прав Альберт, надо и за Длинноруким приглядеть…

Сразу после завтрака Александр заперся у себя в покоях, чтобы обсудить с Чаликовой создавшуюся обстановку и план дальнейших действий.

– A может быть, это все-таки вы, уважаемая госпожа Чаликова? -осторожно предположил король, привычно отправляя в рот леденец. – Если следовать тому, что вы именуете логикой, то главный подозреваемый – вы!

– Почему это? – возмутилась Надя.

– Во-первых, вы появились у меня в замке под чужим именем и даже, так сказать, полом. Во-вторых, людоедство началось сразу же после вашего появления. И в-третьих, вы последняя, кто видел Диогена… живым.

– Ваше Величество изволит шутить? – дрогнувшим голосом спросила Чаликова.

– Ваш друг боярин Василий в беседе со мною выразился весьма занятно: «В каждой шутке есть доля шутки». Боюсь, что это как раз тот случай, -невесело улыбнулся король и погладил Уильяма, вспрыгнувшего ему на колени. – Но против вас слишком уж много подозрений, чтобы можно было им доверять.

– Благодарю вас, Ваше Величество, – церемонно поклонилась Надя.

– A обстоятельства таковы, – неожиданно деловито заговорил Александр. – Две ночи – и двое съеденных. И никакой уверенности, что это не продолжится.

– Надо принять меры предосторожности, – заявила Чаликова.

– Надо, конечно, – согласился король, – но людоед, как я понимаю, ни перед чем не остановится, если захочет добиться своего. Даже не знаю, кого теперь подозревать!

– Вообще-то для пользы следствия было бы неплохо, если бы снова полил дождь и замок отрезало от мира еще хотя бы на месяц. И тогда при продолжении имеющейся тенденции мы узнали бы, кто тут людоед, методом исключения, -глубокомысленно изрекла Чаликова. – Точнее говоря, методом съедения.

– Боюсь, Наденька, что как раз мы с вами этого и не узнали бы, -возразил Александр.

– Поняла! – вскрикнула Надя. Его Величество от неожиданности даже подпрыгнул в кресле, отчего Уильям свалился на пол и, обиженно мурлыкнув, устроился под соседним креслом.

– Что вы поняли? – чуть удивился король.

– Я поняла, в чем тут дело! Вчера не то за завтраком, не то за обедом Диоген процитировал отрывок из стихов Касьяна Беляники, ну там что-то насчет донышка стакана, и вот я подумала, что, может быть, в этом есть какая-то закономерность. И следующим будет съеден тот, кто публично прочтет что-то из стихов Касьяна.

– Ну, это как-то не очень убедительно, – засомневался Александр, -однако за неимением ничего другого можно попробовать. Я бы сам с удовольствием зачитал что-нибудь из его стихов. Хоть бы, например, за обедом.

– Как, Ваше Величество! – запротестовала Надя. – Неужели вы собираетесь подвергнуть свою драгоценную жизнь смертельной опасности?

– Нет, ну мы ведь будем ожидать людоеда во всеоружии, – возразил король. – Надеюсь, вы разделите мое общество?

– Что за вопрос! – возмутилась Чаликова.

Александр поднялся и задумчиво подошел к окну.

– Я понимаю, – заговорил король, глядя куда-то вдаль, – приезжим трудно представить, за что можно любить эти болота…

Чаликова удивилась столь неожиданной перемене темы, однако молча слушала, не задавая вопросов, да и, казалось, Александр говорил, не обращаясь ни к кому.

– Просто я здесь родился и вырос. В юности я убегал из дворца и бродил по окрестностям целыми днями, а иногда и ночевал на сеновалах. Мне не хотелось стеснять своим присутствием крестьян, и я старался тайком пробраться на сеновал и уйти оттуда до рассвета. А крестьяне относились ко мне с большой любовью. При случае угощали парным молоком с ржаным хлебом. И с гордостью говорили: это наш маленький король. Нет, они не завидовали мне. Более того – они, кажется, жалели меня. И вот теперь, став королем, я понимаю почему.

И, внезапно обернувшись, он спросил:

– А вы как думаете, Надежда, зачем нужен король?

Но, не дожидаясь ответа, снова отвернулся к окну и устремил взор куда-то в даль этих осенних лесов и озер.

– Отец мой поощрял такие прогулки, но заставлял брать с собой лук и меч. А я их прятал в развилке вон того дуба, – указал рукой Александр. -Несколько лет назад в него попала молния, но он только обгорел местами, а так все тот же. Да. Эх, молодость, молодость. Я тогда бродил по болотам в надежде найти спящую красавицу в хрустальном гробу, поцеловать ее и пробудить от векового сна. – Александр усмехнулся. – Я был очень возвышенным юношей, начитавшимся всяческих умных книжек. И все же… И все же тогда я был добрей и беззаботней. Потому что сейчас ощущаю себя душевно опустошенным. Пустые дела, пустые разговоры. И жизнь уходит, как песок в часах. – Александр тяжело вздохнул. – Хотя нет, конечно, не все так плохо. Есть и у меня своя маленькая звезда, которая светит мне во мраке. Это уже очень, очень много… Да. Однажды я заблудился на болотах, так меня вывел оттуда водяной. Да-да, самый настоящий водяной. Правда, это мне уже потом моя нянька мне объяснила. Это был такой полный человек, я бы сказал, ну вроде как тюлень. Ему трудно было идти по земле, и он как бы переваливался с ноги на ногу и весь колыхался при этом. И говорил неустанно. Он рассказывал мне про наших озерных рыб. Про хитрых, самоуверенных окуней. Про сонных и жирных линей. Про пронырливых пескарей. Про глупых, но стремительных щук. Заслушавшись его, я даже не заметил, как мы подошли к замку. И тут он быстро попрощался и… и как в воду канул. То есть действительно исчез в болотном озерце. Без всплеска и брызг. Как выдра – он вошел в воду, а не упал как булыжник. – Александр снова вздохнул. – Да, вот такие вот бывали у меня похождения. Хотя Спящую Красавицу я так и не нашел. Зато мне кажется сейчас, что в своих странствиях по болотам я обрел нечто большее. Но это трудно выразить словами. Надеюсь, вы меня понимаете, Надежда.

– О да, Ваше Величество, – с неподдельным почтением отозвалась Надя. – Я вас понимаю.

Водяной неспеша вел Василия по едва заметной тропинке среди болот и при этом беспрерывно говорил – видимо, такая возможность выдавалась ему нечасто:

– Да-да, Василий Николаевич, если кто спросит, то так и отвечу – мол, видел вас мертвым и с ножом в груди. Ах-ах-ах, такого человека убили!

– Погодите-погодите, – перебил Дубов, – вот этого как раз не надо. Вы меня никогда прежде не видели, кто я такой – не знаете.

– Ну конечно же не знаю! – радостно подхватил водяной. – Откуда ж мне вас знать. Высокий такой, кудрявый? Нет, никогда не видел. – Дубов лишь горестно вздохнул, а водяной продолжал: – Да только, видать, не простой вы человек, ежели вас в первую же ночь ножичком пырнули!

– И впрямь бы пырнули, кабы Кузька не упредил, – чуть поежился Василий. Кажется, только сейчас до детектива начало по-настоящему доходить, что с ним могло произойти ночью.

– И откуда только у них, у домовых, такое чутье? – подивился водяной. – Хотя Кузьма-то теперь не у дел. Да ведь раньше-то он, кажись, проживал в Белой Пуще, не так ли?

– Так, – нехотя ответил Василий.

– А, ну тогда понятно, почему они вас… – заговорщически понизил голос водяной. – Да нет, вы не подумайте, я завсегда с вами. Если что, готов помочь. Сам-то я тутошный, а вот дружок мой леший – он тоже оттуда. A когда князь Григорий леса повырубил и своим вурдалакам волю дал, то всем честным лешим, домовым, русалкам да кикиморам пришлось уходить кому куда. Этому хоть повезло – корчму открыл…

– Как, неужели наш корчмарь – леший? – изумился Дубов.

– Леший, Василий Николаич, как есть леший! – затараторил водяной. -Жаль мне его, зябнет на болотах, мокнет, по родным лесам тоскует.

– Ничего, скажите ему, что мы посадим новый лес, еще лучше прежнего, – оптимистично перефразировал Василий знаменитые слова из «Вишневого сада».

– Как же, так вам и позволит князь Григорий, – хмыкнул водяной.

– А вот когда его не будет…

– Эк загнули! Да он же бессмертный.

– Да ничего он не бессмертный, – с досадой проговорил Дубов. – Или, вернее сказать, это зависит от нас с вами.

– Вы мне ничего не говорили, я не слышал! – Водяной сделал вид, что собирается заткнуть уши. – Меня попросили, я вас провел, и всего делов.

Василий огляделся – оказалось, что они идут уже не по обычной тропинке, а по узкой полоске земли, возвышающейся среди двух канавок. За ними тянулись такие же полоски, поросшие вереском, багульником и брусникой, над которыми изредка возвышались рябиновые и бузинные деревца.

– Ну вот, идите прямо по этой грядке, а потом, когда болото кончится, прямо по тропинке через перелесок, и выйдете как раз на задворки замка, -пояснил водяной. – А теперь позвольте вас покинуть. Если что, всегда к услугам. – С этими словами водяной, как накануне вечером, сиганул прямо в поросшую ряской канавку и исчез из вида. А Василий один двинулся в указанном направлении – там в лениво рассеивающемся тумане уже проступали башни Беовульфова замка.

Князь Григорий сидел за столом в своем рабочем кабинете и слушал внеочередной доклад барона Альберта:

– Ваша Светлость, тут вот пришли сведения относительно боярина Василия. Нам удалось взять его под наблюдение. – Альберт заглянул в свои бумаги. – Вчера он посетил сначала Беовульфа, а потом Гренделя…

– Так я и думал, – помрачнел князь. – Ну и что же дальше?

– Дальше, Ваша Светлость, наши люди действовали в соответствии с вашими указаниями. Согласно донесению, ночью боярин Василий был обезврежен по месту временного проживания – в корчме.

– Надеюсь, все было сделано чисто? – заметно повеселел князь.

– Знатоки работали, – позволил себе ухмыльнуться барон Альберт.

– А как насчет Длиннорукого? – продолжал расспросы князь Григорий. -Вы тут, помнится, собирались за ним приглядеть.

– Да-да, мы приглядывали, – несколько смутился Альберт. – Утром, уйдя от вас, он побывал на конюшне, где беседовал с душегубом Петровичем, а затем исчез из видимости.

– То есть как исчез? – удивился князь Григорий.

– А вот так вот и исчез. У себя его нет, но и кремль он не покидал.

– Ну ладно, и черт с ним, – махнул рукой князь. – Но когда объявится, то пускай его пригласят ко мне.

– Будет исполнено, – подобострастно кивнул барон.

Тут в кабинет заглянул охранник:

– Ваша Светлость, к вам князь Длиннорукий.

– А, легок на помине, – провел пальцем по усам князь Григорий. – Ну, пусть заходит.

В комнату бочком вошел Длиннорукий:

– Здравствуй, князь-батюшка, как я тебя давно не видел!

– Да вроде бы утром виделись, – проворчал Григорий. – Ну, заходи, раз пришел.

– Вот, бежал из темницы, – продолжал Длиннорукий, – из темных уз Дормидонтовой темницы. На тебя, князь, уповаю!

– Да знаю я, что ты бежал, – несколько удивленно ответил князь Григорий. – Чего это с тобой нынче? Лишку выпил, что ли?

– Три дни не пил, три ночи не ел, до тебя добираючись, – зачастил Длиннорукий, – а ты меня, князь Григорий, столь неласково встречаешь. Приказал бы баньку истопить, самоварчик поставить…

– Ладно, князь Длиннорукий, я вижу, ты нынче малость не в себе, -поморщился князь Григорий. – Ступай проспись, а завтра о делах и поговорим. Альберт, проводи его. – Князь махнул рукой и углубился в свои бумаги.

Однако двери вновь приотворились, и вновь заглянул тот же охранник, хотя физиономия у него была несколько обескураженная:

– Ваша Светлость, к вам снова князь Длиннорукий.

– Пусть входит, – не отрываясь от бумаг, ответил князь Григорий.

Дверь открылась шире, и в кабинет вошел собственной персоной бывший царь-городский градоначальник князь Длиннорукий. Барон Альберт от неожиданности вскрикнул, а два Длинноруких застыли как вкопанные, с изумлением глядя друг на друга.

– Ну, что там такое? – нехотя оторвался Григорий от своих государственных дел.

– Вот… – пролепетал барон Альберт, дрожащим перстом указывая на двух Длинноруких.

Князь же Григорий, кажется, вовсе не удивился такому повороту.

– Ну что ж, прекрасно, – проворчал князь, скривив губы в брезгливой усмешке. – Верно говорят, что хорошего человека должно быть много. Но два князя Длинноруких для одной Белой Пущи, пожалуй, уж совсем замного будет.

– Да что ты, князь-батюшка, это ж я Длиннорукий! – с чувством ударил себя в грудь «первый» Длиннорукий. – А он самозванец, рази ж ты не видишь?

– От самозванца слышу, – не остался в долгу «второй».

– Прекратить базар! – поднялся во весь рост из-за стола князь Григорий. – Кто из вас самозванец, а кто нет, мы еще разберемся. А пока отправьте их обоих у темницу.

– Слушаюсь! – отчеканил заметно повеселевший барон Альберт.

– Этого – у подвал, а того – у башню, – продолжал князь Григорий, – и глазу не спускать. C обоих.

– Как же так! – чуть не хором завозмущались оба Длиннорукие. – Из одной темницы да в другую!

Но дюжие охранники уже тащили их прочь из княжеского кабинета.

– Как ты думаешь, кто из них настоящий, а кто нет? – спросил князь, оставшись вдвоем с бароном Альбертом.

– Не знаю, но во всем согласен с Вашей Светлостью, – дипломатично уклонился тот от прямого ответа. И вдруг смекнул: – А ну как оба самозванцы?

– Здравая мысль, – хмыкнул князь. – Но если двух Длинноруких для одной Белой Пущи будет замного, то что уж говорить о двух самозванцах!

За обедом в королевской трапезной царила обстановка самая мрачная и отчаянная, хотя за окном ярко светило солнышко, и разноцветные витражные стеклышки в окнах еще больше разукрашивали и без того пестрые стены.

Все сотрапезники сидели, уткнувшись в тарелки и изредка бросая друг на друга подозрительные взоры. Один лишь король Александр находился в наилучшем расположении духа: он подтрунивал над неловким пажом, то и дело проливавшим ему вино на одежду, бросал изумрудным перстнем солнечные зайчики на стены и потолок и вообще всячески старался подбодрить своих друзей, пребывавших в состоянии глубокой хандры.

– Ну что вы так раскисли, господа? – говорил король. – Пейте вино, веселитесь, радуйтесь, пока живы!

– Ваше Величество! – сверкая своими большими темными глазами, вскочила донна Клара,

– Ну, в чем дело, сударыня? – повернулся к ней Александр.

– Ваше Величество, позвольте обратить ваше высочайшее внимание на синьора Данте.

– Ну и что же? – пожал плечами король, бросив взор на Данте.

– A с чего это он ничего не ест?

– Кусок в горло не лезет, – буркнул Данте.

– Вот именно, – обрадовалась донна Клара, – потому и не лезет, что вы уже ночью…

– Что ночью? – с вызовом глянул на нее синьор Данте.

– Пообедали, вот что! – выпалила донна Клара.

– Вздор вы говорите, сударыня, – отрезал Данте, однако демонстративно взял с блюда огурец и откусил половину.

– A овощи хорошо идут после мясного, – не унималась донна Клара, однако синьор Данте даже не стал на это ничего отвечать.

– Господа, прекратите препираться, – слегка повысил голос Александр, заметив, что донна Клара собирается продолжать свои обличения. – И вообще, для лучшего пищеварения ученые эскулапы советует за трапезой говорить о чем-то приятном. Например, о высокой поэзии.

Как заметила Надя, это предложение не встретило у сидящих за столом особого энтузиазма, однако возражать королю никто не стал.

– Иоганн Вольфгангович, может быть вы нам все-таки что-нибудь прочтете? – обратился Александр к заморскому поэту. Иоганн Вольфгангович словно только этого и ждал. Выхватив с ловкостью факира из кармана какой-то свиток, он принялся читать:

– Нихтс ист иннен! Нихтс ист ауссен!

Денн вас иннен – ист драуссен…

– Благодарю вас, – сказал король, терпеливо выслушав до конца, – но, простите, насколько мне известно, никто из нас не владеет языком вашей музы, да и я знаю его лишь как разговорный…

– Нихт проблемен! – широко улыбнулся Иоганн Вольфгангович и извлек еще один мятый листок. – Вот тут другой мой стихотворение в переводе. – И он, немного запинаясь, торжественно зачитал:

– Кто с плачем хлеба не вкушал,

Кто, плачем проводив светило,

Его слезами не встречал,

Тот вас не знал, небесные силы!..

«Нечто похожее я уже где-то слышала», – подумала Надя, пока Иоганн Вольфгангович раскланивался в ответ на сдержанно-вежливые аплодисменты сотрапезников, которых в этот момент высокая поэзия явно волновала меньше всего.

– По-моему, превосходно, – высказал свое суждение Александр. – A теперь, господа, с вашего позволения, я тоже хотел бы прочесть несколько строчек.

– Неужели и Ваше Величество заразились неизлечимой болезнью сочинительства! – удивленно воскликнула мадам Сафо, всплеснув полными ручками.

– Увы, – покачал головой Александр, – сам лишенный дара сочинительства, я способен лишь на покровительство… Дело в том, что после Касьяна остались четыре или пять стихотворений, на которые людоед, видимо, не обратил внимания.

Король протянул руку, и Перси подал ему несколько неказистых листков. При этом паж тихо, чтобы остальные не услышали, прошептал:

– A ведь из этого следует, что людоед, скорее всего, не из поэтов…

Александр величественно кивнул и, бегло просмотрев рукописи, остановился на стихотворении, которое он, по-видимому, счел наиболее подходящим к случаю:

– Я хотел открыть тебе душу,

Но ты ей предпочла мое тело…

Во все время чтения паж украдкой наблюдал за присутствующими – не выдаст ли кто-то себя невольным взглядом или жестом.

Увидав боярина Василия, Беовульф очень обрадовался, а когда узнал, что за причина привела к нему вчерашнего гостя, то пришел в неописуемый восторг и в лучших чувствах заключил Дубова в могучие объятия.

– Так, значит, вас пытались заколоть?! – взревел Беовульф. – Ну вы, в природе, даете!.. Да ради бога, живите, сколько хотите, у меня вы будете в полной безопасности, ко мне сюда ни одна сволочь не полезет – убью! – И, несколько успокоившись, добавил: – Боярин Василий, милости прошу пожаловать ко мне в рыцарскую залу, выпьем по кубку старого доброго винца за ваше счастливое спасение!

– Не откажусь, – улыбнулся детектив.

Рыцарская зала представляла собою обширное помещение, стены которого в живописном беспорядке были увешаны старинными портретами, боевыми доспехами и охотничьими трофеями.

– Прошу! – широким жестом указал Беовульф на огромный стол. Василий отодвинул громоздкое кресло, но непроизвольно вздрогнул: из-под стола с громким лаем выскочила огромная лохматая собака.

– Грегуар, молчи, шельмец! – прикрикнул Беовульф. – Мой любимец, -пояснил он, целуя пса прямо в морду. – Я его, знаете ли, в честь князя Григория так назвал. Чудная псина, только гадит где попало… – Беовульф хлопнул в ладоши, и слуги внесли в залу огромный серебряный жбан и два позолоченных кубка.

– Это мои самые лучшие, – с гордостью пояснил радушный хозяин, щедро разливая вино. – Их за верную службу пожаловал моему пращуру, Гильденкранцу, сам королевич Георг.

– Какой королевич Георг? – отпил Дубов из кубка.

– А, ну тот, что основал наше Мухоморье, сиречь Новую Ютландию. Его ведь выгнали из Ютландии, вот он сюда и перебрался.

– А за что его выгнали? – заинтересовался Василий.

– Ну, он там такого начудил, просто любо-дорого! – захохотал Беовульф. – Такую потасовку устроил – папашку своей невесты взял да и зарезал, понимаешь! Как завопит: «Крысы!» – и шпагой в занавеску раз, и все. А нечего было стоять за занавеской! Во как… В другой раз заявился на совещание королевских советников с медведем на цепи… Вот с этим, – указал радушный хозяин на изрядно тронутую молью медвежью шкуру, висевшую на стене. – A когда на самого своего дядюшку, на короля то есть, стал наезжать, так это вообще! Да уж, славные были времена – не то что сейчас. – Беовульф горестно вздохнул, подлил себе в кубок мутного вина и опрокинул его в горло. В этом чувствовался опыт и сноровка. – Ну что, боярин Василий, налить вам еще? – предложил Беовульф своему гостю.

– Можно, – чуть заплетающимся голосом ответил Дубов. В своей Кислоярской действительности он отнюдь не слыл безупречным трезвенником, но и к столь обильным возлияниям не привык.

– Себе я налью поменьше, – как бы извиняясь, сказал хозяин. – Мне ведь на свидание с дамой пора идти. А вы тут продолжайте, сделайте милость.

– Дама та самая, что вы давеча говорили?

– Ну конечно! Ах, какая женщина, какая женщина… Мне для нее ничего не жалко, я ей даже свой лучший золотой перстень подарил, вот как!

Василий открыл рот, явно собираясь что-то сказать, но передумал и вместо этого отпил из кубка немного вина.

– Ну, я побежал, – засуетился хозяин. – А вы тут располагайтесь, чувствуйте, как дома.

– Извините, я хотел бы немного отдохнуть, – сказал Василий. -Знаете, после столь бурной ночи…

– Конечно, конечно! – понимающе загромыхал Беовульф. – Слуги укажут вам горницу, и отдыхайте хоть до скончания века!

Королевский летописец Пирум, принявший Чаликову в древлехранилище, расположенном в одной из башен замка, по своей наружности оказался совсем не похожим на тех не очень многочисленных историков, коих Наде довелось увидать воочию, а именно старца Пимена из оперы «Борис Годунов» и кислоярского кандидата исторических наук госпожу Хелен фон Ачкасофф.

Чаликову, а точнее пажа Перси, встретил невысокого роста плотный мужичок в валенках и залатанной серой фуфайке, на фоне которой ярко выделялся пестрый шейный платок. Летописец широким жестом окинул свое хозяйство – обширное круглое помещение, заставленное старыми комодами и высокими, почти до потолка стеллажами – и произнес чуть скрипучим голосом:

– Ну вот, наконец хоть кто-то залюбопытствовал. A то ведь так и пропадут невостребованными сии драгоценные немые свидетели былых веков. Его Величество уже известил меня, дабы я всячески способствовал утолить твою любознательность, о мой дражайший юный друг!

Говоря это, Пирум снял с одного из стульев, также весьма древнего происхождения, ворох пожелтевших бумаг, кинул их на пол и пригласил гостя присесть.

– Благодарю вас, господин летописец. – Надя поудобнее устроилась на стуле. – Для начала мне хотелось бы узнать, как возникло Мухомо… то есть Новая Ютландия.

– Нет ничего проще, мой юный друг, – с готовностью откликнулся Пирум. – Беспристрастные скрижали сберегли немало свидетельств, подлинных и мнимых, тех незапамятных лет, и единственная трудность в том, как отделить зерна истины от плевел вымысла, поелику не все очевидцы одинаково относились к тем давним событиям.

– Ну так может быть вы расскажете о них так, как лично вы их видите? – предложила Надя.

– Увы, скромное положение королевского древлехранителя и летописца не дает мне права истолковывать то, что было, на собственный лад, -высокопарно ответствовал Пирум. – Мой долг – быть беспристрастным и непредвзятым повествователем, дабы не уподобиться некоему господину Стобхарду, коий злонамеренно извратил сии давние и кровопролитные деяния на потребу невзыскательным зрителям своих бездарных представлений!

Летописец подошел к стеллажам и, ловко взбежав по приставной лестнице, безошибочно снял с полки старинную книгу.

– Так слушай же, мой юный друг, – начал Пирум, спустившись с лестницы и поудобнее устроившись за столом, – сию повесть о печальных и вместе поучительных событиях, имевших быть более трех столетий тому назад на другом конце мира, вдали от сих мрачных и бесплодных болот!

– В просто Ютландии? – догадалась Надя.

– Именно там. Жил в Ютландии королевич, именем Георг, хотя разные летописцы называют его иными именами, более привычными их наречиям. И вот обуяла сего королевича лютая гордыня, насланная бесами и злыми духами, и ввергла его в отчаяние и бурную безосновную подозрительность: довел он возлюбленную свою девушку до умопомрачения, а ближнего царедворца, мужа мудрого и доблестного, зарубил булатным мечом, приняв за диавола в крысьем обличье. Короля же, дядюшку своего, подозревал он в отравлении бывшего короля, Георгова батюшки, и также тщился умертвить. И завершились все эти безобразия тем, что переполнилась чаша терпения, и Георга изгнали из Ютландского королевства. Тогда он пустился странствовать вместе с приближенными своими, некими… – Пирум заглянул в книгу и по слогам прочитал: – Некими вельможами, имя коим Гильденкранц и Розенштерн. И когда после долгих трудных скитаний оказались они в наших краях, то королевич Георг приобрел за вполне умеренную плату обширную часть болот у белопущенского князя Феодора Шушка и, взяв в жены дщерь его Василису, обосновал на сих болотах королевство, кое нарек Новою Ютландией. И надобно тебе сказать, что здесь отпустили его бесы и злые духи, и правил он долго и справедливо, а хозяйствовал весьма рачительно и даже пытался осушать болото, но не успел, а в потомках, увы, не нашел достойных продолжателей своих славных дел. Да вот можешь сам взглянуть.

Пирум подвел Надю к запыленному окну, сиротливо тускневшему меж двух высоченных полок, ломящихся под весом старинных пергаментов, и указал вдаль, где под косыми лучами предзакатного солнца блестели какие-то длинные нити.

– Это и есть болотоосушительные канавки, – пояснил Пирум. – Они тянутся далеко, на много верст. A между ними такие стрелки суши, у нас их прозвали грядками. Но поелику труды короля Георга остались незавершенными, то все так и стоит уже три века. Одна польза, что на этих грядках много грибов водится, и отнюдь не токмо мухоморов.

«Значит, Александр – еще и прямой потомок князей Шушков, – отметила Надя. – Будем это иметь в виду на крайний случай, если ничего не получится с Марфой».

– A кстати, господин Пирум, – продолжала Надя, когда они вернулись за стол, – меня вот еще интересует насчет княжны Марфы…

– Ничего не знаю, – неожиданно помрачнев, буркнул летописец.

– Да? A Его Величество сказывал, что вы как раз много чего могли бы поведать, – как ни в чем не бывало проговорила Надя. – И еще он настоятельно просил передать, чтобы вы были со мной предельно откровенны, о чем бы я не спросил. Если это, конечно, не касается государственных тайн.

– Зачем тебе об этом знать? – в беспристрастном голосе Пирума прорвались страдальческие нотки. – Ничего хорошего от этого не будет, поверь мне!

– Да нет, сам я ничего предпринимать не собираюсь, – успокоила Надя летописца. Это была если и не правда, то не совсем ложь. – Но, может быть, удастся придумать способ, как ее спасти?.. – Надежда с надеждой поглядела на Пирума.

– Ну ладно, – решился древлехранитель. – Но только поклянись, что не воспользуешься тем, что я тебе поведаю, во вред кому бы то ни было, и прежде всего – самой Марфе.

– Клянусь! – Чаликова торжественно стукнула себя в грудь.

– И что же влечет твою любознательность, мой юный друг? -успокоившись, перешел Пирум в свой обычный велеречивый тон.

– Ну, о том, что злой колдун превратил княжну Марфу в лягушку, я уже наслышан, – подумав, ответила Надя. – И что вернуться в свой облик она может, только если ее поцелует некий Иван-царевич. Вот, собственно, и все. – В ожидании захватывающей романтической истории Чаликова уставилась на своего ученого собеседника.

– A ведомо ли тебе, о любознательный юноша, что немало находилось желавших расколдовать княжну? – после недолгого молчания заговорил Пирум. – Особо много таковых было в годы моей молодости. Вместо того чтобы предаваться полезным занятиям, сии празднолюбцы ходили по болотам и лобызали всех лягушек подряд, пока им это не наскучивало и они не возвращались к более насущным делам.

– И одним из этих празднолюбцев были вы? – смекнула Надя.

– Ты зело догадлив, мой юный следопыт, – ответил Пирум, и Чаликова даже не поняла – всерьез или с долей иронии.

– Но все-таки скажите – правда вся эта история про Марфу, или выдумки? – с трудом скрывая волнение, спросила Чаликова. – Хотя, конечно, кто это теперь может знать, когда столько веков минуло…

– Чистая правда, – уверил Пирум. – И я, может быть – один из немногих, кто сие знает достоверно.

– Каким образом? – удивилась Надя.

Летописец тяжко вздохнул:

– Это случилось почти полстолетия тому назад. Таким же днем, как нынче, я бродил по окрестным болотам и ловил лягушек. Много их было – аж уста распухли каждую целовать. И вот уже на самом закате я решил оставить это и вернуться домой, как вижу – сидит на кочке лягушка, самая обычная по виду, и смотрит прямо на меня. A глаза печальные-печальные. Ну, я ее и поцеловал. – Пирум горестно замолк.

– Ну, ну и что же дальше было? – не удержалась Надя.

– Ну, тут раздался гром среди ясных небес, и передо мною возникла девушка. Что ж ты, говорит, Иван-царевич, наделал – не из любви и сострадания, а из пустой забавы поцеловал меня. Теперь мне вновь томиться в лягушечьей шкуре…

– Так что же, превращение не удалось только потому, что вы не Иван-царевич? – переспросила Надя.

– Да нет, – горестно махнул рукой Пирум, – то, что избавителем непременно должен быть Иван-царевич – это все досужие домыслы. Хотя вообще-то меня Иваном зовут. A если полностью, то Иоанн Пирум-Торвальдсен. Мой дальний пращур прибыл сюда, сопровождая королевича Георга.

– Ну и что же княжна Марфа? – гнула Надя свое.

– Вообще я не раз слышал, что если чародей кого-то заколдовал, то он должен оставить хоть малую возможность расколдоваться. И этому правилу все колдуны обязаны следовать, даже самые черные. A тот чародей заморский, что княжну заколдовал, он такое придумал, чтобы и условие соблюсти, и всякой надежды на избавление лишить.

– Ну и что же он такое придумал? – нетерпеливо воскликнула Чаликова.

– Тот, кто расколдует Марфу, должен быть ведомым одними бескорыстными чувствами, но никак не гордыней, стяжательством или праздным любопытством. Так мне сама княжна сказала, прежде чем обратно лягушкой обернуться. Теперь ей до скончания века по кочкам прыгать и квакать – кто же станет безо всякой корысти по болотам бродить да лягушек целовать!

– Кажется, я знаю способ, как ее расколдовать, – подумав, промолвила Надя. – Но его надобно еще обдумать…

«Все, как и говорил Чумичка, – размышляла Чаликова, спускаясь вниз по винтовой лестнице. – И если так, то кандидат в Иваны-царевичи у нас есть. Надо только его будет предварительно подготовить…»

Толком поспать Дубову так и не удалось – его разбудил вежливый, но настойчивый стук в дверь.

– Войдите! – крикнул детектив. Дверь отворилась, и в опочивальню заглянула горничная в белом передничке:

– Боярин Василий, извините, что прерываю ваш сон, но к вам гости.

– Гости? – нехотя поднялся с кровати Василий. – Какие гости?

«Все, это ловушка, – промелькнуло в голове сыщика, – узнали, что я здесь, дождались, когда нет хозяина…»

– Прикажете просить? – прервала горничная его размышления.

– Да, – коротко ответил Василий, мысленно примериваясь к громадному канделябру, которым готов был встретить любого, кто покусится на его жизнь.

Горничная исчезла, и тут же в комнату ввалился Кузька. Вид у него был немного встрепанный, но в то же время отчаянно-победительный.

– Значит, все-таки случилось что-то особенное? – констатировал Дубов, внимательно оглядев домового.

– И ты еще спрашиваешь! – топнул ножкой Кузька. – Там такое, что просто жуть! Эх-ма, семь веков на свете живу, а такое…

– Ну и какое же? – не утерпел Василий. – Говори, не томи душу!

– А ты меня не торопи, – насупился Кузька, – дай спервоначалу отдышаться. А тут еще эти собаки чертовы совсем оглушили, хорошо еще не загрызли!.. Ну вот, – приступил Кузька к повествованию, – пришел это я на ихнее свидание, ну, то есть, господина Беовульфа и той бабенки. Залег в траве и наблюдаю, как они там любезничают. И вдруг чувствую – что-то не так. А ее слуга, он присел на травку на полянке и как будто даже задремал…

– Ну и что же здесь «не так»? – удивился Василий. – Почему бы слуге и не подремать, пока хозяйка на свидании?

– То и не так, что никакой он не слуга, а самый настоящий колдун и ворожей!

– С чего ты это взял?

– Ну, я же и сам маленько ворожить умею, а уж распознать, где дело нечисто – так это мне и вовсе пустяки! В общем, чую я, как этот слуга посылает Беовульфу свои «установки» – мол, люба тебе эта девица, красива она, будто роза лесная, и всякое такое. Тоже мне роза лесная, – фыркнул Кузька, – лахудра она белобрысая!

– Ну а дальше что? – поторопил Дубов.

– А что дальше – ну, я решил, что пришла моя пора. Нет, я конечно, не могу с ним в ворожбе состязаться, но я находился ближе к тем двоим, и начал свои собственные «установки» посылать – дескать, посмотри ты на нее, никакая она не роза, и не люба она тебе, и все прочее. Вижу – стоит мой Беовульф в диком сомнении и глядит на свою бабенку, не может понять, любит ее али нет. Та почуяла, что дело дрянь, да и бросилась ему на шею. А он оттолкнул ее и пошел прочь. Тут уж и слуга ейный тоже унюхал, что кто-то ему мешает, и едва Беовульф ушел, то как закричит: «Опять нам на хвост наступили, туды его растак да разэдак…»

– На хвост? – недоверчиво переспросил Дубов.

– Ну да, – подтвердил Кузька, – на этот, как его… эргетический.

– Энергетический, может быть?

– Ну да, наверно. Они вдвоем бросились лужайку обыскивать, а я, не будь дурак, поскорее сюда побежал. A та девка еще своему колдуну сказала: «После обеда у меня свиданка с Гренделем, если и тогда сорвется – нам несдобровать».

– Несдобровать, – задумчиво повторил Василий. – Стало быть, они действуют не сами по себе, а… Ну, это неважно. А где свидание, ты не в курсе?

– Должно быть, как и вчера, – подумав, ответил Кузька. – Там такое местечко есть, на краю болота, как раз посередке между Гренделевой хибаркой и избенкой, где живет эта девица со своим колдуном.

– А откуда ты знаешь?

– Так мне же кикиморы сказывали. Избенка несколько годков стояла пустая, а они там всего пару недель как живут. И едва поселились, как тут же эта девка начала их обоих к себе привораживать!

Тут в коридоре раздался шум, и в опочивальню ввалился собственной персоной доблестный рыцарь Беовульф. Вид у него был далеко не столь самоуверенный, как обычно.

– Ни черта не могу понять, боярин Василий, – прямо с порога заявил он. – О, я вижу, у вас гости! Что это за мелюзга такая?

– Чего??! – вскинулся Кузька.

– Между прочим, именно благодаря Кузьке… то есть Кузьме Иванычу я вчера остался жив, – поспешно сказал Василий. – И именно он помог рассеять чары, которыми вас опутали эти аферисты.

– Кто-кто? – не понял Беовульф.

– Ваша возлюбленная Прекрасная Дама и ее слуга со своими «установками».

– Что-то я ничего не понял, – поморщился хозяин, – объясните мне попроще, без этих заумствий.

– Попроще? – задумался Дубов. – Ну ладно. Вы давеча сказывали, что подарили своей возлюбленной золотое колечко, так? А вы не заметили, было оно сегодня на ней, или нет?

– Не было, в природе, – тут же ответил Беовульф. – Точно, не было!

– Эта дама и ее слуга просто манипулируют… то есть крутят вами в своих целях, которые мне пока что не очень ясны, – веско продолжал Василий, – и наша с вами задача…

– Чего?!!! – взревел Беовульф и даже рванул на себе цепь. – Чтобы я, Беовульф, доблестный рыцарь и верный подданный достославного короля Александра, позволил собою крутить?! В порошок сотру, честное благородное слово!.. Постойте, – с подозрением поглядел он на Дубова, – а может, это вы мною крутите? Настраиваете меня против нее с какими-то своими целями? Берегитесь, боярин Василий, ежели это так, то не погляжу что вы мой гость…

Дав Беовульфу отвести душу, Дубов заговорил:

– Сегодня у вашей Прекрасной Дамы…

– Тоже мне «Прекрасная Дама», – фыркнул Кузька. Василий строго посмотрел на домового и продолжал:

– Сегодня у нее назначено свидание с Гренделем. Если вы согласны мне помочь, то мы вместе возьмем с поличным и саму даму, и ее слугу, и вы убедитесь, что мои обвинения не голословны.

– Согласен, – не раздумывая заявил Беовульф. – И что я должен делать?

– Детали обговорим по дороге, – ответил детектив, – а сейчас дозвольте мне все-таки немного поспать.

Князь Григорий уже собрался было покинуть свой кабинет и отправиться в главную кремлевскую залу, где у него была назначена встреча с делегацией деревенских старост, однако в этот момент к нему без предварительного доклада ворвался начальник его тайного приказа. Такое случалось крайне редко и свидетельствовало о том, что произошло нечто чрезвычайное.

– Ну, чего еще стряслось? – недовольно покосился князь на барона Альберта.

– Ваша Светлость, ужасное происшествие, – чуть не с порога зачастил барон. – Только что пришла весть, что над нашей северной заставой пролетал ковер-самолет, и пушкари-стражи границы его сбили!

– Ну и что же тут ужасного? – удивился князь Григорий. – Правильно сделали. Никому не дозволено безнаказанно нарушать небесные пределы моего княжества!

Однако Альберт не разделял оптимизма своего повелителя:

– На ковре летел знаменитый на Востоке кудесник Сулейман по поручениям Багдадского султана Аль-Гусейна.

– Да, нехорошо получилось, – нахмурился князь Григорий. – И что же, почтенный Сулейман погиб?

– Какое там! – махнул рукой Альберт. – Жив-здоров, токмо зело сердит был. И Вашу Светлость бранил на чем свет стоит. Наши пушкари хотели его посадить в холодный погреб, дабы остудился, а тот обратился в едкий пар и улетучился. А следом за ним поднялся ковер-самолет и улетел неведомо куда.

– Даже и не знаю, что делать, – задумался князь. – С одной стороны, стражи поступили правильно, а с другой не хотелось бы портить отношения с нашим дорогим другом Аль-Гусейном. Придется отправить ему послание, а заодно чем-то умаслить.

– Чем? – уныло вздохнул Альберт. – У него же злата и адамантов полны закрома.

– Значит, пошлем ему наших девушек для гарема, – решил князь Григорий. – Эдак с десяток.

– Как? – удивился Альберт. – Наших, белопущенских девушек – и для гарема?!

– Наших белопущенских девушек, – отчеканивая каждое слово, повторил князь Григорий. И, прищурившись, пристально уставился на барона: – A ведь вы, Альберт, родом кислоярец…

– Я не кислоярец, я – упырь! – вырвалось у барона.

– Ну тогда и выполняйте, что вам князь велит.

– Да не пойдут они, – уныло протянул Альберт.

– Не пойдут, говоришь? – хмыкнул князь. – A мы их спрашивать и не будем. У нас ведь кажется, имеется свой лиходей и душегуб, вот его и запряги на это дело.

– Слушаюсь! – радостно приосанился барон.

– Ну ладно, все у тебя?

– Все, Ваша Светлость.

– Тогда свободен. И не забудь усилить охрану всех амбаров и оружейных хранилищ. A двадцать первого амбара – особливо!

Грендель брел по болотной тропинке и пытался вспомнить вдохновенные строчки, которые только что записал пером выпи на клочке пергамента, да позабыл на столе у себя в хижине. В отличие от своего вечного соперника Беовульфа, бедный поэт не имел возможности поднести к ногам возлюбленной золотых перстней и породистых щенков. Единственное, чем он мог завоевать сердце Прекрасной Дамы – это вдохновенные стихи, льющиеся бурным потоком из любящей души.

Место, в котором обычно назначал свидание Грендель, было вполне в его вкусе: зеленая полянка, находящаяся на пригорке, и потому менее заболоченная, чем вся окружающая местность, и посреди ее – могучий, в три обхвата дуб, в тени которого вольготно росли огромные яркие мухоморы. Когда-то Грендель, вдохновленный суровой красотой этого уединенного уголка, даже посвятил ему стихи: «У Мухоморья дуб зеленый», но дальше первой строчки дело так и не пошло.

Увидев сидящего под дубом человека, Грендель радостно побежал вперед, но остановился как вкопанный, когда увидел, что это вовсе не его возлюбленная, а вчерашний гость.

– Боярин Василий?.. – с трудом припомнил поэт его имя.

– Именно я, – вскочил с травы боярин Василий. – Извините, что отвлекаю вас от предстоящего свидания, но мне нужно срочно с вами поговорить.

– Может быть, лучше после? – вздохнул Грендель. – Заходите ко мне вечерочком…

– У нас нет времени, – деловито проговорил Василий. – Сейчас сюда придет ваша дама, и нельзя, чтобы она меня видела.

– Опять какие-то грязные тайны, – поморщился Грендель. – Однако я вас слушаю.

– Я повторяю свое вчерашнее предложение, – сказал Дубов и посмотрел куда-то вверх, на крону дуба.

– Какое? Я, знаете, в последнее время стал такой рассеянный…

– Отправиться в Белую Пущу и…

– Нет-нет, и не просите! – поспешно перебил Грендель. – Во-первых, это глубоко противно моему душевному складу. А во-вторых…

– Господин Грендель, если я обращаюсь к вам за помощью, то только потому что у меня нет другого выхода, а время поджимает. – Грендель вновь отрицательно покачал головой. – Ну хорошо, – почти с мольбой продолжал Дубов, – прошу вас только об одном: когда вы увидите вашу возлюбленную, то постарайтесь хоть на мгновение взглянуть на нее беспристрастно, просто как на постороннего человека, а не как на женщину, которая вскружила вам голову… Все, мне пора, – и с этими словами Василий побежал по тропинке в направлении Гренделевой хижины. На самом же деле он залег за одной из болотных кочек. Там было довольно мокро, но выбирать не приходилось. А Василий Николаевич очень хотел стать если и не участником, то хотя бы зрителем предстоящей бурной сцены, которую он задумал и срежиссировал.

С противоположной стороны по тропинке двигалась ничем не приметная с виду парочка – высокая блондинка в изысканном темном платье и коренастый мужичок в сером сюртуке.

– Жди меня там, – властно приказала дама слуге, и тот покорно удалился за дуб. – О, господин Грендель, как я рада вас видеть! – чуть не пропела она высоким приятным голосом, протягивая руки своему воздыхателю.

– Сударыня, я у ваших ног, – Грендель опустился на одно колено и почтительно поцеловал ей ручку.

– Ах, ну что вы, – так и зарделась дама. – Встаньте, пожалуйста, вы меня смущаете.

Грендель послушно поднялся и, вглядевшись в лицо своей возлюбленной, невольно отшатнулся.

– Так, подействовало, – радостно потер руки Василий в своем укрытии.

– Что с вами? – забеспокоилась Прекрасная Дама. – Господин Грендель, вы сегодня как-то не в себе.

– Да… – пробормотал поэт. – Как будто пелена спала с моих очей…

– Он только теперь приходит в себя! – раздался за спиной дамы громовой голос.

Дама резко обернулась – на нее со стороны дуба тяжелой поступью надвигался собственной могучей личностью господин Беовульф.

– Не смей причинить ей ничего дурного! – выкрикнул Грендель.

– Как же! – прогремел Беовульф. – Да она сама кому угодно чего хошь причинит!

– Что это значит?! – взвизгнула дама и затравленно заозиралась по сторонам.

– Не беспокойтесь, сударыня, – тоном ниже сказал Беовульф, – ваш так называемый слуга вам не поможет. Равно как и его «установки». Можете посмотреть – он там лежит, отдыхает и не скоро очухается.

– Что вы с ним сделали? – завопила дама.

– Ну, приложил разок златою цепью, – ласково прорычал Беовульф, -Ничего, это не смертельно, я думаю. Просто легкое помутнение ума…

– Да-да, как будто пелена спала с очей моих, – продолжал бормотать Грендель. – Ах, как я заблуждался…

– Кстати, сударыня, – продолжал «наезжать» Беовульф, – что-то я не вижу на вас того перстенька, что я вам подарил.

– Я его забыла дома, – заметно побледнев, пробормотала женщина.

– А может, потеряли?

– Может, и потеряла…

– Ну так радуйтесь, я его отыскал! – И с этими словами Беовульф извлек из-за пазухи золотой перстень.

– Где вы его нашли?! – в ужасе отшатнулась Дама.

– Там, где вы его потеряли, – ответил Беовульф. И с явной угрозой добавил: – Нынче ночью.

Но тут, похоже, дама наконец взяла себя в руки.

– Вы, господин Беовульф, дурак, – с нескрываемым презрением произнесла она. – Но я знаю, кто за этим стоит!

Тут она небрежно оттолкнула стоящего на ее пути Гренделя и решительно двинулась за дуб. Через некоторое время она появилась со своим слугой, который шел, качаясь и еле двигая ногами. Прекрасная Дама, ужасно бранясь, отвесила ему пинка и быстро удалилась по тропинке. Слуга же, бормоча что-то себе под нос, поплелся следом за ней.

Беовульф и Грендель, некоторое время постояли, переминаясь с ноги на ногу и, видимо, не зная, что дальше делать. И в конце концов, смерив друг друга неприязненными взорами, молча разошлись в разные стороны.

Когда Грендель медленно брел в сторону своей хижины, Дубов услышал его бормотание:

– Словно пелена спала… Это было какое-то наваждение…

Убедившись, что поблизости никого нет, Василий встал из своего укрытия и подошел к дубу. По его ветвям спускался вниз Кузька.

– Ну как? – радостно спросил домовой. – Все в порядке?

– Здорово! – только и смог ответить Василий. – Я никогда не испытывал такого удовлетворения. Ведь ты все делал, как мы договаривались?

– Ну а то как же. Сначала я смотрел за дорогой и дал тебе знать, когда появилась та баба с колдуном. А Беовульф уже стоял за дубом и ждал. Едва колдун зашел за дуб, он как даст ему своей золотой цепью по башке, а тут уж и я заступил со своей ворожбой. Мол, погляди ты на нее, господин Грендель, и сразу поймешь, откуда птичка вылетела.

– Ну, откуда вылетела, это понятно, а вот куда улетела?

Кузька на минуту задумался:

– Судя по тому, куда они побегли, то я думаю, что не в свою избенку, а куда подальше. Там, за болотом, перелесок, а через него проселок, который ведет в сторону Белой Пущи. Как раз в ту деревеньку, где бабкина изба стояла. – И домовой погрустнел, вспомнив былые денечки.

– Может, пойдем? – смущенно спросил Василий. – А, Кузьма Иваныч? -И уже веселее добавил: – А хочешь, я тебя на плече понесу?

Кузька хитро ухмыльнулся и как бы нехотя отвечал:

– Ну, так и быть. Пожалуй. Хороший ты человек, Василий, ни в чем тебе отказать не могу!

За ужином обстановка была совсем безрадостной. Все, кто находились за столом, ели мало, угрюмо уткнувшись в тарелки, и даже неуклюжие попытки короля Александра развеселить своих сотрапезников никак не могли повлиять на их настроение. Скорее, наоборот.

– Кушайте, господа, – радушно потчевал Александр, – а главное, запивайте. Конечно, пьянство – дело негодное, но стаканчик старого доброго винца на сон грядущий, знаете…

Первой не выдержала госпожа Сафо:

– Это чтобы послужить одновременно и выпивкой, и закуской?

– Не понимаю, о чем вы, сударыня, – благодушно глянул на нее король.

– Ну так я вам объясню, Ваше Величество, – запальчиво вскочила поэтесса, грозно уперев ручки в полные бедра, но король жестом усадил ее на место:

– Не нужно, не нужно, Ну зачем такие мрачные мысли? Может быть, нынче ночью, гм, ничего и не произойдет… Перси, налей мне вина!

Паж, внимательно наблюдавший за госпожой Сафо и прочими, кто был за столом, вздрогнул и, конечно же, опять пролил мимо.

– Ну, за ваше здоровье, господа! – поднял кубок Александр. – И чтобы нынешняя ночь прошла спокойно.

– Предупреждаю, что со мной это дело не пройдет! – вдруг заявила доселе молчавшая донна Клара. – И если господин людоед сунется ко мне в опочивальню…

– То сам будет съеден! – докончил мысль синьор Данте.

– Я предупредила! – высокомерно бросила донна Клара, окинув всех пламенным взором черных очей.

– Такова есть наша жизнь, – философически заметил Иоганн Вольфгангович. – Сначала мы кого-то кушаем, а потом червячки кушают нас.

– Если бы одни только червячки, – вздохнула Сафо.

– Ну, господа, зачем так мрачно, – снова заговорил король. – С такими мыслями жить нельзя, иначе нам всем нужно завернуться в простыню и ползти на кладбище. Как говаривал… нет, не помню кто, даже умирать надо с улыбкой на устах. И мне как-то больше по душе боевой задор нашей глубокоуважаемой донны Клары. Знаете, я бы избрал нашим боевым кличем такие слова: ударим поэзией по людоедству! Спокойной ночи, господа. – С этими словами Александр величественно поднялся из-за стола и, сопровождаемый Перси, удалился из трапезной.

Князь Григорий уже собирался покинуть свой рабочий кабинет, чтобы отойти ко сну, но тут дверь распахнулась, и барон Альберт ввел светловолосую даму в порванном черном платье. Из-за ее плеча робко выглядывал невзрачного вида мужичок.

Однако их появление большой радости у князя Григория явно не вызвало:

– Ну, чего явились? Вам же было велено оставаться на посту до завтрева. Или даже до послезавтрева. Забыли, Анна Сергеевна?

– Мы ничего не забыли, Ваша Светлость, – несколько надменно отвечала дама, которую князь Григорий назвал Анной Сергеевной. – Но обстоятельства таковы, что оставаясь в Мухоморье, мы наверняка оказались бы за решеткой.

– Невелика потеря, – проворчал барон Альберт, но князь так на него поглядел, что тот сразу как-то скукожился и бочком выскользнул из кабинета.

– Вот Каширский не даст соврать… – продолжала Анна Сергеевна, еле кивнув в сторону своего спутника.

– Ну, Каширский соврет – недорого возьмет, – заметил князь. – Так что же такого у вас приключилось?

Анна Сергеевна поправила сползший черный чулок на левой ноге:

– Когда мы узнали, что боярин, – тут она зло скривила губки, – так называемый боярин Василий вступил в контакт не только с Беовульфом, но и с Гренделем, то предприняли операцию по его ликвидации.

– Согласно вашим директивам, – вставил Каширский.

– Чего-чего? – вскинул брови князь. – Говорите проще, не умничайте!

– Согласно вашим указаниям, устранили, – презрительно бросила Анна Сергеевна. – Я самолично замочила его ножом, в корчме.

– Так, – удовлетворенно кивнул князь Григорий. – И в чем же закавыка?

– Сегодня Беовульф предъявил мне перстень, который он неделю тому назад подарил мне, а сегодня нашел, – объяснила Анна Сергеевна.

– Ничего не понял, – проворчал князь Григорий.

– Найти он его мог только в одном месте – в корчме, где я его обронила, – пояснила Анна Сергеевна. – Когда убивала Ду… боярина Василия!

– Удивляюсь еще, как он дал нам бежать, – добавил Каширский.

– В общем, я вижу, что работнички из вас… – Князь задумался, подбирая сравнение пооскорбительнее. И, так ничего и не придумав, зашелестел бумагами. – Ну, что у вас еще? – поднял он взор на Анну Сергеевну с Каширским, которые стояли, неловко переминаясь, перед столом.

– Князь, это еще не все, – несмело заговорил Каширский. – Операция по охмурению Беовульфа и Гренделя прошла не столь успешно, как мы предполагали.

– Это еще почему? – грозно вопросил князь Григорий.

– Они оба вышли из-под влияния моих установок, – обескураженно развел руками Каширский. – Я чувствую присутствие здесь другой силы внушения, куда более могучей, нежели моя!..

– Не темни, говори по делу, – оборвал его князь.

– Здесь мутит воду Чумичка, – заявил Каширский. – Он в прошлый раз был тут вместе с царевной и тем, кто именует себя боярином Василием.

– Не помню никакого Чумички, – проворчал князь.

– Вы его очень хорошо помните, – заявила Анна Сергеевна. – Это именно он, обернувшись царевной, гм, причинил вам некоторые неприятности.

– Что?!! – вскочил из-за стола Григорий. – Схватить… изловить… на кол посадить… сжечь живьем… Ну, что встали? – напустился он на Анну Сергеевну и Каширского. – Прочь отсюда, олухи!

Оставшись один, князь Григорий со сдавленным стоном упал в кресло.

– Это судьба, – прошептал князь. – Боярин Василий, Чумичка, Грендель… И что с того, что боярин убит – колесо уже закрутилось. И что-то сделать уже поздно. Альберт! – вскричал князь. – Крыса чернильная!

В кабинет испуганно заглянул начальник тайного приказа.

– Чего изволите, Ваша Светлость?

– Запереть в замке все ворота. Поднять мосты. На стене выставить лучников. И чтобы до послезавтра без моего приказания ни одна собака сюда не пробежала! Ни одна мышь не проскочила! Ни одна ворона не залетела!

– Слушаюсь, Ваша Светлость, – пролепетал барон Альберт. – Еще будут приказания?

– Да! – рявкнул князь. – Усилить надзор надо всеми! И над обоими Длиннорукими, и над этим дураком Каширским, и над Анной Сергеевной. Никому доверять нельзя, никому.

Барон Альберт на цыпочках покинул княжеский кабинет.

– Ох, не в духе нынче хозяин, – вздыхал барон, тяжело ступая по длинному полутемному коридору. – И так каждый год. Только наступает октябрь, как будто с цепи срывается. И что ж это за тайна такая, что даже мне, главе тайного приказа, не ведома?

Леший и его друг водяной привычно сумерничали в корчме, когда раздался стук в дверь.

– Толкайте, да посильнее! – крикнул корчмарь, и тут же дверь ввалилась вовнутрь, а следом за нею и запоздалый посетитель – высокий человек в лохмотьях, с которыми несколько контрастировала широкополая шляпа, надвинутая на самые брови.

– Добро пожаловать, дорогой гость, – приветствовал его хозяин. Вошедший украдкой огляделся по сторонам, снял шляпу и кинул ее на ближайший столик.

– Боярин Василий! – в голос ахнули водяной и леший.

– Никто не знает, что я здесь, – устало вздохнул Василий, присаживаясь за столик. – Переночуем, а завтра утром поедем восвояси.

– A как же… – начал было водяной и осекся.

– Увы, – развел руками Дубов, – сам я ничего не могу сделать, а те, на чью помощь рассчитывал, отказались. Да сам виноват – такие дела с наскока не делаются. Ну ничего, доживем до будущего года…

– Ах да, чуть не забыл. – Леший достал из-под стойки запечатанный в трубочку свиток. – Это для вас.

– Любопытненько. – Василий подошел к стойке и, разломав печать, пробежал послание. – Кто его принес, вы не заметили?

– Русалка, – с некоторым удивлением ответил леший. – Я уж хотел ей сказать, что вас нет, что вас убили, а ее уж и след простыл.

– Теперь и это уже ни к чему, – и Дубов, мелко порвав письмо, кинул его в тлеющую печку. – Кузьма здесь?

– Да, в вашей горнице, – кивнул корчмарь.

– Спокойной ночи, господа, – и Василий по скрипучей лестнице стал подниматься на второй этаж. – Да-да, ничего не вышло, – бормотал он себе под нос. – Остается только заехать за Надей, и домой…

– Ну где ж ты пропадал? – напустился Кузька на Василия, едва тот переступил порог комнаты. – Я тут весь изволновался…

– На болоте прятался, – ответил Дубов, опустившись на кровать. – Не мог же я тут среди дня появиться! Ну как, вещи ты сложил?

– Сложил, – буркнул Кузька. – Выходит, впустую ездили, эх-ма…

– Завтра затемно выезжаем, – сообщил Василий, – а теперь неплохо бы малость подремать. Дверь бы чем припереть на всякий случай?

Но тут дверь в «апартаменты» Дубова распахнулась, и в ней, к немалому удивлению детектива, возникла долговязая фигура Гренделя. Василий про себя усмехнулся, но виду не подал.

– Чем могу служить? – вежливо осведомился он.

– Я, право, не знаю. – выдавил из себя Грендель и замолк. Бедолага явно находился в полном расстройстве чувств. Он затравленно озирался по комнате, будто ища поддержки у этих облезлых стен и пошарпаной мебели.

– Я, понимаете ли, человек тонкий, но… – наконец собрался с духом Грендель, и в этот момент дверь резко распахнулась и на пороге возникла массивная фигура Беовульфа.

– Я, знаете ли, человек такой… – начал было он, но увидев Гренделя, осекся.

Грендель машинально попятился к окну. Беовульф же лишь ухмыльнулся.

– И ты здесь. – И, уже обращаясь к Дубову, продолжил: – Я, знаете ли, такой человек, никому обид прощать задарма не намерен. Так что князю Григорию придется заплатить за подстроенную подлянку. Вот.

– Своею жизнью заплатить! – с пафосом добавил Грендель.

– Во-во, – мрачно ухмыльнулся Беовульф. – Это я и имел в виду.

– Ну что ж, господа, прекрасно, – улыбнулся Дубов. – Если я вас правильно понимаю, вы поддерживаете мой план и готовы принять в нем участие. – При этом заклятые друзья закивали головами. – В таком случае нам пора в путь.

– Как? Прямо сейчас? – опешил Грендель.

– Да. Это как-то того… – пробурчал Беовульф.

– Увы, господа. – развел руками Дубов. – Время не терпит. В нашем распоряжении чуть более суток. Поэтому надо выходить рано утром. Если вы, конечно, не передумали.

– Я готов, – выпятил впалую грудь Грендель.

– А чего там… – махнул рукой Беовульф. – Пошли! Только почему такая спешка?

– Дело в том, что князь Григорий уязвим только один день в году, -объяснил Василий. – Точнее, одну ночь. И эта ночь – следующая. Подробности я расскажу по дороге, а теперь надо подумать о том, как нам обеспечить себе свободу действий. Господин Беовульф, как насчет того, о чем я вас просил?

– Мои люди проследили, куда они сбежали, – самодовольно кивнул Беовульф. – Ну, та дама и ее прислужник.

– И куда же?

– В Белую Пущу, к этому вурдалаку Григорию! И как я мог в нее втрескаться, ума не приложу.

– A я тем более в полном недоумении, – меланхолично вздохнул Грендель.

Король Александр и Надежда Чаликова сидели в потемках и прислушивались к мертвому молчанию, царящему в королевских покоях. Не было слышно даже мурлыканья Уильяма. Когда им стало невмоготу слушать зловещую тишину, Александр вполголоса предложил:

– А действительно, Наденька, что это мы тут сидим, будто в рот воды набравши? Если особо не шуметь, то можно и поговорить.

– Да, пожалуй, – также вполголоса согласилась Надя. – Знаете, Ваше Величество, когда вы давеча за обедом читали стихи Касьяна, то я наблюдала буквально за каждым.

– Ну и как? – заинтересовался король.

– Никакого результата. Во всяком случае людоед, если он один из ваших поэтов, ничем себя не выдал. Разве что… – Надя замолкла.

– Ну, договаривайте, – шепотом поторопил ее Александр. – Если вам что-то показалось, то не таите.

– Мне показалось, что донна Клара… Ну, в общем, она как-то странно на вас глядела. Я бы об этом и не вспомнила, если бы не ее выпрыги за ужином. – ну, когда она заявила, что, мол, ежели людоед к ней заявится, и все такое прочее.

– Ну, это она просто от страха, – вздохнул Александр.

– А если донна Клара таким образом пыталась отвести от себя возможные подозрения? – предположила Надя.

– Все может быть, – не стал спорить король. – А что это вы, Наденька, за обедом мне сказали, что людоед не из поэтов? Ну, оттого что он Касьяна съел, а его стихи не взял.

– Знаете, Ваше Величество, по зрелому размышлению я пришла к выводу, что это, пожалуй, не совсем так. Поэты действительно живо интересуются стихами, но с одним уточнением – своими. Но отнюдь не чужими, особенно если они не хуже твоих собственных. А то, что писал Касьян, на мой взгляд, это все-таки настоящая поэзия, хоть и не без недостатков.

– Нечто подобное я и собирался вам сказать, – ответил Александр.

В темной комнате вновь повисло зловещее молчание.

– Ваше Величество, – вновь заговорила Надя, – из разговора с летописцем господином Пирумом я поняла, что вы, кроме всего прочего, являетесь прямым потомком князя Феодора Шушка. Ну, тестя королевича Георга.

– Да, это так, – согласился король. – Более того, и в последующие сто с чем-то лет, до прихода князя Григория, ново-ютландские короли несколько раз женились на княжнах из Белой Пущи, и наоборот.

– Это значит, что при определенном стечении обстоятельств вы могли бы занять княжеский престол в Белой Пуще? – деланно равнодушным тоном спросила Чаликова.

– Что за глупость! – удивился король. – Там уже есть свой князь, да и на что мне это вурдалачье царство?

– Да, но если с князем Григорием что-то случиться, то занять престол будет некому – ведь никого из Шушков не осталось…

– Нет-нет-нет, и слушать не желаю! – решительно перебил Александр. -Если вы с боярином Василием и впрямь решились извести князя Григория, то я вам мешать не буду, но меня от ваших замыслов – увольте!

– Ну что вы, Ваше Величество, избави меня боже вмешивать вас в наши дела, – поспешно ответила Надежда. – Но хоть чисто отвлеченно поговорить о престолонаследии все-таки можно?

– Ну, отчего ж не поговорить? – мгновенно успокоился король. -Поговорить можно. И даже нужно. А то заснем тут и не заметим, как нас… гм… ну, вы, Наденька, понимаете. Да, так вот насчет престолонаследия. Если продолжить вашу мысль, то я мог бы наследовать чуть ли не всем королевским, княжеским и прочим престолам Европы. Ведь Ютландский королевский двор, откуда изгнали Георга, находился в родстве со многими августейшими семьями. Ну а сейчас у нас, конечно, все по-другому. Вернее, так же, но только в местных мерках.

– В каком смысле? – переспросила Надя.

– Ну, например, в том, послании, что привез боярин Василий, Кислоярский царь Дормидонт именует меня не иначе как «брат Александр». И это не просто принятое обращение между монархами, а действительно так. Моя бабушка была замужем за его дедушкой. Или нет, кажется наоборот. Ну и с другими правителями из соседних княжеств, поменьше, мы тоже в родстве. Это, конечно, не Испания и не Пруссия, даже не Ливония, но все же…

– Но неужели для Вашего Величества в окружающих княжествах не нашлось подходящей невесты?

Как показалось Чаликовой, король горестно вздохнул, и Надя пожалела, что затронула эту тему, видимо, болезненную для Александра. «Может, половая ориентация не позволяет ему жениться?» – промелькнуло в голове журналистки.

– Видимо, не нашлось, – усмехнулся король. – Была одна вполне подходящая, так и та замуж вышла.

– Вы имеете в виду царевну Татьяну Дормидонтовну? – сообразила Надя.

– Ну да. Дормидонт приглашал и меня на свадьбу, да тут как раз дождик полил… А если по-серьезному, так черт бы побрал все эти августейшие браки! – неожиданно вырвалось у Александра. – И как я завидую Татьяне Дормидонтовне, что она вышла за человека, которого действительно любит!.. Ох, чего-то я расшумелся, – понизил голос король. – Эдак мы нашего людоеда спугнем.

Надя прислушалась к мертвящей тишине и вполголоса спросила:

– А разве вы, Ваше Величество, против династических браков?

Король немного помолчал и вдруг по своему обычаю свернул разговор на совершенно другую тему:

– Вот я слушаю вас, Наденька, и с боярином Василием беседовал, и заметил, что довольно странными словами вы порой изъясняетесь: династический, интересоваться, результат… Знаете, я вас еще как-то понимаю только потому, что немного знаком с европейскими языками. Правда, наречия своих предков, ютландских королей, к своему стыду, так и не выучил… Сдается мне, что прибыли вы сюда не совсем из Царь-Города…

– А откуда же, по-вашему? – упавшим голосом спросила Чаликова.

– Должно быть, из какого-нибудь торгового города, где смешались языки многих народов и иноземные слова естественно вошли в повседневное употребление. Ну, например, из Новой Мангазеи.

– Да нет, Ваше Величество, из Москвы. – Сказав это, Чаликова чуть не прикусила язычок.

– А, ну понятно, – протянул Александр, но по его виду Надя поняла, что тот слышит это название чуть ли не впервые.

Действительно, в параллельном мире, где жили король Александр, царь Дормидонт, князь Григорий и в котором волею судьбы оказалась московская журналистка Чаликова, Москва была небольшим городком, известным разве что тем, что, находясь на стыке Суздальского, Рязанского и Тульского княжеств, он время от времени переходил из рук в руки при княжеских междоусобицах.