"У нас уже утро" - читать интересную книгу автора (Чаковский Александр Борисович)ГЛАВА IXОсень была ещё в разгаре. В тайге ещё цвели диковинно-яркие красные, жёлтые, лиловые цветы. Но по утрам все звонче становилась земля. Тонкой ледяной коркой покрывалась вода в лужах, хрустели под ногами промёрзшие водоросли. Осыпались жёлуди. Приближалась зима. На Южный Сахалин прибыли первые переселенческие колхозы. Сюда, в самый дальний уголок советской земли, ехали люди с Украины, из Белоруссии, Сибири… Ехали в одиночку, бригадами и целыми колхозами. В числе колхозов были и рыболовецкие. Главк сообщил Доронину, что в районе комбината решено разместить несколько рыболовецких колхозов и что добыча этих колхозов будет включена в общий план рыбодобычи комбината. Доронин, Нырков и Антонов, которого они взяли в помощь, так как везли дель для одного из колхозов, выехали к новосёлам. Ехать нужно было поездом. Узнав об этом, Доронин вспомнил свою поездку из Средне-Сахалинска в Танаку. Он ехал тогда в маленьком, точно игрушечном, составе, напоминавшем поезда на детских железных дорогах. Этот странный поезд больше стоял, чем двигался. Когда Доронин, которому уже не терпелось поскорее оказаться на месте работы, обращался к японским железнодорожникам, те разводили руками и в один голос повторяли: – Худо, капитана! Это была бесконечно-унылая поездка, при одном воспоминании о которой Доронин испытывал тошноту. Но теперь, войдя в игрушечный, тесный вагон и пристроившись на неудобной, узкой скамейке, Доронин сразу заметил, что внутренний вид вагона изменился. Маленькие окна были чисто вымыты, да и стены не казались такими чёрными, как раньше. Приятнее же всего было то, что, медленно тронувшись с места, игрушечный состав вскоре набрал такую скорость, которая сделала бы честь любому поезду. Правда, он при этом раскачивался и подпрыгивал. Временами Доронину казалось, что состав вот-вот свалится набок. Но всё это были пустяки по сравнению с тем, что поезд не имел вынужденных остановок, не задерживался на станциях и следовал точно по расписанию. Через три часа Доронин вышел на маленьком полустанке, Нырков и Антонов поехали в другой колхоз. Чтобы добраться до места, нужно было спуститься к морю и километра три идти берегом. Доронин пошёл хорошим шагом, каким ходил когда-то из полка в роты. Берег был завален всяким мусором. Раньше тут, очевидно, помещался японский кустарный промысел: валялись гнилые обломки бочек, чуть поблёскивали стеклянные шары наплавов, путались под ногами обрывки, сетей. Чайки бегали по отмели и клевали что-то у самой воды. Вскоре показались обуглившиеся сваи. «Все разрушили, черти, – со злобой подумал Доронин. – Ну да ладно, нам ваша кустарщина всё равно не ко двору». Справа, у подножья сопок, расстилалось большое поле, покрытое высокой, в рост челозека, травой. Видимо, её здесь никогда не косили. «Придёт время, – думал Доронин, – уберём траву, распашем землю, заставим её родить хлеб». Наконец, увидев колья, на которых сушились сети, небольшой, деревянный, наскоро сделанный пирс и несколько врытых в берег землянок, он понял, что это и есть колхоз. Неподалёку от землянок Доронин заметил вкопанные в землю столбы. Рыжеватая вязкая земля вокруг них была тщательно утрамбована. На жёлтой, чахлой траве торчали вешки. Видимо, люди прикидывали, как лучше расположить будущие дома. В стороне лежали штабеля брёвен. Доронин огляделся, в надежде увидеть кого-нибудь, но на берегу было пустынно. Он уже собрался постучать, как вдруг дверь одной из землянок отворилась, и на пороге показался японец в ватнике с подвёрнутыми рукавами, которые были ему всё-таки длинны. «Что за чёрт, – подумал Доронин, – куда я попал?» А японец стоял на пороге землянки, смотрел на Доронина и улыбался. И Доронин, сам того не замечая, невольно улыбнулся в ответ. – Ты кто же будешь? – спросил он на всякий случай, не очень рассчитывая на ответ. Японец часто замигал и, к удивлению Доронина, ответил: – Я Ваня, Ваня, росэке Ваня! Доронин рассмеялся. – Ну, здравствуй, русский Ваня, – сказал он и уже совсем удивился, когда японец первый протянул ему руку. Доронин пожал его узкую жёлтую ладонь. – Ну, а кроме тебя, тут кто-нибудь есть? – спросил он. На этот раз японец, видимо, не понял. Но дверь землянки открылась, и на пороге показался человек в украинской рубахе с расстёгнутым воротом и ватных штанах, заправленных в огромные сапоги. На вид ему было под сорок. – Вам кого? – спросил человек. – Председателя колхоза «Советская родина». – Я председатель. – Товарищ Жихарев? – Он самый. Доронин протянул руку. – Директор рыбного комбината Доронин. Приехал взглянуть, как вы тут устроились. – Директор? – недоверчиво повторил Жихарев, точно соображая что-то, потом широко улыбнулся и пожал протянутую руку. – Начальство, значит! Ну, прошу в хату, товарищ директор! Он распахнул дверь землянки. Доронин вошёл и, удивлённый, остановился на пороге. Он никак не ожидал увидеть большую, просторную комнату, пол, устланный цветным половиком, стол, накрытый белой скатертью, светлую керосиновую лампу, а в глубине широкую лежанку, аккуратно застеленную пёстрой материей. На лежанке сидела женщина и расчёсывала длинные волосы, падавшие ей на плечи и грудь. – Гости приехали, Марья! – из-за спины Доронина крикнул Жихарев. Женщина торопливо собрала волосы, накинула платок и встала. – Просим, – сказала она певучим украинским говором. – Чайку с дороги? – спросил Жихарев. – Чайку, чайку! – подхватил японец, тоже оказавшийся в землянке. – Это кто же такой? – спросил Доронин. – Рыбак Ваня! – усмехнувшись, ответил Жихарев. Через четверть часа Доронин, Жихарев, его жена и Ваня сидели за столом и пили чай из настоящего русского самовара. Ваня с трудом удерживал в своих маленьких руках огромное блюдце. – Месяц прошёл, как мы сюда из Приазовья перекочевали, – прихлёбывая горячий чай, говорил Жихарев. – Сам я мальчишкой в Приморье рыбачил… Вот и потянуло снова на старые места… Нас пока что сорок человек сюда прибыло. – Как про этот Южный Сахалин объявили, он будто сказился, – вмешалась в разговор женщина. – Что тут за моря да что за рыба! Вот и подбил людей-то… – Ну и что же, недовольны? – спросил Доронин. – Не в том дело, что недовольны, – сказал Жихарев. – Государство своё слово сдержало. Деньги получили, землю тоже, транспорт, лошади есть, сейчас дома ставить начинаем… – В чём же дело? – Эх, товарищ директор, неужели не понимаешь! У рыбака ведь дом-то на море… А в море на чём ходить? Два кунгаса хлипких – вот и весь наш флот. Доронин помрачнел. – Где ваши люди? – спросил он. – Десяток – в море, остальные – в лесу, на заготовках. Они помолчали. – Помоги нам, директор! – с неожиданной страстью заговорил Жихарев. – Наши колхозники – настоящие потомственные рыбаки, трудностей не боятся, штормов тоже… Знаем, что мы в долгу перед твоим комбинатом. Перед государством в долгу. Обязаны мы этот долг покрыть. Хочешь, покажу, как можем работать? Идём! Жихарев встал и потянул за собой Доронина. Они вышли из землянки. Погода резко изменилась. Море шумело. Волны захлёстывали деревянный пирс. По небу, обгоняя друг друга, неслись низкие чёрные облака. Стало очень холодно, точно где-то вблизи открыли огромный ледник. Жихарев пристально вгляделся в море. – Опять погода меняется, – как бы про себя сказал он. И, обернувшись к Доронину, добавил: – У меня два кунгаса в море… Ну, ничего, ребята опытные, знают, что к чему. Они подошли к столбам, врытым в землю. – Первый дом ставим, – сказал Жихарев. – Погляди, товарищ Доронин, работу. Видишь, как устои окурены. На костре запаливали, ни гниль, ни плесень не возьмёт! Смотри, сколько лесу за неделю заготовили! Теперь идём сюда. Он повёл Доронина к кольям, на которых сушились сети. – Ни одной дыры не найдёшь. Ребята спать не лягут, пока сети в порядок не приведут. Теперь пойдём на склад. Там он показал Доронину разложенные в образцовом порядке весла, невода, сети, канаты. Доронин пристально смотрел на Жихарева. Этот человек интересовал его сейчас, пожалуй, больше, чем то, что он показывал. Они вышли из склада и сели на бревно. – Работу надо людям дать, – говорил Жихарев, – не привыкли мы без работы. Каково нам, рыбакам, по очереди в море ходить… В десяти километрах от нас полеводческий колхоз обосновался. Правда, они тут с весны. Был я у них. Все получили от государства: скот, семена, фураж, сбрую, инвентарь… Сараи построили с сушилками, в любую погоду хлеб сушат. Зернохранилище отгрохали, на будущий год овцеводческую ферму заводить думают… Председатель колхоза меня, как гостя, водил, показывал. Вернулся я домой и думаю: «Эх, флот бы получить настоящий! Мы бы тут такую жизнь закрутили!» – Он ударил себя по колену и тяжело вздохнул. – Слушай, Жихарев, – сказал Доронин, кладя руку на его плечо, – я тебя понимаю, а ты меня пойми. У нас на комбинате тоже флота мало. Рыбаки тоже ходят в море по очереди. Пока надо выжимать все из того, что имеешь, хоть из двух кунгасов. Жихарев кивнул головой, соглашаясь, но было ясно, что он разочарован. Доронин чувствовал к нему все возрастающую симпатию, но помочь ничем не мог. «Терпение, друг, терпение, – думал он, – придёт время, будут тебе и катера и кунгасы!» Некоторое время они сидели молча. – Послушай, Жихарев, – спросил Доронин, – откуда у тебя этот японец? – Ваня? – улыбнулся Жихарев. – Их у меня целых два. Родные братья. Второй сейчас в море, Вася. – Как они к тебе попали? – Целая история! Пристали к колхозу. «Не хотим, говорят, в Японию ехать». Тут, понимаешь, земля раньше помещику принадлежала, не то Чинахари, не то Хичинари, черт его ведает. Он и рыбу промышлял. А они, эти ребята, у него сезонно работали. Я в районе справки наводил, знаю. Их сюда из Хоккайдо каждый год привозили работать… Набивали в трюм, как сельдей в бочку, и везли… Кормились они тухлой рыбой, спали на нарах по полсотни в ряд… вьючными животными у хозяина были. К нам они пришли месяц назад, жалкие такие, дрожат, чуть не до земли кланяются. А теперь, гляди, выпрямились, на людей похожи стали. Ребята отчаянные– в любую погоду рыбку ловят. И главное – все знают: и когда какая рыба идёт, и почему камбала холодную воду любит, и как ставник устанавливать. Вот только… возвращаться в Японию не хотят. Так ведь ничего удивительного, верно? С моря налетел шквал. Все вокруг сразу потемнело. Стало ещё холоднее. И вдруг пошёл снег – первый снег, увиденный Дорониным на этой земле. Крупные, пушистые снежинки крутились в воздухе. – Зима начинается, – сказал Жихарев. Он встал на бревно и стал с беспокойством вглядываться в море. – Идут! – радостно крикнул он. Доронин тоже встал на бревно и увидел две едва заметные точки, то появлявшиеся в волнах, то вновь исчезавшие из виду. – Наши, наши идут! Жихарев зашагал к берегу. – Я, признаться, струсил маленько, – обернулся он к едва поспевавшему за ним Доронину. – Говорю с вами, а у самого в сердце покалывает. Теперь ничего. Дочапают. Кунгасы заметили не только Жихарев с Дорониным. На берегу царило оживление. Женщины под командой Марии тащили на пирс носилки и корзины для рыбы. Ветер усиливался. Кунгасы приближались медленно. Когда они, на секунду показавшись, снова исчезали в волнах, сердце у Доронина тревожно сжималось. Он видел, что и Жихарев волнуется. Но больше всех волновался японец Ваня. Он показывал на кунгасы и кричал что-то по-японски. Только через час кунгасы подошли к берегу. Теперь можно было разглядеть людей, сидевших на вёслах. Грести становилось всё труднее. Кунгасы так высоко поднимались на волнах, что весла едва прикасались к воде. – В такую болтанку главное дело – рулевой, – не оборачиваясь, сказал Жихарев. – На первой лодке за рулём Вася-японец. Этот может! Но Доронин ясно видел, что на корме первого кунгаса сидел рослый человек в ватнике. Он уже собирался сказать об этом Жихареву, но тот опередил его. – А ведь на корме-то не Вася сидит. Что же это он? Или на вёсла сел, – недоуменно проговорил он. Японец Ваня, стоявший рядом с Жихаревым, растерянно улыбнулся и сказал, показывая пальцем на кунгас: – Васья нет? Наконец кунгасы подошли к пирсу. Когда первый из них оказался почти у самого берега, десятки рук ухватились за его борт. На дне кунгаса возвышалась гора трепещущей рыбы, и прямо на ней лежал маленький японец с залитым кровью лицом. Облепленный рыбьей чешуёй, насквозь промокший человек в ватнике выпрыгнул на берег и, обращаясь к Жихареву, хрипло сказал: – Худо. Убило парня. В тот же момент Ваня оказался в кунгасе. Он упал на колени рядом с братом и обхватил его голову руками. – Веслом его хватило, – говорил человек в ватнике. – Он помогал рыбу из невода брать, а у Митьки весло волной вырвало – и прямо его по виску. Вот ведь дело-то какое… Ваня с трудом поднял брата и понёс его к трапу. Много рук протянулось с берега, чтобы принять Васю. Японца принесли в землянку Жихарева. Он лежал, закрыв глаза, маленький, похожий на своего брата, точно близнец. Уже вскипела вода, и Мария осторожно обмывала его залитое кровью лицо. Васю всё время тошнило. Доронин подумал, что это обычно бывает при сотрясении мозга. – Помрёт? – тихо спросил у него Жихарев. – Не знаю, – также тихо ответил Доронин. – Все горе в том, что его сейчас нельзя трогать с места. – Вот несчастье! – с сердцем сказал Жихарев. – Этот Вася, может быть, впервые жизнь настоящую почувствовал… А тут… Ваня неподвижно, точно окаменев, сидел у изголовья брата. Глаза у него лихорадочно блестели. – В районе есть врач, – решительно сказал Доронин, – надо его вызвать. По железной дороге туда три часа езды. Кто поедет? |
||
|