"Геннадий Зюганов: «Правда» о вожде" - читать интересную книгу автора (Ильин Александр Алексеевич)

ПЕРВАЯ В СПИСКЕ РЕПРЕССИРОВАННЫХ

Сейчас, на переломе второго и третьего тысячелетия, когда самое время соизмерять наши слова и мысли с масштабом истории, как-то особенно неловко читать на страницах газет, видеть на телеэкране скороспелые и скоропортящиеся гадания на кофейной гуще по поводам столь мелким, что стыдно становится за принадлежность к не самой завалящей среди прочих журналистской профессии. Мэтры и подмастерья наперебой обсуждают, строят версии, кто же займет пост министра или Федерального агентства, чья возьмет при сколачивании очередной временной команды на площади свободной России….

Господи, в какое время мы живем?

Поэтически это было в свой час выражено с достойным пафосом: какое, дескать, тысячелетье на дворе.

Как свидетель на неизбежном суде истории должен заявить, что все эти кофейные страдания не имеют ничего общего с действительным ходом событий. Фамилии предводителей борющихся кланов будут забыты, их замысловатые интриги станут надписями на зыбучем песке. Стали же таковыми имена первых мефистофелей демократического и иного пошиба, взлетевших на ведьминском огне августовских (1991 года) мятежей…

…19-го августа я проснулся от громких звуков радио, напоминающих годы Великой Отечественной войны. Диктор Кириллов или кто-то другой извещал всех радиослушателей Советского Союза, что президент СССР Горбачев “по болезни”не может исполнять свои обязанности и потому власть в союзном государстве перешла к ГКЧП.

В ту ночь у нас гостила подруга моей дочери Аня (фамилии не помню) — они и позвали меня: “Папа, послушай, что говорят…”

Вскоре гэкачепистские сообщения были полностью и не раз повторены, а я с ужасом думал о том, что теперь всё — съезда партии не будет, а значит, все наши упражнения с Программой КПСС пошли насмарку. И еще — вчера, 18 августа, в воскресенье, я ничтоже сумняшесь написал в номер довольно злую заметку о домыслах Александра Яковлева, только что с шумом совиных крыл вылетевшего из партии, насчет готовящегося группой лиц наверху государственного переворота. Я сходу отмел такую возможность. И вот нате вам — государственный переворот! Стыдоба…

Эта заметка мне дорого обойдется в дальнейшем, но суть, пожалуй, все-таки не в этом.Я и до сих пор не понимаю, чего больше в яковлевском сбывшемся предсказании — пророчества или провокации хорошо осведомленного борца “на два фронта”.

На заседании редколлегии мы сидели рядом с М.С. Костровым, замом директора издательства “Правда”, и он съязвил: “Кажется, вы, Александр Алексеевич, ошиблись. Заметочка ваша не в струю…” Ни он, ни я не понимали всей сатанинской сути происходящего.

Но неприятности для меня на этом не кончились. Дело в том, что 20-го августа, во вторник, я уходил в отпуск: путевки на теплоход “Русь” были заранее куплены, только мое путешествие оценивалось, кажется, в 1700 рублей — сумма по тем временам огромная. Сдать путевки было уже невозможно. Поэтому вечером 19-го на высказанное одним из замов главного, М.Я. Королевым, сомнение: надо ли отпускать Ильина? — я безропотно согласился с мнением и.о. главного редактора Г.Н. Селезнева — пусть, мол, едет. Дело ясное, и присутствие Александра Алексеевича не является необходимым…

Дело действительно представлялось достаточно ясным. По естественной аналогии со снятием Н.С. Хрущева в октябре 1964-го. Уж если свергать своего неугодного “вождя” берутся его ближайшие соратники — успешный исход операции предопределен. Никто не думал тогда, что за 18 лет правления Брежнева подросшие в номенклатурном поле новые сотрудники и “друзья” нового первого лица стали уже не те — оказались беспомощными, морально и политически безвольными…

Один безупречный кагэбист мог бы прервать полет М.С. Горбачева “над гнездом кукушки”, восстановить нормальный ход жизни в СССР…Но нестандартных решений в горбачевском стане не нашлось. В отличие от ельцинской стаи.

Никто так и не развеял сомнений, будто затеял переворот сам Горбачев и что будто втянут он был в этот путч по сценарию Ельцина и перешедшего на его сторону бывшего первого горбачевского визиря…

В то время, кстати, еще продолжалось противоборство“Правды”с А.Н. Яковлевым, окончательно перебравшимся из стана революционных “перестройщиков” в стан “реставраторов” капитализма, объявившим марксизм аморальным, постыдным учением. Это документально зафиксировано в его книге “Обвал”. (Я оставляю в стороне, как говорилось в старинных пьесах, личный вклад“ниспровергателя” во вдалбливание марксистского учения в умы легкодумных “гомосоветикусов” в былые годы. Однако же не пойму, почему этот не самый бесхитростный “вероучитель” не стыдится сподобиться “шестерке,” десятки лет выполнявшей, не задумываясь, поручения своих идеологических “начальников”).

Яковлев с первых шагов перестройки яростно невзлюбил “Правду” по причинам отнюдь не личным, хотя помнил и то, как лет двадцать пять назад его подставила тогдашний собкор “Правды” Анна Ваняшова и кто-то из партотдела, вставивший в передовую статью устаревшую информацию, занизив степень готовности к новому учебному году школ Ярославской области.…Об этом А.Н., смакуя, рассказал на встрече в редакции с собкорами “Правды”. Но, конечно, не потому он вел против газеты настоящую войну. Ключевой целью было — убрать с поста главного редактора В.Г. Афанасьева и поставить своего человека типа Виталия Коротича, выписанного “серым кардиналом” из Киева в Москву, на “Огонек”. Война шла в основном по принципу “удушить в объятиях”, но иной раз выплескивалась наружу. Окруженцы и порученцы из Идеологического отдела, выступая в Академии общественных наук, а так же на периферии, начали как-то уже прямым текстом говорить, что судьба Афанасьева решена, “Правде” не нужен доперестроечный редактор. По старой партийной традиции во главе “Правды” должен был быть доверенный человек самого генсека. Лично его. Тут даже ближайшему другу и советчику диктовать и тем более решать не позволено. А у Горбачева с Афанасьевым сложились и давно особые личные отношения, и потому даже Яковлев вынужден был идти кругами, выжидая удобный момент. Но процесс шел…

Попутно исторгли из редакции весьма независимого в суждениях и поступках первого заместителя главного Ивана Егоровича Ворожейкина, кинув его на заурядный по тогдашним меркам первый пост в Госкомиздате РСФСР. На его место подтолкнули Льва Спиридонова, занимавшего в Московском горкоме КПСС кресло секретаря ГК по зарубежным связям, бывшего главного редактора “Московской правды”. Именно через него, минуя Афанасьева, стали поступать в “Правду” импульсы от яковлевских людей.

Лев Николаевич, кстати, первым в редакции получил сигнал — задание расколошматить, разбить идейно “ошибочную” статью Андреевой “Не могу поступаться принципами”, напечатанную в “Советской России” в марте 1987 года. Подготовку контрвыступления в “Правде” курировал, как всегда из тени, сам А.Н., был в курсе и Горбачев, читали гранки разоблачительного материала против “выброса” антиперестройщиков и другие члены Политбюро ЦК.

Не стану углубляться в подробности скандальной публикации “Правды” в духе приснопамятного борца с врагами народа Андрея Януарьевича Вышинского, — сам я к ней, подготовленной конспиративно, прямого касательства не имел. Отмечу лишь несколько деталей.

В редакции не было единодушия в оценках статьи Андреевой, как, позднее, и приговорного выступления “Правды”, инспирированного ЦК. В день выхода“Не могу поступаться принципами” я встречался с бывшим помощником генсека Георгием Лукичом Смирновым, тогда — директором ИМЭЛ, мы уточняли план публикаций в “Правде” начатой Володей Глаголевым и Леонидом Куриным серии “Страницы истории”.

— Что вы думаете о статье Нины Андреевой в “Советской России”? — спросил меня Георгий Лукич. Опытный помощник тогдашних вождей ничем своего отношения к публикации не выдал.

— В ней много справедливого, — ответил я, несколько смешавшись: все-таки мы с директором ИМЭЛ находились на разных этажах идеологической иерархии. — Но я считаю, что Нина Андреева перечеркивает многое из того, что наметилось в перестроечные годы, что мы с учеными вашего института начали переосмысливать в последнее время. Она ставит барьер свободе мысли…

— Вот и я так считаю, — с облегчением, как мне показалось, согласился Г.Л. Смирнов. — Неясно, чего она хочет. Вернуть все назад, к доперестроечным временам? Я считаю, что это невозможно…

Однако и упорное стремление авторов “установочной” правдинской статьи заклеймить и размазать антиперестройщиков тоже не вызывало энтузиазма у многих журналистов “Правды”. Больше всего возмущало очевидное намерение верхов использовать нас как промакашку. Казалось бы, чего проще: возьмите перо, Александр Николаевич, и от своего имени, силой аргументов разбейте “принципы” вашего оппонента! Честно, благородно, без подставок. Так нет же — точка зрения одной из сторон в дискуссии, временно захватившей командные высоты, будет освящена именем “Правды”…

Виктор Григорьевич Афанасьев не мог возражать напрямую, хотя по многим позициям был, я это знаю, согласен с Андреевой. Но говорил об этом лишь в узком кругу соратников из руководства газеты. Не мог он и откровенно поразмышлять, поспорить о сложности создавшейся ситуации со своим первым замом.…Это — трагедия, когда ты знаешь, что ближайший по службе человек настроен совсем по-другому, иначе, чем ты, оценивает события. Хотя, как я могу судить, Лев Николаевич Спиридонов и сам разделял многие выводы Нины Андреевой, но прошедший огни и воды, всегда помнил, кем и при каких обстоятельствах был прислан в “Правду”.

Весьма скоро мы поняли, что статья Нины Андреевой сослужила А. Яковлеву хорошую службу в борьбе с его главным оппонентом — Юрием Кузьмичем Лигачевым, занимавшим — формально! — в партийной иерархии более высокую ступеньку, чем Александр Николаевич.

Статья дала повод нанести удар по Лигачеву, отодвинуть его как можно дальше от генсека, опорочить его имя в партии и стране. Это было нам ясно с самого начала. И еще было ясно: разгромная статья в “Правде” направлена отнюдь не против “Советской России” — ей она придала только ореол некоей жертвенности, гонимого издания, и тем самым способствовала популярности газеты. Статья против Нины Андреевой стала толчком к тотальному наступлению на “Правду” и в конечном счете привела к дискредитации газеты в глазах миллионов людей, уже испытавших на себе все мнимые прелести горбачевско-яковлевской перестройки. “Правда” была обречена вплоть до августа 91-го защищать ложные ценности, навязываемые стране многомудрыми вождями, истинные намерения которых стали понятны лишь годы спустя.

Пытаясь как-то вырваться из западни, Афанасьев все же поручил отделу писем готовить полосы читательских откликов, где находили бы отражение разные точки зрения. Увы, плетью обуха не перешибешь…

Расскажу еще о двух эпизодах нашего неуспешного противоборства с “демоном перестройки”, предшествовавших Августу 91-го.

В ту пору громкую известность приобрел Юрий Афанасьев — в прошлом удачливый “пионервожатый” и партфункционер, как и многие его коллеги, выгодно обменявший общественные нагрузки на вполне хлебные места в полулегальном, но некриминальном бизнесе и расковавшейся от противоборства догм и принципов общественной науки. Юрий Николаевич, став ректором прежде не блиставшего историко-архивного института, сделал его шумным флагманом перестройки, светочем мысли для либеральной интеллигенции, которая на первых этапах наживала себе капиталец тем, что с гусарской удалью “перестраивала” исторические взгляды, оценки, меняла знаки на тех или иных исторических явлениях и фигурах. В отличие от множества собратьев, разменявших “юность комсомольскую свою” на пьянки, гулянки, бесплатных девочек из романтической микрофауны, Ю. Афанасьев времени даром не терял: он читал и конспектировал авторов западных книг из доступного прилежным активистам тщательно законспирированного “спецхрана”. К моменту призыва: “Все на перестройку!” Ю. Афанасьев был предельно отмобилизован и не собирался отсиживаться в “тени давно забытых предков”.

Наша непогрешимая по своему положению в партии “Правда” в те роковые дни и месяцы держала читателей в полнейшей уверенности, что ни одно событие в мирене может произойти без ее судьбоносного волеизъявления, хотя бы в виде традиционной передовой статьи.“Диссидентствующий” однофамилец нашего главного редактора, очевидно, не признавал этих безграничных возможностей “Правды”, не верил в ее способность испортить, как раньше, кому-либо биографию, и потому “пер на буфет”, якобы не отдавая себе отчета, в чьих руках на самом деле его “жизнь и судьба”…А вот мы, верные правдисты советской эпохи, сил своих явно не рассчитали. В первую голову, конечно, наш “голова” — Виктор Григорьевич Афанасьев. И вот первый тому пример.

Нам было неизвестно, какими путями на полосе очередного номера “Правды” появилась статья неугомонного Побиска Кузнецова (светлая ему память) против вошедшего в моду историка Юрия Афанасьева. Для читателей газеты имя П. Кузнецова было миражным, фантасмагорическим, подобно лохнесскому чудовищу — никто не верил, что такой автор действительно существует. И в самом деле — Побиск Кузнецов был реально действующим субъектом, занимал кабинет на нашем восьмом этаже, но то, что именно он написал упомянутую статью, уже тогда оставалось под большим вопросом.И не без основания. (Скоро выяснилось, что “ответ историку” Ю. Афанасьеву сочинила по заказу со Старой площади группа ученых ИМЭЛ). А более всего фантастическими оказались постулаты нашего Побиска (в расшифровке: поколение большевиков и строителей коммунизма), будто Россия все время шла правильным, ленинским курсом, а вот на каком-то этапе девочки-мальчики регулировщики что-то напутали с дорожными знаками и флажками. В итоге заехали не в ту степь…

Замысел Юрия Афанасьева был, конечно же, совсем другим. Он подрезал корни советской идеологии, а история для него служила лишь сборником компрометирующих фактов. Если так же подойти к истории Франции, Германии, США, можно легко доказать, на какой крови и грязи зиждется их цивилизованность…

Появление Кузнецовской статьи было шокирующим, прежде всего, для самих правдистов. Особенно — для нас, сотрудников идеологического отдела, которых все дружно подозревали в причастности к скандальной публикации. Кроме, конечно, В.Г. Афанасьева, знавшего, как на самом деле готовилась злополучная статья. Я же все это выяснил уже впоследствии, когда мои коллеги по “Страницам истории” назвали имэловских авторов статьи, для которой П. Кузнецов — химик по образованию, как, кстати, и весьма тогда популярная Нина Андреева — по-дружески дал свое имя. Я с ним крепко повздорил вечером, уже после первого выпуска газеты, однако он, отбиваясь от критики, не выдал, кто же в действительности был ее автором…

К нам в редакцию хлынули потоки откликов-писем, по 70-80 в день, причем было очень непросто понять, кто из авторов занимает какие позиции. Но П. Кузнецова ругали все: одни — за то, что он слишком мягко заклеймил Ю. Афанасьева и К`, другие — за то, что слишком очевидной была некомпетентность, неуклюжестьавтора (такой обычно и бывает“коллективка”).

Публикация долго оставалась предметом дискуссий в редакции, свидетельствуя, что времена козьма-прутковского единомыслия уходят и от нас, что у правдистов вновь просыпается профессиональная и человеческая гордость, что с нами нельзя обращаться как с гибкой лозой по весне, попросту плести из нас лапти…

История эта знаменательна своей концовкой, достойной пера Н.В. Гоголя.

Само собой разумеется, что вокруг публикации разгорелись страсти не только в редакции. Сторонники и противники героя статьи — Ю.Н. Афанасьева атаковали партийно-государственный Олимп, требуя объяснений или сатисфакции. Требование “дуэли”, в отличие от пушкинской эпохи, обсуждалось не друзьями — возможными секундантами, но обитателями чиновных кабинетов в Кремле и на Старой площади. Чаша весов колебалась постоянно.

Однажды наш главный редактор был вызван к генсеку — М.С. Горбачеву и, вернувшись из верхних этажей партийной власти, собрал имевшихся в наличии руководителей “Правды”.

— Мне, — сказал он, — дано задание подготовить резкий ответ Юрию Афанасьеву. Мы должны его разобрать по косточкам, по пунктам. Я сам берусь за эту статью.… Подготовьте мне письма о его научной несостоятельности. Жду к пяти часам.

В пять часов главного на месте не оказалось — он появился, как обычно, к шести. Но особого желания видеть собранные нашим отделом материалы уже не наблюдалось.

— Давайте лучше завтра утром!

Утром — минут за пять до заседания редколлегии — я зашел к нему.

— Знаешь, от нас ничего не требуется. Пишут Отто Лацис и Игорь Дедков из “Коммуниста”.

— Я могу посмотреть, что они пишут?

— Хочешь — смотри.

Часов в двенадцать я заглянул к главному.

— Я заслал в набор, — сказал В.Г. — Посмотришь в полосе.

Тогда я попросил в типографии тиснуть отдельно гранку свеженабранной статьи. Мне пошли навстречу — я много лет работал заместителем ответственного секретаря, и служба выпуска это помнила.

В гранке, готовой к публикации, не только не было даже намека на критику по адресу Ю.Н. Афанасьева. В ней шла речь о том, что “Правда” допустила грубую ошибку и должна ее признать… Я буквально ворвался в кабинет главного:

— Виктор Григорьевич, это нельзя печатать! Почему мы должны сами себя размазывать?

— Чего ты кипятишься? — умиротворенно сказал В.Г. — По-моему хорошая статья.

Виктор Григорьевич порой круто менял свои оценки, но это уже был перебор.

— Хорошая статья, в которой мы сами себя — мордой об стол…

— А что ты предлагаешь?

— Давайте хотя бы поправим один абзац.

— Не надо. Авторы — авторитетные люди. Им поручил сам Александр Николаевич…

— Все-таки я предложу вариант.

— Не лезь. А впрочем — давай. Но придется согласовать с авторами. Если они упрутся — оставим как есть.

Через полчаса мне позвонил Отто Лацис: “Что там у вас?” Я объяснил: не в наших и не в ваших интересах, чтобы “Правду” мордой об стол. Есть вариант: не искажая мысли, снять самоуничижение газеты… Автор согласился. В.Г. Афанасьев — тоже.

А дело-то было так. Накануне главного вызвал Горбачев — до него докатилась полемика вокруг статьи против Юрия Афанасьева, тем более что генсек-то и был фактическим заказчиком разгромного выступления в “Правде”. Он продиктовал Виктору Григорьевичу тезисы материала, подводящего итоги несостоявшейся дискуссии. Никакой полемики — от Юрия Афанасьева не должно остаться камня на камне!…

— Михаил Сергеевич, — с пафосом рассказывал нам В.Г., — при мне позвонил Александру Николаевичу. Они хорошо понимают друг друга, и тот со всем согласился. Надо все сделать быстро, в следующий номер.

Это было часа в 2-3 пополудни. Вечером В.Г. был уже спокоен и с меня ничего не требовал: никаких авральных работ по подготовке заказанной генсеком статьи не планировалось. Он уже знал, что задание поручено другим авторам — Игорю Дедкову и Лацису. Они подготовили очень сильную статью, но не против экстравагантно-демократического “историка”, а против антиперестройщиков и заскорузлой в своем консерватизме “Правды”… Видимо, после телефонного разговора по прямой связи, в присутствии В.Г. Афанасьева, к генсеку зашел А.Н. Яковлев: зачем же нам гасить факел перестройки? Лучше мы подожжем цитадели ее противников…

Так Виктор Григорьевич понял, что Горбачев не хозяин в собственном доме, что генеральную линию партии прокладывают другие. Нам, однако, он почти ничего не говорил.

В июне 1999-го канувший было в Лету Ю.Н. Афанасьев все в том красном пуловере тоном премудрого, заговорившего сфинкса без тени смущения изрекал на НТВ, что в неудачах демократических реформ повинны не демократы, а то агрессивно-послушное большинство, которое помешало им провести в жизнь задуманные перемены. Как хорошо быть генералом, который обрек свою армию на поражение и потом объясняет: солдаты и офицеры оказались не готовы к победе!..

… Когда в августе 91-го гремели антигэкачепистские митинги, Яковлев клеймил не только участников консервативного путча, но и “Правду”, и ту мою скромную, скороспелую заметку, написанную буквально на коленке, в связи с его заявлением о выходе из партии и о готовящемся перевороте в верхах КПСС. Вскоре “Правда”, успевшая за дни “путча” отмежеваться от партийной верхушки ипройтиметаморфозыот“органаЦК КПСС” — к “Общественно-политической газете КПСС” и“Всесоюзной общественно-политической газете”,все же была приостановлена, и я, и все правдисты оказались безработными.

А в это время на комфортабельном теплоходе “Русь” вместе с нами плыла по Волге-матушке большая группа туристов-иностранцев, коим было наплевать на происходящее в России: люди не первой молодости, они развлекались детскими играми, похожими на те, какими забавлялись после войны мы, деревенские мальчишки и девчонки. Или — позднее — отдыхающие в дешевых пансионатах, увлекаемые в безумную круговерть примитивных забав дундуковатыми массовиками-затейниками.… А я все эти дни неотрывно думал о том, что же произошло в нашей стране, почему произошло и как случилось, что люди, державшие в руках власть над великим государством, зачем-то по-глупому подняли мятеж и не только никакойновой силы не обрели, но и утратили то, что имели, а сами препровождены в “Матросскую тишину” и ждут дальнейших репрессий?

Незадолго до “путча” меня пригласили выступить в Лефортово, в каком-то штабном или учебном центре Внутренних войск МВД. В зале собралось человек 200-300 офицеров и генералов. Мои попытки защищать линию Горбачева встречались крайне неодобрительным гулом. Чувствовалось: достаточно одной искры, и они сметут горбачевский режим — военные уже не стеснялись высказывать свою ненависть к безвольному президенту. Моя соглашательская, в духе тогдашней “перестроечной” “Правды”,позиция им категорически не нравилась — я это ощутил по тому, что никто после встречи не подошел, как обычно бывает, к докладчику, чтобы дополнительно прояснить какие-то вопросы по текущему моменту.

Я оказался между двух огней.

У великого Данте в его “Комедии” есть жестокие строки: “Они не стоят слов — взгляни — и мимо”.Это о равнодушных, не занимающих место по ту либо иную сторону баррикад.

Впрочем, не стану себя казнить — я не был равнодушным. Но не принимал и не принимаю однозначных, как любит выражаться нынешний фюрер ЛДПР, оценок и выводов. Поясню на конкретном примере.

В 1990 году “Советская Россия” напечатала броскую статью Геннадия Зюганова, тогда еще малоизвестного функционера Идеологического отдела ЦК КПСС, “Архитектор у развалин”. Автор мастерски, публицистически ярко доказывал, что вся так называемая перестройка затеяна А.Н. Яковлевым, который искусно подменил понятия в политическом словаре, и потому все, что делается после апреля 1985 года, прямо противоположно тому, что провозглашается горбачевско-яковлевской командой.

Статья была исключительно смелой по тем временам (теперь-то любой приготовишка может “тиснуть” сверхкритический материал против кого угодно: Ельцина, Горбачева, Зюганова и т.д.). Яковлев же никому не прощал обиды.

Меня вызвал главный редактор, академик Иван Тимофеевич Фролов:

— Вам, Александр Алексеевич, предстоит выполнить сверхтрудное задание. Вы, кстати,читали статью этого…как — Зюганова в “Советской России”?

— Читал.

— Так вот, Михаил Сергеевич ею категорически недоволен. Александр Николаевич — тоже. Вы сможете дать достойный ответ Зюганову? Материал надо подготовить срочно. Александр Николаевич готов дать вам любые необходимые разъяснения. Вот его телефоны.… По этому — трубку возьмет помощник. По этому — он сам. Сколько вам надо времени?

Я уже знал, что между Фроловым и Яковлевым идет подспудная борьба, что Иван Тимофеевич очень недоволен тем, что его бесцеремонно оттеснил от генсека Александр Николаевич. Члены одной команды, они ревновали “шефа”, и хотя И.Т. понимал, что простой помощник иной раз более влиятелен для генсека, чем полномочный член Политбюро, Фролов чувствовал себя обойденным. Яковлев мог совершенно официально проводить свою линию, став своим в верховном органе партии; Фролов — президент философского общества, академик АН СССР, главный в “Правде”, шел как бы обходным путем, через приемную, через приниженную идеологическую обслугу…

Итак, сколько мне надо времени? Фролов не сомневался, что я соглашусь выполнить задание — как же, есть дисциплина,и столь высокое поручение главного редактора воспринимать надлежало как знак высокого доверия. И все же, все же…

— Мне понадобится два-три дня. Я готов поспорить с Зюгановым.

— До Яковлева я не дозвонился. Да мне это и не требовалось.

Через два дня статья была готова. Она называлась так: “Кто “придумал” перестройку”

Иван Тимофеевич был первым читателем “заказной” статьи. Он, конечно, все понял, но переспросил.

— Вы звонили Александру Николаевичу?

— Не удалось с ним переговорить. (Самый большой демократ был практически недоступен для тех, кто ему не глядел в рот).

Ну ладно.

Почему я так легко согласился с заказом главного редактора? Почему он так легко принял готовый “заказ”, явно не совпадающий с тем, что поначалу требовалось от автора?

Ответ на эти вопросы имеет долговременный смысл.

Убежден: одному человеку, как утверждалось в статье Зюганова, развалить страну было бы не под силу.

И тогда, в 1990-м, и теперь, когда многое, казалось бы, обрело совсем иные очертания, когда развеялись миражи, я уверен: перестройка, точнее — процесс, который обозначен этим невнятным словом, была стране абсолютна необходима! Попытки отсрочить перемены, остановить течение общественного прогресса изжили себя.

В моих дневниковых записях есть много строк-раздумий о губительности намерений встать поперек движения истории. Подумайте сами: естественные науки за одно столетие пережили несколько революционных переворотов — переосмыслены важнейшие, казавшиеся незыблемыми фундаментальные представления. Явились миру теория относительности, квантовая механика, сделаны потрясающие открытия в ядерной физике, в теории информатики, в радиоэлектронике, в генетике.… И только в общественных науках по-прежнему твердят, что дважды два — четыре. Так, дескать, завещалиМаркс и Ленин. Глупо надеяться, что лишенный мотивов к развитию процесс обустройства общества может дать какой-то позитивный результат. Что партия, превращенная в надзирающий орган, лишенная способности генерировать новые идеи, может бесконечно долго командовать и управлять… (Недавно я вновь перечитал книгу двух авторитетов, разоблачающих ревизиониста Роже Гароди, посмевшего выступить за “обновление” марксизма-ленинизма. Сейчас, когда многое, о чем говорил и писал Р. Гароди, стало не измышлением ревизиониста, а очевидной реальностью, тирады идолопоклонников звучат просто дико и смешно).

В статье “Кто “придумал” перестройку” я писал не о Яковлеве или Зюганове (хотя и о них тоже). Я писал о том, что десятки и сотни тысяч писем в редакцию “Правды” и в ЦК КПСС яснее ясного говорят: нужны коренные, решительные перемены! Не Горбачев и не Яковлев придумали перестройку — ее потребовал народ! Другое дело: пойдет она с партией или без, все равно или не все равно это для страны. Вот что, а не жесткое поручение Фролова, заставило меня взяться за перо, попытаться найти ответ: кто же придумал перестройку?

Сейчас, спустя десятилетие, когда многое уже забылось, стерлось из памяти, когда люди, “похожие на демократов”, испоганили все и вся, а слово “перестройка” стало ругательным, кажется, будто тогдашний “русский” бунт — по Пушкину, бессмысленный и беспощадный, — был ошибкой народа, его заблуждением. Это не так. Я рассматриваю перестройку не как зигзаг истории. Я вижу в ней упущенную возможность прорыва к дальнейшему восхождению Советского Союза на вершины цивилизации. Когда накопленные материальные и духовные ресурсы должны были, согласно диалектике, обеспечить настоящий взлет страны, прорыв к новому качеству жизни.

Но это — чистые размышления. В жизни все проще. Моя статья вышла в день или накануне пленума ЦК КПРФ. Во всяком случае, ее активно обсуждали в 20-м подъезде здания на Старой площади, и мнение складывалось отнюдь не в мою пользу. Сам Геннадий Андреевич не сталсо мною спорить — он сухо поздоровался, тень глухой обиды скользнула по его лицу, и он тут же с охотой вступил в разговор с кем-то из подошедших к нему участников Пленума…

Для полноты картины приведу, может быть, самую примечательную деталь. Речь вот о чем. Незадолго до августовских событий 1991-го мне принесли запись выступления А.Н. Яковлева на радио, где он — уже без оглядки и без опаски — развивал свои идеи о перестройке “с партией или без”, высказанные на встрече с молодыми участниками XXVIII съезда КПСС. Из записи с непреложностью следовало: партия не только не движитель перестройки, она — консервативная сила, которую придется смести, чтобы состоялась перестройка. Я воспроизвел цитаты в лаконичной заметке, сопроводив ее такой концовкой: “Наш комментарий: Комментарии излишни”…

Когда Горбачева освободили из Форосского “плена”, он у трапа самолета, к моему удовлетворению, почти повторил мысли, высказанные в той заметке в “Правде”: “Яковлев не верит партии, я в партию — верю”. Прошли день-два, и М.С. непослушной ему рукой подписал приговор КПСС под клики распоясавшихся полит-идиотов из тогдашнего Верховного Совета РСФСР, еще не знавших, по невежеству своему, что предателей никто и никогда не держал за равных себе на всем пространстве мировой истории. Кровавый Октябрь 1993-го стал последней точкой в истории новейшего российского предательства, возмездием за этот рёв парламентских бизонов и вой шакалов из либерального стана.

… Но вернемся к “Правде”. Уж и не знаю, воздаст ли по заслугам история тем из моих товарищей, кто спас газету в августе 1991-го. Думаю, пройдет время, но о них не забудут. Наоборот, будут вспоминать (хотя и в 2003-м до этого поворота в сознании еще далеко. — А.И.)Но одно уже сейчас в конце XX-го и начале XXI века вполне очевидно и бесспорно: правдисты самостоятельно спасли свою газету. Никто из партийных вождей не вступился за нее, кроме журналистов и читателей “Правды”. Это — исторический факт.

А когда газета вновь стала выходить, к ней потянулись обманутые псевдодемократами люди. Уверен — нельзя переоценить роль “Правды” в то смутное время, в те окаянные дни. “Если “Правда” жива, — говорили и писали наши читатели и коллеги, — значит, жива страна”.Историк Владлен Логинов по моей просьбе написал для нас колонку “Партия правды” — тогда многим из нас казалось, что “Правда” вновь, как и весной 1912-го, способна стать центром объединения коммунистических сил...

В конце главы — несколько слов о себе.

Наивно предполагать, что в редакции главной партийной газеты не нашлось ярких сторонников августовской контрреволюции, попытавшихся взять власть над “Правдой”. Был незамедлительно создан редакционный совет, перехвативший полномочия прежней редколлегии, куда из нее вошли первый зам Фролова Геннадий Селезнев, редактор “Правды” по науке Владимир Губарев, а также шеф местных корреспондентов Владимир Федотов и рядовые сотрудники, до времени скрывавшие свой демократический окрас: Андрей Тарасов, Стас Оганян, Татьяна Самолис и кто-то еще (уже не помню). По отношению к нам они вели себя как победители. Я был определен главным ответчиком за проводимый прежней редакцией «“Правды»” опозоренный “путчем” коммунистический курс.

Когда, после собрания, избравшего главным Геннадия Селезнева (напомню: И.Т. Фролов находился на лечении за границей в ФРГ.), редактор отдела соцстран Борис Аверченко высказал скромное суждение по содержанию текущего номера, В.С.Губарев категорично одернул его: не забывайте, что власть в редакции не у редколлегии, а у редсовета. Да и ранее, на собрании журналистского коллектива (если не ошибаюсь, 26 августа), Губарев попросил слово вне очереди — в связи с тем, что его ждут Александр Николаевич Яковлев и Эдуард Амвросиевич Шеварднадзе… Чем закончилась встреча и была ли она вообще — мне до сих пор неизвестно. Да и неинтересно.

Тогда я только что — досрочно — вернулся из “райской поездки” по Волге на бывшем “цековском”, а теперь — коммерческом теплоходе “Русь” и не очень хорошо представлял себе, что в те роковые дни творилось в редакции. Хотя каждый день из разных волжских городов звонилСелезневу или Саше Черняку, тогда — ответственному секретарю “Правды”. Наконец, из Казани я уехал поездом в Москву, чувствуя себя абсолютно выпотрошенным и опустошенным, и думал об одном: где я найду работу? Планировал даже создать надомное агентство “ИКС” — “Информация, Комментарии, Сообщения”, прикидывал, где достать факс, как организовать работу частной информационной службы. Еще один вариант: газета “Гудок”, которой руководил тогда Юра Казьмин, наш правдист и мой старый товарищ.… Это был момент, когда я, что называется, дрогнул и хотел навсегда уйти из “Правды” и из политики.

Я-то и теперь считаю, что журналистика, как и литература, должны быть если не вне политики вообще-то — по крайней мере — участвовать в ней особым образом. Журналистика — этоспособ добывания и передачи информации, и ее политическая роль измеряется степенью правдивости этой информации, не более того. Разумеется, это — в теории . А на практике.…Только дикие лошади и кошки могут гулять сами по себе; объезженная лошадка покорна узде и шпорам всадника…

В августе 91-го я решил, что сам Бог диктует мне переменить избранную дорогу.

Но жизнь рассудила иначе. Геннадий Селезнев предложил мне вести третий номер возобновленной “Правды”. Андрей Тарасов, Стас Оганян да и другие “триумфаторы” пытались отстранить “одиозного” Ильина от возвращения в руководство “Правды”. Эти попытки не удались. Я был назначен руководителем политологического направления в ранге зама главного редактора. В наше направление влилось несколько отделов, около 20 человек.

Редсовет, поначалу пытавшийся командовать парадом, потихоньку захирел. Через два-три месяца его основные закоперщики покинули “Правду”. Они, кажется, поняли, что их час миновал, что газетой должны управлять не митинговщики, а профессионалы.

Теперь еще об одном, для меня принципиальном, моменте.

Нас, конечно, пытались сделать козлами отпущения, носителями зловредного вируса консерватизма, идейными пособниками “путча”. Заманчиво выглядела в этом свете моя неудачная заметка в номере от 19 августа 1991 года — в день пресловутого выступления гэкачепистов. Я уже писал, что А.Н. Яковлев не преминул разнести ее в одной своих речей на революционно-демократическом митинге в Москве. В редакции тожепытались меня заклеймить как консерватора и ретрограда. О грубых приемах в отношении безупречных демократических лидеров говорил на собрании журналистов “Правды” Олег Матятин, талантливый и совестливый журналист, тогда — редактор отдела школ… Что же, всему свое время.

На крутых изломах очень немногим людям дано абсолютно безошибочно оценить ход событий. Я — не исключение из правил. Как и мои коллеги. Вот лишь маленький штрих. Когда из “Матросской тишины” вышли ее политические узники, почти все они по очереди становились гостями редакции “Правды”. В том числе и Олег Семенович Шенин. Самый жесткий допрос учинен был ему Володей Ряшиным, тогда еще заместителем главного редактора “Правды”, ее ответственным секретарем. Тон ответ секретаря показался мне недопустимо резким. Каково же было мое удивление, когда бывший узник “Матросской тишины” Олег Семенович сделался вдруг ревностным сторонником “Правды — пять” во главе с В.Ф. Ряшиным и поддерживал ее до самой “кончины” этой странной газеты…Пути Господни неисповедимы. (С апреля 2003 года Владимир Федорович вновь возглавил секретариат нашей “Правды”, над которой немало поиздевались в свое время “греческая” “Правда-5”. Что ж, это лишнее доказательство: журналистика — профессия , ремесло, а не система взглядов и убеждений).

…Смута августа 91-го положила начало дальнейшим разборкам в редакции. Внутренние напряжения, которые копились десятилетиями, взорвали единый до поры до времени коллектив. Многие люди, занимавшие прежде солидные посты, привыкшие, с одной стороны — командовать, с другой — бдеть и не пущать, потеряли уверенность в своей властной правоте, а кроме нее, этой уверенности в освященном штатным расписанием праве приказывать и запрещать, у них ничего за душой не оказалось. Другие — те, кто когда-то пришел в “Правду” использовать ее почти неограниченные возможности для устройства своих личных дел, потеряли всякий интерес к падающей в цене, да еще и опальной газете. Выжили те правдисты, которые и в былые времена, не робея, упрямо лезли на рожон, воевали с партгосноменклатурой, с дуростью партийных начальников разных рангов и их еще более вредоносных чиновников-холуев, кто, перефразируя К.С. Станиславского, любил не “Правду” в себе, а себя в “Правде”.

Бывает, когда человек, которого ты пригласил на работу в газету, отстаивал его право вступить в правдистский коллектив, вдруг начинает тебя лупить за отступление от принципов и традиций “Правды”. За то, например, что ты недостаточно красный, как полагается, а розовый или еще какой, словно традиции «Правды» передаются не через сердце и разум правдистов всех поколений, не через конкретную работу в газете, а переносятся ветром, как летучие семена пушистых одуванчиков…Сколько таких подветренных ратоборцев “истинной” “Правды” переметнулись в смутное время в другой стан и отстаивают теперь совсем иные ценности!.

Август 92-го тяжелым асфальтовым катком прокатился по нашей газете, и кому-то казалось, что “Правде” уже не возродиться. Но — она выжила. Потому что “Правда” не просто газета, тем более — не одна из многих газет. И дело даже не в том, что она стала символом своего времени. Суть в том, что “Правда” — газета, созданная, чтобы помочь рабочему классу узнать и понять правду о себе, она стремится к тому и сегодня (это написано мною в 1998-99 годах. — А.И.). Пожалуй, даже особенно сегодня, когда правду стараются окончательно убить, затоптать и уничтожить, вытравить из сознания, из памяти, из общества.

В августе 91-го “Правда” стояла первой в списке газет, репрессированных ельцинским режимом. В октябре 93-го, после расстрела Дома Советов, она тоже возглавляла список закрытых якобы “навечно” неугодных режиму газет.

Я уже писал однажды, что всегда находятся люди, по нищете духа, по невежеству своему стремящиеся закрыть Америку или запретить Правду. Это, увы, не Дон-Кихоты, не рыцари благородного образа, это скорее — Торквемады, измельчавшие наследники Великого инквизитора. В 91-м эту роль взял на себя Руслан Хасбулатов, первый зам спикера Верховного Совета РСФСР. В 93-м — его эстафету подхватил разминувшийся с Русланом Имрановичем первый вице-премьер Черномырдинского кабинета, бывший зам Хасбулатова Владимир Шумейко. Унесенные ветром политики не оставили в нашей истории доброго следа. Зато вовсю трудится, клеймя коммунистов, бывший идейный вождь компартии Александр Яковлев, в его книге воспоминаний есть фотография: автор в форме посла СССР. Советую посмотреть — это же совершенно по Гоголю: уж очень похож почти на всех персонажей “Ревизора”.

Вот парадокс: после “путча” некоторых правдистов пытались привлечь к уголовной ответственности за то, что они делали репортажи с улиц Москвы, беседовали с солдатами и офицерами из экипажей введенных в столицу танков. Потом отстали — обвинить журналиста за то, что выполняет задание редакции, оказалось слишком сложно. Потом пришла амнистия к узникам “Матросской тишины” 91-го и Лефортовской тюрьмы 93-го. А тучи над “Правдой” и до сих пор не рассеяны — она всегда под угрозой запрета. “Правде” не могут простить, что она — Правда.